Придорожная трава - 1

Ольга Денисова

ПРИДОРОЖНАЯ ТРАВА

Редактор Елена Липлавская

Наконец-то это случилось! Три года прошло с тех пор, как Ника впервые увидела это чудесное место, которое вскоре, с ее легкой руки, получило официальное имя: «Лунная долина». Столько времени она мечтала о собственном загородном доме!

И вот теперь «рено», плавно покачиваясь, крался по узкой грунтовой дороге между лесом и рекой.

За окном тянулся непритязательный апрельский пейзаж: совсем еще голый лес, в глубине которого прятался снег, а по канаве, с ее южной стороны, уже пробивались первые желтые цветы мать-и-мачехи. День обещал быть по-летнему теплым, сквозь тонированное стекло пекло солнце, хотя не было и десяти утра.

Ника скептически поджимала губы, слушая свою приятельницу Люську, которая сидела рядом с ней и прижимала к себе корзинку с любимым котом Фродо. Рта Люська не закрывала всю дорогу, возбужденная предстоящим мероприятием. Будто это она, а не Ника вселялась сегодня в новый дом — мечту всей своей жизни. Хотя надо отдать Люське должное — она была преданной подругой и всегда воспринимала Никины успехи и неудачи как свои собственные. Правда, особых поражений в жизни Ники пока не случалось: весь ее жизненный путь, с самого рождения и до тридцати пяти лет, представлял собой череду больших и маленьких побед.

Высокая и стройная, Ника любила, когда ее сравнивали с породистой лошадью, хотя многие побаивались таких смелых параллелей. Рассматривая себя в зеркале, она, как правило, оставалась довольной, но ей хватало честности замечать свои недостатки, чтобы вовремя их маскировать. С самого детства, когда ее ровесницы утопали в комплексах и сомнениях, она считала себя эталоном. Мальчишки пробовали дразнить ее дылдой, но она только едко смеялась — если они не доросли ей до подбородка, это не значит, что у нее что-то не в порядке. Пробовали ей в вину поставить и рыжие волосы, но тоже не преуспели: мать не забывала повторять ей, что она Златовласка.

Не будь она столь высокого о себе мнения, ее судьба, несомненно, сложилась бы иначе. Ника же шла по жизни, уверенная в своей исключительности, за которую к ее ногам должны падать успехи, удачи и легкие победы. Она гордилась собой, своими достижениями и образом жизни. Муж ее Алексей — состоятельный, рослый мужчина приятной наружности, дочери — умницы и красавицы, в доме царят уют и достаток, а она не сидит на шее у мужа, а имеет интересную, творческую работу — переводит художественную литературу, и у нее нет отбоя от заказов в трех издательствах. И, в отличие от загнанных бытом и безденежьем однокурсниц, она может себе позволить не спешить, работать не перенапрягаясь.

Подруг Ника не любила: они или завидовали ей, или сходились с ней из корысти. И только Люська, с которой они дружили еще с филфака, была ей предана по-настоящему, без зависти. Ведь, вопреки известной истине, утверждающей, будто друг познается в беде, разделить чужую радость бывает куда труднее, чем горе.

Вот и сейчас подруга от чистого сердца предложила помощь в обустройстве Никиного «особняка», и та недолго думая согласилась: ее домработница Надежда Васильевна нескоро управится с трудностями переезда. Самой же Нике никогда не нравились домашние хлопоты, несмотря на обилие в доме бытовой техники. Она с пренебрежением относилась к любому физическому труду, справедливо полагая, что рождена не для этого. И, сравнивая руки женщин, вынужденных вести хозяйство, со своими, всегда брезгливо морщилась: не приведи бог довести руки до такого уродства! Красоту рук она тоже считала своей личной заслугой.

Надежда Васильевна, дальняя родственница Алексея, уже несколько лет существенно облегчала Никину жизнь, а Люськино предложение сейчас, во время переселения, пришлось весьма кстати.

Идея привезти с собой кота принадлежала Люське, а Надежда Васильевна с радостью эту мысль подхватила. Видите ли, прежде чем самим переступить порог нового дома, надо сначала запустить туда кота или кошку; лучше, конечно, собственного, но если уж своего нет, то ради такого дела животное можно взять взаймы у соседа. Якобы коты отпугивают злых духов, если таковые в доме имеются, в отличие от собак, которых не любит домовой.

Эту чушь Люська поведала по дороге, на полном серьезе убеждая Нику непременно завести кота. Она вообще была неравнодушна к разного рода мистике. Эту особенность подруги, а также ее неумеренную привязанность к животным Ника считала следствием одинокой жизни и относилась к этому снисходительно, учитывая множество прочих ее достоинств и их давнюю дружбу. Но окажись на Люськином месте кто-нибудь другой, она не позволила бы проповедовать себе всю эту белиберду.

Она не собиралась пускать собак в дом, но вовсе не потому, что боялась гнева домового: два ее азиата, злобные и опасные твари, в доме оказались бы неуместны. Да и Надежда Васильевна их боялась: хотя они были еще щенками, выглядели весьма внушительно.

Дорога вышла на открытое пространство — впереди показался огромный рекламный щит, установленный на въезде в Долину. Грунтовая дорога бежала дальше, в Долине же подъезды к участкам были асфальтированы и отсыпаны по бокам красным гравием.

— Приехали? — радостно спросила Люська.

Ника кивнула. Конечно, Долина еще не приобрела своего окончательного, задуманного дизайнерами вида. У дороги притулились два строительных вагончика, а в двух шагах от рекламного щита, как бельмо на глазу, торчал ветхий, почерневший от времени домик, который рабочие использовали в качестве теплой бытовки. Ника в который раз подумала, насколько он здесь, в зоне элитной застройки, неуместен. Вагончики и то выглядели приличней. Такие домишки еще встречаются в заброшенных деревнях на севере России, но откуда он мог взяться тут и кто мог его построить?

— Ой, а это что за избушка? — Люська недоверчиво посмотрела на неказистое строение.

Ника поморщилась: она не раз говорила Алексею, что эта избушка портит первое впечатление от въезда в Долину. Подруга всего лишь подтвердила ее правоту.

— Слушай, ей только куриной ноги не хватает, — сказала Люська, — знаешь, такой коричневой и чешуйчатой, как у доисторического птеродактиля.

Ника недовольно кивнула.

— А что, давай подойдем и посмотрим — вдруг когти из земли торчат? — Люська хихикнула.

— Не говори ерунды, — улыбнулась Ника, но внезапно как наяву представила, что когти и вправду торчат из земли и их можно увидеть из-под нижнего венца сруба, как будто до времени придавленное чудовище не оставило надежд выбраться когда-нибудь на свободу. Ждет своего часа, а пока время от времени лишь ворочает по ночам землю под полом, нагоняя страх на обитателей этого жалкого и нелепого жилища. Ника тряхнула головой: придет же в голову такая чушь! Но строение уж больно мерзкое, его надо снести как можно скорей. Алексей когда-то уступил рабочим — в домике, даже таком отвратительном, зимой живется лучше, чем в вагончике. Но теперь, когда со дня на день покупатели начнут осматривать участки, больше нельзя с этим тянуть.

Ника свернула на асфальт и покатила к своему участку, самому крайнему, за забором которого стеной поднимался темный лес.

— Красота! Никуся, красота! — воскликнула Люська, увидев «особняк».

Рубленый терем поднимался высоко над деревянным забором — причудливое переплетение голубых скатов крыши, башенки, балконы, мансарды, крылечки, объемная резьба столбиков и кружевные наличники на окнах.

— Погоди, ты его еще изнутри увидишь, — улыбнулась Ника. — Ты не представляешь, чего мне стоило сделать все, как я хочу!

Она подрулила к воротам, опустила стекло и посигналила — Алексей, который ехал впереди и вез Надежду Васильевну, должен был запереть собак в вольере, иначе они заживо сожрали бы Люську и ее кота вместе с корзинкой.

— Погодите! — крикнул Алексей из-за ворот.

Люська вылезла из машины, отошла на несколько шагов и привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть дом, скрытый двухметровым забором.

— Слушай, и кто ж построил такую красоту? — спросила она у Ники, приоткрывшей дверцу: в машине было душно, солнце прогрело ее, как в летний день. А ведь еще две недели назад лежал снег!

— Да работяги построили, много ли надо ума, чтобы по чертежам это сложить? — Ника дернула плечом.

— Э, не скажи, — ворота открылись, и Алексей вышел им навстречу, — не так-то это просто. Между прочим, срублен дом по европейским стандартам: без единого гвоздя. Нам очень повезло с подрядчиком, такие дома две или три фирмы в городе умеют делать, и денег дерут столько, что дешевле из камня строить. А наши плотники не зарываются, а рубят не хуже финнов, а может и лучше.

— Эти строительные подробности нам ни к чему, — Ника махнула рукой и улыбнулась. — Построили и построили.

Люська подхватила с сиденья корзинку с котом и подошла к воротам. Собаки, запертые в вольере, с грозным рыком кинулись к проволочному ограждению, в надежде до полусмерти напугать непрошеную гостью, чтобы та по доброй воле убралась с вверенной им территории. Азат показал такие зубы, при одном взгляде на которые хотелось умереть на месте, не дожидаясь, пока они сомкнутся на твоей шее.

Люська, онемев, прижала к себе корзинку с Фродо и замерла у ворот, не осмеливаясь сделать ни шагу.

— Проходи, Людочка, не бойся, они оттуда не выпрыгнут! Сейчас побесятся и перестанут, самим надоест гавкать! — прокричала Надежда Васильевна, вылезая из джипа. Она тоже не решалась ступить на участок, пока Алексей запирал собак.

Люська бочком просочилась мимо вольера и остановилась поближе к Надежде Васильевне, надеясь на ее заступничество. Отпустить кота на волю она пока не решалась, аккуратно пристроив корзинку у своих ног.

— Они и меня не признаю́т, что ты думаешь! — пожаловалась Люське домработница.

Надежда Васильевна приходилась Алексею троюродной теткой, и причисляли ее к прислуге с натяжкой. Кроме того, она искренне любила и Нику, и ее дочек-близнецов, которые вскоре должны были прилететь из Англии, где учились в закрытой частной школе. И заботилась домработница о Лешиной семье так, как станет заботиться не всякая родная бабушка. А как готовила Надежда Васильевна! Поэтому на некоторые ее вольности Ника смотрела сквозь пальцы. Например, называть себя Верой Ника никогда и никому не позволяла, а если кто-то пробовал, нарочно или по ошибке, — попросту не откликалась. Но для деревенского уха Надежды Васильевны имя «Ника» звучало непривычно, и переучить ее никак не удавалось. Ника в итоге оставила это бесполезное и неблагодарное занятие.

— Ну, как тебе наша усадьба, впечатляет? — спросил Алексей Люську. — Потянет на звание будущего родового гнезда помещиков Залесских?

Та, обведя окрестности восторженным взглядом, мечтательно закатила глаза:

— С ума сойти! Красиво, тихо, а лес какой — будто в сказку попала. Даже не верится, что поселок где-то рядом, такое чувство, что мы одни на тысячу километров, и вокруг — никого! А дом — ну просто чудо! Терем сказочный!

— Пошли, я тебе его изнутри покажу! — подмигнул ей Алексей. Он не меньше Ники был доволен свои детищем — Долиной и домом.

Нике дорого стоило уговорить его ввязаться в этот проект, но другого способа построить дом в этом замечательном, уединенном месте у них не было. Строительство одного коттеджа обошлось бы чересчур дорого, а продажей участков планировалось окупить все затраты. Ника нисколько не сомневалась: инвесторы, вложившие в Долину деньги, ничего не потеряют; Алексей же поначалу настроен был скептически, но чем ближе дело шло к продажам, тем сильней верил в успех.

— Нет-нет-нет! — Надежда Васильевна замахала руками. — Сначала надо кошечку впустить! Кошечка должна первой порог переступить! Примета такая, чтобы жилось в доме хорошо, чтоб хозяева были счастливы, здоровы и богаты!

— Так вот для чего нам кот! — Алексей со смехом повернулся к Люське. — А я-то подумал, ты хочешь животинку на свежий воздух вывезти, на травке его попасти! Нет, Людмила, ты неисправима!

Ника намеренно посмотрела в сторону, давая понять, что она тут ни при чем.

— Может, я и неисправима, но раз уж я Фродьку сюда притащила, то пусть первым войдет, — не уступила Люська и открыла корзинку. — Ой ты мой сладенький! Устал ехать, радость моя! Выходи, мой маленький, не бойся.

Огромный серый кот осторожно высунул голову из корзинки и осмотрелся по сторонам: выходить он не торопился.

— Ну? Что-то ваша кошечка не спешит, — усмехнулся Алексей.

Ника посмотрела на корзину и так и не решила, фыркнуть от возмущения или рассмеяться над Люськиными суевериями.

— Погоди, ему надо освоиться, — Люська глянула на Нику и сложила губки бантиком, заметив ее нетерпеливый взгляд. — Фродечка, выходи, не бойся. Никто тебя не обидит.

Кот посмотрел на хозяйку жалобно и испуганно, как будто хотел сказать, что совершенно в этом не уверен. Пауза затягивалась, Алексей нетерпеливо постукивал носком ботинка по земле, Ника отвернулась и уставилась на узкие окна цокольного этажа — не нужно ли забрать их решетками? Вентиляция — это хорошо, но ведь кто-нибудь может залезть в дом. Впрочем, они такие узкие, что взрослому в них не протиснуться…

Люська, понимая, что все ждут только ее, решилась вытащить несчастного зверя из корзинки, чего бы никогда не сделала в обычной ситуации.

— Пойдем, киска, пойдем, — она подхватила его задние лапы снизу и потерлась щекой о пушистую шерстку.

Но кот неожиданно мявкнул, рванулся из Люськиных рук, извернувшись спрыгнул на землю и понесся в сторону леса.

— Фродечка! — Люська кинулась за своим любимцем. — Погоди, мой котик!

Алексей расхохотался и хотел подняться на крыльцо, но Надежда Васильевна его остановила:

— Ну что ты, Леша, пять минут подождать не можешь? Дай котику опомниться, привыкнуть.

Ника недовольно покачала головой и направилась вслед за Люськой. Надежда Васильевна переживет, а вот Люська обидится, если план с котом потерпит крах. Придется помочь ей ловить животное, иначе они до вечера в дом не попадут!

Кота она увидела сразу же: тот сидел возле самой ограды спиной к дому, застыв на месте. На ласковый Люськин оклик он не оглянулся, даже ухом не повел. Ника подобралась к Люське сбоку. Фродо неотрывно смотрел в темный лес, непроглядной стеной подступивший вплотную к участку, и при этом утробно урчал, как будто угрожал тому, кого он видел, а Ника и Люська — нет.

Остановившись всего в двух шагах от него, Ника проследила глазами направление его взгляда, пытаясь понять, что ж такое там, в лесу, могло кота заинтересовать. Ничего особенного или необычного она не заметила, и лишь на мгновение пронеслось у нее в голове воспоминание о стоящей на въезде в Долину избушке на несуществующих курьих ножках. Ника попыталась ухватить мелькнувшую и ни с чем как будто не связанную неясную ассоциацию, но тут одна деталь поразила ее воображение: в лесу за забором не было ни одной тропинки. Странно.

В полукилометре отсюда стоит поселок, и быть такого не может, чтобы местные и дачники не ходили сюда за грибами и ягодами. А раз так, то и этот лес должен быть покрыт сетью стежек-дорожек. Ведь не только люди, но и звери оставляют следы — там, где они из года в год ходят одним и тем же путем, осыпается и притаптывается хвоя, оголяются корни, обламываются ветви, вот и появляются тоннели и коридоры. Пусть едва заметные, но они, тем не менее, легко угадываются в сплошной толще леса, и ноги сами собой идут по нахоженному пути. Каждого вступающего под свою сень путника деревья гостеприимно и ненавязчиво направляют по дороге, которой многажды прошли до него другие. А по этому лесу будто никогда и не ступала нога ни зверя, ни человека. Наверное, в этом и кроется притягательная прелесть Долины?

Люська ловким движением подхватила Фродо под лапы, он мяукнул и грозно выпустил когти, но не смог ее оцарапать. Ника вздохнула с облегчением: ее помощь не потребовалась.

На монументальном крыльце с резными столбами, подпиравшими крышу, их поджидал Алексей. Надежда Васильевна, довольная тем, что ее послушались, скромно топталась внизу.

— Добро пожаловать, заждались мы вас! — широким приглашающим жестом Алексей распахнул дверь в прихожую. — Проходи и ты, животное, гостем будешь!

Люська поднялась по ступенькам и поставила кота на порог, стараясь отрезать ему путь к отступлению. Но он не спешил.

— Ну иди, Фроденька. Иди, видишь, все ждут! — она легко подтолкнула кота вперед.

Кот мелкими шажками двинулся вдоль стены, обнюхивая шлифованные бревна. Он совсем не хотел заходить в дом.

— Ну? — нетерпеливо спросил Алексей.

— Погоди. Коты — животные осторожные, ему надо все изучить, — виновато объяснила Люська.

— Да подтолкни ты его вперед, — раздраженно сказала Ника.

Еще немного, и Алексей взбесится, — тогда настроение будет испорчено у всех.

Люська, похоже, и сама это понимала, поэтому подняла животное и поставила его на порог, толкая в дом. Кот оглянулся на нее, но не обиженно, как обычно, а затравленно и нерешительно.

— Иди, не бойся, — Люська ласково погладила его по спине, снова подтолкнула, и Фродо наконец перевалился через порог.

Он собрался немедленно выскочить обратно и уже повернулся мордой к выходу, но Алексей, с нетерпением ждавший этой минуты, встал на пороге рядом с Люськой и в шутку топнул ногой. Кот попятился и от страха прижал уши.

— Ну что? Кошечка зашла первой? — Алексей повернулся к Надежде Васильевне. — Можно хозяевам войти?

Ника протиснулась между Алексеем и Люськой, обняв обоих за пояса. Не хватало только поссориться, когда церемония благополучно подходит к концу.

Кот приник к полу и замер, когда сверху неожиданно послышался тихий скрип дерева, как будто кто-то прошел по комнате на втором этаже. Ника насторожилась и посмотрела наверх: разумеется, никого там быть не могло. Собаки всю ночь охраняли участок, а мимо них и муха не пролетит.

И тут вслед за скрипом раздался сухой громкий треск, и Ника увидела, как огромное, толстое бревно медленно и нехотя шевельнулось, одной стороной оторвалось от потолка и пошло вниз, увлекая за собой другой конец. Впрочем, ей только показалось, что это произошло медленно. Потолочная балка рухнула на пол быстро, никто не успел пошевелиться, как и сама Ника. Страшный грохот тряхнул дом и прокатился по полу, к нему примешался отвратительный похожий на чавканье звук, а во все стороны полетели густые темно-красные брызги.

Алексей отшатнулся, ухватившись рукой за косяк, Ника от испуга прижала ладонь ко рту, а через секунду вокруг разнесся короткий Люськин крик, низкий и жуткий, и Нике захотелось зажать уши и закрыть лицо руками. Крик тут же перешел в тихий вой, Люська упала на колени и обхватила голову руками. И тогда Ника решилась посмотреть под ноги: на полу у самого порога лежал несчастный Фродо. Бревно раздавило его в лепешку, и только тут до Ники дошло, что означает это просторечное выражение. Мертвая голова смотрела на них широко распахнутыми желтыми глазами, которые потихоньку затягивала матовая дымка.

Алексей отступил на шаг, и, похоже, ему стало плохо: он постоял еще секунду и кинулся с крыльца вниз, прижимая ко рту руки. Ника и сама чувствовала нарастающую дурноту.

Люська не произносила ни слова, только выла, и Ника решила было, что ее тоже задело балкой и у нее что-нибудь сломано. Она присела на корточки и робко коснулась Люськиного плеча, стараясь побороть тошноту и не смотреть в сторону раздавленного кошачьего тела.

— Люсь, — тихо позвала она.

— Котик мой! — отчетливо выговорила Люська, откинула руку Ники с плеча и на коленях поползла за порог, протягивая раскрытые ладони к мертвой окровавленной морде. Ника хотела отвернуться, но взгляд сам собой вперился в помутневшие желтые глаза мертвого животного. Люська обхватила его мордочку руками, колени ее соскользнули с порога, она уткнулась лицом в мокрую от крови шерстку и смолкла.

Ника усилием воли отвернулась в сторону и увидела, что над ними стоит Надежда Васильевна и тоже от испуга не может вымолвить ни слова.

— Мой Фродечка, — горячо зашептала Люська, — мой маленький котик! Прости, мое солнышко, мой сладенький, прости меня… Мое золотко, мой пушистик… Сейчас я тебя освобожу…

Люська неловко приподнялась и с неожиданной силой толкнула бревно в сторону, да так, что оно откатилось на несколько шагов.

— Зверечек мой серенький, мамочка возьмет тебя на ручки… — Люська подняла раздавленное тельце и прижала к груди, — пойдем, пойдем отсюда.

Она медленно поднялась на ноги, скользнув равнодушным взглядом по Никиному лицу, как будто и не увидела ее. Ни одной слезинки не было в Люськиных глазах, отчего Ника испугалась еще сильней. Надежда Васильевна попятилась, уступая Люське дорогу. Люська начала спускаться по ступенькам, и на середине оступилась и едва не съехала вниз, но так и не выпустила мертвого кота из рук. И только оказавшись на земле, согнулась и разрыдалась, горько и отчаянно.

Надежда Васильевна вышла из ступора первой, спустилась к ней и обняла за плечи:

— Ну что ж ты так убиваешься, моя девочка… Ну разве можно так убиваться?

— Мой Фродечка, — всхлипнула Люська и зашлась рыданием, не в силах выговорить ни слова.

Надежда Васильевна повернулась к Нике:

— Водички надо. Или валерьяночки лучше.

Ника кивнула и провела рукой по лицу. Действительно, почему же она стоит? Она хотела зайти в дом и шагнула за порог, но увидела кровь на полу и красные капли на стенах и попятилась. Нет, в машине есть аптечка, лучше спуститься туда. Она обошла Люську, еще сжимавшую в объятьях раздавленное тельце, и снова почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Но, оказавшись в машине, Ника не смогла сразу взять аптечку и вернуться: села на заднее сиденье, закрыла дверь, чтобы не слышать Люськиных причитаний и дурацких утешений Надежды Васильевны, и откинулась назад, запрокинув голову. Алексей тоже хорош — сбежал и не видел этого кошмара. Мужчины на удивление чувствительные существа, а мнят себя сильным полом.

Ника посидела несколько минут, стараясь прийти в себя и приготовиться к продолжению событий, которые не обещали ничего хорошего. Но когда она вылезла из машины со стаканчиком корвалола, разведенного минералкой, самое страшное осталось позади. Надежда Васильевна уговорила Люську положить мертвого кота в корзинку.

— Вот, не бойся, — бормотала старушка, поглаживая Люську по голове, — клади. Ему тут будет хорошо.

— Он не хотел, — рыдала Люська, — он не хотел выходить, я сама его вытащила! Я никогда так с ним не поступала!

— Не надо себя винить, никто же не знал.

— Он знал, он не хотел. Он чувствовал. А как он на меня смотрел!

— Клади, вот так, осторожненько. Пусть в корзиночке полежит.

Ника протянула домработнице пластиковый стаканчик, та кивнула, подхватила его и попыталась напоить Люську. Ника накапала убойную дозу, не меньше чем половину флакона, но все же сомневалась, что это поможет.

Из-за дома вышел Алексей — вид у него был потрепанный и растерянный.

— Надо ее в город отвезти, — посоветовала Надежда Васильевна, — и доктора вызвать. Котик-то ей как ребеночек был. Она и убивается по нему, как по дитятку родному.

Ника кивнула. Неизвестно, что лучше, — остаться здесь или ехать с несчастной Люськой в город. Она теперь не перешагнет через порог до тех пор, пока ей не объяснят, почему такое произошло. И уж этим-то точно пусть занимается Алексей! Вот он, его подрядчик, который не берет много денег! Сколько можно повторять, что скупой платит дважды?

Утешительница из нее, конечно, была никакая, но Люську Ника жалела искренне: Фродо и вправду был для подруги единственным родным существом.

Сапог глубоко уходит в густую болотную грязь, и, чтобы сделать шаг, надо дернуть его наверх с отвратительным чавкающим звуком. Жалкая сосенка обломится у основания, если на нее опереться. Потому что заживо гниет.

Небо тяжелым серым брюхом ложится на землю, ровную как стол, но ничего родить эта земля не может, кроме белесого, напоенного водой мха. Капля падает за воротник — это мелкая морось облепила сосновые иглы, как тля, и грузным комком срывается вниз. Мокрая челка ложится на лоб, как чья-то остывшая ладонь.

Тухлый запах болота плывет между редкими жидкими деревцами, клубится мутными колтунами, поднимается, вскидывая невидимые руки со скрюченными пальцами, а потом сжимает ими горло.

Высокий терем покосившейся грудой осел в грязь, его светлые некогда бревна покрыты черной прелью с бледно-зелеными разводами грибка. Если провести ногтем по склизкой стене, на ней останется глубокая борозда, но светлого дерева видно так и не будет. Только вязкая гниль.

И до самого горизонта — лишь выцветший мох, тощие трухлявые стволы и почерневшие останки домов, которые по пояс вязнут в умирающей земле.

Зима присыплет это уродство снегом, словно припудрит шрамы от ожогов на лице, стянет землю сухой коркой льда, схватится лапой за серое брюхо неба, выжимая его досуха. И на короткое время гниение остановится, чтобы передохнуть.

Илья проснулся от того, что под подушкой вибрировал мобильник, надсадно вгрызаясь в больную голову. Голова трещала и должна была вот-вот расколоться. Тошнота подкатывала к горлу, и от всякого движения внутри колыхалось нечто и грозило-таки расплескаться. Очень хотелось пить.

Какой отвратительный сон! Такое может присниться только с похмелья. Илья приоткрыл один глаз, по которому немедленно полоснул свет, царапнув мозги. Солнечное утро. Розовые обои с голубыми цветочками… Белый потолок… Чистое крахмальное белье… Интересно, где он заночевал? Конца вчерашнего вечера он не помнил совсем. Какие-то незнакомые лица, смеющиеся пьяные девки, бильярд. Да, точно был бильярд. И машина, заднее сиденье, и желтые фонари, плывшие навстречу.

Он с трудом повернул голову — телефон не замолкал. Зачем он запихал его под подушку? Илья приподнялся на локте и вдруг увидел перед собой лицо. Оба-на! Рядом лежала голая девица, очень молодая и сильно потасканная. Допился! Секс не повод для знакомства? Интересно, ей весемнадцать-то есть?

Ну что ж не замолчит этот телефон! Ну кому Илья так срочно понадобился? Он потянулся к трубке трясущимися пальцами, долго ее нащупывал и в конце концов нечеловеческим усилием выдернул из-под подушки. И только увидев, что звонит ему бывшая жена, с ужасом вспомнил, что к одиннадцати утра должен был вести ребенка в театр. Перед тем как нажать на ответ, он глянул на часы — до начала спектакля оставалось двадцать минут. Интересно, в какой части города он находится? Может быть, можно успеть?

— Да, — он постарался ответить твердым голосом.

— Я знала, что ты свинья, — прошипела Лариса, не считая нужным поздороваться, — но не до такой же степени!

— Да, — согласился он. Ее голос, как всегда сдержанный и тихий, все равно бил по голове, и Илья немного отодвинул трубку от уха.

— Ребенок встал в семь утра и ждал тебя у двери с девяти, — продолжала Лариса, не позволяя себе срываться на крик. — Тебе не стыдно? Ты мог хотя бы позвонить?

Вот почему он положил мобильник под подушку! Илья точно помнил, что ставил будильник на девять утра и сделал это вчера в электричке, когда ехал в город.

— Ларочка, я проспал, — честно ответил он. — Может быть, ты приведешь Сережку к театру, а я быстренько подскочу?

— Я выбрала спектакль, я сходила за билетами — за свой счет, между прочим. Тебе надо было только прийти вовремя! Но ты не можешь сделать даже этого!

— Я же говорю, что сейчас приеду. Я в городе. И деньги я тебе отдам. Сейчас, я только выясню, далеко ли отсюда до театра…

Он потряс за плечо незнакомую девицу, но она отмахнулась от него и повернулась на другой бок.

— Замечательно! Ты что, не знаешь, где находишься?

— Я сейчас выясню, погоди. Так вышло, понимаешь, я немного выпил и…

— Не надо, — оборвала Лариса, — мне уже хватит нервотрепки. Еще не хватало, чтобы ты дышал на ребенка перегаром и пил пиво в антракте!

Она нажала на отбой не прощаясь. Илья застонал и уронил руку с трубкой за голову. Да, паскудно вышло… До слез было жалко Сережку. Лариса умела так представить дело, что Илья чувствовал себя распоследней сволочью. Впрочем, сегодня она была права.

Он задумался: поспать еще чуть-чуть или пойти поискать кран с водой? Надо только собрать волю в кулак и оторвать голову от подушки. Подготовка к решительным действиям затянулась, и Илья не заметил, как опять задремал. Однако через десять минут телефон снова заиграл энергичную мелодию Моцарта, сполз вниз и стукнул по голове. Звонил Кольцов, хозяин конторы, где работал Илья, и снимать трубку не хотелось. Ничего хорошего в субботу утром нельзя ожидать от начальников, хоть и мелких, каковым Кольцов и был: в его владении находилась шарашка, гордо именующая себя строительной фирмой, в которой работало пять плотников, один слесарь (он же водитель погрузчика) и приходящий главный бухгалтер.

— Да, — Илья решил пожалеть Кольцова.

— Илюха, у нас ЧП, — выдохнул тот вместо приветствия.

Никто сегодня не пожелает здоровья. А так хотелось…

— Ну? — недовольно буркнул Илья.

— Упала потолочная балка в новом доме. Прямо на входе. Задавила чьего-то там любимого кота. Новые хозяева в панике, обещают нас с тобой посадить. Приезжай немедленно.

— Кольцов, ты сам-то понял, что сказал? Как может упасть потолочная балка? Это бревно на четверть куба?

— Да, Илюха, да! Бревно на четверть куба! Рухнуло с потолка!

— Да это невозможно, — пробормотал Илья, размышляя, как такое может случиться. Случиться такого не могло. Никак. Такого не бывает. Даже если строить шаляй-валяй. А строил Илья на совесть, никто никогда не жаловался на его работу.

— Знаешь, даже я понимаю, что это невозможно, однако это так, — прошипел Кольцов.

— А ты вообще трезвый? — на всякий случай поинтересовался Илья.

— Да трезвей тебя! Короче, быстро двигай сюда, хозяева хотят крови. Если ты им внятно не объяснишь, что мы не виноваты, мне будет гораздо хуже, чем тебе. Под суд я пойду, если до этого дойдет, а не ты. Ты ни одной бумажки не подписывал.

— Ладно. Я сейчас еду. Мишка посмотрел? Может, он уже понял, что там к чему?

— Мишка твой нажрался и дрыхнет.

— Как? — Илья резко сел от неожиданности и тут же схватился за больную голову. — Я ж его закодировал!

— А вот так! Я тебе сто раз говорил, кодируй не кодируй, без толку это.

— Вот сволочь! Ну падла! — Илья опустил ноги на пол и мельком глянул на комнату, в которой провел ночь. Тошнота взяла за горло, а в голове все перевернулось несколько раз. Нет, ну Мишка гад!

— Я тебе то же самое говорил. Короче, приезжай.

— Раньше чем через три часа меня не жди.

— Ты с электрички звякни, я тебя на машине встречу, не пешком же тащиться… — ласково предложил Кольцов.

Сзади завозилась и застонала незнакомая девица. Илья обернулся: она открыла глаза и тупо на него уставилась, как будто видела первый раз в жизни. Он попробовал ей улыбнуться, но получилось плохо.

— Ты кто? — хрипло спросила она наконец.

— А ты? — на этот раз улыбка вышла вполне естественной.

— Я здесь живу, — проворчала она недовольно.

— Я уйду сейчас, не бойся, — Илья вдруг почувствовал себя неловко, — умоюсь и уйду.

— Может, ты еще и оденешься? — прыснула девица.

— И оденусь, — Илья кивнул, усмехаясь.

Да, дурацкая какая ситуация… В руке снова зазвонил и забился телефон. Илья глянул на экранчик: звонил Сережка. Ой, как стыдно…

— Привет, сынок.

— Да, пап.

— Понимаешь, так получилось…

— Да ладно, пап, не надо. Не приехал — значит, не смог, я же понимаю.

У Ильи ком подкатился к горлу: кто еще его так любит, как Сережка? А он — действительно свинья.

— Прости, сынок, — еле-еле выговорил он.

— Да ты не слушай маму, она всегда тебе гадости говорит. Я чего звоню-то. Может, ты завтра свободен?

— Свободен, конечно свободен, — обрадовался Илья.

— Попроси маму, чтобы она меня к тебе отпустила. Ненавижу я эти театры. Лучше бы мы в лес сходили. Или на рыбалку.

— В лесу сейчас сыро, воды по колено. А на рыбалку можно. Да найдем, чем заняться.

— Отлично! Позвони маме, а то первый звонок звенит. Она сейчас нервничать начнет, ты ж ее знаешь.

— Уже звоню.

Да, насчет нервничать — это Сережка верно подметил. На поезд Лариса приходила за час, к назначенному сроку — за пятнадцать минут, а в театре с первым звонком должна была сидеть на своем месте, поминутно вскакивая, чтобы пропустить тех, кто пришел позже.

Илья набрал номер Ларисы — она долго не брала трубку, а потом наконец раздраженно спросила:

— Ну чего тебе?

Илья втянул голову в плечи — просить о чем-то Ларису в таком настроении было очень рискованно.

— Ларочка, послушай, давай вечером Сережка ко мне поедет. С ночевкой. Мы бы на рыбалку с ним с утра сходили…

— Нет. Никаких ночевок! Он уже ночевал у тебя однажды, я помню, что он мне рассказывал! Ребенку не место в твоем бомжатнике! Чтобы он дизентерию подхватил? Я уже не говорю про твое окружение! Чему хорошему его там научат? Сережа — очень впечатлительный мальчик, он все впитывает как губка. Ты бы слышал, каких он слов набрался там в прошлый раз!

Илья едва не выругался:

— А я слышал. Ты хочешь, чтобы парень всю жизнь плавал в твоих розовых соплях? Я живу не в бомжатнике, а в очень милой избушке. Когда работаешь за городом, о такой можно только мечтать. И не смей говорить ничего про мое окружение, ты этих людей не знаешь.

— В любом случае, это неподходящая компания для моего сына, — Илья знал, как, сказав это, она поджала губы.

— Это и мой сын тоже, и родительских прав меня никто не лишал. И не ты ли долбишь деткам в школе: все работы хороши, выбирай на вкус?

— Все это так, — почти согласилась Лариса, — но я не могу допустить, чтобы ребенок ночевал в антисанитарных условиях.

— Переночует один раз, ничего ему не сделается. И ты лучше меня знаешь, что для него такая ночевка будет настоящим праздником.

— Да, знаю, поэтому он не будет спать полночи, а в шесть утра ты его поднимешь и потащишь на холодную речку, где он застудит почки, сидя на земле.

— Не застудит. Лара, он парень, а не кисейная барышня! В кого ты хочешь его превратить? В ботаника, который без маминой помощи и шагу ступить не может?

— Не вижу ничего оскорбительного в слове «ботаник», — фыркнула Лариса, — и еще я хотела сказать: теперь ребенок снова будет думать, что папа в театры не ходит, поэтому и ему этого делать необязательно. А ты мог бы, между прочим, пойти мне навстречу.

— Мог бы, мог. Я уже извинился. В общем, позвоню перед выездом.

— Ты же сказал, что ты в городе!

— Мне надо на работу вернуться. Освобожусь и приеду.

— Только попробуй не приехать! Я не знаю, что я с тобой сделаю! — она уже не сердилась.

Илья отсоединился и вздохнул. Надо бы встать…

— Жена? — понимающе спросила девица.

Он кивнул.

— Стерва?

— Да нет, — он пожал плечами, — правильная слишком.

— А ты ничего, — девица бесстыдно потянулась, — симпатичный…

Он кивнул и подумал, что надо бы сказать ей что-нибудь аналогичное, но слов не подобрал.

— А я вспомнила! — она радостно улыбнулась. — Ты играл в бильярд! Я Наташке так и сказала тогда: если этот парень выиграет, я ему отдамся!

Илья смутился и опустил голову. Неплохую компанию он себе подобрал.

— Ты отдаешься всем, кто выигрывает на бильярде? — полюбопытствовал он с грустью.

— Не всем, конечно. Но я люблю победителей. И потом, ты мне понравился.

Илья поискал глазами одежду и нашел ее скомканной в углу кровати.

— Сколько тебе лет? — решился спросить он и потянулся за брюками.

— Женщину неприлично спрашивать о возрасте, — кокетливо улыбнулась девица. — Но мне-то скрывать нечего, мне уже девятнадцать.

Ох, какой кошмар! Илья оперся лобом на руку и сжал челку в кулаке. Он старше ее в два раза. Да она ему в дочери годится!

— А тебе? — спросила девушка.

— Мне сорок, — угрюмо бросил он и собрался натягивать штаны.

— Да чего ты стесняешься, как девушка? Иди в ванну так. Чего я, голых мужиков не видала?

Илья немного подумал, но советом так и не воспользовался.

Квартирка была точной копией той, которую при разводе он оставил Ларисе с Сережкой: однокомнатная хрущевка с совмещенным санузлом и пятиметровой кухней. Разменять такую сложно даже на две комнаты в коммуналке. Когда-то, когда они с Ларой только поженились, его родители поменяли свою трешку, чтобы не мешать молодым строить семью самостоятельно. И правильно сделали: Лара с мамой не могли долго быть вместе, маме все время казалось, что Лара несправедливо относится к Илье. Родителям досталась двухкомнатная квартира в Лодейном Поле, поскольку «молодые» учились в институте и из города уехать не могли. А когда они с Ларой все же разошлись, Илья решил, что в состоянии снимать себе комнату, чтобы Сережка мог жить в приличных условиях.

Холодный душ слегка успокоил дребезжащую голову, а горячий и вовсе привел в чувство. По крайней мере, каждое движение теперь не казалось невыносимой пыткой.

Панельный дом исключал звукоизоляцию: выключив воду, Илья услышал мужской голос и подумал, будто говорят в соседней квартире. Но, прислушавшись, заметил, что отвечает этому голосу его знакомая. Верней, незнакомка.

— Значит, если я уехал на несколько дней, ты можешь мужиков в дом толпами водить?

— Да говорю тебе, это мой дядя, мамин брат! Он из Норильска приехал, ему ночевать негде было.

— Ага! Я такой придурок!

— Конечно придурок! — рассмеялась девица. — Ему сорок лет, на хрена мне такой сдался? Отпусти меня, теперь две недели бланш не сойдет!

— Вот и хорошо, меньше по кабакам будешь шляться.

Час от часу не легче. Молодой Отелло, не отягощенный моральными принципами. Ну, дядя так дядя. Илья оделся, открыл дверь и вышел в коридор. Юноша, стоявший на пороге комнаты, был коренаст, приземист, и его лицо не выражало никаких добрых намерений.

— Ну что, дядя? — мрачно спросил он. — И какого черта ты здесь делаешь?

Быть вежливым с родственниками подруги не входило в моральный кодекс современного недоросля. Не учить же его хорошим манерам, тем более с похмелья. А у девчонки под глазом и вправду наливался здоровенный синяк. Нехорошо. Если бы Илья действительно был ее дядей, спустил бы щенка с лестницы.

— А какого черта здесь делаешь ты?

— Не, ну ничего себе! — парень хлопнул себя ладонью по боку. — Я… я…

Юноша и сам не мог толком сказать, что здесь делает. Отлично, значит, он здесь не живет, а только время от времени захаживает. И квартира, стало быть, не его. Это придало уверенности в себе.

— Вот и вали отсюда. Вернешься, когда я уйду. А если девку еще раз пальцем тронешь — накостыляю так, что мало не покажется. Все, свободен.

— Да я тебя… Я тебя… — задохнулся парень, сжимая кулаки.

Илья рассмеялся. Петушок был ниже его почти на полголовы и, несмотря на коренастую фигуру, внушительным не выглядел.

— Ты знаешь, какие у меня друзья? — наконец-то нашел аргумент юноша.

— Вот к друзьям и иди. Расскажи им, как тебя взрослый дяденька обидел, за то что ты девушке своей морду бьешь. И почему ты ей морду бьешь, тоже расскажи.

— А как с ней еще разговаривать? Если она, сучка, по-другому не понимает!

«Да она и так не поймет», — подумал Илья и немного пожалел парня.

— Друзьям своим рассказывай. Мне это неинтересно.

— А почему твои кроссовки у ее кровати стоят, а?

Ух ты, прямо Шерлок Холмс!

— Где снял, там и стоят. Не твое щенячье дело.

— Да никакой ты не дядя! Паспорт покажи! Вот я и посмотрю, из Норильска ты или нет!

— Из Норильска. Только я сюда надолго приехал, не беспокойся. За племянницей присматривать. У нас в Норильске, знаешь, мужики крутые живут, своих девчонок не дают в обиду. Если в другой раз сюда прийти захочешь, цветочек купи, конфеток коробочку. А потом права качай. Может, ей ласки не хватает, а ты сразу по морде, не разобравшись.

— Чего это я ей конфетки-то покупать должен, шалаве этой? — на лице юноши отразился сложный мыслительный процесс.

— Ну, если она шалава, то зачем ты вообще пришел? А если она тебе нужна, то у нас в Норильске так принято за девушками ухаживать. Давай, короче, дуй отсюда. За конфетами. Не видишь, девушка обиделась?

Парень повернулся к девице, которая сидела на кровати, прикрывшись полупрозрачным халатиком.

— Танька, ты чё, обиделась, что ли?

Ну наконец-то! Танька! Сразу стало легче. Не может же дядя не знать, как зовут племянницу.

— Конечно! — фыркнула девица. — Вали отсюда, видеть тебя не хочу.

— Не, ну я пошел тогда… — парень двинулся к двери, беспомощно оглядываясь на Таньку.

— Иди-иди, — кивнул Илья, — без конфет не возвращайся.

— И с конфетами тоже не возвращайся, — радостно крикнула ему вслед Татьяна.

Едва за ним захлопнулась дверь, она с хохотом повалилась на кровать, от чего на ней распахнулся халатик. Зрелище было бесстыжее. Впрочем, теперь такое поведение называется по-другому: без комплексов.

Илья опустил глаза и зашел на махонькую кухню. Надо бы выпить чаю покрепче, а то до электрички будет не добраться.

Кухонька насквозь просвечивалась солнцем. Илья глянул в окно: начинался чудесный апрельский день, похожий на вчерашний, — по-летнему теплый и ясный. Еле заметная ядовито-зеленая дымка обволакивала тополя за окном — прорезались первые липкие листочки. Даже в городе от радости надрывались птицы. А в Долине они наверняка поют еще громче. Только до Долины еще надо добраться. И сегодня ничего хорошего Илью там не ждет.

— Эй, Танюша, а чай у тебя есть?

— Есть, есть, щас! — она встала и босиком прошлепала в кухню. Халатик запахнуть она не удосужилась. — Слушай, а ты крутой! Мне понравилось! Жаль, конечно, что вы не подрались.

Илья кашлянул, покачал головой и включил чайник, стоявший на столе. Танька достала из буфета упаковку какой-то ароматизированной дряни в пакетиках.

— У меня вкусный чай, с ежевикой, — она кокетливо покрутила коробочкой.

— Это потрясающе, — пробормотал Илья.

— Слушай, а жаль, что ты не мой дядя… — Танька села за стол напротив него и подперла щеку кулаком. — Здорово, наверное, иметь такого дядю. И Леху можно не бояться. И вообще…

Илья приехал жить в Долину два года назад. Жирный подряд обернулся для Кольцова затянувшейся стройкой, но отказаться от этого проекта Кольцов не мог, да и других заказов у него не было. За два года бригада срубила два дома, один из которых вроде бы сдали под ключ. Дома, конечно, строились огромные, но два года возиться с ними не стоило. Второй сруб Илья почти закончил, за лето его собирались накрыть кровлей и окончательно отделать. Заказчики возили покупателей как на недостроенный дом, так и на остальные восемнадцать участков «Лунной долины».

Илья появился в Долине, когда работы только начинались, даже не успели раскорчевать пни. Сначала заказчики собирались застроить все участки, но постепенно, по мере того как деньги уходили в строительство дорог и прокладку коммуникаций, стали отказываться от этой мысли. Продать участок с водопроводом, канализацией, газом, отличными подъездами, рядом с рекой и закрытым пляжем можно было значительно выгодней, чем тот же участок с домом на нем. Решили построить три дома и посмотреть, что лучше будет продаваться. На любой вкус, так сказать.

А кроме того, при подводе коммуникаций постоянно возникали непредвиденные расходы. Стройку эту как будто кто-то сглазил. Уровень грунтовых вод оказался значительно выше, чем рассчитывала проектная организация, но заметили это только весной, в паводок, когда подмыло построенную дорогу — КамАЗ провалился под асфальт задними колесами. Аккуратные канавки с гнутыми мостиками над ними за две весны превратились в широкие овраги, мостики обвалились. Песок, привезенный на пляж, благополучно смыло первыми осенними дождями. Канализация не работала: не хватило перепада высот, чтобы сбрасывать сточные воды в реку. Коллектор пришлось полностью перестраивать.

Складывалось впечатление, будто люди, занимавшиеся инженерными сетями, делали их первый раз в жизни. Илья имел диплом инженера-механика, а не строителя, но и ему было очевидно: заправляют на стройке дилетанты, так как выбирали подрядчиков по принципу дешевизны. Ну что ж, скупой платит дважды. Да и Кольцова-то заказчики выбрали по той же причине, но тут им просто повезло. Потому как Илья привык делать свою работу на совесть — никто не жаловался на срубленные им дома. Кольцов понимал: без Ильи его предприятие попросту лопнет, поэтому ценил его и исполнял любые прихоти. Но и Илья без Кольцова не многого стоил: вышибать деньги из заказчика и обеспечивать себе нормальные условия труда он не умел.

Кольцов сразу забил для бригады заброшенный домик, стоявший на краю дороги. Домик был махоньким, но теплым. Это не вагончик с буржуйкой, который продувается со всех сторон и насквозь промерзает зимой. Илья сразу окрестил домик «избушкой», уж больно тот походил на пристанище Бабы-яги. Как будто поджала она, как курочка, свои курьи ножки под себя и уселась в траву. В избушке поместилась кухня-столовая, вытянутая на всю ее длину, бытовка, где складывали инструмент и рабочую одежду, и спаленка, куда больше трех человек не помещалось при всем желании. Поэтому, когда работали вшестером, трое спали в комнате, а остальные — в столовой, на лавках. Ребята у Кольцова собрались неприхотливые: двое хохлов из Донецка, Мишка-белорус (спившийся врач-невропатолог), узбек по прозвищу Саид и слесарь Володька.

Кольцов Володьку ценил тоже, потому что кроме него никто не мог поставить на ход допотопный погрузчик, единственную кольцовскую частную собственность. Ребята же уважали Володьку за то, что не знали проблем с пилами и рубанками: Володька без дела сидеть не мог, и руки у него были золотые. Кольцов сам выводил Володьку из запоев, поскольку жена Володьку в таком виде принимать дома не желала. А после подшивки, также оплачиваемой Кольцовым, Володька полгода мог не притрагиваться к спиртному. Жена носила его на руках, поила полезными соками, откармливала шоколадом. Володька очень любил жену и особенно ценил ее за интеллигентность — она работала бухгалтером. Но больше полугода без выпивки продержаться не мог.

А вот Мишку не ценил никто, поскольку руки у него росли не оттуда, откуда следовало. Родом Мишка был из Гомеля и утверждал, будто пьет для вывода из организма радиации. И, пока его никто не гнал, радовался жизни в тепле. А Кольцов пользовался тем, что бездомный человек готов работать за кров и кормежку. Впрочем, на водку ему тоже хватало. Илья внимательно следил за тем, чтобы Мишка не покупал суррогатов и не пропивал инструменты.

Саидка, который и плотником-то не был — корил[1] бревна, — по гроб жизни был благодарен Кольцову за то, что тот его пригрел.

Поскольку за лето планировалось срубить только одну баню (правда, огромную и роскошную), с наступлением сезона Кольцов отпустил хохлов на вольные хлеба. А они забрали с собой Саидку, так как сами корить бревна не любили. Володька, поставленный на широкую дорогу трезвости всего месяц назад, повез детей к своим родителям, в Ставрополье. При таком объеме работ ему на стройке делать было нечего: поднять два бревна в день и раз в неделю наточить цепи для пил Илья мог и без него.

Илья на вольные хлеба не рвался, да и не пустил бы его Кольцов. Так что на все лето они с Мишкой остались вдвоем, и будущее виделось в розовых тонах: на двоих избушка была замечательным дачным домиком, а не бытовкой, заваленной грудами одежды, мусора и инструментов. Много работы не предвиделось, рядом была река, лес с грибами и ягодами — лето предстояло провести как на курорте.

Как ни странно, Илья очень прикипел к Долине. Это место тянуло его к себе магнитом, и он всерьез подумывал остаться тут насовсем. Стройка затянется еще на несколько лет, ведь на проданных участках тоже надо будет рубить дома. Илья нисколько не сомневался в том, что, посмотрев на его работу, никто не захочет нанимать другую бригаду. А когда Долина застроится и заселится, им потребуется охрана. Конечно, плотником работать веселей, чем охранником, но сойдет и это.

Избушку, правда, собирались снести со временем, а на ее место поставить дом для охраны, поскольку она якобы не вписывается в окружающий ландшафт. Но и тут Илья надеялся на лучшее: уж он-то сможет отделать ее так, что она впишется куда угодно. Это же дешевле, чем строить новый дом.

Странное это было место, загадочное. За два года Илья не раз в этом убеждался. С самого первого дня он непрерывно ощущал на себе чей-то взгляд. Поначалу взгляд был недоверчивым, строгим, навязчивым. Илья частенько оборачивался, нервничал, не мог избавиться от неприятного ощущения, будто за ним наблюдают. Потом привык, расслабился. Да и взгляд уже не был испытующим, стал снисходительным, а потом и дружелюбным, приветливым. Выходя утром на крыльцо избушки, Илья махал рукой в сторону леса, приветствуя невидимого наблюдателя. И чувствовал, что лес отвечает ему чем-то похожим.

Странности были и в самой избушке. Сначала Илья посчитал, что пьяный бред его сильно пьющих коллег получается неправдоподобно одинаковым. И Мишке, и Володьке, и Саидке являлся один и тот же персонаж, о котором заговорили в первую же зиму. Илья частенько просыпался в избушке от холода: Мишка запросто мог не закрыть на ночь дверь. Но в тот раз, за ночь выморозив избушку, бывший доктор стоял на пути к трезвой жизни — не пил уже двое суток, плохо спал и вечером должен был истопить печь. Утром недовольные, теплолюбивые хохлы наехали на несчастного трезвенника, и тот на полном серьезе сообщил, будто какой-то мужичок не дал ему затопить, и он всю ночь с незнакомцем боролся. Мишка говорил убедительно, и возмущенные хохлы собирались по-свойски с мужичком разобраться. Когда же выяснилось, что тот сидит в печке и ногами выталкивает дрова наружу, а сам маленький, ростом с кошку, измазанный сажей, Мишку очень жалели и даже предлагали съездить к врачу. Конечно, двое суток после запоя — самое время для «белки».

Но после этого Мишка видел мужичка не один раз, только печку топить он не мешал, сидел на столе и болтал ногами. А вскоре и Володька с ним повстречался, проговорил с полночи, а утром, сообразив, что произошло, испугался и на три месяца бросил пить без «шаманов»[2] и подшивок. Саидка же, встречаясь с Печником, как они его прозвали, не боялся, вежливо здоровался и рассказывал потом, будто мужичок травит смешные байки и никого обижать не собирается.

Хохлы и Илья Печника не видели, но слышали по ночам топот его маленьких ножек по полу и по столу в столовой. В конце концов, его появления перестали считать пьяным бредом и, оставляя на столе что-нибудь из еды, поговаривали, что Печник ночью придет полакомиться.

А еще Долина вела себя странно, стоило появиться кому-то из покупателей. Обязательно что-то да случалось. То оползет край дороги, когда гости проходят по ней, то балка с лесов сорвется, то штабель с бревнами поедет. Трижды ковш у экскаватора падал, и все три раза — когда приезжали покупатели (мужики, нагло нарушая правила техники безопасности, на выходные складывали вещи в ковш и поднимали его повыше, чтобы никто не стащил). Илья понимал, что это всего лишь совпадения, но где-то в глубине души подозревал, что они вовсе не случайны.

Он сошел с электрички около часу дня и сразу увидел машину Кольцова. Погода стояла отличная, Илья снял куртку и подумывал, не снять ли и свитер тоже: солнце жарило, как в июле. За сутки, что он провел в городе, набухшие почки на деревьях лопнули и выпустили на свет прозрачную зелень. По канавам распустилась мать-и-мачеха, а кое-где в низинках белела ветреница. В такую погоду он бы с удовольствием прогулялся по поселку пешком — до Долины от станции было минут сорок ходьбы.

Кольцов просигналил, увидев, как Илья оглядывается по сторонам. Илья махнул ему рукой с платформы. Вместо прогулки, такой желанной с похмелья, придется париться в пропахшей бензином «семерке», что не прибавит здоровья на ближайшие два-три часа.

— Ты понимаешь вообще, что произошло? — спросил Кольцов вместо приветствия.

— Здоро́во, — ответил Илья, усаживаясь в машину.

— Здоро́во, здоро́во, — согласился Кольцов и завел мотор. — Нас по стенке размажут! Как ты мог так положить балку, что она сорвалась?

— Вот посмотрю и скажу. Я не кладу балки так, что они срываются, — Илья не очень-то верил в то, что Кольцов хорошо понял, как это случилось, если вообще побывал на месте происшествия.

— Однако она сорвалась! Они открыли дверь, впустили кошку. Ну, типа, примета такая. А бревно упало и в лепешку ее раздавило. А если бы кто из людей зашел? Я бы сел лет на десять, не меньше!

— Да не могла она сорваться! Ты чего, совсем ничего не понимаешь? Балка опирается на две стены. Она врезана в стены и сверху стенами прижата. Как она может упасть?

— Ну я-то откуда знаю? — фыркнул Кольцов. — Но она упала! Ты рубил, не я!

— Приедем и посмотрим, — невозмутимо сказал Илья. Наверняка Кольцов что-то путает. Не падают бревна с потолка в новом, недавно срубленном доме!

Долину и лес, лежавший за ней, не тронула цивилизация, место было малолюдное, дикое. Строительство, конечно, не могло не сказаться на облике Долины, но, видно, с проектом работали неплохие дизайнеры: им удалось сохранить очарование этого места нетронутым. Деревья вырубали осторожно, только те, которые непосредственно оказывались на дороге или на пятнах под будущие дома. В результате получилось, что участки расположены в лесу, и в окнах домов будут видны не соседские сараи, а березы и сосны. Хоть канавы и расползлись, превратившись в овраги, это сделало их похожими на рвы вокруг сказочных замков. А мостики напротив въездов на участки, отстроенные заново, усиливали это впечатление.

Едва машина Кольцова повернула на дорогу к Долине, Илья в который раз поймал себя на мысли, что возвращается домой. И когда он успел так привязаться к этому месту?

— Сразу к новым хозяевам поедем, — сообщил Кольцов.

— Может, я переодеться зайду? — на всякий случай спросил Илья.

— Не надо, и так сойдешь. Перегаром только от тебя разит, это плохо. Подумают, что ты алкаш, — вообще не отмажемся. Жвачки, что ли, пожуй. В бардачке лежит.

Кольцов подъехал к воротам первого заселенного дома, заглушил мотор и на секунду задержался, видимо, собираясь с духом.

— Ну? Пошли? — вздыхая, спросил он Илью.

Илья пожал плечами — никакого повода для волнения он не видел. Однако его уверенность в себе слегка поколебалась, когда он заметил хозяина дома, который вышел им навстречу, как только они появились на участке. Им оказался большой мужчина, склонный к полноте, но неплохо с ней справлявшийся. Его тронутые сединой светлые волосы были гладко зачесаны назад, тяжелое лицо с едва наметившимся вторым подбородком искажалось гримасой гнева; небольшие, близко посаженные глаза метали молнии.

— По-моему, — шепнул Кольцов, — он нас сейчас убьет…

Илья толкнул его локтем в бок и ухмыльнулся.

— Не боись, разберемся.

— Ну? — рявкнул хозяин. — Вы Максимов?

— Здравствуйте, — вежливо кивнул Илья.

— Здравствуйте, — уже спокойней ответил мужчина.

— Я посмотрю, что случилось, можно?

— Смотрите, — хозяин махнул рукой в сторону дома. — И учтите, вам это так просто с рук не сойдет.

Илья не стал возражать. Не сойдет так не сойдет. Хозяин распахнул перед ним дверь, пропуская вперед, но сам в дом заходить не стал.

Бревно лежало на полу. Захотелось протереть глаза, но сомнений не оставалось никаких: бревно действительно упало. В двух шагах от порога на продавленном ударом паркете темнело замытое кровавое пятно. Кровь впиталась в дерево, и так просто оттереть ее не удастся. На стенах прихожей тоже виднелись бурые пятнышки — брызнула кровища во все стороны. Стены-то можно почистить шкуркой или болгаркой, а вот с полом придется повозиться.

Илья поднял глаза к потолку. Бревно, конечно, не выпало из стены. Похоже, его оттуда выломали. Он подошел поближе, нагнулся и обомлел: обломанный край бревна в лохмотья изгрыз жучок! Илья ковырнул пальцами трухлявое дерево — на пол посыпались гнилые щепки. Он перешел к другому краю — с ним было то же самое. Илья стукнул бревно носком ноги, собираясь пробить в нем дыру. Не тут-то было! Пальцы ударились в живое, твердое дерево. Он снова нагнулся и постучал в середину бревна кулаком — жучком там и не пахло. Это было нормальное бревно, не гнилое, не трухлявое! Жучок размочалил лишь его края и не тронул середину! Да это же невероятно!

Илья внимательней обстучал все четыре метра — бревно оставалось целым. Только сантиметров по двадцать на краях погрыз жучок. И когда успел? Да за год такое невозможно! Илья снова посмотрел наверх — обломанные края торчали из стены не более чем на десяток сантиметров, причем одинаковые с обеих сторон. Если бы жучок начал свое черное дело больше года назад, Илья бы заметил это, без всяких сомнений. Себе дороже положить в сруб гнилое бревно. Оно ведь обработано антисептиком, жучки должны были передохнуть! Да, лет через двадцать, когда антисептик выдохнется, они еще могут появиться. Но в новом доме? Нет, все это совершенно невероятно! Больше всего похоже на диверсию, странную и плохо продуманную. Ведь жучки могут прогрызть бревно совсем не так, как надеется диверсант. Если это диверсия, то ее автору сказочно повезло.

Илья повернулся к порогу, за которым стоял хозяин дома, широкой спиной загораживая низкорослого Кольцова.

— Подойдите сюда, — попросил Илья.

— А вы уверены, что мне на голову ничего не упадет? — хозяин с опаской глянул вверх.

— Теперь уже не уверен. Но мне-то пока ничего на голову не упало. Подойдите, посмотрите сами.

Хозяин снова поглядел на потолок, на Илью, но через порог переступил.

— Посмотрите, — Илья присел на корточки у торца бревна, — его сожрал жучок.

— Как это? — хозяин нагнулся и пощупал трухлявый край.

— Не знаю. С моей точки зрения, это невероятно.

— Вы что, положили в сруб бревно, пораженное жучком?

Илья покачал головой:

— Я не мог такого сделать.

— Интересное заявление, — скривил губы хозяин. — Однако бревно сожрал жучок?

— Видите ли, если жучок уже успел завестись в бревне, но его еще слишком мало, чтобы это было заметно со стороны, то его убьет антисептик. Но если это заметно, я никогда не положу такое бревно в сруб. Что ж, я, по-вашему, настолько плюю на свою работу?

— Не знаю, — недоверчиво посмотрел на него хозяин.

— На меня никогда никто не жаловался… — Илья беспомощно приподнял и опустил плечо.

— Возможно, я буду первым, — пробормотал хозяин. — А может быть, вы забыли пропитать его антисептиком?

— Это исключено. Балка — одна из самых важных несущих частей сруба, я всегда занимаюсь ими сам. Я не мог забыть ее промазать. Посмотрите, ведь бревно здоровое, съедены жучком только края.

— Да? И что это означает?

— Не знаю, — спокойно ответил Илья. — Вообще-то такого в природе не бывает.

— Может быть, конкретно в этих местах бревно не было обработано? Ну, всякое же случается, пропустили участок…

Теперь хозяин не злился — скорей, он был озадачен. Не так, как сам Илья, но и ему показалась странной причина падения бревна.

— Даже если я что-то пропустил, все равно это не причина для жучка прогрызть именно эти места, он же не тонет в антисептике, а задыхается. И потом, я вожу кистью вдоль бревна, случайно пропустить два кольца — это маловероятно.

— И как вы мне все это объясните? — хозяин выпрямился в полный рост и навис над Ильей.

— Никак, — Илья покачал головой и поднял брови. — Я не могу этого объяснить. Это случайность, очень странная случайность. Нарочно такого сделать нельзя. Даже если очень захочешь, жучка не заставишь сжевать два узких участка. Так что злой умысел можете исключить.

— Очень интересное объяснение… — пробормотал хозяин. — И что мне прикажете делать?

Илья снова пожал плечами.

— Вы хотите сказать, что вы здесь ни при чем, так я вас понял? — продолжил хозяин.

Илья кивнул.

— А где гарантия, что жучок еще что-нибудь в доме не сгрыз? Вдруг завтра упадет стена?

— Никаких гарантий, — усмехнулся Илья, — надо простукивать весь дом.

— Прекрасно! Вот вы этим и займетесь. Кроме этого, надо, наверное, заменить выпавшую балку, пока не обвалился потолок?

— Ну, потолок не обвалится, не на одной же балке он держится, но балку я, конечно, заменю, можете не сомневаться. У нас три года гарантии, так что независимо от причин я все сделаю. Но начал бы я с жучка, а потом только занялся потолком. Мне дня три надо, чтобы проверить дом, и на балку день-другой. Так что, если начать в понедельник, к следующим выходным я все сделаю.

— Нет уж! Вы хотите, чтобы я до четверга ходил по дому и вздрагивал? Будьте добры начать сегодня! Вечером приедет моя жена, я бы хотел, чтобы основные детали вы проверили к ее возвращению! По крайней мере, я должен быть уверен, что ни одно бревно нам на голову не упадет!

Илья недовольно покачал головой:

— Видите ли, я сегодня должен ехать к ребенку, и завтра я обещал весь день провести с ним…

— Меня не сильно волнуют ваши семейные проблемы, — отрезал хозяин.

— А меня — ваши, — усмехнулся Илья. Но тут же подумал, что и сам считает нужным начать прямо сейчас. Ну кто же знает, если эта балка упала при столь загадочных обстоятельствах, нет ли в доме точно таких же? И впрямь, проблемы хозяина дома куда важней его собственных. Он ответил так по инерции, ему не нравилось, когда с ним разговаривают таким тоном. Он же не крепостной крестьянин, честное слово.

Илья думал, что хозяин разозлится от его наглого тона, но тот только недовольно сморщился:

— Даже если вы не чувствуете за собой никакой вины, это еще не повод пренебрегать нашей безопасностью.

— Согласен, — кивнул Илья, — и предлагаю компромисс. Я сегодня проверю самое основное, чтобы вы могли ходить по дому без опасений. А завтра появлюсь часов в двенадцать, я обещал сыну рыбалку. Мальчик будет мне помогать. А в понедельник, самый крайний срок — во вторник постараюсь закончить с проверкой. Устроит вас это?

Хозяин подумал и кивнул:

— Вполне.

— Тогда я переоденусь, пообедаю и приду.

— Вы рядом живете? — удивился хозяин.

— Я живу в избушке, около въезда в Долину.

— А, в этом гнусном домишке, который мы собираемся сносить?

— Почему же гнусном? Очень милый домик. Я хотел его отделать, резьбой украсить, он бы замечательно вписался в общий вид Долины, можете мне поверить.

— Даже и не думайте напрасно время тратить, — хозяин улыбнулся и махнул рукой, — мы снесем его не сегодня-завтра. Так что вам надо поискать новое помещение для бытовки.

Илья подумал, что спорить сейчас бесполезно, но к разговору этому решил вернуться при первом же удобном случае. Дело не в том, что он оставался без пристанища в Долине, — он жалел избушку. Привык к ней, полюбил ее. И наивно считал своим домом. С тех пор, как он развелся с Ларой, у него не было своего дома. Того места, которое можно так назвать.

Илья рассеянно кивнул хозяину и вышел во двор. Смешно было думать, что кто-то из хозяев стройки послушает его доводы в пользу избушки. Смешно было рассчитывать на то, что он сможет жить в ней всегда. Это чужое имущество, и его владельцы вовсе не должны принимать в расчет его желания и потребности. Но все равно, как же было обидно!

Кольцов остался утрясать денежные вопросы с хозяином, а Илья направился в избушку. В кармане запел мобильник, он не глядя снял трубку и мрачно прорычал:

— Да.

— Привет, дядя! Чего такой злой? — прочирикала ему в ухо Танька, которой он неосторожно оставил номер телефона.

— Да нет, ничего. У тебя что-то случилось?

Илья, конечно, предупредил, чтобы звонила она только по делу, но несильно надеялся, будто она так и сделает. Не ошибся.

— Да нет, я так. Прикинь, Леха приходил…

— Ну и? Конфет принес?

— Не то слово! Прикинь, чупа-чупсов купил, штук десять, и нарциссов. Помятых, конечно, но все же — цветочки! Я, собственно, только похвастаться хотела.

Илья хмыкнул себе под нос — конфеты он представлял себе по-другому. Но чего ожидать от неотесанного Лехи? И так большой прогресс.

Он поднялся на крыльцо, открыл дверь в избушку и остановился. Неужели и вправду снесут? Вот этот чудесный домик из бревен, отсвечивающих тусклым свинцовым блеском? С крышей, крытой гонтом? Он провел рукой по теплому, нагретому солнцем дереву, словно погладил. Переехать в безликий вагончик, где не будет теплой печки и Печника, который по ночам топает маленькими ножками по столу. Где вместо окошек, отделанных резными наличниками, будут «проемы», закрытые стеклопакетами. Хорошо если стеклопакетами, как у соседей, а то ведь и шатающимся стеклом, сквозь которое дует ветер.

Он покачал головой и вошел внутрь.

Судя по крепкому запаху перегара, Кольцов не соврал. Мишка валялся на лавке в столовой (видно, сил добраться до кровати ему не хватило) и громко храпел. На дощатом, плохо оструганном столе рядом с ним стояла початая бутылка «Столичной».

Илья понимал, что нет никакого смысла его будить и что-то выговаривать — Мишка все равно не вспомнит ни слова, когда протрезвеет. Но высказаться сильно хотелось. Еще сильней хотелось шарахнуть Мишку мордой об стол.

— А ну просыпайся, падла! — Илья дернул Мишку за ногу в грязном ботинке.

Мишка издал долгий, мучительный стон.

— Вставай, зараза! Я пятьдесят баксов за твою кодировку всего неделю назад заплатил! Какого ты опять нажрался-то?

Мишка шумно, со всхлипом, вздохнул и сел, опустив ноги на пол. Глаза его были безумными, но он пытался придать лицу осмысленное выражение. А может, попросту хотел сфокусировать взгляд на «Столичной».

— Илюха… — заговорил он хрипло. — Болото. Кругом болото. Сыро, холодно. Дома провалились, сгнили все. Деревьев не осталось. Как жить, Илюха?

— В окно глянь, болезный, — Илья похлопал его по плечу. — До белочки-то еще неделю пить надо.

— Говорю тебе: болото кругом. Гниет. Как нарыв, изнутри гниет. Страшно.

Илья внезапно вспомнил, что снилось ему перед рассветом. Ясный, осязаемый сон. Сапоги проваливаются в вонючую жижу, под рукой ломается тонкий ствол гнилого деревца… Как нарыв, действительно — нарыв. Потому что внутри происходит нечто, медленно нарастает напряжение, как будто рано или поздно случится страшное.

— Ладно, — махнул он рукой, — спи себе, зараза.

— Илюха, как жить-то будем? — Мишкин взгляд в итоге сфокусировался. — На болоте жить нельзя.

— Да нету болота, приснилось тебе. В окошко посмотри. Солнце светит, листики распускаются.

— Значит, будет. Случилось что-то, Илюха, точно тебе говорю. Кастрюли гнутые на земле валяются, тарелки битые. Телевизор с разбитым экраном. Нету избушки нашей… гусеницы… домики твои раздавленные… Жалко домики…

Мишка всхлипнул сопливо, так что стало его жаль. Приснился сон плохой человеку, а он спьяну и понять не может, что это сон.

— Да вон же они, домики-то! — Илья махнул рукой на полку над столом. — И кастрюли на месте, и телевизор стоит. Приснилось тебе.

Было у Ильи увлечение — клеил он дома из спичек. Все дома, которые рубил, в спичках воспроизводил, и другие, которые понравились. Фотографировал со всех сторон понравившийся дом, а потом собирал и на полку ставил. Модели своих срубов всегда в двух экземплярах делал — дарил хозяевам, это очень людям нравилось. Оба огромных терема из Долины он тоже склеил дважды. Так они пока и стояли на полке, вместе с сотней других спичечных моделей.

— Нет, Илюха, что-то случилось. Гусеницы, гусеницы… Железные, грязные…

Чует ведь, алкоголик несчастный… И откуда только? Ведь Илья еще слова ему не сказал.

— Может, не будешь пить сегодня больше, а? Я ребенка вечером привезу.

— Не буду, не буду. Вот похмелюсь только, и больше не буду.

Илья снова махнул рукой — бесполезно. Вот похмелится, проспится, еще раз похмелится, и так до бесконечности. Глядя на Мишку с Володькой, он дал зарок: по утрам ничем здоровье не поправлять, не пить даже пива — слишком хорошо рассмотрел, чем это заканчивается. Институтские друзья, с которыми он выпивал время от времени, удивлялись, иногда и обижались, что он отказывается пить два дня подряд, но потом привыкли, смирились, как и со всеми остальными его чудачествами. Правда, обычно они Илью с утра и не видели. Как-то само собой получалось, что под конец пьянки обязательно находилась какая-нибудь симпатичная (в ту минуту) особа, которой он был небезразличен.

Трезвым женщин Илья слегка побаивался, они живо напоминали ему семейную жизнь, Лару, мучительный, затянувшийся и все же свершившийся разрыв. Но, на его счастье, большинство из них не стремились к долгим отношениям. Рекордный срок общения с одной и той же дамой за последние пять лет составлял всего один месяц. Да и кому нужен плотник без жилья, обремененный алиментами и пожилыми родителями? Одного обаяния для серьезных отношений маловато, а сам Илья не очень-то хотел связывать себя чем-нибудь бо́льшим, чем случайные короткие романы.

Мишка нетвердой рукой потянулся к «Столичной», с трудом отвинтил пробку и вылил в кружку все, что оставалось в бутылке.

— Тебе не многовато для опохмела? — с сомнением спросил его Илья.

Мишка покачал головой, не столько отвечая на вопрос, сколько содрогаясь от предстоящего возлияния, и выпил водку шумными крупными глотками.

— Ну-ну, — проворчал Илья.

Мишка кашлянул, прикрывая рукой рот, — лекарство просилось наружу. И как раз в этот трудный для него миг в избушку вошел Кольцов, огласив кухню длинной матерной тирадой.

— Нет, ну бывает же западло! — закончил он ее вполне мирно. — Вот скажи мне, Илюха, пока нас хозяева не слышат, как тебе удалось так быстро Залесского вокруг пальца обвести? Он ведь даже заплатить согласился за твою работу. Половину, правда, но все же! Я ж ни на что не рассчитывал.

— Да не обводил я его вокруг пальца, это по твоей части! — удивился Илья. — Я все как есть ему сказал.

— Ладно, — Кольцов качнул головой, — запишем в загадки. А ты чего, из-за избушки расстроился?

Илья пожал плечами.

— Да не бери в голову! Я с них вагончик стрясу, не хуже, чем у водопроводчиков. Со стеклопакетами! И не бойся, это он только так сказал, что не сегодня-завтра. У них там проблемы возникли. Избушка-то Залесскому не принадлежит, там шесть соток в чью-то собственность оформлены были еще лет тридцать назад. Так что пока они хозяина найдут да пока выкупят — до конца лета продержимся.

Илья поднял брови. Вот так номер! Это он два года жил в чьем-то доме? Может, поговорить с хозяином? В конце концов, у него есть кое-какие деньги… Впрочем, это бесполезно. Хозяева Долины все равно предложат больше. Да и смешно рассчитывать, что в таком месте, где до газа и водопровода десять метров, можно за пять штук зеленых участок с домом купить. Тут одна сотка в три раза дороже стоит.

Мишка смачно рыгнул, и Кольцов наконец обратил на него внимание:

— А ты что, опять водку жрешь? Дом надо добивать, через неделю кровельщики приезжают. Илюха, что ли, бревна будет строгать?

— Я — все, — Мишка гордо поднял голову, — с завтрашнего дня — на работу. Честное слово!

— А то я не знаю твоего честного слова, — пробормотал Кольцов. — Завтра тебе «шаман» потребуется. Я платить не буду!

— Не, я сам, — Мишка испуганно замотал головой, — я теперь без детокса, сам выхожу.

Кольцов вопросительно глянул на Илью.

— Не-а, — Илья покачал головой, — это он только храбрится, дней пять попьет и доктора запросит. Ну, на шестой день он меня разжалобит, и я заплачу́. Тогда он с чистой совестью дальше пить будет.

— А ты не жалобись, — фыркнул Кольцов, — нечего на него деньги тратить.

Сережка был совершенно счастлив и, разумеется, возбужден. В электричке он ни секунды не сидел на месте, хотя и изображал взрослого парня, серьезно смотрящего на мир. Даже делал вид, что читает книжку, которую Илья прихватил ему в дорогу.

Они сошли на станции, когда начинало темнеть. Чтобы поубавить его пыл, Илья предложил прогуляться. Единственным местом, прельстившим Сережку в качестве альтернативы избушке с неприлично храпящим Мишкой, оказалось кладбище. От электрички до кладбища было около полутора часов пешком, а оттуда до избушки — еще минут сорок пять. Илья надеялся, что большая прогулка по свежему воздуху для ребенка закончится крепким здоровым сном.

Но он просчитался. Рассказав не менее двадцати длинных страшных историй про покойников, Илья на подходе к избушке падал с ног от усталости, Сережка же готов был пройти еще столько же. Рассказы про покойников сына только будоражили. Ворвавшись в избушку, мальчишка отказался ужинать, прилип носом к окну в спальне и долго высматривал там мертвецов, со всех сторон окруживших домик.

— Щас, так они и придут! — ухмыльнулся Илья. — Жди дольше!

— Это почему это?

— Потому что покойники не появляются там, где свет горит. Вот ляжешь под одеяло, свет погасим, я усну — тут-то они тобой и займутся.

— Да я все равно не боюсь! — усмехался в ответ Сережка.

— Ага. Вот и не смей меня будить.

— И не подумаю даже.

— Вот и отлично.

Илья насильно затолкал в ребенка вермишель с сосисками, надеясь, что от этого он будет лучше спать. Но, засыпая, слышал, как Сережка ворочается в постели — ужин не помог. Да и сам он уснул не сразу, счастливо замирая от близкого присутствия сына, предвкушая завтрашнюю рыбалку и придумывая, какие истории расскажет мальчишке на следующий день. А потом вспомнил о том, что хозяева Долины собираются сносить избушку, и от его хорошего настроения не осталось и следа. Неужели? Он на секунду представил себе день, когда ему придется собрать вещи и уйти отсюда навсегда. В вагончик со стеклопакетами. Не объяснять же кому-то, что он так привык к ней, что начал считать своим домом…

Среди ночи его разбудил тихий Сережкин шепот:

— Папа! Папа, ты спишь?

Сперва Илья вскочил — по привычке, появившейся во времена Сережкиного младенчества. Но, проснувшись окончательно, опомнился и откинулся на подушку:

— Ну?

— Папа, там волк… — тихо, извиняясь, сообщил Сережка.

— Серый, ты чего? — Илья чуть не рассмеялся. — У нас на сегодня покойники запланированы, какой волк? По-моему, волки должны были закончиться во времена Красной Шапочки.

— Пап, я серьезно. Там волк, на улице.

— Волков не бывает, — Илья демонстративно повернулся к стенке.

— Это покойников не бывает. А волк есть, самый настоящий. Я отлить пошел, на улицу, а он там стоит и рычит. И глаза у него светятся.

Из столовой раздавался смачный Мишкин храп.

— Это дядя Миша храпит, а не волк рычит. Говорю тебе, волков не бывает.

— Пошли посмотришь сам, если мне не веришь! — Сережка оскорбился.

Илья недовольно поднялся. Наверное, со страшными историями он перебрал. Но все равно, для волков и Красных Шапочек поздновато. Не четыре года, одиннадцать — Сережка совсем взрослый парень.

Ночь стояла холодная, несмотря на теплый по-летнему апрель, но одеваться было лень. Илья вслед за Сережкой вышел на крыльцо, в чем был — в трусах, майке и босиком. Сережка тоже не утруждал себя поиском кроссовок в темноте, но Илья не стал занудствовать, пять минут босиком ребенку не повредят.

— Ну? — мрачно спросил он. Никакого волка поблизости не наблюдалось.

— Он был, он вот там стоял, — мальчишка показал рукой на ближайшее дерево.

— Ладно, согласен. Был волк. Он меня испугался и ушел. По-быстрому иди писать, и ложимся спать, холодина же.

Присутствие отца прибавило Сережке смелости. Он спустился с крыльца без страха, даже по сторонам не осмотрелся. Ступать босиком по щебенке, рассыпанной перед входом, ему было трудно, но он мужественно отошел на несколько шагов. Илья зевнул, и тут взгляд его уперся в два горящих в темноте глаза. Глаза смотрели на Сережку сбоку, мальчик видеть их не мог, продолжая осторожно ступать по дорожке все дальше от крыльца. Вокруг блеснувших глаз Илья то ли разглядел, то ли угадал темный силуэт огромного зверя.

Он слетел с крыльца и в два прыжка нагнал ребенка — как раз в ту секунду, когда зверь, издав жуткий рык, кинулся в атаку. Илья, прикрыв Сережку, наугад ударил прыгнувшего зверя и почти не промахнулся — кулак врезался в оскаленные зубы и отшвырнул того в сторону.

— Двигаем назад, к крыльцу, — успел он крикнуть ребенку, — от меня не отходи.

Сопротивление только разозлило зверя: он бросился снова, на этот раз ухватив Илью за левое запястье. Это дало возможность вмазать со всей дури ему в глаз: хищная тварь завизжала и разжала зубы. А с противоположной стороны уже слышался рык второго зверя — Илья растерялся, не зная, с какой стороны прикрывать Сережку. Их что, целая стая?

Второй зверь оказался мельче первого, но куда проворней. Илья не попал кулаком в морду, зато животное исхитрилось и рвануло зубами правый локоть. И тут же кинулось снова. Тем временем большой зверь оклемался, ощерился и издал рык, похожий на львиный.

Илья мельком огляделся: толстая сосна стояла в двух шагах от Сережкиной спины, до нее было гораздо ближе, чем до крыльца. По крайней мере, прикрывать мальчишку надо будет только с одной стороны. Оба зверя кидались и кидались, Илья молотил кулаками, и не было времени обращать внимание на разящие клыки.

И они отступили! Тяжелый зверь, получивший в нос, пришел в себя, встряхнулся, но напасть снова не осмелился: остановился в двух шагах и низко, зычно залаял. Илья едва не расхохотался: он ведь и вправду чуть не поверил в то, что это волки. Мысль о том, что это собаки, всего лишь собаки, придала силы и уверенности в себе.

Глаза попривыкли к темноте, и Илья разглядел нападавших получше: псы были здоровые, один очень массивный, с толстыми лапами, второй — мельче и тоньше в кости. По-видимому, здоровый — это кобель, а ловкая — сука.

Он выдохнул, не очень-то расслабляясь. Звери рычали, лаяли и щерили морды — зрелище было жуткое. Илья попробовал сделать шаг им навстречу, но то ли шаг оказался не слишком уверенным, то ли собаки были столь отважны, только они не отступили, а подались вперед, еще сильней захлебываясь злостью.

Илья присмотрелся повнимательней: вроде как на собаках были ошейники. Может, и хозяева рядом?

— Эй, — крикнул он не очень уверенно, — чьи песики?

Никто, понятно, не отозвался. Зато собакам крик его не понравился, они приблизились на полшага, демонстрируя серьезные намерения. Илья разглядел, что уши у них круглые, как у медведей, скорей всего купированные. Неужели кавказцы? Не похожи, да и мелковаты. Против двух кавказцев даже тренированный человек бессилен, а Илья без труда отбился от обоих. Может, выродки какие? Смесь пекинеса с волкодавом?

— Сына, ты не замерз? — спросил Илья, перекрикивая собачий лай, и потрогал Сережку рукой.

— Не пока, — выдавил парень.

— А я начинаю замерзать… Что делать-то будем?

— Не знаю…

Нет, ну не кричать же? Если хозяин у этих тварей есть, то он их услышит и без криков — лают они на всю Долину. Конечно, встречаются сумасшедшие, которые таким образом собак на человека притравливают, обучают, так сказать, в боевой обстановке. Но скорей всего кто-то неосторожно выпустил зверей на волю, побегать, порезвиться. Вот они и резвятся. И где их дом, неизвестно. И хозяин их может преспокойно спать в теплой постели.

— Надо к крыльцу двигаться, — крикнул он Сережке. — Осторожно только, медленно. Не испугаешься?

— Нет, — Сережка гордо хлюпнул носом.

— От меня ни на полшага не отходи.

— Хорошо.

— И спиной к ним не поворачивайся, в случае чего руками прикрывайся.

— Ага, — в голосе сына особой готовности прикрываться руками не чувствовалось.

Илья чуть сдвинулся в сторону. Совсем немного. Сережка прижался к нему сзади, цепляясь за майку, — собаки прошляпили это движение. Илья постоял и слегка подвинулся еще. На этот раз от собак движение не ускользнуло, но в атаку пойти они не решились.

Позади остались еще несколько шагов. Тело онемело от холода, ноги ломило, Илья не чувствовал даже острых камней под босыми пятками. Ребенок запросто простудится от таких испытаний. Собаки не унимались — им нравилась эта веселая игра.

— Сережка, замерз? — крикнул Илья.

— Есть немного, — отозвался сын.

— Еще чуть-чуть.

И когда Илья хотел снова сдвинуться в сторону, ему в лицо ударил свет мощного фонарика.

— Азат! Айша! — услышал Илья спокойный женский голос.

Ну наконец-то! Он прикрыл рукой лицо, прячась от света, но так и не разглядел хозяйки собак.

— Ко мне! — скомандовала женщина.

Илья расслабился и хотел повернуться к Сережке, но собаки и не подумали повиноваться. Скорей наоборот, присутствие хозяйки их еще больше раззадорило.

— Я кому сказала! — прикрикнула невидимая женщина. Но и это на собак впечатления не произвело. Свет фонарика начал приближаться — хозяйка подошла поближе, видимо собираясь взять зверей за ошейники. Фонарик она опустила ниже, теперь он не светил Илье в лицо, но свет ослепил его, и ничего, кроме того, что фонарик высвечивал из темноты, он увидеть не мог. Обе псины были черные с белыми пятнами, не только с купированными ушами, но и с куцыми хвостами.

Стоило хозяйке приблизиться, кобель, вместо того чтобы послушаться, перестал лаять, повернулся к ней и обнажил клыки с серьезным, угрожающим рыком. Сука тоже замолчала и подозрительно покосилась на кобеля.

— Это что такое? — женщина от негодования отступила на шаг. Кобель, обрадованный неожиданным успехом, шагнул в ее сторону, и рык его стал еще более уверенным. Вслед за ним к хозяйке повернулась и сука, и вовсе не для того, чтобы демонстрировать любовь и радость.

Илья слегка растерялся. Ничего себе собачки… Но, учитывая, что обе твари не смотрят в его сторону, обернулся, подхватил Сережку под мышки и в один прыжок оказался на ступеньках крыльца. Сука повернулась было к нему, но передумала: ее больше занимало противостояние кобеля и ее хозяйки.

— Быстро за дверь, — Илья подтолкнул Сережку вперед и вверх и повернулся обратно к собакам.

— Азат, это как называется? — в голосе женщины уже не было прежней уверенности. Фонарик в ее руке дрогнул. Кобель ответил на ее слова новым рыком.

— Вам помочь? — вежливо поинтересовался Илья, не сходя со ступенек крыльца.

Женщина направила фонарик ему в лицо, отчего Илье снова пришлось прикрыться рукой.

— Я справлюсь сама, — с достоинством ответила она, убирая свет.

— Мне так не кажется, — усмехнулся Илья. — Не двигайтесь, я сейчас подойду.

Он с трудом переставил застывшие ноги на щебенку перед крыльцом.

— Они еще щенки, — отозвалась женщина недовольно, — я разберусь с ними сама.

Видимо, она шевельнулась, потому что кобель гавкнул и щелкнул зубами. Фонарик в ее руке дрогнул сильней, и она снова отступила на шаг. Сука зарычала вслед за ним.

— Ничего себе щеночки, — Илья сделал два шага в сторону собак. — Какого черта вы их отпускаете, если они вас не слушают? Они ребенка чуть не покусали.

— Я их не отпускала! — фыркнула женщина.

— Ага, я их отпустил, — Илья едва успел отдернуть руку, когда шустрая сука повернулась к нему и хотела цапнуть. Но он исхитрился, ухватил ее за ошейник и слегка придушил, обернув ошейник вокруг ладони. Сука попыталась освободиться и захрипела с подвизгиванием. Кобель, увидев, что на его подружку напали, оставил хозяйку в покое и ринулся суке на выручку. Илья прикрылся телом собаки как щитом, развернув ее боком к кобелю и продолжая все туже закручивать ошейник на руке. Сука — ерунда, справиться бы с кобелем. Щеночки!

Кобель сопротивлялся долго и, уже схваченный за ошейник и придушенный, исхитрился оставить на руке Ильи сквозную дырку от двух сомкнувшихся клыков — верхнего и нижнего. Ощущение было такое, что руку проткнули дыроколом. Наверное, выругался Илья не очень прилично, потому что услышал, как возмущенно фыркнула хозяйка. Придушенный зверь потихоньку слабел, движения его стали вялыми — он готов был сдаться. Еще немного, и глаза его закатились.

— Вы убьете собаку, — равнодушно констатировала хозяйка.

Илья пропустил мимо ушей ее слова, сосчитал до десяти, а потом чуть ослабил удавку. Едва воздух пошел псу в глотку, он снова рванулся и клацнул зубами. Илья опять зажал его шею и придавил голову к земле. Пес тут же расслабился и прикинулся мертвым.

— Ну что? — злорадно спросил у него Илья. — Хватит?

Сука лежала рядом ни жива ни мертва — зажмурив глаза и прижав уши. Илья позволил кобелю вдохнуть — на этот раз он вырываться не стал, продолжая лежать не шевелясь.

— Вот и отлично, — Илья встал на колени, слегка опираясь на обеих собак, — поднимаемся потихоньку.

— Им всего по семь месяцев, — сообщила хозяйка, — их еще рано обучать.

— Ерунда, — прорычал Илья, поднимаясь на ноги и дергая за собой пса, — куда их вести?

— Как куда? На участок, конечно!

Она снова посветила ему в лицо фонариком, только руки у него были заняты, поэтому он поморщился и отвернулся в сторону. Фонарик она тут же опустила ниже, и только тут Илья сообразил, что стоит перед незнакомой женщиной в семейных трусах и неприличной вытянутой майке. Но вместо того, чтобы отвести от него луч света, она нарочно задержала фонарик, как будто хотела его получше рассмотреть. Он же ее не видел, и это вывело из себя еще сильней.

— На какой участок? — раздраженно спросил Илья, не зная, как заставить ее убрать свет.

— Здесь что, много участков застроено? — невозмутимо спросила она в ответ.

Ба, да это жена хозяина дома, в котором упала балка, первые жильцы Долины! Вот угораздило!

— Светите, пожалуйста, не на меня, а вперед. Я босиком и не вижу, куда идти.

Женщина все же повернула фонарик на дорожку, но в темноте Илье показалось, что она недовольно дернула плечами.

— Пап! — тут же услышал он с крыльца.

Он оглянулся, но после яркого света ничего на крыльце не увидел.

— Ты оделся? — спросил Илья: он бы предпочел, чтобы Сережка сидел в теплой избушке, а лучше всего — лежал под одеялом.

— Да, пап, я тебе кроссовки несу.

— Спасибо, сына. Это очень кстати. Только не подходи близко, поставь их на дорожку.

— Хорошо, — немедленно согласился ребенок, сбегая с крыльца.

Хозяйка собак не преминула осветить и Сережку, тщательно обходившего суку с прижатыми ушами. Он действительно нормально оделся, даже куртку застегнул. Не иначе сильно промерз! Если ребенок простудится, Лара его никогда в Долину с ночевкой не отпустит.

Руки были заняты, и надеть кроссовки как следует не удалось — пришлось идти, сминая пятку, с развязанными шнурками. Но это показалось Илье значительно лучшим, чем шлепать босиком по острым камням.

— Пап, можно я пойду с вами? — спросил Сережка.

— Пошли, — согласился Илья, — только близко к собакам не подходи.

Он подумал, что с сыном будет чувствовать себя не так неловко в присутствии этой уверенной женщины, да и идти было недалеко.

— Я дядю Мишу будил, но он так и не проснулся…

— Да где ж ему проснуться! — хохотнул Илья.

Когда повернули на асфальт, Илья увидел, что участок ярко освещен прожекторами с трех сторон. Света было достаточно, чтобы он смог разглядеть очертания фигуры хозяйки: рослая, наверное выше него, очень стройная — ну просто модель. Женщина шла, откинув плечи и грациозно выкидывая вперед ноги, как будто по подиуму.

Илья мрачно взглянул на свои шаркавшие по асфальту кроссовки.

Чем ближе они подходили к участку, тем светлее становилось вокруг и тем лучше Илья мог рассмотреть незнакомку. Нет сомнений, это была очень красивая женщина, на нее хотелось смотреть и смотреть, а с другой стороны, невыносимо раздражала сложившаяся ситуация. В конце концов он не выдержал неловкости и спросил:

— Зачем же вы их выпускаете, щенков ваших? Не болонки ведь.

Женщина медленно повернула голову в его сторону, смерила взглядом и ответила, презрительно приподняв губу:

— Я же сказала, что их не выпускала.

— Но кто-то же их выпустил, разве нет?

— Я так думаю, это кто-то из ваших пошутил. Когда я выходила, калитка была открыта, а я сама закрывала ее перед тем, как уйти спать. Не запирала, но собаки сами ее открыть не могли.

Она снова дернула плечом, словно хотела скинуть с себя что-то неприятное.

— Нас тут всего трое: мы с Сережкой и Мишка. Только Мишка спит беспробудно, ему до вашей калитки дела нет. А я, знаете, не сумасшедший.

— Ребенок мог пошутить, — невозмутимо пожала она плечами.

Сережка поспешил вмешаться:

— Я что, по-вашему, встал среди ночи и пошел ваших собак выпускать? Я тоже не сумасшедший!

Они подошли к распахнутой калитке, и женщина изящно повела рукой, пропуская его вперед. Илья вышел на ярко освещенный участок и тут же справа от себя увидел вольер, где, видимо, следовало запереть собак. Дверь в вольер оставалась открытой.

— Папа! — крикнул Сережка, который зашел в калитку последним. — У тебя кровь!

В вольере Илья не без опаски выпустил сперва суку, а потом и кобеля. Но, похоже, звери смирились со своей участью, поэтому никаких попыток напасть или сбежать не сделали. Он с радостью захлопнул за собой дверь и задвинул широкий засов.

— Папка! — Сережка кинулся к нему и повис на шее. — Ты такой крутой!

— Да ладно, — смущенно пробормотал Илья, хлопая Сережку по плечу.

— Вы испортите его курточку, — поджала губы незнакомка.

Илья взглянул на руку и отодвинул ее подальше от Сережки — кое-где кровь уже запеклась, но все равно еще капала на землю. По дороге он этого не замечал, а теперь почувствовал, что искусанные руки ноют, особенно если опустить их вниз. И замерз он до того, что вот-вот начнут стучать зубы.

— Пожалуй, нам пора, — сказал он себе под нос, отстраняя Сережку.

— Может быть, вас перевязать? — женщина чуть наклонила голову и посмотрела на него вопросительно.

— Нет, спасибо, — ответил Илья, подталкивая Сережку к калитке, — я как-нибудь сам. До свидания.

В воскресенье Ника поднялась довольно поздно и посмотрела в зеркало с испугом — от нервотрепки прошедшего дня и бессонной ночи лицо побледнело и осунулось, под глазами залегли тени.

Прошлой ночью она долго не могла уснуть. Едва сон брал ее в свои объятья, ей тут же являлись мутные желтые кошачьи глаза на окровавленной оскаленной морде. В ее кошмаре мертвый зверек вставал на ноги, заходил в гостиную, уверенно поднимался по лестнице, лапой открывал дверь в ее спальню и прыгал ей на грудь. А она не могла шевельнуться, чтобы сбросить его с одеяла. И только когда он холодным носом начинал тереться об ее лицо, она в ужасе просыпалась и долго старалась прийти в себя, не понимая, где сон, а где реальность. Так повторялось несколько раз, пока Ника не решила встать и проветриться.

Она накинула шелковый халатик и вышла на балкон.

Ночь была свежей, даже холодной, лес, стеной стоявший за забором, в темноте показался ей зловещим и живым. Она вспомнила, как кот незадолго до своей гибели рычал и всматривался в его глубину. Нехоженый, дикий, страшный лес.

Из темноты на нее смотрело нечто. Ника внезапно почувствовала себя беззащитной, маленькой, одинокой и беспомощной. Ей захотелось спрятаться, залезть под одеяло, накрыться с головой и оставить включенным свет, но взгляд из леса приковал к себе, она не могла решиться уйти с балкона. Казалось, стоит ей только развернуться к лесу спиной, как что-то огромное и темное кинется ей на плечи, уронит, раздавит, вопьется в шею острыми длинными зубами, пахнет в лицо холодным смрадным дыханием…

Ника передернула плечами: пережитый стресс все же не прошел для нее даром. Надо спуститься в кухню, выпить чего-нибудь успокоительного и наконец уснуть.

Но когда она повернулась и хотела шагнуть с балкона в комнату, то услышала грозный лай своих собак. И лаяли они не во дворе — гораздо дальше от дома. Ника насторожилась: только не хватало, чтобы злобные псы покусали какого-нибудь одинокого прохожего! Неприятностей после этого не оберешься!

Была надежда, что псы загнали на дерево белку или кошку, поэтому и тявкают. Но собаки слишком опасны, чтобы Ника могла спокойно улечься обратно в постель. Взялся за гуж — не говори, что не дюж! Если ей так захотелось иметь у себя во дворе крутых злобных охранников, то теперь придется за это расплачиваться.

Она вернулась в спальню и оделась, прислушиваясь, не прекратится ли лай. Нет, лай если и смолкал на несколько секунд, то вскоре начинался снова.

Несмотря на включенные во дворе прожектора и мощный фонарик, идти ночью по Долине было тревожно, и близость собственных собак нисколько не придавала уверенности в себе. Когда же Ника увидела впереди почерневший уродливый домишко и поняла, что собаки облаивают что-то у его крыльца, она совсем струсила. Настолько, что мурашки пробежали по спине. Днем домишко выглядел всего лишь неэстетичным, даже омерзительным, в темноте же производил впечатление гнетущее. Ника вновь представила себе чешуйчатую птичью ногу, спрятавшуюся под землей, и посветила фонариком в окна избушки. Ей показалось, что в окне мелькнул чей-то силуэт, а потом она явственно разглядела бледное узкое лицо, неотрывно глядевшее на нее из-за стекла. Интересно, кто это может быть? Неужели в домике кто-то живет?

Она поспешно отвела луч фонарика от окна.

Ее надеждам на белку или кошку не суждено было сбыться. Наоборот, подтвердились самые худшие ее опасения! Она нашла собак лучом света и увидела лохматого мужчину в трусах, прикрывавшего собой ребенка. Похоже, мужчине от собак уже досталось — руки у него перепачкались в крови. Что эти люди делают здесь среди ночи? Да еще и в таком виде, как будто только вылезли из постели?

Предположим, мужчина может быть одним из рабочих, но откуда тогда ребенок? И неужели рабочие ночуют здесь, в этом отвратительном и пугающем домике?

Ника попробовала отозвать собак, но возбужденные, разгоряченные звери и не думали слушаться! А ведь ее предупреждали, что эти собаки неуправляемы. И возраст у них такой, когда они пробуют свои силы.

Ника нисколько не сомневалась, что сможет заставить их подчиниться. Она была уверена, что воля и невозмутимость сделают свое дело лучше, чем крики и физическое воздействие, хотя инструктор и говорил, будто такие собаки понимают только жестокую расправу. Но она и не представляла себе, каким страшным мог быть ее пес!

Если бы этот рабочий не влез со своим желанием помочь, Ника бы, бесспорно, смогла взять себя в руки и доказать собакам, кто здесь хозяйка. Но, признаться, в ту минуту она была ему даже благодарна. И судя по его поведению, он не собирался устраивать скандал, что тоже сильно ее обрадовало, хотя и удивило. Обычно люди такого сорта стараются выжать из ситуации как можно больше денег. Она всерьез подозревала, что рабочий мог открыть калитку и выпустить собак именно с этой целью, и тот сильно озадачил ее, когда ограничился лишь недовольным брюзжанием.

Как бы там ни было, после того как собак препроводили в вольер и Ника вернулась в постель, заснула она легко и проспала до самого утра без всяких тревог и кошмаров. И только утром подумала, что поступила опрометчиво, позволив этому рабочему расправиться со своими псами: стоило разобраться с ними самой. И чего он сунулся? Она разве просила его об этом? Нет, ну каков! Были бы собаки чуть-чуть постарше, ему бы никогда не удалось так легко с ними совладать. Интересно, любой мужчина может так легко с ними справиться? Неужели она напрасно обольщается, будто собак вполне достаточно для охраны дома? Этот, во всяком случае, не показался ей очень крутым. Хотя, надо отдать ему должное, на Нику он произвел впечатление. Не столько силой, сколько отвагой. Алексей, разбираясь с псами, надевал на них намордники и никогда не пытался справиться сразу с обоими.

Ника привела в порядок лицо — она и дома должна выглядеть красивой, несмотря на то, что видит ее только Надежда Васильевна. Тени под глазами все равно остались заметными, и Ника решила вечером лечь пораньше, чтобы к завтрашнему дню прийти в норму.

Как бы ни был ужасен вчерашний день, она не собиралась предаваться унынию. Разве не мечтала она о работе в уютном кабинете с видом на Долину? Сколько раз она представляла себе, как усядется в кресло перед компьютером и в окне, вместо каменных стен, увидит деревья и проблеск реки между ними? Люська правильно сказала: кажется, будто она одна на много километров, никто не потревожит ее здесь, никаких посторонних звуков, вместо шума машин — шелест листьев. И пусть воплощение ее мечты не будет омрачено никакими трагедиями.

Ника так долго ждала этого дня, что направилась в кабинет сразу, решив позавтракать позже. Да и для фигуры это будет полезно. Она опасалась, что радостное возбуждение не позволит ей погрузиться в работу, но как только включила компьютер, перевод полетел вперед так быстро, как никогда. Она чувствовала странное вдохновение и потеряла счет времени, а когда взглянула на часы, выяснилось, что скоро пора обедать, а она еще не завтракала. Стоило пойти и попросить Надежду Васильевну сварить хотя бы кофе.

Ника потянулась блаженно — надо же, сбывались самые лучшие ее надежды. Здесь и вправду отлично работается! Замечательное место, замечательный дом, чудесный кабинет. Если бы не вчерашнее происшествие, можно было бы считать себя совсем счастливой. Она перечитала последний переведенный абзац и осталась вполне собой довольна: «Новость естественным образом повергла людей в уныние, и их завтрак имел довольно мрачное настроение. Поднимаясь по лестнице, Фред слышал раздававшиеся изнутри громкие звуки их разговора». У кого-то уныние, а у нее — бодрость и оптимизм!

Только тут Ника вспомнила: Алексей говорил о каком-то плотнике, который должен проверить дом, — если упала одна балка, может упасть и другая, и третья. Ника не собиралась вдаваться в технические подробности, но Алексей утверждал, будто произошел нелепый несчастный случай, и вины строителей в этом быть не может. Ника не очень-то в это поверила. Кто-то же должен нести ответственность за случившееся? Она с опаской глянула на потолок. Муж утверждал, что балки падать не будут, к ее приезду основные конструкции уже проверят. Но что помешает рабочим сказать, что все в порядке, даже если они обнаружат неисправность? Ведь если гнилых балок окажется несколько, всем станет очевидно: никакого несчастного случая не было, и называется это халатностью, преступной халатностью.

Ника сжала губы и с шумом отодвинула кресло от стола. Ну и где этот плотник, который должен проверять дом? Надо бы проконтролировать его работу, Алексей же пустил это на самотек, уехал и оставил ее одну, прекрасно зная, что она ничего в этом не понимает и не собирается понимать.

Ника вышла из кабинета и еще на лестнице услышала негромкий перестук молотков. Значит, плотники все же работают. Наверное, их впустила Надежда Васильевна и решила не тревожить ее такими пустяками. Ну и хорошо. Ника с отвращением представила, как, вместо того чтобы сидеть за переводом, будет присматривать за рабочими, и идея ей не понравилась. Пусть это останется на совести Алексея.

Она зашла в столовую и неожиданно вместо плотника увидела мальчика лет десяти-одиннадцати, который маленьким молоточком осторожно стучал по стене, двигаясь вдоль бревен в сторону кухни. Вот тебе раз! Вот это проверяющий! И после этого Алексей будет говорить, что ни одна балка больше не упадет? Нет, такого безобразия она и вообразить себе не могла! Ника задохнулась от возмущения и быстрыми шагами направилась в кухню, где слышался стук молотка потяжелее, — может, кто-нибудь из взрослых тут все-таки есть?

Она распахнула дверь и огляделась: рядом с выходом, у противоположной стены на корточках сидел ее вчерашний непрошеный помощник — рабочий, ночующий в почерневшем домишке. Обе руки у него были небрежно забинтованы. А мальчик, по-видимому, приходился ему сыном. Странно: ребенок выглядел хорошо и аккуратно одетым, чего не скажешь о его отце: засаленные джинсы и застиранная до дыр футболка. Волосы он, скорей всего, никогда не причесывал — они оставались такими же лохматыми, как и ночью.

Плотник поднялся, увидев Нику, и вежливо кивнул. Вид у него был смущенный, безусловно он понимал: без разрешения вести ребенка в чужой дом, да еще и доверять ему свою работу, выглядит верхом беспардонности. Ну что ж, она все равно сообщит ему, что думает по этому поводу.

— Добрый день. — Ника сжала губы и строго спросила: — А что ваш мальчик делает в столовой?

Плотник скромно пожал плечами, улыбнулся и тихо ответил:

— Здравствуйте. Ну, вообще-то он делает то же, что и я…

Ника не поняла смысла его улыбки, несомненно, обаятельной и располагающей к себе. Нет, никакое обаяние ему не поможет!

— А почему мальчик выполняет за вас вашу работу? Не думаю, что ребенок в состоянии выполнять работу взрослого человека. Боюсь, вам придется перепроверить столовую заново.

Улыбка медленно сползла с его лица, он снова пожал плечами и ответил:

— Я вполне ему доверяю. Не такая уж это сложная работа.

— Вы ему, может, и доверяете, а я нет, — отрезала Ника. — Жить здесь мне, так что извольте после того, как закончите простукивать кухню, вернуться к столовой. Мы вам платим и имеем полное право требовать качественной работы.

Вместо того чтобы извиниться и принять ее слова к сведению, плотник вскинул лицо, на котором резко обозначились скулы, и ответил жестко и безапелляционно:

— Я отвечаю за качество работы независимо от того, кому ее поручаю. Так что можете быть вполне в нем уверены.

Ника сначала опешила от его наглости. Что он себе позволяет? Да как он смеет ей возражать? Может быть, он не понял, кто она такая? Его дело — молча слушать ее распоряжения и скромно кивать!

— Что?! И вы говорите это после того, как я вчера собственными глазами видела, как от кота осталось мокрое место? Да это просто чудо, что бревном не убило никого из нас. Если бы балка задела кого-нибудь из людей, мы бы с вами сейчас разговаривали не здесь, а у прокурора в кабинете. И уверяю вас, разговор бы имел самые неприятные для вас последствия. И вообще, как вам в голову пришло пустить сюда ребенка? А если ему на голову что-нибудь упадет, кто будет за это отвечать? Я?

Плотник усмехнулся, качнул головой и спокойно ответил:

— Ну, на голову больше ничего не свалится, это я проверил вчера. А деньги мне платит мой работодатель, а не вы. Так что если вас что-то не устраивает — это к нему.

— Ах, к нему? — Ника задохнулась (ну что за наглец!). — Хорошо. Наверное, работодателю интересно будет узнать, кто вместо вас простукивает бревна.

— В отличие от вас, мой работодатель мне доверяет, — хмыкнул плотник.

— Боюсь, он перестанет вам доверять, когда я сообщу, кто здесь работает на самом деле, — прошипела Ника. — И вообще, перестаньте пререкаться и делайте то, что я вам говорю.

— Ну, доверять он мне, предположим, не перестанет, — насмешливо ответил рабочий, — мне поручено проверить дом на наличие жучка — я сделаю это так, как считаю нужным. Если вам покажется, что я сделал это недостаточно добросовестно, можете вызвать еще кого-нибудь, перепроверить. Только, честное слово, это будет напрасной тратой денег.

Нет, что он себе позволяет? Как он смеет говорить с ней подобным тоном? Да Алексею стоит пальцем шевельнуть, и он вылетит с работы в тот же день!

— Мне никогда ничего не кажется, — твердо сказала Ника, стараясь не выдать своего возмущения. — И если вы лично не простучите столовую, я немедленно позвоню мужу и сообщу ему, что здесь происходит. Будьте уверены, после этого у вашего работодателя будут большие проблемы, а про вас и говорить нечего.

Плотник нисколько не испугался и опять пожал плечами:

— Я не боюсь проблем. Даже очень больших. Я привык отвечать за свою работу, но никто не будет указывать мне, как ее лучше сделать. Вы напрасно тратите время и нервы.

Ника шумно вздохнула, не в силах сдержать раздражения:

— Ах вот, значит, как? Никто вам не указ, даже те, кто вам платит. Хорошо. Я прямо сейчас звоню мужу, и тогда мы посмотрим, кто должен давать вам указания. И Алексей хорош — смотреть надо, кого нанимаешь. Сейчас я ему все выскажу…

Плотник пробурчал себе под нос:

— Ну-ну, давай, высказывай…

Ника кинула на него взгляд, полный презрения, вытащила мобильный и соединилась с Алексеем. Он как назло долго не снимал трубку, а плотник в это время ехидно смотрел на ее лицо и время от времени хмыкал. Ничего, она найдет способ с ним управиться! Скоро ему будет не до смеха!

Но Алексея, похоже, совсем не впечатлил рассказ Ники, он лишь устало вздохнул и попросил передать трубку плотнику. И тот не выглядел ни испуганным, ни смущенным, взял трубку и поздоровался. Ника не слышала, что говорит ему Алексей, и сильно об этом жалела: ей было любопытно, как ее муж решит подобную проблему.

— Я же говорил, что он будет мне помогать. Вот и помогает по мере возможностей, — благодушно сказал плотник Алексею и после паузы продолжил: — Я сам вчера проверил все ответственные места. Теперь просто жучка ищем… Совершенно верно, я за это ручаюсь… Давайте сделаем так. Я не могу лишить ребенка этой радости, пусть стучит. К тому же ему через полчаса это надоест. Я завтра перепроверю сам, когда он уедет, чтобы ваша жена была спокойна.

Ника недовольно скривила губы. Оказывается, Алексей не умеет ставить зарвавшихся рабочих на место! Этот плотник, видите ли, вместо того чтобы работать, предоставил ее дом своему ребенку в качестве игрушки! Он не может лишить ребенка радости! Она фыркнула, когда рабочий протянул ей мобильный со словами:

— Это вас.

Ника выхватила трубку у него из рук.

— Мы с ним вот на чем порешили: мальчик с полчаса с ним побудет, он вчера предупредил меня, что придет работать с сыном, у него же выходной сегодня официально. Ребенка девать некуда. А завтра с утречка он тебе столовую еще раз простучит, так что ты не волнуйся. У тебя что-нибудь еще ко мне есть? Давай все сразу выкладывай, а то я по горло занят.

Что ж, Алексей добился результата: столовая будет проверена. Только удовлетворения Ника почему-то не почувствовала. Впрочем, с мужем плотник говорил хоть и спокойно, без страха, но был достаточно корректен. Может, все же побаивается его? Вон как быстро согласился простучать столовую. Но почему-то эта мысль не показалась ей правдоподобной.

— Да ничего у меня больше нет, мне и этого хватило, — процедила она в трубку. — Только непонятно, зачем надо было закатывать такой скандал, мотать нервы мне и отвлекать тебя от работы. Вечером созвонимся. Целую.

Она положила трубку в карман, подняла голову и вышла из кухни, не удостоив плотника взглядом. Зарвавшийся наглец! Внутри все кипело, она чувствовала себя униженной, невзирая на то, что добилась желаемого. Он говорил с ней как… как с равной! Как будто не видел, кто есть он, а кто — она! Теперь непросто будет успокоиться и включиться в работу. К тому же она так и не сказала Надежде Васильевне, чтобы та принесла ей кофе.