Придорожная трава - 4

Поначалу Нику раздражало, что ее дети играют с сыном плотника, — она считала эту компанию неподходящей для дочерей, — но потом смирилась: пусть делают что хотят, главное, чтобы подольше находились на воздухе, тем более погода стояла отличная. Да и за мальчиком она не заметила дурных манер и неподобающего поведения. И потом, ведь девочки играют с Сережей, а не с его ненормальным отцом.

Она строго-настрого запретила близняшкам приближаться к его избушке, тем более что они и сами, увидев почерневший домик, посчитали его зловещим и полным ужасов. Ника слышала однажды, как Марта рассказывает Майе историю о том, что из избушки по ночам выходят страшилища и охотятся на запоздалых прохожих. Обе визжали от ужаса, который сами на себя нагоняли.

Ника не поощряла подобных развлечений и строго выговорила обеим за глупые россказни, расстраивающие нервы. Но это, по крайней мере, придало ей уверенности в том, что в гости к своему новому товарищу девочки ходить не станут.

Каково же было ее удивление, когда она обнаружила их в пресловутой избушке в обществе плотника и его сына! Плотник вел себя как мальчишка, с энтузиазмом прилаживал что-то к испорченному столу и позволял своему ребенку разговаривать с собой фамильярно и даже вызывающе, как будто был его товарищем, а не отцом, призванным прививать сыну хорошие манеры и уважение к старшим. Когда же к плотнику с тем же панибратством обратилась Марта, Ника не выдержала и отправила заигравшихся девочек домой.

Плотник отдал близняшкам спичечные домики, которыми те восхищались всю дорогу домой, и сердце Ники дрогнуло, она сменила гнев на милость — плотник, конечно, нахал, но, по крайней мере, он не стал переносить своей неприязни к ней на ее девочек, не пожалел для них игрушек. Или он старается таким образом расположить их к себе? Зачем? С какой целью? Неужели и ее детей собираются привлечь к непонятному заговору, сплетенному вокруг Долины?

В последний приезд Алексей был особенно мрачен и решился рассказать Нике всю правду о своих финансовых делах. Она подозревала, что у Алексея серьезные неприятности, но и представить не могла, насколько безнадежной оказалась ситуация. Теперь она нисколько не сомневалась — это на самом деле заговор.

— Видишь ли, у меня нет и не может быть таких денег, чтобы я мог за свой счет провернуть такой проект, как «Лунная долина», — пояснял он ей виновато и с горечью, — и, разумеется, я привлекал деньги со стороны, большие деньги. Люди, вложившие в проект свои средства, рассчитывали на определенную отдачу к определенному сроку. Поскольку мы не выручили ни копейки, инвесторы требуют от меня объяснений. И мои оправдания их не интересуют, им нужны конкретные действия. Они хотят знать, как я собираюсь выкручиваться из создавшегося положения. А я ничего, ничего не могу предложить, кроме увеличения средств на рекламу. И понимаю, что это бесполезно. Рекламная кампания прошла идеально, большего из рекламы выжать уже нельзя. Я начинаю думать, что беспочвенные и нелепые слухи о Долине и вправду влияют на желание клиентов приобрести у нас участок.

Ника фыркнула:

— Я тебе говорила это с самого начала! А ты только смеялся надо мной!

— Ну, извини, дорогая. Я не мог даже предположить, что бабушкины сказки оказывают на здравомыслящих людей такое впечатление.

— Это потому, что такие вопросы в семье обычно решают женщины, а не мужчины, — назидательно сказала Ника, — а женщины склонны преувеличивать значение слухов и верят во всякую чушь. Вспомни хотя бы Люську.

— Да, мне стоило взять тебя в отдел маркетинга в качестве консультанта, — то ли в шутку, то ли всерьез ответил Алексей.

— И что ты намерен делать?

— Не знаю. Мне никто не поверит, если я буду кричать на каждом углу, что эти слухи — выдумка моих конкурентов. А сейчас я уже не сомневаюсь, что это так. Одна твоя Люська не может поднять такую волну: безусловно, кто-то распускал слухи планомерно и со знанием дела.

— Вот-вот, — кивнула Ника, — а ты считал, что советы плотника нашим клиентам ни на что не влияют. А это всего лишь часть чьего-то хитрого плана. И если бы ты занялся этим с самого начала, сейчас бы плотник помалкивал в тряпочку.

— На каждый роток не накинешь платок, — пожал плечами Алексей. — Надежда Васильевна твердит то же самое, что и плотник, но ее-то ты в заговоре, надеюсь, не подозреваешь?

— Твоя Надежда Васильевна — круглая дура, чего о плотнике никак не скажешь. И она, между прочим, говорит об этом нам с тобой, а не нашим покупателям.

Нике не понравилось, как Алексей постарался уйти от скользкой темы, — она заметила, что, говоря о плотнике, муж тщательно прячет глаза и тушуется.

— Так или иначе, заткнуть рты всем, кто говорит, что Долина — плохое место, мы не можем, ты согласна? Плотник не единственный, довольно сплетниц перетирают эту тему на вечеринках, как будто им больше не о чем говорить. Но у меня появилась одна идея, и ее-то я и собираюсь осуществить в ближайшее время. Мы пустим прямо противоположный слух, дадим информацию в газеты, заплатим нужным людям…

— Это какой такой противоположный слух? — рассмеялась Ника. — О том, что Долина — хорошее место?

— Примерно так. И ты, моя дорогая, послужишь самой лучшей рекламой этим слухам. Счастливая семья живет в Долине и наслаждается ее красотами, свежим воздухом и здоровой аурой! Можно сделать замечательные фотографии, и ты, моя красавица, с нашими очаровательными малышками будешь замечательно выглядеть на страницах журнала об элитной загородной недвижимости, ты согласна?

— Не могу не согласиться, — улыбнулась Ника.

— Ты дашь несколько интервью, в которых расскажешь, как тут замечательно живется.

— В этом не сомневайся, я смогу представить все в лучшем виде. Не думаю, что это поможет, но все равно, эта идея мне нравится, — Нике хотелось увидеть себя и детей на цветных фотографиях в журнале.

— Только учти, после купленных журналистов сюда, возможно, валом повалит желтая пресса, которая будет искать опровержений твоим словам. Если, конечно, это и вправду дело рук моих конкурентов. Так что эта кампания потребует от тебя некоторых жертв.

— Мне нечего стыдиться и нечего скрывать, — Ника пожала плечами. — Пусть разглядывают сколько им угодно.

— Я рад, что у меня такая понимающая и любящая супруга, — Алексей привстал и обнял ее, целуя в шею. — Может быть, это поможет.

— А если нет? — Ника подняла на него глаза.

— А если нет, то через месяц мне придется покрывать издержки инвесторов из своего кармана, — мрачно ответил Алексей, снова усаживаясь в кресло.

— Так это инвесторы или кредиторы? Разве они не должны делить с тобой риски? — Ника не очень хорошо разбиралась в делах, но кое-чему за годы общения с Алексеем уже научилась.

— Ну, дорогая моя, по закону, конечно, они именно инвесторы. Но кто ж вспомнит про закон, когда речь идет о потере таких больших денег? Разумеется, я брал на себя определенные обязательства, и теперь, боюсь, мне придется отвечать перед инвесторами, что называется, всем своим имуществом…

— Ты хочешь сказать, мы будем вынуждены продать этот дом?

Алексей невесело усмехнулся.

— Дом наш никто не купит, это неликвидный актив. Можно только разобрать его и перевезти в другое место. Но квартиру, машины, дорогую мебель продать придется. И если хотя бы пять участков мы не продадим до конца июня, то ничего, кроме этого дома, у нас не останется.

— Ты хочешь сказать, мы останемся нищими? — Ника поднялась с места. Алексей и раньше намекал на то, что от продажи участков зависит их материальное благополучие, но никогда не говорил об этом столь конкретно и убедительно. И никогда Ника не допускала мысли, что такое возможно, да еще и в самое ближайшее время.

— Я надеюсь, до этого не дойдет. Может быть, мне удастся отодвинуть сроки выплат или найти влиятельного поручителя.

Ника покачала головой — лучше бы он вывел на чистую воду того, кто послужил причиной их несчастий. Может быть, стоит рассказать мужу о том, что кто-то пытается запугивать ее? Нет, пожалуй, с этим она разберется сама и представит мужу конкретные доказательства, а не домыслы и догадки.

Два дня после отъезда Алексея Ника не находила себе места, но потом решила выбросить из головы мрачные мысли — пусть с деловыми вопросами разбирается муж, ее дело жить в Долине счастливо, привечать покупателей, когда они хотят взглянуть на дом поближе, и демонстрировать жизнерадостность. А с каждым днем это давалось ей все трудней. Ночные кошмары измотали ее, и в них она точно не могла обвинить неведомого злоумышленника. Ей в голову пришла мысль, что кто-то опоил ее зельем, вызывающим страшные сны, но это показалось чересчур надуманным. Да и кто бы это мог быть? Не могла же это делать Надежда Васильевна…

В тот день, когда она вытащила девочек из избушки, смотреть участки приехали новые клиенты, и Ника приняла их у себя с неподдельным радушием. Забавная оказалась парочка. Жена — успешная «бизнес-леди», вульгарная крашеная блондинка, увешанная золотом. Не иначе, состояние заработала на рынке, торгуя мясом. Судя по ее фигуре, без торговли продуктами тут не обошлось. Муж же являл полную ей противоположность — длинный и худой историк, кандидат наук, преподаватель университета.

Пара не отказалась выпить с нею кофе, и с каждой минутой Ника радовалась все сильней — женщина говорила о приобретении участка как о деле решенном. В процессе разговора выяснилось, что разбогатела она вовсе не на торговле мясом, а занимаясь ремонтом квартир, постепенно поднявшись до крупной отделочной фирмы. Мужу ее не очень нравилась Долина, но он помалкивал, и Ника надеялась, что его жена не даст ему высказать своего мнения.

Когда же Ника дала понять, что ничего не смыслит в строительстве, женщина перевела разговор на успехи мужа в области истории. Муж в ее глазах был гениальным ученым, и о его успехах, монографиях и открытиях она вещала с гораздо большим воодушевлением, чем о собственных достижениях, казавшихся ей приземленными и не заслуживающими внимания.

Ника приложила все усилия, чтобы понравиться будущим соседям, проявила искреннее участие в проблемах современной истории и посетовала на бедственное положение ученых. Она была само обаяние и радушие и, когда гости покинули ее дом, осталась весьма довольна собой и ситуацией. На прощание она попросила менеджера обязательно зайти к ней после того, как клиенты уедут, и рассказать, чем закончится их разговор.

Менеджер вернулся к ней минут через пятнадцать-двадцать с синяком под глазом, в ярости брызгая слюной, и рассказал о том, что произошло около избушки.

Ника выслушала его рассказ, едва сдерживаясь, чтобы не начать орать и топать ногами. Почему он отстал от клиентов в ту самую минуту, когда на горизонте появился ненавистный плотник? Конечно, юношу слегка извинило то, что он бесстрашно кинулся в драку с человеком, вооруженным топором, но исхода событий это все равно не изменило. Когда же Ника услышала, что в разговоре приняли участие ее дети и плотник поощрял их рассказ о привидениях и уверял покупательницу в том, что девочки ничего не придумывают, она рванулась на улицу, чтобы немедленно разыскать дочерей.

Этот негодяй действительно собирался использовать ее детей в своих гнусных интересах! Какая мерзость! До какой степени цинизма нужно дойти, чтобы бессовестно эксплуатировать наивных девочек!

Ника понимала, что близняшки ни в чем не виноваты: обмануть, подкупить или даже запугать их нетрудно. Но, понимая это, не могла отделаться от мысли, что дети предали ее. Ее, и своего отца, и интересы их семьи, которые оба супруга всегда ставили выше, чем собственные взаимоотношения.

Она столкнулась с ними в дверях и в ярости усадила на диван в гостиной.

— Так, мои красавицы, — начала она, стараясь не орать, — расскажите мне, пожалуйста, кто разрешил вам вмешиваться в разговоры взрослых людей? Сколько раз вам было сказано, что разговоры взрослых вас не касаются и перебивать их невежливо? А уж соваться в них со своими соображениями — это вопиющее безобразие, а?

Близняшки сопели, низко опустив головы. Но раскаянья Ника не чувствовала. Что ж, придется давить на больное место.

— Вы понимаете, что вы наделали? Я не знаю, как расскажу об этом вашему папе, потому что папа никогда вам этого не простит. Вы сорвали папе выгодную сделку, вы своими рассказами поставили его в дурацкое положение. Разве папа сделал вам что-нибудь плохое, чтобы вы так с ним поступили?

На этот раз сопение стало виноватым.

— Папа целыми днями работает как проклятый, чтобы вы могли нормально жить и учиться, а вы вместо благодарности подложили ему такую свинью! Разве это по-человечески? Разве так должны поступать любящие дочери? Кто тянул вас за язык? Зачем надо было совать свой нос туда, куда не просят?

У Майи по щеке сползла слезинка, а Марта прошептала еле слышно:

— Но мы же не знали…

— Если вы чего-то не знаете, то должны поступать так, как вас учили. А учили вас не вмешиваться в разговоры взрослых. Почему же вы поступили по-другому?

Теперь слезы лились у обеих. Следовало бы в наказание отправить их в детскую, чтобы там они хорошенько подумали над своим поведением, но Ника не могла не выяснить у них, когда и как плотник успел запудрить им мозги.

— Нечего плакать, — жестко сказала она, отчего близняшки разревелись в открытую, не сдерживая слез.

— Мамочка, мы больше не будем, — хором затянули они, — мы же не знали…

— К сожалению, от вашего раскаянья ничего не изменится, — вполголоса прошипела она. Если бы ей было так легко решить свои проблемы: расплакаться и попросить прощения! Знать бы, у кого и за что.

Она подождала, давая им возможность выплакаться, и начала уже мягче:

— А теперь расскажите мне, кто вас надоумил говорить этой женщине про привидения, которые ходят по нашему дому?

— Никто, — тут же вскинулись обе.

— Неужели вы сами до этого додумались?

— Мы же видели привидений, а тетенька не верила дяде Илье, что они тут есть.

Ника поморщилась:

— Значит, вы решили помочь дяде Илье? А ну-ка отвечайте мне честно, он просил вас об этом?

— Нет, — близняшки снова повинно опустили головы.

— Я, кажется, сказала: «честно».

— Нет, — они не поняли и подняли удивленные глаза.

Ника сжала губы. Теперь они будут прикрывать нечистого на руку плотника? Ради чего? А может?.. Она присела перед ними на корточки и обняла обеих.

— Девочки, расскажите мне всю правду. Этот человек напугал вас? Он вам угрожал?

Они помотали головами, прижимаясь к ее плечам.

— Но как, как он вас заставил это сделать? Он вам что-нибудь пообещал? Не бойтесь, я не стану вас ругать, только скажите.

— Нас никто не заставлял, мы сами, — Майка снова заревела.

— Мы не знали… — присоединилась к ней Марта, размазывая слезы по лицу, — к нам все время приходят привидения, нам так страшно ночью!

— Какие привидения, милые мои? — воскликнула Ника. — Мне кажется, давно пора понять, что привидений не бывает!

— Может, их и не бывает, но к нам-то они приходят, — с неожиданной злостью парировала Марта.

— И в Англии нас водили в замок с привидениями, — добавила Майя.

— И сколько привидений вы в этом замке встретили? — натянуто рассмеялась Ника, решив, что обязательно напишет в школу о недопустимости таких методов воспитания детей.

— Мы не видели, мы их слышали. Они выли.

Эти англичане сошли с ума! Конечно, чего не сделаешь, чтобы вытянуть как можно больше денег с туристов, но зачем же пугать детей?

— А здесь они тоже воют?

— Нет, здесь не воют. Они просто говорят.

Ника выпрямилась.

— Так, мои хорошие. Запомните, пожалуйста, раз и навсегда: привидений не бывает. И чтобы я никогда не слышала от вас, что они к вам приходят! Это всего лишь ваши фантазии, и не надо убеждать меня в том, что это происходит на самом деле. Вам понятно?

— Но, мама, они по-настоящему приходят! — упрямо сжала губы Марта, и Майя кивнула.

Ника неожиданно разозлилась, вспомнив, с чего начинался этот разговор, и повысила голос:

— Я сказала, что привидений не бывает. И если вы хоть кому-нибудь еще об этом начнете рассказывать, вы об этом очень пожалеете, я понятно говорю?

Они испуганно кивнули.

— А раз понятно, то отправляйтесь в свою комнату, вы сегодня больше никуда не пойдете. И я не знаю, что на это скажет ваш папа, мне даже страшно ему звонить и сообщать, что сделка, на которую он так рассчитывал, сорвалась по вине его дочерей! Все, чтобы я вас сегодня больше не видела!

Близняшки снова расплакались и отправились наверх, всхлипывая и размазывая слезы. Ничего, им полезно подумать, как надо себя вести. Ника не раз и не два давала им понять, что их страшные истории приносят только вред, и запрещала рассказывать их друг другу на ночь. И вот к чему это привело!

Ника фыркнула и отправилась на кухню, где оставила менеджера. Он, оказывается, успел позвонить Алексею и доложить об очередном срыве продажи, и Ника пожалела, что не видела реакции мужа на происшедшее.

Она напоила молодого человека кофе, запоздало приложила лед к его синяку и как могла уверила в том, что его вины в случившемся нет. Менеджер уехал вполне успокоенным. Надежда Васильевна как будто нарочно ждала под дверью, чтобы не дать Нике спокойно подняться к себе и подумать.

— Верочка, ты можешь кричать на меня, сколько хочешь, но я тебе определенно скажу — у нас в доме водится нечистая сила! — смело начала она с порога.

— Я, кажется, говорила вам, чтобы вы не смели распускать этих дурацких слухов, — Ника хотела выйти, но домработница остановилась в дверях.

— Верочка, я не распускаю слухов, как ты можешь так обо мне думать? Да я никому не пожаловалась еще, только тебе и Алеше. Но подумай, каково мне тут находиться, если каждую ночь ко мне нечисть в окна лезет! Я вся извелась, ни спать, ни есть не могу! А ты только винишь меня и дурой старой обзываешь!

В голосе Надежды Васильевны появились слезы.

— Я вам сказала — принимайте на ночь снотворное, и не будет никакой нечистой силы.

— Да? Чтобы они во сне меня задушили? Боюсь я засыпать, боюсь, как ты не понимаешь! — домработница разрыдалась и опустилась на стул возле буфета. — Не могу я тут больше, уеду я… Я вас очень люблю, но всему же есть предел…

Этого только не хватало! Да если Надежда Васильевна уедет, слухи вообще не остановишь!

— Только попробуйте уехать, и только попробуйте кому-нибудь об этом рассказать. Вы что, хотите на улице остаться? Вы Алексея нищим хотите сделать? Неужели непонятно, что из-за этих слухов нам ни одного участка не продать? И нечего рыдать! Никто вас не задушит, не выдумывайте. Пейте снотворное и спите спокойно.

— Может, батюшку позвать? Освятить дом-то? — робко предложила Надежда Васильевна, поднимая мутные заплаканные глаза.

Ника фыркнула.

— Вот ты не веришь, и зря. Ничего хорошего в этом доме не будет, ничегошеньки. Опасно здесь находиться, мне и покойный Коля это сказал, и с потолка что-то все время падает. Ни днем ни ночью покоя нет. Я и девочек предупредила, чтобы свет на ночь не гасили, при свете-то нечистая сила не так опасна.

— Что? — заорала Ника. — Так это вы им в голову вбили эту ерунду? Ну спасибо! Ну отблагодарили, нечего сказать! Вы соображаете, что вы сделали?

Домработница испуганно затихла. Может быть, Ника напрасно подозревает злой умысел там, где его нет? Сперва детей возят в замки с привидениями, потом выжившая из ума нянька дает советы, как бороться с нечистой силой! Есть где развернуться детской фантазии. Тем более что девочки склонны выдавать желаемое за действительное. Сами себе придумывают какую-нибудь нелепость, а потом верят в собственные выдумки, поддерживая друг друга.

— Если после ваших советов мне придется лечить детей у психиатра, я не представляю, что я с вами сделаю, — выплюнула Ника. — И что на это скажет Алексей, я тоже не знаю. Не смейте даже близко к девочкам подходить, вам понятно?

Она развернулась и вышла из кухни, хлопнув дверью. Глупая курица! Вот она — преданность семье. Позаботилась о детях. Сама не спит спокойно, и детям вбила в голову сказки о привидениях.

А может, ее и вправду кто-то пугает? Все равно это не повод для истерик. Да даже если все черти ада соберутся у нее в доме, они не заставят Нику бросить все и уехать в город. Потому что это ее дом, ее собственный дом! И никто не посмеет ее отсюда выжить!

Ника поднялась в кабинет и просидела за компьютером еще часа три, но нормально работать не смогла, напечатав за это время жалкие полстраницы. За окном начинало темнеть, и к ее раздражению примешалось непонятное беспокойство. Ника спустилась во двор, тщательно заперла калитку, выпустила собак и вернулась в дом, проверив, хорошо ли закрыта дверь в кухне. Никто не может пролезть в дом бесшумно, окна закрыты, двери заперты. И темнеет-то совсем ненадолго, через четыре часа взойдет солнце, нет никакой причины для беспокойства.

Она заглянула к девочкам — они уже спали, оставив включенной настольную лампу. Ника расстроилась, что не зашла к ним пораньше пожелать спокойной ночи, настолько ее вывела из себя домработница. А сегодня это стоило сделать обязательно. Что бы там ни было, а дети не настолько и виноваты в происшедшем, и если им страшно ночью, то можно было посидеть с ними перед сном, мирно поговорить и успокоить.

Она погасила лампу и на цыпочках вышла за дверь. Теперь поздно раскаиваться в своей невнимательности.

В спальне она спокойно уселась перед зеркалом, чтобы снять макияж, и только дотронулась ватным шариком до лица, как вдруг внезапно погас свет. Он погас сам по себе, ни щелчка выключателя, ни звука лопнувшей спирали в лампе над зеркалом Ника не услышала. Просто стало темно, очень темно. А со стороны балконной двери потянуло сквозняком. Она не растерялась и поднялась, чтобы зажечь верхний свет. Но выключатель щелкнул, а люстра не загорелась. Конечно, в поселке часто случались перебои с электричеством, только их дома это не касалось — в случае аварии немедленно включался автономный генератор.

В коридоре послышались тяжелые шаги. Баллончик! В тумбочке спрятан газовый баллончик! Алексей, конечно, предупреждал ее, что в комнате им пользоваться нельзя, но что ей остается? Дождаться, пока ей проломят голову?

Ника рывком выдвинула ящик и вывалила его содержимое на пол. Где же он? Сколько всякой ерунды она хранит в прикроватной тумбочке!

Шаги приближались — нападавшего не смутил шум, он ничего не боялся. Ну что ж, его ждет разочарование — Ника без боя сдаваться не собиралась.

Она выхватила из рассыпавшегося хлама черный цилиндрик с красной шапочкой. Если держать руку вытянутой и целиться струей от себя, то ничего страшного с ней произойти не должно. В крайнем случае, она потом откроет балкон и хорошенько проветрит.

Шаги подступили к самой двери и смолкли. Ника выставила вперед руку и приготовилась. Рука слегка дрожала, но уже не от страха, а от волнения. Сейчас она выяснит, кто и зачем приходит к ней по ночам!

Дверь скрипнула и чуть приоткрылась. Ну же! Заходи! Дверь снова скрипнула, захлопнулась, и она отчетливо разглядела задвинутую в паз задвижку. Как такое может быть?

— Мяу, — отчетливо прозвучало с пола.

Ника в испуге дернулась и увидела пушистого полосатого кота, сверкавшего в темноте кровожадными глазами. От неожиданности она вскрикнула, отпрыгнула в сторону и со всей силы надавила на кнопку баллончика, заливая кота легким ядовитым паром.

Ника очнулась, когда только-только взошло солнце и розовые лучи упали на белый подоконник у балконной двери. Во рту было противно, ее сильно тошнило, голова раскалывалась. Отвратительный запах еще висел в воздухе, и она попробовала подняться, чтобы открыть балкон.

Встать она не смогла — голова закружилась сильней, и тошнота подступила к горлу, — но до ручки дотянулась и дернула ее на себя. Утренняя свежая прохлада впорхнула в спальню, и Ника долго и глубоко вдыхала ее, лежа на полу и слушая далекие утренние трели лесных птиц.

Ну как она могла! Какая невообразимая глупость! Отравить саму себя, хорошо хоть не до смерти! Кот пробрался к ней в спальню? Какой ужас! Расстрелять его из пулемета! Ника готова была и смеяться над собой, и злиться на происшедшее. Надо же довести себя до такого состояния, чтобы шарахаться от домашних кошек и бороться с ними при помощи нервно-паралитического газа! А всё эти дурацкие разговоры про привидений, про нечистую силу и прочие глупости. Если ей однажды что-то привиделось, то это не повод сходить с ума!

Минут через десять озноб заставил ее подняться, но до кровати она не добралась, кинувшись в ванную. Правильно, если она отравилась, это должно помочь. Ника пила воду из-под крана, ее рвало, она снова пила воду, но легче ей не становилось.

Обессиленная, с больной головой, она оставила это бесполезное занятие, забралась под одеяло, не найдя в себе сил даже снять одежду, и уснула, как будто снова провалилась в ядовитое забытье.

Ее разбудила Надежда Васильевна.

— Верочка, проснись, проснись, пожалуйста, — встревоженно просила старушка.

— В чем дело? — недовольно вскинулась Ника. Голова еще болела, а главное, невыносимо хотелось спать.

— Девочки пропали.

Ника рывком поднялась, от чего сильно заломило голову.

— Как пропали? — еле-еле выдавила она.

— Их нет в спальне, и окошко открыто…

— Почему вы сразу решили, что они пропали? Они наверняка проснулись пораньше и теперь где-нибудь бегают!

— Я боюсь, не утащил ли их кто-нибудь.

— Кто утащил? Вы в своем уме? Сейчас я сама спущусь и поищу их, если вы не можете справиться с такой ерундой!

В ту минуту, когда она начала спускаться вниз, раздался оглушительный звонок — кто-то просил пустить его во двор.

Среди ночи Илья проснулся от бешеного стука в дверь, ему даже послышались крики за окном. Он вскочил и босиком выбежал в столовую.

— Что там? — сонно спросил Мишка, но, похоже, тут же заснул снова.

В дверь стучали непрерывно и отчаянно, и Илья, пока отодвигал засов, успел услышать тонкий писк за дверью:

— Откройте, это мы, откройте!

Он распахнул дверь, и в избушку ввалились близняшки — в тапочках и одинаковых пижамках.

— Ничего себе! — Илья обхватил обеих и пнул дверь ногой, чтобы она закрылась.

— Папа, кто там? — спросил с кровати Сережка.

— Поднимайся, к тебе гости пришли, — ответил Илья. — Ну что, девчонки, садитесь, чай пить будем. И не дрожите, с нами не страшно.

Однако пришлось приложить немало усилий, чтобы они наконец заговорили. Илья закутал их обеих в одеяла — летняя ночь была довольно свежей, — налил чаю, достал конфет и печенья, и только тогда Сережка выполз из спальни, зевая и ежась. Зато он полностью оделся, в отличие от Ильи, который так и оставался в трусах и в майке.

— Чего пришли? — спросил парень не очень-то ласково.

Илья решил не вмешиваться в их разговор и ушел в спальню, надевать штаны. Как ни странно, вопрос Сережки близняшек вовсе не обидел, а, наоборот, раскрепостил.

— Сережка, это был ужас! Мы убежали через окно!

— Мы спустились по трубе, представляешь?

— А ужас-то в чем? — невозмутимо спросил он.

— Эта синяя тетка хватала нас за ноги и пыталась вытащить из-под одеял.

— Она хотела нас укусить. У нее такие холодные руки!

— Да вы все это придумали! — подначил Сережка.

— Ничего мы не придумали, — ответили девчонки хором.

Илья решил не выходить в столовую, а послушать их рассказ из спальни — пусть говорят спокойно.

— Ну подумаешь — укусит! Велика беда, — хмыкнул Сережка.

— Ага! У нее ядовитый зуб! Она сама нам сказала. Если им укусить в шею — человек умрет! Марта кинула на нее одеяло, и пока она выпутывалась, мы вылезли на балкон и закрыли дверь. А потом спустились вниз по трубе!

— Знаешь, как нам было страшно!

— Мы даже кричать не могли, потому что мама бы проснулась и отправила нас обратно в спальню!

— И она за нами гналась, когда мы сюда бежали!

Их рассказ прервался истошным визгом. Илья выскочил в столовую, и первая, кого он увидел, была Мара. Девчонки вместе с одеялами взлетели на лавку, а перед столом, широко раскинув руки, стоял совсем белый Сережка, закрывая собой подружек.

Мара хохотала и делала вид, что тянет к нему руки.

Илья прикрыл Сережку собой и сжал губы:

— Ну? Ты и моего ребенка хочешь отсюда выжить?

— Да нет, — Мара продолжала смеяться, — но он их так забавно защищает!

— Слушай, красотка! Ты чего до детей докопалась? Ты мамашу их пугай, больше проку будет.

— А то что? Что ты мне сделаешь?

— Поленом по голове получишь, — серьезно ответил Илья.

Мара перестала смеяться:

— А я тебя укушу, — она показала зуб.

— Кусай, — Илья протянул ей кулак.

— Что, понравилось? — снова рассмеялась Мара. — Сколько ночей ты меня вожделел?

Илья смешался.

— Ну не при детях же… — почти шепнул он.

— Ой, мамочки, какие мы скромные! Девчонок я все равно достану, а то их мамаша никогда не поверит, что ей надо отсюда убираться. Слышали, котятки? — Мара поднялась на цыпочки и заглянула Илье через плечо.

— Не надо их трогать, — мирно и серьезно попросил Илья.

— Почему это?

— Они маленькие.

— Да не меньше меня! — хмыкнула Мара. И точно — роста в ней было не намного больше, чем в близняшках.

— Я тебя очень прошу…

— Да? И что мне за это будет?

— А чего ты хочешь?

— Чего я хочу, ты мне не дашь. Не настолько мне это нужно, чтобы тебя убивать…

У Ильи екнуло сердце — он понял, на что она намекает. И подумал, что рано или поздно она этого добьется. Чем дольше он с ней общается, тем сильнее хочет умереть в ее объятьях. Может быть, ее яд все же оставил в нем свой след, а может, это свойство всякого суккуба?

— Испугался? — ехидно спросила Мара.

Илья покачал головой и усмехнулся:

— Нет, я подумаю над твоим предложением. Но сегодня я к этому не готов.

— Я буду ждать, — она довольно улыбнулась.

— Детей не трогай. Пожалуйста.

— Пусть их мамаша уезжает отсюда, тогда никто их не будет трогать.

— Я поговорю с ней.

— Ты с ней уже говорил, и куда она тебя послала? Но можешь ей передать, что до купальской ночи они должны уйти. На Купалу их тут быть не должно, это последний срок.

— Но осталось всего три недели… Она не успеет так быстро… так быстро… — Илья не смог подобрать слова, объясняющего поведение Вероники.

— Так быстро сообразить, что ей угрожают? Ну что ж, пусть попробует соображать быстрей, больше я ничего не могу посоветовать. Да, и соседа своего утром разбудить не забудь — на нем сонные чары, нечего ему на меня смотреть. Пожалуй, я сказала все, что хотела. Котятки? — Она снова привстала на цыпочки. — Котятки, я завтра приду опять!

Мара помахала им длинными синими пальцами и, не успел Илья опомниться, приоткрыла печную дверцу и нырнула в темноту. Как ей это удалось, он так и не понял.

На несколько секунд повисло молчание, а потом одна из близняшек спросила:

— Она ушла?

— Ушла, — Илья повернулся к детям. — Спускайтесь и ничего не бойтесь.

— Она точно ушла? — переспросила вторая.

— Точно, — кивнул Илья и похлопал Сережку по плечу. — Ты молодец. Это было круто.

— Да ладно, — пожал плечами Сережка.

Илья усадил девчонок за стол и подвинул обеим кружки с чаем.

— Не надо ее так бояться, ее нужно просто опасаться. Если она к вам снова придет — зовите маму. Если она испугается и уйдет, то, считайте, вы добились цели. А если нет — пусть с ней ваша мама разбирается. Так что вы в любом случае ничего не теряете.

— Ага, если она спрячется, мама будет ругаться.

— А вы с ней вечером поговорили?

— Да, — хором ответили они.

— Ну и как?

— Мама сказала, что все это глупости и чтобы мы перестали выдумывать.

Илья недовольно покачал головой. А чего он ждал от Вероники?

— Завтра утром мы с ней поговорим, — кивнул он девочкам, — я же обещал.

— А сегодня? Можно мы посидим здесь до утра? — спросили они хором.

— Конечно можно, — улыбнулся Илья, — ну не гнать же вас на улицу.

Через десять минут дети, нахватавшись печенья и конфет, начали клевать носами. Не вести же девчонок домой среди ночи? Тем более что дома они вряд ли уснут.

— Ну что, Серый, ложись со мной. Девчонок на твою кровать уложим, не возражаешь?

Сережка помотал опущенной сонной головой.

Илья перенес девочек в спальню и устроил на Сережкиной кровати. Похоже, заснули они мгновенно. Если учесть, что несколько ночей подряд их мучили «привидения», удивляться было нечему. Сережка к тому времени занял место у стенки.

— Пап, а это была Мара, про которую ты рассказывал?

— Да.

— Я ее не так представлял.

— А как?

— Я думал, она страшная. А она… — Сережка мечтательно вздохнул, — она красивая.

Илья сжал губы и покачал головой. Этого только не хватало, Сережка же еще ребенок!

— Пап, а она опасная?

— Для тебя — нет. Но все равно будь с ней осторожен. Понимаешь, никто из них не хочет нам зла, даже наоборот. Но они так устроены.

— Они не любят людей?

— Нет, и так я бы не сказал. Просто они другие. Когда-то люди умели жить с ними в мире и согласии, а потом разучились.

— А можно этому научиться?

— Не знаю, наверное. Мне кажется, что их надо принимать такими, какие они есть, и не забывать свое место. Надо быть частью мира, а не пытаться над ним подняться.

— Но человек же царь природы?

— Нет, не царь… — Илья вздохнул, — он — ее венец. Чувствуешь разницу?

— Наверно, — неуверенно ответил Сережка, — а почему здесь нельзя жить?

— Потому что это место поклонения Каменному лику. Это место общее для всех, а люди хотят оставить его только для себя. Это как жить… на кладбище, например. Нехорошо ведь, правда?

— Страшно.

— Поэтому и страшно, что нехорошо. Спи, поздно же.

— А ты?

— И я.

Илье не спалось. Он дождался, пока уснет Сережка, и встал. Встреча с Марой взбудоражила его. Он не мог не думать о завтрашнем разговоре с Вероникой и понимал, что ему опять придется унижаться, чтобы только попробовать что-то ей объяснить. А с другой стороны, он должен передать Веронике слова Мары. Только потому, что его попросили это передать.

Но каким бы тяжелым ни представлялся ему завтрашний день, мысли его так или иначе возвращались к Маре. Ну чем же она так желанна? Смотреть же не на что! Маленькая, хлипкая, нескладная. Но внутренний голос подсказал: тонкая, гибкая и воздушная.

Илья сел в столовой у окна и налил в кружку чая, достал с полки свою синюю тетрадку с пожелтевшими от времени листками в клеточку и открыл ее на чистой странице.

Эту тетрадку лет двадцать назад подарили ему на день рождения. Он сразу оценил ее преимущества — в ней было страниц четыреста, не меньше, она задумывалась как ежедневник. Вечная штука — прошитая и переплетенная в твердую обложку, как книга. При его привычке терять вещи могло показаться удивительным, почему эта тетрадка до сих пор с ним, тем более что бросал он ее где попало. Вообще-то он никому не говорил о том, что пишет в синей тетрадке, но почему-то все его друзья и близкие об этом знали, хотя он и мысли не допускал, что кто-то без его ведома может в нее заглянуть.

Илья посмотрел в окно, повертел пальцами ручку и попробовал написать первую строчку. Он всегда писал медленно и при этом терял всякое представление о времени. Вот и сейчас, исчиркав три драгоценные страницы, которых и так осталось всего ничего, он выглянул в окно и увидел, что давно рассвело. Еще одну страницу пришлось извести на то, чтобы внятно переписать получившиеся три строфы:

Ты явилась в полнолунье,

Невесомая, смешная,

Ты — мечта моя шальная,

Сладострастная шалунья.

И кладбищенская мрачность,

И ночная бесконечность —

Тонких рук твоих прозрачность,

Легких ног твоих беспечность.

Я хмельным отравлен ядом,

Мне не пересилить жажды,

Вечным сном с тобою рядом

Я готов заснуть однажды.

Только полюбовавшись результатом, Илья понял, что давно хочет спать. Лекарство, как всегда, подействовало. Лучший способ избавиться от томленья духа — это вылить его куда-нибудь, ну хоть на бумагу.

Долго спать ему не пришлось — дети поднялись часов в девять и устроили битву подушками. Когда подушка влетела ему в нос, Илья стерпел, но когда Сережка наступил ему ногой на живот, не выдержал:

— Ну что вам не спится с утра пораньше, а? — пробурчал он и сел на кровати. — Ногами-то зачем по мне ходить?

Ребятишки в азарте не заметили его ворчания, продолжая резвиться с криками и повизгиванием. Мишка спал. Точно, Мара говорила о том, что утром надо не забыть его разбудить. Илья прошлепал к его кровати и потряс за плечо:

— Тебе вставать не пора?

Мишка не пошевелился, продолжая мирно похрапывать.

— Алло, болезный, — Илья потряс его сильнее, но и это не возымело действия. Легкое похлопывание по щеке не помогло тоже. Только когда Илья брызнул ему в лицо водой, Мишка потянулся, открыл глаза и мирно спросил:

— А что, уже утро?

Илья выдохнул с облегчением — ему показалось, что Мишку не разбудит ничто.

— А че это у нас детский сад сегодня такой? — не понял Мишка, разглядывая шумную возню ребятишек.

— Это не детский сад, это пионерский лагерь, — ответил Илья. Наверняка девчонок хватились дома, и можно себе представить, какой будет скандал. Надо как минимум умыться и побриться, чтобы вести их к Веронике. Еще было бы неплохо проснуться окончательно, потому что ясности мысли Илья не чувствовал.

Сережка хотел увязаться за ними, но Илья ему категорически отказал — не хватало только зрителей при разговоре с Вероникой. Девочек пришлось вести домой в пижамках и тапочках, но теперь это не показалось Илье таким уж абсурдным: утро стояло теплое и солнечное, а в Долине кроме них с Мишкой и Вероники с домработницей никого не было. Нервничал он гораздо сильней близняшек — в отличие от них, он прекрасно представлял себе, как развернутся события. Вероника не даст ему и слова сказать, а дочерей отругает после того, как выгонит его вон.

Илья помедлил, прежде чем нажать кнопку звонка у калитки, собираясь с духом.

— Когда ваша мама обычно встает? — спросил он девочек.

— Часов в девять, иногда позже.

— А вас когда будит?

— А нас будит Надежда Васильевна, тоже в девять.

Илья глянул на часы в мобильнике — половина десятого. Значит, детей уже хватились. Ну что ж, это надо пережить: он надавил кнопку звонка. Забор у них был сплошной и высокий, и что происходило во дворе, Илья увидеть не мог, но вскоре услышал голос Вероники, загоняющей собак в вольер. К тому времени, как калитка отворилась, он потерял всю накопленную до этого твердую решимость.

Вероника, увидевшая Илью с собственными детьми, остолбенела. И он не нашел ничего лучшего, как заполнить паузу приветствием:

— Доброе утро.

Удивление на ее лице сменилось растерянностью, а потом, почти мгновенно, привычным для Ильи гневом. Она никак не могла подобрать подходящих слов для начала разговора и, видимо, не хотела скандалить при детях, поэтому до того, как она набрала в грудь побольше воздуха, Илья успел сказать:

— Мне надо с вами серьезно поговорить.

— Нам не о чем с вами серьезно разговаривать. Нам вообще разговаривать не о чем.

Если бы Илья не держал девочек за руки, она бы захлопнула калитку у него перед носом. Но вместо того чтобы растеряться окончательно, Илья вдруг почувствовал злость. В конце концов, речь идет о ее детях, это не ему нужно, а близняшкам! И что это за мать, если ему, постороннему человеку, приходится защищать ее детей от нее же самой!

— Нет, простите, — он повысил голос, вскинул голову и развернул плечи, — на этот раз вам придется со мной поговорить. Со мной и со своими детьми. Поэтому мы сейчас все зайдем к вам, сядем за стол и поговорим.

— Очень интересно! — Вероника брезгливо повела плечом. — По какому праву вы себе позволяете подобный тон! И что будет, если я вас просто не пущу?

— Тогда я воспользуюсь грубой силой. Можете прямо сейчас вызывать охрану; пока они едут, я успею сказать вам все, что хочу. Это во-первых. А во-вторых, я могу обратиться к их отцу, может быть, он будет к детям внимательнее, чем мать.

Илья шагнул во двор, так что Веронике пришлось отступить.

— Девочки, немедленно идите в свою комнату, — успела она сказать скороговоркой, но Илья не выпустил их ладошек из рук.

— Нет, девочки останутся с нами, — он сделал еще два шага вперед, тесня Веронику к дому.

— Я действительно вызову охрану, — неуверенно сообщила она.

— Я не возражаю, — согласился Илья.

— Я могу собак выпустить, вы этого хотите?

— Не успеете. К тому же с собаками вашими я как-нибудь разберусь, а вот разберетесь ли вы с ними после этого, я не знаю.

Вероника растерялась и, чтобы скрыть растерянность, повернулась к Илье спиной и направилась к дому.

— Ну? И о чем вы собираетесь разговаривать? Только быстрее, пожалуйста, меня ждут дела, — сказала она, войдя в столовую и указав Илье на место за столом.

— Зато я никуда не тороплюсь, — хмыкнул Илья и посмотрел на близняшек. — Давайте, девочки, рассказывайте вашей маме, что с вами произошло сегодня ночью и почему вы оказались у меня.

Близняшки, робко молчавшие до этого, осмелели, чувствуя себя под покровительством Ильи, и заговорили наперебой. Рассказали они и про то, что произошло в избушке:

— Мы сели пить чай, а синяя тетка пришла в избушку и хотела нас схватить и там. Тогда дядя Илья поговорил с ней, и она исчезла. Мы боялись идти обратно домой, и дядя Илья разрешил нам до утра поспать у него в избушке.

— Так. Это все? — нетерпеливо спросила Вероника.

Девочки синхронно кивнули.

— Идите к себе, — холодно отослала она их, и близняшки тут же убежали: похоже, разговор их тяготил.

— И вот для того, чтобы я выслушала эту чушь, вы устроили такое грандиозное шоу? — свирепо спросила она, когда за девчонками закрылась дверь.

— Дело не в том, что они видели на самом деле, а что придумали. Дело в том, что они ночью убежали из дома, потому что им было страшно. И при этом они старались не шуметь, чтобы вы не проснулись и не отправили их обратно в постель. Вам не кажется, что это жестоко по отношению к детям?

— Это не ваше дело, — ответила она сквозь зубы. — Это мои дети, и я буду воспитывать их так, как считаю нужным.

Илья пропустил ее слова мимо ушей и продолжил:

— Может быть, достаточно побыть с ними ночью? Когда я был маленьким, моя мать так и поступала — ложилась спать в моей комнате.

— Они не настолько маленькие, им скоро исполнится десять.

— Ну и что? Это же ваши дети, неужели вам их не жаль? Им же страшно! Кто, кроме вас, может их защитить? Я не говорю о том, реальны их страхи или нет, это не имеет значения. Вместо того, чтобы позвать маму, они побежали искать защиты у товарища, ну куда же это годится!

— Извините моих детей за то, что они вас побеспокоили! — отрезала Вероника.

— Я это переживу, — кивнул Илья, — и дело не в том, что они меня побеспокоили, а в том, что они побоялись беспокоить вас.

— У вас все? — Вероника поднялась.

— Нет, представьте себе.

— И что еще вы намерены мне сообщить? — она не села, но пока и не ушла.

— Вам не кажется странным, что со времени приезда сюда ваши дети не спали ни одной ночи нормально?

— Нет, не кажется. Это просто перемена места, изменение режима. И их фантазии, которым я не намерена потакать.

Илья поморщился и все же сказал то, ради чего сюда пришел:

— Вы можете считать это их фантазиями, от этого ничего не меняется. Вам поставлен срок — до купальской ночи вы должны покинуть Долину.

— Что-о-о? Повторите, что вы сказали!

Илья вздохнул и тихо повторил:

— До купальской ночи вы должны покинуть Долину.

Вероника нервно расхохоталась.

— И что же будет, если мы этого не сделаем?

— Вы умрете, — еще тише сказал Илья.

— И кто же нас убьет?

— Долина.

— Это вы придумали сами или кто-то попросил вас мне это передать?

— Меня попросили передать.

— Да? И кто же?

— А вот та самая синяя тетка, которая догоняла ваших детей, когда они бежали ко мне в избушку.

Вероника презрительно приподняла верхнюю губу, красивым жестом указала Илье на дверь и шепнула:

— Вон отсюда.

Илья поднялся и вежливо кивнул:

— До свидания.

Он развернулся на пятках и направился к двери, когда его догнал вопрос:

— Надеюсь, у вас в избушке нет паразитов?

Илья стиснул кулаки и оглянулся. Но вовремя взял себя в руки, смолчал и хлопнул дверью, надеясь, что ей на голову от его хлопка свалится-таки какая-нибудь балка.

По мере того, как он приближался к избушке, злость его потихоньку проходила, но мысль о том, что надо бы позвонить Залесскому, Илью не оставляла. Конечно, Вероника могла только прикинуться равнодушной, чтобы досадить ему, но он не был в этом уверен. Звонить Залесскому совсем не хотелось, тем более жаловаться ему на его собственную жену и лезть в чужую семейную жизнь. В конце концов, это их дети, пусть делают, что хотят. Но стоило ему представить себе испуганных близняшек, кинувшихся к нему из темноты, как он тут же оставлял всякие мысли о тактичности звонка.

Он так и не решил, будет звонить или нет, когда увидел, что на повороте остановилась машина и из нее вышли новые покупатели, — судя по тому, как они оглядывались по сторонам, это были именно покупатели.

Приехавших было двое: мужчина лет пятидесяти, невысокий, с объемным брюшком, с залысинами и в очках, и девушка, совсем молоденькая, лет двадцати, не больше, но с печатью опыта на симпатичном личике. Илья присмотрелся — лицо девушки показалось ему знакомым, но где и когда он ее видел, вспомнить не мог. Как вдруг она раскинула ладошки в стороны и радостно закричала:

— Ба! Ничего себе встреча! Дядя! Вот это да!

Она повернулась к своему спутнику, которого Илья по ошибке принял за ее отца, ориентируясь на разницу в возрасте:

— Это мой дядя, прикинь!

— Привет, Танюша, — усмехнулся Илья. Конечно, узнать Таньку в таком шикарном наряде, да еще и с таким респектабельным кавалером, было нелегко.

— Родственник твой, значит? — с добродушной улыбкой спросил ее спутник.

— Я — младший брат ее матери, — сдерживая усмешку, ответил Илья и на всякий случай для убедительности добавил: — Из Норильска.

— Очень приятно, — вполне дружелюбно ответил мужчина и протянул руку. — Меня зовут Рудольф.

Так и подмывало спросить, не выигрывал ли он у кого-нибудь в бильярд на глазах «племянницы».

При том, что внешность мужчины издали производила впечатление пародии на богатого папика, он оказался несомненно приятней и интересней, чем на первый взгляд. У него было симпатичное, открытое лицо и обаятельная улыбка, он не проявлял никакого высокомерия, хотя, судя по стоимости его машины, мог себе это позволить. На нем был безупречный костюм, пахло от него дорогим парфюмом, а очки, очевидно, стоили больше, чем Илья зарабатывал в месяц.

— Я, признаться, чувствую себя несколько виноватым, — начал Рудольф, — наверное, мне стоило извиниться перед родственниками Татьяны за то, что мы не поставили их в известность о наших отношениях…

Никакой вины в его словах Илья не заметил, скорей это было красиво сыгранное представление, чуть ироничное и очень вежливое.

Илья окинул Таньку взглядом с ног до головы, думая, что бы на это мог ответить ее родственник, и сказал:

— Если честно, вы мне нравитесь гораздо больше, чем ее предыдущий ухажер. Того я, помнится, хотел спустить с лестницы.

— Надеюсь, я не дам повода для такого поступка, — рассмеялся Рудольф.

— Я тоже на это надеюсь, — Илья попытался спрятать улыбку и не смог — смеялся Рудольф заразительно.

Мимо рекламного щита проехали жалкие жигули и остановились сразу за машиной нового знакомого. Илья машинку узнал и приготовился к скандалу.

— А вы здесь, я полагаю, работаете? — спросил Рудольф и оглянулся. — Вот и менеджер пожаловал, а я думал, нам еще минут пятнадцать ждать придется.

Парень вышел из машины, и Илья не без удовольствия отметил, что тщательно замазанный синяк под глазом менеджера все равно хорошо заметен издали. Подходить близко парень не стал, размахивать руками тоже побоялся, но промолчать не смог:

— Если ты еще раз к кому-нибудь из покупателей подойдешь, я психушку вызову, так и знай!

— Вперед! — усмехнулся Илья. — Можешь звонить прямо сейчас.

Рудольф повернулся к менеджеру:

— Простите, юноша, я не понял: вы чем-то недовольны?

— Да он сумасшедший, что вы все его слушаете? — нервно прошипел парень.

— Кто сумасшедший? Наш родственник? Вы что-то перепутали, — в голосе Рудольфа было столько серьезной иронии, что Илья не смог не хохотнуть, а менеджер открыл рот, не зная, как на это реагировать.

— Чего-то вид у этого менеджера несолидный, — протянула Танька, — бланш под глазом.

— Это я ему вчера поставил, — усмехнулся Илья, — до этого он выглядел вполне прилично.

— То-то я думаю, почему он близко не подходит, — улыбнулся Рудольф. — А что это он так нервничает, вы не знаете?

— Если честно, знаю, — смутился Илья, — дело в том, что когда меня спрашивают, стоит ли покупать тут участок, я честно отвечаю, что не стоит. Менеджерам это не нравится.

— Так вы работаете здесь? — вместо того, чтобы потребовать разъяснений, тактично переспросил Рудольф.

— И живу тоже, — кивнул Илья и показал на избушку.

— Ой, как здорово! — взвизгнула Танька. — А я как раз думала, когда мы подъезжали, какой загадочный домик, интересно, что у него внутри? Покажи нам скорей!

Она кинулась к крыльцу, обгоняя остальных.

Подходя к избушке, Рудольф потрогал рукой стену и посмотрел на Илью:

— А этот домик, между прочим, гораздо крепче и солидней, чем кажется. А вы кто по профессии?

— Вообще-то инженер-механик, но работаю плотником.

Рудольф кивнул и не стал задавать вопросов. Они зашли в столовую, где Мишка с Сережкой сидели за столом, оба уткнувшись в книжки. Илья решил, что гостей надо познакомить с хозяевами, и прокашлялся.

— Это мой сын Сергей, двоюродный брат Татьяны, — Илья подмигнул Сережке, у которого от такого представления вытянулось лицо, — а это мой коллега, Михаил. Миш, эта Таня, а это Рудольф.

— Ой, Сереженька, как же я давно тебя не видела! — Танька театрально кинулась к ребенку и принялась целовать его в щеки, на что Сережка отстранился и, вытирая их рукавом, ответил:

— Вот еще. Чего пристала?

Илья и Рудольф переглянулись и оба спрятали друг от друга улыбки.

— Садитесь, — пригласил Мишка, — чаю хотите?

— Не откажусь, — кивнул Рудольф. — А чего-нибудь покрепче не желаете?

Илья вздрогнул и категорично сказал:

— Я прошу прощения, но некоторым это противопоказано, — и со значением глянул на Мишку.

— Нет вопросов! — поднял руки Рудольф. — Чай — тоже прекрасный напиток. Между прочим, у нас в машине есть очень неплохие пирожные, я сейчас принесу.

Он откланялся и вышел быстрым шагом. Илья отметил, что он не послал за ними Таньку, хотя это было бы логичнее.

Едва за Рудольфом закрылась дверь, Танька захихикала и откинулась на стенку:

— Дядя! Ну надо же!

— Ну? И где ты отхватила такого папика? — ухмыльнулся Илья.

— А что? — Танька перестала смеяться. — Здорово, правда?

— Здорово. Только не забывай, что он чуть-чуть поиграет, а потом ему надоест. На себя-то посмотри.

— Да и пускай надоест! — с обидой ответила Танька. — У меня квартира есть, небось, на улице не останусь. Ты что думаешь, я совсем плохая? Прекрасно я понимаю, зачем я ему нужна.

— Как знаешь, конечно, но к хорошему быстро привыкают.

— Да не нужно мне его хорошее, в гробу я это хорошее видала! А он тебе как? — вдруг с нежностью спросила она. — Классный, правда?

— Классный, — Илья усмехнулся. Неужели этот человек купил ее вовсе не толстым кошельком?

Рудольф скоро вернулся и принес коробочку с пирожными. Его нисколько не смутили эмалированные кружки, он сразу предложил «родственнику» перейти на ты, и за столом быстро сложилась вполне непринужденная обстановка.

— Так что там насчет участков? Почему ты думаешь, что их не стоит покупать? — наконец спросил Рудольф.

Илья пожал плечами и ответил, отводя глаза:

— Это нехорошее место. Здесь нельзя жить.

Меньше всего ему хотелось показаться сумасшедшим своему новому «родственнику».

— А что? Это интересно. Я слышал кое-что об этом месте, но никогда не думал, что эти слухи можно принимать всерьез. Я даже не буду спрашивать у тебя, почему ты так думаешь, я поверю тебе на слово. Тем более что не так сильно мне хотелось покупать здесь участок.

Его речь оборвал мобильник Ильи. Номер, который высветился, Илья не узнал.

— Да, — снял он трубку, извинившись.

— Здравствуйте, Илья Анатольевич, — звонил Залесский, и тон его не обещал ничего хорошего. Ну что ж, на ловца, как говорится, и зверь.

— Доброе утро, — ответил Илья. — Я как раз собирался вам позвонить.

— Неужели? Вы хотите продать мне домик? — прозвучало это несколько издевательски.

Илья вздохнул:

— Очевидно, нет.

— Тогда что вам было нужно? — угроза в его голосе нарастала. — Может быть, вы хотели рассказать мне о психологических проблемах моих детей? Так с этим я разберусь без вас, можете не сомневаться.

— Да, я хотел поговорить именно об этом.

— Вы испытываете мое терпение, Илья Анатольевич. О сроках, в которые я должен покинуть Долину, мы поговорим при встрече, эта тема меня очень заинтересовала. А сейчас я хочу сказать только, чтобы вы держались подальше от моих покупателей, иначе для вас это плохо кончится. Почему люди, приехавшие смотреть мои участки, сидят у вас в доме? Кто дал вам право вмешиваться в чужие дела?

— Я, кажется, уже говорил вам, что об этом думаю. И пока я своего мнения не менял. Вам достаточно такого объяснения? — Илья скрипнул зубами. — Что же касается того, кого я приглашаю к себе, то тут, простите, я вам отчета давать не собираюсь.

— А напрасно. Напрасно вы так себя ведете. Мы к этому вернемся.

— Непременно, — со злостью процедил Илья.

Рудольф, который внимательно прислушивался к разговору, усмехнувшись, спросил:

— Залесский?

Илья кивнул.

— Осторожней с ним, у него неприятности. Если он в ближайшие два месяца эти участки не продаст, ему очень повезет, если он останется нищим, но живым.

На следующий день вечером, когда все поужинали, а Илья мирно клеил модель дома Вероники взамен двух подаренных девчонкам, дверь открылась без стука и на пороге показалось двое людей в милицейской форме.

— Максимов? — развязно спросил один из них, с погонами младшего лейтенанта.

Илья кивнул.

Человек мельком показал что-то вроде удостоверения.

— Документы покажи.

Илья пожал плечами и вылез из-за стола, чтобы достать паспорт из кармана куртки, в которой последний раз ездил в город. Теперь главное, чтобы Мишка не высовывался в столовую. Если он слышал про документы, то, наверное, сам сообразит, а если нет? Илья незаметно задвинул засов на дверях, ведущих в спальню. И Сережке с милицией встречаться незачем, пусть до поры думает, что его милиция его бережет.

Интересно, это инициатива Залесского или менеджер написал-таки заявление? У Залесского ничего не получится, документы у Ильи были в полном порядке, придраться не к чему.

Но как только он протянул паспорт вошедшему, тот быстрым профессиональным движением поймал его за запястье, выкрутил ему руку за спину, и Илья не успел опомниться, как уткнулся лицом в стол. Ну, от милиции можно было и не этого ожидать, и, пожалуй, сопротивляться не стоило — могут наломать по самое не хочу, а могут и привлечь, тем более что Залесскому только этого и надо.

— Ну как, удобно? — спросил лейтенант и крутанул его руку чуть сильнее.

— Вполне, — прошипел Илья, вжимаясь щекой в столешницу.

— Алексей Николаевич, проходите, — крикнул второй, приоткрывая дверь.

Значит, Залесский. Интересно, это лучше или хуже заявления менеджера? С заявлением пришлось бы долго бегать и что-то доказывать, к тому же у них были бы законные основания и задержать его и вообще… разобраться. А сейчас хотя бы бегать не придется. Разберутся на месте.

Мент взял Илью за челку и поднял его голову над столом — Залесский сел на лавку напротив его лица.

— Я, конечно, прошу прощения, Илья Анатольевич, что вам придется говорить со мной в таком неудобном положении, но, боюсь, в противном случае разговора у нас не получится.

Илья скрипнул зубами от злости и боли одновременно — позиция, несомненно, располагала к разговору.

— Ну говорите, раз пришли, — попробовал он усмехнуться, но в ответ на его слова лейтенант потянул руку вверх, и ему показалось, что в плече что-то хрустнуло. Илья тихо выругался, чтобы не вскрикнуть.

— Вежливо говори с Алексей Николаичем, — посоветовал мент и чуть ослабил хватку.

— Постараюсь, — выдохнул Илья.

— Я хотел поподробней расспросить вас о сроке, в который мы должны покинуть Долину, — спокойно сказал Залесский.

— Расспрашивайте, — прошипел Илья и снова попытался усмехнуться.

Лейтенант шутки не понял и дергать его за руку не стал.

— Так какой срок нам установили, вы не напомните?

— До купальской ночи, — ответил Илья.

— И когда, простите, случится эта купальская ночь?

— Если не ошибаюсь, это самая короткая ночь в году, то ли с двадцать первого июня на двадцать второе, то ли с двадцать второго на двадцать третье, не уверен.

Лейтенант снова дернул его руку вверх.

— А сейчас-то что тебе, падла, не понравилось? — вскрикнул Илья.

— Действительно, — Залесский брезгливо поморщился, — не надо лишнего. Ну, теперь главный вопрос: и кто же установил мне эти сроки?

Илья задумался, как на главный вопрос ответить поточней, но лейтенант его поторопил. Выругаться не вышло, стон получился жалобный и громкий.

— Ну?

— Это Долина, — ответил Илья, катая желваки по скулам. Ничего умней в голову так и не пришло.

— Очень интересная версия, — хмыкнул Залесский, — а нельзя ли конкретней? В чьем лице выступала Долина?

— Боюсь, это не имеет значения, вы эту девушку все равно не знаете, а документов я у нее не спросил. Она говорила с вашими детьми и мне это передавала в присутствии ваших девочек. Вы при случае у них спросите.

Залесский сузил глаза — ему, похоже, не понравилось, что сюда приплели его детей.

— Ну, допустим, вы эту девушку не знаете, но почему вы решили, что она говорит серьезно?

— Это вы решили, что она говорит серьезно, а не я. Я только передал.

Залесский сжал губы — разговор у него снова не получался.

— Что-то ты больно весел, — лейтенант задрал его голову еще выше, — разрешите, я его научу, как надо себя вести?

— Не надо, — скривился Залесский, — я думаю, он и впрямь не вполне нормален.

— Да он нормальней нас с вами, только непуганый еще, — процедил лейтенант.

Илья зажмурился — вот уж точно, от глупости. Жаль, что ему нечего больше сказать, он бы обязательно сказал. Но убеждать Залесского в том, что ему угрожает опасность (стоя перед ним в позе, мягко говоря, несколько задевающей чувство собственного достоинства), Илья не собирался.

— Илья Анатольевич, в заключение нашего разговора я хочу вполне серьезно вас предупредить, чтобы вы не подходили к моим покупателям ни под каким предлогом. И настоятельно рекомендую продать мне ваш участок.

— Про покупателей я вам все сказал, — устало выдохнул Илья, — и про участок тоже, разве нет?

— Вы так упорно не желаете менять своего мнения? — Залесский глянул на него с удивлением, — вы же понимаете, что мне ничего не стоит убедить вас в обратном?

Илья зажмурился и шепнул:

— Убеждайте.

— Я давал вам две недели, у вас есть еще два дня. И на третий, я надеюсь, мы с вами договоримся окончательно.

Илья попробовал кивнуть, но за челку его держали крепко.

— Отпустите его, — велел Залесский лейтенанту и поднялся из-за стола, — я надеюсь, он кое-что понял.

— Ни черта он не понял, — фыркнул мент и, перед тем как выпустить руку Ильи, приложил его скулой об стол.

Залесский гордо вышел в дверь, оба милиционера последовали за ним, не дожидаясь, когда Илья разогнется. Руку ломило от плеча до запястья, и Илья не сразу смог ею шевельнуть. Когда же он сел на лавку, за дверью послышался грохот, потом вскрик, а после — громкая отборная ругань.

Через дверь слышно было не очень хорошо, но возня возле крыльца продолжалась довольно долго, через мат и стоны Илья четко расслышал только несколько слов: «руку сломал», «под ноги надо смотреть» и «на ровном месте».

Илья хмыкнул — ну надо же! Не рой другому яму… Где-то он это уже слышал, про яму. По спине пробежали мурашки — Мишка рассказывал о мальчике-менеджере, который сломал лодыжку.

Когда возня стихла, он встал, придерживая правый локоть, и отодвинул засов на дверях в спальню — в столовую вывалился Мишка, вслед за которым тут же выскочил Сережка.

— Ушли? — шепотом спросил бездомный, беспаспортный и безработный.

— Ушли, — хмыкнул Илья.

— Папка, что они с тобой делали?

— Да ничего, поговорили просто, — Илья потрепал ребенка по плечу левой рукой.

— Ты врешь! Я же слышал!

— Да ладно, все нормально, — Илья сел на лавку и откинулся спиной на стенку.

— Не, Илюха, точно все в порядке? — озабоченно поинтересовался Мишка.

— Да руку выкрутили, только и всего. Может, потянули слегка. Если честно, я ждал чего-нибудь посерьезней.

Мишка поплевал через плечо, а Илья подумал, что цели своей Залесский достиг, причем придраться к нему невозможно. Потому что, как ни горько было признаваться в этом самому себе, напугался Илья изрядно. Достаточно однажды оказаться беспомощным, чтобы до конца прочувствовать, что будет, если менты и вправду захотят из непуганого дурака сделать пуганого.

— Может, тебе продать эту избушку к чертовой матери? — тихо спросил Мишка.

Илья покачал головой:

— Не дождутся.

— Ну зачем тебе это надо? Сейчас ты хоть поторговаться можешь.

— Иди ты к черту, — Илья встал и вышел в спальню.

Ну что он душу-то травит? Да пошли они все! Пусть думают, что хотят, пусть издеваются над детьми, пусть никуда не собираются, пусть попробуют тут что-нибудь продать. Какое ему-то дело? Долина разберется без него. Он предупредил, больше ничего не требуется.

В спальню на цыпочках прокрался Сережка и присел на кровать рядом с Ильей, положив руку ему на спину.

— Пап, а Марту с Майкой Долина тоже убьет?

Илья, кряхтя, повернулся к нему лицом:

— Кто тебе это сказал?

— Я так думаю. Если они до этой ночи не уедут, их всех убьют?

— Не знаю, Серый. Но лучше бы им уехать.

— Я не хочу, чтобы их убивали.

— Я тоже, — усмехнулся Илья.

Надежда Васильевна собрала вещи и уехала на следующий день после того, как в последний раз ночевать приезжал Алексей. Она снова попыталась нажаловаться ему на нечистую силу, только он, в отличие от Ники, не стал на нее орать, а раскатисто рассмеялся и долго успокаивал дальнюю родственницу похлопыванием по плечу. Видимо, такого несерьезного отношения домработница не перенесла. Она ушла потихоньку, когда Ника сидела у себя в кабинете, а девочки бегали по Долине, но оставила записку о том, что в этот дом никогда не вернется.

Ника, спустившись в кухню к обеду и обнаружив ее безграмотное послание, написанное красивым почерком третьеклассницы, ругалась, топала ногами, звонила Алексею, но сделать ничего не смогла.

За два дня, проведенные без домработницы, она ужасно устала и вымотала все нервы. На работу времени совсем не оставалось, весь день она готовила завтраки, обеды и ужины, а в свободные минуты пыталась наводить в доме порядок. Алексей сказал, что пока не надо брать в дом чужих людей, неизвестно, что они будут болтать своим знакомым. Ника не разделяла его подозрительности, но ей пришлось смириться. Тем более, он обещал, что это ненадолго.

Хорошо хоть фотографы, обещанные Алексеем, успели приехать до того, как сбежала Надежда Васильевна, иначе неизвестно еще, какое впечатление на них произвел бы дом после ее двухдневного отсутствия. Фотографии, кстати, получились замечательные, Алексей прислал их по электронной почте. Через неделю обещал привезти журналы, в которых их удастся опубликовать.

А теперь Ника пыталась сварить макароны на ужин, но они получились сырыми внутри и переваренными снаружи. Когда в кухню забежали девочки, на их обычное: «Мама, посмотри» она только отмахнулась. В конце концов, дети не виноваты, что у нее ничего не получается с хозяйством.

— Ну мамочка, ну пожалуйста, — затянули они хором. — Сережка наш портрет нарисовал, очень здорово получилось.

Они не стали задерживаться — ей очень повезло, у детей легкий и незлобивый характер. А может, они привыкли к тому, что она так себя ведет? Нет, определенно надо уделять им побольше внимания, иначе они решат, что их мать — злобная несдержанная мегера.

Макароны пришлось вылить в унитаз, и Ника развела порошковое пюре к сосискам, разогретым в микроволновке. Это блюдо удавалось ей лучше всего.

И только когда все поели, она, убирая со стола, наткнулась на толстый ежедневник в твердой синей обложке. Ника не сразу сообразила, откуда он тут взялся, а потом вспомнила про портрет. Интересно, там нарисованы две девочки или одна? Кроме нее и Алексея, никто не мог различить близняшек.

Ника открыла ежедневник на титульном листе и увидела надпись крупными печатными буквами: «Илья Максимов». Она хмыкнула: забавно. Зачем плотнику ежедневник? Может быть, там есть что-нибудь указывающее на его причастность к происходящему в Долине? Надо будет внимательно просмотреть его записи, она может наткнуться на что-нибудь, что прольет свет на его загадочное поведение.

Ника поднялась в кабинет, чтобы никто ей не помешал. Верней, чтобы никто не увидел ее за этим занятием. Она чувствовала себя детективом, напавшим на след, но в глубине души шевелилось нечто, похожее на неловкость, как будто она собиралась подсматривать за кем-то в замочную скважину.

Устроившись в кресле за столом, Ника положила ежедневник на колени и начала листать его с конца — ведь то, что ее интересовало, относилось к самому последнему времени. Но вместо деловых записей неожиданно наткнулась на исписанные и исчирканные вдоль и поперек страницы. Сначала она не поняла, что это может быть. Но то, что ей удалось разобрать дальше, заставило ее расхохотаться. Плотник писал стихи! Она смеялась до слез, сперва над ним, а потом над собой — тоже мне, Штирлиц! Шифры, даты, имена, суммы… А он, оказывается, романтик! Она еще продолжала хохотать, когда почувствовала непреодолимое любопытство — а что же он там пишет?

Ника посмотрела по сторонам и даже выглянула в окно. Не увидев во дворе детей, она на всякий случай встала и заперла дверь на задвижку, как будто собиралась делать нечто постыдное. Как школьница, подглядывающая за мальчиками в ду́ше, Ника боялась, что кто-нибудь случайно застукает ее за этим недостойным занятием.

Плотник писал стихи про любовь. Банальные, простенькие, но вполне складные. Нет, там были и другие, но читать их Нике не понравилось. Какой он, оказывается, смешной! Интересно, кто эта «сладострастная шалунья», про которую написан последний шедевр?

Ника хихикала, как девчонка, листая страницы, и краснела от стыда. Разве можно заглядывать в такие тетрадки? Это, наверное, хуже, чем подслушивать или читать чужие письма. Но от этого любопытство ее только разгоралось, и остановиться она не могла.

Она представила, как бы выглядело его лицо, если бы он узнал о том, что она прочитала эту тетрадь от корки до корки. Вот ему-то она обязательно скажет об этом, только чтобы увидеть, как он будет смущаться, злиться и кусать губы. Так ему и надо! Наглый, зарвавшийся тип!

Прощай, родная. Больше никогда

Мы вместе не проснемся на рассвете,

Все общее для нас развеял ветер.

Мы — это в прошлом, в прошлом навсегда.

Прощай. И не нужны отныне нам

Пустые дни, бессмысленные ночи.

Ведь разлетелись наши чувства в клочья,

Когда мы рвали их напополам.

Прощай. Я об осколки бытия

Порезал руки, их сложить стараясь.

Я был неправ. Прощаю и прощаюсь,

Нас больше нет, есть только ты и я.

Даже жалко его. Ну до чего печально! Это, не иначе, бывшей жене. Впрочем, неудивительно, что жена с ним развелась. Судя по его стихам, она не раз дожидалась его поздними вечерами со скалкой в руке — вся тетрадь так и пестрела персонажами женского пола. Интересно, кто она? Швея или повариха? Впрочем, мальчик их производит приятное впечатление, может быть, Ника напрасно думает об этой несчастной женщине плохо. А почему, собственно, несчастной? Он ей квартирку оставил, значит, своей у нее не было. И содержит ее и ребенка, Алексей говорил. Какой благородный! Возможно, хитрая стерва, вышла замуж за человека с квартирой, а потом выкинула его из собственного дома, как лиса бедного зайчика.

А он и вправду зайчик! Ника снова захихикала. «За миллионом освещенных окон меня теперь совсем никто не ждет». Очень трогательно, прямо до слез. А главное — оригинальней некуда. Может быть, она напрасно подозревала его в злом умысле и организации заговора? Ну разве этот зайчик способен участвовать в заговоре? Может быть, Алексей прав? Чудак и неудачник?

Она не услышала шума подъехавшей машины и заметила появление Алексея, только когда пискнула сигнализация на воротах. Ника выглянула в окно, ужасно смутившись, как будто он мог догадаться, чем она тут занимается, и чуть не бегом кинулась в спальню, чтобы спрятать синий ежедневник у себя в тумбочке. И когда вышла на лестницу встречать мужа, щеки ее горели, а сердце стучало, как будто она только что спрятала в шкафу любовника.

— Какая ты сегодня красивая, — Алексей дежурно поцеловал ее в шею, — а где девочки?

— Бегают где-то, — отмахнулась она.

— Не поздновато ли? Десятый час.

— Да еще солнце не село. Им полезно гулять на воздухе.

— Тогда свари мне кофе. Всю дорогу мечтал о чашечке крепкого кофе, — Алексей улыбнулся.

— Алеша, ты же знаешь, что я отвратительно варю кофе. Это твоя родственница подставила меня и сбежала отсюда в самый неподходящий момент, а не моя. Так что вари кофе сам.

— И это говорит мне любящая супруга после того, как я вернулся домой, весь день проработав, как каторжный? — Алексей рассмеялся.

— Я, между прочим, тоже работаю, и ничуть не меньше тебя. Так что тут мы находимся в равных условиях, — Ника тут же полезла в бутылку — пусть не надеется превратить ее в домохозяйку.

— Ладно, пойдем на кухню вместе, я сварю кофе нам обоим, — Алексей обнял ее за плечо и прижал к себе, увлекая в столовую. Его благодушное настроение несколько смутило Нику — давно она не видела мужа в таком добром расположении духа.

— У тебя есть какие-нибудь хорошие новости? — встревоженно поинтересовалась она.

— Почти никаких. За исключением того, что участки согласился посмотреть Олег Петухов.

— Это тот самый Петухов? Из Сургута?

— Да, представь себе.

— Вот это да! — просияла Ника. Очень богатый и очень влиятельный человек, если он купит участок, остальные уйдут в считанные дни. — А не мелко ли для Петухова?

— Он хочет сделать подарок теще с тестем. Так что, возможно, не будет сильно присматриваться и прислушиваться к разговорам. Но смотреть участок приедет сам, представляешь? Говорят, он не доверяет менеджерам, когда покупает недвижимость. Я жду его дней через десять.

— Алеша, это отлично! Пусть нам повезет! Должно же нам наконец повезти!

— Ты же понимаешь, что мы должны произвести на него впечатление счастливой семьи, наслаждающейся жизнью на лоне природы? Чтобы ему даже в голову не пришло, что дурацкие слухи об этом месте имеют под собой хоть какое-то основание.

— Конечно, я все сделаю в лучшем виде! Ты что, меня не знаешь? Что-что, а произвести впечатление я умею!

Их разговор прервал звонок мобильного. Не того, которым он пользовался на работе, а другого, который был предназначен только для домашних и очень близких друзей.

— Да, — поморщившись, ответил Алексей в трубку, — нет, я уже сказал — не сегодня. Завтра, когда меня здесь не будет. Ну и что, что сейчас подходящее время? Я сказал — завтра. И не забудьте проследить, чтобы все трое вышли наружу. Мне не нужно уголовное расследование. Как хотите. Хоть сами их разбудите! Если хоть один человек пострадает, я лично отведу вас в милицию, вам понятно?

Он снова поморщился, нажимая на отбой.

— Что это ты такое затеял? — полюбопытствовала Ника.

— Да так, я бы не хотел делать тебя соучастницей своих темных делишек, — он рассмеялся.

— А все-таки?

— К приезду Петухова было бы не плохо избавиться от этой пресловутой избушки, ты не находишь?

— Да я тебе об этом уже месяц твержу, а ты меня не слушаешь! А что, плотник согласился ее продать?

— Вообще-то нет, но я пока попробую обойтись без его согласия.

— Давно бы так, — фыркнула Ника, — а то развел чистоплюйство. Деловые люди должны такие проблемы решать быстро.

— Ну, милая, ты чересчур много от меня требуешь! Я же не бандит, а порядочный бизнесмен, мне хватает нарушений закона в уходе от налогов, чтобы я мог позволить себе совершать еще и уголовные преступления.

— Ладно, я рада, что ты наконец хоть на что-то решился, — рассмеялась она.

И хотя она не совсем поняла, что задумал ее муж, ей вдруг стало жаль плотника. Может быть, он и вправду зайчик, который ни в чем не виноват? Но Ника тут же вспомнила, как он сообщил ей об установленном сроке, в который они должны покинуть Долину, и ее жалость немедленно улетучилась. Нет, ему не удастся провести ее и прикинуться чудаковатым романтиком!

— Послушай, а что если плотник сунется со своими разговорами и к Петухову? — нахмурилась она.

— Попробуем решить и эту проблему. У нас еще есть время, — задумчиво ответил Алексей.

Обещанные два дня благополучно прошли, начинался третий, и в глубине души шевелилось беспокойство, но Илья подумал, что не может представить себе ничего страшней, чем снос избушки. И на этом успокоился — что будет, то будет. Избушку он им отдать попросту не сможет, что бы они ни делали.

Леса на баню так и не привезли, и после завтрака он продолжил доклеивать модель сруба. Мишка собирался в магазин, и Сережка хотел отправиться с ним — несколько часов Илья мог наслаждаться одиночеством. Он с самого утра чувствовал подъем — в голове созрели интересные мысли, которые стоило бы записать в синюю тетрадь. Илья на секунду отвлекся и поискал ее глазами, но на полке рядом с домиками не увидел. Не лежала она и на столе, Илья заглянул под стол — и там было пусто. Где же он видел ее в последний раз? Писал он ночью, дня три назад, и, как всегда, бросил там, где закрыл. На столе. И больше он к ней не прикасался.

— Мишка, а ты мою синюю тетрадь не видел?

— Так на столе валялась, — с готовностью ответил тот.

— Что-то не валяется. Сережка, не видел синей тетради?

— Это толстая такая, как книга?

Илья кивнул.

— Я в ней портрет девчонок нарисовал. Им так понравилось, что они захотели маме показать.

— И что? — Илья замер. — И ты дал?

— Ну что мне, жалко, что ли? Тем более, они обещали вернуть.

Илья похолодел. Нет, Сережка, конечно, не виноват. Стоило заранее подумать о том, что ему надо где-то рисовать. И разбрасывать свои вещи не надо где попало. Но, черт возьми, это же…

— Папка, ты чего? Что с тобой? — Сережка испугался.

— Нет, ничего, — еле выговорил Илья.

Веронике, в собственные руки… Там же не написано, что это не предназначено для чужих глаз. Да если бы и было написано!

— Папка, ты это из-за тетрадки? Ты не расстраивайся так, я сейчас пойду и заберу у них. Ты только не беспокойся, я сейчас…

Сережка пулей вылетел из избушки, а Илья до боли закусил губу. Лучше бы он никогда в нее ничего не писал! Зачем это вообще было нужно? Кому? Бумага все стерпит?

А с другой стороны, кому это интересно? Может быть, он напрасно расстраивается? Вероника одним глазом глянет на портреты дочерей и равнодушно отведет глаза. Какое ей дело до того, что еще в этой тетрадке есть?

Илья уперся ладонью в лоб и стиснул пальцами челку. Что же он наделал! Ну что ему стоило убрать тетрадь в спальню, с глаз долой?

Мишка, одетый и собранный, ждал на крыльце, а Сережка вернулся минут через десять, но тетрадки не принес.

— Она у их мамы в спальне, а мама уехала куда-то. Когда она приедет, девчонки сразу ее заберут и принесут.

Час от часу не легче!

— Папка, да не расстраивайся ты так, она же не потерялась! Девчонки принесут, честное слово!

— Идите в магазин, — сухо ответил Илья. — Миш, купите Сережке все, что ему для рисования нужно. Он сам покажет.

Сережка просиял:

— И большой набор красок можно?

— Если он тут продается, то почему нет? — хмыкнул Илья. — А главное, бумаги побольше купите…

— Пап, ну прости меня, я же не знал, что твою тетрадку нельзя брать…

— Да ладно, — Илья махнул рукой.

В спальне? Она что, перед сном на портреты детей хотела полюбоваться? Или хочет вернуть вещь лично ему в руки, не доверяя дочерям? Чушь. Она наверняка взяла ее читать! А на внутренней стороне обложки печатными буквами написаны его имя, фамилия и телефон, еще старый, из родительской квартиры. Зачем он это написал? Чтобы каждому, кто заглянет внутрь, стало ясно, чья это вещь?

Когда к обеду вернулись Мишка с Сережкой, Илья, конечно, слегка пришел в себя, постарался не думать об этом больше. Но все равно мысль о тетрадке и Веронике колола его изнутри, заставляя сжиматься и холодеть. Он не стал напоминать о тетрадке Сережке, тем более что тот был полон энтузиазма немедленно начать портить краски и бумагу. И девчонки скорей всего о ней забыли — до самого вечера так и не принесли.

Если днем он еще мог прогнать от себя мрачные мысли, то ночью, как только погас свет и Илья остался наедине с собой, они навалились на него, не давая уснуть. Ему виделось лицо Вероники, листающей его тетрадь с презрительной усмешкой на губах или, еще хуже, с доброй снисходительной улыбкой. Сами собой вспоминались строчки, написанные там во времена, когда он был влюблен в Лару. И те, которые он писал ей, когда они разводились… И то, что он сочинял совсем недавно, про избушку, про Мару…

Сон, который в итоге сморил его, был мрачен и сер — ему снова, в который раз, приснилось болото. Чавкающая вонючая жижа под ногами. Гнилые деревца. Сырость и холод. А потом сон превратился в кошмар — ему снились гусеницы ревущей тяжелой машины, которая рушит стены избушки. Снились так близко, что Илья мог дотянуться до них рукой, прямо перед лицом. Металлический лязг траков оглушал — ему казалось, он своим телом ощущает тяжесть многотонной махины, которая сминает и крушит стены. Серебряно-серые, блестящие бревна избушки хрустят и ломаются, как высохшие ветки, катятся впереди отвала, и на мгновение мелькают между ними крошечные игрушечные домики из спичек.

Он хотел закричать, но тяжесть, придавившая грудь, не давала вздохнуть. Он хватался руками за шевелившийся перед глазами металл, пытаясь задержать, остановить, заклинить ползущие вперед гусеницы. Но под ножом бульдозера рухнула печь, в воздух метнулся огромный столб дыма, и хлопья золы черно-серым снегом закружились над избушкой, плавно опускаясь на лицо.

Дым, едкий дым! Горький, как полынь, и душный, как петля на шее. Илья чувствовал, что задыхается — от ужаса, от горя, от тяжести на груди и от едкого дыма.

— Вставай же! — резкий пинок в бок вырвал его из кошмара. — Быстро!

В спальне ощутимо пахло дымом, но не настолько, чтобы от него задыхаться. Илья открыл глаза и увидел белый сарафан-саван.

— Быстрей! — Мара снова пнула его в бок.

— Что случилось? — Илья сел на кровати, еще не вполне понимая, что было кошмаром, а что происходит наяву.

— Выходите на улицу, быстро. И ничего не бойтесь.

Свет, в окне показался оранжевый свет и снова исчез — сполох пламени? Илья прижался лбом к стеклу и увидел внизу огонь — еще робкий, но уж набиравший силу. Избушка горела, горела вдоль всей стены, которую он мог разглядеть!

— Ничего не бойтесь, — спокойно сказала Мара.

— Да это же пожар!

— Это пожар, здесь сейчас будет очень дымно, выходите на улицу.

Илья вскочил, вытащил из кровати спящего Сережку вместе с одеялом и пнул ногой Мишкину кровать:

— Мишаня! Поднимайся быстро, мы горим!

Мишка сел на кровати и огляделся.

— Как горим?

— А вот так! Быстро выходим на улицу!

Сережка проснулся и что-то невнятно пробурчал.

— А вещи? Надо вещи выносить!

— К черту вещи, надо огонь тушить, — прорычал Илья, пытаясь отодвинуть засов. — Горит несильно пока, мы должны успеть.

— Папка, да поставь меня, я уже проснулся!

Илья распахнул дверь ногой и вынес ребенка на крыльцо — ступени не горели, пока можно было выйти свободно. А он как раз боялся, что с выходом придется туго.

Избушка горела по всему периметру, нижние венцы, служившие фундаментом, занялись основательно. Илья поставил Сережку на землю и кинулся к душевой кабине. Мишка подбежал вслед за ним.

— Не достанем до шланга, надо табуретку подставить! — крикнул он, но Илья дернул шланг двумя руками и почувствовал, что тот подается. Он дернул еще раз, пытаясь повиснуть на нем всей тяжестью, и повалился на колени, когда шланг вырвался из бочки.

— Насос включай, — крикнул он Мишке и потянул шланг к избушке.

Мишка не растерялся, насос заревел, и через несколько секунд упругая струя хлестнула вперед.

Бревна зашипели, клубы дыма, смешанного с паром, повалили вверх и в стороны.

— Сколько времени он протянет, как думаешь? — спросил Илья.

— Не знаю, минут десять максимум, — ответил Мишка, — я ни разу больше бочки не набирал.

— Черт, не хватит, — проворчал Илья, — и до задней стенки не дотянется.

Едва он отводил шланг в сторону, на том месте, где только что шипела вода, вновь поднималось пламя.

— Мишка, держи, туши эту стену, я ведрами ту сторону буду поливать! — Илья сунул Мишке в руки шланг. — Сережка, вылезай из одеяла, будешь воду набирать!

Сережка из одеяла давно вылез сам и только и ждал команды, чтобы начать что-то делать.

В бочке душа было не меньше двадцати ведер, а еще под крышей стояла старая ванна, полная дождевой воды, — но этого все равно не хватало!

Илья подхватил два ведра, стоявшие под крыльцом, и одно отдал Сережке:

— Набирай воду в душе и носи мне.

Сам он зачерпнул ведро из ванны и выплеснул его на заднюю стену избушки — там горели два нижних венца. Огонь зашипел, выбросил огромный клуб дыма, облизнулся и полыхнул снова, будто этого ведра и не было. Илья закашлялся, набрал еще воды и вылил на то же место — на этот раз результат появился. Сережка подтащил ведро, а Илья отдал ему пустое.

Струя воды в душе лила несильно, Илья успевал добежать до Сережки и отдать пустое ведро, а иногда прихватывал и воду из ванны. Огонь сдавался неохотно, но все же сдавался! Удалось погасить половину задней стены, когда Сережка сообщил, что в бочке вода кончилась.

— Из ванны носи, — крикнул Илья, кашляя все сильней и вытирая слезы — дым ел глаза.

В эту секунду зачавкал насос, и Мишка крикнул:

— Все, кончилась вода! Кто-нибудь, выключите насос побыстрей, сгорит же!

— Сам выключай, — крикнул Илья — Сережка подтащил следующее ведро.

Отчаянье, которое он с таким трудом удерживал в себе, поднималось в груди. Нет, не потушить! Не потушить!

— Оставь воды в ванне, — крикнул он Сережке.

— Да там всего ничего осталось, — ответил тот, подавая ему новую порцию воды, — ведра два, не больше!

Илья выплеснул ведро на стену и подбежал к крыльцу. Мишке удалось потушить почти всю переднюю стену, боковые же стены горели, и огонь поднимался до самых окон. Если вспыхнет крыша, избушку будет не спасти. Илья сгреб одеяло, в котором вынес на улицу Сережку, и кинул его в ванну. Нижние венцы самые толстые и сырые, а верхние еще не горят, огонь только облизывает их снаружи.

Это бесполезно, он понимал, что это бесполезно! Через полчаса избушки не будет, и с этим ничего нельзя поделать! Но так просто сдаваться Илья не собирался. Сбивать огонь мокрым одеялом оказалось значительно тяжелей, чем он мог себе представить, — жар был гораздо ближе, колючие искры разлетались в разные стороны, а дым с горячим паром хлестал в лицо, отчего пришлось закрыть глаза и работать вслепую.

— Папка, не надо так! — в отчаянье крикнул Сережка.

— Не лезь! — на всякий случай ответил Илья. — Не подходи сюда!

Что-то громыхнуло над головой, перекрывая гул огня и шипение пара. Илья с ужасом подумал, что загорелась крыша, а он не успел этого заметить. Он снова кинул обгорелое одеяло в ванну и продолжил хлестать им упрямый огонь с новой силой. Кашель совсем не давал дышать, слезы градом катились из глаз — Илья совсем перестал видеть. Огонь гудел все громче — или это только казалось?

— Не дам! — крикнул он от злости и отчаянья. — Не дождетесь!

Одеяло тлело по краям, несмотря на то что и минуты не прошло, как оно насквозь пропиталось водой. Бесполезно, все бесполезно! Дом не потушить одним мокрым одеялом!

— Не дождетесь, — прорычал Илья еще раз, скрежеща зубами.

Над головой снова громыхнуло, значительно громче. Неужели рушится крыша? Нет, этого не может быть, рано, так быстро дома не горят! Резкий порыв ураганного ветра унес клуб огня в сторону.

— Гроза, папка, это гроза! — крикнул Сережка.

И как только он успел это крикнуть, стена дождя рухнула на землю — дождь такой силы Илья видел лишь однажды в Сибири. Ветер сносил потоки воды в сторону, и она хлестала горящие бревна, как огромный брандспойт. Густой горячий дым ударил Илье в грудь, обжигая лицо и руки. Он отшатнулся назад, закрывая лицо руками, споткнулся и, не удержавшись на ногах, сел на землю.

— Папка! — Сережка рванулся к нему и плюхнулся рядом на колени. — Ты обжегся?

— Нет, дым, просто дым глаза разъел, — Илья попробовал поднять веки — слезы побежали сильней.

Небо загрохотало оглушительно и раскатисто, дождь лился так, что земля превратилась в огромную глубокую лужу. Илья подставил ему лицо, стараясь промыть глаза. После жара огня холодная вода остудила горящую кожу, только в легких еще першило от дыма и дыхание с трудом пробивалось сквозь расцарапанное кашлем горло.

Ветер сменил направление, и Илья наконец открыл глаза: теперь струи дождя тушили заднюю стену избушки, как будто кто-то на небе направлял их туда, где огня было больше всего. Вода вокруг поднималась все выше и грязным потоком бежала вниз, к реке. Сверкнула молния, и через секунду небо раскололось над самой головой.

Илья поднялся и осмотрелся как следует: огонь проиграл этот бой. Гроза именно бушевала, в полную силу обрушивая на землю свой гнев, — ветер валил с ног, вода поднялась до икр, а стоящему рядом с ним Сережке — до колен.

— Ничего себе! — восхищенно пробормотал Сережка, задирая голову и открыв рот. — Вот это буря!

— Да уж, — неуверенно хмыкнул Илья и тоже поглядел на небо: бесновавшаяся стихия восхищала, и постепенно на смену нервному напряжению приходила радость — щемящая и благодарная. Он раскинул руки, подставляя грудь и ладони под хлещущий дождь и ветер: избушка не сгорит. Как он мог усомниться в том, что Долина защитит ее от огня?

— Эй, может, нам в дом зайти? — крикнул Мишка.

Илья покачал головой, хватая воспаленными губами воду, падающую сверху. Как же хорошо! Разве мог он когда-нибудь представить себе, как хорошо стоять под ливнем и смотреть на сверкающее молниями небо?

— Папка! Как здорово!

Илья повернул голову и увидел, что Сережка, так же как и он, раскинул руки и ловит лицом дождь и ветер.

Гроза прокатилась над Долиной за несколько минут — молнии сверкали все дальше, гром грохотал все тише, ветер постепенно успокаивался, только под ногами так же быстро бежал мутный поток.

Илья подошел к избушке и провел рукой по низу стены — обугленные мокрые бревна оставили на руке черный след. Рассмотреть повреждения в темноте он не мог, но, судя по всему, нижние венцы не прогорели насквозь, а верхние лишь немного обуглились. Илья погладил стену на уровне окна и неожиданно заметил, что ему страшно трогать пальцами обожженное тело избушки, как будто она была живой и его прикосновение причиняло ей боль.

— Ничего, я тебя вылечу, — прошептал он одними губами, — все будет хорошо.

Усталость навалилась на него внезапно, Илья почувствовал озноб и очень захотел оказаться в постели под одеялом. Он обошел избушку со всех сторон, прощупывая нижние венцы, и наконец поднялся на крыльцо.

Мишка давно спрятался внутри и теперь вытирал Сережку огромным махровым полотенцем. Окна были распахнуты, но все равно в воздухе стоял устойчивый запах гари.

— Как думаешь, можно окна закрыть? — спросил он. — По-моему, проветрилось.

— Холодина-то какая, — поежился насквозь мокрый Илья. — Закрываем, конечно.

— Ты вытирайся, я закрою, — заботливо предложил Мишка и протянул ему полотенце, легонько хлопнув Сережку по мягкому месту.

Илья скинул мокрые трусы и майку — ливень не смыл с них сажи — и посмотрел на себя со всех сторон. Нет, ни одного серьезного ожога не было, разве что кожа местами облезет, не страшней, чем на солнце обгореть.

— Сережка, ты не обжегся? — спросил он сына, залезавшего в постель. Мишка натягивал пододеяльник на одеяло — они водились в избушке в избытке, ведь ночевали здесь иногда шесть человек одновременно.

— Нет, — ответил парень, демонстративно стуча зубами и сворачиваясь клубком.

— Сам-то как? — поинтересовался Мишка.

— Нормально вроде.

— Рожа у тебя красная, — сообщил Мишка.

Илья ощупал лицо — да, кожу жгло, что было неудивительно. Он глянул в автомобильное зеркальце: брови местами опалились, но ресницы остались на месте.

Пока он вытирался и искал сухое белье, Мишка успел закрыть все окна и улечься в постель раньше него. Илья погасил свет и собирался влезть под одеяло, когда услышал какой-то звук в столовой. Интересно, а дверь они закрыли на ночь? В том, что избушку нарочно подожгли, не было никаких сомнений, и, наверное, следовало опасаться незваных гостей.

Он прошлепал к выходу и тут же наткнулся на Мару. Она приложила палец к губам и показала на дверь в спальню. Илья кивнул, прикрыл ее и включил в столовой свет.

— Твое? — с хитрой улыбкой спросила Мара и вытащила из-за спины его синюю тетрадь.

— Где ты ее взяла? — со злостью спросил он, выхватывая тетрадь.

Мара кокетливо покрутила головой:

— Какая разница? Вещь твоя, я тебе ее возвращаю.

Илья скрипнул зубами и поставил тетрадь на полку.

— Что ты так нервничаешь, а? Да я и так читаю ее, когда захочу, я уже говорила, — Мара повела плечом, как будто хотела приласкаться к нему.

— Прекрати со мной заигрывать, — буркнул Илья.

— А почему? Слушай, мне так понравилось, что ты про меня написал! Я прямо растаяла, честное слово. Мне никто никогда не посвящал стихов, сколько я за мужиками охочусь.

— Может, они просто не успевают? — хмыкнул Илья.

Мара насупилась.

— А может, и правда не успевают? — она удивленно подняла брови. — Но все равно, ты первый. Шалунья, значит?

Илья отвел глаза.

— И я тут подумала, знаешь… Очень мне приятное захотелось тебе сделать. На Купалу я тебе покажу цветок папоротника. Если успеешь его сорвать, то будешь неуязвим для меня. И тогда люби меня хоть всю ночь — ничего страшного не будет. Я честно говорю, можешь спросить у кого хочешь. И вообще, цветок папоротника — полезная вещь, так что цени!

— Слушай, вали отсюда, — прошипел Илья, чувствуя, что сейчас решит не дожидаться купальской ночи.

— Что, боишься?

— Да, считай, боюсь. Иди, оставь меня в покое.

— Ладно, — довольно ухмыльнулась Мара, — так и быть. Хоть бы поцеловал меня на прощание!

— Уйди, — рявкнул Илья, а потом добавил: — И не смей даже близко подходить к моему ребенку!

Она расхохоталась и нырнула в печную дверцу, и он снова не понял, как ей это удалось. Ну как после этого заснешь?

Алексей уехал рано утром, и Ника снова осталась наедине с домашним хозяйством. День пролетел незаметно, и чем ближе время подходило к закату, тем сильней Нику терзало смутное беспокойство. Она не догадывалась, что ее муж задумал сделать с избушкой, и судьба плотника не сильно ее беспокоила, но ей почему-то показалось, что это выльется в нечто страшное, и это страшное не обойдет ее стороной. А может, она и вправду начала бояться темноты?

С тех пор как девочек домой привел плотник, она не забывала заходить к ним перед сном и сидела в детской до тех пор, пока они не засыпали. Чтобы они не спали с горящей лампой, она купила им ночник в виде полярной совы и внимательно следила за тем, чтобы он был включен на ночь. Она оставляла дверь в их спальню открытой настежь и не закрывала свою, чтобы они могли позвать ее ночью, если им снова что-нибудь привидится.

Этого оказалось достаточно — теперь дети спали спокойно. Может, и к лучшему, что Надежда Васильевна уехала и перестала их пугать? Ника теперь нисколько не сомневалась в том, что их ночные страхи объясняются именно провокационными рассказами суеверной старушки.

В этот вечер она сидела с девочками особенно долго. Может быть, им передалось ее смутное беспокойство — дети ведь очень чувствительны к эмоциям родителей, — а может, они и сами ощущали тревогу, поэтому не могли уснуть. Ей пришлось рассказать им на ночь сказку, хотя она не сомневалась, что ее близняшки давно вышли из этого возраста. В историях у нее недостатка не было, она пересказала им сюжет одной из книг о принцессах и рыцарях, которую когда-то переводила. Они уснули примерно на середине.

И снова, уже в который раз, по дороге в спальню ей почудился чей-то взгляд из сумеречной гостиной. Темнело теперь не больше чем на час, в городе, наверное, перестали зажигать на ночь фонари — начинались белые ночи. Но если раньше Ника ждала их приближения, как освобождения от кошмаров, то теперь убедилась: в сумерках таится несравнимо больше страхов и опасностей, чем в непроглядной темноте. Потому что смутные образы ее снов стали видимыми отчетливо во всем своем безобразии.

Нет, она не позволит кошмарам влиять на ее поведение, когда она не спит. Ей хватило истории с котом и газовым баллончиком, больше она не намерена превращаться в посмешище. Как бы ни был осязаем взгляд в спину, Ника, стараясь сохранить спокойствие, зашла в спальню, не закрывая двери, сняла макияж и разделась, осмотрев свое тело, к которому по-прежнему не хотел приставать загар, хотя она проводила на солнце не менее двух часов в день. Открытая дверь ее раздражала, ей казалось, что за ней кто-то подглядывает, она терпеть не могла готовиться ко сну не закрывшись. И хотя Ника гордилась собственным телом и не делала ничего, что могло бы бросить на нее и малейшей тени, все равно ей было неприятно. Но чего не сделаешь ради детей!

Ника расчесала волосы, любуясь своим отражением. Интересно, написал бы плотник стихотворение для нее, если бы увидел ее обнаженной, с распущенными волнистыми золотыми волосами, как у русалки? Он же всем пишет, почему бы ему не написать что-нибудь и для нее? Ника сегодня как никогда казалась себе похожей на русалку — зеленые глаза ее светились, волосы лежали мягко и послушно, обволакивая точеные плечи, а не торчали во все стороны, как обычно. Кожа, так и не принявшая загара, перестала отливать синевой и приобрела молочно-белый оттенок, оставаясь при этом прозрачной и нежной.

Впрочем, это полная ерунда. Она слишком хороша для того, чтобы плотник даже смотрел в ее сторону. Игривое настроение немедленно сменилось мрачной решимостью, когда пришло время гасить свет и отправляться в постель.

Ника щелкнула выключателем и оглядела темную комнату. Дверь балкона ярким пятном выделялась на бревенчатой стене, в ней, на фоне светло-серого неба, четко обозначились верхушки елей, подступавших к самому забору. Ей показалось, что они сделаны из стали и готовы в любую минуту нагнуться и острыми копьями повернуться в ее сторону.

Она села на постель, откинув одеяло, и прислушалась. Если бы не открытая дверь, ей бы не пришлось этого делать. Огромный дом был полон звуков, гулко разносившихся в тишине. Сухие щелчки бревен, скрип паркета, гулкая капля воды, шорохи, постукивания, придыхания… И среди этих непонятных и пугающих звуков Ника вдруг отчетливо услышала шаги, клацнувшие по полу где-то в гостиной. Так ходят собаки, щелкая когтями по паркету. Неужели она плохо заперла дверь и кто-то из азиатов пробрался в дом?

Ника замерла — шаги доносились откуда-то с лестницы. Да это точно идет собака! Ника представила себе ленивого Азата, всегда еле-еле ползавшего по ступенькам, — очень похоже.

Шаги свернули в коридор, миновав детскую и направляясь в ее сторону. Неожиданно нагота смутила ее, собственное тело показалось ей беззащитным, уязвимым. Рука непроизвольно потянулась к халату, висевшему на спинке кровати. И, судя по походке, Азат направлялся в ее комнату вовсе не потому, что соскучился. Ника вспомнила, как апрельской ночью возле избушки собаки повернули обнаженные клыки в ее сторону, и ей стало страшно. Может, и азиатов здесь мучают ночные кошмары, они сходят с ума и становятся кровожадными? Ведь ее предупреждали, что это непредсказуемые собаки, подверженные приступам внезапной необъяснимой ярости, особенно в переходном возрасте.

Только ярости в приближавшихся шагах не чувствовалось. Скорей, инстинкт осторожного охотника, молча крадущегося к добыче. Добычей собственной собаки Ника становиться не желала. Но и повторять эксперимент с газовым баллончиком не собиралась.

— Азат? — робко позвала она.

Шаги, клацавшие по паркету, нисколько не изменились, как будто тот, кто шел по коридору, не услышал ее. Ника накинула халат на плечи, но пальцы отказывались слушаться и единственная пуговица не желала застегиваться.

— Азат! — крикнула она громче и смелей — шаги подступили к самой двери.

Ее собственная собака — равнодушный хищник, ищущий жертву в темном доме? Ника представила, как Азат появляется в комнате, осматривается по сторонам горящими зелеными глазами и видит ее сидящей на постели. Она инстинктивно подтянула ноги на кровать.

Но какие бы ужасы ни рисовало ее воображение, реальность оказалась страшней и безысходней. Это был вовсе не Азат — огромное отвратительное пугало на четырех лапах перешагнуло порог ее комнаты.

Волк? Медведь? Острые уши над вытянутой клыкастой мордой и бесстрастный взгляд человеческих глаз. Грузное тело медведя, поросшее шерстью, и богатырская грудь здорового мужчины. Ника вцепилась ногтями в одеяло, подтягивая его к себе и пытаясь закрыться им как щитом.

Зачем он пришел сюда? Что он собирается делать? Она хотела закричать, но только тоненько завыла от ужаса и безысходности. Какая же она была дура! Да в этом доме нельзя было оставаться ни минуты! Надо было бежать отсюда и уводить детей! Почему она не послушала Надежду Васильевну?

Чудовище оглядело комнату исподлобья и медленно двинулось в ее сторону, облизнувшись. Это не сон, как жаль, что это не сон! Как хорошо было бы проснуться сейчас, чтобы не видеть, как косматая тварь приближается к кровати. И цель у него может быть только одна — сожрать ее немедленно!

Ника вскочила на ноги, увлекая одеяло за собой, и поискала глазами пути к отступлению. Нет, ей не уйти! Даже если ей удастся выскочить в коридор, эта тварь все равно догонит ее, догонит и сожрет!

Она не позволит этому страшилищу расправиться с собой, как с кроткой овечкой! Она будет защищаться! Ника набросила одеяло на голову неведомому зверю, на секунду лишив его зрения, и кинулась к балконной двери, изо всех сил дергая ручку на себя. Но тут же замерла и отступила: за стеклом плавно покачивалась тонкая фигура, одетая в саван. На синем лице застыла неподвижная улыбка, обнажившая единственный тонкий клык. Сзади по паркету снова клацнули когти, Ника отшатнулась в сторону и увидела, что у этого пугала человеческие руки с длинными изогнутыми ногтями. Она прижалась к стене и попыталась продвинуться к двери, но чудище перегородило ей дорогу.

— Что вам надо? Зачем вы явились сюда? — ей казалось, что она громко кричит, на самом же деле из горла вырывался еле слышный шелест.

— Я хочу оставить тебе доказательства своего существования, — выговорило чудовище звериной пастью и поднялось на задние лапы, — чтобы утром ты не забыла о том, что видела действительно меня, а не ряженого на маскараде.

Ника задрала лицо вверх и медленно сползла на пол, не смея оторвать глаз от дьявольской медвежьей фигуры, нависавшей над ее головой. Чудовище впилось ногтями в стену и процарапало в бревнах пять глубоких полос.

— Мне бы хотелось оставить такие же отметины на твоем лице, — ненависть гремела в его голосе и светилась в ненормальных человеческих глазах.

Зверь снова встал на четвереньки и вперился взглядом Нике в глаза.

— Но я надеюсь на твое благоразумие, — выплюнул он с презрением, как будто сожалел о том, что не может изуродовать ее немедленно.

Звериная морда замерла в сантиметре от ее носа и оскалилась, приподняв верхнюю губу. И от того, что дыхание чудовища коснулось ее лица, Ника почувствовала непереносимую дурноту, подкатившую к горлу. Оскаленная пасть закружилась перед глазами и поплыла назад и в сторону, растворяясь, а потом исчезла за черной пеленой забытья.