Глава 1. Обрубленные корни

Мерный стук эхом разлетался по опушке, нарушая умиротворяющую лесную тишину. Утро было не раннее, но солнце еще только-только взошло, ведь зимой оно всегда ленилось: поздно вставало и нисколечко не грело. А уж если небесное светило так себя вело, что уж говорить о простых смертных: Кира едва заставила себя выйти во двор, чтобы нарубить дров. Вообще, в последние несколько месяцев насущные потребности были единственным, что заставляло ее что-то делать, вставать с постели, куда-то ходить. Была б ее воля, она бы целыми днями лежала, свернувшись калачиком.

Нет, Кира не была ленивой. Никогда. В конце концов, лень себе может позволить только человек, у которого есть возможность свалить свои дела на кого-то. Кира же жила одна, причем уже довольно давно. Несколько лет назад она пришла сюда, на лесную опушку недалеко от небольшой деревушки, где построила крохотный дом и надолго обосновалась.

Конечно, во многом ей помог брат, Алин — единственный оставшийся в живых близкий и родной человек. Но Кира всегда стыдилась принимать его помощь. Он был несколько старше, 36 лет отроду, служил при местном форте, имел семью, и сестра, словно одна из его детей, являлась для него постоянным предметом для беспокойства. Каждый раз она просила его не приходить, отказывалась от помощи, но он, упрямый, все равно приходил и помогал. Так было и сегодня.

— Чуть свет, а ты уже за работой! Какая молодец! — весело окликнул ее Алин, но в голосе все равно слышалась тревога.

Кира никак не отреагировала. Она продолжила колоть дрова, даже не взглянув на брата.

— Почему не пришла на Праздник Урожая? Жена запекла поросенка.

— У меня были дела, — коротко ответила женщина.

— Хм… Дела? — протянул Алин, делая вид, что сильно задумался. — Какие дела? А! Наверно, ты работала в той харчевне, куда я тебя порекомендовал еще три недели назад? Правда, они там тебя в глаза не видели никогда!

Кира опустила колун и выпрямилась, бросив нервный взгляд на брата.

— Я не просила тебя об этом, — сдерживая раздражение, сказал она. — И не потому, что стесняюсь — ты же знаешь, что это не моя черта. Не просила, потому что мне этого не нужно. У меня все есть. Живи своей жизнью и прекрати опекать меня, я уже давно не ребенок!

— Прекращу, когда ты найдешь свое место!

— Я уже нашла, и оно здесь!

— Здесь?! На выселках?!

Алин сам не заметил, как перешел на крик. Но все это было от отчаяния — уже несколько лет, что бы он ни предложил своей сестре, все встречало отказ. Она упрямо не хотела менять свою жизнь: не хотела поселиться среди людей, не хотела найти себе мужчину, не хотела устраиваться на работу. Руки просто опускались.

Увидев искреннюю боль на лице брата, Кира смягчилась:

— Прости. Я ценю то, что ты для меня делаешь, но не нужно. Правда. Не нужно больше…

— Ты слишком долго переживаешь все это! — внезапно заключил Алин.

Кира, словно кипятком ошпаренная, отвернулась от него и снова начала колоть дрова, только с еще большей интенсивностью. Ее длинная русая коса от резких движений стала извиваться словно плеть, а мускулы на не по-женски мощных руках заиграли под бледной кожей. Кира была красивой девушкой. Когда-то. Но ее стан давно потерял былое изящество, плечи стали широкими, движения грубыми, а лицо… Левую половину его уродовал широкий шрам, навсегда закрывший один из некогда чудесных голубых глаз.

Глядя на нее, Алин покачал головой. Кира испортила свою жизнь, однажды связавшись с Новой Королевской Гвардией и их женскими отрядами, созданными взбалмошной королевой Хильдой. После провала ее амбициозной военной кампании, женские отряды были признаны недееспособными и расформированы. Если бы только Алин был тогда с сестрой, а не на фронте, он бы никогда не позволил ей совершить такую глупость. В конце концов, она же могла погибнуть!

Хотя и сейчас особенно живой Кира не выглядела. И дело даже не в том, что она оказалась выкинутой за борт войной, сломавшей ее женственность и отобравшей красоту. Причиной ее многолетней апатии была любовь — самая банальная из причин. В военном лагере она познакомилась с одним из офицеров, намного старше себя. Он был ей наставником и, возможно, заменил в чем-то отца, которого она не застала. Кира так сильно влюбилась в этого мужчину, что его гибель на войне полностью сломала ее желание жить дальше.

Впрочем, Алин даже не знал, отвечал ли тот офицер его сестре взаимностью, ведь она никогда не обсуждала с ним этого.

— Мы же договорились об этом не говорить, — раздраженно сказала Кира.

Ну, вот и опять.

— Хорошо, мы не будем… — Алин тяжело вздохнул. — Я уже и сам устал от всего этого. И знаешь… Я пообещаю больше не беспокоить тебя, если ты выполнишь мою просьбу.

Кира молчала. Но ведь молчание — знак согласия, так?

— Недавно в харчевне…

— Я не собираюсь работать в харчевне, неужели не понятно?

— Дослушай меня. Недавно в харчевне остановился один иноземец. Говорят, он очень богат, выглядит, по крайней мере, как какой-нибудь граф, хоть я сам его и не видел. Так вот, как приехал, он сразу оставил в форте и в деревне объявления о том, что ищет себе телохранителя в дорогу и очень щедро готов заплатить. Сходи и наймись к нему.

Кира прекратила рубку дров, которых и так наколола более чем достаточно, и долго испытующе смотрела на Алина, как будто выискивая подвох в его словах.

— Ты же всегда был против подобной работы, — наконец, произнесла она.

— Но тебе она всегда нравилась. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, и готов уже на все, что угодно.

— А если он не наймет меня, что очевидно при моем-то теперешнем виде, ты действительно согласен больше не приставать ко мне?

— Да, — уверенно заявил Алин, хоть это далось ему нелегко.

— Договорились, — пожав плечами, сказала Кира. Она достала из маленького кожаного кармашка охотничий нож и, натянув посильнее свою русую косу, стала резать ее у основания.

— Что!.. Что ты делаешь?!

— Ты же сказал, что больше не будешь меня доставать, так? Значит, перестанешь бузить по поводу моей внешности, и я, наконец-то, смогу зажить так, как хочу.

— Но… твои волосы…

Нож обрезал последний волосок, и неровные пряди обрамили лицо женщины.

— Если они тебе так дороги, забирай и храни в сундуке, — с этими словами Кира кинула косу под ноги брату. Сейчас она выглядела так, словно утратила последний признак женственности.

— Надеюсь, ты больше ничего не собираешься отрезать…

Слуга почтительно поклонился и открыл дверь самой большой комнаты в деревенской таверне, впуская Киру.

Женщина вошла уверенной походкой и оглянулась вкруг. Она и раньше бывала в этой харчевне, но совсем не помнила, чтобы в ее комнатах были такие роскошные шторы и гобелены. Едва ли там вообще когда-либо были шторы. Пол теперь застилали мягкие ковры с цветочным рисунком, над кроватью, покрытой ярким покрывалом, повис балдахин из тонкого шелка с вышивкой, отливающей золотом. Всюду стояли сундуки, обитые позолоченными полосками, какие-то пестрые вазы с ароматными сухими растениями, стопки книг. Из-за всего этого буйства красок Кира не сразу заметила самого хозяина. Тот был одет в ярко-алый длинный камзол, расшитый причудливым орнаментом, и не имел ни одного открытого участка тела: лицо скрывалось за расписной маской, голову покрывал широкий капюшон, а руки были запечатаны в тонкие кожаные перчатки. Это было несколько странно, и на графа, вопреки мнению местных, он не походил. Скорее на сектанта, последователя какого-нибудь мистического культа.

— Ты хотя бы смотри, кого ты мне приводишь, — проворчал он слуге, едва Кира переступила порог. Его голос из-под маски звучал глухо, но в нем отчетливо слышался гортанный акцент. — Я даже не уверен, какого пола это… создание.

Женщина застыла на месте, опешив от такого приветствия, в то время как он преспокойно сел на стул и принялся читать одну из своих книг в дорогом переплете.

— Полагаю, что мои слова значат: «Пошла вон», — даже не взглянув на Киру, добавил «сектант».

Женщина упрямо сложила руки на груди и с вызовом посмотрела на него своим единственным глазом, хоть ее теперешняя внешность сильно мешала производить нужное впечатление. Стеганая куртка, в которую она была одета, старая, вся в заплатках, плохо сидела на ней, поскольку за продолжительное время апатии и отшельничества Кира сильно убавила в весе. Сам же доспех, который она уже и не думала надевать, местами поржавел. Наверное, со стороны это выглядело очень убого, учитывая до кучи грубо обрезанные короткие волосы, кое-как собранные сзади, и оставленную неровную челку, прикрывающую шрам на лице. Но даже в этом случае она никому не позволит обращаться с собой, как с бродяжкой.

— Уважаемый, кто дал вам право говорить такое?

«Сектант» поднял голову и посмотрел, наконец, на Киру. Точнее казалось, что посмотрел — в прорезях для глаз его маски была лишь темнота.

— Ну, так я сам себе его и дал, — сказал он, не теряя высокомерия в голосе. — А поскольку лично я решаю, кто будет находиться в моей комнате, а кто — нет, то говорю тебе еще раз — уходи. Ты мне не подходишь. Ты мне не нравишься. Я считаю тебя сумасшедшей. К тому же от тебя воняет. Достаточно ли подробно я объяснил свое решение?

Кира с силой сжала челюсти, сдерживая порывы гнева. Она никогда не славилась вспыльчивым нравом и агрессией, но теперь едва ли не каждый мускул в теле дрожал желанием размозжить череп этому самовлюбленному наглецу. Внутри все затрепетало и ожило, словно кто-то принялся раздувать в ней тлеющие огоньки. Получить работу у этого загадочного человека на мгновение стало целью всей жизни.

— Из всего перечисленного вами, ничто не является помехой для того, чтобы я была вам хорошим телохранителем, — выцеживая каждое слово, произнесла Кира.

Из-под маски послышался тихий смех.

«Сектант» поднялся со своего роскошного кресла и неторопливо пересек комнату, подойдя к женщине вплотную. Ростом он был невысок, едва доставая Кире макушкой до носа, телом — явно слаб: даже тяжелый камзол с объемной вышивкой не скрывали его худобы. Едва он приблизился к ней, в ноздри ударил резкий незнакомый запах. Он напоминал диковинные специи, которые она однажды встретила на прилавках столичного рынка, еще будучи новобранцем Гвардии, но тем не менее вряд ли являлся пряностью. Запах исходил от тела этого странного мужчины, не скрываемый даже его многослойной одеждой, и показался Кире скорее приятным, чем отвратительным. Он против воли рисовал в голове картины никогда не виданных ею земель, их изумительные пейзажи. Казалось, постой она в облаке этого аромата еще немного, ее тело само собой переместится туда.

Погрузившись в свои фантазии, Кира не сразу заметила, как «сектант», начинив маленькую трубку с длинным тонким мундштуком какой-то порошковой смесью, закурил, пуская в нее клубы дыма из небольшого отверстия в маске на уровне рта. Как оказалось, именно дым давал его телу этот пряный запах. Курил он, по-видимому, постоянно.

— Знаешь, ты ведь права, — заключил он после очень продолжительной паузы, во время которой, судя по движению его головы, пристально рассматривал Киру. Особо его внимание привлекло лицо женщины и, что не удивительно, отсутствующий глаз. — Мне следует оценивать по способностям, а не по внешности. Хм… В чем-то даже выгоднее будет взять тебя: будут думать обо мне, как о дураке, который не представляет никакого интереса, кроме развлекательного, разве что. Но чем ты докажешь свои умения? В твоем тощем теле силы явно меньше, чем в тех деревенских мужиках, что толпами приходили ко мне до тебя и были мною, конечно же, отосланы назад. Может, поединок? Завтра на рассвете. С тем, кого я выберу. Как тебе?

— Я согласна, — сухо ответила Кира.

От дыма ее голова уже кружилась, грозясь совсем перестать работать.

Всю ночь Кира не могла заснуть. Ее непослушные волосы, впитав в себя ставший уже неприятным запах курева иностранца, то и дело падали на лицо, заставляя вспоминать не самую приятную встречу в ее жизни. Теперь, на трезвую, так сказать, голову, когда эмоции и дурманящий дым давно отступили, ей уже вовсе не хотелось становиться телохранителем у подобного нанимателя. Он был, несомненно, богат, но его высокомерная манера держаться и загадочность, не сулившая ничего хорошего, сильно перевешивали любые богатства на другой чаше весов. Едва ли не в каждой брошенной им фразе, он оскорбил ее. Такого с Кирой не случалось уже очень давно, если не сказать — никогда. Она прекрасно помнила свои первые дни новобранцем в Гвардии, все эти тычки, смешки и разные унизительные испытания, но даже тогда ей не приходилось чувствовать себя такой никчемной.

Слишком долго она пряталась от мира в своей темной коморке, растеряла с таким трудом набранную силу, навыки, да и былую уверенность в себе. Она сильно изменилась за эти годы внешне и внутренне, да и что скрывать — начала стареть. Ютиться на кухне какой-нибудь непритязательной таверны — вот, чего она теперь достойна. Самое худшее, когда то, как ты себя оценивал в прошлом, ты безответственно применяешь к себе нынешнему. Со стороны, наверно, очень смешно выглядит.

Однако, что бы Кира о себе сейчас не думала, она вовсе не намеревалась игнорировать вызов «сектанта». От гордости остались лишь крохи, но даже их достаточно, чтобы поднять свое тело в бой.

Завтра… Завтра будет позор.

В пустынном поле уже собрался кое-какой деревенский народ, таинственным образом осведомленный о грядущем поединке. Сам зачинщик этой потехи, важно восседал под наспех сделанным навесом из дорогой золотистой парчи, окруженный облаком проклятого дыма. Рядом суетился его неприметный слуга.

Растолкав собравшихся зевак, Кира решительно вышла в круг из утоптанной заледенелой травы и, горделиво задрав подбородок, с вызовом уставилась на своего работодателя. «Сектант», так и оставшийся до сих пор безымянным, даже не шелохнулся при ее появлении, лишь медленно выдохнул тонкую струйку дыма, который в этот раз жутковато выполз из глазных отверстий маски.

— Пришла все-таки, — тягуче произнес он. — Хорошо, что не зря ждал. Я этого не люблю. Драться будешь с ним, — он указал на стоявшего неподалеку младшего сына кузнеца, — с ним, с ним, с ним и с ним.

«Сектант» попеременно тыкал изящным мундштуком в мужчин из группы столпившихся деревенщин, затем снова обратил свое лицо под маской к Кире, ожидая ответ на незаданный вопрос. Но она не удостоила его ни единым словом. Все сомнения были оставлены за ветхой дверью убогой избушки, что стала ей добровольной тюрьмой на долгие годы, и теперь, на удивление обновленная после бессонной ночи, женщина молча вынула свой верный меч из ножен, перехватила поудобнее крепкий щит и шагнула в центр круга.

Это были просто деревенские мальчишки, молодые, сильные, но совершенно лишенные необходимых боевых навыков и какой бы то ни было бойцовской хитрости. Весь их опыт сражений ограничивался драками друг с другом, но никогда — с ветераном войны.

Приняв очередной удар меча на щит, Кира с силой рубанула противника в бок. Она била плашмя, не желая нанести парню тяжелых ран. Тот не выдержал и привалился на колено. Не теряя времени, женщина ударила его ногой в защищенную самодельным панцирем грудь и, свалив на лопатки, прижала к земле всем своим весом.

Руки дрожали. Не от усталости, хотя та тоже была. От ощущения собственной силы. Тело все помнило. Оно болело, порой ошибалось в движениях, но делало все, что нужно. Кира ощущала себя словно кем-то другим. Хотя нет, это была она. Только моложе лет на десять.

Последний из претендентов вяло трепыхался под ее ногой.

Тяжело дыша, Кира сняла шлем, обнажая взмокшие от пота всклокоченные волосы, и устало оперлась на меч. Она вопросительно посмотрела на человека в маске, но тот о чем-то тихо переговаривался со своим слугой. Его повернутая в сторону голова открывала шею, плотно замотанную черным шелковым шарфом. Это впервые натолкнуло женщину на мысль, что у него были проблемы с кожей, раз он так старательно ее прятал. В голове сразу же пронеслись картины прокаженного старика, которого она как-то встретила в детские годы. Даже спустя столько времени, он все еще являлся в ее сны, пугая до смерти, пытаясь коснуться, но если раньше ему этого не удавалось, то теперь его изуродованные старческие руки всегда дотрагивались до лица Киры. До шрама, делающего уродом ее саму.

«Сектант» поманил ее к себе.

— Ты, конечно, не так хороша, как мне бы хотелось, но лучше, чем весь этот сбор, с которым здесь приходится иметь дело, — устало вздохнул он. — Увы, у меня больше нет времени ждать кого-то более подходящего, поэтому я нанимаю тебя. Грик выдаст тебе денег, чтобы ты купила нормальную амуницию. Все, разумеется, будет вычтено из твоего вознаграждения, но оно ведь все равно намного больше, чем ты заслуживаешь. День на сборы. Завтра в это же время ты должна быть в харчевне в полной готовности к походу.

— Постойте, не так быстро! — замахала рукой Кира. — Как на счет знакомства для начала?

— Что? Может, тебе еще церемонию с клятвой на священной книге устроить?

— Разве что позже. Сейчас меня вполне устроит ваше имя. Я — Кираин, но можете звать меня Кира, поскольку вам и так трудно дается наш язык.

Мужчина на мгновение замер, и можно было лишь догадываться, какое выражение лица он прячет за своей маской.

— Нул Ним-Ним, — наконец, произнес он. — Но я запрещаю называть меня по имени. Для тебя я — господин.

Купить хорошее снаряжение в деревне не представлялось возможным. К счастью, в форте был неплохой кузнец и, используя связи брата, Кира приобрела у него необходимые вещи. По цене вышло не так уж и дорого, поэтому часть оставшейся суммы, выданной ей, как и обещалось, в счет будущего вознаграждения, женщина отдала семье Алина.

Она не была дома у брата уже лет пять. Как сильно подросли его дети! Девочка, которую она помнила смешливой коротышкой, постоянно таскающей на подоле комья грязи, теперь, обретя стать и женственные формы, готовилась в скорости уже стать кому-нибудь женой. Мальчишка, еще, казалось, недавно едва стоявший на маленьких кривых ножках, сейчас бегал по комнате неуловимым зайчонком.

Жена Алина искренне обрадовалась при виде Киры. Она была невероятно доброй и приятной женщиной, всегда не меньше мужа переживавшей о непутевой золовке. Тут же усадила ее за стол и так трепетно о ней заботилась, что Кира невольно улыбнулась. Точнее попыталась улыбнуться, но старая рана на лице очень сковывала движения всей левой половины, потому улыбка получилась кривой и неестественной. Минувшая война отобрала у Киры больше, чем можно было поначалу вообразить: любовь, о которой она всегда мечтала, красоту, которая являла собой ее гордость за принадлежность к чистому и здоровому роду, и радость жизни во всех ее проявлениях — от причин радоваться, до самой способности улыбаться.

Долго задерживаться в гостях Кира не стала — как всегда забота близких слишком давила на нее, и вскоре засобиралась домой, сославшись на необходимые сборы в дорогу.

Алин задержал ее на выходе.

— Возьми моего коня, — шепотом сказал он, боясь, по-видимому, что его услышит жена. Конь у него, надо сказать, был отменный и обошелся семье в приличную сумму.

— С ума сошел? К чему такие жертвы? Я уже договорилась в деревенской конюшне…

— Да брось! Там клячи одни, ты же знаешь.

— Я не могу взять такой дорогой подарок, — покачала она головой.

— Это не подарок. Отдашь мне Гуза, когда вернешься.

Кира посмотрела на брата долгим грустным взглядом. Сердце больно сжалось.

Как же стыдно! Как стыдно видеть и принимать эту опеку, которую она не заслужила ничем. Лучше бы у нее не было никого, ни одного близкого и родного человека.