Глава XVIII. Переплетение (1.2) Три стороны

Главный храм Орсола внутри находился в не меньшем упадке, чем снаружи, однако сохранил прежнюю монументальную мрачность и даже своеобразную торжественность. Несмотря на запустение и явные следы разграбления, кое-что из убранства всё же осталось невредимым. В свете одиноко горящего факела, среди едва разбавленных густых танцующих теней, можно было разглядеть то, что уцелело: увитые мёртвой лозой гранитные лавки вдоль угрюмых стен, давно потемневшие массивные металлические гравюры, сюжеты на которых совершенно не угадывались из-за налёта времени и темноты. Над залом, зыбко болтаясь на двух проржавевших подвесах, нависала массивная люстра-канделябр, лишённая части рожков. Там, куда дотягивался свет открытого огня, можно было разглядеть не тронутые узкие столы и то, что на них осталось от некогда брошенной трапезы: по-прежнему стоящие на своих местах миски, кубки и пустые бутылки из-под какого-то пойла. И то были не отголоски буйных оргий последователей Праетеры или алчных и негласных хозяев города-крепости, нет. Здесь пировали служители Залии вместе с наёмниками и военными. И они не проявили тогда ни капли уважения к сердцу оскверненного Орсола, как и ко всему, что заслуживало вечного забвения и презрения. Дрожащий свет робко касался изъеденных уродливыми пятнами серебряных зеркал, чью поверхность будто извратили следы безобразной болезни, как тело, покрытое струпьями, и ложился на хорошо знакомый Флаину алтарь, и такую же знакомую железную дверь. Именно в неё он когда-то вошел, следуя за коварным Этием, который подло обманул, за что и поплатился вместе со всем городом. И вот, спустя столько времени, когда уже казалось, минувшее давно кануло в безвестность и обратилось в тлен, оно набралось сил и теперь вылезло на поверхность.

По одну сторону реальгарового алтаря стоял Флаин, позади которого, едва держась на ногах, пряталась Маир. Её лицо перекосила дикая злоба, а зубы то и дело скрежетали друг о друга, как у голодной твари Бездны. Она лихорадочно обматывала культю куском от собственного платья, облизывая тёмно-алые губы, на которых виднелась чёрная кровь. Отрубленная кисть вместе с браслетами болталась на поясе, привязанная к нему широкой лентой. Отсеченная, но не умерщвлённая, она сжимала крохотный опустошенный пузырёк, который ещё несколько минут назад заполнял густой эфир. Целебное, но отнюдь не благословенное богами вещество, Флаин стал всегда держать при себе с появлением Тии, и таких пузырьков у него имелось в достатке. На всякий случай. И именно сейчас вязкий эфир помог не впасть тёмной ведающей в беспамятство и лишиться большей части сил. Помог унять боль и позволил затянуться ране намного быстрее. Но столь щедрый дар со стороны вер-сигельта не был сделан из сострадания, а лишь ради собственной выгоды. И мысль о том, что даже детище чёрных матушек оказалось с изъяном, таким же ущербным, как простые смертные, приводила его в ярость, нежели забавляла. Забота о ком-то, кроме самого себя, всегда обременяла Флаина, но иного выхода не имелось, ведь все его цели и даже крохотная частица того, что можно назвать душой, была завязана на жрице.

По другую сторону жертвенника, покрытого глубокими трещинами, в которых давно уже проросли и успели окаменеть грибы, парила тень Этия. Окруженная тьмой, что не способен был разогнать горящий факел. Всё повторялось ровно так же, как в тот роковой час, когда вер-сигельт вошел в храм за одним, а получил абсолютно другое. Когда спираль судьбы раскрутилась и развернулась, не позволив свершиться задуманному, но из-за чего пал весь Орсол, умывшись кровью и задохнувшись в дыму. И оба виновника сейчас, как и тогда, смотрели друг на друга, и каждый из них считал, что знает намного больше, и что только он способен обратить любую ошибку врага себе на пользу. С бледного призрачного лица главы секты не сходила глумливая ухмылка, а чёрные бездонные, но злые глаза пожирали Флаина. Оба стремились получить то, что положило конец жизни в прошлом, однако взращиваемая годами жажда мести Этия и вновь вспыхнувшая ненависть янтарноглазого при виде давнего врага заставили отодвинуть мысли об амулете. Каждому хотелось расправиться с лютым недругом раз и навсегда. И оба мысленно уже праздновали победу над своим противником: фанатик смаковал мучения, которые он обрушит на Флаина, а после — заключит в созданный им же могильник в замерзших руинах, оставив одного среди собственных жертв. Мелон же представлял, как своими руками положит конец проклятым культистам, чьи призраки никак не могут найти покоя и продолжают поганить мир своим существованием. Особенно тот, чьими стараниями он лишился и заветных свитков, и капли собственной сущности.

За внезапным столкновением двух давних противников внимательно следили Кирт со Стьёлом. Им пришлось отступить назад, к выходу, который вел в бывшие обрядовые комнаты, а оттуда в тайный лаз, ведущий в подземелья, но обратно спускаться было слишком рискованно — никто не знал, какое очередное препятствие мог приготовить проклятый город. Где и в каком облике притаились бездновы твари. Оставалось лишь выжидать удачного момента. Когда наемник и горе-воришка оказались наверху, в самом святилище, их внезапно настиг Флаин, вновь возникший у них на пути. Он не оставлял попыток забрать принадлежащую ему вещь, и Тафлеру снова пришлось вступить с ним в короткую схватку. Бедному Одилу, пусть неумело, но все же пришедшему на помощь спутнику, досталось больше, чем наемнику, и если бы не появившийся вовремя Этий, то оба пополнили бы ряды мертвецов. Благодарить судьбу за такой странный подарок при иных обстоятельствах было бы безумием, но сейчас он пришелся как нельзя кстати, оградив от неминуемой гибели.

— Что теперь? Или где-то там, а мы тут, в западне, — приложив руку к голове, простонал Стьёл: его черепушка трещала, как чугунный горшок, который успели нагреть и как следует поколотить. Из рассеченного затылка чуть сочилась кровь, но её вид уже не пугал горе-воришку, нежели то, что к ним подступало со всех сторон.

— Время пока есть, и я знаю, Илилла не пропадёт. Что бы там ни случилось, она обязательно выживет. А наша забота — самим не сгинуть тут и не дать грязи выползти наружу. Чего бы это ни стоило, — Тафлер помог Одилу подняться. — Даю руку на отсечение, не такого ты ожидал, когда набивался к нам в спутники.

Шутливое замечание вызвало лишь горькую улыбку у обоих. В тот момент, когда они собрались обойти массивные колонны и скрыться от острого взора и зловещего фантома, и треклятого соплеменника Мелон, город знатно тряхнуло, будто земля, на которой он стоял, взбесилась. И именно тогда, в самую неподходящую минуту, Таллвинд метнул взгляд на двух пленников, затем снова на Флаина, и, зычно призвал остывшие тени приспешников.

— Силы небесные, — слова с трудом сходили с языка, и Одил с раскрытым ртом глазел, как чудовищное наваждение в облике бесчисленных призраков, беснующихся снаружи, накрывают собой храм.

Такого немыслимого ужаса не было даже там внизу, в злосчастном зале при крипте. Чернота разрасталась, и чудилось, будто она сдавливает стены, сливается с ними, и жадные до крови и бьющихся сердец мёртвые последователи Праетеры кружили под сводами. Очень скоро тени полностью закрыли собой мозаичные окна, через которые едва-едва проглядывала слабые утренние сумерки. Теперь же остался лишь свет факела, который то и дело громко трещал и коптил, словно ощущал всё то зло, что скопилось в храме.

— Я предчувствовал, что когда-нибудь мы снова встретимся, чужак. Несмотря на свои оковы, я лелеял мысль о том с того самого дня, как ты устроил здесь, в моём городе, в моём оплоте вечного, кровавую бойню. Ты даже не представляешь, что наделал тогда, — гулким голосом вещал Этий, уже не сводя глаз с вер-сигельта. — Убить нас оказалось не так просто, верно? Ты-то думал, что уничтожив нашу плоть, спалив кости и разрушив реликвии, положишь конец культу, бросив под ноги Холодной Девы столько жизней. Гордыня и глупость совсем затмили твой разум. Но ты не добился ничего, кроме бессмысленной крови на своих руках и приближения моего бессмертия. Я тебя читал, как открытую книгу, видел все замыслы, как и теперь. Но что ты будешь делать сейчас, когда я не обременен телом, не питаю страха, не испытываю ни единой слабости. Даже та девчонка, которая считала себя последним оплотом Праетеры, нисколько не уязвила меня. Она так или иначе подохла бы, как только завершился ритуал. Так что, ты сделал мне большое одолжение, пусть и не совсем вовремя. Для меня не существует никаких Высших, есть только моя повелительница, и я знаю, что именно она привела тебя сюда. Её рука из собственной сумеречной колыбели направляла дороги, искажала пространство. Праетера видела и управляла всем, и никакие Высшие не посмели встать у неё на пути, они — ничтожества перед великой богиней Бездны.

— Мне были нужны всего лишь свитки. Жалкие клочки пергамента, но ты, ублюдок, подло обманул, за что и поплатился. Как крыса, стащил то, что тебе не принадлежало, да только не смог удержать при себе, — губы янтарноглазого растянулись в ядовитой улыбке, и он зло покосился на Тафлера, сумевшего сохранить при себе вожделенный амулет. — Не думай, что испугал меня. Я никому не подчиняюсь. И твоя госпожа сейчас гниёт на самом дне, слепая, немощная и всеми забытая. Моя ошибка, что тогда не довел дело до конца, не вернулся и не оставил камня на камне от вашего пристанища, но само провидение дает шанс добить вас. Призраки? Ха! Тлен, который я развею над могильником.

— Решай, что тебе важнее: амулет или месть. Твои дружки, похоже, не собираются ждать, пока ты разделаешься со мной и направишь свой меч на них, — призрак главы отплыл назад и посмотрел на пленников — те, с трудом отгоняя наваждения и тени, пытались прорваться к заваленным коридорам, ведущим к бывшим кельям. — Проблема в том, что кусок стали, которым ты так дорожишь, мне тоже станет весьма полезным. Да и не мне одному. Пожалуй, мстоило повременить, но что сделано, то сделано, верно? Может, договоримся? — вкрадчиво произнес Таллвинд. — Заключим новый пакт, уладим разногласия, чтобы никто не остался в обиде. И пусть этот алтарь станет свидетелем, идёт? Забудем старое, объединим наши силы, и каждый от сделки получит своё.

Голос Этия звучал так же ядовито, что и шестьдесят зим назад, и Флаин не верил не единому слову, что слетало со лживого змеиного языка призрачного образа главы секты. Притворством так и разило, и не учуять его мог только полный глупец. В прошлый раз Мелон поддался хитрым речам, хоть и предвидел подлог, за что и понёс непоправимый ущерб, но теперь-то он полностью доверял своему внутреннему голосу, и не собирался совершать ту же ошибку. Янтарноглазый поймал на себе высокомерный и презрительный взгляд Этия, и его хватило с лихвой. Оставив мысли о заговорённом диске на после, он дал полностью завладеть собой жаждой отмщения. Те, с кем по нелепой случайности пересеклись его пути, в чьи руки попал кулон, сейчас не имели значения, и вер-сигельт точно знал, что отсюда им не выбраться. Как и далеко уйти. Маир-Тиа, что всё время послушно стояла позади и с помощью эфира сумела совладать с болью, вслушивалась в разговор и, хоть затуманенными глазами, но все же внимательно следила за каждым движением хозяина. И когда Флаин подал ей едва заметный, но понятный знак, она подчинилась. Сил после схватки и ранения едва хватало, но ослушаться было непозволительно и намного опаснее, чем потеря конечности. И жрица с трудом, но всё же обратилась в угольную плотную дымку, которая тут же растворилась среди множества взбесившихся теней. Секунда — и янтарноглазый лихо перемахнул через жертвенник и бросился на врага. На бледном лице фантома мелькнула едва заметная ухмылка, но он даже не шелохнулся. Ещё миг — и меч Флаина, по клинку которого из-под гарды тонкой струёй стекало чёрное масло, пробило призрачную мантию и отрезало от нее кусок. Тот с шипение растворился в воздухе, оставив после себя отчетливый запах мертвечины. Этия словно молнией поразило: ни одно оружие смертного не могло причинить ему вреда или разорвать саван, сотканный из тлена небытия. Сотканный из фрагментов спасенного Бездной его собственной погибшего существа. И уж тем более рука ни одного живого человека не способна была прикоснуться к нему. Фантом главы секты дрогнул, пал и расстелился по полу, и уполз к густой тьме, осевшей по углам, но уже поступающей к центру зала.

— Удивлён? — ощерился вер-сигельт, убирая с лица налипшие от пота волосы. — Кто бы мог подумать, что однажды мои искания окупятся с лихвой. Думаешь, дело только в мече? Как бы ни так, мразь. Тебе стоит опасаться лишь меня одного.

Таллвинд, прячась среди призванных безликих приспешников, безмолвно блуждал вокруг янтарноглазого. Нападать он не спешил, пытаясь разгадать секрет, с помощью которого чужак сумел не просто дотронуться до него, а еще и посмел чуть ли не ранить. Мысль о том, что тёмная призрачная плоть обратилась бы в ничто всего от одного удара, точила оскверненный разум и приводила в бешенство.

«Невозможно. Он не один из нас, не паладин Высших и не сын Бездны. И в нём не было той силы, что есть сейчас, будь она проклята», — только теперь первые последователь Праетеры пожалел, что не убил Флаина, как только тот обманом проник в Орсол.

И искатель словно считал страхи Этия. Воодушевленный собственным превосходством, он вновь ринулся на давнего врага. И будь то бой один на один, Флаин непременно одержал бы стремительную победу. Но ослепленный собственным высокомерием, он на мгновение забылся, что находился среди пропитанных грязным колдовством руин, в которых обитал не только глава фанатиков. Стоило ему направить острие меча на давнего недруга, как тьма с воем тут же накрыла его со всех сторон, и сомкнулась, точно пасть голодного чудовища. Свидетелями жуткой сцены, возвещавшей триумф властвующей тьмы в руинах, стали и холодные стены, и потерявшие лица гобелены, и тёмная жрица, успевшая преградить дорогу убегающим пленникам.

— Давай, тварь, нападай, если хочешь лишиться второй руки, — с издевкой произнес Кирт, переводя взгляд на обмотанный тканью обрубок. — Или пойдешь за своим хозяином? Если его разорвут на части, то потом настанет и твой черёд. Кто ты без своего господина? Убогая калека, которую даже колдовство не спасёт. Выбирай, — напирал Тафлер, стараясь выиграть немного времени.

Заговаривать зубы наемник никогда не умел, но ничего другого не оставалось — несмотря на врожденную выносливость, он всё же чувствовал, что выбился из сил. Из-за его спины выглядывал Одил, который пусть и мысленно, но горячо взывал к Высшим, прося их защиты.

Маир-Тиа заскрежетала зубами. Она оказалась перед выбором, который был столь же коварным, что и обоюдоострый меч — с какой стороны не ухватишься, все равно поранишься. Раздираемая дилеммой, жрица мысленно металась между долгом защищать своего господина ценой собственной жизни и беспрекословным выполнением его приказов. Сейчас чаши весов находились наравне, изредка колеблясь, и именно они требовали принять решение. То самое, от которого зависела дальнейшая судьба самой Маир. Судьба, находящаяся в руках того, кто её купил и смел распоряжаться как угодно. Пряча за спину культю, она рывком отстранилась от наемника и смешавшись с окутывающей ее угольной дымкой, ринулась на подмогу Флаину. Стьёл сразу выдохнул: с его плеч точно гора свалилась. Эта женщина пугала как никто другой, и стать очередной жертвой — а сколько их было на её руках, он даже представить боялся — совсем не хотелось. Ему хватило неудачной схватки там, в тоннелях, которая могла закончится скверно для всех, если бы всё не обернулась иначе.

— Кирт, смотри! — вдруг выпалил парень, глядя вперед. — Это же не обман? Ничего себе...

— Чтоб мне провалиться, — лицо Кирта озарила открытая искренняя улыбка. Хохотнув, он ухватился руками за пояс и довольно кивнул, наблюдая за бегущей по коридору соратницей. Однако вскоре улыбка пропала, а на лице возникло выражение некоторой растерянности: за ней перебежками следовал тот самый чудак, который пас их в Шадионе, как пастух скот.

— Ну надо же, как раз вовремя! — слишком радостно воскликнул бродяга, точно оказался на раздаче золотых монет знатными вельможами, а не в центре чудовищной смуты. Он согнулся, упираясь одной рукой в колено, и громко выдохнул. — Староват я для такого стал, похоже. Гляди-ка, а твои приятели пока целы, ну, тем лучше для всех.

— Что? Как? — дрожащим пальцем Стьёл указал на колоброда и, осев на пол, вопрошающе посмотрел на наемницу. — Откуда он здесь взялся?! Почему вы вместе?

— Эй, не тыкал бы ты пальцем в того, кто пришёл помочь. Я вообще-то только что вашу подружку вытащил из такого дерьма, в котором никто из вас никогда не бывал, — скривился незнакомец и почесал спутанную бороду.

— Видок у тебя тот ещё, — встревоженный не на шутку Тафлер осмотрел напарницу, но не найдя на той серьёзных увечий, обратил внимание на мужика, который уже отстранился и вертелся, как юла, задрав голову и глазея на разгул безумных сил. — И что несёт этот босяк? Ты уверена, что тебе это не привиделось? Мне казалось, он должен был забыть о нас, а вместо этого притащился следом.

Илилла пожала плечом и продолжила:

— Он говорит правду. Я думала, что справлюсь с Флаином, думала, мой дар как-то сумеет его укротить, да вот лихо промахнулась. Не знаю, как, но Сон Глубин послушался не меня, а проклятого убийцу и предателя рода.

— Трогательно, очень трогательно, но лучше всего праздновать воссоединение снаружи, не находите? Если не уберемся, то будем рассказывать друг другу истории на том свете, — потрепал за плечо Тафлера незнакомец, и чуть ли не шиворот поднял на ноги Стьёла. — Да, и тем путём, — он небрежно махнул в сторону прохода, — лучше не идти снова: там всё — того!

Его правоту никто не стал оспаривать, видя, что творится. Пока тени обратились на вер-сигельта и его помощницу, компания без лишних препирательств и разборок устремилась прочь из храма. И побег бы удался, но в тот момент, когда все четверо пересекали зал, мёртвые культисты снова зашевелились и разом разлетелись, будто чья-то воля разорвала поганую непроглядную пелену. И вновь раздался пронзительный вопль, но на сей раз его не пронзала ни боль, ни отчаянье. Его пронизывала невообразимая лютость и зычность, какой до сих пор не звучало среди руин. Призраки заметались по храму, явно предчувствуя нечто, от чего ни им, ни кому бы то другому не скрыться. Они отступили от Флаина, который не собирался сдаваться даже охваченный могильными нечестивыми душами. Казалось, его забавляло происходящее, будто подобное давало понять, что он жив, а не потерялся где-то в долгих годах, утонув в миражах. Янтарноглазый медленно вытер пальцами кровь с губ и попробовал её на язык.

— Господин, — слабый голос Тии вырвал Мелона из странного окаменения, — нельзя больше задерживаться. Я больше не выдержу. Я не могу...

Она впервые за годы служения не только искателю взмолилась о милосердии, коего не видела с самого первого дня, как попала в Безродную Элму. Но Флаина не заботила усталость жрицы; он лихорадочно вздрогнул и принялся глазами жадно выискивать среди сдохших видений тех, за кем Маир была послана, но вернулась одна. Однако взгляд его внезапно приковал вовсе не Кирт или Стьёл, а Илилла, которая хоть и выглядела измученной, но была вполне живой. Но Флаин не торопился бросаться на бегущую четверку, точно ощущал, что надвигается что-то нехорошее. Вместо этого он отполз к дверям разоренного хранилища и притаился. Его чутьё не уступало чутью какого-нибудь видящего сквозь плетения судьбы, и в этот раз оно не подвело.

Рокочущие раскаты разнеслись прямо под храмом, грохот нарастал, пока, наконец, нечто не вспыхнуло прямо под сводами. Мощная волна мгновенно разбила четвёрку, отбросив горе-воришку в одну сторону, едва не похоронив под грудой столов, а колоброда прямо во тьму. Наемники же едва успели пригнуться, но мощь всплеска была столь суровой, что она их сбила с ног и припечатала к полу. Невидимые руки — сотни рук! — точно оплели невольных свидетелей, не давая им сдвинуться, но дозволяя наблюдать за кульминацией леденящего душу, но невероятного действа. Разгул сил, которые имели свое начало в Бездне, то, которые питалось из её источника, стремились разбить ту грань, что удерживала их. Но невзирая на собственную древность и неоспоримое могущество, всё это было заперто по другую сторону, куда нет хода живым. Сюда пробивалилсь лишь частицы того, от чего следовало бежать без оглядки. Дикие образы и силуэты вспышками возникали под сводами, сплетались воедино и среди вселяющего ужас и трепет рваного узора возник огромный искаженный женский лик. Подернутый туманной поволокой и язвами, через которые сочился грязно-пурпурный свет, он то пропадал, то появлялся. И лик этот принадлежал самой Хозяйке бездновой колыбели. Её рот, похожий на бездонную искривленную воронку, то и дело разевался, и тогда визг усиливался, как и проникшая за каменные стены стужа.

— Моя госпожа! — в блаженном припадке внезапно воскликнул Этий, устремляясь к вырвавшемуся из небытия видению, в предвкушении долгожданного поощрения и благосклонности. — Великая, великая Праетера, мы ждали твоего нового восхода, ждали, когда твоя чёрная луна снова прольёт свет на этот неблагодарный мирок.

Но вместо обещанных щедрот, милости и раскрытых дланей коварного Таллвинда и его орду бывших служителей ордена настигла чудовищная кара. Та, кому веками поклонялись фанатики, кого почитали больше собственной жизни и стремлений, и готовы были принести в жертву весь мир, дабы узреть и напиться запретными знаниями, пожирала своих же последователей. Жадно и без жалости Она разрывала в клочья поднятых ею же из затхлого тлена и пепла призрачные тени культистов. Не получив обещанного подношения, которое должно было стать краеугольным камнем ритуала, и лишившись наследницы Рии, за которой ревностно следила Бездна и готовила для триумфа, Праетера всего на миг пробила свою клетку, дабы взять своё силой. Так, как она делала всегда, не проявляя сострадания и не считаясь ни с одной смертной душой, и видя в даже в тех, кто добровольно падал к её ногам и приносил горячие клятвы в вечном служении, только преданную еду. Еду, готовую на все, даже на смерть ради своей хозяйки. Её колыбель слишком долго служила тюрьмой, из которой хотелось вырваться, и когда оставался один лишь шаг до свободы, замки вновь сомкнулись. Сквозь завесу смогла пробиться лишь крупица ожесточённого нечистого естества Праетеры, но и этой частицы хватило, чтобы посеять хаос и начать нещадно поглощать тени своих же служителей. И особая ярость пала на Этия, который не утратил коварства даже после своей смерти, не смирился и позволил перечить воле тёмной владычицы. Его крамольные замыслы, неуёмная гордыня и стремление насадить повсюду собственную волю, дабы быть первым и равным своей госпоже, и при жизни отравляло и искажало догмы культа. И теперь он, угодив в собственную западню, пожинал заслуженные плоды, столь же жестокие и гнилые, что и вся его сущность. Праетера не пощадила ни кого. И не возникало сомнений, что вскоре она доберется и до невольников.

Наемников продолжала удерживать невидимая сила, готовясь принести их в жертву. Однако в один момент им обоим всё-таки удалось перебороть нечто и с трудом убраться прямо из-под бушующей жестокой тёмной стихии. Стьёл же не смел двинуться с места, оставаясь лежать под грудой древнего хлама. Ему казалось, что стоит хоть немного пошевелиться, как его заметит сама Бездна в лице Праетеры. Он продолжал ощущать часть её внутри себя, мерзкие отголоски, которые не давали покоя и что-то нашёптывали, будто бы звали к себе. Укротить разъярённую бурю, которая назревала слишком долго, ни одному из пришлых было не под силу, и имелось лишь два пути: переждать, пока она уляжется, или же бежать сквозь неё, рискуя намного быстрее расстаться с жизнью. Однако и то, и другое никому не прочило хорошего. Даже вер-сигельт не решался на столь лихой шаг, как выступить против самой дочери Хозяина небытия. И сейчас его занимало больше иное.

— Я почувствовал… почувствовал, что ты не сдохла, — прошептал искатель, переводя дыхание и глядя на укрывшуюся за разбитой аркой соплеменницу. Для него стало сюрпризом вовсе не сохранённая жизнь Илиллы, а поразило спасение. То, что она покинула его царство. — Маир!

— Да, господин, — покорно склонила голову ведающая, уже зная, что от неё потребуется и что предложат взамен.

Она была искалечена, да, а значит дар, как и тело, через которое «говорила» грязная кровь черных матушек и Бездны, ценился намного меньше. Но всё же оставалась весомая часть, которую ни один из обладателей тёмной жрицы ни за что бы не пожелал потерять или же лично отказаться. В её руках оказался ещё один крошечный пузырёк с эфиром, который тут же был откупорен и жадно осушен. Она понимала, что этот щедрый дар не для её блага, а ради собственных целей хозяина. И ей не оставалось ничего, кроме как следовать за ним. Пока не оставалось ничего.

Поглощенный совершенной одержимостью, вер-сигельт желал любой ценой вернуть свою кровь, заточённую в заговорённом амулете. То, что внутри холодного металла заключалась и сущность Этия, нисколько не тревожило. Впереди его ждало то, что назвалось бессмертием — как только он завершит начатое дело и получит все составляющие элементы, — и искатель твёрдо знал, что отпечаток заклятий секты он так или иначе сотрёт. Воспользовавшись шансом и прикрывшись творящимся хаосом, как ограждающей плащаницей, он ринулся сквозь мечущиеся чёрные фантомы, которые то сплетались в один рваный клубок, то разлетались в стороны. Стоял оглушительный вой — пировала уже не Костлявая, что когда-то успела прибрать только жалкие крохи. Бесчинствовала сама Бездна! Но даже в этом ужасе, способном затянуть в себя любого, кто ненароком попадется, Флаин нашёл для себя преимущество. Ему словно благоволил сам случай, решив убрать с дороги одну из проблем и позволив разобраться здесь и сейчас со всем, что спутало планы. Настал тот самый момент, который нельзя было упускать.

Однако очень скоро буйство неведомых лютых сил прекратилось, улеглось, словно и вовсе ничего не происходило ещё мгновение назад. Стенания и пронзительный визг разом затихли, воздух потяжелел и, точно усталый путник, осел на пол и разлился явственно ощутимой пеленой. Проявление тёмной богини погасло так же внезапно, как и вспыхнуло; оно свирепствовало недолго, но и такого краткого мгновения, которое для пленников Орсола показалось слишком долгим, хватило, чтобы уничтожить своих детищ, а вместе и с ними — надежду на скорое возрождение. Предательство, коварство, неповиновение — ещё при жизни и расцвете секты это зрело внутри очень узкого круга, в головах единиц, среди которых был и Таллвинд. Но те вскоре образумились, отказавшись от мятежных помыслов. И только нелюдимый и скрытный глава смог позволить зародившимся запретным думам взять верх. Но всему рано или поздно настает конец.

И все-таки безумного, но растаявшего прикрытия хватило, чтобы застать наемников врасплох. Янтарноглазый рывком пронесся мимо соплеменницы, резко развернулся и пронзил воздух, Илилла едва успела увернуться от разящего удара заточенным клинком, однако проклятая жрица тут же напала со спины, обдав своим могильным дыханием, окутанным опасной пылью. К счастью, Тафлер не дремал и вовремя оттолкнул напарницу. Оба повалились и откатились к алтарю.

— Как жаль, что мы с тобой по разные стороны, а могли бы стать одним целым и поставить Высших и Бездну на колени, заставить их поклониться и служить нам. Уж не знаю, как ты смогла выбраться из клетки, которую я сделал лично для тебя, но это достойно признания. Не зря мы с тобой связаны кровью. Особой кровью, которая не перепала никому из наших предков и тех, кто жил с нами под одной крышей.

— Она жалеет о том, что вы вообще оказались родственниками. А если подумать хорошенько, то и весь ваш род, — встрял Кирт, ловко прокрутив топор за рукоять и приготовившись к очередному неотвратимому бою.

— Я с ним никогда и не был повязан по-настоящему, я нечто большее, но не тебе, безродному отребью, говорить о том, — правда нисколько не задевала искателя, в отличие от дерзости того, кого он считал никем.

— Тебя уже самого поставили на колени, только ты этого до сих пор не понял, — мрачно отозвалась наемница.

Каждый чувствовал фатальность встречи, которая непременно должна была забрать причитающиеся ей жизни. И снова лязг стали звонким эхом разнесся по залу.

Перед Одилом, едва вылезшим из-под старого тяжелого гобелена и кучи храмового мусора, но готовым броситься в гущу схватки, неожиданно выросла фигура бродяги, который на секунду показался выше ростом, чем был на самом деле. Тот покачал косматой головой и потряс указательным пальцем прямо перед носом парня, точно строгий отец, наставляющий сына.

— Слушай внимательно: стой тут и не смей сходить с этого места ни на шаг, если хочешь жить. Ты понял?

— Но как же они? Им же надо помочь, я не могут вот так просто… — возразил было Одил, но бродяга жестом перебил его, явно не желая слышать никаких возражений.

— Хочешь помочь, тогда делай, как я говорю. На вот, возьми, — незнакомец протянул уродливый изогнутый посох, — и держи крепко, как сочную бабью титьку, и если все пойдет очень плохо — бей! Со всех сил ударяй им об пол. От тебя в заварушке толку не будет, а за помощника тут — сойдешь. Мне всё равно мои руки нужны пустыми. Да не трясись ты так, бояться уже поздно — время вышло. И не вздумай бросать посох, иначе, — бродяжник провел большим пальцем себе под подбородком, сделав при этом такое лицо, будто его настигло безумие.

— Хорошо… Хорошо, я всё сделаю. Я готов, — отбросив страхи, Стьёл впервые преисполнился неподдельной решимостью, какой он не обладал никогда. Даже тогда, во время схватки с диким зверьем в лесах близ Глацием-Терры или же в обители Благословенных Клинков, им двигали больше ужас и желание выжить. — Но что будет?

— Сам увидишь, если до того дойдет дело. И гляди в оба — это тебе не забава! — он ткнул пальцем в навершие посоха, развернулся и пробормотал уже себе под нос. — Надеюсь, замшелые бородачи не ошиблись — не хотелось бы рыть очередную яму и камни складывать над ней.

Положиться на странного человека, который пришел к ним на помощь из ниоткуда, было полной нелепицей, но иного выхода не имелось в запасе. Все они пребывали в по-настоящему смертельной опасности, один неверный шаг грозил чудовищной гибелью, и теперь было не до сомнений и трусливых метаний. Одил крепко сжал доверенное ему оружие, готовясь пустить его в ход, но все ещё не представляя, чего стоило ожидать. Однако сейчас его уже не пугала, а больше будоражила неизвестность, и он предчувствовал некий грандиозный исход. Нечто невообразимое.

«Или же все закончится о-очень шумно», — мелькнуло в голове парня. По крайней мере, их столкновение с ожившими тенями прошлого миром точно не завершится.

Он переступал с ноги на ногу, глядя, как незнакомец бросается прямо в самую гущу столкновения, изредка озираясь по сторонам. И держал нелёгкую клюку так, словно она сейчас представляла большую ценность, чем собственная жизнь. Глаза едва поспевали выхватывать из суматохи происходящее: незнакомец не на шутку схлестнулся с раненной жрицей, что с трудом сопротивлялась атакам. Превозмогая боль и пряча обмотанную тканью культу, она творила заклинания, призывая то смертельный дымку, то рои инфернальных существ. Вот только чудовищные призывы выглядели, как бледная иллюзия по сравнению с тем, колдовством, что Тиа творила совсем недавно. Глядя на её изуродованную руку, Стьёл ликовал в душе: теперь эта коварная и мерзкая тварь, выглядящая, как человек, не так сильна! Однако она всё же не была повержена, но ничто не пугало колоброда, чьи руки будто бы горели белым огнём, который еле-еле улавливался глазом. Но он был, в том горе-воришка мог поклясться чем и на чём угодно.

Нисколько не отступая от своей приспешницы и прикрывая ей спину, проворными рывками и скользящими точными движениями, словно исполняя смертельный танец, мелькала фигура Флаина. Он явно не думал сдаваться и уж тем более поступиться тёмной жрицей. Его искусство владения собственным телом и мечом вызывали у Одила и раздражение, и восхищение одновременно, и любой бы не отказался от подобного умения. Мастерство Флаина, оттачиваемое годами, позволяло оградить от натиска не только себя, и служило настоящим живым щитом, который моментально мог превратиться в непредсказуемое разящее оружие. Но даже самая искусно выкованная живая сталь, закаленная в множестве боёв и омытая кровью сотни врагов рано или поздно подводит.

Звон железа, треск кожаных доспехов, брызги крови и дикое отчаянье, тронутое поражением — всё смешалось разом. Незнакомец ловко обежал тёмную ведающую и что было сил удар её в спину локтём, после чего припечатал горящую руку к затылку. Жрица мгновенно взвыла и задергалась в конвульсиях, словно поджаренная заживо. Её хозяина ждала участь не менее безжалостная: сколь бы выносливым и умелым он ни был, этого уже не хватало, чтобы вновь и вновь нападать и отражать атаки. Флаин ощущал, как его тело сдало, а сосредоточенность с холодной выдержкой начали рассеиваться, как дым, который ни за что нельзя поймать голыми руками. Оно предало его, и ровно в ту самую секунду, когда разум словно помутился, а глаза перестали видеть каждую мелочь и выхватывать движение за движением наемников, его пронзила острая боль в плече. На мгновение воцарилась глухая тишина. Пальцы Флаина осторожно легли возле шеи и нащупали бездушный металл: топор Кирта точно вонзился в плечо, разрубив многослойные плотные одежды и наплечник. Горячая кровь сразу же проступила из раны глубокой раны, но сорочка услужливо впитывала её в себя, не давая растечься по телу. Боль не сразу, но прожгла насквозь вер-сигельта. Да, у него не было сердца, которое можно было проткнуть, врезать или заставить остановиться, но его плоть продолжала жить, и она не лишилась того, чем природа наделяет всякого при рождении. Тафлер смотрел прямо в затуманенные глаза чужака, но даже не думал отпускать топор, и продолжал сильнее надавливать. Он кивнул Илилле, стоящей позади Флаина, давая понять, что пора заканчивать, и она отвела руку назад, собираясь пронзить своего же соплеменника.

— Ублюдок! — заорал во всю глотку янтарноглазый, резко хватаясь за рукоять и рывком освобождаясь от заточенной стали.

Охваченный яростью, искатель ощутил прилив сил. Он быстро развернулся и наотмашь отвесил сильную пощечину Или, успевшей лишь прорезать накидку. После чего снова перехватил топор за рукоять, не собираясь уступать Тафлеру, и навалился на того, норовя сбить с ног. На выручку наемнику бросился колоброд; стоило ему оставить жрицу, как та, подобно замученной змее, превозмогая незнакомую боль, отползла подальше от схватки. Однако Тафлер справился с натиском и без посторонней помощи: пару раз зарядив коленом под дых раненному противнику, он притянул его к себе за ворот и что было сил ударил головой в нос. Флаин уже понимал, что эта битва проиграна, и если сейчас не отступит, то его участь будет незавидной. Убить не убьют, но то, что могло ожидать после, едва ли было бы лучше смерти. Вцепившись раненной рукой в кошель на поясе Кирта, он ответил крепким ударом в челюсть наемнику. Со спины на него надвигалась Илила, но и в этот раз янтарноглазый оказался проворнее. Рванув кошель и едва высвободившись из цепкой хватки, он ринулся прочь, туда, где затаилась тёмная жрица. Теперь Флаин выглядел жалко, ища защиты у калеченной ведающей.

Тафлер поднялся, и на пол из коеля тут же выпал заговорённый амулет. Взгляд каждого мгновенно устремились на него.

— Ну и ну! А я всё гадал, что за мерзостью от тебя несёт. Думал, придётся и с тобой разделаться, а тут всё гораздо проще, — довольно хлопнул себя по боками колоброд, тряхнув не чёсанной грязной головой. — Ну-ка, дай-ка его сюда. Давай, давай, не тяни — посмотрим, что за побрякушка такая… расчудесная.

— Не хватался бы за неё вот так запросто, — предостерёг Кирт незнакомца.

Помедлив, он всё же отдал кулон странному типу, которого никогда бы не принял за кого-то, кто смыслит в чём-то далёком от бренного мира.

— И почему вся грязная работёнка всегда достается мне? — с досадой обронил колоброд, пару раз небрежно подбросив в воздух диск. — За такое в самый раз пора спросить со стариков. А чего это тот урод так таращится на него? Неужто и ему тоже нужна эта штуковина? — последние слова относились к вер-сигельту, которого трясло от негодования и злости.

Более не говоря ни слова, бродяга вытащил из кармана штанов свой личный оберег из голубого стекла и, плотно сжав его в кулак, что-то неразборчиво прошептал. И чем быстрее бормотал, тем большей мощью наливались его руки, от которых исходило то самое странное свечение, которое прежде уже успел заметить Стьёл. На лице босяка стали проявляться элни, но не изменённые, а мягкие, совершенные, заключающие в себе истину.

— Что он делает? — нахмурился наемник, пристально наблюдая за непонятным действом, которое не походило ни на магический ритуал, ни на колдовство. Это было нечто иное.

— Я не знаю, — затаив дыхание, отозвалась Мелон, однако в глубине сознания уже зародилась догадка, что здесь явно не обошлось без Высших.

Заговорённый металл начал неотвратимо темнеть, пока, наконец, совершенно не почернел. Спираль из символов, исказилась и превратилась в не читаемую бессмыслицу. Губы незнакомца дрогнули и скривились в отвращении. Он выдохнул в кулак, одаривая стеклянную звезду своим теплом, после чего встал и с неистовым криком швырнул кулон об пол. Всё это выглядело странным и нелепым, ведь до сих пор даже касаться осквернённого украшения было опасно, не говоря уже об его уничтожении. И всё же сомнения развеялись, когда кулон треснул и разлетелся на мелкие части.

— Нет! — бешено взревел Флаин, видя, как его бесценный амулет быстро превращается в мусор.

Едва стальной диск разбился на кусочки, точно был сделан из хрупкого стекла, как Стьёла моментально поглотила непостижимая опустошённость. Будто часть души покинула его… или же напротив, освободилась от тяжкого груза, который давил и отравлял, заменяя собой врожденную чистую природу. Ноги парня подкосились, и он едва удержался, чтобы не упасть, хватаясь за дорожную палку. То же странное состояние не миновало и Мелон, которая на секунду замерла, прижав кулак к груди, и пытаясь не то ухватиться за последнюю нить непонятного ощущения, не то окончательно оборвать её. И только спустя минуту стало ясно: оба освободились от влияния обоих сил, заключенных в треклятом украшении.

Положение дел стремительно менялось, закручивалось и затягивало, как бурный водоворот, который никому не под силу успокоить. Оставалось только поддаться ему и позволить событиям твориться так, как должно, внося лишь скромную лепту, дабы ускорить то, что было неизбежно.

— Это ещё что за дрянь? — отшатнулся Кирт, поддерживая соратницу за локти.

Лица обоих тут же исказило отвращение и недоумение. Колоброд же только усмехнулся, обратив свое внимание туда, куда смотрели наемники.

— Как же так? Откуда? — испуганно пробормотал горе-воришка, уставившись на нечто, расплывающееся по залу.

Взоры всех до единого приковал старый жертвенник, за которым Флаин вел разговоры с Этием, когда-то заключал сделку и отсчитывал монеты. Подозрительное багряное сияние разлилось над обросшим сухими грибами-паразитами алтарём, чьи стенки быстро покрывались все более широкими трещинами, точно тонкая скорлупа. Отвратительное свечение, подобно грязной крови, сочилось из «язв» и расползалось вокруг жертвенника. Несло гнилой мертвечиной, плесенью и смрадными миазмами, от которых перехватывало дыхание. Реальгаровый панцирь наконец развалился, являя взору сокрытое безобразное нутро: нагромождение серо-жёлтых костей и пробитых человеческих черепов, стянутых в единую основу иссушенной кожей и жилами. И внутри дикой опоры, подобно сшитой из кусков шкуре, накинутой на стеклянный угловатый сосуд, виднелись бальзамированные останки. Скрюченное сухое туловище, обтянутое темно-свинцовой кожей, изъеденной глубокими бороздами и трупными пятнами, часть ноги такой же уродливой на вид, и мелкая вытянутая голова с пустыми глазницами. Однако венчали её длинные и будто бы только-только расчесанные волосы, гладкие и черные, как смоль, нисколько не тронутые временем. На макушке красовался крупный гребень, напоминающий корону.

Посреди церемониального зала теперь стол не алтарь, а гроб, который принадлежал тому, кто по легендам первым узрел Праетеру собственными глазами — за что и лишился их, — познал сакральные тайны и принял Бездну. Бережно сохранённые останки того, кто говорил с тёмной богиней на равных, кого она наделила мощью и одарила своей милостью, стали настоящей реликвией фанатиков в свое время. Однажды их привезли под покровом ночи и возвестили об истинном покровителе культа среди смертных. Сектанты неистово верили, что в высушенном теле кроется некая незыблемая сила, которая будет питать их всех, и сотворит твердую связь с непреклонной Праетерой Аирской. Послужит надежным посредником, через которого будут идти все потоки Бездны. Откуда на самом деле взялись останки и как их нашли, так и осталось загадкой — старшие жрецы общества не распространялись о том, однако никто из культистов ни разу не усомнился в подлинности древней ценности.

— Сукины дети, — прошипел Флаин, едва возникло свечение, а взору открылась тайная могила. — Как знал.

Жадно пожирая глазами саркофаг, он сплюнул густую обильную кровавую слюну, дрожащей рукой вытер рот и начал отходить вглубь зала, зажимая рану на плече. Неожиданное открытие выбило из колеи и породило острое предчувствие худшего. Еще несколько минут назад он считал, что теперь-то месть, пусть и не его собственными руками, свершилась сполна, и ему ничто не станет мешать. Но настигло не просто горькое разочарование, а разъедающая разум чёрная свирепость. Амулет был потерян раз и навсегда, добраться до Илиллы и вырвать из неё желанный дар оказалось не так просто, а нечто давно мёртвое, но вмещающее остатки памяти культа и хранящее последние печати Орсола, готовилось поглотить собравшиеся в храме остальные души. Планы искателя рушились, как воздушные замки, которые совсем недавно казались стойкими и такими осязаемыми. И всё же не он один оказался в ловушке хитросплетений мёртвого культа, чьи тайны до конца так никто и не раскрыл, даже сами последователи Залии. С особой тщательностью обыскав каждый угол города, они нашли многое, что представляло ценность, но так и не обнаружили в неприметном алтаре один из важных элементов, на котором зиждилась секта. И теперь это под защитой туманной воли Праетеры явило себя миру, прервав свой глубокий больной сон, источая остатки ядовитой скверны. Нечто по истине демоническое, стоящее на страже Орсола столько зим и не дающее ему окончательно пасть, готово было защищать свою гробницу и иссушенную плоть вместе с вместилищем тёмной богини.

Пространство заполнил гулкий низкий голос, настолько зловещий, что слушать его было невыносимо. Он гудел, бил по ушам и проникал в сознание всех шестерых, подавляя любую мысль, рожденную не им. Язык, на котором говорил пробужденная сущность, звучал, как непрерывное сплетение жестких слов, и что в них заключалось, никто — даже вер-сигельт и Маир-Тиа — не мог разгадать.

— Посох, посох! — наконец прозвучал приказом пронзительный возглас незнакомца, как следует встряхнувший оцепеневшего горе-воришку.

Одил поджал губы, втянул носом воздух и ударил дорожной палкой в пол. Затем ещё раз. Но ничего не произошло, никаких значимых изменений или спасительного появления чего бы то ни было. И уж тем более не случилось чего-то поразительного, способного затмить любое чудо света. Оторопь взяла верх, но лишь на мгновение; он метнул растерянный взгляд на странного бродягу и наемников, не зная, что делать.

— Да провались оно ко всем проклятым! — в сердцах заорал не своим голосом Стьёл и, занеся увесистую клюку над головой, с разбега и со всего размаха ударил по уцелевшей крышке жертвенника.

Им управлял не столько страх, сколько лютая пылкость и желание поквитаться хотя бы так с тем, что совсем недавно попыталось исказить его душу и забрать в мир вечных теней. Стоило навершию посоха с шумом опуститься на каменную плиту, как раздался громоподобный оглушительный грохот, точно разверзлись небеса, а земная твердь кусок за куском отделилась друг от друга, выпуская на поверхность пробудившихся древних чудовищ. Бешеный ледяной ветер с завыванием бился снаружи о монументальную преграду, стремясь ворваться внутрь святилища; дикий холод, заполнивший зал, все кельи, коридоры и комнаты, пробирал до костей. Отвратительно свечение тут же сжалось в бесформенный подвижный сгусток; реальгаровая плита раскололась пополам, будто по ней ударили не жалкой деревяшкой, а мощным молотом. Визгливый душераздирающий вопль разлетелся под сводами храма, и крик этот возвещал ни о чем ином, как об утрате так долго хранимого дыхания и полной гибели. Гроб в одночасье развалился на глазах: кости с хрустом ломались, рассыпаясь в крошку, сухие жилы с треском скручивались, сморщивались и рвались. Серые останки, не знавшие настоящего покоя, добытые в запретный час и гнусным способом, зашевелились, точно не желали расставаться с единственной частицей уродливой жизни. Из гроба раздались нечленораздельные звуки, напоминающие предсмертную агонию захлебывающегося человека, и спустя минуту скелет, обтянутый кожей обратился в прах. В костный песок, который тут же высыпался на пол. Только волосы остались невредимыми, но и их вскоре разметал по залу безудержный ледяной сквозняк. Стьёл, как завороженный, глядел на происходящее, и почти было выпустил посох из рук, но вспомнив наказ колоброда, тут же вцепился в него мёртвой хваткой и, спотыкаясь, торопливо отбежал в сторону.

На секунду всё вокруг замерло. Но то было лишь начало конца и обманное затишье! От уничтоженного могильного жертвенника молниеносно потянулись изломанные трещины, которые стремительно расширялись, образуя глубокие расщелины. Они наползали на стены, ломая их, пробирались в каждый угол, в каждую комнату и проникали под запертые двери туда, куда вход был давно запечатан. Не считая бывшего алтаря, первыми рухнули оградки, перекрывающие давно убитые и впавшие в вечную зиму цветники на верхней площадке, от которых только и осталось, что скрюченные безжизненные деревца. Затем начали осыпать колонны и валиться балконные решетки вместе с массивными настенными свечниками. Остановить надлом уже было невозможно. Никто не ожидал, что несущие скверну заклятия, что столько зим крепко оплетали собой обитель фанатиков и пустили могучие корни, дадут пробоину. Всё, что создавалось руками культистов при жизни, всё, что должно было если не вернуть им плоть, но хотя бы позволить вечно существовать и среди живых, и среди проклятых мертвых, блуждать по разломам Бездны после смерти, теперь настигло разрушение. Окончательное, не способное к воскрешению, сжираемое собственной гнилью. Твердь под Орсолом трясло, как и холмы вокруг него, будто нечто древнее и охранявшее здешние края пробудилось от долго сна и готовилось вырваться на свободу, потревоженное чужаками и низменным колдовством. Последний оплот Праетеры погибал на глазах, унося с собой остатки того, что должно было быть погребено под землю очень и очень давно. Предано природе, дабы только она могла распоряжаться судьбой пристанища Бездны.

Совершенно не готовый к столь внезапному повороту событий не в свою пользу, вер-сигельт, не взирая на истощенность и серьезное увечье тёмной ведающей, заставил помощницу как можно скорее открыть портал. Пришлось отложить давно задуманные планы до лучших времён.

— Открывай проход, — стиснув зубы, прошипел янтарноглазый, хватая жрицу за раненную руку и отступая к лестнице, которая уже успела накрениться. — Живо!

— Да, господин, — повиновалась Маир, видя, как Флаин достает из кармана столь ненавистные ей бусы, к которым она хотела, но не могла прикоснуться. Удавка из огненных бусин преследовала её всю жизнь, висела над головой, порой обжигала, но разорвать такую ничтожную на первый взгляд мелочь не было во власти ведающей.

Одной рукой сплетать заклинание и призывать пространство и заставить миры откликнуться на зов оказалось слишком сложно, но выбора не оставалось, и тёмной жрице пришлось вложить в последние силы, дабы портал открылся. Чёрная кровь снова начала сочиться сквозь ткань, капая на испещренный глубокими трещинами пол, и вместе с полученной некогда бездновой грязной кровью утекала и мощь. Это медленно убивало, но едва ли могло полностью уничтожить Тию. Но стоило долгожданной спиралевидной пепельной сфере лениво раскрыться и начать втягивать в себя стылый воздух, как вер-сигельт нырнул в проход. И его не смутила абсолютная неустойчивость портала, который то и дело искажался и будто бы захлебывался сам собой. Следом за хозяином в сферу упала и жрица, чье лицо выглядело не то растерянным, не то равнодушным. В мгновение ока оба пропали в зеве спирали, и она с лязгом и громким шорохом сомкнулась, после чего окончательно растворилась. Уязвленный Флаин вместе с искалеченной Маир-Тией бежал, поджав хвост, как трусливый пёс. Их примеру поскорее убраться прочь последовали и наемники с бродяжником и Стьёлом. Сейчас уже не было дела ни до чего, кроме спасения собственных жизней, и все четверо, пробираясь сквозь обрушенные колонны, обваленные и разбитые лестницы, устремились к единственному выходу.

Провалы в полу все ширились и углублялись, всасывая в себя то, что осталось от храмового убранства, и поглощая стены. Святилище рывками проседало, утопая в остывшей земле, мелкие алтарные постаменты, гранитные церемониальные плиты, массивные балконы ломались, лишаясь куска за куском. Внизу что-то гулко гремело и гудело, слышался жуткий скрежет, как будто некие железные конструкции и даже механизмы пришли в движение. Коридоры и усыпальницы под городом уходили всё ниже и ниже под землю, утаскивая за собой то, что находилось на поверхности: бывшие жилые кварталы, угрюмые и замерзшие ритуальные постройки, что облепляли собой небольшие домишки. Изваяния, уличные огненные чаши, в которых пламя не горело шесть десятков лет, полуразрушенные одиночные жертвенные святилища и склепы — ничего не обошло стороной полное падение. Голодная твердь точно давно ждала наступившего часа, чтобы насытить свою утробу, поглотить оскверненный город-крепость. Лед, камень, дерево, железо, стекло — все, что когда-то объединялось в одно целое, служило первым смотрителям Орсола и их последователям, а после — погрузилось в скверну руками фанатиков, сейчас трескалось, ломалось и рассыпалось, как дряхлое тело.

— Ну, седые бошки, если я здесь сдохну, то буду являться вам день и ночь, пока вы не сойдете с ума, — на бегу пригрозил кому-то и куда-то в пустоту колоброд. — Угораздило же попасть в такую ослиную задницу. Лучше послал бы их всех в самое пекло! Вот так соглашайся выполнить простую просьбу, а потом костей не соберешь.

Незнакомец на мгновение обернулся на отстающего Стьёла, что-то недовольно пробурчал и в один прыжок оказался подле горе-воришки. Подхватив за ворот и под локоть, словно немощного пьянчугу, он помог Одилу перепрыгнуть через упавший прямо перед носом кусок колонны. Не жалея парня, бродяга заставлял того перебирать ногами быстрее, и вскоре оба нагнали наемников. Однако провал на месте главной лестницы несвоевременно заставил прервать бег и даже отступить. Расщелина, подобно пасти древнего монстра, ширилась, готовая проглотить все, что в неё попадёт. А с той стороны, за арочным проходом и темным парадным коридором, их ждали распахнутые настежь ещё целые высокие двери — спасительный выход, до которого рукой подать, но который был так далеко.

— И что теперь делать? — едва удержав равновесие от очередной тряски, Илилла смерила оценивающим взглядом пропасть и осторожно шагнула к краю.

— А чего тут думать. Прыгаем, пока не поздно! — с диким ликованием воскликнул колоброд и, разбежавшись, сиганул черед огромную расщелину.

Прыжок длился всего мгновение, но затаившей дыхание троице оно показалось слишком долгим. Какая-то жалкая секунда — и бродяжник грузно приземлился на сбитый выступ. Ловко ухватившись свободной рукой за торчащий из перекошенного пола кусок смятой оградки, он подтянулся и втащил себя на отломленную ступень, подальше от обрыва. Перекатившись и лихо подскочив на ноги, он заголосил и замахал рукой, призывая не тянуть. Следом за незнакомцем решительно прыгнул Кирт, после — Илилла. Горе-воришка же топтался на месте, в страхе таращась на зияющую под ногами черноту, из которой вырывался стылый сквозняк, несло дохлятиной и то и дело поднимались плотная хмарь из сухой грязи.

— Чего застрял, прыгай уже! — прокричал незнакомец, задирая голову и опасливо озираясь. Затем он грубо оттолкнул наемников и сам отпрянул, освобождая пространство. — Вы оба, назад, дайте этому мальцу места, а то чего доброго ещё не хватит. Вон как боится! Давай же!

Стьёл стиснул зубы, сделал несколько шагов назад и собрался уже было, не жалея сил, броситься вперед, представляя свой полет через пропасть, как под землей громко и отчетливо что-то треснуло и протяжно заскрежетало. Расщелина тут же стала еще шире. Рядом рухнул кусок от угловатого балкона, который едва не накрыла могильной плитой огромная фреска. Без того побитые стекла треснули и разлетелись от давления проседающих и расходящихся стен, осыпав парня острыми осколками. Секундное промедление обратилось в фатальную ошибку, исправление которой теперь уже зависело от благосклонного случая.

— Туда! Беги туда! — только и успел надрывно прокричать колоброд, тряся посохом, указывая назад, в образовавшуюся кривую прореху там, где раньше стояли колонны.

Он крикнул что-то еще, но слова заглушил жуткий грохот, и первое святилище города-крепости, простоявшее столько зим в гордом одиночестве, окончательно обвалилось. Сначала отрезав обрушившимся сводом суетливо пробирающегося Одила к единственному выходу от спешащих наружу наемников и бродяги, а затем и вовсе уйдя под землю. А вместе с ним, словно призванный самой Бездной, рухнул и весь Орсол.