Придорожная трава - 2

Часов в пять Ника благополучно забыла о происшедшем днем инциденте, хотя и нелегко было избавиться от неприятного осадка, который остался после него. Работалось ей, вопреки всему, отлично. Она успела перевести раза в полтора больше, чем всегда. Конечно, она никуда не торопилась — сроки не поджимали, — и работать, чтобы получить больше денег, ей, слава богу, не требовалось. Но превращаться в скучающую домохозяйку Ника не собиралась. Работа приносила ей удовлетворение и давала чувство уверенности в себе.

И надо же было спуститься в столовую именно в ту минуту, когда наглый плотник уходил! Ника не хотела с ним встречаться, а уж тем более говорить, но столкнулась с ним нос к носу в дверях гостиной. Он вытолкнул своего сына в прихожую и, несмотря на то что Ника собиралась пройти мимо, с вызовом сообщил:

— Я на сегодня закончил. Вы на ночь собачек как следует запирайте, если вам не трудно. До свидания.

Он уже хотел выйти, но Ника вспыхнула и не сумела смолчать:

— Это вы мне говорите? Ваше дело работать на совесть, а не давать мне указания в моем собственном доме.

Ей очень хотелось, чтобы он почувствовал наконец, где его место! И происшествие с собаками не дает ему права заноситься так высоко.

— Вот и держите собак в своем собственном доме, чтобы они не подходили к моему, — плотник кивнул, как будто прощался.

— А у вас здесь дом? — Ника подняла брови и ослепительно улыбнулась. — Не знала, что у меня появился такой приятный сосед. И когда же вы успели обзавестись недвижимостью?

Это слегка сбило с него спесь — он втянул голову в плечи и неуверенно пробормотал:

— Я здесь живу…

— Вы здесь живете, пока работаете, — Ника глянула на него сверху вниз, закрепляя победу, — и еще вопрос, как долго вы на этой работе задержитесь.

Но плотник нисколько не смутился, усмехнулся и покачал головой:

— Ну, на этот счет можете не беспокоиться, задержусь.

— А меня не беспокоит, останетесь вы здесь или нет, — фыркнула Ника, — единственное, что меня интересует, это чтоб в моем доме вы сделали все, что от вас требуется.

— Может, проще нанять кого-нибудь, кому вы доверяете? — плотник насмешливо поднял брови и наклонил голову. — И вопрос отпадет сам собой. Жаль, проблему с вашими собаками так просто разрешить не получится.

— Мои проблемы — не ваша забота, — сердито сказала Ника и почувствовала, что, сама того не желая, спорит с ним как с равным, вместо того чтобы указать ему на его место.

Плотник тихо засмеялся и на секунду приподнял руки, демонстрируя Нике бинты, сквозь которые местами просочилась кровь:

— К сожалению, ваши проблемы почему-то превращаются в мои.

— Никто ни от чего не застрахован. Что вы ко мне привязались? Боитесь за себя, боитесь за ребенка — уезжайте. Найдем кого-нибудь вместо вас.

— Того, кто собак не боится? — плотник снова наклонил голову и растянул губы в улыбке.

Нет, надо немедленно прекращать этот разговор! Иначе он и вправду подумает, что Ника воспринимает его всерьез.

— Вы закончили работу? Если да, то вы свободны. У вас, по-моему, выходной сегодня, а мне еще поработать надо.

Пока плотник подбирал слова для ответа, она успела выйти в столовую и захлопнула за собой дверь, давая понять, что говорить ей с ним не о чем.

В понедельник вечером, довольно поздно, в дверь избушки постучали. Илья никого не ждал в такой час, он в это время валялся на кровати и читал. Простукивать дом он закончил, жучка нигде не обнаружил и в который раз подивился тому, как же все-таки случилось упасть этой злосчастной балке. Хозяйка дома с красивым именем Вероника не сказала ему ни слова, отчего было обидно и как-то не по себе. А ведь еще как минимум два дня ему придется торчать в ее доме. Она притягивала его чем-то, вызывала жгучий и какой-то иррациональный интерес. Загадочная, надменная, холодная — как снежная королева. Ладно, он готов простить ей снобизм, граничащий с дурным воспитанием. Но зачем она на каждом шагу поминает избушку, которую вот-вот снесут? Да, он пробовал заговорить об этом с ее мужем, но ничего не добился, только поставил себя в дурацкое положение. Залесский лишь посмеялся над ним, не злобно, по-доброму так, снисходительно. Лучше бы он распустил пальцы и попытался поставить наглого плотника на место, тогда можно было бы ответить грубостью на грубость. А чем можно ответить на благосклонную улыбку?

Непросыхающий Мишка как всегда храпел на лавке в столовой. Пришлось встать и выйти навстречу гостям — Илья успел запереть двери на ночь.

На пороге стоял старик. Очень старый, столько не живут. Но особенный. Илья привык видеть стариков бедными, побитыми жизнью, непритязательными в еде и одежде. Этот же был одет в безупречный темный костюм, галстук, узкие вычищенные ботинки. На голове его сидела элегантная шляпа, а опирался он на зонтик-тросточку. Его редкие седые волосы, зачесанные назад, похоже, только что укладывал парикмахер. Илья попятился назад и пробормотал смущенно:

— Вам, простите, кого?

— Здравствуйте. Я хотел бы видеть Максимова Илью Анатольевича, — старик церемонно кивнул.

— Здравствуйте, — Илья вместо кивка на секунду втянул голову в плечи, — это я. Проходите, пожалуйста.

Ему стало очень неловко от того, что Мишка храпит на лавке в таком непрезентабельном виде.

— Вы никогда не спрашиваете незнакомцев, кто они такие и что им надо, когда они ночью вламываются к вам в дом? — поморщился старик и широко шагнул через порог, опираясь на трость.

— Если честно, то никогда, — хмыкнул Илья. — Наверное, вы сами мне объясните, зачем пришли, разве нет?

Старик улыбнулся и кивнул.

— Я могу присесть к столу?

— Конечно, — Илья смахнул с лавки на пол Мишкину грязную полотняную сумку, — если, конечно, не боитесь испачкать костюм…

— Нет, не боюсь, — улыбнулся старик, и лицо его вдруг осветилось и помолодело. И если до этого Илья чувствовал себя неловко, то после этой улыбки ему стало легко и комфортно, — и пусть вас не смущает ваш нетрезвый товарищ, я не ожидал увидеть ничего другого.

— Почему? — удивился Илья.

— Строители никогда не отличались трезвым образом жизни. К тому же я наводил о вас справки.

— Обо мне? Зачем? — Илья удивился еще больше.

— У меня к вам дело. Верней, предложение. Но перед тем как изложить его суть, мне бы хотелось задать вам несколько вопросов. Вы не возражаете?

Илья помотал головой.

— Тогда сядьте и предложите мне чаю, что ли… — старик снова улыбнулся. Удивительная улыбка — открытая и добрая.

— Конечно, — Илья потянулся к чайнику и щелкнул выключателем, — но у нас кружки только железные остались, остальные перебили.

— Ничего, — старик закусил угол губы, пряча улыбку, — из железных кружек мне тоже доводилось пить. На фронте.

Илья прикинул, сколько ему может быть лет, и присвистнул. Самое малое получилось — восемьдесят.

— Мне восемьдесят шесть, — кивнул старик, как будто прочитав его мысли, — и зовут меня Павел Тихонович Ропшин, так что будем знакомы.

Илья пожал протянутую руку, худую и сморщенную.

— Хорошо у вас пахнет здесь… — пробормотал старик, помолчав.

— Это перегаром, что ли? — усмехнулся Илья, глянув на Мишку.

— Нет, стружкой, свежей стружкой.

— Так мы плотники. От нас так всегда пахнет. Я привык, не замечаю.

— Хороший запах.

— О чем вы хотели меня спросить? — Илья никак не мог сообразить, какое дело могло привести сюда этого человека.

— У меня много вопросов. Для начала я хотел бы узнать, не случалось ли с вами несчастных случаев за то время, что вы жили здесь?

Илья пожал плечами:

— Да вроде нет. Серьезных, по крайней мере.

— Это хорошо. А что у вас с руками?

— Меня собаки покусали. Новые хозяева привезли двух азиатов и не уследили за ними.

— Забавно. Собаки новых хозяев… — старик посмотрел на потолок, как будто обдумывая что-то, — вы действительно живете здесь два года?

Илья кивнул.

— И как вам здесь нравится?

Странный вопрос. Илья удивленно наклонил голову и поднял брови.

— Ну, вообще-то мне здесь нравится, — хмыкнул он, а потом решил, что этого мало, и добавил: — Если честно, я хотел бы остаться здесь навсегда, но, боюсь, у меня это не получится.

— Хорошо. Скажите, а пока вы жили здесь, не замечали ли вы чего-нибудь странного? Ну, например, взгляда в спину?

Илья откинулся к стене и дунул на челку.

— Да, замечал.

— И какой это взгляд? Добрый, злой, враждебный?

— Нет, теперь не враждебный. Мы… мы здороваемся, — Илья смутился и опустил голову. Слишком это прозвучало… по-детски, что ли.

— Прекрасно, — старик подался вперед, — это замечательно. Может быть, вы и Печника видели?

— Нет, не видел, — Илья вскинул голову и улыбнулся, — только слышал. Вот Мишка видел.

Он кивнул на распростертое тело.

— Я думал, мне придется долго расспрашивать, — старик потер руки, — однако вы превзошли мои ожидания. Я не ошибся. Наверное, теперь мне стоит сказать вам, кто я такой. Простите, что не сказал сразу, мне нужно было понять, что вы за человек. Кстати, это правда, что вы хотели отремонтировать избушку?

— Правда, — Илья помрачнел, вспомнив, как снисходительно улыбался Залесский, — только мне не дали.

— Вы тоже называете этот дом избушкой, не правда ли? А это помещение — столовой?

— Да, — усмехнулся Илья, — а как вы догадались?

— Я ее хозяин. Законный владелец, так сказать…

Илья привстал с места, глядя, как довольно улыбается старик.

— Так что, в некотором роде, это вы у меня в гостях, а не я у вас.

Илья сел на место, совсем смутившись. А потом вдруг вскочил снова. Что на него накатило? Он заговорил быстро и сбивчиво, боясь, что старик не даст ему закончить. Он хотел быть убедительным, хотя ни секунды не верил в удачу.

— Послушайте, я знаю, что не имею права просить вас. Но я вижу, вы не бедный человек, вам это ничего не будет стоить. Пожалуйста, я очень прошу вас — продайте избушку мне! Она для меня… Вы, наверное, не представляете… Она мне как родной дом стала, понимаете? Я жить не смогу, если ее снесут, а они хотят ее снести. Я не знаю, почему мне это так важно, но, может быть, вы поймете? У меня есть деньги, тысяч пять долларов, я все вам отдам. И потом буду выплачивать сколько скажете. Только не отдавайте ее им, я прошу вас. Я не хочу, чтобы ее снесли. Я даже не для себя, понимаете? Вы извините, что я вас прошу, мне просто ничего другого не остается.

Старик расхохотался и опустил голову, исподлобья глядя, как Илья мучительно подбирает слова.

— Замолчите уже, — махнул он рукой.

Илья осекся и растерянно посмотрел на старика — неужели он был настолько смешон?

— Извините, — Илья поджал губы, которые подозрительно дрогнули.

Старик улыбнулся и ласково глянул на Илью:

— Я рад, что наши желания совпали.

— В смысле? — не понял Илья.

— Я приехал сюда, чтобы предложить вам купить у меня избушку. И не думайте, что это радостное событие в вашей жизни, а я — ваш благодетель. Я очень стар, я скоро умру. И у меня нет ни сил, ни времени за нее бороться. Так что оставьте себе свои жалкие пять тысяч, мне они не пригодятся. Мои дети обеспечили мне достойную старость, им ваши пять тысяч — два раза сходить в хороший ресторан. Они не обеднеют, если я лишу их этого наследства. Лучше я расскажу вам все по порядку, а вы решите, соглашаться или нет, хорошо?

Илья кивнул:

— Да я и так согласен, честное слово.

— Нет уж, дослушайте меня. Вся ваша жизнь, здоровье и благополучие будут связаны с ней. Пока стоит избушка — вы будете счастливы, вполне обеспеченны и довольны собой и жизнью. Но если она рухнет, то и ваша жизнь будет разрушена до основания. Но для вас, я вижу, это не главное?

Илья покачал головой.

— Да, для меня это тоже не имело никакого значения. Я берег избушку вовсе не потому, что боялся что-то потерять. Я просто любил ее. Ее и все то, что ее окружает. Я знал, что на склоне дней найду преемника, так же как меня нашел ее предыдущий хозяин. Мне было чуть больше тридцати, когда я приехал сюда строить механический завод. Жить мне было негде, и однажды я случайно набрел на этот домик. Он пустовал, я поселился в нем и прожил около трех лет. Пока ко мне из леса не вышел старый, бородатый человек, очень похожий на лешего. И я тоже уговаривал его продать мне избушку. Мое время пришло несколько позже. Не знаю, случайно это получилось или так было запланировано где-то наверху, но, чтобы защитить избушку, мне пришлось стать председателем местного поселкового совета. Моя карьера складывалась стремительно и легко. Я не знаю, есть ли в этом хоть толика моих заслуг. Хотя, конечно, есть. На месте Долины собирались построить пионерский лагерь. И к тому времени я понял, что дело не в избушке. Избушка — только центр Долины, ее пуповина, если хотите. Долина не подпустит к себе людей. Она не позволит людям поселиться здесь. Вы, наверное, и сами это уже заметили.

Илья кивнул, еще не вполне уверенный в том, что понял это.

— Разве мог я допустить, чтобы тут поселились дети? Всеми правдами и неправдами я добился того, чтобы место для строительства перенесли на другой берег реки. Потом поступило предложение отдать Долину под дачные участки, и снова я отвел от нее удар. Это случилось уже на излете моей карьеры, в восьмидесятых. На много лет про это место забыли, потому что на всех топографических планах — кроме военных, конечно — оно помечено как непроходимое болото. И вот теперь ей снова угрожает опасность. Верней, еще неизвестно, кому угрожает опасность, Долине или тем, кто собирается тут поселиться. Но, так или иначе, я ничего не смог сделать с этим. У меня достаточно денег, точнее, достаточно денег у моих детей. Но стоимость этих участков сейчас превосходит все мыслимые суммы, я поздно узнал о том, что здесь ведется строительство. Я стар, я очень редко выхожу из дома. Теперь я не могу ничего сделать для Долины. Кроме одного: найти преемника. И, похоже, я его нашел. Я могу честно переложить свой груз на ваши плечи, я сделал для Долины все, что мог, теперь пришла ваша очередь. Мне даже неловко перед вами. У вас нет времени сделать карьеру, как это произошло со мной, нет денег, чтобы с их помощью что-нибудь предпринять. Но вы молоды. По сравнению со мной, разумеется. И в то же время вы уже не мальчик, кое-что можете, не правда ли?

— Я не знаю, что я могу, — Илья пожал плечами, — но я не отдам им избушку, можете не сомневаться.

— Да я и не сомневаюсь, — усмехнулся старик. — Только, боюсь, люди, пришедшие сюда на этот раз, сильно отличаются от тех, кто посягал на Долину до этого. Мне кажется, передавая вам такое наследство, я подвергаю вашу жизнь опасности. Но есть у меня мысль, что я всего лишь закреплю юридически ваши права на избушку, а приняли вы на себя этот груз без моего участия и уже давно. Скажите, вы не боитесь?

Илья покачал головой.

— Да чего мне, собственно, бояться? Насколько я понимаю, снос избушки для них не более чем прихоть, разве нет?

— Ну, пока да, — согласился старик, — но кто знает, как дело повернется дальше. А кроме того, эти люди привыкли идти на поводу у своих прихотей. Вы понимаете, как на вас начнут давить, когда узнают, что хозяин избушки — вы?

— Ну не убьют же они меня, честное слово, — улыбнулся Илья.

— Нет, думаю, до этого не дойдет. Повод мал. Но им самим тут придется несладко. И я не знаю, что они предпримут, когда Долина начнет выживать их отсюда всерьез, а не только пугать, как делает это сейчас. Последний раз люди пробовали селиться здесь в девятнадцатом веке, собирались построить монастырь. Это была кучка религиозных фанатиков, борьбу с нечистой силой они почитали своим долгом, поэтому не догадались вовремя уйти. Долина убила всех, по очереди. После этого кто-то предпринимал жалкие попытки, но все они кончались ничем. Люди бежали отсюда, не успев закончить строительства. Во время войны немцы попытались разместить здесь детский лагерь, им требовалась кровь для раненых. Лагерь, конечно, они открыли, километрах в пяти отсюда. А здесь их полегло не меньше сотни человек, солдат и офицеров. Как ни странно, никто из детей от Долины не пострадал.

— Подождите. Вы хотите сказать, что людям, которые поселятся здесь, грозит опасность? — перебил Илья.

— Да, и еще какая. Но я не советую вам даже пытаться их предупреждать. Поверьте моему опыту, это ни к чему не приведет. В лучшем случае над вами посмеются, а в худшем — обвинят в злом умысле.

— Но как же… Это же… как-то не по-людски. Они же опасности не понимают. Они не верят…

— Вам сорок лет, если я не ошибаюсь? Не будьте ребенком. Не пытайтесь гнаться за двумя зайцами, вы не поймаете ни одного. Люди разберутся без вас.

Илья опустил голову. Наверное, старик прав. В лучшем случае над ним посмеются…

— Скажите, а что это за место? Почему здесь происходит столько странностей?

Старик усмехнулся:

— Если честно, я не знаю. Место, где инфернальный мир соприкасается с нами. Верней, не так. В этом месте все сходится. Все является единым целым. Узел. Я не могу этого объяснить, я только чувствую это. И знаю, что сносить избушку нельзя. Я понятия не имею, что после этого случится. Наверное, нечто страшное.

Мишка вдруг засопел, сел на лавке и пробормотал себе под нос:

— Болото, кругом болото. Как нарыв. Как жить, Илюха?

— Спи, — посоветовал Илья.

— Да. Спасибо.

Мишка упал на лавку и через секунду снова захрапел.

— Я полагаю, ваше согласие на покупку избушки я уже получил? — хитро прищурился старик.

Илья кивнул.

— Завтра утром мы с вами поедем к нотариусу. Все документы на продажу у меня готовы, надо вписать только ваши паспортные данные. Регистрацию сделки я возьму на себя, это, знаете ли, тягомотина, а у меня остались связи. И еще. Подлинники документов мы оставим у моего юриста, на всякий случай. Сейчас все продается и покупается. Ваш экземпляр документов уничтожить будет сложней, чем заплатить чиновникам за изменение имени собственника в их регистрах.

— К чему такие сложности? — пожал плечами Илья.

— Я не знаю, как повернется дело, — вздохнул старик, — и более того: предлагаю вам немедленно оформить завещание на имя вашего сына с условием, что избушка не может быть продана до его совершеннолетия. Это обезопасит вас, и… для избушки это будет дополнительная страховка.

— Хорошо, — согласился Илья. Никто не знает, как сложится жизнь. Пусть хотя бы до Сережкиного совершеннолетия избушка будет в безопасности.

— Ну а теперь налейте мне наконец чаю, — старик улыбнулся.

Илья потрогал чайник и снова щелкнул кнопкой включения. Он был счастлив.

— Илюха, плохо мне. Помру я.

Мытый, трезвый Мишка лежал на кровати в спальне и страдал от абстиненции.

— Не помрешь. От похмелья еще никто не помирал. Помирают от перепоя.

— Я врач, мне видней, — Мишка слабо улыбнулся. — Илюха. Вызови шамана.

— Ни. За. Что, — Илья повернулся к стенке и уткнулся в книжку. — Воду пей.

— Не могу больше.

— А ты через «не могу». Водку-то и через «не могу» пьешь…

— Илюха, пожалуйста. Я тебе деньги отдам, ты не бойся.

— Да не нужны мне твои деньги. Сказал — нет, и все. Хватит.

Мишка замолчал, издав жалобный стон. Илья отодвинул книгу — Мишка отбил всякое желание читать. Жалко его было до слез. Тем более что облегчить его участь можно одним звонком, и доктор примчится через полчаса — Илья давно нашел местного «шамана», и Мишка был одним из его постоянных клиентов. Но бесполезно это. Три капельницы — и Мишка готов к новому запою. Сейчас он бросил пить только потому, что не может дойти до магазина, а после детокса сил у него ощутимо прибавится.

— Илюха, я тебе клянусь, что подошьюсь. Не веришь?

— Не верю, — отрезал Илья, — ты уже кодировался, трех недель не прошло.

— Кодировка — это ерунда, ты же знаешь. Надо подшиваться.

— Надо. Но детокс для этого не нужен. Отстань от меня.

— Илюха, я очень прошу.

— Отстань.

Мишка снова со стоном вздохнул. За стеной, в столовой, вдруг послышался какой-то странный звук — то ли всхлип, то ли вздох. Илья прислушался. И отчетливо услышал чьи-то осторожные шаги. Дверь была заперта, зайти в избушку снаружи никто не мог. Раздался скрип открывающейся на улицу двери, а потом ее легкий хлопок. Тревога кольнула в грудь и расползлась по телу противными мурашками.

Илья сел на постели.

— Мишка, ты слышал?

— Что?

— Кто-то прошел.

— Ну и что? Прошел и прошел. Это Печник.

Илья надел кроссовки и поднялся. Печник ходил совсем не так.

— Ты куда? — спросил Мишка.

— Да так, пройдусь, — ответил Илья, протянул руку за ватником, висевшим на крючке, и с удивлением заметил, что рука заметно дрожит.

Он толкнул дверь в столовую и осторожно выглянул. Разумеется, там никого не было. Судя по звукам, некто должен был выйти отсюда на улицу, но интересно, как и когда он зашел?

Илья подошел к входной двери и увидел, что засов аккуратно задвинут изнутри. Значит, показалось. Но ведь он не Мишка, чтобы ловить глюки. Любопытство пересилило здравый смысл — Илья отодвинул засов и распахнул дверь.

Ночной воздух шевельнулся, как будто шагнул ему навстречу. Тьма окутала Долину, непонятные звуки ночи разносились далеко и отчетливо. Где-то плеснула вода, хрустнула ветка, что-то щелкнуло — далеко, около леса. Илья всмотрелся в темноту, но не уловил никакого движения. И ничьих шагов тоже не услышал. Он постоял на крыльце с минуту, прислушиваясь и на всякий случай придерживая дверь. Нет. Ничего. Показалось.

Илья вернулся в столовую и сел на лавку. Раз уж встал, можно выпить чаю. Он хотел включить чайник и уже протянул руку, когда заметил какое-то движение около печки. Рука застыла в воздухе: между бревен что-то шевелилось. Илья присмотрелся — не было никаких сомнений, из паза высунулись пальцы. Отвратительные, длинные, серо-синего цвета. Как будто бревно прижало их, отчего они посинели. Грязные, обломанные ногти. Это было настолько невероятно, насколько и реально. А когда между бревен появилась вторая рука, приоткрывая темную щель, Илья, не очень-то долго думая, схватил чайник и кинул в стену.

Пальцы немедленно исчезли, вода выплеснулась на бревна, чайник с грохотом прокатился по полу и замер у его ног.

— Эй, что там такое? — слабым голосом спросил Мишка.

— Да ничего, я чайник уронил, — ответил Илья. Интересно, это на самом деле только что произошло или привиделось? Не слишком ли много галлюцинаций за последние пять минут? Он уставился на стену, как будто пытался увидеть что-то сквозь нее. Да не могло ему показаться! Вот там, между третьим и четвертым бревном, где выломана щепка…

Илья нагнулся за чайником и снова заметил движение, на том же самом месте. На этот раз появился только один палец. Как будто попробовал — не кинут ли чем-нибудь теперь? Илья замер и решил подождать, что будет дальше. Зрелище производило впечатление не столько пугающее, сколько отвратительное: белая с краю ногтевая пластинка у основания была совсем синей, со всех сторон обрамленная черной каймой. Кожа землистого цвета слегка шелушилась и походила на чешую. Илья выпрямился и затаил дыхание.

Вслед за одним пальцем появился второй, а потом третий. Они легли на бревно, как будто хотели опустить его чуть ниже. Между бревен начала появляться темная щель, рука высунулась наружу до самого запястья, трогая воздух. Тонкая, изящная и гибкая рука.

Любопытство побороло отвращение и страх: Илья метнулся к стене и ухватил руку за длинные грязные пальцы. Она была холодной и по ощущениям тоже напоминала чешую — гладкую бархатистую чешую гадюки. Рука попробовала вырваться, но он держал ее крепко.

Что произошло, он не понял: все случилось меньше чем за миг. Бревна как будто раздвинулись, между ними метнулось нечто — Илья вскрикнул и выпустил пальцы: эта тварь его укусила!

Пожалуй, теперь не осталось сомнений в том, что это не бред и не галлюцинация. Илья со стоном опустился на лавку и посмотрел на руку: между большим и указательным пальцем краснела глубокая круглая дырка, набухавшая кровью. Но самое ужасное состояло в том, что место укуса отекало на глазах. Да и по ощущениям это больше всего напоминало укус пчелы. Неужели она ядовитая?

— Что там у тебя такое? — спросил Мишка из спальни.

Если сейчас сказать Мишке, что из стены выскочила какая-то тварь и тяпнула его за руку, на неокрепшую психику тяжелобольного человека это произведет непредсказуемое впечатление. Илья решил промолчать, да и спрашивал Мишка из вежливости, ему было не до того.

Между тем пальцы появились снова. От злости Илья подхватил полено, лежавшее у печки, и как следует саданул по стене. Пальцы исчезли, и ему показалось, что из-за стены донесся жалобный, недовольный писк и шипение.

— А нечего кусаться, — пробурчал он себе под нос и прикрыл дверь в спальню, чтобы не беспокоить Мишку. Было любопытно, что же случится дальше, хотя ситуация и представлялась ему абсурдной и небезопасной.

Не прошло и минуты, как бревна раздвинулись снова, но на этот раз тварь побоялась высовывать пальцы далеко, только ногти торчали. Однако щель постепенно расширялась до тех пор, пока между бревен не мелькнуло два горящих зеленью глаза. Илья присел на корточки на безопасном расстоянии — еще не хватало, чтобы эта зараза укусила его за лицо. Полена он из рук не выпустил.

— Ну? — спросил он тихо, глядя в два светящихся зрачка.

— Уйди отсюда, — прошипела тварь отчетливо.

— Не-а, — усмехнулся Илья.

— Уйди, мне надо выйти.

— Выходи, — Илья пожал плечами.

— А ты не будешь бить меня своим поленом?

— Если не будешь кусаться.

— Нечего меня хватать, тогда я не буду кусаться.

Илья снова пожал плечами и посмотрел на укушенную руку. Раздуло ее так, что кожа должна была вот-вот лопнуть.

— Вот сволочь, — он опять посмотрел твари в глаза.

— Сам сволочь, — ответила тварь. — Не бойся, я несильно ядовитая. Само пройдет, дня через три.

Бревна раздвинулись шире, и Илья увидел лицо. Если это можно было назвать лицом. С одной стороны, несомненно, оно очень походило на человеческое, а с другой, очевидно, человеческим не было. Нечто среднее между лицом, мордой и голым черепом. Оно казалось каким-то заостренным — острые скулы, острый запавший нос, остроконечные уши, покрытые свалявшейся, засаленной шерстью, низкий лоб, выступающий вперед, и острый скошенный подбородок. Тонкая нитка бледных губ и огромные, глубокие глаза, смотревшие как будто из колодца.

Рот существа приоткрылся, и Илья увидел единственный зуб — длинный и острый.

— Так я выйду? — кокетливо поинтересовалась тварь.

— Ага, — кивнул Илья и отодвинулся. Бревна разошлись, между ними протиснулась косматая голова, а за ней появилось острое костлявое плечо, едва прикрытое какой-то старой ветошью. Тварь оттолкнулась и бесшумно вывалилась на пол, перевернувшись через голову, прямо к ногам Ильи. Ростом существо было ему до плеча, очень худое, костлявое, одетое в нечто, издали напоминавшее ночную рубашку, которой неоднократно протирали пол. Спутанные волосы грязным клубком лежали на спине. Длинные тонкие ноги тварь подтянула к себе, выпятив большие коленки.

— Ну ты и кикимора, — ухмыльнулся Илья.

— Я не кикимора, я Мара, — с достоинством ответила тварь.

— Очень приятно. Мне тоже представиться? — хохотнул Илья.

— Я тебя знаю, ты хозяин избушки, страж Долины. Я тебя сто раз видела.

— Да? Где это?

— Так здесь же.

Мара неуклюже поднялась с пола, путаясь в собственных длинных ногах, и сделала вид, что отряхивается:

— Как тебе мой сарафанчик? — она приподняла подол ночной рубашки цвета грязи и повернулась бочком.

— Ну ничего, ничего, — пробормотал Илья. — Ты со мной еще и заигрываешь?

— А почему нет? Я тебя приглашаю пойти со мной. Ты думаешь, я одна сегодня сюда вылезаю? Не я, так кто-нибудь другой тебя подцепит. А мне приятно провести время в обществе интересного мужчины, — она нагнула голову и улыбнулась, обнажив единственный зуб.

Илья хмыкнул и покачал головой: надо же, и эта тварь женского пола решила его закадрить.

— И куда же мы пойдем?

— В лес. Тебе можно, раз ты хозяин избушки.

— Ну в лес так в лес, — пожал плечами Илья. Любопытство заставило его полностью забыть об осторожности. Между тем тварь, стоявшая перед ним, не казалась безопасной. Ее острое, хищное лицо скорей говорило о том, что приближаться к ней вовсе не следует. И единственный ядовитый зуб совсем не уродовал ее, а, наоборот, придавал лицу выражение зловещее.

Мара, не говоря больше ни слова, повернулась на пятках, махнув подолом, и легкой походкой направилась к двери. Илья пошел за ней, подхватив ватник.

— Ну и зачем тебе фуфайка? — она остановилась и повернулась к нему лицом, — май на дворе.

— Да что-то не жарко, — возразил Илья.

— Фуфайку оставь здесь, — властно велела Мара, — небось не замерзнешь.

Он пожал плечами и повесил ее обратно на крючок.

Майская ночь дышала свежестью и запахом молодых листьев. Тучи, закрывавшие небо всю прошлую неделю, разошлись — на небе сияла полная луна. То ли она и впрямь давала так много света, то ли Илье это показалось, но все вокруг было видно как днем. А ведь не прошло и пятнадцати минут, как он выходил на крыльцо и всматривался в непроглядную темноту.

Мара спустилась с крыльца и подставила лицо луне, раскинув длинные руки в стороны. И без того хищное, теперь ее лицо леденило кровь. Синева проступила сквозь ставшую прозрачной кожу, как румянец проступает на щеках юной девушки. Глубокие глаза излучали свечение, и это был не зеленый отблеск отраженного света, а именно собственное свечение — мутное, белесое, мертвенное. Оно лилось навстречу лунному свету, мешалось с ним, переплеталось. Приоткрытый, чуть оскаленный рот ее вдыхал лунный свет и выдыхал затхлый воздух склепа.

Илья замер, не в силах оторвать глаз от ее лица, — смешная тварь, так панибратски говорившая с ним минуту назад, показалась ему вдруг куда более сильной и даже могущественной. Он отчетливо понял, что ему страшно. Но пугала его не неизвестность и не опасения, что Мара причинит ему вред. Просто прикосновение к тому миру, которому она принадлежала, всегда страшит человека — инстинктивно, безотчетно, необъяснимо.

— Ах, эта майская ночь, — проворковала она, — ты чувствуешь, как согревает лунный свет?

— Пока нет, — натянуто хмыкнул Илья, и по спине у него пробежали мурашки.

— Ты почувствуешь, я знаю. Пойдем к реке, мне надо умыться и привести себя в порядок.

Мара взяла его за руку, и Илья содрогнулся: живое не может иметь температуру окружающего воздуха, оно должно быть хотя бы немного теплей… Но руки не отдернул, позволив ей увлечь его за собой.

У нее была легкая походка, она как будто плыла в лунном свете, чуть приподнимаясь над землей. Илья еле поспевал за ней, хотя привык ходить быстро.

— Ты не боишься меня? — спросила она, когда они пересекли дорогу.

— Разве что совсем немного, — он усмехнулся.

— Не бойся, — ответила она, отчего мороз пробежал у него по коже.

Они спустились к огороженному пляжу Долины (Мара легко распахнула запертую на висячий замок калитку) и подошли к самой кромке воды. Там она отпустила руку Ильи, повернулась к нему и велела:

— Раздевайся.

— В смысле? — не понял Илья.

— В прямом смысле, раздевайся догола.

— Зачем?

— Делай что говорят, — ее глаза сверкнули белесым светом.

Илья поежился и посмотрел на воду. Никакого смущения он не испытывал, но ночная прохлада совсем не располагала к таким экспериментам. Он взглянул на Мару, решив удостовериться, что понял ее правильно. Она смотрела на него с вызовом и любопытством. Илья пожал плечами и начал стягивать свитер.

Босые ноги коснулись мокрого песка и сразу начали потихоньку неметь. Илья долго путался в штанинах и чуть не упал. А оказавшись полностью раздетым, вдруг почувствовал незащищенность и беспомощность куда сильней, чем холод. Как будто на него смотрели сотни глаз со всех сторон, и глаза эти добрыми не были. Иррациональный страх стиснул горло. «Я стою перед вами нагой и беззащитный. Я в вашей власти. Что вы хотите от меня?» — подумал он. И глаза, изучающие его, слегка смягчились.

— А теперь пошли купаться, — Мара схватила его за руку и потащила в воду, — или ты боишься холода?

Илья покачал головой, хотя ничего приятного в купании холодной весенней ночью не находил. Вода обожгла ступни чуть не до судороги, но Мара повлекла его вперед, не давая опомниться, почти бегом. Колени обдало холодом, как вдруг его захлестнул безрассудный азарт и бесшабашная веселость: он вырвал руку из цепких пальцев Мары и, сложив руки рыбкой, с разбегу прыгнул в воду. От холода перехватило дыхание, как от удара в солнечное сплетение. Он вынырнул, судорожно хватая воздух в сжавшиеся легкие, и поплыл вперед размашистыми саженками, отфыркиваясь и отплевываясь, как тюлень. Ледяная вода легко держала его на руках, обнимала, обволакивала, ласкала. Он перевернулся на спину и посмотрел в небо. При каждом вдохе грудь поднималась над поверхностью, а на выдохе снова опускалась в воду. И не такой уж ледяной была вода, как показалось вначале. И Илья неожиданно понял, что чувствует себя посреди незнакомого, пугающего и огромного мира, как младенец в колыбели. Небо снисходительно глядело на него, чуть покачиваясь, как склонившееся над колыбелью лицо матери.

— Не разлеживайся тут, — Мара толкнула его в бок острым локтем, — плыви к берегу, на сегодня тебе хватит.

Он кивнул, перевернулся и нырнул, чтобы почувствовать свежесть воды на лице. И почему он так не хотел этого вначале? Чего боялся? Ничего кроме восторга это купание не принесло. Восторга и чувства очищения. Как будто он избавился от невидимой заскорузлой корки, всю зиму стягивавшей тело.

Илья поплыл к берегу широким брассом, на каждом выдохе опуская лицо в воду. Прикосновение реки к лицу было волнующим, как поцелуй. Темная вода, пронизанная лунным светом, впитывала его в себя. Ему казалось, еще чуть-чуть, и он растворится в ней, станет с рекой одним целым. С рекой, с лунным светом, с колышущимся над ним небом, с темной громадой берега впереди…

Ноги коснулись песчаного дна. Илья выпрямился — воздух обжег кожу на плечах. А когда он вышел из воды, то понял, что лунный свет не просто согревает: он жжет, как солнце в июльский полдень. Тело горело и пульсировало, словно его растерли жесткой мочалкой. Кожа покраснела и светилась, и теперь нагота не вызывала чувства беззащитности. Наоборот, казалось, что одежда отделит его от этого мира, замкнет в футляре одиночества, в то время как нагота делает его частью того, что его окружает.

Ветер с реки погладил влажную кожу, и Илья повернулся к нему лицом. Из воды навстречу ему выходила Мара. Только это было совсем не то существо, которое вело его на реку. Влажные волнистые волосы струились по хрупким плечам, тонкие руки изящно откинули их назад. Мокрый, ослепительно белый сарафан облепил стройные длинные ноги и колыхался в воде серебристым шлейфом. Ее лицо не перестало быть зловещим, только теперь синева щек проступала сквозь фарфоровую бледность кожи. И огромные глаза стали бездонными омутами, на дне которых мерцал свет. Тонкий рот изящно изогнулся, и острый зуб блеснул в лунном сиянии. Она была прекрасна и вселяла ужас.

— Одевайся, страж Долины, — усмехнулась она, снова показывая зуб. Голос ее тоже изменился. Если раньше он больше напоминал шипение, то сейчас журчал, как весенний ручей.

— Я не замерз, — пожал плечами Илья.

Она вышла на берег и остановилась напротив него.

— Я говорила, что лунный свет согревает, а ты мне не верил. Одевайся, не голым же идти в лес. Или я так понравилась тебе, что ты решил воспользоваться мною, как своими распутными девками по пьянке? Боюсь, у нас ничего не получится. Страж Долины не должен умереть в моих объятьях, как простой смертный.

Илья ни о чем подобном не думал, но внезапно понял, что она права: он и вправду почувствовал к ней непреодолимое влечение, пугающее и опасное. Эти стройные ноги казались ему неуклюжими? Эти плечи — костлявыми? По этим тонким пальцам он ударил поленом? Она могла бы не говорить, он и без слов понял, что ее любовь смертельна. И в глубине души пожелал умереть, сжимая ее в объятьях. Морок и кошмар. Он провел рукой по лицу, прогоняя наваждение.

— Ну-ну, расслабься, — хмыкнула Мара, — и одевайся скорей, нам пора.

Илья рассеянно кивнул.

Как ни странно, ощущение свежести и чистоты не прошло, когда он натянул на себя одежду. Он чувствовал себя бодрым и уверенным в себе и сам взял Мару за руку, чтобы идти вперед. Рука ее теплей не стала, но теперь он называл это прохладой, а не холодом. Бархатистая прохладная чешуя змеи, обвивающей шею.

Они молча прошли через Долину, освещенную луной, и углубились в лес на другой ее стороне. Здесь не было светло, как днем: лунный свет пробивался сквозь деревья и серебряными бликами ложился на землю. Чем дальше в лес они углублялись, тем сильней Илью охватывало беспокойство. Даже не страх, а возбуждение вызывало нервную дрожь и заставляло стучать зубы.

— Ну и чего ты дрожишь? — поинтересовалась Мара.

Илья пожал плечами.

— Не дрожи, — велела она.

Отличный совет.

Они отошли от крайних участков Долины не более чем метров на триста, когда впереди Илья разглядел свет — лес расступился и выпустил их на круглую поляну, залитую лунным светом. Первое, что бросилось ему в глаза, — это бесформенное нагромождение огромных валунов в самом ее центре, очень высокое, примерно в два человеческих роста. Камни лежали друг на друге в неустойчивом равновесии: казалось, толкни легонько — и они рухнут на землю, раскатятся. Валуны — редкость в этих местах, тут же их собралось превеликое множество. Правильным кругом, шагов тридцати в диаметре, хоровод камней опоясывал центральную фигуру. Зыбкая, многотонная конструкция в центре освещалась луной, презрев законы геометрической оптики: лучи сходились на ней, будто гигантская лупа висела в воздухе и собирала их в узел. Илья не раз бывал в лесу, но ни поляны, ни камней никогда здесь не видел.

— Что это? — спросил он у Мары.

Она ничего не ответила, лишь потянула его в сторону и, пройдя несколько шагов, махнула рукой, указывая на валуны. Илья посмотрел внимательней. Лунный свет, собранный в пучок, пронизывал мрачную фигуру насквозь. Глубокие тени причудливо переплетались с громадами камней. Они давили на него, пугали, настораживали. Илья хотел отвести взгляд и не мог — необычайное притяжение таилось в этом нагромождении.

Он глядел на него в полной растерянности, как вдруг вскрикнул и вскинул руку, прикрывая лицо: нагромождение вовсе не было бесформенным, стоило только всмотреться. Из центра круглой поляны на него смотрел огромный Каменный лик. Величественный и строгий. Темные провалы глаз, жесткие скулы, надменно изогнутые брови, неподвижный каменный рот… Илья отступил на шаг и с ужасом увидел, как лик на мгновение смежил веки.

Каменные глаза смотрели на него мрачно и гнетуще, и рука, которой он продолжал прикрывать лицо, не помогала заслониться от этого взгляда. Взгляд исходил из глубины времени, столь далекой, что человек не в силах этого осознать. А лик хотел осознания, взгляд увлекал за собой в бездонную пропасть времен, в пучину прошлого, в древний затерянный мир, будто в водоворот. И чем глубже Илья погружался в него, тем громче стучали у него зубы, тем быстрей билось сердце, тем сильней сжималась тисками грудь. Но когда он упал на самое дно немыслимого каменного взгляда, то почувствовал необычайную легкость. Время больше не пугало его. Илья опустил руку и шумно вдохнул: он и не заметил, что не дышал с того мгновения, как увидел Каменный лик в бесформенной груде камней. И снова каменные веки опустились, словно в знак согласия.

— Ну что ты смотришь? — зашипела Мара. — Поклонись ему. Он принял тебя.

Илье никогда в жизни не приходилось кланяться. Он мог разве что кивнуть женщине, изображая поклон. Но если сначала Каменный лик вызвал у него ужас, то теперь он чувствовал нечто похожее на почтение, а может даже преклонение. Спина согнулась непринужденно, естественно, как будто Илья всю жизнь кланялся в пояс.

— Тебе это удалось, — усмехнулась Мара. И как только Илья распрямился, то увидел, как на поляну навстречу им выходят люди. Верней, не люди — существа, и кое-кто из них отдаленно напоминал человека. Он не взялся бы их описать. Их было много, наверное, не меньше сотни.

— Здравствуй, хозяин, — говорили некоторые из них и кивали ему.

Глаза у Ильи разбежались, он не мог осознать увиденного и отступил еще на несколько шагов, но Мара плотно удерживала его руку.

— Ну что ты испугался? — шипела она. — Кидать в меня чайниками тебе не было страшно!

— Было, — немедленно ответил Илья.

— Ладно. Никто из них не причинит тебе вреда.

К ним вплотную подошло непонятное существо: сутулая, поросшая косматой шерстью фигура больше двух метров ростом напоминала вставшего на задние лапы медведя. Но голова медвежьей не была: острые уши, похожие на волчьи, росли по бокам, там, где положено расти ушам у человека, и высокий лоб никак не мог быть звериным. Но челюсти принадлежали животному, и когда оно открыло пасть, в темноте блеснули большие белые клыки. И руки, у него были человеческие руки! А на коротких кривых ногах красовалось какое-то подобие обуви. Илья присмотрелся и увидел, что это лапти, только какие-то неправильные, смотревшие носами в разные стороны, при том что косолапые ступни заворачивались внутрь.

— Здравствуй, страж Долины, — кивнуло ему существо, — рад видеть тебя у нас в гостях.

Его пасть издавала правильную речь вопреки законам природы. Илья засомневался в том, что сможет хорошо ответить, и скромно промолчал.

— Садись, поговорим немного, — голос у существа был низкий и скрипучий.

Илья кивнул и посмотрел, куда можно присесть. Не нашел ничего подходящего и опустился на траву вслед за говорящим чудовищем. Между тем остальные непонятные существа тоже рассаживались на землю, оживленно болтая между собой. Мара села с другой стороны от него. Илье почудилось шуршание над головой, он посмотрел наверх и увидел, что на толстой ветке сосны прямо над ним лежит голая до пояса девица. Ее гибкие руки, словно змеи, оплетают сук. А ноги… Илья присмотрелся… вместо ног вокруг сука несколько раз оборачивался змеиный хвост, конец которого терялся где-то за сосновым стволом. Девица смутилась под его взглядом, прикрыла лицо ладошками и засмеялась.

Существо, сидевшее рядом с Ильей, тоже посмотрело наверх миндалевидными человеческими глазами, а потом строго глянуло на Мару. Мара презрительно фыркнула в ответ на его взгляд.

— Осторожней с Марой, — покачало головой существо, обращаясь к Илье, — даже если она не хочет тебе навредить, все равно ты можешь не устоять. Залюбит до смерти.

Илья кивнул:

— Я понял.

— Кстати, она соврала тебе насчет того, что яд от ее укуса не причинит вреда. Конечно, умереть ты не умрешь, но ее яд не даст тебе спать по ночам. Когда вернешься в избушку, потри ранку золой из печки. Там особенная зола.

— Спасибо, — Илья глянул на опухшую руку. После купания он ни разу не вспомнил о ней.

Мара снова фыркнула, теперь уже злобно.

— У нас сегодня праздник в некотором роде. Чародейская ночь. Нам хотелось, чтобы ты посмотрел на нас поближе.

С противоположной стороны поляны со звонким смехом к ним бежали девушки: совершенно нагие, в венках из первых лесных цветов. И, в отличие от Мары, были хороши живой, земной красотой, светились розовым румянцем, и кожа их излучала жар. Каждая держала в руке по большому белому цветку, и только присмотревшись, Илья понял, что это не цветы, а бокалы: девушки иногда отхлебывали из них по глотку и щебетали какие-то непонятные ему глупости.

Одна из них сзади обвила шею его соседа, которого Илья про себя назвал лешим.

— А вот наши птахи вполне безопасны, — то ли рассмеялся, то ли закашлялся леший, — можешь любить их хоть всю ночь. Угостите нашего гостя, красавицы.

— Выпей с нами, хозяин, — одна из «птах» легко поднялась, подошла к Илье и опустилась на колени прямо перед ним. Настолько близко, что он почувствовал тепло ее дыхания, запах хвои и листьев, исходивший от ее тела. Девушка протянула ему бокал, и он принял его в обе руки, боясь смять. Бокал и вправду оказался цветком, напоминавшим белую лилию.

— Не бойся, пей, это вкусно, — девушка засмеялась, и смех ее походил на звон колокольчика.

Илья осторожно отхлебнул из необычного бокала. Напиток был прозрачным, похожим по вкусу на березовый сок. Но, вне всяких сомнений, это был хмельной напиток.

— Да пей же, — сказала сверху русалка со змеиным хвостом, — ничего не будет. До дна пей.

Илья решил, что терять ему все равно нечего, и залпом выпил всю лилию до дна. Ничего не произошло, хотя он и ждал подвоха. Разве что чуть быстрей побежала кровь по жилам, да слегка закружилась голова. Но это случилось скорей от пьянящей близости «птахи», которую можно любить хоть всю ночь.

Ему тут же передали еще одну лилию, полную прозрачного напитка, но теперь никто не требовал, чтобы он выпил его немедленно и до дна. Услышав сзади чьи-то шаги, Илья обернулся: за его спиной стояло еще одно чудище. Желтое плоское лицо, расплывшееся и одутловатое, со всех сторон обрамляли космы, похожие на тину. Маленькие прищуренные глазки сверкали чернотой, прорезь рта напоминала о лягушках. Его волосы и борода были столь длинными, что, как длинная рубаха, покрывали его полностью, до самых колен. А из-под нее торчали тонкие кривые ноги с мозолистыми, шишковатыми ступнями.

— Здорово, дедко, — кивнул ему леший, — садись.

— И ты здрав будь, — недовольно проворчало чудище.

— Это багник, — сообщил леший Илье, — болотный дедко. Прошу любить и жаловать. Все норовят подсесть поближе к нашим птахам!

Тем временем ближайшая «птаха» как-то незаметно и непринужденно обвила шею Ильи рукой и оказалась сидящей к нему вплотную. И он, тоже незаметно для самого себя, обнял ее за гибкую талию и притянул поближе. Ее разгоряченная, пахшая лесом кожа кружила ему голову.

Багник кряхтя уселся между красавицами, впрочем, несильно обращая на них внимание — на старого сластолюбца он никак не походил.

— Ну что, хозяин, хорошо тебе с нами? — буркнул дед, глядя на Илью пронзительными черными глазами.

Илья кивнул, усмехнулся и отхлебнул из лилии.

— Ты хоть понимаешь, что ты сторожишь?

Илья пожал плечами:

— Нет, наверное. Верней, не так: я понимаю, но не могу этого объяснить. Верней, могу, но только это будет непонятно…

Багник крякнул, и Илья подумал, что так он смеется.

— Ну давай, объясняй.

— Ой, котик! — взвизгнула одна из «птах» и схватила на руки огромного лохматого котищу, неслышно кравшегося мимо.

— Мур, — сказал кот, нисколько не обиженный ее фамильярностью.

— Спой нам песенку, киска!

— Да ты сдурела, — ответил ей кот, — хозяину нельзя слушать мои песни.

Илья уже не удивился. Голова шла кругом, жар тела девушки передался и ему, внутри клокотало: то ли от восторга, то ли от возбуждения, то ли от волнения и неизведанных переживаний.

— Хозяин сам споет нам песню, он мастер на это дело, — промурлыкал кот, и Илья подумал, что и вправду хочет петь. И откуда кот узнал о том, что он мастер на это дело?

— Ой, твоя толстая синяя тетрадка всегда валяется в самых неподходящих местах, — фыркнула Мара, словно прочитав его мысли, — мы все давно ее прочитали.

Илья смутился и, наверное, даже покраснел. Во всяком случае, щеки его жарко загорелись.

— Только не надо дуться! — Мара толкнула его в бок. — Во-первых, мы должны знать, с кем имеем дело, а во-вторых, может быть, мы самые благодарные твои читатели.

«Птаха», сидевшая рядом, жарко шепнула ему в ухо:

— Ты пишешь стихи, красавчик? Я очень это люблю. Почитай мне тихонечко, на ушко…

Илья спрятал глаза в ее мягких русых волосах — вот уж никак он не ожидал, что попадет в такое дурацкое положение. Но нервная дрожь, клокотавшая в груди, требовала выхода. Он вдруг почувствовал себя веселым и бесшабашным, эдаким рубахой-парнем, которого тут все любят и ждут от него чего-то решительно откровенного.

Он глотнул прозрачного напитка, и в голове его родился плавный ритм, на который с легкостью можно нанизывать слова. Илья никогда не импровизировал, даже не представлял, что такое возможно. Его стихи всегда рождались долго и мучительно, он перечеркивал строку за строкой, пока не получал что-нибудь приемлемое. И никогда не верил тем, кто, проснувшись среди ночи, записывает уже готовые строфы. А теперь музыка слов готова была сорваться с губ сама по себе, без мучительных поисков и раздумий. Все вокруг замолчали, не только те, кто сидел в одном с ним кругу. На поляне стало тихо, будто она опустела. Но если бы в другой раз это его смутило, то сейчас лишь придало уверенности. Илья разжал губы и негромко начал говорить:

Мое счастье — нежданно, негаданно.

Я всего лишь трава придорожная,

Сквозь асфальт пробиваюсь я исподволь

И хлебаю дожди горько-сладкие.

Здесь я небо глубокое, синее,

Я река, тиховодно текущая,

Я земля торфяная, зыбучая,

Я заря, из-за леса всходящая.

Заповедное место, пристанище

Спеленало меня и баюкает,

От него, для него с благодарностью

Я приму и печали, и радости.

Илья замолчал и опустил голову. Выслушав его, поляна вновь зашумела, как будто ничего не произошло. Как хорошо, что это приняли как должное. Он ведь хотел лишь высказаться… Объяснить, может быть, то, что объяснить никак не получалось даже самому себе.

— Ну, не так уж это и непонятно, — кашлянул багник.

Илья залпом осушил лилию, и ему в руку тут же сунули еще одну.

— А про любовь? Про любовь ты умеешь? — прижав мягкие губы к его уху, спросила «птаха».

— Умею, — прошептал ей Илья.

— Давай. Только мне и больше никому, хорошо?

— Сейчас.

Илья кашлянул и горячо зашептал:

— Жаркие руки и жаркие губы!

Стиснув в объятьях упругое тело,

Я растворяюсь, и бьюсь, и взлетаю:

Это любовь торжествует победу.

«Птаха» вздохнула и прижалась к нему теснее.

— Пойду-ка я поищу кого-нибудь, для кого моя любовь не смертельна, — хмыкнула Мара и поднялась.

Илья рассеянно кивнул ей. Но, как ни странно, когда она начала удаляться, он почувствовал боль и тоску от того, что она уходит. Если притяжение «птахи» было для него чем-то естественным и светлым, то Мара будила в нем глухую, дремучую страсть, черную, как глубокий омут.

— Когда-то этот праздник мы встречали вместе с людьми, — сказал леший, — только это было очень давно.

— «Давно» — это когда? — переспросил Илья.

— Я уже и не припомню, сколько лет прошло с тех пор, как люди сложили Каменный лик и вызвали его к жизни. А примерно тысячу лет назад люди начали меняться. Постепенно, медленно, но их приходило сюда все меньше. И вот уже лет триста как на праздник с нами приходят только хозяева избушки, да и то не каждый год.

— Так это люди сложили Каменный лик? — Илья поднял брови.

— Разумеется. Боюсь, что люди забыли свое место в жизни. Они готовы предаваться самоуничижению там, где сильны и свободны, и, напротив, мнят себя царями в том, в чем нисколько не отличаются от булыжника на дороге.

— И люди, поселившиеся здесь, — это булыжники на дороге? — Илья оторвал лицо от мягкого плечика красавицы и повернул его к лешему.

— Ты передергиваешь, — заметил кот, — никто этого не говорил. Ты сам только что сказал, что ты — придорожная трава.

— А люди, поселившиеся здесь, не понимают и не чувствуют Долины, — от себя добавил багник. — Они не хотят признавать, что Долина — живая. Это только кажется, будто она молча терпит издевательства тех, кто сюда пришел.

— А на самом деле?

— А на самом деле она рано или поздно нанесет удар. Смертельный удар. Пока она только предупреждает, но и ее терпению придет конец. И, возможно, все мы станем орудием в руках Каменного лика.

— Да не просто «возможно», а наверняка! — поправил кот. — И я лично буду этим орудием с большим удовольствием.

— Каждый из нас будет им с удовольствием, — прошипела сверху русалка со змеиным хвостом, и Илья нисколько не усомнился в серьезности ее намерений. Холод и страх повисли над их кружком, и ему стало не по себе.

— Вы настолько ненавидите людей? — спросил Илья.

— Я бы не назвал это ненавистью, — вздохнул леший. — Змея, на которую наступили сапогом, не испытывает ненависти к тому, кого жалит. Она так создана природой.

— А что делать мне? — спросил Илья. — Как, по-вашему, должен поступить я? Я ценю ваше доверие ко мне, и мне очень хорошо с вами. Но люди, какими бы они ни были, тоже что-то значат для меня.

— А ничего тебе не надо делать, — сообщил кот. — Сапогом на змею уже наступили.

— Нет, не скажи, Баюн, — багник прищурился, — он правильно спрашивает. Я бы посоветовал людям немедленно покинуть это место. Ведь мы не кровожадны. Только жить здесь никто не должен, это место не для жизни. Это место поклонения Каменному лику.

— Что-то я не заметил, чтобы вы ему поклонялись, — усмехнулся Илья.

— А Каменный лик не икона, — расхохотался леший, — ему нравится смотреть на веселые лица, видеть нашу радость. Ты вот слагал для него песню, «птахи» станцуют ему, а я, старый и неуклюжий, просто посижу рядом. Кстати, посмотри, твоя Мара нашла себе возлюбленного. Несомненно, они сейчас покажут нам что-нибудь интересное.

Поляна снова затихла, все повернули головы в сторону Мары и ее нового спутника. И оказался им, к удивлению Ильи, совсем обычный человек. Ростом примерно с Илью, в синих джинсах и серой, застиранной футболке, крепкий, но не сильно плечистый. Человек шел рядом с Марой такой же легкой походкой, как и у нее, чуть приподняв плечи, как будто слегка озяб. Что-то неуловимо знакомое было в нем, и Илья мучительно пытался понять, где мог его увидеть.

— Ну шутники! — кашлянул багник, глянув в сторону Мары.

— А ты скажи: «Чур сего места», — леший тоже рассмеялся и толкнул Илью в бок.

Илья, ничего не понимая, смотрел то на одного, то на другого, и вдруг до него дошло, где он этого человека мог видеть, причем каждый день: в зеркале.

— Надо же, и с походкой попал! — веселился кот.

Илье почему-то стало не по себе, как будто встреча с двойником предвещала что-то недоброе.

— Это Безымень, — пояснила ему «птаха». — У него своего облика нет, поэтому он превращается в кого хочет. Вообще-то нехорошая примета Безыменя в своем обличье встретить. Надо зачураться, и тогда ничего не случится. И в глаза ему нельзя смотреть.

— А зачураться — это как?

— Скажи: «Чур сего места» или «Чур меня».

Илья усмехнулся. Нечто похожее в последний раз он говорил в Сережкином возрасте.

— А ты не смейся, — «птаха» хлопнула его ладошкой по спине, — быстро говори!

— Ну, чур меня… — пробормотал Илья. И тут же легкий порыв ветра шевельнул ему волосы. Как будто чья-то рука легла на плечо, и сразу стало легко и спокойно.

— Э, Чура можно и с бо́льшим уважением поминать, — заметил кот.

Илья, после того как почувствовал прикосновение невидимой руки, и сам понял, что его небрежность была несколько… бестактной.

Тем временем Мара с его двойником вышли на середину поляны, в круг, обозначенный камнями, и остановились, взявшись за руки. И хотя воздух вокруг был тих и неподвижен, Илья увидел, что на эту странную пару дует ветер. Ветер откидывал назад их волосы, обнажая бледные лица, и развевал белоснежный сарафан Мары. Легкое дрожание покатилась от них по поляне, становясь все ощутимей, пока не перешло в ритмичную, рокочущую вибрацию. И Илья телом ощутил музыку — она была не слышной, а осязаемой. Музыка эта казалась не менее сверхъестественной, чем синий румянец щек Мары: тело напряглось, участилось дыхание, где-то в солнечном сплетении появился твердый ком, а кулаки непроизвольно сжались.

Мара раскинула руки в стороны, и белые рукава захлопали на ветру, как два флага, в такт осязаемой музыке. Безымень присел рядом с ней на одно колено, и Илья потряс головой — ему показалось, что сам он стоит рядом с Марой и хочет поднять ее на руки. Его двойник осторожно поднял ее невесомое тело, держа за колени, и выпрямился во весь рост. Картина получилась жуткая — как будто на кладбищенский крест надели белый саван. А между тем Безымень прижался лицом к ее прямым ногам и медленно повернулся на месте, как будто давая всем рассмотреть свою спутницу. Сходство с крестом, одетым в саван, от этого только усилилось. Илье даже послышался скрип подгнившего дерева на ветру.

И вдруг Мара упала. Упала, как подбитая птица, навзничь, ломая крылья. Илья ахнул и качнулся вперед, подставляя руки. Но поймал ее Безымень, а она бессильно свесила руки-крылья и запрокинула голову, так что ее тонкая длинная шея изогнулась, как у мертвой птицы, острый подбородок поднялся вверх, а волнистые волосы, перебираемые ветром, коснулись земли.

Безымень целовал ее, а Илья чувствовал на губах тонкий лен сарафана-савана, а под ним — холод голубоватой кожи. И Мара оживала в такт дрожащей музыке, оплетала мужское тело своим, прижималась к нему все сильней. И вибрация ее тела передавалась земле, и дрожь его рук сливалась с ее трепетом, и Илья чувствовал, что тоже дрожит, как в ознобе. Больше он ничего не видел — причудливые движения двух тел, сливавшихся в странном танце, будто соединились с ним. Если бы его спросили, он бы сказал, что вошел с ними в резонанс. Как одна струна заставляет петь другую, до этого неподвижную. И чувствовал он при этом ветер, силу собственных рук, ликование и ревность одновременно.

Он очнулся от того, что кто-то похлопал его по плечу тяжелой рукой. Безымень и Мара удалились с места всеобщего обозрения, на поляне снова стало шумно и весело.

— Эй, это любовь мертвого к мертвому. Не стоит примеривать это на себя, — сказал ему леший.

— Не мертвое, — Илья огляделся по сторонам и неожиданно обнаружил «птаху» у себя на коленях, — неживущее.

— Люби лучше меня, я живущая, — «птаха» потерлась щекой о его плечо.

Илья хмыкнул, прижал ее к себе, допил все, что оставалось в его экзотическом бокале, и отбросил его в сторону, чтобы освободить вторую руку.

— Неживущее… — задумчиво произнес леший. — Хорошо сказал. Я вот тоже хочу рассказать тебе историю…

Голоса на поляне стихли, и леший поднялся во весь свой огромный рост, сжимая в руке лилию, как будто собирался сказать тост. Он хрипло прокашлялся, прочищая горло, и начал говорить неторопливо, громко и воодушевленно:

— Мы, жители нижнего мира, или, как ты назвал нас, «неживущие», когда-то были беспечны и беспечальны. Некогда, очень давно, жили мы бок о бок с людьми, и боги спускались к нам тогда, когда хотели. Гармония, Правда и Справедливость правили миром. А потом пришел ледник, самый последний, самый холодный и высокий. Он запер нас под землей на сотню тысяч лет, и мы провели их, как в могиле. Мы никогда не станем столь же светлыми и веселыми, как когда-то. Там, под землей, нас коснулся холод ледника, выстудил наши души, повязал нас со смертью и мраком. Ледник прогнал богов наверх, а людей вышвырнул с этой земли на восток.

Они вернулись, едва растаял лед, — изувеченные голодом и морозом, сломанные бесконечными странствиями, одичавшие и забывшие свое место в этом мире. Но они вернулись. И вместо теплых густых рощ, чистых озер и высоких мягких трав люди нашли здесь мертвые непроходимые топи. И тщетно они звали богов, стоя в ледяной воде под ледяным ветром, — боги не слышали их. Напрасно они уговаривали вернуться неживущих — мы не могли выйти им навстречу.

Маленький островок, пядь твердой земли, один на много дней пути, разыскали люди и назвали его местом силы. Силы, которая не позволила леднику раздавить его и втоптать в болото. Они сложили на нем каменный очаг — не так-то легко было его разжечь, сырость животворна для теплых краев и губительна для холодных. Сила земли, сила огня и сила людей толкнула это место к жизни. Прошло много лет, прежде чем мы, неживущие, смогли выбраться на землю.

Да, мы стали другими — могильным холодом веет от нас до сих пор. Но люди простили нас и приняли такими, какие мы есть, — они были одиноки так же, как и мы. Рука об руку, смертные и неживущие, мы хранили очаг, сила которого собирала болотную воду в ручьи и реки, обнажая твердую землю, крепила ее соснами, засеивала лесами и заселяла зверьем.

И когда пришло время позвать богов, недалеко от очага, в солнечном лесу люди воздвигли Каменный лик. И боги услышали их зов.

Леший замолчал и оглядел поляну, как будто искал поддержки у слушателей, а потом с вызовом продолжил:

— Я выпью за людей! За тех, кто освободил нас. За тех, кто вдохнул жизнь в Каменный лик.

По поляне прошел ропот, похоже, не все были согласны пить за людей.

— Люди изменились с тех пор! — выкрикнул кто-то, и Илье показалось, что это Безымень. Но он мог и ошибиться.

— Да, люди изменились, — кивнул леший, — но разве не человек сидит сейчас рядом с нами? Разве не человека Долина выбрала своим стражем? Скажи им, хозяин, стоят ли люди того, чтобы я пил за них?

Илья смешался — он не ожидал, что его о чем-нибудь спросят.

— Хм… человек — это звучит гордо, — пробормотал он себе под нос. — Я не знаю. Люди разные — хорошие и плохие. Но и вы, я так понял, тоже существа неоднозначные. Я бы выпил за то, чтобы мы снова стали добрыми соседями…

Леший рассмеялся хриплым, кашляющим смехом и хлопнул Илью по плечу:

— Что ж, пусть будет так. За доброе соседство.

На этот раз поляна поддержала его — похоже, всем надоело слушать пространные речи, им хотелось чего-нибудь повеселей. И, наверное, Илья был с ними согласен.

Когда же «птахи» щебечущей стайкой побежали танцевать, он выпустил свою с сожалением — без нее ему стало пусто и холодно. Их танец был полон жизни, как будто они нарочно хотели подчеркнуть разницу между собой и Марой. И музыка шла не из-под земли, а лилась из леса перезвоном колокольчиков, капающей росой и шорохом сосновой хвои. Их кожа в лунном сиянии светилась розовым, их движения переполняла энергия, бьющая через край, а округлые контуры тел манили и влекли к себе, как магнитом.

И закончился их танец внезапно: они сорвались с места и разбежались в разные стороны из круга, и те, кто сидел на поляне, ловили их в объятья, целовали, поднимали и кружили.

Когда Илья увидел свою «птаху», летящую ему навстречу, то не смог удержаться тоже, поднялся и подхватил ее на руки — разгоряченную, мягкую и живую. И почему-то не осталось сомнений в том, что делать дальше: Илья направился в лес, несмотря на то, что «птаха» хохотала и отбивалась. Впрочем, оглядевшись и прислушавшись, он понял, что не одинок в своем начинании. Дважды ему казалось, будто он нашел подходящее место, но, приблизившись, понимал, что оно уже занято. Приходилось тащить ее все дальше и дальше от поляны, пока в итоге он не оказался на опушке, среди замечательных мягких моховых кочек. Он уронил «птаху» в упругий мох, нисколько не сомневаясь в том, что она не ушибется. И точно — она провалилась в него как в перину и засмеялась. Илья опустился на колени; мох был слегка влажным и чуть охлаждал жар, которым дышало его тело.

И когда он уже держал ее в объятиях, не в силах оторваться, метрах в пятидесяти внезапно вспыхнул свет. Сперва слабый — осветилось одно окно. Илья между делом подумал, что дотащил красавицу почти до самого забора Вероники. Но это его не встревожило и не остановило. И лишь когда зажглись прожектора во дворе, подсветив опушку леса, он засомневался в том, стоило ли хозяйке дома это делать. Остановиться он не мог — при свете «птаха» показалась ему еще прелестней.

Они вернулись на поляну, взявшись за руки, оба тихие и смущенные. И едва подошли к своему поредевшему кружку, как сверху, прямо перед их лицами, опустились две тонкие руки, державшие бокалы-лилии. Илья поднял голову — русалка со змеиным хвостом прижималась лицом к толстому суку, на котором лежала, и томно улыбалась, свесив обе руки вниз.

— Спасибо, — кивнул он ей.

— Приходите еще, — ответила она, и глаза ее хитро прищурились.

— Ага! — воскликнул кот. — Вернулись! Говорят, вы подарили хозяйке дома незабываемое зрелище!

Илья смутился и потупился.

— Ей полезно напомнить, что она не хозяйка Долины, — проворчал багник. — Если она не уберется отсюда, честное слово, пусть лучше не выходит в лес.

— Да ладно вам, — пожал плечами Илья, — она не такая гадкая, какой хочет казаться. К ней детишки скоро приедут…

— Час от часу не легче! — фыркнул кот. — Она что, не понимает, где оказалась?

— Не знаю, — ответил Илья. — Может быть, и не понимает. Она… она очень… хм… материальная.

— Вот-вот, — кивнул багник, — в этом ее беда.

— Я попробую ей объяснить, может быть, она поймет, — в эту минуту Илья искренне верил, что сможет ей что-то объяснить.

— Ты, конечно, попытайся, — усмехнулся леший, — чтобы она не говорила, что ее не предупреждали.

За три недели, что Ника прожила в своем новом доме, не прошло еще ни одной ночи, чтобы ей не приснился кошмар. Днем она была вполне умиротворенной и, наверное, счастливой. Но стоило темноте опуститься на Долину, от ее уверенности и умиротворения не оставалось и следа. Хорошо, что ночи становились все короче и светлей.

Кошмары ее отличались разнообразием и реалистичностью. Но каждый сон начинался одинаково: ей снилось, будто она проснулась в своей постели. Может, поэтому они и казались неотличимыми от яви. Однажды ее живой хоронили в могиле, а она не могла шевельнуться и воспрепятствовать этому. В другой раз она опускала ноги на пол и с ужасом обнаруживала, что комната кишит змеями. Ее топили в ванной, потолок рушился ей на голову, ее душили чьи-то холодные, как у покойника, руки, ее кусали ядовитые насекомые, в лесу на нее нападали дикие звери и разрывали ее тело на куски, ей плескали в лицо кислотой и живьем сжигали на костре.

Но темнота рассеивалась, наступало утро, и, хоть на улице и стояла серенькая дождливая погода, от ее ужаса не оставалось и следа. Долина зазеленела, и, глядя на нее из окна кабинета, Ника чувствовала покой и радость. Особенно когда за окном шуршал дождь и его капли сползали по чистым стеклам. Ими умывалась майская зелень, и без того яркая, и Нике нравилось представлять, что она живет на дне чудесного озера и вокруг нее вместо воздуха стоит вода. В воде движения становятся плавными, время замедляется и течет неспешно, день за днем, и нет этим дням ни конца, ни края.

А кошмары? Наверное, упавшая балка чрезмерно сказалась на ее нервах. Спокойствие и тишина этого места рано или поздно сделают свое дело, свежий воздух лечит нервы лучше всего. Может быть, и стоило обратиться к врачу, как советовал Алексей, но Ника посчитала это излишним, тем более что не чувствовала никаких последствий страшных снов. И только просыпаясь в темной комнате среди ночи, тяжело дыша и вздрагивая, иногда жалела, что не последовала совету мужа.

В эту ночь Ника легла пораньше и, как всегда, проснулась, когда за окном совсем стемнело. Верней, не совсем — над Долиной светила луна, наполняя комнату бледным мертвенным светом. Проснулась она от того, что ей послышался какой-то странный звук у двери, а потом показалось, что в комнате вместе с ней кто-то есть.

— Надежда Васильевна? — тихо позвала она, но ей никто не ответил. Тень у дверей шевельнулась и оторвалась от стены. Теперь не оставалось сомнений: она не одна.

Ника потянулась к выключателю, чтобы зажечь бра, висевшее над кроватью, но свет не загорелся. Она щелкнула выключателем еще раз и еще, но света не было.

— Кто здесь? — как можно уверенней спросила она.

Тень медленно двинулась в ее сторону.

— Кто здесь? — повторила она вопрос, который снова остался без ответа, и приподнялась на локтях.

Тень качалась в такт своим осторожным шагам — тот, кто проник в ее комнату, крался по ковру неслышно, надеясь остаться незамеченным. Это было глупо — Ника давно заметила его. Но от того, что незваный гость все еще таится от нее, стало только страшней. Кто это? Что ему нужно?

— Я вижу вас! — сказала она, желая казаться невозмутимой, но голос предательски дрогнул.

В это время тень подобралась к балконной двери, и Ника увидела силуэт непрошеного гостя на фоне светившегося лунным светом стекла. Он, казалось, нарочно замер на секунду, чтобы Ника могла хорошенько его рассмотреть, и повернулся к ней в профиль. Вполне нормальное человеческое тело венчала огромная косматая голова с кривыми клыками и длинным свиным рылом. А присмотревшись, Ника заметила, что из широких рукавов его длинной рубахи вместо рук выглядывают раздвоенные копыта.

Она задохнулась и зажмурилась, надеясь, что чудовище исчезнет. Но вместо этого монстр утробно хрюкнул — омерзительно, тошнотворно. Ника хотела закричать, но только открыла рот, не в силах выдавить из него ни звука. Тело отказывалось подчиняться — она попыталась встать, но руки и ноги превратились в вату, и ее жалкие попытки шевельнуться были тщетны. Чудовище снова хрюкнуло, на этот раз угрожающе, подступило к ее изголовью и склонило отвратительную кабанью морду к ее лицу. Свиное рыло с двумя круглыми ноздрями уперлось ей в нос, смрадное дыхание коснулось ее губ, в лунном свете блеснул торчащий вверх изогнутый желтый клык.

— Ты знаешь, что свиньи едят людей? — человеческим голосом спросило чудовище. — Какой печальный конец — тебя сожрет свинья.

Мохнатое рыло издало нечто похожее на хохот, выплевывая непереносимую вонь, и Ника попыталась закрыть лицо руками. Но раздвоенные копыта с неправдоподобной ловкостью уперлись в ее запястья и прижали их к подушке. Омерзение и ужас — чудовище нависло над ней, и Нике на секунду показалось, что намерения его не ограничиваются тем, чтобы ее сожрать.

Но отвратительная пасть приоткрылась, и она почувствовала, как тупые зубы впиваются ей в щеку, и отрывают куски плоти от лица, и пережевывают их, чавкая и хрюкая от удовольствия. Вместо истошного крика горло ее исторгло жалкий тонкий звук, больше похожий на выдох, она забилась в конвульсиях, не в силах пошевелиться, и… проснулась в своей постели.

Разумеется, в комнате никого не было. Луна и вправду светила в окно, но Ника все равно потянулась к выключателю, все еще прерывисто дыша и обливаясь холодным потом. Свет зажегся безо всяких проблем и разогнал сумеречные тени по углам. Уютная спальня не таила в себе никаких страхов и опасностей.

Ника села на кровати и накинула халатик. Сон сняло как рукой, и мучительно захотелось выпить чашку горячего кофе, чтобы согреться и прийти в себя. И хотя освещенная спальня уже не пугала ее, все равно ей показалось, что на кухне будет куда спокойней и безопасней. Ника подхватила томик с рассказами японских авторов, заложенный карандашом, и отправилась вниз. Полчасика почитать и выпить кофе — и она снова сможет уснуть.

Лунный свет заливал гостиную, блестел на лакированных перилах, переливался молочно-белыми бликами на мелких лампочках бронзовой люстры, отражался от паркета. Луна светила как огромный прожектор, неестественно ярко, так, что можно было читать. Наверняка в Долине сейчас удивительно красиво. Ника вздохнула и начала спускаться по лестнице вниз.

Очарование лунного света не отпускало ее. Вместо того, чтобы пойти на кухню, она подошла к огромному окну гостиной и глянула во двор. Со второго этажа вид на Долину был несравнимо лучше, любоваться ею с первого этажа мешал высокий забор. Но луна, на которую Ника взглянула сквозь стекло, приковала ее взгляд и наполнила сердце сладкой тоской. Магнетизм мертвенного света подчинил себе ее волю, как взгляд гипнотизера; она не могла сопротивляться его притяжению.

Нет-нет, она непременно должна выйти в Долину. Ночная прогулка нисколько ей не повредит, это будет романтично.

Ника спустилась с крыльца, дошла до калитки и распахнула ее, впуская лунный свет во двор. Перед ней открылся неподвижный космический пейзаж — застывшие деревья серо-синего цвета, как на неведомой чужой планете; лес, больше похожий на нагромождение островерхих скал; белые гладкие дорожки с черной оторочкой гравия. Луна поменяла цвета и превратила привычные предметы в неземные.

Ника с замершим сердцем обогнула свой участок и остановилась перед стеной леса, поднявшейся перед ней как по волшебству. Это только казалось, что он темный, на самом деле луна просвечивала его насквозь. Ника вошла в его чащу, восторженно глядя по сторонам, — она попала в сказку, колдовскую и немного страшную. Ели расступались, давая ей дорогу, под ногами шуршали их иглы, застилавшие землю сплошным ковром. Было настолько светло, что она могла рассмотреть каждую иголочку, каждую щербинку на стволах деревьев. Ельник сменился мшистым прозрачным березняком, и вскоре Ника увидела широкое открытое пространство, простершееся до самого горизонта и освещенное яркой луной.

Ее лунная тень легла под ноги, вперед звала узкая, еле заметная тропка, Ника без страха ступила на нее и двинулась вперед. Безмятежность, минуту назад наполнявшая ее сердце, внезапно начала таять, уступая место непонятной тревоге. Тропка, бежавшая между мшистых кочек, подозрительно пружинила, с каждым шагом все сильней, и Нике показалось, что она идет по тонкой колышущейся мембране, готовой вот-вот прорваться.

Очарование лунной ночи в один миг улетучилось, когда в голову стукнуло зловещее слово «болото». Ника, как будто очнувшись от сладкого сна, остановилась и огляделась: она стояла посреди мокрой пустоши, совсем одна, в коротком шелковом халатике и мягких тапочках на босу ногу. Последнее, что она увидела перед тем, как луна скрылась за тучей, был блестящий хвост гадюки, нехотя уползавшей от нее за высокую кочку.

Свет померк, она осмотрелась по сторонам и вдалеке заметила зеленоватый, расплывчатый огонек, дрожавший над землей. А потом еще один, и еще, и еще… Сперва зеленые огоньки только покачивались в стороне, но когда их набралось достаточно много, неожиданно двинулись к ней, медленно и плавно. Ника хотела шагнуть назад, но нога погрузилась в холодную жидкую трясину. Она выдернула ногу, едва не потеряв тапку. Тонкая мембрана под ней колыхалась и грозила вот-вот прорваться. Зеленые огоньки медленно приближались, обходя ее с трех сторон, и теперь Ника могла отчетливо рассмотреть, что за каждым из них прячется прозрачная серая тень. А вскоре почувствовала могильный холод, исходивший от фосфоресцирующих сгустков, и удушливый запах мертвечины.

Ее охватила паника — она уже не боялась промочить ноги. Назад! Бегом назад, к дому, к асфальтовым дорожкам, к собакам и твердой земле! Ноги по колено увязали в скользком дурно пахнущем иле, она спотыкалась и падала лицом в грязь.

И когда зеленые огни приблизились к ней на расстояние вытянутой руки, Ника рванулась в сторону и провалилась в болото по пояс, тут же почувствовав, как оно впилось в ее тело, словно гигантская пиявка. Зеленые огни отпрянули и замерли, покачиваясь в трех шагах от нее, как будто смотрели, что будет дальше. Ника судорожно забилась, пытаясь освободиться, но болотная жижа поднялась к груди, сдавливая легкие, и Ника с ужасом поняла, что тонет. И никто не придет ей на помощь, только призраки с зелеными фонариками молча будут смотреть, как она барахтается в вонючей жиже. Она толкнулась из последних сил, стараясь лечь локтями на зыбкую поверхность, но только глубже ушла в болото, которое упругой рукой обхватило ее шею, мешая дышать.

Ника задрала голову, судорожно хватая ртом воздух, и когда густая болотная вода хлынула ей в глотку, она попыталась закричать и… проснулась в своей постели.

В окно светила луна, в комнате было темно — значит, бра она тоже включила во сне. На этот раз зажигать свет Ника не стала, пытаясь разобраться, сон это или явь. Ей показалось, или дом действительно подрагивает, как будто рядом с ним работает тяжелая машина? Или это ее внутренняя дрожь, следствие приснившегося кошмара?

Нет, дом на самом деле содрогался, ритмично и ощутимо. Неужели она все еще спит? Ника ущипнула себя за руку, но боли не почувствовала. Что ждет ее на этот раз? Землетрясение? Рушится крыша, и она остается погребенной под обломками собственного особняка, не имея возможности позвать на помощь? Ее ищут до тех пор, пока не садится аккумулятор в мобильном телефоне?

Ника повернулась на бок и судорожно вздохнула. Наверное, Алеша прав. Надо сходить к врачу: невозможно каждую ночь просыпаться в холодном поту и щипать себя за руки. Но если она не спит, то отчего дрожит дом? Может быть, на улице происходит что-то страшное, а она лежит здесь и копается в своих ощущениях?

Нет, никакие кабаньи головы и никакие зеленые огоньки не могут появиться в ее собственном дворе! Она поднялась и выскользнула на балкон. Дрожание больше не ощущалось, но ей показалось, что в лесу кто-то есть. До нее донеслись еле слышные выкрики и смех, как будто большая и веселая компания невдалеке собралась на пикнике.

Очень интересно! Можно понять, когда люди приезжают отдыхать на реку, разводят костры, жарят шашлык, но что делать ночью в лесу? Даже такой лунной ночью? Лес этот мрачен и непроходим, а сейчас там, вдобавок ко всему, сыро. Ника фыркнула — не для того она забиралась в такую глушь, чтобы по ночам ее тревожили веселые компании. Она, конечно, понимала, что лес, подступающий к Долине, ей не принадлежит и прогнать оттуда непрошеных гостей она не имеет никакого права. Но от этого раздражение мучило ее еще сильней. Вот тебе на! Одна на много километров!

Под окнами раздавался развязный девичий хохот и визг. Ника не выдержала и встала, чтобы посмотреть, что же за безобразие творится у нее за забором. Она приоткрыла балконную дверь — никаких сомнений не было: пьяная компания парочками разбежалась по лесу, оглашая его криками и смехом. А под самым забором, не более чем в пятидесяти шагах от дома, расположились двое с далеко идущими планами на ближайшие пятнадцать минут.

От возмущения Ника топнула ногой. Ничего себе! Сейчас в доме нет детей, а когда из Англии вернутся девочки? Если такое безобразие будет случаться здесь регулярно, придется принимать какие-то меры. Какое бесстыдство! Устроились под окнами дома и нисколько не боятся шуметь, привлекая к себе внимание! Может быть, дать им понять, что их видят? Может быть, это умерит их пыл?

Ника зашла в комнату и включила свет. Пусть знают, что они не одни и что своими воплями они разбудили порядочных людей. Она снова выглянула с балкона на опушку леса, но, похоже, парочка не обратила внимания на осветившееся окно.

«Ну погодите же! — решила Ника. — Сейчас вам мало не покажется!»

Она вышла на лестницу и щелкнула рубильником, который включал прожектора во дворе и на подходах к нему. Теперь-то бесстыдники наверняка перетрусят и уберутся прочь!

Не тут-то было! Парочка никуда не исчезла и вовсе не собиралась прекращать свое непристойное занятие! Оставить без внимания столь вопиющее нахальство Ника не могла. Впереди лето, они могут сюда повадиться! Может быть, стоит пугнуть их собаками?

Ника хотела крикнуть, что если они немедленно не уберутся из-под ее окон, она выпустит волкодавов, как вдруг, присмотревшись, вспомнила, что где-то видела эту лохматую голову.

Ах вот как? Он не только наглец и хам! Интересно, что он хотел ей сказать своей бесстыжей выходкой? Оскорбить ее? Дать ей понять, что он тоже мужчина? Или позлить, зная, что она ничего не сможет сделать? Даже собаки, пожалуй, против него бессильны. Они побоятся броситься на того, кто их однажды победил.

Ника захлопнула балконную дверь, погасила в комнате свет и залезла под одеяло, накрыв голову подушкой. Помимо воли перед глазами появились два красивых тела на зеленом моховом ковре. Нет, это просто невозможно! Разве люди должны себе такое позволять?

Наверное, все же придется спуститься в кухню и выпить кофе, потому что успокоиться она теперь не сможет.

Ирине стоило многих трудов уговорить мужа посмотреть этот участок: он хотел дом в курортном районе — ну, на крайний случай хотя бы на заливе, где селятся уважающие себя люди. Участок на юге области, да еще и так далеко от города, совсем его не привлекал. Ему не нравилась река, он мечтал о море, место не казалось ему престижным, и он не верил в надежность инженерных сетей.

Ирина же, наоборот, терпеть не могла залива с его мелководьем: камни и песчаные дюны не будили в ней добрых чувств. Кроме этого, на юге было гораздо суше. А главное — если они поселятся подальше от города, муж не будет каждый день мотаться на работу и обратно, и ему останется только ночевать в городской квартире. И тогда Ирина будет предоставлена самой себе куда чаще, чем сейчас.

Когда Людмила рассказала ей о том, что «Лунная долина» — место для элитной застройки стоимостью едва ли не выше, чем на заливе, Ирина сразу заинтересовалась этим местом. Когда же подруга добавила, что это нехорошее, темное место, где людям угрожает опасность, исходящая от потустороннего мира, любопытство Ирины только усилилось: поселиться там было бы не хуже, чем в замке с привидениями. Несомненно, Ирина нисколько не поверила словам Людмилы, но разговоры о том, что «Лунная долина» нехорошее место, она слышала и без нее.

На этот-то крючок она и подцепила своего мужа: замок с привидениями показался ему престижным вложением денег, да и стоимость участков впечатляла. Подумать только, сколько знакомых будут приезжать к ним лишь для того, чтобы взглянуть: каково это — жить в нехорошем месте! И разговоры, разговоры об этом сыграют мужу на руку — его профессия требует постоянной огласки, постоянных слухов, он должен быть у всех на виду.

Несмотря на все плюсы, физиономия мужа оставалась кислой, когда они проехали через поселок и свернули на грунтовую дорогу, бежавшую вдоль реки. Да, великолепных особняков Курортного района тут не было: им попадались только дачки, построенные в советские времена и тридцать лет назад казавшиеся кому-то пределом мечтаний. Да и дачники не производили впечатления порядочных людей — убогие машины, толпящиеся у убогих же магазинчиков, неприсмотренные дети, считающие мелочь на жвачки, тетушки с авоськами, а то и с тележками на колесиках, которые они с грохотом волочили за собой по дороге.

Однако когда поселок остался за спиной, лицо мужа слегка прояснилось:

— А что, эдакая непритязательная глубинка. Грунтовая дорога через лес вдоль реки… Вдали, так сказать, от шума городского…

— Так ведь и я о чем тебе говорю! — обрадовалась Ирина. — И, между прочим, эти участки недаром стоят таких денег, об этом тоже можно кричать на каждом шагу. Никто не скажет, что мы купили тут участок от бедности, наоборот! Нам так понравилось, что мы, может быть, слегка и переплатили, лишь бы его получить!

— Не говори ерунду: «переплатили»! У них еще ни один участок не продался, и очередь не стоит, между прочим.

— Если ты его купишь — будет стоять, вот увидишь!

Муж скромно покачал головой, но в который раз поддался на неприкрытую лесть.

«Лунная долина» выплыла из-за поворота неожиданно. Несмотря на то, что в вокруг еще велось строительство, открывшаяся картина все равно впечатляла: среди высоких стройных сосен выгибали спины мостики с резными перилами, отделанные камнем; подъезды к участкам были отсыпаны красным гравием. Над асфальтированными дорожками то там, то тут склонялись березы, где-то цвела черемуха, и сладкий аромат проникал в приоткрытое окно машины, а местами стояли густые кусты сирени. Однозначно, это оказалось несравнимо лучше, чем голые, «разработанные» участки, которые они смотрели до этого. Если в таком месте построить дом, то даже со второго этажа не будешь любоваться на то, чем заняты соседи.

День был солнечным, молодая майская зелень — яркой и пахучей, и «Долина» показалась Ирине местом светлым, зеленым, а никак не темным и нехорошим. За ее пределами поднимался густой еловый лес, и воздух тут должен был быть чистым и полезным для здоровья.

Только одна деталь резанула глаз: на въезде, рядом с рекламным щитом, стояла почерневшая, вросшая в землю халупа, напоминавшая о нищете крепостных крестьян при плохом помещике. Даже строительные вагончики выглядели приличней; во всяком случае, все понимали, что рано или поздно их отсюда увезут. При взгляде же на халупу казалось, что она нарочно зарылась в землю, чтобы остаться тут навсегда.

На въезде их встречал приятный молодой человек — менеджер по продажам, с которым они договаривались. Юношу звали Андреем, он предложил им выйти из машины и прогуляться по «Долине» пешком.

Муж недовольно пожал плечами, но согласился, Ирина же радостно вылезла на асфальт и вдохнула чистый запах леса. Но стоило ступить на землю «Долины», как она почувствовала что-то неприятное, свербящее. Как воспоминание, о котором хочется забыть и никак не получается. Ирина зябко повела плечами и машинально оглянулась.

— А что это за грязная хижина дяди Тома? — недовольно начал муж.

— А, этот домик сейчас служит теплой бытовкой для работяг, но мы планируем его снести в ближайшие месяц-два. Здесь будет здание для охраны поселка, двухэтажное, оборудованное видеонаблюдением, все по последнему слову техники. Ну и в общем стиле «Долины», конечно. На въезде будет шлагбаум.

Муж скептически пожал плечами, но проглотил сказанное.

— Обратите внимание, все деревья в Долине сохранены, мы вырубили их только там, где планируются пятна под дома и хозпостройки. С одной стороны — густой лес, он тянется на два десятка километров, а с другой — река. Мы с вами еще сходим посмотреть пляж, там все отсыпано песком, есть лодочная станция, причал для моторных лодок и скутеров. Пляж огорожен, так что людно на нем не будет.

Муж снова пожал плечами — про это он читал в рекламном буклете.

— А почему нет участков с выходом к реке? — снова недовольно спросил он.

— Видите ли, берег небезопасен для строительства. Мы решили, что общий пляж с причалом будет лучше для всех, чем два-три участка с риском затопления берега.

— Я бы предпочел участок с выходом к реке, — буркнул муж.

Андрей вел их по Долине от участка к участку, а Ирина чувствовала себя все хуже и хуже. День был теплым, но, несмотря на яркое солнце, она замерзала. У нее кружилась голова, и не так, как это бывает от свежего воздуха, а наоборот — как будто она надолго засиделась в душной комнате. Может быть, она простыла и у нее поднимается температура?

Когда они подошли к участкам в третьем ряду от дороги, муж внезапно оживился, глаза его загорелись, и он, как невоспитанный ребенок, показал на дом пальцем:

— А это что?

— Это дом первых, так сказать, поселенцев «Долины». Не правда ли, очень хорош?

Муж восторженно покрутил головой и приоткрыл рот:

— Если я и хочу загородный дом, то именно такой! Это потрясающе! Эти каменные особняки с офисной мебелью всем уже надоели. Он полностью деревянный?

— Да, кроме цоколя. В нем четыре уровня и около четырехсот метров жилой площади. Я думаю, хозяева не будут возражать, если мы попросим их показать дом поближе. Он срублен по европейским стандартам качества, вы не найдете ни одной щели. Разумеется, без единого гвоздя. Бревна толщиной не меньше тридцати пяти сантиметров, его не надо ни утеплять, ни конопатить — зимой он будет теплым, а жарким летом сохранит прохладу.

Ирина вдруг почувствовала раздражение: этот Андрей походил на низкосортного коробейника, втюхивающего втридорога посредственный парфюм незадачливым покупателям. Но муж, похоже, ее точки зрения не разделял.

— Нет, мне это определенно нравится! Если это удобно, я бы очень хотел взглянуть на него изнутри.

— Сейчас я попробую договориться, — Андрей достал из кармана мобильный.

Они сделали несколько шагов по направлению к воротам в бревенчатом заборе, и тут Ирина ясно уловила запах гнили. Так пахнет застоявшееся болото, из трясины которого время от времени выкатываются пузыри. Запах был не очень сильным, скорей еле слышным.

— Тебе не кажется, что тут чем-то пахнет? — спросила она у мужа, оживленно расспрашивавшего Андрея.

Муж глянул на нее как на надоедливое насекомое, но принюхался:

— Черемухой пахнет, только и всего. Если тебе не нравится, то это всего на несколько дней.

Ворота поднялись, и навстречу им вышла высокая красивая женщина — скорей всего хозяйка дома, для прислуги она была слишком хороша собой и ухоженна. Ирина почувствовала себя рядом с ней не в своей тарелке. Но вскоре выяснилось, что это лучшая подруга Людмилы, Вероника. Хозяйка извинилась, что принимает их не с парадного въезда, а с задворок: гостей обычно пугают ее собаки, которые заперты у центральных ворот.

Они подошли к дому, и Ирина по пути несколько раз обернулась — кроме болотного запаха ей померещился чей-то взгляд со стороны въезда в «Долину». Когда же пришлось переступить через порог, Ирина с испугом глянула наверх: ей почудилось, что сверху на нее что-нибудь может упасть. И только дойдя до двухуровневой гостиной, удивительно уютной и вместе с тем отделанной со вкусом и чувством меры, она вспомнила, как Людмила рассказывала о гибели своего кота. Забавная штука подсознание: в нем эта история отложилась и всплыла непонятными страхами. Однако страхи почему-то не исчезли, а, наоборот, усилились.

Ирина снова глянула наверх — гостиную украшала грузная бронзовая люстра в готическом стиле: не меньше полутора метров в поперечнике и весом как минимум полтонны. Ирина поежилась и отошла в сторону, чтобы это сооружение не висело у нее над головой.

Через пять минут Ирина поняла, что не может больше здесь находиться: внутри нарастала паника, как у клаустрофоба в тесном лифте.

Хорошо, что менеджер не стал долго обременять хозяйку своим присутствием. А муж пришел в еще больший восторг, посмотрев на дом изнутри и пощупав стены руками.

— Нет, определенно, я хочу именно такой дом! Вы должны оставить мне телефоны архитектора и подрядчика.

— У нас есть второй, похожий. Он срублен под крышу и после просушки будет отделан и сдан под ключ. Мы можем взглянуть на него, это тоже участок около леса, только с другой стороны.

— Прекрасно! Я посмотрю. Я, конечно, хотел бы строиться по своему проекту, но чем черт не шутит? Может быть, мне подойдет и готовый.

Ирина вышла из дома первой — пожалуй, чересчур поспешно — и только хотела вздохнуть с облегчением, как под ноги ей подвернулся облезлый, наверняка нездоровый кот, полосатый и худой. Она с отвращением отшатнулась — если ночные страхи ее не тревожили, то инфекции она всегда боялась панически.

— Фу, какая мерзость, — прошипела она себе под нос. Никто, кроме нее, на кота внимания не обратил.

Хозяйка проводила их до ворот и пожелала приобрести участок поблизости — они могли бы стать добрыми соседями. Ирина рассеянно кивнула и поскорей вышла со двора. Но только они вновь оказались на асфальтовой дорожке, между деревьев мелькнула почерневшая халупа, стоявшая под рекламным щитом. И Ирина поняла, что за взгляд преследовал ее на участке: это лачуга смотрела двумя темными окнами! У нее были голубые глаза, цвета неба, только на дне их плескалась тьма, глубокая и мрачная. Глаза-окна смотрели как из-под земли, как из могилы…

Ирина тряхнула головой, но все равно не смогла избавиться от навязчивого взгляда. Он жег ей спину, мешал думать, ей хотелось стряхнуть его с себя, как паука, ползущего по одежде, и она раза два так и сделала — машинально. И хотя они удалялись от въезда в «Долину» и деревья скрыли лачугу из виду, взгляд все равно никуда не исчезал, и Ирина догадывалась, что избавиться от него она не сможет, даже если зароется в землю. Мысль о том, что лачуга ползет за ней, прячась за деревьями, заставила ее похолодеть.

Муж и менеджер беседовали увлеченно и горячо, когда подошли к недостроенному дому, но Ирина не слушала их разговора. Ей хотелось только одного — немедленно покинуть это место. Здесь пахнет болотом, здесь холодно и сыро, здесь на голову падают потолки, здесь дома наблюдают за тобой из-за деревьев, здесь под ноги кидаются больные животные. Бежать, бежать немедленно!

Ирина на секунду представила, как она садится в машину, а машина не заводится, и почувствовала себя героиней фильма ужасов. Паника подкатила к горлу, как недавно в доме.

— Мне здесь не нравится, — сдержанно сообщила она мужу.

— Погоди, — отмахнулся он. Они обошли сруб и увидели человека с топором, колдовавшего над толстенным бревном. Человек был одет в спортивные штаны с пузырями на коленках и вытянутую грязную майку, однако когда он выпрямился навстречу гостям, Ирина почувствовала к нему расположение и симпатию. Его взгляд скользнул по лицу Ирины, и она заметила, как глаза его стали встревоженными и сочувствующими, будто он сразу разгадал ее страхи.

— День добрый, — поздоровался муж. — Так это непосредственно вы рубите эти чудесные дома?

Человек неуверенно кивнул и ответил:

— Я делаю только срубы. Фундамент, кровля и отделка — это не по моей части.

— Ну, кровлю у нас все умеют делать, — подмигнул ему муж, — а вот такие срубы я вижу в первый раз.

Человек снова пожал плечами, но нисколько не удивился, будто привык слышать подобные комплименты в свой адрес.

— А если я захочу построить такой же дом, срубите его мне?

— Срублю, — ответил человек, — только не здесь.

— Почему же не здесь? — опешил муж.

— Здесь жить нельзя, это плохое место, — просто сказал плотник. На этот раз он не пожимал плечами и не сомневался в том, что говорил.

— Ты… ты… — задохнулся Андрей, — ты чего несешь?

— Я сказал то, что есть, — человек нисколько не смутился.

И Ирине захотелось закричать вслед за ним, что он прав, здесь нельзя жить, и она никогда не согласится еще раз приехать сюда, не то что поселиться! Что надо немедленно бежать отсюда, пока не случилось чего-нибудь непоправимого!

— Да ты понимаешь, что делаешь? — Андрей выставил вперед грудь и воинственно пошел на плотника. Это было смешно — человек, державший в руке тяжелый топор легко, словно дирижерскую палочку, явно мог за себя постоять.

— Погоди-ка, — остановил Андрея муж. — Вы разберетесь, когда я уеду. Ну-ка объясни мне, что это ты имеешь в виду?

— Да что он может иметь в виду, он же простой работяга здесь, кого вы слушаете! — менеджер чуть не сорвался на визг.

Плотник глянул на него спокойно, поднял и опустил брови, как будто удивился такой эмоциональности, и спросил:

— Неужели вы сами не видите? Долина не пустит сюда никого. Разве вы не чувствуете, как кто-то на вас смотрит? И смотрит, между прочим, вовсе не по-доброму.

И паника Ирины в итоге прорвалась сквозь умение держать себя в руках, выплеснулась наружу и понесла ее на неведомую стезю — истерику.

— Да, я чувствую! Это плохое, плохое, плохое место! Я хочу уйти, немедленно, заберите меня отсюда, скорей, Саша, пойдем отсюда! Я умоляю, я больше не могу здесь находиться! Ну что же ты стоишь, тебе же сказали, что здесь жить нельзя, что еще тебе надо, каких объяснений?

Слезы хлынули из глаз, рыдания сдавили горло, и дальше она смогла издавать только нечленораздельные звуки — про кота, про живые дома, про болотный запах. Ноги подогнулись сами собой, и она опустилась в пахучие опилки, толстым слоем покрывшие землю, и согнулась, пытаясь спрятаться от невыносимого взгляда, сжаться в комок, слиться с окружающим ландшафтом.

— Что же вы стоите, — услышала она голос плотника, — вы что, не видите? Ей же плохо. Сейчас, я воды принесу.

— Вы думаете, это серьезно? — недовольно спросил муж.

— Не знаю. Но она плачет…

— Но я хотел поговорить с вами о домах…

— Давайте уведем ее отсюда и поговорим где-нибудь в другом месте. Может быть, не стоит сегодня? Я оставлю вам телефон.

Ирина схватилась за руку плотника, сидевшего рядом на корточках и державшего пластиковую бутылку с водой перед ее носом.

— Я сама, я могу сама, — она оттолкнулась от его руки, пытаясь подняться, — только скорей, пожалуйста, скорей отсюда…

Андрей, рассерженный и раздраженный, сохранил лицо и взял ее под руку с другой стороны; плотника в сторону отодвинул муж и, на ее счастье, повел Ирину к машине.

Возле черной лачуги ей снова стало невыносимо страшно, и она закричала и забилась. Андрей попытался ее удержать, а муж, наоборот, оттолкнул в испуге.

— Не бойтесь, — кто-то положил руку ей на плечо, и она догадалась, что это плотник, бредущий сзади, — не надо так бояться. Сейчас вы уедете, и все будет хорошо. Она вас не тронет. Сейчас не тронет.

Муж усадил ее на заднее сиденье, а на переднее пригласил плотника, оставив незадачливого менеджера по продажам на дороге.

Андрей был не столько разозлен, сколько расстроен и подавлен. Ему не простят потери такого клиента. Все шло отлично. Клиент не горел желанием купить участок, он имел претензии, зато жене его место нравилось. Конечно, этот продюсер не из тех, кто будет слушать жену, но все же… И вот наконец ему предъявили главный козырь — дом. Андрей не раз наблюдал, как люди, мечтавшие о каменном замке, на глазах забывали о своей мечте и приходили в неописуемый восторг. Еще бы! Клиент привык, что деревянный дом — это дача, обшитая сучковатой вагонкой, с допотопной печкой и удобствами во дворе, которую местные плотники срубят за триста баксов. Андрей знал, как повезло им с Кольцовым: по вполне сходной цене он создавал действительно европейское качество. Плотников, которые умеют делать такие срубы, во всем городе можно по пальцам пересчитать. И восхищение клиентов вполне оправдывало все сложности работы с ним, взбрыкивания и срывы сроков.

Вот и на этот раз скептически настроенный продюсер не устоял. Вполне возможно, что его устроил бы законченный сруб, но Андрею хватило бы и продажи участка с последующим договором на строительство дома. И надо же было этому плотнику оказаться на рабочем месте именно в это самое время! И клиент сразу сообразил, что заключать договор нужно напрямую: это, может, не проще, но значительно дешевле. Он же сразу потребовал телефон архитектора и подрядчика. Ну, а на ловца, что называется, и зверь…

Кто тянул плотника за язык! Жена продюсера и так всю дорогу была чем-то недовольна. Только муж ее мнения в расчет принимать не стал бы, это же ясно. Дамочка искала повод, чтобы устроить истерику, и она его получила! Она как будто ждала хоть какого-нибудь повода, чтобы лечь на землю и начать стучать по ней руками и ногами. Видимо, других способов воздействия на мужа у нее нет. Конечно, мужа это не впечатлило. Но к словам плотника продюсер почему-то прислушался. А ведь нес плотник абсолютную чушь! Какое плохое место? Это потому что кота балкой задавило, что ли? Но такие истории хороши для истеричных женщин, ни один нормальный человек на такое не поведется!

Андрей пришел в фирму «Сфинкс» два года назад, до этого он работал агентом по загородной недвижимости. Он стоял у самых истоков проекта, но показать себя в наилучшем свете ему до сих пор не удавалось. Это был единственный проект «Сфинкса», связанный с продажей участков и загородных домов, — остальные казались Андрею неинтересными и непонятными, тем более что менеджер по продажам на них не требовался: какие продажи при строительстве завода или торгового комплекса? Все давно продано, остается бегать по чиновникам, следить за генподрядчиками и контролировать смету. Андрея тошнило от проектной документации, ГБРов, ПИБов, районных администраций, их очередей и зажравшихся служащих. Оклад у него был небольшой, поэтому он с нетерпением ждал, когда же наконец пойдут продажи и начнут капать комиссионные.

Но его ожидало разочарование: за два месяца ни один участок продан не был. Хозяин «Сфинкса» один дом купил себе, как и планировал, но его примеру почему-то никто не последовал. Андрей удивлялся и негодовал: он проработал в загородной недвижимости пять лет, он знал, что эти участки должны отлететь за месяц, максимум — за два, несмотря на высокий ценник. При тех деньгах, которые вложили в рекламу, сюда ежедневно должны были приезжать покупатели. Однако ничего подобного не случилось.

Когда участок согласился посмотреть этот продюсер, Андрей подпрыгнул от радости. Он был уверен, что, увидев, какое это чудесное место, клиент не сможет от него отказаться. Тем сильней оказалось его разочарование. Понравившийся дом можно срубить где угодно; если Кольцову нечего будет делать здесь, он найдет своей бригаде клиентов на стороне. И, похоже, его плотник такого клиента уже нашел, самым наглым образом отобрав его у «Сфинкса». С точки зрения Андрея, это выглядело неэтично. Конечно, «Сфинкс» не был его нанимателем, но работали они бок о бок два года. Разумеется, если клиент желает договориться напрямую — это дело клиента, понятно, он сэкономит на этом немалые деньги. От такой ситуации никто не застрахован. И плотнику все равно, нанимает его Кольцов, или клиент, или генподрядчик, или «Сфинкс»: он все равно получит свои деньги. Но зачем же убеждать клиента в том, что не стоит покупать участки? Ему-то что? Какое его дело? Перебить клиента — неэтично, а вот так сорвать продажу — это просто подлость. Подлость и предательство. В конце концов, Долина кормила этого плотника два года, мог бы не делать этого хотя бы из чувства благодарности.

И ведь никому не объяснишь теперь, что Андрей ни в чем не виноват! В его способности и так никто не верил, и за глаза сотрудники «Сфинкса» называли его бездельником и дармоедом. Начальство, скорей всего, считало точно так же, потому что за два года он не только не продвинулся по служебной лестнице, но ему ни разу не повысили оклад, в то время как остальным индексировали зарплату регулярно. Когда освободилось место начальника отдела рекламы, никому и в голову не пришло, что Андрей в ней неплохо разбирается, имеет связи с рекламными агентствами и опыт проведения рекламных кампаний. Нет, человека взяли со стороны. Сегодняшняя встреча с продюсером никому не покажется странностью, на счет Андрея запишут еще один провал, только и всего.

Андрей вернулся к срубу, кипя от негодования.

— Ты что, больной? — не доходя до плотника шагов десять, начал он.

— Ага, — плотник только нагло ухмыльнулся.

— Да тебя уроют, придурок! Ты понял, что ты сделал вообще? — Андрей подошел почти вплотную, развернув плечи и гордо подняв голову. Он был крепким парнем, два раза в неделю ходил в тренажерный зал и чувствовал себя вполне уверенно.

— Понял, понял, — снова кивнул плотник.

— Ты мне клиента сорвал! Какого черта ты суешься? Ты, пролетарий! Пилишь тут — и пили себе, и не лезь куда не просят!

— Мальчик, я понимаю, что ты расстроился, но тебе не кажется, что ты несколько невежлив?

Андрей едва удержался, чтобы не полезть в драку.

— Меня тут работяги учить будут? Да ты вылетишь отсюда завтра же, и, надеюсь, на скорой помощи!

— Вали-ка отсюда, — плотник поморщился.

— Ты мне еще и указываешь? — Андрей сильней развернул плечи и приблизился на шаг.

И тут взревел мотор бензопилы, и Андрей поспешил отодвинуться в сторону: может, этот плотник сумасшедший? Кто знает, что у него на уме? А тот демонстративно повернулся к Андрею спиной и продолжил работу. Андрей попробовал продолжить разговор, но из-за рева пилы ничего не было слышно и пришлось уйти, сжимая кулаки от злости.

Андрей, конечно, позвонил директору «Сфинкса», так как о результатах встречи с продюсером должен был доложить ему лично, и рассказал о выходке плотника. И о том, что он отговаривал клиента покупать участок, и о том, что довел женщину до истерики, и о том, что не забыл договориться с продюсером о рубке дома в другом месте. Судя по реакции босса, рассказ его не впечатлил, похоже, он попросту не поверил Андрею. А может, был человеком сдержанным и хотел обдумать сказанное. В любом случае, он пообещал с этим разобраться.

Андрей шел к машине мимо дома хозяина «Сфинкса» и предавался жалости к себе, когда увидел хозяйку, выезжавшую со двора. Женщина остановилась рядом с ним, опустила окошко и поинтересовалась:

— Ну как, им понравился какой-нибудь участок?

Андрей угрюмо покачал головой.

— А почему? — удивилась и расстроилась женщина. — Он с таким энтузиазмом смотрел дом, и я подумала, что все в порядке.

Андрею показалось, что она жалеет его, и он посчитал возможным рассказать ей о происшествии. На хозяйку рассказ произвел гораздо большее впечатление, чем на ее мужа.

— Нет, это неслыханно! Да какое он имел право подходить к нашим покупателям? Честное слово, я этого так не оставлю! Сперва бревна падают с потолка, потом дети проверяют срубы, а теперь он будет срывать нам продажи? Нет, так просто ему это с рук не сойдет, я вам обещаю!

Она в негодовании подняла стекло и тронулась с места.

От того, что хозяйка так рассердилась, Андрею стало немного легче. Во всяком случае, она не винила его в срыве сделки и правильно все поняла. Может быть, она сама поговорит с мужем и тот поймет, что Андрей сделал все возможное и его вины в этом нет? Судя по ее реакции, этот плотник уже не в первый раз доставляет ей неприятности, и есть надежда, что она и вправду с ним разберется. Андрей никогда не был мстительным, его желание наказать своих обидчиков обычно проходило через несколько часов, но в данном случае он с ужасом думал о том, что будет, когда он привезет кого-нибудь из клиентов в следующий раз. Если плотник снова сунется со своими добрыми советами, все равно ответственность за срыв сделки ляжет на Андрея.

Плохое место! Придумал же! Чем это оно плохое? Изумительное место, особенно в солнечные дни.

Порыв ветра неожиданно принес с собой неприятный болотный запах, гнилостный и влажный. И одновременно с ним внизу живота шевельнулся холодок, а по спине пробежала дрожь. Андрей машинально оглянулся по сторонам. Солнце, яркая зелень, сквозь которую просвечивает голубое небо… Умиротворяющая картинка почему-то не успокоила его, а, наоборот, вызвала тревогу. Он замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. В последний раз похожее чувство он испытывал в детстве, если просыпался ночью в темной комнате, когда шкаф казался чудовищем, а одежда, повешенная на стул, начинала двигаться. Вот и теперь легкое шевеление ветвей вокруг навело на мысль не о ветерке, а о том, что они живые и шевелятся сами по себе…

Андрей втянул голову в плечи, но не смог отделаться от видения — деревья шевелили ветвями совсем не так, как это бывает от ветра. Ему показалось, они тянутся к нему, и намерения у них самые что ни на есть агрессивные… А потом он почувствовал взгляд, который уперся ему в спину, как ствол пистолета. Захотелось поднять руки вверх. Он медленно оглянулся, не надеясь увидеть ничего хорошего, но то, что он увидел, превзошло все его самые страшные предположения.

На толстом суку лежала огромная черная змея с головой и руками женщины. Андрей попятился, но тут же остановился: женское лицо показалось ему невообразимо, сказочно красивым. Глаз не оторвать! Ее маленькое треугольное лицо с острыми скулами обрамляли длинные и густые иссиня-черные волосы. Тонкие брови с гордым изломом посередине высоко поднимались над темными глубокими глазами, нос с красивой аристократической горбинкой был тонок и изящен, а маленькие губы из-за бледности были почти невидимы. Между этих губ скользнул черный раздвоенный язык и, ощупав воздух, тут же спрятался обратно.

Андрей не мог не смотреть в ее глубокие, манящие, немигающие глаза. И помимо воли сделал шаг вперед, а потом еще один, чувствуя себя кроликом, который не в силах противиться удаву. Ужас и предчувствие смертельной опасности сковали его; единственное, что он мог делать, — это медленно перебирать негнущимися ногами, пока не оказался под суком, на котором возлежала женщина.

— Не стоит желать никому зла, — сквозь зубы процедила она, — можно оказаться на месте того, кому угрожаешь.

И в эту секунду змеиный хвост захлестнул его петлей, обвив шею и прижав руки к телу, и взметнул его вверх, так что лицо Андрея оказалось напротив темных немигающих змеиных глаз.

— Нравится тебе это место? Хочешь тут жить?

— Не хочу, — прохрипел придушенный Андрей.

И тут она приоткрыла маленький красивый рот, на поверку оказавшийся огромным, и он увидел два длинных изогнутых зуба, на острых кончиках которых застыли прозрачные желтоватые капли. Он хотел закричать, но вместо этого захрипел.

— Проще говоря — не рой яму другому, сам в нее попадешь, — закрыв рот, прошипела женщина и с силой швырнула Андрея оземь. Ужас сменился кошмарной, невыносимой болью в ноге, но он в тот же миг потерял сознание и погрузился в блаженную черноту.