Начало

Глава 16

Три вечера я возвращался в вагончик и пялился на лампочки, вслушивался в шорохи и крики за стеной. Скоро я так наелся неуверенностью, что стал думать, что Май вообще не звонил. Я помнил его историю, но как-то далеко, будто друг рассказывал ее с полгода назад. В четверг следующей недели меня разбудил стук по люку, и потом я услышал вжик. Охранник оказался внутри.

— Переезжаем!

— Куда? У меня еще день здесь! Я сегодня бы все сделал… наверное.

— Твоя неуверенность становится опаснее необходимости. Закончит кто-нибудь другой!

— Май?! Он здесь? Он снаружи?

— Сменщик придет, когда уйдем мы!

Цербер сказал, как отрезал, — в таком тоне вести разговор было бесполезно. Но как человек я хотел разузнать больше, расшевелить надзирателя, чтобы он дал больше информации. Попробовать извести его свой суетой:

— Я могу его увидеть, хоть на минутку… хотя нет, — спохватился я, настигнутый неуверенностью, — не надо, ни к чему! — Охранник едва заметно ухмыльнулся, дотронулся до моего плеча, и мы очутились в незнакомых джунглях. Рассеянный утренний свет заполнял большие пространства между стволами, теснил упрямые тени. Первое, на что я обратил внимание: ветви всех деревьев гордо смотрели вверх. Деревья почти не давали тени, позволяя мутному свету растекаться, словно кисель.

Охранник повернулся ко мне в три четверти и безразлично заговорил:

— В секторе, из которого мы только вернулись, люди слабеют. У таких, как ты, там возникает хроническая неуверенность. День за днем человек в секторе «I» теряет нити, которые изнутри привязывают его к собственному «я». Если задержаться надолго, то ты бы разуверился в себе, эго свело бы твою самооценку до нуля, и цена тебе тогда — ноль. Но эго нужная штука…

— Что значит «ноль»?

— Значит — ничто, ходячий труп. Он ходит, спит, жует, — всё, как ты, при этом полностью обезличенный. Идиоту все равно, что он делает, он равнодушен и к боли, и к удовольствию. Поэтому работник никудышный. Из одного сектора в другой хода нет. Но то для стандартных людей! Но эти… им боль нипочем, и шляются где попало. Отлежатся от силового удара, и давай бродяжничать.

Я стоял, опешив, — в Семизонье могут быть люди? Мой рот открылся, но охранник не обратил внимания:

— …если вдруг тебе встретится такой труп, я сразу об этом узнаю и быстро избавлю тебя от его присутствия. Не переживай!

— Но что мне…

— Повторяю, я сразу узнаю, если это произойдет. Сразу! — жестко отрубил охранник.

— «Избавлю» у тебя значит…?!

— Избавлю! Я достаточно ясно сказал… держи конверт с заданием. Место тут замечательное, всем нравится, и эго хорошо восстанавливается, растет как на дрожжах, так что проблем быть не должно.

Мне вспомнились давние слова Мая, что джунгли — это место, близкое каждому человеку. Тогда друг не пояснил, чем десятиметровые, многократно изогнутые чертополохи могут оказаться близкими. Всюду зеленые скрученные стволы, корни всегда подставляют подножку, в любом закутке может таиться хищник. Здесь, в Семизонье, вдвойне опасная территория, где сконцентрировано зло, и, как ни борись, инфекция проникает все равно. Чем этот ад может мне быть родным?

Я пошел вверх вдоль каскада сходящей трубы, стараясь визуально заметить дефекты. В одном месте я нагнулся, чтобы проверить замшелую заслонку.

«Скоро месяц, — начала зудеть мысль, — а я, как идиот, делаю одну и ту же работу, одну и ту же, каждый день. Хоть бы трубы раскрасили, так нет, все противная зеленка. Я был бы рад повозиться с серьезной пробоиной или побороться за свою жизнь. Дудки! Как ишак по кругу — инспекция, прозвон, прочистка. Вот пусть для этой работы отловят живой труп, ему, поди, все равно, а по мне, лучше разнообразная работа!»

Не успел я подивиться такому развороту в самооценке, как отхватил удар сзади, да такой крепкий, что перед глазами быстро выросли корни, которые секунду назад еще торчали под ногами. Кто-то крупнее меня держал мою заломленную за спину руку и локтем вдавливал меня в стиральную доску из корней и спутанных лиан.

— Не вздумай кричать. Получишь плюху на всю жизнь. Уяснил?!

— Отпусти! — нападающий должен был слышать по моему голосу, что я не стану сопротивляться, если он ослабит хватку.

— Как только твои глаза коснутся моего лика, возникнет шакал! Ты на него работаешь, несмышленый раб, а я свободный…

— Что я тебе сделал, кто ты? — прерывисто произнес я, заглатывая ртом воздух и стараясь таким образом приглушить боль.

— Тебе было сказано: я свободный! Мало? Тогда погнали: я самый сильный, я умный, смышленее всяких шакалов, и много лет меня ищут, но не найдут, потому что доверяют глазам и ищут глазами, глупцы! Я же иду чутьем. А ты из их прислужников, вша, тебе тоже глаза надо удалить…

Я понял, что Свободный пользуется иным лексиконом, и «шакал» должно значить крайнюю неприязнь к охраннику, которая у меня пока развиться не успела. Но сейчас кризис — я пришпилен к земле, и что у парня на уме, неизвестно. К тому же, по звуку я заключил, что он достает длинный нож или мачете.

— Приятель, давай по-деловому. Ты здесь главный, меня прислали… э-э-э, шакалы, один такой заурядный шакал. Так вышло, силы твоей пока у меня нет, вот я и в рабах. Но можно же договориться!

Какой сатана тянул меня за язык, когда я мямлил про «договориться»? Кроме инструментов да пары камней, у меня с собой ничего.

— Нейропетрид! В сумке, бери хоть все слитки!

— Что-о?! — изумился голос, который внезапно зазвучал заинтересованно.

— В кармане, боковом…

Тот уже шарил по сумке, и его хватка ослабла, но я не сообразил, что можно рвануться.

— Так это Субстанция «Пи», раб ты недоделанный. Там, где ты это взял, тебя бодро вспоминают, и если не я, то они…

Явственно лязгнуло железо.

— Давай, если ты, то они за тебя возьмутся! — не понимая, что говорю, я просто слеплял друг с другом слова.

— А это посмотрим! Даже десятерых будет мало меня завалить!

— Смотреть будет некому. Если меня не будет, то только десять бравых будут видеть твой конец.

— Ты, примитивный, нацелился мне на смену?! Умнее всех, на чувстве играешь?! Тогда полежишь до завтра мордой вниз, а ночью послушаешь, кто в Прайд-Роял главный.

Не успел я понять, что это значит, как толстущие лианы крест-накрест надавили мне на череп, вжимая в бугристую поверхность все лицо. Уголком глаза я все же увидел вымазанную грязью пятипалую руку.

«Дикарь! Сила есть, ума не надо», — посетила мою голову недовольная мысль, хотя в такой момент мне следовало быть благодарным, что остался в живых.

Глава 17

Я остался один, прикованный к зубастой земле и с кучей мыслей, не дающих покоя. Удивительно: при других обстоятельствах я был бы рад, что уцелел. Сейчас мне непреодолимо хотелось одного — увидеть поражение этого Свободного. Не так важно, от кого и как, хотя идеально — от меня!

Фоном зудело чувство долга — назначенную мне работу я не делаю, и завтра придется гнать как заяц. Потом, что такое Прайд-Роял? Никто про такое заведение мне не рассказывал.

«Какой все же статус у этого свободного разбойника?» — положение моего захватчика в этой зоне меня волновало больше всего другого. Если он проходимец с большой дороги, то надо обязательно наказать выскочку. Есть острый штуцер, есть мачете, есть шприц с иглой, и из концентрата ядовитых трав можно сделать инъекционный яд.

Другая часть меня удивлялась, что в таком незавидном положении я изобретаю схемы реванша и вообще думаю о таком пустяке, напрочь забывая, что эту зону надо пройти, как и все остальные: ровно, без привязанности. Тут вновь перл мысли, перечеркивающий весь здравый смысл:

«Прайд-Роял — это непременно царский атрибут! Надо бы попользоваться, как только представится случай…»

Было больно, томила жажда, и все же сильнее пресловутых нужд мне хотелось дождаться ночи и посмотреть или послушать, как Свободный будет доказывать свое превосходство. Заочно я уже был на стороне его противника.

Глава 18

Давно стемнело, но Свободный не появлялся. Я вслушивался, и, наконец, вдали резво зашелестели листья. Кто-то бежал в моем направлении. Краем глаза я в темноте различил переменные шаги сменяющих друг друга стоп. Правая ступня очутилась прямо возле головы, и я сжался: вот-вот наступит. Но бегун перепрыгнул, хотя от этого не полегчало. На смену одному мохноногому, судя по звуку, на меня бежали, по меньше мере, шесть пар ног, создавая удручающее ощущение быстрого конца.

— Вот он! — крикнул сзади Свободный.

— Да пропади он пропадом, прислужник, — прокричал женский голос

— Сейчас с тобой поквитаемся и его до кучи щелкнем, — вторая женщина меня тоже ненавидела, хотя даже не видела в лицо.

Другие голоса принадлежали и женщинам, и мужчинам. Стоял такой галдеж, что не разобрать, сколько там было дикарей, а сколько дикарок.

Его грубая рука вмиг оборвала лианы, и я почувствовал, как кровь прихлынула к лицу. «Там будет синяк или опухоль. Охранник спросит…»

Я стал различать силуэты, лиц в такой темноте было не разглядеть.

Свободный комментировал:

— Здесь семь особей разного пола. У них сеть, и уже который раз они хотят меня изловить. Понимаешь, раб, когда на тебя семеро с сетью, ты пропал! Вот они, дикари, вокруг выстраиваются, целятся, но Прайд-Роял — мое место, а своя земля хранит! К тому же, эти презренные держатся рядышком только сейчас. Пройдет час, и они станут кидать сеть друг на друга.

Я услышал свист летящей веревки или сети и немного правее сзади — торжественный возглас Свободного. Сеть шустро потянули на себя много рук, и я зацепился, покатился навстречу новым врагам, оставляя всякую надежду выглядеть назавтра прилично.

— Мелюзга, не убивайте раба, это вам чести не сделает! — прорычал Свободный.

— Без тебя разберемся! — отозвался высокий женский голос, и меня схватило несколько рук, но бить не стали, а только наспех связали запястья за спиной.

Теперь я слышал обсуждения в строю противника. Как все же мы устроены, что даже оппонентов своего мучителя склонны окрестить собственными противниками!

Вдали маячил силуэт Свободного. Он был при оружии. В слабом свете блеснуло мое мачете.

«Охранник другой не выдаст, заставит этот искать. Ну и пусть сам ищет, вжикальщик!»

Какими все же глупыми были мои мысли в такой критический момент! За все две недели в джунглях я никогда не был так близко к смерти, как сейчас, а все туда же — пустые, надменные мыслишки!

Я пропустил, как Свободный изловчился и ранил женщину. Какой он подлец! На женщину с мачете.

Бедняжка верещала не своим голосом, и другие потащили ее обессилевшее тело в наш стан. На пути упал навзничь еще один силуэт. Свободный явно знал секрет искусства боя и не ждал, пока противник оправится и начнет думать, а просто и целенаправленно разил.

«Бесславный убийца! — опять вздулась моя мыслишка. — О, хвала Творцу, что хотя бы отдаю себе отчет в происходящем, веду наблюдение. Вот почему я, недотепа, все еще здесь, ноги-то мои свободны?!»

Бочком я стал удаляться от дикарей. У меня было опасение, что они лучше видят в темноте. Но язык мой — враг мой! Про себя я болтал не в пример больше, чем общался вслух:

«С какой стати мне бежать? Я не трус! У меня есть преимущество — я человек, и это звучит гордо».

Не разбирая зачем, я ринулся в свирепую кучку. Споткнулся, упал, но обнаружил под ногами свою сумку. Я высвободил ноги и все еще связанными руками стал шарить внутри сумки, пока не нащупал электрофакел. Совсем нетяжелый, пластиковый, но тогда что я соображал?

— Стоять! Всем стоять! — мой рев услышали все и от неожиданности приостановились. Передышка могла длиться только секунду. Но ее хватило на то, чтобы включить факел, и все вокруг озарилось ярким светом.

— Глаза! Глаза! Закрывай глаза! Бежим! — ревели возбужденные голоса. Я увидел фигуры мужчин и женщин, и все они, скудно одетые и взъерошенные, заслоняли теперь свои лица руками. На многих были шкуры и остатки человеческой одежды. Кто-то из них уже стал удирать сквозь лианы. Только раненая женщина не могла заслониться. Я посмотрел ей в лицо и увидел ее глаза, округлившиеся от ужаса. Она прошипела:

— Раб, презренный, принимать от такого смерть — ниже меня… — но женщина не закончила. Ее лицо исказилось от боли, будто изнутри несчастную раздирала сила, непомерная для ее оболочки. Из глаз ее хлынули слезы, а я просто не мог оторвать взгляд, не мог сдвинуться. Такой необъяснимой, странной и немыслимой была эта сцена. Перед тем как испустить последний вздох, ее лицо вдруг на мгновение озарила улыбка. Исчезла гримаса боли, кожа разгладилась и даже будто засияла. Улыбка была таким невероятным контрастом всей этой сцене, что теперь мне на глаза навернулись слезы.

Умерла дикарка с застывшей в уголках губ едва заметной улыбкой.

Остальные скрылись от меня и украдкой смотрели из-за деревьев. Я подошел к женщине, чувствуя, что должен сделать для нее последнюю малость.

«Что ее убило? Неужели мой взгляд?»

Я нагнулся, чтобы перетереть лиану, связывавшую мои руки, об ее нож и потом поднять бедняжку, но не успел я нагнуться, как тяжелый дротик или копье пронеслось над местом, где только что была моя голова. Я резко развернул факел, и Свободный, повернувшись ко мне боком, закричал:

— Ты дурно воспитан, раб! Это была моя жертва…

Не дожидаясь, пока дикарь закончит свою мораль, я прорвал воздух воплем:

— Убирайся! Ты будешь следующим! Кто еще хочет посмотреть мне в глаза?! Есть смельчаки?

Я услышал роптание, за которым последовал топот убегающих прочь ног.

— Прайд-Роял — моя земля. Никогда она надолго не отходила чужакам. Посмотрим! — были слова Свободного.

Повернувшись спиной, он зашагал прочь, и я смог рассмотреть его фигуру, широкие плечи. Он был без хвоста, но носил широкий выпуклый пояс вокруг талии. Верзила сутулился, но шел уверенно, хотя оглядываться избегал. Тем временем остальных уже и след простыл.

Женское тело оказалось очень легким, просто невесомым, будто это была шкурка без начинки.

Факел торчал в земле, и я не хотел выходить из круга света. Легкая улыбка и невесомое тело:

«Она освободилась! Улетела или, как верно отмечают, покинула тело. Какой внезапный разворот! Из этого места можно…»

— Добрый сердцем всегда говорит, что нет ничего, чего бы не знал Творец, придумавший все. Настоящий выход найдется, если переехать из джунглей, задыхающихся от сомнений в себе! — вещал динамик мужским баритоном.

— Проехали, дружок, — быстро отозвался я, — в первом секторе мы поквитались с сомнениями…

Но я осекся, ведь баритон говорил про сомнения джунглей в себе самих, и тогда джунгли должны быть чем-то одушевленным. Сейчас, с убитой на руках, было самое неподходящее время разгадывать головоломки, ее надо закопать по-людски, и чем раньше, тем лучше, ведь скоро рассвет. Мертвая дикарка, теперь невесомая и увядшая, в своей жизни научилась переходить из зоны в зону и за это поплатилась рассудком. Мне делалось легче, когда я оценивал ее низко, тогда я уже не казнил себя так за это убийство. Выкопав половину ямы, от бессилия я закемарил, но через полчаса опять взбодрился. Рядом сидела собака, но какая-то недобрая, дикая. За ней еще парочка. Хорошее дело: я мог проспать поедание убитой, а может быть, и лакомство из себя на десерт. Собака щетинилась, сверкала на меня своими поистине волчьими глазами. Зверь нисколько не страшился моего взгляда, который накануне убил женщину. Со стаей надо сражаться грамотно, у них был численный перевес, а у меня — бесполезный сейчас элетрофакел и мачете.

«Где моя не пропадала! Пара дворняжек, какой пустяк! — я упрямо недооценивал противника, — шандарахну мачете главаря, остальные по щелям рассыпятся…»

— Не глупи, студент! — послышался голос из-за спины. — Эта свора будет биться до последней твари. К тому же, они неблагородны и нападают все разом.

Охранник стоял сзади с ружьем наперевес. Тогда я не сообразил, что ему бояться нечего, — вжик, и он исчез! Мой случай более жестокий, но цербер стоял на моей стороне.

— По-о-нял!

— Кто к тебе приблизится — рубишь ты, я стреляю в следующего, и так по порядку, до последнего шакала, — со смаком произнес охранник, будто это был рецепт его любимого лакомства.

— То есть надо… убивать, так?

— Они не будут страдать от угрызений совести, если съедят тебя. Поэтому убивать! Зверье тут гордое, с дикарями соперничает за место в Прайде и помогает удерживать естественный отбор — все мне легче!

На этих словах первый крупный шакал прыгнул в мою сторону, но ловко увернулся от выставленного вперед мачете. Сразу следом раздался выстрел, и поблизости рухнуло рычащее тело с черной щетиной на загривке. Вожак снова готовился прыгнуть, и не знаю как, но я опередил его и через секунду почувствовал капли теплой крови на щеках и на лбу. Снова выстрел, следом еще один. Тут я полетел, сбитый с ног лапами собаки-волчицы. Мое мачете справилось с ней, признаться, с некоторым усилием. Потом выстрелы стихли, рычание прекратилось, и я, абсолютно обезумевший, поднялся на ноги и встал в оцепенении. Пять шерстистых тел и одно человеческое, все мертвые и разбросаны вокруг как попало. Никогда прежде я не видел в зоне убийств, а тут палачом оказался я сам.

— Поздравляю, — с прежней интонацией произнес охранник, — три трупа меньше чем за сутки! Ты становишься близок к окружающей тебя природе. Закон джунглей, не так ли?!

— Куда ты клонишь? — вспыхнул я. — Это нелепые убийства, непреднамеренные!

— Вы, люди, любите рассуждать и выгораживать себя. Мотив не имеет значения — всё это убийства! Но расстраиваться ни к чему.

— Зачем ты вступился за меня? Я бы справился и даже никому не повредил бы! — я начал чувствовать, что охранник задвигает меня морально. Старается унизить, дескать, чем я лучше здешних хищников.

— Верно. Ты отвечаешь очень сообразно этому месту. Конечно, ты бы справился! Случилось так, что я люблю пострелять, вот и развлекся! Теперь твоя гордость не задета?

Он врал, но моя сумасбродная мысль вела прочь от разоблачения:

«Кто он такой? Плебей. Племя дворников и сторожей! Еще его слушать…» Улыбаться охранник не умел, но злорадствовать — это пожалуйста.

— Самка тебе в глаза смотрела? — охранник кивнул на женщину. Хоть и мертвая, но она принадлежала человеческому роду и всяко была лучше эксплуататора.

— Глупая. Сама она не пришла бы на тебя пялиться, должно быть, кто-то заманил. Был вчера кто еще? — в голосе охранника почувствовалась струнка. Он непременно хотел услышать о ком-то, кого знал и, должно быть, не любил или давно не мог изловить. Во мне встрепенулся упрямый мозг:

«Дудки! Не скажу про Свободного. Он человек, даже если охотится за мной, даже если пытается меня убить!»

— Никого не было, — услышал охранник ответ, — только племя дикарей из женщин и мужчин. Сами прибежали… Но я вот что хотел узнать. Что, это из-за моих глаз? Дикарка умерла потому лишь, что посмотрела на меня?

— Ты страшила! Давно ты себя в зеркало видел? При случае загляни, мне безразличен твой вид, но человеческие существа, как видишь, мрут от страха. Держись осторожнее… особенно с незнакомцами!

Последняя фраза была выделена интонацией, но меня зацепил пассаж про зеркало. Боже мой, со дня расставания с Маем я ни разу не видел своего лица! Только стократно искаженная физиономия в никелированной болванке от инструмента да в ряби на ручьях. Кое-как я соскабливал щетину, потому что не люблю бороду. Но какой узор получался при этом на лице? В тот день рельефы на моей физиономии еще больше подчеркивались впечатанными следами корней, оставшихся после плена у Свободного.

«Хорош гусь! Расскажи ему про Свободного да сдай ему, лентяю, этого бравого дикаря! Ведь он сам его не поймает, а заставит меня носиться по сектору, выискивать отщепенца и заглядывать тому в глаза. Нет, у меня работа деликатная, а отловом пусть плебеи-охранники занимаются!»

Готов клясться, что прежде не знал за собой таких самолюбивых мыслишек.

Охранник окинул взглядом поверженные тела:

— Не занимайся ерундой, никого не закапывай, даже ее! Джунгли позаботятся о трупах. Ведь она даже жила не по-настоящему, умалишенная особь. А у тебя работа плюс задание — взглянуть на зачинщика. По всем признакам, негодяй должен прятаться поблизости.

— Если так, то он опасен!

— Видишь, я пришел тебе на выручку. Будешь внимательным — не оставлю и в другой раз. У тебя ведь важная работа! — охранник подчеркнул мою собственную мысль о важности моего дела и потом сразу исчез. Грамотно!

Было непросто вот так уйти, оставив бедняжку на поедание жителям джунглей. Но вспомнились ободряющие слова цербера о моей уникальной работе, и мне понравилась такая его оценка. Росточек гордыни получил хорошую пищу.

Глава 19

— Проверять силу своего влияния на человека — это так увлекательно! С этим ничто не может сравниться, — динамик вдруг проснулся и стал захлебываться в красноречии. — Перелить свою душу в другого, дать душе побыть в нем, услышать отзвуки собственных мыслей и чаяний; передать другому свой темперамент, как тончайший флюид или своеобразный аромат, — это истинное наслаждение, и, быть может, самая большая радость, данная нам в век чувственных утех и примитивных стремлений.

— Ишь ты, радость! — изумились мои «мысли и чаяния». Но что за дурной тон — разговаривать с неодушевленным рупором? Вместе с тем про переливание души верно: охраннику нравится, как я лелею идеи об уникальности своей работы, а это изначально его мысль!

Я осмотрелся. Оставаться среди мертвых было жутковато. Я все-таки дорыл яму и скинул туда павшую воительницу, кое-как закидал землей, и на душе сделалось легче.

Первую половину дня я выполнял рутинную работу, зная, что если не сейчас, то скоро произойдет встреча со Свободным. Он, надо полагать, возникнет со спины, чтобы не встречаться глаза в глаза, и мне бы остерегаться его, быть осмотрительным, но только не здесь, в Прайд-Роял. Место, внушающее юношескую самоуверенность, когда не страшен ни волк, ни смерч, ни сам Бог.

«Пусть попробует напасть, я его быстро!.. Пока я здесь, пусть лучше Прайд-Роял будет под моим контролем!» Размышляя таким образом, я нагнулся проверить распрцилиндр, и то ли труба, то ли какое растение выплюнуло мне в лицо зеленую пыль. В глазах помутилось от противного запаха и обильного смога. Я зачихал, распустил сопли и под конец словил удар по голове. Очнулся уже привязанным к дереву с залепленными глазами. Как ни вертел я головой, глину с глаз сбросить не удавалось.

— Понимаешь, дружок, здесь всегда так, — поучал голос Свободного. — Если думаешь, что лучше всех, находится бандит вроде меня и дает тебе урок — ничего личного, приятель!

— Твой корпус, — он больно пнул меня в бок, — ни при чем, пусть болтается в Прайд-Рояле. Но отношение твое надо менять, оно несносное, смердит на всю округу, неправильно ты мыслишь! Твою гордыньку следует осадить, такой у меня долг!

— Угу, — неопределенно промычал я, не зная, как держаться в подобной ситуации.

— Мне хотелось, чтобы перед тем как исчезнуть за завесой жизни и отправиться вслед за глупой амазонкой, ты услышал этот закон Прайд-Роял. Ты ее вчера правильно…

— Мне показалось, что она даже обрадовалась, когда уходила из… корпуса?!

— Не удивительно, совсем не удивительно — за секунду слинять из джунглей, возвыситься в запредельный мир! Они считают это высокой честью, недоразвитые.

Я почувствовал, что Свободному охота поговорить и что моя подвешенная на волосок жизнь продлится настолько, насколько ему будет интересно общение со мной.

— Ты не веришь в жизнь вне джунглей? — состроил я искреннее удивление.

— Жизнь везде! Если бы не здешние дикари да такие, как ты, в Прайд-Роял стало бы лучше, чем на Берегу Запредельного. Возможно, лучше, чем на поезде… Раб, думаешь, охранник усердно смотрит за тобой из особой любви? Ха! Здесь, в Прайд-Роял, они добывают дурман, балуются понемножку, ага… .

Должно быть, глупое выражение отразилось на моем лице, и Свободный понял, что я ни о чем таком не знаю.

— Самолюбие — это естественный наркотик, тютя! Тебя ведь этот нелюдь предупреждал, что тебе здесь понравится?

Мне припомнилось, что такое было. В минувших событиях: расправа с шакалами, повергнутая амазонка, отступление Свободного — действительно скрывалось ароматное настроение превосходства, и давным-давно я не ощущал такого трепета, а прошло бы еще чуть времени, день-другой, и я сам бы стал искать способы подкормить свою индивидуальность. Прайд-Роял повелевал сильнейшей похотью — самолюбием, тщеславием. Это здесь, как нигде больше.

Мои мысли прервал непривычный звук. Где-то вдалеке за спиной мне послышался… стук колес. Я сгреб в кулак все мысли и целиком обратился в слух: так необычно услышать здесь поезд. Свободный, по всей видимости, тоже вслушивался.

— Хорошие новости: сегодня мой день, и я наверняка успею!

Уже издали он крикнул:

— Если заскочу в поезд, то ты спасен, раб!

Свободный убежал и, по-видимому, далеко, а я попробовал освободиться. Бесполезно! Свободны у меня были только ноги, и я принялся колотить ими по дереву. Должно быть, это выглядело нелепо, потому что вскоре до слуха стал доноситься женский смех.

— Эй! Лучше не смейся, а помоги.

Никакой реакции, ни слова в ответ. Но вдруг из динамика донесся глубокий мужской баритон:

— Истинное испытание дружба проходит, когда один из товарищей по-настоящему преуспел. Ему повезло, но другой оказался не столь удачлив. Одного превозносят до Небес, в то время как другой прозябает в тени. И тут происходит акт снисхожденья — счастливчик приходит к другу и успокаивает, внушая, что и на улице неудачника скоро наступит праздник. Жалость и зависть, игра гордости и униженья…

На меня слова динамика подействовали раздражающе, были совсем не к месту, и потом, могли спугнуть спрятавшуюся женщину.

— Известнейший бандит Роял Прайда — твой друг? — это был уже женский голос.

— Да… — секунду подумал я и добавил, — и нет! Видите, как мы дружим? Играем в прятки, а он в поезд побежал прятаться, додумался тоже!..

— Да или нет? — настаивал голос, и я понимал, что от моего ответа будет зависеть свобода моих глаз, рук, а может, и вся жизнь.

— Да-да и нет-нет — услышала она мой необычный ответ. — Да, потому что, видите, играем. Нет, оттого что нечестно в одиночку за поездами бегать.

— Раб, ты путано говоришь! Окажись ты его другом, неужели он не взял бы тебя в поезд? Не верю!

— Мисс, леди, пожалуйста, мне неловко говорить в таком виде…

— Если он тебе друг, то почему залепил глаза? — она не обращала внимания на мои намеки.

— Мы играли в прятки!

— И руки привязаны к дереву?

— Это чтобы вас развеселить, — не задумываясь, ляпнул я.

— Так ты меня знаешь?

— Совсем немного…

Я стал угадывать направление ветра.

— Как меня зовут?

— Он называл вас… Свобода!

— Свобода?!

В голосе звучало изумление. Прослушивалась в интонации и такая нотка, которая означала, что незнакомка польщена.

— Что еще? Он рассказывал про мои победы?

— Немного, говорю вам, Свободный… — я запнулся, — я называю его так, поскольку вы чем-то близки.

На этих словах женщина полезла развязывать мои руки, и я смог нормально сесть на землю и пощупать, чем замазаны глаза. Поверхность замазки напоминала засохшую глину.

— Говори, еще что?

Но я решил использовать политическое преимущество — у меня было что продать, а незнакомка хотела купить.

— Любезная Свобода, я скажу все, что знаю, и все же немного волнуюсь. Свободный погнался за поездом и больше часа не возвращается. Что могло случиться? Наша игра не должна быть такой долгой.

— Раб, это Поезд Желаний, который приносит счастье и утешение всякому в него попавшему. И ты не знаешь про такую райскую прелесть, — это, что ли, ты хочешь мне сказать? — от всего сердца изумилась Свобода.

— Просто этот поезд такой быстрый, — стал я жаловаться, — что с моим весом так просто туда не заскочишь. Вдобавок я не знаю, где остановки.

— Поезд редко останавливается. Видно, что совсем чужак!

Я пробовал протестовать, мол, в других частях джунглей есть регулярные станции.

— Сколько я здесь, а здесь я давно, я не видела ни одной такой остановки, я не видела также тебя, раб!

Не хотелось переводить разговор на мою личность. Вместе с тем, надо было молоть языком, узнавать незнакомку. Очевидно, что местное население любит разговоры о себе, о своей неповторимости, и для такого восхваления нужно было скопить побольше фактов.

— Ты сказала, что ты здесь давно. Как давно ты здесь?

— Что Свободный тебе рассказывал?

Ее интерес был очевидным, также был ее черед, и мне надо было отвечать.

— Он говорил, что Свобода не такая, как другие в Прайд-Роял.

— Так и сказал? Ты лжешь!

— Поверь, незнакомка, я даже не видел твоего лица. Окажись ты красивой, мне было бы только приятно сказать о твоей исключительности. Но если ты непривлекательна, то я, в моей незавидной ситуации, тебе бы польстил. И тогда бы ты меня запросто разоблачила и наказала, поделом наказала! Слепому что? Говорю как есть…

Ответ ее устроил.

— Если угодно, я больше расскажу о тебе, но взамен поклянись Прайд-Роялом, что снимешь эту дрянь с моих глаз.

— Как? Ты?.. Про меня?.. Что ты можешь знать?

— Что-то ведь знаю! У тебя голос тридцатилетней девушки. Верно про возраст?

— Дальше!

— Ты жила в стране… — произнес я и запнулся, поскольку не представлял, что говорить, в то же время внутри себя я заплакал, взмолился так, что, кажется, даже издал стон, так отчаянно мне хотелось узнать о судьбе незнакомки. Она же приняла мой возглас как признак искренности.

— Давай, давай!

— …Ты, м-м-м, тебя никто не любил!

Стало очень тихо, и этот вакуум толкнул вперед мои фантазии:

— Не было человека, которому ты была нужна. Твое племя одно из отсталых, и ты не можешь гордиться своим происхождением. От рождения у тебя было мало талантов, и сверстницы легко тебя обходили.

Она молчала, и было слышно, как поют птицы. Доносилось далекое рычание тигров, шорохи листвы в кронах деревьев.

— Хэй, ты! Ты здесь?

— Он все-таки сказал тебе мое имя? — возбужденно произнесла она.

— Когда глаза закрыты, у человека лучше обстоит дело с интуицией… — ушел я от ответа.

Значит, ее зовут, Хей! Уже что-то. Но как дальше?

— Продолжай!

В ее интонации для меня послышалась отгадка чего-то большого и значимого из ее судьбы, но в конкретных событиях можно запросто ошибиться!

— Ты рано потеряла даже то немногое, что составляет ценность человека в пятнадцать лет…

— Мне было семнадцать, несчастный чревовещатель, — не выдержала Хэй.

— Я не ошибся, — твердо вставил я, — в пятнадцать возникла предпосылка.

Она вспоминала что-то свое, и слышалось, как шевелились ее губы, а я тем временем продолжал:

— Ты видела, что рядом всегда кто-то превосходит тебя в красоте, в умении, в обаянии. Но родители не оставили тебе даже малости богатства, чтобы ты причислила имущество в строку собственных достижений.

— Врешь! Они завещали мне дом, только он отошел братцу.

— Признайся, — напирал я, — сними розовые очки: все было устроено так, чтобы брат получил имущество по праву. Мать любила брата больше…

— Презираю! — отозвалась Хэй.

— Себе в заслугу иные могут ставить свой уникальный внутренний мир, свою неповторимость, но не ты. Тебе рано стало ясно, что твоя начинка во многом сходна с другими и внутри нет ничего, что могло бы вызвать зависть или восхищение.

— Я никогда не смотрела на себя так! — возмутилась Хэй.

— Поверь, и я на тебя не смотрю, мои глаза залеплены. Верно?! Так вот, ты принялась искать, искать, искать… что выделит тебя из среды равных. Чем дольше длился поиск, тем меньше оставалось в жизни вещей, на твой взгляд, достойных и значимых. Верно?

И без ее ответа я чувствовал, что шью правильный узор. Но чем закруглить, что случилось в ее судьбе и привело девчонку в эту часть джунглей? Я стал догадываться, что, повествуя о судьбе Хэй, незаметно усиливаю свою самооценку, и начал опасаться, что женщину заденет мое высокомерие. Как это все же нелегко — соскочить с наркотика тщеславия!

— Настал день, и ты, Хэй, как и я однажды, поняла, что тебе нечего противопоставить этому миру. Но ты молодец, тебе хватило ума не разрушить себя, ты не опустилась до презрения к людишкам, которым повезло больше. Почему ты не возненавидела их?

— Глупец, — произнесла она снисходительно, — кто может пройти мимо соблазна проклинать всех? Не верю, что ты смог, — никто не может!

— Так все же ты стала ненавидеть…

— Еще как! До сих пор презираю. Но в Прайд-Роял порочный мир перестал раздражать меня своим безразличием, здесь я наслаждаюсь, живу как принцесса…

— В поисках принца! — вставил я, и, по-моему, это прозвучало весьма эффектно, так что я получил затрещину по шее. Не больно, а так, в назидание. Значит, в точку, значит, Свободный ей сильно нравился! Хотя и с начала было ясно… и как лестно нащупывать нить чужой судьбы, угадывать ее изгибы и тайники и убеждаться, что, черт возьми, прав! Пусть теперь хоть засыпает тумаками! И все-таки что же дальше? В это треклятое место попадают, наверное, не все. Потом мне самому стало льстить, что я оказался «счастливчиком» и угодил в джунгли.

— Прайд-Роял! — мой голос пошел эхом по джунглям. — Прайд-Роял, ты оказалась не в «D» и не в «I» — ты попала прямо в Прайд-Роял; в этом твой величайший успех!

Разгадка ее судьбы крутилась у меня на языке.

— Теперь сними эту ерунду с глаз, и я поведаю самое важное.

Хэй не ожидала моей просьбы, но после сказанного мной она изменилась.

Я почувствовал ее теплую руку возле своего лица.

— Дальше ты мне расскажешь, кто меня сюда привел.

— Хорошо…

Должно быть, нетерпение меня выдало, и Хэй замешкалась, не решаясь сдернуть бандаж.

— Смелее, — подбодрил я, — сейчас все услышишь!

Тут до меня дошло, что женщину сдерживает инстинкт. Она лучше меня знала, как воздействует Прайд-Роял и какой может произойти сюрприз.

— Ты, как все мужчины: пустые обещания, красивые слова.

— Бандит Прайд-Роял не был с тобою добр…

— Молчи! Его ты не знаешь. Если и друг, такому, как ты, он бы не открылся, не показал свою душу.

Досада! По-доброму и лаской не получилось. Хэй начала остывать и сердиться, и здесь нужен был контрастный душ. Получай же похолодней:

— С чего ты взяла, что у него есть душа? Разве может быть душа у того, кто по собственной воле сбежал в Прайд-Роял, а потом, струсив, укрылся на поезде? Не смеши!

Она стихла, не ожидая такого зигзага в разговоре.

— У меня совсем другой случай, я ни от кого не бегал, не искал места, где можно оторваться и побыть царем природы, распухнуть от важности своего эго…

— Замолчи! — она не крикнула, а прошипела, — из-за твоих криков я не слышу шагов.

Я вслушался, но нас по-прежнему окружали те же звуки: шелест листвы, цикады, рычание зверей, которые тоже напились из чаши гордыни и, не прекращая, рычали друг на друга. Но никаких шагов не было.

— Это он? — услышала Хэй мой взволнованный шепот.

— Ты еще и глухой! Идут трое…

И немного погодя добавила:

— Самец и две принцессы!

Про принцесс было добавлено с презрением.

— Что они нам сделают? — я хотел поставить Хэй на свою сторону.

— Мне — ничего, а тебе — посмотрим!

— Заступишься?! — прошептал я умоляющим тоном, но меня перебила собственная гордыня. — Да что от тебя ждать? Сам с руками-кулаками… только не плачь, если покалечу сородичей!

Прайд-Роял знал свою работу и скомандовал Хэй в том же духе:

— Они мне никто, но ты же — совсем ноль!

— Ноль? — не выдержал я, — вот бы мне мачете… и факел!

По правде, я думать не думал, что она всучит мне оружие. Но женщины есть загадка. Женщины в обители гордыни — загадка вдвойне. Она всучила мне все, что я просил, но сама отскочила на несколько шагов.

— Только глаза не открою, так будет поострее!

Дважды я делал безуспешные попытки сорвать пробки с глаз, но, по всей видимости, только кто-то со стороны мог справиться с искусной мастикой.

— Ну, ты и… — я сам не ждал от себя такого ругательства.

— Плебеи, — надменным тоном Хэй обратилась к остановившимся впереди, — этот раб…

— Раб… раб, в комбинезоне, видно, что раб — загудели голоса, заглушая Хэй.

— Он отважился бросить вам вызов! Он дерзок, считает себя новым хозяином Прайд-Роял и теперь хочет доказать, что корона принадлежит ему, и поэтому готов с закрытыми глазами отстоять свое имя и показать свою доблесть!

Я хотел было встрять, заявить, что это ложь, ни на что я не претендую и что Хэй — клеветница, а Свободный погнался за поездом и вот-вот вернется. Нужно было постараться обратить незнакомцев на свою сторону и освободиться, наконец, от замазки. Но наркотик тщеславия сворачивал кровь, и я входил в отвратительную фазу, требуя для продолжения пира большей дозы:

— К ногам! — что есть мочи заорал голос, который я за собой никогда не знал.

По-видимому, прежний хозяин был более обходительным — мой приказ на короткое время заморозил чужаков.

— Раб нам указывает?! Раб! Куда делся свободный бандит? Ты убил его, связал? — загалдели опешившие незнакомцы.

— Бросил его под поезд! И вас туда же отправлю, покрошу на кусочки!

Одна дикарка, что посмелее, наконец, вступила:

— Мы пойдем и посмотрим, так ли все, как ты говоришь! Раб, да чтобы одолел нашего злодея? Не поверим, пока не убедимся.

— Хэй отведет вас на то место, — прорвало меня, — а ну, ступай с ними и покажи!

Моя недавняя собеседница опешила. Она сама, видно, никогда не брала крутые виражи и поэтому притормаживала:

— Что? Как? Я ничего не знаю…

Тут, заглушая остальных, возник голос другой дикарки:

— А я верю новому хозяину и не стану унижаться и просить доказательств!

Повисла тишина, признание было очень в духе этого места.

— Идите, проверяйте, неверующие! — продолжал тот же смелый голос, — что встали?! Хэй покажет место.

И нарочито громко добавила:

— Вчера одним взглядом новый господин избавил нас от Элии, одним взглядом! Надо ли мне других доказательств?!

Я был готов расцеловать эту смелую охотницу и исполнить все, о чем бы она меня ни попросила! Не помню, чтобы за одну минуту я мог вознестись в глазах остальных на такую невероятную высоту.

— Это был он, неужели он? Никогда бы не поверил, что раб… — наперебой говорили мужские и женские голоса.

— Он все врет! — было вскрикнула Хэй, но осеклась. Кто ее поддержит, если даже никто не слушает? К тому же, могут и наказать.

«Так ей и надо, выскочке», — гордыня окончательно взяла меня в оборот. — А эта смелая заступница… надо побольше о ней разузнать».

— Храбрая воительница, — я поворачивал голову, будто оракул, стараясь угадать место моей спасительницы, — произнеси вслух свое имя, чтобы Прайд-Роял знал своих героев!

— Амрон-а, — перед коротким «а» на конце в голосе едва шелохнулись знакомые нотки, — Амрона, мой господин!

«Что за имя такое! Я, черт слепой, ничего не вижу».

— Это чересчур, Амрона. Если уж я господин, то быть тебе госпожой!

— Польщена, сверх меры польщена, — я почувствовал, как ее руки обвивают мои ступни. Мачете отправилось в сторону, и, держа факел одной левой, я взял Амрону за руку и потянул ее руку вверх.

— Отныне Прайд-Роял во власти нас двоих!

— Честь и хвала! — мощно и как-то даже не по-женски выкрикнула Амрона.

Вокруг раздался галдеж и чьи-то истерические крики.

Я включил факел и передал его Амроне, подчеркнув этим момент триумфа. Она не стала брать его себе надолго, а, скрепив наши руки, подняла факел над головой, так что оказалось, что мы оба держим яркий свет и возвышаемся над всем миром. Так мне казалось, так я в это хотел верить! Взлет из грязи в князи произошел в какие-то минуты. Только вот князь по-прежнему был незрячим. Но ведь слепая гордость — лучшая забава!

— Прайд-Ро-ял! Прайд-Ро-ял! — скандировал я под шум толпы.

— Мой господин, пришло много народу, надо развлечь толпу!

— Но как, я ведь ничего не вижу! Освободи мои глаза, Амрона!

— Тут не нужно утруждать глаза, — мягко ушла она от просьбы, — просто вспомни, мой господин, кто причинял тебе неудобства, и толпа будет рада проучить негодяя и заодно поможет тебе забыть о всяком расстройстве. Так всегда бывает!

В голову не шло ничего, кроме Хэй. Мне до жжения в груди хотелось ее проучить. Только я открыл рот в желании прокричать имя обидчицы, но в спасение несчастной на меня низошла мысль:

«Что дикари сделают с Хэй? Не придется ли завтра хоронить еще одну жертву моей глупости?»

Эта мысль была такой неожиданной и такой неуютной, угрюмой. В теперешнем положении мне не пристало думать о злосчастной неудачнице; жалеть, раскаиваться. Спесь все же стала сходить, и я произнес:

— Конечно, я бы назвал… охранника!

Не успел я договорить, как все стихло. Бодаться с охранником даже самым здесь отважным было не по плечу, потому что результат поединка — однозначная победа охранника.

— …Однако к чему сегодня поминать негодяев!

Заурчал одобрительный шепот, и кто-то крикнул — «Развлечений!»

— Я развлеку всех хорошей песней!

Многие удивились такому повороту, некоторые обрадовались, но Амрона явно расстроилась настолько, что ее огорчение я чувствовал, не видя ее лица. Я же хотел услышать, поняла ли Хэй, что я ее спас.

— Хэй, где ты, Хэй? Ты слышала, я пою… песню!

Несчастная все понимала, и слабым голосом сказала:

— Да, так велико-д-душно!

На последнем слове она сорвалась на слезы. Выждав паузу, я запел протяжный гимн, который знал с давних времен. Пение получалось трогательным, и в былые годы взрослые дяди и тети обычно плакали. В конце гимна был драматический пассаж на высоких нотах, рассказывавший о всплытии подводной лодки после месячного дрейфа подо льдами. Моряки, пережившие потерю герметизации, пробоину и глубоководные бомбы, в конце концов в порту выходят на трап под приветствия друзей, жен и детей. И тут внезапно налетают бомбардировщики и в минуту обращают красивую идиллию в трагическую историю, оставив в живых одного капитана. Но к чему ему теперь жить?

Толпу песня привела в оцепенение. Своим голосом я был доволен и раньше, но в этот раз мои связки выдавали исключительные переливы, и даже высокие ноты давались легко и протяжно, я просто влюбился в свой голос.

Между тем, песня была больше печальная, чем радостная, а толпа желала веселья. Мне всегда была симпатична моряцкая тематика, и я вспомнил песню про пьяного матроса, с которым сослуживцы не знали, что делать. В конце концов его нарядно одели и связали якорным тросом, на этом все и разрешилось. Мелодия была удалая и разухабистая, и под конец мне подпевали около десяти мужских и женских голосов. Радость покатилась и переросла в топанье и гиканье. Все засуетились, пошли разговоры, как лучше отметить предстоящую коронацию, и разговор завращался вокруг выпивки. Чей-то бас предлагал притащить сосуд немедленно, и я перестал участвовать в сценарии, пока Амрона не прокричала:

— Первым пьет новый хозяин Прайд-Роял!

Не успел я возразить, как бамбуковый ствол с пахучим зельем очутился возле моих губ.

«Как, однако, примитивно! Незрячему человеку тычут в лицо отраву, ну и манеры!»

В джунглях строго-настрого запрещалось пить. Охранник мог запросто уничтожить и не посмотреть на важность твоей задачи, на то, что ты незаменим, и тому подобное. Это очень серьезное ослушание, и в любом состоянии я остерегался на него идти. Май от всего сердца советовал ни при каких условиях не прикасаться к вину и иной выпивке. Из прошлого опыта я вынес, что вино на меня действует пуще всего иного, и мое похмелье ни за что не минует внимательного глаза охранника.

— Благодарю, Амрона, но…

Внезапно наступила тишина, и я запнулся, понимая, что сказал что-то не так.

Глава 20

Замолчали все: должно быть, отказ от выпивки — это совсем плохой тон в Прайд-Роял. Но ведь я даже не успел сказать «нет»!

Кто-то, наверное, Амрона, тронула меня за плечо. Этот жест явно значил сочувствие. Но что не так? Где промашка?

«Так вот же — «благодарю, Амрона», эти два слова… Бог мой, до меня дошло: «благодарю» — это что-то вроде оскорбления. Стало понятно, что в Прайд-Роял не используют вежливые обороты.

Однако сказанное произвело и другое действие. Откуда-то из-за спины я услышал голос Хэй:

— Ты пощадил меня, но можешь легко слететь, если продолжишь нести чепуху.

«Все понял, не дурак! А Хэй молодец, все же не стала меня презирать…»

Другой голос, оправившись, сказал нечленораздельно о благородстве нового предводителя Прайд-Роял, и после снова шепот Хэй:

— Будь погрубее — больше к тебе респекта.

Тут снова грянуло:

— Пьет хозяин!

Толпа завопила, и я успел шепнуть на сторону:

— Хэй, выпьешь за меня!

— Но… — было начала возражать женщина

— Этот первый бокал, — провозгласил я, стоя с сосудом, меньше всего походящим на бокал, — я обязан отдать прислужнице. Не могу искушать публику отравить меня в первый же день правления!

Кто-то вспыхнул возмущением, но были и одобрительные возгласы. Хэй выпила, а я по-прежнему стоял трезвым и незрячим.

— Настал черед мне увидеть всех вас — Амрона, освободи мне глаза!

— Мой господин, уже темно, и ты никого не увидишь…

— Неважно! Ты оказала мне услугу, и я всегда буду помнить об этом. Сними повязку!

— Как прикажете…

Оковы спали с моих глаз, но мало что изменилось. Вокруг была ночь, и я даже не различал силуэтов. Слева стояла Амрона, я чувствовал только тепло ее тела, но ни лица, ни тела разглядеть не мог, да и не хотел. Вчерашнее несчастье с поверженной воительницей могло повториться.

— Пошли отсюда, — шепнул я ей. — Куда-нибудь!

— С радостью…

Она объявила толпе о завтрашнем пире, а я тем временем стал пятиться назад.

«Боже мой, сегодня я ничего не сделал, утром охранник будет метать искры!»

— Понимаешь, дорогая Амрона… у меня в Прайд-Роял особая миссия, — стал повествовать я по мере того, как мы удалялись, — охранник хочет видеть, что я хорошо справляюсь со здешней территорией.

— Охранники здесь не властны! Скоро мы сообразим, как их ловить, уже известно, как они возникают…

— Ты права… до некоторой степени, но пока, сама знаешь, охранник может уничтожить и тебя, и меня!

Днем я бы не признался, что охранник сильнее, — закон тяготения Прайд-Роял не допускал такого унижения, но ночью было проще стряхнуть гордыню, и я говорил как есть.

— Так вот, ты видела все эти бесполезные трубки под ногами?! Порой они замаскированы под корни и лианы.

— …В которых течет ток?

— Жизненная сила. Джунгли этим живут, а трубы надо чистить, все надо чистить!

— Но зачем? Ты не должен опускаться до этого…

— Я про то же, ты так меня понимаешь! Думаешь, мы можем попросить других сделать это за меня?

— Мой господин, доверься мне и отдыхай спокойно — завтра грандиозный день!

— Амрона, я полностью тебе верю. Спас…

Я вовремя затих: здесь надо было осторожно обходиться с вежливостью.

Глава 21

Амрона устроила мне место для отдыха, а сама исчезла. Я провалился в бездну без снов и падал бы глубже, не разбуди меня ее возбужденный голос:

— Побежали! Поезд идет, быстрее!

— Зачем? — спросонья я притормаживал.

— Еще далеко, но по твоим трубам уже слышно…

— Слушай, я которую ночь не могу поспать… завтра охранник… мне ну обязательно надо отключиться!

— Мой господин, когда еще вы увидите поезд? Может, нам повезет, и мы в него запрыгнем, уедем отсюда, уедем навсегда!

В это время мне подумалось, что если поезд исполняет желания, то я могу это использовать и загадать попасть в сад!

— Бежим!

Я не соображал, как я буду просить поезд, как он будет слушать и как исполнит мольбу. Казалось, по узкой тропе мы бежали целый час. Последние сто-двести метров пришлось продираться сквозь заросли, царапаться, без конца спотыкаться. Внезапно джунгли расступились, и в свете звезд открылась просека, по которой холодной блестящей лентой вились рельсы. Темный силуэт Амроны застыл. Она неподвижно вслушивалась в тишину, потом согнулась и прильнула головой к рельсам, а я соображал: как же получилось, что никто про железную дорогу в джунглях не говорил, и тут внезапно открылась тайна. Ну что, может быть, это выход?! Я затрепетал всем телом.

— Слышишь?

— Да. Минута, и вы услышите, господин.

— Как ты думаешь, поезд может… отвезти, ну, или переместить в сад?

— Такого места я не знаю, поэтому его нет, мой господин!

Из ее уст это прозвучало так убедительно, будто она сама искала сад, но убедилась, что все это вымысел.

— Ты уверена?! Может, мы говорим о разных садах?

— Может, и так, — ее слова стали заглушаться нарастающим стуком колес, — только, мой господин, я говорю о саде за пределами джунглей, о легенде! Вы, наверное, про другой сад?

— Нет, он один, не могут же джунгли тянуться бесконечно…

Поезд должен был вот-вот возникнуть перед нами, и инстинктивно я отступил с рельс, а Амрона не двигалась.

— Отойди!

— Мой господин, вам надо встать обратно…

— Ты что? Он сомнет нас, как скорлупу!

— Напротив, мы попадем внутрь, мой господин, — ласково произнесла девушка.

Я слышал, как тяжело гремели колеса, и у меня не было иллюзий насчет опасности. Эта махина скомкает нас и подомнет под себя.

— Амрона, я приказываю! — я схватил ее за руку и стал тащить на себя.

— Мой господин, прошу, умоляю, в поезд можно попасть только так! Становитесь рядом…

— Сумасшедшая! Мы, конечно, попадем, только не в поезд, а прямо в пасть смерти. Уходи же!

— Другой такой раз может случиться нескоро. Мы всегда слышим поезд, только когда он несется мимо. Разве вам не надоело все это рабство?

С меня было довольно. Я изо всех сил дернул Амрону за руку, но девушка-дикарка была равна мне в силе. Больше того, она ухватила меня за запястье и не хотела отпускать. Я чувствовал приближающуюся громаду металла, даже толком не видя ее. До столкновения оставались считанные секунды. Тут я вспомнил про одну болевую точку на ступне (в детстве я неплохо разбирался с обидчиками, наступая на это место). Я изловчился и тюкнул в темноту, туда, где должна была быть ее ступня.

Дикарка от неожиданности взвизгнула и отдернула ногу. Что было сил, я потянул Амрону на себя и повалил на землю. Мы покатились по траве, усеянной острыми кочками, и прямо за нами загрохотали и засвистели колеса, могучие колеса. Махина тормозила с полного хода. Уши оглохли от лязга, скрежета, запахло гарью.

Мое тело дрожало, в висках стучала канонада. Рядом тяжело дышала Амрона. Она не говорила ни слова и все чего-то ждала. Перед нами высился черный силуэт локомотива — истинный титан. Он замер метрах в десяти от места, где мы лежали, и пока ничего не происходило. Звуки постепенно утихали. Стало слышно наше тяжелое дыхание и привычные звуки джунглей. Я всматривался в поезд, ожидая, что выйдет машинист и на чем свет стоит пропесочит нас.

Никто не показывался. Мне казалось, локомотив смотрит на нас и досадует, что мы не садимся в поезд.

— Видите, — прошептала Амрона, — он встал. Поезд никогда не останавливается. Он ждет нас, пошли…

— Глупая, молчи, просто замолчи, — я стиснул ее запястье, пусть даже она сильнее меня.

Прошла минута или чуть больше, и поезд плавно-плавно тронулся. Когда мимо проплывали вагоны, в каждом окне поверх плотно задернутых штор зажигался яркий свет. В этом зрелище было что-то завораживающее. К тому же, краем глаза я видел профиль Амроны. Я по-прежнему опасался причинить вред своим прямым взглядом. Недолго, каких-то пять секунд — и она оправилась от оцепенения и сразу же отвернулась. Все, что я успел в ней разглядеть, напоминало о животном — примитивные эмоциональные линии, свидетельствовавшие о господствующем в ее жизни сильном желании, о неудовлетворении теперешним существованием.

Громыхая колесами, поезд убегал прочь. Ничего не говоря, Амрона развернулась и стала от меня уходить. Мне не хотелось рассуждать — слишком много несуразицы, сумбура, какого-то дикого, животного настроения было во всем случившемся; в минувшем дне с его триумфом и унижением, в поведении Амроны, в самом облике дикарки. Надо полагать, Хэй и остальные были того же сорта. И тот глупец, Свободный, тоже верил, что в поезд входят навстречу мчащемуся локомотиву. Хотя сильный дикарь мог бы быть и сообразительнее… все гордость, гордость.

За верхушками деревьев в невидимом небе занималась заря, и оставалось не больше двух часов до появления охранника. Я лег прямо на землю рядом с рельсами.

«Что мне будет за взбучка? — думал я, засыпая, а уже перед самым порогом сновидений мне привиделось, что поезд желаний и впрямь пускает в себя спереди.

Глава 22

— Ты что, работал с закрытыми глазами? — сухо осведомился охранник.

— Нет! Что бы я тогда увидел, и откуда такой вопрос?

— Потому что с открытыми глазами ты никогда так много за день не делал…

Я придержал язык. Умница Амрона сдержала обещание и прочистила трубки. Какая она…

— Или курнул что-нибудь здешнее? Нравится в Прайд-Рояле, признайся, что нравится?!

— Так… не лучше других мест!

— Все знаю про твои приключения, можешь не кривляться. Сегодня сделаешь столько же!

Охранник растворился, оставив меня думать, правда ли, что он знает мои истории. Его, нелюдя, по тону голоса не разберешь, но понятно, что врет он не меньше брата-человека. Не случайно ведь спросил про глаза… Должно быть, он все равно видит сквозь них, или где-то есть слежение. Мне припомнились камеры. Я поежился.

Амрона постаралась на славу, и только через километр я уперся в место, где кончалась чистая труба. Вокруг никого, даже трава не примята. Наверное, она, или сколько их там было, возвращалась той же дорогой.

«Какие мы все же сообразительные хозяева Прайд-Роял, — вертелась мысль у меня в голове, — сегодня я снова дам распоряжение, и с этой зоной можно покончить!»

Со вступлением в должность хозяина я стал про себя использовать множественное число. Такая форма добавляла больше самоуважения, нравилась.

«Глупый охранник, что он смыслит в самолюбии?! Уважал бы он себя хоть на грош, так не являлся бы донимать меня каждый день, без него понятно, что делать!»

Вместо того чтобы приступить к очистке, я стал ждать появления Амроны или кого-то, кто бы поработал за меня — негоже хозяину заниматься чисткой.

Мачете, которое болталось на поясе, добавляло мне внушительности, недоставало только короны. Я подумал, что буду от всех отличаться, если напялю какую-нибудь диковинную шляпу или фуражку. Из больших листьев папоротника я смастерил повязку на индейский манер, где вместо перьев вверх торчали остроконечные листья. И почему до сих пор мы не встречали зеркал? Пусть и джунгли, но зеркало быть должно!

Внезапно по левой ноге будто пробежал разряд тока, и от ступни до ягодицы сковало наружные мышцы. Я увидел отползающую змею и тогда только завопил не своим голосом:

— На помощь! Набросилась кобра!

Онемение постепенно поднималось по внутренней стороне бедра и грозило скорым отключением всей конечности. Я упал на бок, продолжая удерживать левую ногу выпрямленной.

«Это тебе за чрезмерную гордыню! — заработала против меня предательница-мысль. — Где же Амрона, где дикари, где Хэй, наконец?»

В теле постепенно разгорался неприятный жар. В голове беспорядочно кружились обрывки чьих-то слов, мне мешал и тревожил шум деревьев, резкие голоса птиц. Я упускал сознание и с каждой секундой слабел.

«Вот тебе — добрался до четвертой, и кранты!»

Темно-сизое небо мелькало из-за ветвей, кружилось перед глазами. Так длилось, наверное, часов пять. Только к вечеру, после провалов и всплытий в сознании, я стал приходить в себя и попробовал ощутить тело. Выше поясницы еще что-то жило, но ниже — как отключили. Глаза держал закрытыми, и даже если открывал, то видел то же грязное небо, только в монотонной пульсации. Бред!

Медленно я подтянул руку к лицу, но не видел ни ее, ни неба — только черноту. На глазах и на лбу лежала мокрая тряпка.

— Не двигайся, мой господин. Это моя вина — я должна была дать тебе знак, что в том месте ядовитые змеи.

— Амрона, милая… — я поперхнулся и сухо закашлял. Во рту не было и росинки — выжженная пустыня, — воды!

Глотнув дважды, я продолжил:

— Я выживу? Должен выжить. В сумке… смотри мою сумку. Там сильный внутренний антисептик.

— Анти… что?

— Постой! Просто красненькие капсулы в кармашке. Найди…

— Да. Есть!

— Теперь кинь мне в рот и сразу много-много воды. Только по-настоящему много. Литр… ну, много.

— Ага!

Она сделала все, как велел. Живот от воды раздулся, и теперь оставалось ждать худшего. Действие препарата обостряло все процессы, и требовалось много воды, чтобы тушить огни тканевых ожогов. Сознание меня покинуло, и только ночью я пришел в себя опять. Болело все! Даже ушные раковины, которые вообще ни при чем. Видеть я не мог из-за компресса, двигались только руки.

— Амрона, Амрона!

— Я здесь. Что болит? Я могу помочь?

— Сейчас ночь?

— Да.

— Сколько я здесь лежу?

— Пятнадцать часов, мой господин.

— Значит, скоро придет охранник? У меня ноги как бревна, работа не сделана…

— Я договорилась, все будет почищено.

— Но он не поверит. Я не могу двигаться! — возмущался я, как будто Амрона была причиной моего несчастья.

— Мой господин, охраннику не место в Прайд-Роял! Давно было решено отвадить его от наших земель, и наутро мы попробуем это сделать…

— Он убьет и тебя, и меня, и всех дикарей! Без вопросов и выяснений: чик, и трупы!

— Мы сделаем так, что он не успеет. У него не будет времени раствориться. Ты, великий господин, навел нас на ответ. Мы изловили кобру, которая тебя ужалила…

— Какая кобра? — я изумился, насколько неправдоподобным казался способ остановить охранника. Но, действительно, после укуса не прошло и минуты, как отнялась нога.

— Если у этого цербера… если он может и с немой ногой исчезать?

— Только если отрубит ее!

— Амрона, дорогая. Я вчера… ой! — у меня больно кольнуло в горле и отдало в голову, нервничать было нельзя. Спокойно я напомнил, как вчера она пыталась войти в поезд, и если теперешняя затея — что-то подобное, то она только угробит себя и других. В ответ она искренне рассказала о том, как много лет они искали и пробовали убить охранника. Они умирали, губили свои семьи и продолжали попытки. Им известно, что охранник не любит их гордый народ и что я, дескать, стал их новым оружием.

— Поэтому ты вступилась за меня перед Хэй? Получить преимущество перед соплеменниками? — я опомнился и закончил: — Но это нормально, я и сам поступил бы так же.

Она молчала. Я слышал, как Амрона обошла меня и встала позади головы, зажурчала вода, она окунула свои руки в жидкость.

— Закрой глаза!

— Я и так ничего не вижу…

— Закрыл? — не дожидаясь ответа, Амрона сорвала нагревшуюся повязку и шмякнула на ее место холодную мокрую тряпку. Потом еще раз и еще.

— Ты что делаешь? — захрипел я.

— Быстрее выздоровеешь, такой способ лечения!

Ее задела моя догадка, и побои тряпкой — это еще мягкий способ наказания. Потом я остался один. По первым крикам птиц я понял, что наступает утро, которое я встречаю с тяжелой головой, с парализованными ногами и без всяких идей, что сказать охраннику. Тут еще Амрона задумала покушение на охранника… Ох, беда!