Глава VI. Прошлое всегда рядом

(иллюстрация авторская)

— Дайте мне во-он те ткани и еще коробочку иголок, и самые крепкие нити, что у вас есть.

— Никак шить платье себе собралась?

— Если что останется от полотен. Все говорят, в этом году праздник Последних Звезд самый большой из всех предыдущих, поэтому я не знаю, хватит ли этих тканей даже на украшение тётиной таверны.

— Так и есть, Сафир. Мне уж столько лет, и можешь поверить, такого гулянья еще ни разу не затевалось в городе.

В лавке пряжи и тканей Марты Равии сегодняшним днем было на удивление тихо, учитывая все обстоятельства. Никто не толпился в зале и за дверьми, желая купить все самое лучшее и новенькое, не щебетали беспрерывно девушки, кто какие наряды собирается себе приготовить, не было слышно бесконечных обсуждений женщин постарше, какой цвет лучше подойдет для ярмарочных шатров на главной площади. Тишина. Только легкий шелест всевозможных материй, редкий стук закрывающихся ящиков высоких шкафов и негромкие голоса помощниц старухи Марты. Её магазин, пожалуй, был одним из самых первых, который открылся в Глицием-Терре. Во времена своей молодости, когда она еще являлась подмастерьем какого-то иноземного портного в городке, расположеном неблизко от Глациема, Равия решилась оставить мастера и открыть свое дело. Тогда вечно недовольный и брюзжащий старик долго не хотел отпускать помощницу и постоянно сыпал проклятиями и говорил, что у той ничего не выйдет и все ее затеи прогорят. А если она в случае неудачи вдруг попросится назад, то он ее не примет ни за что, даже на порог не пустит и слушать не станет. Но, к счастью, его предсказания не сбылись, и дело Марты пошло, как по маслу — она не прогадала, когда выбрала Глацием для собственной лавки. Благодаря тому, что через торговую столицу часто проходили заморские суда, магазин женщины ломился от всевозможных диковинных тканей, кружев, нитей и пряжи.

Пожилая торговка была из тех немногих жителей города, кто относился по-доброму и без осуждения к Паланио, предпочитая оставаться в стороне от сплетен. Она, как и прочие, знала печальную и странную историю семьи девушки, и, конечно, в первое время, когда о них только все и говорили, не обошлось без того, чтобы пожилая особа тоже не перекинулась парой слов об этом с домочадцами. Да, у нее был своеобразный характер, жесткий, бывало, любила поучить жизни, часто приводя себя в пример, настаивая на том, что каждый сам себе хозяин и кует собственное счастье. Но с Сафир Паланио дело обстояло иначе: женщина искренне жалела бедняжку, ни разу ни в чем не упрекнула и всегда была рада видеть ее в своей лавке. Помимо старухи Равии, тёти Алты и ее мужа, сиротку не обходил стороной и не чурался и один из местных рыбаков, который знавал отца девушки, и когда-то изредка ходил с тем на промысел. Ничего плохого Сеттер не мог сказать об Ирди, и хоть времени, чтоб узнать того получше, и не хватило, рыбак сразу понял, что за человек перед ним предстал, когда впервые увидел его. Давние приятельские связи сыграли свою роль, и потому-то доброе отношение перешло и к дочери Ирди. И, несмотря на то, что болтуны и разные наговорщики постоянно трепались, что Сафир совсем не похожа на отца — а это было действительно так, — и что Рия понесла и родила от другого мужчины, Сеттер, напротив, видел сходство. А может, просто хотел видеть, отмахиваясь от кухонных пересудов. В конце концов, ему не было дела до чужого грязного белья — не пристало мужику копаться в нем и ворошить прошлое, которое его не касается.

— Сафир, детка, а почему бы тебе не выбрать что-то для себя? — Марта поманила девушку за прилавок, впуская в складские комнаты, похожие на рай для любителей шитья.

— Боюсь, у меня сейчас не хватит денег, а если бы и были лишние, то тётушка Алта вряд ли обрадовалась тому, что я вот так бросаю их на ветер.

— Пусть это будет небольшим подарком от меня. Возражений не принимаю. О, и твоя тётя — добрейшей души человек, не думаю, что она стала бы когда-то сердиться и ругаться из-за такой ерунды, как потраченные мелкие деньги.

Девушка в нерешительности потопталась на месте, чувствуя, как ей сейчас неудобно перед хозяйкой магазина. Сафир все чаще и чаще начало казаться, что она будто пользуется ее расположением и совсем не заслуживает подобного участия — слишком много за утекшие годы успела услышать нелицеприятного о себе и своей матери. И это не прошло зря.

— Я только на минутку, поглядеть, тем более меня, должно быть, уже заждались дома. Сегодня еще много дел...

— Вот и не трать время на бесполезные разговоры и оправдания. Ко мне в очередь выстраиваются знатные и богатые люди, чтобы купить то, что большинству не по карману, а тебе в дар предлагают и еще упрашивают, а ты артачишься. Вот, право, сколько зим прожила, но до сих пор не могу понять людей, — Марта развела руками, выражая свое удивление.

Солнце уже клонилось к горизонту, но сумерки еще не успели осесть на стены домов и улочки. Горожане по-прежнему суетились, спеша закончить все до темноты и разойтись по теплым домам к горячему ужину. И хоть метель давно стихла, капризная погода здешних краев и вновь надвигающийся снежный серый полог говорили о том, что можно ждать очередного снегопада. И это подгоняло людей еще больше завершить свои дела и работы поскорее. Сафир торопливо вышагивала по утоптанной снежной дороге, довольно улыбаясь и прижимая к себе два свертка с тканями, один из которых был лично ее. Нет, тётя Алта ее никогда ни в чем не обделяла, давала все, что было нужно, но девушке особенно было приятно, что хоть кто-то не из родни обратил на нее внимание таким образом. Шила, правда, девушка плохо, чего уж скрывать, но иголку держать умела, поэтому надеялась, что сшить платье ей поможет тётушка или же сама Марта. Только бы еще собраться с духом попросить об этом.

Путь Сафир до дома пролегал через главную пристань — ей нравилось смотреть на бескрайние воды своенравного и сурового моря, покрытого ледяными островами. Нравилось вдыхать соленый морозный воздух, которым дышал Конгелат, ведь его ни с чем нельзя было сравнить. Прежде девушке ни разу не доводилось побывать в плавании, она даже не ступала на корабельный борт. Несмотря на то, что отец был мореходцем, он никогда не брал дочь с собой — не положено, пусть это и было бы короткое путешествие. К тому же, Ирди считал, что провонявшее рыбой и сыростью судно, полное грубого мужичья, хоть и знающего свое дело — не место для дитя, особенно для девочки. Сафир, конечно, не грезила о морских странствиях, все это было не по ней, но иногда она думала и представляла, что может быть там, за бесконечными северными просторами коварных вод. Потому-то Паланио не редко ходила через порт, полюбоваться видами. Но это было не единственной причиной. Главным же поводом для подобных прогулок служил Арон Нут — статный восемнадцатилетний парень, сын рыбака Сеттера. Высокий, широкоплечий, черноволосый — мечта многих здешних городских и деревенских девиц. Одиноких фермерских угодий и мелких деревенек хватало в округе, и Арон часто бывал в них по наказу отца, когда возникала нужда продать остатки улова. И чуть ли не каждая вторая незамужняя девушка, уже знавшая и видевшая не раз рыбацкого сына, мечтала о таком завидном женихе. Нут запал в сердца многих красавиц, но в его же сердце не жил никто, он отмахивался от всех этих глупостей и телячьих нежностей. И любил парень лишь одного человека: себя, и ему не могло не льстить то внимание и вздохи со стороны девиц. Многие говорили, что это пройдет, как только встретит ту, которая суждена судьбой, но они все ошибались. В Ароне долгоденствовала и ширилась та самая скверная сущность, которая лелеяла лишь своего хозяина, не оставляя места ни для кого более. Нет, он не был зол или жесток, и ему была знакома даже милость, насколько представлялось возможным, однако благородные порывы его никогда не одолевали, он ценил и думал только о себе, и едва ли когда-то пожертвовал собой ради кого-то. Покойная мать дарила ему свою безусловную любовь до последних дней, он ощущал ее на себе, но сам не был способен на подобное чувство к другим, даже к собственным родителям, к которым питал сдержанное уважение и испытывал ровную благодарность. Порой Сеттер поражался, откуда это взялось в его сыне, но ничего не мог уже с этим поделать.

Сафир петляла между огромными ящиками, гружеными всякой всячиной — начиная с рыбы и заканчивая дорогими и редкими снадобьями, — и высматривала Арона. Повсюду суетились портовые рабочие, корабельщики, ростовщики, которые едва не сбивали с ног неприметную прохожую, совершенно не вписывающую в окружение. Каждый был занят своим делом, время не ждало, да и буран надвигался, и суматоха от того не прекращалась ни на минуту.

— Извините, извините, я сейчас, — Паланио только и успевала уворачиваться, уходя с пути очередного рабочего — сегодня было особенно оживленно в порту. — Неудачный я выбрала день для прогулки, похоже.

Спустя некоторое время у девушки все точно кругом пошло перед глазами, и внезапно ей начало казалось, что она теряется и совсем не понимает, где находится. Все вокруг стало выглядеть каким-то незнакомым и совсем не тем привычным, накрываясь путающим и непроглядным туманом, искажающим лица людей. Сафир мотнула несколько раз головой, пытаясь прогнать пелену, рассеять ее, и вроде на мгновение даже получилось, но стоило ей пройти несколько шагов, как все повторилось, но уже с большей силой. С ней бывали припадки и раньше, и не один раз, но половина из них давно выпали из девичьей памяти или же спрятались и затаились где-то в самых темных и закрытых уголках подсознания. А те, которые сохранились смутными обрывками без ясности, были пустяковыми и проходили довольно быстро, оставляя после себя лишь разбитость и странное ощущение опустошенности. Больше ничего. И Паланио не всегда запоминала, как на нее находило. Однако это нисколько не успокаивало ни Сафир, ни тех, кто заменили ей родных отца и мать, и тётя Алта и Дорей старались сами не вспоминать о непонятных приступах и не напоминали о них лишний раз и девушке. Супруги решили, что ни к чему это, к тому же последний припадок был очень давно, почти год назад, хоть дни никто и не считал.

Едва ступая по запорошенному снегом дощатому настилу, Паланио хоть и с трудом, но все же выбралась на свободную площадку, примыкавшую к плотницким мастерским и портовым счетным конторам, где всегда было тихо и почти безлюдно. Мимо проскочила парочка мальчишек, спешащих куда-то, и все успокоилось. Крики, переговоры, громкий гогот остались позади, в забитых коридорах причала у складов. Сафир неустанно моргала, щурилась и трясла головой, и, прильнув к стене, потихоньку шагала вперед, ища место, куда можно было бы присесть. Очень скоро сознание так помутилось, что она окончательно потерялась в одолевшем ее мороке, что окутал все изнутри и заключил Сафир в свой плен.

—… эй, что с тобой? Тётка знает, что ты тут ходишь одна почти впотьмах? И куда идешь? Слышишь меня, Сафир?.. — то бы голос Арона, который вот уже несколько минут тряс за плечи девушку, что бесцельно и с пустыми глазами бродила по гавани, размахивая руками и бормоча что-то неразборчивое. Наткнулся парень на нее совершенно случайно, и очень удивился, завидев здесь в такое время — на город уже успели опуститься густые сумерки. Арон, как и его отец, не сторонился дочери пропавших, и относился к ней неплохо, на сколько это позволял его внутренний мир, но все же не с такой душевной теплотой, как остальные, и, скорее, по настоянию Сеттера. Но, учитывая то, что это небольшое одолжение не приносило ему неприятностей и нисколько не утруждало, а сама Паланио не докучала, то выполнить отчую просьбу парню не составило особого труда.

Сафир вскрикнула и, что-то промычав, внезапно отшатнулась от Нута, продолжая смотреть то ли на него, то ли сквозь куда-то в пустоту стеклянными глазами.

— Не трогай меня, не надо. Я не хочу, убирайся, сгинь! — она выставила руки вперед, отгораживаясь от Арона, и, завизжав во все горло, принялась колотить парня по груди, отмахиваясь от него при этом. На лице девушки застыл испуг и ужас, глаза округлились, словно увидела нечто кошмарное и чудовищное, способное наслать безумие на любого. — Оставь меня! Умоляю, я ничего не знаю! Ч-то? Нет, нет!

— Да ты что? Очнись уже, наконец, приди в себя, это же я, — Арон сумел схватить Паланио за руки, крепко вцепившись в запястья, но истерика не прекратилась — Сафир продолжала дергаться, вырываться, кричать, повторяя бессвязный набор слов. — Черт подери, да она же меня даже не видит, похоже.

Нут выругался вслух и стал нервно озираться по сторонам — такие вопли услышат где и кто угодно, даже мертвые с того света поднимутся и явятся на вой. Но больше всего беспокоило парня, что именно он наткнулся на Паланио в припадке, и что его, если сбежится народ, увидят рядом с ней, да еще, чего доброго, решат, будто удумал нехорошее. Проблемы, пересуды и сплетни Арону были явно ни к чему, а теперь еще и возиться придется с Сафир, однако за краткий миг в мыслях пронеслось оставить ее и убраться поскорее отсюда. К «побегу» подстегивало и то, что за ним не наблюдают посторонние любопытные взгляды, а племянница трактирщицы едва ли вспомнит, что он был рядом. Арон, видя, что привести девчонку в нормальное состояние у него не выйдет, уже собрался по-тихому покинуть причал, но, как назло, в тот же миг двери одной из счетных контор скрипнули и из них лениво выплыл тучный мужчина с недовольным лицом.

— Эй, вы, щенки недоношенные, я сейчас вам пасти захлопну навечно, чтоб не визжали и не орали тут, не устраивали шума и не мешали людям! — он внимательно всматривался в потемки, желая понять, кто устраивает здесь скандалы.

— Кто тут раскричался? Что здесь происходит вообще? — следом за разгневанным мужчиной в дверях показалась низкорослая женщина, возмущенная нарушенным спокойствием в привычном всем здесь виде. — Нашли место. Кто там, Бэрни?

Очень скоро на крохотный проулок на шум и истерику высыпало еще несколько человек, недовольных происходящим и желающим узнать, кто чинит беспорядки. Работники порта стали зажигать фонари на стенах, дабы осветить дворик и дорогу. Арон, понимая, что уже не сможет уйти незамеченным, вжал голову в плечи и попытался отстраниться от Сафир, чтобы его хотя бы не застали рядом с ней, держащим за руки.

— Ну, и что тут происходит? Вас бы сейчас закрыть где-нибудь в Серых Катакомбах, чтобы посидели там с денек вместо того, чтобы мешать добрым людям! Или на шахты, поработать, а то бездельничают только! — послышалась со всех сторон гневная тирада, приправленная бранью и недовольством.

— А-а, так это безумная Паланио! — выпалила какая-то женщина, когда фонарный свет разгорелся достаточно, чтобы Арон и Сафир, наконец, предстали горожанам.

Девушка продолжала в припадке что-то говорить, отмахиваться, плакать, но никто не желал подходить к ней и как-то успокоить. Все свидетели сцены лишь брезгливо морщились и презрительно смотрели на несчастную сироту, изредка переглядываясь и криво усмехаясь. Некоторые из них искренне не понимали, почему супруги Фарти не отправят сумасшедшую девицу куда-нибудь подальше из Глациема в какой-нибудь далекий и закрытый пансион или приют. Им не нравилось такое странное соседство, а кто-то и вовсе считал, что Сафир непременно рано или поздно накличет беду на город или еще чего нехорошего.

— А ты куда собрался? — тучный мужик неожиданно ткнул пальцем в сторону парня, осторожно пятившегося назад. — О, боги, да это же Арон Нут! Ты-то что тут делаешь, да еще с этой?..

— Да вот, — промямлил Арон, но тут же выпрямился и продолжил уже твердым и уверенным голосом, — домой шел, а тут она на пути попалась и давай орать. Мне вообще надо было другой дорогой идти, зайти в кожную лавку, да черт дернул шагать здесь. Как-то не до нее было, хотел пройти мимо, но она прицепилась ко мне, налетела, как чумная птица, разве что глаза не успела выклевать.

— Хах! Это верно, она и такое может вытворить, и не мудрено — вся в мамашу пошла, видать. Дурная кровь, — усмехнулся конторщик и похлопал Нута по плечу, да так, что тот аж слегка прогнулся под увесистой рукой. — Не понимаю, чего твой отец к ней чуть ли не как к дочери родной относится, зачем ему эти проблемы? Он же приличный человек, как и ты, а такое общество выбирает.

— Не будет от нее добра, вот чувствую, помяните мое слово, — встряла в разговор та самая низкорослая женщина, что пряталась за спиной Бэрни. — О ее матери такие слухи ходили и до сих пор ходят, что волосы на голове шевелятся, а как известно, какое дерево, такие и плоды, — она кивнула на Сафир, которая металась из стороны в сторону. Было видно, что девушка немного притихла, будто выбилась из сил.

— Уберите ее отсюда, наконец! — выкрикнул кто-то. — Сколько можно смотреть на это затянувшееся представление обезумевшей? Она так полгорода поднимет на уши!

Все стали переглядываться — никому не охота было связываться с Паланио, тратить на нее свое время и вести домой, ведь она могла выкинуть по дороге все, что угодно. Ни один из собравшихся не желал обзавестись неприятностями или заразиться сумасшествием — а поговаривали и о таком даже. Но, разумеется, вся болтовня о том, что можно подхватить помешательство, являлись вздором и глупостями, однако досужие сплетни разрастаются точно черная плесень, что отравляет и заражает своими спорами все вокруг.

— Слушай, Нут, может ты доведешь ее до дома, а? — тучный конторщик лукаво прищурился и подбоченился, выставив свой огромный живот вперед. — Раз вы с отцом и так с ней носитесь, то такое мелкое одолжение, которое сделаешь всем нам, для тебя будет сущей ерундой.

Арон не стал возражать, хоть внутри все полыхало от негодования и раздражения, и даже больше не из-за вынужденности согласиться с предложением Бэрни, а с тем, что Сафир так некстати оказалась на его пути. Своими припадками она испортила ему весь вечер и все планы на него. Он исподлобья осмотрелся и поджал губы: собравшиеся зеваки то и дело посмеивались, глядя на него, явно потешаясь над тем, что ему выпала сомнительная честь составить компанию девчонке. Как же он старательно избегал таких взглядов, и вот — все же оказался под их прицелом.

Всю дорогу Арону пришлось крепко держать Сафир за руку, хоть та уже не сопротивлялась, не вырывалась и не кричала, она была будто в трансе или как лунный ходок в болезненное полнолуние. Довести ее до дома оказалось проще, чем представлялось, и хоть этому парень был благодарен. Паланио медленно передвигала ногами, изредка пошатываясь из стороны в сторону, казалось, она вот-вот упадет, но этого, к счастью, не произошло. На улице холодало все больше с каждой минутой, ледяной обжигающий ветер подгонял запоздалых в спину, точно торопил их поскорее укрыться под теплой крышей.

— Хороший вечерок выдался, ничего не скажешь. Ты-то его не вспомнишь, конечно, сколько не рассказывай. — пробормотал недовольно Арон и поднялся на крыльцо «Медвежьей головы», потянув за собой девушку. — А мне каково будет? Только бы без расспросов обошлось, и так провозился с тобой кучу времени.

Он толкнул деревянную дверь и, впустив вперед Сафир, зашел в таверну. Все, кто в столь поздний час заседал в заведении за кружкой мёда и горячей настойкой, в ту же секунду обратили свое внимание на новых гостей. И стоило им узреть тех, кого тоже занесло в харчевню на огонек и в каком состоянии, как разговоры тотчас смолкли.

— Сафир?! Чёрт возьми, что с ней? — из-за стойки, грубо оттолкнув какого-то постояльца, выскочил Дорей. — Позови Алту, ну же! — кинул он выглянувшему из кухни мальчугану, и тут же перевел взгляд на Арона, ожидая ответа.

Девушка выглядела нездорово: губы побледнели, с щек сошел румянец, а глаза напоминали мутное зеркало. Ее тело дрожало, руки же были холодны, словно лед, колени подгибались.

— Не знаю, клянусь всеми богами. Я… она натолкнулась на меня в порту вот в таком состоянии, хотя, нет, все было гораздо хуже, чем сейчас. Наверное, у нее был припадок, — парень наконец освободился от Паланио и сразу же ощутил невообразимую лёгкость, точно скинул с плеч гору. — Пришлось вести домой, — на этих словах он поднял голову так, будто совершил какой-то подвиг и теперь рассчитывал на лестную похвалу и бесконечную благодарность.

Посетители в безмолвии наблюдали за происходящим, ощущая себя не в своей тарелке, переминаясь с ноги на ногу, ерзая на стульях, иногда отводя взгляд в сторону. Кто-то пытался несколько раз продолжить беседу с приятелем, отвлекая себя и свое внимание от девчонки, но эти попытки обрывались на полуслове и неловкое молчание вновь повисало в воздухе.

Наконец в обеденном зале показалась перепуганная хозяйка таверны. Она, заглянув племяннице в лицо и внимательно разглядев его, сразу же прижала бедняжку к себе.

— Всемилостивые боги! Вот как знала, что не стоило ее отпускать никуда, да ведь разве переубедишь эту упрямицу? — Алта растеряно посмотрела на супруга, чувствуя себя виноватой в произошедшем. — Я отведу ее наверх, чтобы… — тут она запнулась и что-то прошептала мужу и тот утвердительно кивнул.

— Я… я не хочу, но он сказал… он разговаривал со мной, я слышала его голос, видела его… слышала, как они все… их много...

— Тише, тише, милая, — Фарти тихонько погладила Сафир по плечу и поспешила ее увести с глаз, дабы больше не смущать постояльцев и дать окончательно успокоиться девушке. К тому же, женщине не хотелось, чтобы кто-то посторонний услышал то, что несчастная болтает в бреду — и без того хватало пересудов.

Дверь жалобно скрипнула, впуская в комнату Алту и Паланио, и тут же захлопнулась за ними. Уложив племянницу на кровать, Фарти принялась зажигать свечи и вытаскивать из сундука чистую одежду, то и дело бросая беспокойные взгляды на бедную девушку — та постоянно что-то бормотала неразборчивое. Ее бледное лицо покрылось испариной, волосы налипли на лоб и щеки, глаза иногда приоткрывались, но сквозь дрожащие ресницы были видны лишь белки. Столь тревожное и по-своему жуткое зрелище чета Фарти наблюдала не раз, хоть и давно, и всякий подобный неприятный случай и приступ вызывал опасение и встревоженность, и, конечно, пугал. И виной всему было то, что нес за собой припадок: галлюцинации, истерики, и, что самое главное — хоть и временные, но странные перемены в самой Сафир. Для посторонних они, разумеется, оставались неприметными, ведь никто не станет приглядываться к городской безумной, которая всегда была для них одной и той же. Однажды Дорей сказал супруге, что на него как будто смотрела глазами Сафир непонятная пустота и нечто неприятное, колючее, давящее, то, чего никогда не было в ее мягком от природы взгляде. И Алта сама увидела это в тот давний раз, и сейчас она мысленно молила всех богов, все силы, чтобы ее племянница осталась прежней.

— Мама?..

— Что ты, это же я, твоя тётушка, — встрепенулась трактирщица, решив, что девушка пришла в себя. Но не успела она и начать объяснять все, что произошло, как сразу же осеклась.

— Что… что я должна сделать? Для него?.. Кто идет за мной, мама?.. Три неба. Три огня...

— Милосердные небеса. Бедная девочка, все пройдет, потерпи только. Боги, Рия, что же с твоей дочерью такое? Ах, если бы ты была сейчас здесь, то многое смогла объяснить нам. Что же за напасть такая с тобой, вами всеми приключилась?

Алта просидела в беспокойных думах до глубокой ночи у постели Сафир, которая все же успокоилась и забылась крепким сном, более не терзаемым кошмарными видениями и бредом. Однако ее вид по-прежнему оставался болезненным, слабость и усталость покоились на юном лике, и это не удивляло нисколько, учитывая недавние обстоятельства, но волнение от этого не уменьшалось. Несколько раз в дверях показывался Дорей, тихо заглядывавший в комнату, чтобы проверить домашних, шепотом спрашивал, как чувствует себя Сафир, и звал супругу спать. В конце концов, выбившись из сил и почти сдавшаяся навалившейся дремоте, Фарти оставила племянницу одну, поддавшись уговорам мужа.

— Ничего не случится, будь спокойна, — голос Дорея убаюкивающе шелестел в тиши и полумраке, — она же уснула, и все обойдется до утра. А завтра можно наведаться в храм к Ингиру, он обязательно подскажет, посоветует чего. А пока, тебе надо выспаться, иначе так заболеть недолго.

— Ты прав, — тяжело вздохнув, Алта укрылась одеялом и прильнула к плечу супруга. — Только вот...

— Нет, никаких "только", лучше засыпай, оставь все думы на завтра.

Остаток ночи прошел тихо и мирно, вопреки опасениям тётушки, так и не успевшей провалиться в глубокий сон, который под самое утро и вовсе рассеялся. За окном все еще стояла темень, которая неторопливо окрашивалась холодными предрассветными сумерками, и было совершенно очевидно, что немногочисленные гости, снявшие комнаты, еще спали. Так считала Алта, пока ее чуткий слух не уловил скрип досок и осторожные шаги, будто кто-то крался мимо их с Дореем спальни. Затем раздался грохот и все вновь затихло.

— И что это ты тут делаешь в такую рань? — в дверях нарисовалась Фарти, сложив руки на груди и мягко улыбаясь, так, будто поймала кота за кражей рыбы с кухни. Свежий и бодрый вид племянницы, ее сияющие глаза без тени усталости развеяли вчерашние тревоги, однако женщина все же подозвала девушку к себе — хотелось получше убедиться, что недомогание отступило.

— Я собралась спуститься вниз, в поварскую, чтобы немного подкрепиться — страшно проголодалась. Не понимаю, правда, почему, ведь ложилась вчера не на пустой желудок… наверное. Ничего не помню что-то, — Паланио растеряно пожала плечами. — А что вчера было со мной? Помню только то, что ходила к мадам Равии, помню, как гуляла в порту… ой!

— Что такое?!

— А где ткань, которую я купила? При мне же были свертки… там был и подарок от хозяйки лавки.

— Это все, что тебя волнует? — Алта положила руки на плечи девушки. — Послушай, вчера тебя привели домой, не сама пришла, и ты была не в себе, и очень напугала нас всех.

— Всех? — нахмурилась Сафир и настороженно посмотрела на тётю. — Кого всех?

— Меня, Дорея, того, кто тебя привел, — женщина поспешила исправиться, поняв, что сболтнула лишнего. — Твой недуг, он… скажи, ты совсем-совсем ничего не помнишь?

На прозвучавший вопрос Паланио лишь отрицательно покачала головой и тут же задумалась, будто засомневалась в своем безмолвном ответе. Трактирщица же решила, что нечего беспокоить бедняжку рассказами и подробностями о том, чем та бредила, что говорила, будучи в туманном помешательстве и темном наваждении, и потому умолчала об этом. Забылось, и ладно, ни к чему выспрашивать, напоминать и сеять недобрые семена в без того нездоровом рассудке, ведь они могут дать губительные ядовитые ростки, которые едва ли завянут.

— Тебе сегодня не стоит выходить за порог, а еще лучше — не бродить по таверне. Набирайся сил и отдыхай, без твоей помощи мое заведение точно не развалится.

— Но почему? А как же работа?

— Я все сказала, считай, это мой наказ, и не вздумай ослушаться, — лицо Алты внезапно накрыла тень нешуточной серьезности, а голос стал холодным и каким-то чужим. Такие изменения в мягкой и приветливой тётушке случались крайне редко, и если они происходили, то Сафир точно знала, что лучше не перечить и делать так, как велено.

— Тётя Алта, а кто меня привел?

— Сын Нута, и счастье, что хоть он помог и не оставил тебя блуждать где-то, другие бы точно так и поступили, — Фарти презрительно ухмыльнулась и посмотрела куда-то в сторону. — И что с людьми такое, вообще, творится, одним богам ведомо.

Многие горожане были неплохими людьми, совсем неплохими, с ними чета Фарти имели крепкие дружеские связи, но, увы, это дружелюбие не распространялось на Сафир, будто она являлась кем угодно, но только не человеком. И подобная неприязнь, открытая брезгливость и неприятие не то чтобы злили, а больше раздражали, будто эту черноту нельзя подавить и изничтожить всем тем, кто взрастил ее в себе и попутно заразил других. Алта не понимала, чем же так досадила ее сестра жителям Глациема, и хоть она и слыхала разные грязные небылицы о Рии, но никогда в них не верила, и предпочитала думать, что ее просто не любили. И эта нелюбовь передалась несчастной Сафир, как скверное наследство или незримое клеймо.

Время не медлило. Уже давно рассвело и город вновь закрутился в повседневных делах в привычном ритме, словно и не засыпал вовсе. Даже в Люциате кипела работа, несмотря на то, что внутри всегда витал дух спокойствия и размеренности. Служители обустраивали алтари, перебирали пергаменты, переписывали бесконечные ворохи рецептов, улучшая их состав, вписывая в них новые ингредиенты и вычеркивая старые. Одни занимались пожертвованиями, раскладывая их по мешочкам и отправляя в местное хранилище, другие — трудились в библиотечной, склонившись над столами с письмами, которые заключали в себе то, что должно попасть лишь лично в руки адресату. Кто-то принимал и просто визитеров, пришедших за благословением, и больных, которым требовалось лечение. Обычные лекарские, разумеется, имелись в городе, как и лавки с разными целебными снадобьями и порошками. Знахарей и врачевателей тоже хватало, но немало горожан все же стремилось попасть именно в Люциат, искренне веря, что в святилище самой Гермен их излечат быстрее, чем в местных лазаретах.

Алта пересекла главный зал, уверенно двигаясь к противоположной стороне к невысокой арке, за которой виднелась пара совершенно одинаковых дверей. Без всяких колебаний она приблизилась к той, что была по правую руку, и громко постучала в нее.

— Меня там нет, — раздался за спиной женщины глубокий сухой мужской голос. Посетительницу обошел старец в теплом балахоне и, повозившись с ключом в замке, отворил дверь и вошел в кабинет. — Теперь я здесь, — служитель добродушно улыбнулся.

— Ох, Ингир, прошу прощения. Доброго вам утра, надеюсь, я не помешала своим визитом, а то здесь и без меня забот хватает.

— Нисколько, уверяю, я тебя ждал.

— Неужели?

— Проходи, присаживайся, говори, что за неприятности привели? — Ингир закрыл дверь поплотнее, чтобы никто не помешал разговору. — За долгое время я уже успел отметить и запомнить, что ты приходишь сюда только тогда, когда случается что-то нехорошее, — старик сложил руки на животе и несколько раз кивнул, заметив некоторую растерянность на лице посетительницы.

— В общем-то, да, так и есть, — Фарти расправила плечи и откашлялась, готовясь рассказать о неожиданном приступе племянницы, который в этот раз ее насторожил и чрезвычайно обеспокоил.

— Снова Сафир? Нет, это не мои догадки. Ты знаешь, что мы, храмовники, стараемся держаться подальше от досужих толков — ни к лицу таким, как я, топить себя в мирском болоте. Однако те, кто сюда приходит, нередко забываются, какое место выбирают, чтобы обмолвиться между собой. До меня уже успели дойти разговоры, что произошло вчера, и мне очень жаль.

— Кажется, в этот раз все было очень плохо, она перепутала меня с Рией, а может и нет, или она просто говорила с ней в бреду, и несла такое, что люди со стороны приняли бы ее слова за… Многие и так сторонятся Сафир, и откровенно приписывают ей то, к чему ни один человек не может иметь отношение. Я боюсь, что теперь здоровье бедняжки ухудшится, переживаю, как бы припадки не участились, потому и пришла к тебе — мне нужна помощь. Возможно, у тебя найдутся какие-нибудь настойки или еще что?

— И что же она говорила? — поинтересовался Ингир, проигнорировав вопрос, и присел на соседний стул. В любом другом случае он не стал бы расспрашивать и вдаваться в подробности, но недуг Сафир вызывал серьезные подозрения и наводил на недобрую мысль.

Алта помялась в нерешительности и выложила абсолютно все, постоянно тяжело вздыхая. Пожилой служитель внимательно слушал визитершу, и стоило прозвучать последнему слову, как он поднялся с места и подошел к одному из шкафов.

— Вот, давай Сафир пару дней, не больше, — служитель протянул женщине пузатый бутылек из темного стекла.

— Что это?

— Настой из одной особой ягоды и еще кое-чего, он успокоит сознание, усыпит то, что рождает голоса в ее голове и затуманивает рассудок. И настоятельно советую тебе и Дорею не спускать глаз с девочки, а еще лучше, если приведешь ее сюда — хочу взглянуть на нее сам.

— Неужели все настолько страшно? Что же с ней такое?

— У меня, к сожалению, нет ответа на твой вопрос, — Ингир виновато пожал плечами и сочувственно посмотрел на Фарти. В его мыслях успели родиться всевозможные догадки, но озвучить их он не посмел, боясь ошибиться и тем самым лишь ухудшить ситуацию и посеять еще больше сомнений и тревог. Но одно он понял точно: это не просто недуг, рожденный слабым телом. — Пока будем надеяться, что лекарство поможет и все пройдет. Добавляй настой в еду или питье, и желательно сладкое — он имеет хоть и легкий, но неприятный горький привкус, а сладость его перебьет.

Трактирщица кивнула и молча приняла целебное средство. Она не сомневалась, что оно подействует, она сомневалась в том, что действие его продлится долго, и все начнется по кругу. И что тогда делать?

— Не терзай себя, все успокоится непременно.

— Я только этого и желаю. Спасибо, Ингир, за помощь, — Алта печально улыбнулась и, убрав пузырек в карман накидки, спешно покинула кабинет.

— Благослови вас Гермен.