Глава IX. Плюсы и минусы

— Эй, ты, поди сюда! Я к тебе обращаюсь, оглох, что ли, щенок?

Щуплый мальчуган тринадцати лет вздрогнул, втянув голову в плечи, и испугано вытаращился на рыжего незнакомца, еще с час назад ввалившегося в харчевню в сопровождении таких же чужаков. За это время компания уже успела пошуметь, расхаживая тут, как у себя дома, чем вызвала негодование местных жителей. Едва мальчишка робко и боязливо сделал шаг в сторону посетителей, подпиравших стойку, как его тут же перекрыл собой высокий толстяк, выставив вперед огромное брюхо.

— Ко мне так попробуй обратиться — мигом вылетишь за ворота, если вообще башку тебе не оторву и не украшу ей какой-нибудь столб. Чего надо? Здесь не выносят подобную грязь вроде вас, — он ткнул в каждого из компании своим огромным пальцем, который был похож на сардельку, собственно, как и остальные девять, — поэтому советую быть любезнее, если хочешь уйти отсюда в целости.

— Нам нужны… мм… как бы это сказать, — неожиданно для Манрида встрял в разговор Уден, старательно подбирая слова, — кое-какие люди, они должны были, — тут он осекся, получив сильный тычок в спину от Феса, который поспешил заткнуть выскочку, решившего заявить о своем существовании снова, но на этот раз в не самый подходящий момент. И тот заткнулся, кинув при этом злобный взгляд на Костяного.

— Любезнее? Да я бы вас с землей сровнял лишь за то, что посмели преградить мне путь, когда я и мои люди попытались войти в это убогое захолустье, — взял слово взвинченный Железный Кулак, грубо оттолкнув в сторону Удена. Рыжебородый даже не думал струхнуть при виде внушительных габаритов трактирщика — мог отвесить сам ему, к тому же Фес был рядом. Однако после недавних неприятностей главарь особо не рассчитывал сейчас на своего приближенного — чужая магия могла ослабить того. — Рожи вам наши не по вкусу пришлись, значит?

— Так что вы забыли тогда в нашей «дыре»? — презрительно усмехнулся толстяк, совершенно не обращая внимание на выпады и угрозы. — Ищите кого-то? Тот, кажется, заикнулся о каких-то людях? — он указал огромным кухонным ножом на Удена, успевшего ретироваться подальше, за стол в углу, и сделавшего вид, что его абсолютно не интересует разговор и вообще все происходящее. Не дожидаясь ответа, толстяк тут же продолжил. — Тогда ничем не могу помочь. На заставе редко бывают путники и всякие посторонние-захожие, а уж разная шваль и отбросы и подавно, вы — первые чужаки за последние три месяца.

— Напряги-ка свои мозги и вспомни, не захаживала ли в вашу деревню сегодня компания из двух-трех, может больше, человек? Они не могла пройти мимо вас и остаться незамеченными, тем более осесть в таверне прямо у тебя под носом. Подумай хорошенько, я повторять вопрос не стану. Так что? Проявишь сам любезность к добрым гостям или же? — Манрид оскалился и, раскрыв накидку, продемонстрировал на поясе кинжал. — Знавал я лгунов и тех, кто увиливал от ответа, извиваясь, как червь на крючке — не позавидую их судьбе; если бы они все знали, как сильно продлили бы себе жизнь, говори всегда правду. Ты же не законченный идиот, чтобы присоединиться к тем тупицам?

Железный Кулак, привыкший к тому, что его выходки и замашки, подкрепленные явными или завуалированными запугиваниями, действуют, как самое верное лекарство, выпрямился и окинул высокомерным взглядом толстяка, наслаждаясь своим — так ему казалось — превосходством. Даже уменьшившаяся в половину банда не мешала бандиту ощущать и видеть себя фигурой, с которой надо не просто считаться, но и бояться до дрожи в коленях. И сейчас он готов был на деле это доказать.

— Говорят вам, не было тут больше никого, уж я-то своим глазам доверяю. Можете спросить любого на заставе и получите тот же ответ. И нечего тут трясти оружием, иначе оно быстро окажется в твоей шее или еще где, — прохрипел кабатчик, побагровев. — Не знаю, из каких мест вы явились, и где ваши ублюдочные трюки «имели успех», но здесь, в Трех Дубах, ничего не выйдет. Убирайтесь отсюда, пока не погнали вас силой! Мы быстро разделываемся со всяким сбродом!

В дверях, сбоку от стойки, показался второй здоровяк, полная копия первого, только еще толще. Близнец. Вытирая руки о грязный фартук, он прошел в обеденный зал и вплотную приблизился к Манриду, толкнув того пузом.

— Валите подобру-поздорову с заставы, вы порядком надоели всем своим видом — как бельмо на глазу. Нет здесь никого, тебе же ясно сказали, или языка не понимаешь?

— Что-то тут не так, Манрид, — шепнул главарю на ухо Фес. — Или те, кто нас позвал сюда, такие незаметные, что их в глаза никто не видел, или же...

Железный Кулак, прошипев что-то невнятное, от злости смачно плюнул прямо на столешницу и, распихав собственных людей и громко топая, быстро вышел из харчевни. Отморозки последовали за ним — смысла оставаться в таверне, как и в самих Трех Дубах, уже не было.

Снаружи кабака бандитов ждала тройка любопытных лиц, явно не настроенных дружелюбно к наглым незнакомцам. Местные мужики расположились возле пустых и без лошадей телег, выставленных напротив крыльца в нескольких метрах. Один из них держал кнут и время от времени растягивал его и бил им о землю. Однако троица не тронулась с места, когда банда прошла мимо, а лишь наблюдала за пришлыми, ни на секунду не сводя с них глаз, но Манрид сразу почуял, что те запросто могут накинуться, если что-то им не понравится. Только сейчас главарь понял, что лучше не лезть на рожон и поскорее смыться отсюда — дел по горло, и заварушку устраивать не стоит. К сожалению, его темная сторона, всеразрушающее существо жаждало другого: выплеснуться наружу и разнести все и всех ко всем демонам, и бороться с этим Манриду было непросто, усмиряя себя же холодным рассудком. Внутри него в эти минуты кипела ярость и негодование из-за все-таки сорвавшейся сделки, даже сильнее, чем в заброшенной лачуге, когда решался вопрос о предприятии. И злобу приправлял засевший в голове вопрос: были ли Тени на заставе или его обвели вокруг пальца, как молокососа, который мира не видел?

Унылее места, чем Три Дуба, и представить было нельзя: на неровных землях повсюду стояли мелкие приземистые домишки неказистого вида, окружавшие одиночные каменные вышки, часть из которых успела накрениться или уйти в землю на пару-тройку десятков сантиметров. И глядя на столь нелепую картину, не сразу можно понять: то ли жилища обитателей поселения не вписываются в нее, то ли давно переделанные под хозяйства серые и безликие наблюдательные посты. Среди построек теснились заваленные дровами дворы, обнесенные низенькими оградками, мелкие курятники, укрытые снегом сараи и пара конюшен. Все было, на первый взгляд, так же, как и в любом другом поселении, да только ощущался некий налет тоскливости и меланхоличности, а лица людей — на них словно нарисовали маску мрачной суровости, что как нельзя лучше вписывалась в окружение. А вокруг высилась стена из уродливых черных деревьев, добавляющих еще больше удрученности здешним краям.

— Слушай, может нас кинули? — наконец озвучил Фес то, о чем думал Железный Кулак. — Не верю, что о них здесь никто не слышал и не видел. Если те двое из цирка уродов, — парень махнул рукой в сторону трактира, — утверждают в один голос, что, кроме нас, путников не было, стало быть, так и есть. Какого хрена тогда нас позвали?

— А может ты напутал чего? Ты притащил нас в долбанную дыру, а выходит, нас никто даже и не ждал в ней, — зло просипел долговязый, преградив дорогу Манриду. — Плевать, если бы мы просто опоздали, но ведь теперь дело повернулось голой задницей, не так ли?

— Напутал? Неужели?

— Да, — огрызнулся долговязый. — Ты от нас вечно все скрываешь, недоговариваешь, даже сделку заключил втихую, да так, что в одно ухо влетело, просвистело в башке и в другое ухо вылетело...

Не успел болтун договорить, как получил мощный удар под дых, затем рыжебородый прошелся крепкими кулаками по его лицу — тому только и оставалось, что зубы не растерять. Железный Кулак бил, не жалея ни собственных сил, ни своего же человека, который на свою беду открыл рот не в самое подходящее время. Долговязый, хватаясь за нос, повалился на снег, который мигом окропила темно-алая кровь. Напоследок Манрид пнул ногой трепача прямо в спину и тот, взвыв от боли, медленно перекатился на другой бок. Другие лишь молча наблюдали за «воспитательным процессом», не смея вмешиваться, боясь попасть под горячую руку. Зная собственного главаря, бандиты прекрасно понимали, что в пылу и гневе ему будет все равно, кому отвесить несколько ударов — разбираться не станет. Троица местных также наблюдала за сценой, открыто посмеиваясь и переговариваясь — их забавляло происходящее, учитывая, что драк и побоищ застава не видела уже зим пять. Последней была разборка между какими-то заезжими выпивохами и двумя местными стариками, которые не уступали в крепости молодым даже в свои лета. Старики тогда задали жару баламутам, знатно помяли их и выставили вон за ворота, но с тех пор в поселении больше не нарушался тихий и мирный уклад и порядок. Хотя порой немногочисленные жители были не прочь посмотреть на мордобой, даже женщины, пусть и не признавались в этом.

— Что-то хочешь добавить, поделиться своими догадками? Давай, не стесняйся, нам всем очень интересно узнать, что еще поселилось в твоей безмозглой репе, — рыжебородый лягнул поверженного и повернулся к остаткам шайки. — Кто-то, может, желает присоединиться к нему? У кого какие мысли насчет меня и моих решений? Я выслушаю каждого, мы ведь все заодно, — он отступил, раскинул руки в стороны и оскалился, ожидая ответа. — Что, никто не хочет поговорить по душам? Нет? Тогда скажу я: если у кого-то зачешется язык не о том, то я его вырву и заставлю сожрать, это ясно? Открывать рты вы можете лишь тогда, когда жрете или собираетесь сказать что-то умное или полезное, а до тех пор — советую вам, мразям, не разевать пасти. Всё, что делается мной, делается для всеобщего блага, вашего блага, свиньи, и не вздумайте перечить мне, если не хотите попрощаться со своими жалкими жизнями.

Манрид тяжело дышал, его лицо покрылось красными пятнами, а на лбу выступила испарина. Он походил на разъяренного и неуправляемого быка, на чьи рога напороться мог любой. Все молчали, глазея то на избитого, то на главаря, и даже, если у кого и были мысли сказать что-то против, то после случившего они попросту исчезли. Железный Кулак окинул беглым взглядом шайку и вмиг его лицо изменилось, став еще суровее и злее:

— Где, мать его, Уден? Куда провалилась эта падаль?

Бандиты переглянулись: самого неприметного и молчаливого до наступивших дней члена шайки действительно не было среди них. Никто понятия не имел, куда он подевался. Однако искать его не пришлось, ведь парень сам через несколько мгновений появился, неторопливо вышагивая из-за какого-то сарая, ведя за собой пару лошадей, одна из которых тянула повозку. Уден выглядел совершенно спокойно, казалось, ему было абсолютно безразлично все на свете и совершенно не волновало, что его ожидало сейчас, какой выпад от Манрида. По его лицу ничего нельзя было прочитать, кроме равнодушия. Не обращая внимания на все еще валяющегося побитого, он подошел к главарю почти вплотную и протянул тому поводья.

— Это еще откуда? — покосился на лошадей Костяной Фес и обошел повозку. — Кто тебе их дал?

— Нам же нужно назад на чем-то возвращаться, — холодно отозвался Мор. — За небольшую плату уговорил конюха продать лошадей с телегой, долго упрашивать даже не пришлось.

— Иди-ка сюда, — процедил сквозь зубы Манрид, выбивая поводья из рук Удена и хватая его сзади за шею. — Теперь поболтаем с тобой немножко. Еще одна такая выходка, как была в харчевне, еще раз ты посмеешь разинуть свое хлебало без спроса, еще раз за моей спиной будешь что-то проворачивать — я с тебя шкуру живьем сниму. Отныне глаз не спущу, каждый твой шаг буду отслеживать, каждое слово — взвешивать. Ты что это, думал, на особом положение каком-то теперь, раз сумел родить единственную стоящую мысль, а я послушал? Нет, поганец, со мной такое не прокатывает, уяснил? Не зарывайся, иначе расплата будет горькой, — рыжебородый ослабил хватку и оттолкнул Удена. — Это всех касается!

Никто больше не стал спорить — каждый из жалкой кучки проходимцев еще хотел пожить, да и споры уже ни к чему не привели бы. К тому же их всех выбил из колеи ушедший, будто рыба из порванных сетей, куш, ведь вместе с ним улетучились их грезы и воплощение желаемого в жизнь. Все были подавлены, злы и вымотаны — усталость от длительного путешествия сказывалась. Поэтому оставалось плюнуть, смирившись с неудачей, и отправиться восвояси, держа язык за зубами и молча переваривая все случившееся.

— Сколько выложил за лошадей? — прохрипел Железный Кулак, подбирая поводья и оценивающе осматривая животину. — Добротные, ухоженные, крепкие — то, что надо, чахлого и никчемного дерьма и без того хватает, — он окинул взглядом своих людей.

— Совсем немного, — уклончиво ответил Уден все тем же холодным тоном, — наш кошелек от этого не сильно опустел… Пять лирий.

— С чего это конюх так продешевил? Сейчас не купить и половину лошади за такие деньги, да что там половину — ногу никто не продаст, — ухмыльнулся Фес. На мгновение его посетило непонятное чувство, тень сомнений и недоверия к словам парня прокралась в голову, да и к самому Удену тоже. И это показалось Костяному Фесу странным, ведь до сегодняшних дней он не замечал, а значит, и не знал толком Мора, и откуда недоверие вдруг возникло — неизвестно. Тот еще не успел себя как-то замарать в проступках, он вообще ничего не успел сделать такого, что как-то подкосило бы его репутацию в их банде. И все же въедливое ощущение, внутренний голос не унимался. — Хм… хоть в чем-то нам сегодня свезло.

— Выгодная сделка, — смягчился рыжебородый, удовлетворившись ответом. Такой расклад его устраивал как нельзя лучше. Он любил деньги, любил их считать и не терпел излишних трат, если, конечно, речь шла не о его прихотях или, если эти траты не касались других людей, из карманов которых денежки перетекали в его личные. — Ладно, поднимайте этого, — Манрид указал на по-прежнему лежащего в снегу трепача, который охал и ахал, хватаясь за бока и вытирая размазанную кровь с лица, — и валим отсюда.

Местные зеваки успели разойтись, видя, что больше ничего интересного не происходит, и широкий двор опустел, не считая бандитов, которые поспешили свернуться и покинуть Три Дуба — дорога назад, в обиталище, где шайка осела, была неблизкой, и задерживаться на заставе или где-то еще в планы уже не входило. Манрид вышагивал позади всех — хоть подобное было непривычно ни для кого, на то было плевать, — о чем-то крепко задумавшись. Хмуря густые брови и время от времени поглаживая бороду, он угрюмо смотрел то себе под ноги, то вдаль. Запустив руку в один из карманов, рыжебородый достал оттуда клочок бумаги, надорванный в нескольких местах, и развернул его. Кинув беглый взгляд на короткий текст, Железный Кулак выругался вслух, смял записку и швырнул ее на землю.

— Треклятые Тени, гореть вам при жизни!

Ветер тут же подхватил письмо. Протащив его по снегу и потрепав, ледяные порывы рванули листок в воздух и пригвоздили к одному из столбов у ворот, аккурат у самых петель, где красовался едва заметный вырезанный знак в виде ромба. Такой же, как и тот, что стоял на оборотной стороне выброшенной записки.

***

День клонился к вечеру. До Полулесья, где и располагался «Звенящий мешок», оставалось всего ничего — чуть меньше половины от уже пройденного пути. Но большие расстояния ни Кирта, ни Илиллу не пугали и совсем не напрягали. Они оба еще с детства привыкли к длительным походам, а дорога до базара для них была, как самая обычная прогулка. Да и путь, которым они решили идти, пролегал по свободным и ровным угодьям со встречающимися на них мелкими городками и одинокими фермами, и никаких проблем. Однако для Стьёла такое путешествие оказалось настоящим испытанием, если не сказать, пыткой. За один раз он никогда не проходил столько, что ноги начинали бы волочиться, точно не родные или пришитые. Даже тогда, когда они с Нелосом шли из родной деревушки до Глациема, и то делали постоянные остановки на день, а то и на два — денег нанять извозчика у них не было, да и глупо — оставлять за собой следы. Шито-крыто — так несостоявшиеся воры хотели провернуть свое дельце. Ноги парня еле-еле переступали по утоптанному снежному покрову, превратившемуся в гладкий настил, сил совсем не осталось и ему хотелось сейчас просто прилечь и выспаться. А о том, что он едва поспевал за наемниками, и вовсе говорить не приходилось.

— Долго еще? Хоть скажите, куда идем, в какую сторону. И вообще, почему мы на своих двоих тащимся, а не едем? — простонал Стьёл, кутаясь в накидку, и тут же спрятал нос в ворот.

— Мы же сказали, что идем во-он туда, — махнул рукой Кирт куда-то вперед и лукаво улыбнулся. — И чем ты только слушал? А то, что пешком топаем, так это для твоей же пользы — тебе двигаться надо больше, косточки разминать.

— Очень смешно. Я серьезно спрашиваю, ведь тащимся уже очень долго, так, чего доброго, можно подумать, что сами не знаете дороги, а меня решили заморозить. Или вообще, завести туда, откуда не выбраться будет, — обиженно пробубнил Одил, с недоверием глядя на Тафлера, хотя прекрасно понимал, что зла ему ни он, ни его спутница не желают.

— Расслабься, парень, если бы хотели тебя заморозить или бросить, то сделали бы это еще при первой встрече. Хватит уже глупости болтать, они утомляют. Слыхал о Полулесье?

— Полу что?

— Понятно, значит, знать не знаешь о нем, — улыбнулась Или и похлопала Стьёла по плечу. — Это ближе к границам с Сивером, но до них мы не дойдем — так далеко нам не нужно, Полулесье слишком обширные земли.

— Постойте-ка, вы случайно не о Просторах Сломанных Копий говорите? — встрепенулся воришка и замер, как вкопанный. — Если о них, то я туда и ногой не ступлю.

— Гляди-ка, а парнишка-то знает, оказывается, что за земли. Да, их так раньше называли в народе, но кому охота помнить о прошлом, которое ничего хорошего не принесло, кроме рек крови и разрушения? Вот и дали тем владениям имя другое, чтоб меньше напоминаний траурных было. Странно, что у тебя на слуху старое название, а не наоборот. Ты откуда вообще? — Кирт обернулся.

— Я из Камышовой Заводи, у нас в деревне всегда только так и называли это, как его… Полулесье.

— Хм, никогда не слышал о Заводи. А ты, Или?

Наемница лишь пожала плечами.

— Глухое местечко, стало быть, но, может, оно и к лучшему. А чего это ты так перепугался? — прищурился наемник, будто уже догадался, что так взволновало парнишку.

— Я не идиот и знаю, какие слухи ходят про Просторы, какая у них слава дурная. Хоть я и простой деревенский и необразованный, но известно достаточно о тех краях, чтобы нос туда не совать.

— Да? И что же тебе известно? — хмыкнула Илилла, скрещивая руки на груди.

— У нас поговаривали, что земли те поганые настолько, что стали домом для разного сброда вроде убийц или еще кого похуже. Рассказывали, что там люди пропадают, что там на каждом шагу подстерегает то, от чего бежать надо без оглядки или не спасешься.

— А знаешь, ты в общем-то прав, даже не стану тебя переубеждать. Только не на каждом шагу, а через каждые десять, — хохотнул Тафлер, но тут же стал серьезнее. — Да, там ухо надо держать востро и не зевать, хоть Полулесье и может показаться тихим и спокойным, это видимость. Так что, не зря у вас болтали всякое о нем — меньше дурных мыслей в голову будет лезть юнцам, а то потом приключения задуманные запросто могут превратиться в похороны. Значит, не глупые люди у вас там живут, знают, что к чему.

— Тогда зачем нам туда, неужели нет места поспокойнее и безопаснее? Почему туда? Я не пойду, забудьте об этом, — запротестовал Стьёл, но тут же замолк, согнувшись. Дикая боль пронзила его тело и растеклась по нему холодом, неся за собой мелкую дрожь.

— У тебя нет выбора, тебе придется пойти с нами туда, если хочешь жить, — твердо произнесла наемница и поддержала Одила, чтобы тот не свалился на землю. — Тебе больше никто и нигде не поможет, пойми, а там, куда мы идем, найдутся нужные знающие люди.

— И если не будешь глупить и самовольничать, то дойдем до места без проблем. В Полулесье и так не терпят незнакомцев, а если те еще и сами напрашиваются, то получают свое, а справедливо или нет — никто разбираться не станет. Хоть мы далеко забредать и не будем, веди себя тише воды, ниже травы и все обойдется.

— Идти можешь? — Мелон заглянула в лицо Стьёлу. — Давай, нужно двигаться дальше, иначе так и до завтра не доберемся.

— На лошадях было бы легче, — парень тяжело выдохнул и разогнулся.

— Только если лошади выведены в тех владениях и привыкшие к ним с рождения, остальным там делать нечего — слишком пугливые, попробуй их успокой потом или еще хуже того — поймай, — Кирт помог подруге поддержать Одила.

— Чтоб я еще куда-то сунулся или поддался на чьи-то уговоры — да ни за что. Знал бы заранее, что в такое влипну, так остался бы в деревне и спокойно сейчас занимался своими делами, рыбачил или еще чего. Может даже Хинту пригласил погулять, — рассуждал воришка вслух, представляя, как продолжал бы спокойно жить среди привычного уклада, не уйди он из Камышовой Заводи.

— Оно, конечно, правильно, но уже поздно говорить о том, зато урок усвоишь на отлично и думать будешь наперед в следующий раз. Да и эта самая Хинта теперь найдет другого, и точно поумнее. В таких делах медлить нельзя, есть возможность — хватай ее за хвост, а причитания оставь женщинам и старикам — в них нет ничего, кроме пустоты.

— Кирт, перестань.

— Но он прав, и я сглупил во всем. А мои родители? Они наверняка себе места не находят, а ведь даже не знают, во что я ввязался. Хах, — внезапно хохотнул Стьёл, — Нелос-то, чертово отродье, преспокойно сейчас возвращается домой и одним богам известно, что он наплетет всем.

— Так, все, хватит, потом поболтаем за кружечкой-другой пива или меда и разберемся со всем остальным тоже после, — скомандовал Тафлер.

Троица, наконец, сдвинулась с места и продолжила путь, и чем ближе они подходили к Просторам Сломанных Копий, тем сиротливее становились земли. Редко можно было наткнуться на какое-нибудь даже самое захудалое хозяйство, все больше деревья, которые росли плотно друг к дружке, словно им не хватало места. Однако вскоре леса сменились просторными и совершенно пустыми снежными полями, лишь вдалеке в осевших густых сумерках едва различались холмы, а за ними — темнота и снова стена из деревьев, на которой уже поднималась полная луна. Вдоль дороги тянулся ряд столбов, на одном из которых был прибит указатель, а под ним — внушительная табличка. Илилла вытащила из-за пазухи тканевый мешочек, чем-то наполненный, встряхнула им несколько раз и внутри него родилось мягкое свечение, которого хватало, чтобы освещать путь.

— Что это? — поинтересовался Стьёл, удивленно уставившись на мешочек.

— Наш фонарь. Не идти же впотьмах. Мы с Киртом хоть и знаем дорогу и можем даже с закрытыми глазами дойти туда, куда нужно, но сейчас не тот момент и немножко света не помешает, — наемница приподняла мешочек и улыбнулась Стьёлу.

— А что же внутри? Я такого не видел никогда. У нас и магии-то никакой не было и нет в деревне.

— Магия? Что ты, это не она, — рассмеялась Мелон. — Внутри всего-навсего песок, почти пыль, только не тот, что валяется под ногами везде и всюду, а тот, что добывается лишь в шахтах южных провинций. Он светится в темноте и полумраке, и одним Высшим известно, откуда такой песок взялся — никто еще не сумел разгадать его секрет. Но согласись, весьма удобная штука, даже огня не нужно, если можно обойтись без него. Кстати, он здорово выручил нас, когда нам с Киртом пришлось возиться с тобой.

Одил осторожно дотронулся до ткани пальцем и слегка надавил, будто проверял, что там внутри, не шутят ли над ним. Ему еще ни разу не доводилось сталкиваться со столь удивительными вещами, да и откуда им взяться на болотах в жалкой деревушке и среди простых, как поленья, людей. Единственным чудом, что знала Камышовая Заводь, было вполне приземленное: один древний старик, которому насчитывали чуть ли не полтора века, а кто-то говорил, что ему намного больше. Сам же старик никогда не открывал своего возраста, а почему — никто не знал. Некоторые считали, что старец и сам не помнит, сколько уже живет на свете. Это, пожалуй, все, если не считать редких трезвых на их местных ежегодных гуляньях — вот уж действительно чудеса! А о магических явлениях, вещах, разной силе можно было узнать лишь из баек да сказок, которые частенько травили жители друг другу то за кружкой меда, кто между делом, занимаясь хозяйством. И чего только не придумывали они (а может, и нет), иногда Стьёл не понимал, откуда берутся эти россказни.

— Ну, что, Или, глаза будем завязывать нашему новому другу? — бросил Кирт соратнице, оглянувшись.

— А зачем? Не думаю, что это теперь необходимо, парнишка и так уже знает и видел больше, чем нужно, едва ли есть, что еще от него прятать. Да и сам посуди, даже если он и запомнит дорогу, то никогда сюда ни в одиночку, ни с кем-то не сунется — его же со страху трясется от одно лишь названия здешних владений, погляди на него.

— Да, но саму дорогу-то и подход к рынку он пока не видел, а ты знаешь правила, и если смотрящие заметят, что мы притащили с собой какого-то чужака вот так просто, то неприятности нам обеспечены. Мне плевать, что он в курсе этих мест, ну, что именно здесь имеется, но владельцам «Звенящего мешка» не очень-то понравится, что каждому встречному такие, как мы, раскрывают то, что для простых людей должно оставаться в тайне. Рынок не наш, мы не имеем права нарушать и менять правила.

— Тебе не кажется, что даже если мы его обмотаем с головы до ног и посадим в мешок, то все равно нарушим правила? Он для них — никто, ничтожество без имени.

— Вот именно. Хочешь, чтобы нам ход на рынок закрыли? Прости, но без повязки на его глазах я и шага больше не сделаю. Во всяком случае перестраховаться не помешает.

— Неужели все настолько серьезно? — встрял в разговор Стьёл и скривился от боли.

— Ты себе даже не представляешь, насколько, — ответил Кирт и протянул парню кусок ткани. — Туда посторонних без всяких вопросов пускают только при одном условии: если они идут на продажу. Смекаешь, о чем я?

Одил молча кивнул и послушно повязал платок на глаза, но по лицу было заметно, что все это ему не очень нравилось. Наемники взяли под локти парня и тому оставалось только подстроиться под их шаг. Всю оставшуюся дорогу никто и слова не проронил и был слышен лишь скрип снега под ногами да завывание ветра. Троица пересекла поле по самому его краю и, свернув влево, вновь вошла в леса, которые на этот раз оказались не столь густыми, зато всюду встречались коварные буераки и поваленные деревья. Сам подход к «Звенящему мешку» занял немного времени, но его короткость с лихвой компенсировала хитрость со всеми ее бесконечными поворотами, спусками и подъемами. Любой случайный захожий, решивший пройтись по здешним тропам в поисках черного рынка, непременно заплутал бы, да так, что уже никто и никогда не нашел бы любопытного бедолагу. Разумеется, бывало, когда поиски заинтересовавшихся увенчивались успехом, они даже умудрялись проникать за ворота, но подобное случалось крайне редко, и большая часть чужаков все же попросту терялась или нарывалась на неприятности и о них больше не слышали.

Наконец компания вышла к замерзшей реке и переброшенному через нее небольшому мосту, на другой стороне которого широко раскинулась высокая каменная стена, освещенная десятками факелов. У кованых железных ворот, смотревших прямо на тропу, прохаживалось четверо часовых, которые что-то обсуждали между собой и постоянно махали руками куда-то в сторону. Чуть подальше у разожженного костра сидело еще столько же охранников: громко гогоча, они играли в «кости и досочки» и совершенно не заботились о карауле.

— Эй, вы, а ну стойте! — скомандовали хором пара караульных, схватившись за оружие, едва троица показалась в поле зрения. — Вы кто еще такие?

— Спокойно, ребята, мы свои, — Кирт выставил вперед правую руку, а левой достал из кармана крупную медную монету, которой нигде на Кордее никогда не было в обращении, кроме черного рынка. Но, разумеется, не в качестве денег, а в качестве особого знака, говорящего о том, что владелец такой монеты вхож на территорию базара. — Вот.

— Хм, смотри-ка, ночные посетители пожаловали. Чего это вам дома не сидится? — один из часовых ухмыльнулся и проверил монету в свете огня. С одной ее стороны на ржаво-красной чеканке были изображены скрещенные ладони, а с другой — выбита надпись:

«Язык ценнее денег»

Другой охранник, прищурившись, также глянул на «пропуск» и одобрительно кивнул:

— Порядок, — он взял у товарища монету из рук, повертел ее и вернул хозяину. — А твой, красавица? Без этой важной вещицы мы не сможем тебя пропустить, но всегда есть другой способ, — караульный обратился к Или, оценивающе осматривая ее с ног до головы.

— Попридержи-ка своего коня и язык заодно, иначе отрежу и то, и другое, — Мелон вытащила из кармашка на поясе свою монету. — Я, знаешь ли, легка на расправу за такие выпады в мою сторону, и глазом не моргну, уяснил?

Слышавшие диалог остальные караульные тут же разразились диким хохотом на слова Илиллы и принялись отпускать пошлые шутки, но наемница нисколько не смутилась, лишь одарила каждого холодным взглядом — встревать в разборки и перепалки, пусть и словесные, в планы не входило, поэтому она подавила негодование. Выбить из них извинения? По их наглым рожам было видно, что они скорее прыгнут в пекло, чем повинятся. Да и доказывать что-то неотесанным мужланам и проходимцам было не по ней, во всяком случае не сейчас.

— Видали мы таких девиц, как ты, с острым язычком и пустым бахвальством, а как доходило до дела, так руки в задницу и слезы ручьем. Ни меча держать не умеют, ни из лука стрелять как следует, да и ума не больше, чем вот у этого куска, — один из здоровяков у костра потряс жаренным мясом на кости, насмешливо косясь на Или. — За слова надо уметь отвечать, а если не выходит, то… — он развел руками и оскалился.

— Так что там с монетой, все в порядке? — спокойно обратилась наемница к проверяющему, поворачиваясь спиной к грубияну. — Мы можем проходить или дальше будем стоять тут?

— Да, все как надо, — отмахнулся часовой. — С вами двумя все ясно, никаких проблем, а вот кто это такой — еще надо разобраться, — он наклонил голову вбок и указал на Стьёла оголенным кинжалом, — у него-то точно не найдется «пропуска». Что это еще за хрень?

— А, этот! Да это так, ведем бедолагу к одному из ваших лекарей, говорят, что они прям чудеса творят и могут даже мертвого на ноги поставить, — мгновенно выдал Кирт. Прикинув, что лгать сейчас — не лучшее выход, решил сказать правду. В конце концов, заяви он, что чужак — раб на продажу, то сделал бы только хуже, ведь его ложь все равно бы открылась и довольно скоро. На рынке все про всех всё знают, каждый шаг, каждая сделка, прибытие новых лиц и в каком статусе они входят на территорию — ничего не ускользает из вида. И если бы Стьёла выдали за невольника, а на торгах его не появилось, то им троим пришлось бы несладко — хозяева «Звенящего мешка» не терпят, когда их водят за нос. — Послушай, друг, мы пришли по делу, а не трепаться с цепными псами или еще кем-то, кто ничем не может нам помочь...

— Уверен? Сейчас только от нас зависти, пройдете вы с этим доходягой за ворота или нет, так что, не разевай пасть и не скули, — огрызнулся проверяющий монеты. — Но можем договориться, мы всё же люди, а не животные. Скажем, за небольшую плату я и мои товарищи готовы закрыть глаза на правило, и так, каждый получит свое. Выложите каждому из нас по пятьдесят лирий за чужака и, считай, договорились.

— Что? Платить за вход? — проревел Тафлер, мгновенно помрачнев. Его губы плотно сжались, брови сурово сдвинулись и он бросил тяжелый и недобрый взгляд на вымогателя. — Алчная тварь, да я тебе эти деньги в глотку затолкаю. Или оставить решение вопроса на твоего хозяина? Он-то точно не знает, что вы проворачиваете за его спиной. Выбирай, какая расправа тебе по душе.

— Вы не понимаете, этот парень серьезно болен, — вмешалась Илилла, видя, что ситуация накаляется, и, зная своего друга, может начаться бойня.

— Да ну? А нам что за дело? Пусть валит в другое место — в Хиддене полно целителей, а тут ему делать нечего. Вы можете пройти, но без него, а заплатите, то и его пропустим. Больше повторять не стану.

— Оставите его тут и он вас перезаражает, и все на этом закончится, — выдала наемница первое, что пришло в голову, и тут же краем глаза заметила, как Стьёл вздрогнул от ее слов. — Глупцы, вы даже не представляете, какое лихо будите.

Стражники переглянулись. Компания у костра подозвала двоих, что стояли у ворот, и о чем-то начали переговариваться. На их лицах застыли выражения то ли непонимания, то ли сомнения — они явно о чем-то всерьез задумались. Через несколько минут двое вернулись на пост и, насмешливо глядя на странников, что-то шепнули проверяющему. Тот ухмыльнулся и обошел Одила, осматривая того со всех сторон, точно девку или коня.

— Вы что, совсем за идиотов нас держите? — он ткнул парнишку в бок рукоятью кинжала и Стьёл дернулся и прикрылся рукой, но не проронил ни звука. — Какая зараза? Да по нему видно, что он здоровее всех нас вместе взятых. Надурить нас не выйдет, на эти байки может и купится кто другой, но не мы, нет.

Путешественникам стало ясно, что караульные, которые, видимо, все еще ждали «своих» денег, не поверили ни единому слову. Ситуация никак не желала разрешаться и что еще сделать или придумать, наемники не знали. Платить, да еще такую крупную сумму каким-то свиньям они не собирались, но с каждой секундой их нежелание и сопротивление обстоятельствам слабло. Деньги у них были, и достаточно, но такая «покупка» все равно облегчила бы значительно их кошельки. Кирт уже было собрался отвести в сторону Или и Стьёла, чтобы обговорить, как поступить дальше, но сверху раздался чей-то голос и заставил всех стоящих внизу поднять головы.

— Пропустите этих троих! — со стены махнул рукой здоровяк — еще один караульный. — Распоряжение Наллена Закромщика! Пусть проходят вместе с чужаком!

Стражники у ворот тут же вытянулись, как струны, и напряглись. Один из проверяющих монеты в мгновение недовольно скривился, но все же повиновался; он несколько раз стукнул по массивным дверям кулаком, давая знак постовым с той стороны, что можно открывать.

— Повезло вашему дружку, — прошипел вымогатель, явно злясь на то, что легкие деньги ускользнули от него, и освободил дорогу ночным посетителям.

Внутри стен кипела жизнь: даже в темные часы движение и суета не прекращались, как и не уменьшалось количество постояльцев и лиц, находящихся на особом счету у владельцев черного рынка. Всюду горели огни в крытых стеклянных лампах, подвешенных на столбах да стенах, но их свет не ослеплял, а лишь позволял не теряться, рассеивая осевшую темноту. В узких проходах, заключенных со всех сторон прилавками, постройками, похожими на конуру для собак, только размерами крупнее, и зданиями повыше и солиднее, сновали люди — торговцы и покупатели, вторых, правда, насчитывалось больше. Но, несмотря на беготню и суетность, привычного шума, давящего на уши, какой бывает лишь на базарах, забитых до отказа крикливым народом, не было, только глухие и тихие голоса, шелест тканей и звон денег. Так повелось почти с первых дней, что здесь, в месте, где собирались не самые приятные и милые люди и уж точно не сливки общества, где, казалось бы, не нужно скрываться и примерять маски, не принято было в открытую обсуждать дела и шуметь. Кто и зачем приходил в «Звенящий мешок» — секретом уже ни для кого не являлось, и заявлять у каждого шатра надобности не было. На черном рынке громко говорить о том, к кому и для чего пожаловал, мог только глупый и недалекий человек, ведь среди гостей — старых и новых — имелись те, кто потом использовал услышанное в свою пользу. И счастье, если болтун оставался жив, хоть и обобран до нитки, а ведь бывало так, что беднягу отправляли в мир теней.

— Все, можешь снимать платок, — выдохнула Илилла, словно сама последние минуты ходила с завязанными глазами.

— Наконец-то. Я уж думал, что придется назад топать или нас там же прибьют, — Стьёл стянул повязку и потер кулаками уставшие глаза — лишение «зрения» даже на такое короткое время сказалось, и тут же встрепенулся. — А что ты там говорила про заразу? Со мной что, все так плохо? Как же?.. — голос парня задрожал, выдавая нешуточную встревоженность.

— Успокойся, ничего такого и близко нет, но нельзя быть столь легкомысленными — мы не знаем, как на тебе еще отразится наложенный морок. Все может произойти, опасения остаются, — наемница сняла капюшон и что-то стала высматривать. — Кирт, надо бы зайти к Наллену, поблагодарить за помощь.

— Старый пройдоха, и как только он умудряется все видеть и знать? Давай забросим сначала паренька к какому-нибудь целителю, а потом заглянем к старику.

— Не надо, не оставляйте меня одного, — испуганно заявил Одил. — Это вы здесь, как рыба в море, а у меня нет… да ничего нет, даже монеты, как у вас, чтобы хоть чем-то прикрыться, показать, — его речь походила на бессвязный бред, на что наемники лишь снисходительно улыбались, но слушали. — Я пойду с вами, как хотите, но один не останусь торчать тут. Вы посмотрите, здесь же нет нормальных людей, одни преступители — со мной точно что-нибудь сделают.

— А что, компания как раз по тебе, ты же воришка, а таких на рынке полно — свои не тронут, — шутливо бросил Тафлер. Он совершенно не хотел обидеть парня, но тот тут же огрызнулся в ответ.

— Я — не вор! Всего один раз глупость совершил, что с того! Я не думал...

— Вот именно. Да и один раз достаточного оступиться, чтобы потом носить на себе поганое клеймо всю оставшуюся жизнь. Большинство людей не дают поблажек никому, даже близким, и не спешат оправдать или понять кого-то, кто совершил ошибку, напротив — с упоением втаптывают в грязь, напоминая о прошлом, только для того, чтобы дурак не поднялся. Это мне плевать, и ей тоже, — Кирт указал на подругу, — я к тому, на что ты пошел, не отношусь всерьёз — ты всего лишь мальчишка, который недавно вылез из-под юбки матери и ничего не смыслит в жизни. Но пустое баловство тоже не доводит до добра. Сколько тебе зим? Восемнадцать? Девятнадцать?

— Двадцать. И если бы тебе было плевать, то не говорил об этом постоянно. Прописные истины, — насупился Стьёл.

— Послушай его. Кирт хоть и резковато изъясняется, но по делу, и он точно не из тех, кто станет желать тебе зла. А насчет того, что ты собрался с нами — так тебя не пустят, и что? Будешь торчать у дверей, как пень посреди тропы, и мозолить глаза? Вот уж точно будет глупо. Нет, уж лучше с тобой разберемся сначала.

— Наллер, думаю, возражать не станет, если мы немного задержимся, — Тафлер двинулся вперед, огибая выставленные почти на середину прохода какие-то вазы и мешки.

Найти нужного человека, товар, обратиться за желанной услугой не составляло труда, достаточно было знать, в какую часть рынка идти. Со стороны казалось, что повсюду царил беспорядок и неразбериха, что не имелось никакой четкой системы, однако это было не так. Из-за большого наплыва торговцев запрещенным, наемных убийц, лекарей (которые также с удовольствием готовили смертельные яды для умерщвления и не брезговали совершать обмен ценного снадобья на части человеческого тела) и прочих весомых людей базар когда-то разделили на части. Это pyfxbntkmyj упростило всем дело: и гостям, и владельцам, и тем, кто предлагал свои услуги. Тот, кто был нужен Кирту и Илилле, находился в центральной части «Звенящего мешка»: крытые шатры множества врачевателей и травников располагались прямо вокруг каменного двухэтажного дома, где свои вопросы решали хозяева.

Тафлер и Мелон уверенно вышагивали вдоль прилавков, а Стьёл пытался не отставать, однако изредка притормаживал и разглядывал выставленные на продажу вещи. И некоторые из них его откровенно пугали, как и люди, выглядывающие из темноты шатров и глазевшие на него, отчего у парня кровь стыла в жилах И ему все больше и больше хотелось покинуть это место как можно быстрее и никогда не возвращаться. Наконец троица последний раз повернула и оказалась прямо напротив низенькой постройки, дверь которой гостеприимно была распахнута и из проема просачивался слабый свет.

— Сюда годится?

— Пожалуй, бегать и выискивать еще кого-то — время терять только, тут все одним лыком шиты и подкованы в том, чего любой другой врачеватель за стенами и к старости собственной не узнает, — кивнул Кирт.

— Говорить будем мы, а ты помалкивай до тех пор, пока к тебе не обратятся, ясно? И не трясись ты так, к лекарю же идем, а не к мяснику, — Илилла заранее отсчитала деньги и отправила их в отдельный мешочек, и компания вошла в лавку.

Внутри их встретил теплый тусклый свет, который окутывал небольшую комнатку, заставленную всевозможными банками, коробочками и завешенную пучками травяных сборов. Теплый воздух пропитался горечью отваров и дымом от чего-то жженого. В углу сидел немолодой мужчина, но и стариком его назвать было сложно. Согнувшись, он навис над низенькой железной треногой, на вершине которой крепилось плоское широкое блюдо, а под ним тлела гора углей. Владелец лавки что-то бормотал себе под нос, перемешивал содержимое блюда длинной палкой и подбрасывал в него все новые и новые ингредиенты. Само помещение выглядело, как старый склад или чердак, куда сбрасывали весь ненужный хлам, мусор, рухлядь, да и сам мужчина не производил впечатление любителя чистоты и порядка. Его неопрятный вид — мятая одежда, сальные с проседью волосы, перепачканные руки — вызывал брезгливость и желание держаться подальше.

— Да уж, повезло так повезло, — прошептал Стьёл, озадачено, но не без интереса осматривая комнату. Ему представлялось все в ином свете, виделся другой человек, который поможет, он успел по дороге нарисовать в голове, как его приведут в чистую хижину к нормальному лекарю. А тут!

— Я что тебе говорила? — одернула парня Или.

— Чего надо? Нечего по сторонам глазеть, говорите или проваливайте, и нечего мое время тратить, — не отрываясь от дела, произнес мужчина.

Его обращение нисколько не удивило наемников: на здешнем черном рынке никто из обитателей — да и посетителей тоже — не утруждал себя светскими манерами и уважительным тоном. На это не было ни повода, ни времени, ценилась лишь суть дела и, разумеется, плата. И никаких пустых разговоров, какие обычно ведутся среди простых людей, когда обсуждаются последние новости, сплетни и даже что у кого будет на ужин.

— Нам нужен лекарь, — взяла слово Мелон. — За услуги готовы заплатить, какой бы ни была цена.

— Что же за недуг такой, раз вы явились сюда? В провинции, знаю, полно тех, кто вам нужен, и неужели ни один не в силах помочь? Деньги беру немалые, и чем сложнее дело, тем выше сумма, — лекарь наконец отвлекся от блюда, поднял голову и внезапно обратился к Стьёлу. — Повезло тебе, парень, что не сдох. Иди-ка сюда, от тебя несет чернотой, как свежим навозом от свиньи.

— Вот потому и пришли сюда, другие вряд ли взялись, только страху бы нагнали на себя и остальных, слухи-то расходятся быстро. Возможно, только...

— Норн или чернокнижник возьмется? — усмехнулся мужчина, опережая мысли Илиллы, и намекая на то, что он относится к кому-то из них. — Хм, тут простым целителям и даже вечно сонным служителям какого-нибудь зачуханного храма действительно не по зубам проблема, — задумчиво прохрипел держатель лавки, пристально глядя на Одила, и встал с места. — Темное открывается такому же темному. Ну-ка, полюбуемся, что тебя сжирает.

Он подошел ближе к парню и заглянул тому в глаза, затем потер руки друг о друга и громко цокнул языком. Неодобрительно покачав головой, норн произнес что-то неразборчивое и уши троицы уловили только несколько бранных слов.

— Как долго он таскает в себе случайное заклятие?

— Больше суток.

— Отметины есть? Печати на теле? Эй, парень, не стой столбом!

— Д-да, — Стьёл, вздрогнув, тут же поспешил снять рубаху и показать странный и пугающий след на груди.

Едва колдун увидел отметину темного цвета, как стал еще мрачнее, чем прежде. Поводя в воздухе пальцами напротив отпечатка, он быстро начал вращать рукой, будто наматывал незримые нити на нее, при этом монотонно начитывая непонятные слова. Тело парня в ту же минуту покрылось гусиной кожей и его затрясло. В комнате вдруг стало невообразимо холодно, точно зима проникла внутрь, но никто не сомневался, что холод шел от Стьёла. Спустя несколько мучительно долгих минут норн закончил ритуал; он вернулся к треноге и выплюнул на блюдо черную густую слизь. Та мгновенно зашипела, и, казалось, стала извиваться, точно живое существо, но вскоре отвратительная слизь расплылась по медной тарелке, задымилась и впиталась в весь тот мусор, что лежал в посудине. В воздухе повисло молчание, точно каждый из присутствующих переваривал в мыслях то, что произошло.

— Где вы это подцепили? Большей дряни я еще не встречал, а видел я много, уж поверьте, — колдун вытер рот рукавом и что-то начертил перед собой в воздухе. — Знал бы заранее, какую грязь притащите, или выгнал вас ко всем падшим, или защитил себя получше. Тьфу!

— Кирт, покажи, — Илилла освободила дорогу другу, чтобы он передал кулон норну.

— Подождите немного, не суйте мне под нос ничего, пока я не закончу с парнем. Дай взглянуть, как прошло.

След на груди почти пропал, коварных нитей, что тянулись под кожей, уже не было, но Стьёл по-прежнему чувствовал слабость, хоть колючий ледяной холод отступил и больше не опутывал своими цепями. Он отпустил и тело, и сознание, и парнишка облегченно выдохнул, ощутив, что его больше ничто не тяготит и не выматывает. Осмотрел свои пальцы: к ним вернулся естественный цвет и привычное тепло. Норн снял с потолка пучок из каких-то трав, оторвал несколько засохших цветков и, растерев их пальцами в порошок, отправил в одну из пустых деревянных кружек. Затем залил мутной жидкостью и хорошо перемешал. И все бы ничего, да только после этого он добавил то, что лежало на блюде.

— На, выпей, — хозяин лавки протянул Одилу кружку.

— Аа… а как же та черная… — опешил Стьёл, округлив глаза.

— Пей, говорю! Это для твоей же пользы, или хочешь, чтобы все повторилось? Чернота, оскверненное колдовство никого просто так не отпускает до конца, оно способна преследовать и возвращаться, чтобы мучить и в конце концов — уничтожить. Но любопытно другое: даже малая часть его сущности способна отвадить эту же грязь. Пей.

Парень поморщился от осознания того, что ему придется выпить непонятное варево со слюной какого-то грязного колдуна и слизью, пусть и сгоревшими, однако принял кружку. Зажмурившись, он опрокинул в себя содержимое, стараясь разделаться одним глотком. На удивление, подозрительное снадобье оказалось совершенно безвкусным, почти, как вода.

— Должно помочь, вот увидишь, станет еще легче. А вот теперь, — норн посмотрел на Кирта и Или, — можете объяснять, как он подхватил темный морок, да еще с примесью чего-то совершенно неведанного.

Тафлер достал из кошеля амулет и передел его норну. Рассказав все, что произошло, о предчувствиях Илиллы, о ее припадке, наемники умолкли. Колдун же долго разглядывал вещицу, он ни разу не прикоснулся к кулону голым руками и брал только за цепочку. Минуты шли, но он продолжал изучать амулет, что-то нашептывал над ним, капал на металлический диск какие-то зелья.

— Боюсь, сейчас я ничего не смогу сказать. То, что попало к вам в руки, пропитано чем-то очень древним и далеко не слабым, здесь наложились и отпечатались не одна и не две силы, и я удивлен, что вы оба не отправились к праотцам. Даже не просто удивлен, а поражен, чтоб гореть мне!

— Неужели совсем ничего нельзя выяснить? — нахмурилась Илилла. — Но ведь у любой магии и колдовства есть печати и что-то, что говорит хотя бы о происхождении.

— Но здесь, — норн потряс пальцем над кулоном, — все не так просто. Единственное, о чем могу предупредить, так это о том, чтобы ни вы, никто другой ни при каких условиях не касались амулета, а то уже никто не спасет.

— Об этом несложно догадаться.

— Я бы мог попытаться что-то нащупать, просмотреть, изучить скрытые возможные свойства, но мне нужно больше времени, за несколько минут не управиться, вы должны понимать. Наложенные чары, колдовство, да что бы там ни было, требует времени, сосредоточенности.

— Так сколько надо? Час, два? День?

— Для начала недели бы хватило.

— Для начала? — нервно хохотнул Кирт, не ожидая такого ответа. — Послушай, у нас нет ни столько в запасе, ни тем более лишнего, чтобы им разбрасываться — к утру уже отчалим отсюда. И оставлять амулет в чужих руках, значит, поступить не очень умно, — наемник схватил украшение со стола и убрал с глаз долой. — Мы можем вернуться сюда в любой момент, если не найдем кого полезнее в другом месте, и тогда непременно заглянем к тебе снова. А пока, нам здесь больше делать нечего.

— Спасибо за помощь, — Или бросила на стол мешочек с деньгами. — Вот, как и обещали, заслуженная плата.

Владелец лавки высыпал монеты, быстро пересчитал их и на его лице появилась довольная улыбка: он получил даже больше, чем собирался запросить. А главное, почти ничего не сделал — вся выполненная работа была привычна и проста для него, однако колдун не заикнулся о переплате.

— Кстати, нам бы паренька оставить где-то ненадолго надо, он только отошел от морока, — начал было Тафлер, но встретившись с угрюмым взглядом лавочника, быстро сменил ход мыслей. — Нет так нет.

— Вам здесь что, постоялый двор? Свое дело я выполнил, парень здоров, на новую сделку вы не согласны, поэтому убирайтесь отсюда, не нарывайтесь, — настрой норна менялся, как погода на море при смене сезонов.

Наемники решили не испытывать терпение колдуна, ведь нрав у большинства местных крутой и горячий, можно было быстро нажить себе неприятностей даже на ровно месте.

— Вот же Бездновы выродки, — прошипел он в спины уходящей троице.

Брань долетела до ушей Или, выходившей из лавки последней, но она сделала вид, что ничего не слышала: они достигли цели, а остальное — вздор.