Глава V. Одна голова хорошо, две - лучше

— Черт подери, моя голова, — прохрипел Манрид, с трудом открывая глаза. Все перед ним расплывалось, кружилось, и от этого начинало мутить и подступать тошнота. Так плохо ему было неделю назад после отменной попойки. — Эй, дайте мне промочить горло чем-нибудь.

Чья-то рука тут же услужливо сунула рыжебородому под нос деревянную кружку с горьким медом. Сделав несколько больших глотков, Железный Кулак смачно рыгнул и бросил кружку в угол крошечной комнатушки. Приподнявшись с лежанки, он внимательно присмотрелся к незнакомой обстановке и его брови медленно сдвинулись.

— Мы на старой брошенной ферме, — сразу послышалось объяснение. Рядом на полу сидел Фес и старательно обматывал ноги кусками ткани. Весь его тщедушный вид был настолько жалок и убог, что любой бы кинул ему монету или две, даже если бы парень и не попросил. Разорванную рубаху сменила плотная сорочка с длинными рукавами и жилет из грубой шерсти. — Едва нашел, где укрыться, так что, нам повезло, что подвернулась эта халупа. Можно было, конечно, в той пещере отсидеться, но я подумал, что там уже точно не будет безопасно — зверье бы нашло и нам точно пришел бы конец.

Сквозь дыры и щели в стенах задувал ветер, пол местами покрывал тонкий слой ледяной корки, а в нескольких углах лежал снег. Крыши практически не было и на случайных гостей этих мест смотрело яркое слепящее солнце. За полуразвалившейся стеной послышался кашель, тихие разговоры и недовольство — остатки банды великого Манрида приходили в себя, мучаясь головокружением, полным бессилием и абсолютными провалами в памяти. Впрочем, как и их главарь. Мужчина встал и, пошатываясь, вышел из «личных покоев», дабы посмотреть и понять, что твориться, но то, что он увидел, нисколько не порадовало.

— Какой пещере? Что происходит? Какого хрена я валяюсь, как немощный старик, в какой-то разрушенной избе? Почему мои люди избиты и ноют, словно придорожные девки, которым не заплатили? И почему их так мало, где другие дармоеды?! — он изо всех сих попытался вспомнить события недавнего прошлого, но вместо них получал либо размытую пелену, либо черноту, которые ну никак не помогали.

— Ты тоже ничего не помнишь, как и они? — парнишка ухмыльнулся и наклонил голову набок, уставившись на предводителя. — Крепко же она всех приложила — успела, тварь, по всем пройтись. Да и мне досталось не слабо, хотя, если бы не это, то быть мне сейчас похожим на вас, — он указал большим пальцем через плечо на спину.

— Что ты несешь? А ну, выкладывай немедленно!

Тут Фес, словно верная и преданная собака, ожидавшая команды хозяина, рассказал ему в деталях и красках все, что произошло накануне, не упуская ничего. Его рассказ с каждым словом казался Железному Кулаку похожим на пьяный бред, дешевую и нереальную байку, которую задарма можно послушать в любом захудалом кабаке или какой-нибудь подворотне, полной попрошаек и прочего сброда. Слушая Феса, рыжебородый закипал все сильнее и сильнее, и казалось, что он вот-вот вспыхнет, как факел. И теперь же его меньше всего волновало, что его банда значительно уменьшилась, а заботило лишь то, кто приложил к этому руку.

— Я даже не знаю, что это вообще было, чем обладает та баба, что за магическая сила такая. На многое напарывался и многое мне известно, но только не та непонятная хрень. А что, если...

— Меня сейчас не интересует это, мне нужны имена тех тварей. Как их зовут? С остальным позже разберемся.

— Я расслышал только имя девки, некая Или, но это мало что говорит.

— Это говорит достаточно, и если у кого-то есть имя, то уже отыскать человека не проблема, а лишь вопрос времени. А уж я кого угодно хоть из-под земли достану за горло, можешь не сомневаться. Они пожалеют, что перешли мне дорогу, — прошипел Манрид, едва подавляя в себе разгорающуюся ярость. Слов на ветер он не привык бросать, особенно, если это касалось личных счетов с кем-то. — Ладно, надо поднимать всех и убираться отсюда.

— Едва ли они пришли в себя, — усмехнулся Костяной Фес, возвращаясь к оставленному занятию, — двое вообще даже имен своих вспомнить не могут до сих пор, а ты говоришь поднимать и вести их куда-то.

— Твою мать! — рыжебородый плюнул в сторону. — Мы тут перемерзнем, пока эти идиоты оклемаются, и времени на отдых у нас нет, и так достаточно провалялись здесь. Ноги-то у них не отказали, значит, шевелиться могут. Эй, тупицы! Советую вам собрать остатки мозгов и поднимать свои задницы — мы уходим отсюда!

Все карты оказались спутаны. Завтра утром Манрида будут ждать на одной старой заставе очень важные лица — на горизонте мелькало крупное дело, куш за которое был обещан немалый. Но теперь же рыжебородый точно знал, что они уже не успеют добраться в нужный час до места встречи, и второго такого предложения больше ни от кого не получат, а особенно — от тех серьезных людей. И виной всему была треклятая двоица, появившаяся из ниоткуда.

В мутных и преступивших закон слоях общества давно ползали слухи о неких Тенях, закрытой и странной организации, занимающейся практически всем, на что было наложено строжайшее табу на Кордее, включая осквернение тел черным колдовством. Эти скрытные личности будто везде были и нигде одновременно, и никто толком не знал, кто они и где обосновались. Кто-то болтал, что это даже не люди вовсе, а нечто, принявшее их облик. Даже те, с кем лично связывалось общество, кому удавалось вести с ними дела, и то не знали, как они выглядят, рассказывали только то, что глаза у них черные, как самый непроглядный мрак. Но обычно никто из некогда попавших в поле зрения Теней особо не распространялся о том, с кем говорили и что делали, только самые крохи, которые порождали еще больше слухов. Время от времени о приспешниках общества слышали то в одном месте, то в другом, и лишь богам было известно, кого они в следующий раз могут приобщить к своим делишкам, и что предложат за это. И они никогда не обращались к одному и тому же человеку дважды, да и такие единичные обращения были весьма и весьма редкими, поэтому-то многие и старались не упустить возможности заключить с ними договор и получить довольно щедрое вознаграждение за работу. Правда, то, за что платили Тени, нельзя было назвать легковыполнимым или приятным, большинство вещей выходили за все рамки любой морали, и, вероятно, потому общество выбирало самых отмороженных и беспринципных. Однажды некоему головорезу, которому посчастливилось спутаться с этой организацией, предложили три кошеля бриллиантов, на которые можно купить часть любой из провинций, и очень-очень редкое зельеце, способное менять личину, за сущий пустяк — его собственного новорожденного сына, которого пришлось бы выкрасть у матери. И он согласился без раздумий, ведь этого выродка он не выносил и не признавал, как и женщину, что обрюхатил. Ему пришлось немало повозиться с тем, чтобы найти их: в один день мать с ребенком просто исчезли из деревни, в которой жили. Найдя беглянку, отморозок, не долго думая, прирезал ее и забрал младенца, участь которого так и осталась для отца неизвестной. Но ему было все равно, что сделали с новорожденным, главное, карманы оказались набиты драгоценными камнями и можно было кутить хоть всю оставшуюся жизнь. Сами же Тени ревностно охраняли свои тайны и секреты от всех, кто не входил в их круг, и тщательно следили за тем, чтобы ни один чужак не посмел проникнуть в их ряды. И им это удавалось с большой ловкостью.

Манриду тоже предложили довольно ценную и лакомую награду в виде весьма внушительной суммы, да такой, что позволила бы рыжебородому почувствовать себя каким-нибудь герцогом. Однако о том, за что собирались заплатить Тени, предстояло узнать лишь на встрече, которой, увы, уже было не суждено произойти.

— Ну, и что теперь? На заставу нам уже не успеть, будь мы даже на лошадях, — недовольно прошипел Фес, поднимаясь с пола. Оправившись, он уставился на главаря, ожидая решения.

— Сам знаю! — рыкнул Железный Кулак, брызнув слюной. — Что б всех! И ждать не станут ведь. Теперь они найдут других людей, а мы так и останемся в дерьме и с дырявыми карманами.

Костяной Фес понял, что впервые за все время у Манрида не было никакого плана, и что он, похоже, вообще не думал, что они будут делать в случае, если все сорвется. Его глаза были попросту ослеплены деньгами, которых он еще даже не видел, и уже вряд ли когда-то увидит, учитывая все паршивое положение дел. Железный Кулак был далеко не идиотом или безрассудным дураком, он умел все просчитать, но столь заманчивое предложение от какого-то малоизвестного общества, похоже, сумело затмить его рассудок, заставив забыть обо всем на свете. И эта неожиданная разборка никак не выходила из головы паренька, вернее, та самая чертовка, что своей силой смогла вырубить его и всех остальных. Колдовство? Магия? Что это было, вообще? Фес терялся в догадках, но понимал, что едва ли способен раскусить этот орешек, потому что сила, что обладала та незнакомка, не имела ничего общего с теми, о которых он знал, и которые лично встречал. Даже в многочисленных помятых и практически осыпающихся от древности свитках бывшего ненавистного «учителя» о подобном не описывалось, а уж в его обители было собрано столько всего, даже в главном Королевском Книгохранилище нельзя отыскать тех редких сведений, что имелись у Тавана Желтоглазого. Однако этот старик, провонявший временем, землей и горькими травами, никогда не делился ни с кем тем, что прятал в своей обители, хотя многие к нему обращались и предлагали взамен не менее ценное. Но он лишь злобно таращился на пришлых незваных визитеров исподлобья и посылал их ко всем демонам и сущностям Бездны, и закрывал перед чужаками двери.

Иногда Фес хотел, чтобы тот день, когда он совсем мальчишкой оказался на пороге пристанища Тавана, изменился, и перед ним тоже захлопнулись бы двери. Но его впустили тогда, как желанного гостя, которого долго ждали. И если бы Костяной знал заранее, что его ждет в стенах Оплота Ночи — так звалось бывшее святилище, где обосновался Желтоглазый, — то ни за что не переступил его порог, и даже не приблизился к нему. Однако чему суждено было случиться, случилось, и угрюмое каменное пристанище чернокнижника стало для тогда еще наивного и юного Клефеса темницей на многие зимы. И то, что теперь красовалось у него на спине, являлось делом рук Тавана, его диких экспериментов, которые едва не убили Феса. Придя проситься в ученики, он стал узником и жертвой. Не сразу, нет. Какое-то время старец присматривался с шустрому и нахальному мальчугану, стремившемуся овладеть темным искусством, будто играл в понятную лишь ему одному игру. В самом начале он даже обучал, посвящал в некоторые хитрости и тонкости своего мастерства любопытного юнца, давал пользоваться своей библиотекой и даже позволял изучать самые редкие книги и письмена. Иногда Желтоглазый разрешал мальчику наблюдать за тем, как смешиваются травы и настои, как они превращаются в смертельные зелья и яды через невнятно звучащие заклинания, что нашептывал чернушник. Но в какой-то момент и без того уже захлопнувшаяся ловушка закрылась на крепкий замок, и Фес в одно мгновение превратился в пленника жестокого и равнодушного к чужим страдания и мучениям безумца. И никакие мольбы на него не действовали, никакие слезы не смогли разжалобить сухое и черствое сердце, а плакал юный Клефес в первое время много, что, скорее, раздражало чернокнижника. Но он не спешил избавляться от шумного ребенка, ведь на него, на зарытую глубоко внутрь энергию у Желтоглазого имелось столько планов на тот момент, и было бы глупо с его стороны не воспользоваться таким «подарком судьбы». Потенциал в Фесе оказался настолько велик, что его хватало практически на все немыслимые опыты с заклятиями и колдовством, над которыми Таван просиживал долгие месяцы и годы в прошлом, тщательно подбирая формулы. Этот на вид хрупкий мальчишка оказался сильнее и выносливее всех тех несчастных, что попали в Оплот Ночи до него за многие утекшие луны, и их участь нельзя было назвать завидной. Все они едва выдерживали месяц-два, потом умирали: кто от заклинаний, кто от ядов, кто сходил с ума и сводил счеты с жизнью любыми доступными способами. Но с Фесом все сложилось иначе, и старик даже удивлялся порой, откуда в щуплом двенадцатилетнем юнце столько стойкости и живучести. Таван стал буквально одержим желанием разгадать этот самый секрет, посчитав, что в его сети попался не просто очередной пленник и материал для опытов, а нечто совершенно особенное. Он чувствовал, что не ошибся в мальчишке, не ошибся в том, что ощутил в день его появления на пороге пристанища — голос в голове не обманул. Иногда Фес слышал, как Желтоглазый невнятно бурчал себе под нос о какой-то силе и источнике, о том, что «надо ее вытащить наружу» — эти слова особенно запомнились Клефесу, но тогда он не понимал, о чем болтал чернокнижник. Однако вскоре все открылось, и эксперименты и издевательства стали более изощренные и жестокие, они несколько раз подводили Костяного к той самой последней черте, переступив которую уже можно не вернуться назад в подлунный мир. И то, что сейчас красовалось на спине у Феса, как раз было одним из тех ужасов, что сотворил чернокнижник, а если точнее — последним. Неизвестная печать, вырезанная изогнутым ритуальным ножом прямо на коже, и оставившая после себя ужасные раны в самом начале и грубые рубцы потом, которые иногда кровоточили, будто никогда до конца так и не заживали, содержала в себе странную силу. Однако о ее природе Клефесу так ничего и не удалось узнать: проведя не один год в заточении, в один подходящий момент, когда пришел в себя и оклемался, он сбежал из Оплота Ночи. Сделать это было непросто, ведь за ним постоянно наблюдал Желтоглазый, и жуткий символ причинял нестерпимую боль, от которой хотелось выть и кричать. Его тело прожигало насквозь незримым пламенем, пекло кожу, внутренности, жар почти всегда окутывал Феса, от чего его трясло в лихорадке. И все же он нашел в себе силы суметь ускользнуть и покинуть логово чернокнижника, хоть и был вымотан, изранен, полураздет. Тогда ему не представлялось важным, куда пойдет, встретится ли кто на пути, заберет ли его тело с дороги какой-нибудь случайный странник, упади он замертво, а важно было, что он наконец вернул себе свободу. Минуло уже десять лет с того дня, Клефес даже научился использовать силу печати, хоть по-прежнему не знал до конца, что она в себе таит, но то самое чудовищное мгновение оставалось по-прежнему свежим в памяти Костяного Феса, точно все это произошло только вчера.

— И куда же мы двинем сейчас, а? — парень недовольно скривился, продолжая пристально смотреть на главаря, ожидая от того, хоть какого-то внятного ответа.

Манрид же тем временем, продолжая покрывать весь белый свет и создателей отборной бранью, нервно хлопал по своим одеждам, пытаясь отыскать в потайных карманах то, что осталось от оружия, то, что, он надеялся, не стащили.

— Да-а, — довольно протянул рыжебородый, вытащив из-под крепких ремней на бедре кинжал с широким и дважды изогнутым клинком, на рукояти которого красовался знак в виде черного скорпиона.

Этим кинжалом из весьма редкого металла Железный Кулак дорожил так же, как когда-то и предыдущий хозяин, глава одного знатного дома на юге Кордея, чей символ и украшал некогда родовую реликвию. Разумеется, по доброй воле никто не расстанется с ценной именной вещью своей семьи, так было в одно время и с клинком, а уж как плата за что-то — и вовсе звучит дико. Но при каких обстоятельствах и из-за чего Манриду он достался, точно никто не знал, кроме самого бандита, было известно лишь одно: этим же самым клинком был убит бывший владелец, а титулованная богатая фамилия исчезла с лица земли, будто ее и не бывало вовсе. Потому-то главарь несказанно обрадовался тому, что вещица осталась при нем, уже не заботясь об украденном оружии.

— Так что? — не унимался Фес. Его порядком достало происходящее, и, пожалуй, он был единственным из шайки, кто мог не скрывать злобы и раздражения ни по одному из поводов.

— Возвращаемся в логово, ловить уже нечего, — жестко отрезал рыжебородый, убирая кинжал за пояс, — у нас и без того хватает дел, и вам, кажется, о них стоит напомнить.

— Назад? Совсем рехнулся?! Мы просрали столько времени, чтобы просто взять и повернуть назад?! А как же золото, о котором ты трепался? — тут остатки банды, услышав, как один из них начал возражать и упомянул золото, стали сначала неуверенно роптать, а затем и в полный голос возмущаться. Даже те, кто продолжал страдать от тумана в голове и не помнили себя, открыли свои рты и подключились к общему негодованию. Всем хотелось денег, легких денег за пустяковую, как им казалось, работенку, и они наперебой стали орать, что надо дойти до назначенного места — вдруг дело увенчается успехом.

— Нас уже никто не будет ждать там, когда мы туда явимся, идиоты, и никаких денег не получим! Вы хотите притащиться к пустому посту, где нас встретит только ветер во дворе и местные жители? Давайте, валите тогда туда одни, мне же своего времени жалко и есть дела поважнее, чем гоняться за давно убежавшей лошадью, — рявкнул Манрид, побагровев от злости. Он не привык, чтобы ему перечили, но больше всего не терпел, когда его же приспешники начинали что-то требовать от него. — Те люди, с которыми был уговор, не какие-то мелкие мошенники, имеющие дело с каждым встречным и просиживающие свои штаны сутками в ожидании кого-то, вдолбите это себе в свои безмозглые бошки!

Оглушающе громкий голос рыжебородого прозвенел в ушах у каждого и через мгновение в воздухе повисла тишина.

— А может, все же рискнем? Да, вероятно, ничего не выгорит, но и терять уже нечего, зато хотя бы не останется никаких сомнений, и не будет потом грызни между нами, — послышалось из угла комнатушки, и все тут же перевели свое внимание туда. На груде досок сидел самый неприметный член из всей банды, о существовании которого, как бы странно ни звучало, порой даже забывали, но только не тот, кто его всего четыре месяца назад привел в шайку. Тот, кто теперь стараниями Или и Кирта остался лежать на окровавленном снегу в горах. Парень невозмутимо ковырялся в зубах найденной щепкой и так же спокойно смотрел на главаря. — Если не проверим, то откуда можем быть уверенными до конца, что все именно так, как ты говоришь?

— А что, это резонно, — отметил Фес, почесав лоб. Подобный ход мыслей ему явно пришелся по вкусу, и он как будто чувствовал, что все просто так не закончится, а может ему хотелось думать так. Но, в любом случае, убедиться или ошибиться не помешает. — Нам осталось пройти немного, к тому же только на заставе сможем достать лошадей и повозку, чтобы не плестись назад пешком.

— И пожрать сможем, и выпить, и девок найдем, — воодушевленно добавил кто-то, а другие, энергично закивав, вторили ему.

— Вам лишь бы веселиться да щупать за задницы шлюх, — Железный Кулак в мгновение ока помрачнел и задумался. Грубо оттолкнув в сторону стоящего у него на пути, главарь подозвал к себе паренька. — Ты, как там тебя, подойди сюда.

Привычный к тому, что о нем не помнят, Уден хладнокровно принял такое к себе обращение, словно он безымянная мебель, слез с досок и неспешно приблизился к рыжебородому. Тот с минуту мерил его взглядом, словно хотел прожечь насквозь и что-то понять для себя, затем ухмыльнулся и произнес:

— Значит, ты предлагаешь рискнуть, но только для того, чтобы мы потом друг друга не покромсали на куски и не начались распри, кто был прав, а кто — нет?

— Что-то вроде того, — смеющиеся черные глаза Удена сузились, но даже под тяжелым и острым взглядом главаря он их не спрятал. — Нас и так уже поубавилось достаточно, и много ума не нужно, чтобы понять, что из-за внутренних разборок от твоей банды вообще ничего не останется.

— А знаешь, умник, мне нравится, как варит твой котелок, в отличие от этих бездарей и дармоедов, которым подай только развлечений и денег ни за что. Ты… Напомни, кстати, как твое имя?

Парень без тени смущения назвался, как делал прежде не единожды, когда и Манрид, и другие к нему обращались, что было, разумеется, больше случайностью, чем настоящей необходимостью. Но Удена Мора это вполне устраивало, он был тёмной лошадкой среди людей Железного Кулака и ему нравилось, что его персона для них приходилась малозначимой. Парень почти ничем себя не утруждал, если шайка шла на дело, ловко мог отсидеться где-то, но при этом положенные лирии умудрялся получать. Он сторонился лишний раз себя проявлять и напоминать о собственном существовании, ему хватало того, что пристроился и пригрелся на одном месте. Рожденный далеко не на улице или в притоне какой-то нищенкой, Уден приткнулся к тем, кого его семья, как и все прочие приличные люди, всегда старалась избегать и презирала.

— Значит, идем, куда шли? — Костяной Фес легонько одобрительно похлопал рыжебородого по плечу. — Другое дело, иначе все бы решили, что Манрид Железный Кулак устал и начинает сдавать.

— Ты знаешь не хуже меня, что может случиться с теми, кто так подумает. А теперь, хватит трепаться попусту, собирайтесь и выходим — вы достаточно отдохнули. Уден, не отставай, и будет лучше, если ты пойдешь рядом со мной.

По лицу парня нельзя было понять рад он или же нет оказанной ему чести, хотя любой из их сборища желал быть ближе к главарю, ведь это означало получить больше доверия и покровительства. А фигура Манрида кое-что да значила во многих уголках Кордея среди подобных ему, и его протекция могла очень пригодиться.

Застава Три Дуба, где должна была пройти встреча, находилась неблизко, и притом еще не в самой легкопроходимой местности. Одним богам известно, почему некогда люди решили обосноваться именно там, среди бесконечных глубоких оврагов. В зимы, особенно такие снежные, какой выдалась нынешняя, ходить в тех краях неосторожным и несведущим путникам было опасно, ведь под белоснежными бескрайними покровами скрывались коварные провалы и смерть в облике каменных пиков, что тянулись вверх со дна. И все это дополняли изогнутые уродливые деревья, могучие корни которых предательски выглядывали из земли. И все же в одно время столь непредсказуемая местность оказалась для тех, кто обосновался на заставе, большим плюсом. Когда-то это была крошечная деревушка без названия, но позже она превратилась в один из многочисленных в Хиддене наблюдательных постов, когда воцарились неспокойные времена и смута, едва не дошедшая до открытых военных кампаний и сопротивлений внутри провинции. Но о несостоявшейся, к счастью, междоусобной войне многие уже успели позабыть — дела давно минувших лет. Беспорядки и волнения успокоились, но за поселением так и осталось положение заставы, которая стала именоваться Три Дуба. Эти деревья там никогда не росли, нет, и свое название поселение получило благодаря резному рисунку в виде тройки дубовых листьев над входными воротами. Местные жители не имели ничего против ни названия, ни статуса, да и уходить никто оттуда не собирался, несмотря на все коварство округи, где нужно всегда быть начеку и смотреть под ноги.

Сам Манрид никогда не бывал в Трех Дубах, как и его сообщники, во всяком случае, никто никогда не упоминал о тех краях, но рыжебородый догадывался, что место выбрано не случайно. И он не ошибался: застава, существовавшая обособленно ото всех, в тишине и полной глуши, подходила для тайных встреч, переговоров как нельзя лучше. Жителей можно было по пальцам обеих рук пересчитать — так мало проживало на заставе, и они почти не интересовались тем, кто к ним забрел на огонек — на излишнем любопытстве их нельзя было поймать. В гостеприимстве никому не отказывали никогда (однако не выносили всякого рода отребье, шнырявшее по дорогам и доставляющее доброму люду неприятности и беды, и с ними у обитателей Трех Дубов разговор был короткий), но на этом — все. Докучливых расспросов не учиняли, ведь их не особо интересовало, кто и что, если пришлые не собирались, конечно, навсегда осесть в глухих краях, но и не любили, когда кто-то что-то вынюхивает и расспрашивает о них самих. Молчаливое наблюдение. Да, особым дружелюбием не славились, и их это вполне устраивало.

Остатки шайки из шести человек наконец покинули разваленную ферму, едва передвигая ногами и увязая в снегу. В самом начале своего пути — а выступила банда не из своего убежища — они были при двух лошадях и повозке, но случилась неприятность: животные переломали ноги на крутом склоне и их пришлось добить, а телегу бросить за ненадобностью. Теперь им приходилось использовать собственные силы, которые были на исходе, да и снежные заносы и непрекращающиеся ветра еще больше усложняли дорогу и затрудняли ход. В дорожных мешках звенели бутылки с оставшимся пойлом — единственное, что на имеющийся момент поднимало настроение бандитам, не считая мыслей о будущей прибыли. В головах у всех несколько прояснилось, хоть половина так и не вспомнила, что именно произошло прошлой ночью, но им на это уже было наплевать, ведь не лишились же они, в конце концов, своих жизней, как их приятели.

— Эх, не повезло остальным, зато нам больше достанется, — цинично заметил долговязый, осознав, наконец, что к чему.

— Так мы за них погуляем на славу, на их-то долю! — тут же ответил другой и довольно гоготнул, представив, сколько дней подряд можно гулять на наживу, и сколько еще может остаться денег даже после этого.

— А то, и еще как! Мы-то живы.

— Завалите пасти! — скомандовал Манрид, гневно глянув на болтунов. — А не заткнетесь, так отправитесь вслед за ними, — его злило, что лишился практически лучших своих людей, да, они были отребьем, из того же самого теста, что и сам рыжебородый, но он их ценил и они были незаменимы. Остались лишь те, кого бы Железный Кулак самолично с превеликим удовольствием давно отправил к праотцам, выпустил никчемный дух из их тел или, будь такая возможность, выменял у любых могущественных незримых сил на своих убитых людей. Но его останавливало то, что и не самые лучшие остатки банды еще могут быть полезны, ведь не зря же Манрид когда-то их подобрал и позволил присоединится к его маленькой и уютной компании.

— Да ладно тебе, сейчас всем и без того хреново, пусть треплются, может полегчает, им пока больше ничего не остается, — Костяной Фес оправился и прибавил шагу.

Кто-то из шайки хриплым голосом затянул одну из известных трактирных песен, тех самых, что распевают ветреные девицы, которым подпевают кутилы и пройдохи.

… Э-эй, Сьюзи, красотка,

Станцуй для меня!

С тобой выпьем мёда-а-а

И-и-и...

Будем гулять до утра!

Э-эй, Далия, пышка,

С тобой бы удрал,

Но только такую-ю-ю

Малышку-у-у...

Мой конь бы не удержал!..

Недолго думая, сначала один, потом другой подхватил песню, и вскоре по округе стали разноситься отвратительные вопли и непристойные куплеты, поддерживаемые завыванием ветра, носящимся меж деревьев.