Глава 5. Взгляд в спину

Утро было таким же морозным, как и всегда, но солнце светило столь ярко, что слепило еще не до конца очухавшиеся ото сна глаза. Свет, неестественно белый, заливал ровную вымощенную блестящим камнем дорогу и придавал окрестностям непривычно четкие границы. На острых лапках вечнозеленых елей сейчас можно было разглядеть едва ли не каждую иголку, клочья сухой травы топорщились словно ежи, а спокойные воды не до конца замерзшего озера стали огромным сгустком света, будто само солнце рухнуло на землю и расплавилось в нем. Цокот копыт, казалось, долбил по самой голове.

Прошлой ночью сомкнуть глаза Кире так и не удалось. И дело было вовсе не в том, что пришлось ночевать под крышей противного ей заведения, и не в том, что она боялась за жизнь ифрита, нет. Всю ночь ее терзали мертвецы. Неуместные откровения с пьяным господином пробудили из притворной спячки болезненные воспоминания, загноились старые раны, и от боли было некуда деться. Она старалась отвлечься, но, по-видимому, не хотела этого. Воспоминания о счастливых мгновениях прошлого доставляли больше боли, чем их горестные подруги. Мысли о том, что ничего подобного с ней больше не случится, вводили Кираин в крайнее уныние.

— Проклятье! Нет сил больше это терпеть! — взвыл рядом ифрит. Погруженная в свои раздумья женщина была слишком занята, чтобы замечать его и его страдания, но сейчас, когда он сопел так громко и яростно, не уделить ему внимания было невозможно.

— Господин?

— Чтоб у этого ремесленника волдыри по всему телу пошли!

Нул Ним-Ним пришпорил свою кобылу, и та резко рванула вперед, к озеру. Кире лишь оставалось в недоумении следовать за ними.

— Пусть он сдохнет в нищете! — доносилось до женщины. — Так мне услужить!.. И это после того, как я столько золота ему отсыпал?!

Спешившись у самого берега, ифрит вдруг сбросил свою маску прямо на землю, нисколько не заботясь о ее сохранности и тем более о том, что его лицо может увидеть случайный путник. Зачерпнув в ладони немного воды, он начал умываться, нервными движениями втирая ледяную влагу в кожу. Он так фыркал, что Кира едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Все еще не понимая причин его поведения, она подобрала отвергнутую маску и, стащив с руки перчатку, провела пальцами по ее внутренней поверхности. На первый взгляд та была гладкой, но чем тщательнее женщина исследовала ее собственной кожей, тем явственнее ощущались неприятные шероховатости. Долго носить такую вещь на лице вряд ли удастся.

— Что же теперь делать, господин? — беспокойно спросила она.

Ифрит наконец отошел от воды, оставив капли высыхать на лице. В тени его глубокого капюшона двумя искорками поблескивали алые глаза, грозясь вспыхнуть убийственным пламенем. Он тяжело вздохнул, облизнув влагу с губ темно-синим языком, и раздраженно произнес:

— Ничего. Мне — терпеть, а тебе — молчать и радоваться, что не надо прятать лицо.

Резким движением Нул Ним-Ним выхватил у Киры маску и, с силой сжав челюсти, надел ее снова.

— Проклятье!

— Ммм… Восхитительно! Давно я не испытывал такого удовольствия. Мне даже кажется, что никогда.

Кира подняла на господина вопросительный взгляд.

Ифрит, подставив черное лицо сладкому ночному ветру, блаженно прикрыл глаза.

— Удивляюсь себе, как я до вечера дотянул? — бормотал он. — Мне уже начало казаться, что вся кожа на моем лице потрескалась и свернулась, что мясо под ней разъело, только одни кости осталась.

Устало вздохнув от очередных фантастических описаний, коими Нул Ним-Ним будоражил ее воображение уже пару часов, женщина вернулась к своему занятию: кусочком кожи от собственного ремня она смиренно полировала деревянную маску. В общем-то, Кира не обязана была этого делать, ифрит ее о таком не просил, но, подумав с минуту, она решила, что лучше уж помучается несколько часов, натирая проклятую деревяшку, чем несколько дней, выслушивая причитания господина. Тот впрочем на ее добросердечную инициативу никак не отреагировал. Ну, и бес с ним. Ради похвалы она никогда не работала.

— У тебя кожа аристократки: белая и тонкая. Кто твои предки?

Кира взглянула на две поблескивающие щелочки ифритовых глаз, в которых отражались языки пламени волшебного костерка. Веки Нул Ним-Нима были лениво полуопущены, как у сонного кота, примостившегося на коленях верного хозяина. Даже после нескольких дней путешествия с ней, ифрит все еще изучал Киру, проявляя странную заинтересованность в ее прошлом.

— Отец солдат, а мать — из крестьян, — просто ответила женщина.

— Вот как… — протянул ифрит. — Теперь понятно, отчего ты так убиваешься по своему неудавшемуся замужеству. Могла бы стать женой офицера, не имя ни денег ни происхождения. Наверно, он тоже обманулся твоей внешностью.

Не говоря ни слова, Кира сунула кусочек кожи в карман, отложив маску от себя подальше.

— Куда ты? — с насмешкой в голосе спросил Нул Ним-Ним, когда женщина неожиданно поднялась на ноги.

— Нужно расседлать лошадей.

Скрывшись за мощным телом Гуза, Кира устало прислонилась к его теплой мускулистой шее. Конь выглядел беспокойным и вздрогнул от ее неловкого прикосновения. Женщине это показалось странным и она на мгновение забыла о злобе на ифрита. Оглянувшись по сторонам во тьме, едва прерываемой светом волшебного костерка, Кира тревожно прислушалась. Кто знает, что может прятаться за ночным покрывалом: волки, бандиты, чудовища? Но, несмотря на то, что все органы чувств женщины обострились, она не смогла заметить ничего подозрительного. Лишь едва уловимый запах сладкого пряного вина витал в воздухе, словно призрак или галлюцинация. Такое вино Нул Ним-Ним пил накануне в борделе и, судя по тому, что запах доносился со стороны его лошади, как минимум одну бутылочку он с собой прихватил. И, вероятно, плохо закрыл или вообще разбил.

Но едва Кира коснулась седельных сумок, за спиной раздался привычный смешок:

— Только не говори мне, что ты так обиделась на мое скромное замечание, что решила обокрасть меня и ускакать прямо в ночь.

Женщина даже вздрогнула от неожиданности, и, раздраженная его навязчивостью, не стала говорить ему о разлитой бутылке, лишь пробормотав в ответ:

— Едва ли ваши слова способны задеть меня.

— Может поспорим?

— Вы пришли, потому что побоялись оставаться вдали от меня?

— Я пришел, потому что не закончил разговор.

— О боги...

— Кираин, знаешь, я заметил: если что-то становится тебе неприятно, у тебя один выход — сбежать. Не хотелось бы мне, чтобы ты в минуту опасности оставила меня, если вдруг кто-то из врагов назовет тебя дурой или тебе покажется, что я как-то неправильно на тебя смотрю.

Кира, нахмурив прореженную шрамом бровь, непонимающе уставилась на господина. Его выводы показались ей нелепыми и внезапными. Может, он все еще был пьян?

— Глупости… С чего вы это вообще взяли?

— Ну сама посмотри… Даже если не брать во внимание, что осуждение бестолковых деревенщин выселило тебя на отшиб, сколько раз при мне ты подрывалась уйти? Когда мне для зелья понадобилась твоя кровь, всего ничего на самом деле, ты тут же собралась оставить меня. Я уж не говорю о всех тех случаях, когда ты этим мне угрожала за любое неосторожное слово. Как сейчас, например, твои ноги прямо зачесались сорваться с места.

— Были причины. Да и разве я обязана терпеть все… это? — Кира почувствовала, что незаметно для себя начала нервничать, а что еще хуже — ее голос стал дрожать. — Чего вы от меня хотите?!

Нул Ним-Ним выглядел совершенно безжалостным и спокойным. Казалось, его не трогает ее волнение. С бесстрастностью пожилого цирюльника он вскрывал ее нарывы один за другим.

— Я хочу чтобы ты могла держать удар. Терпением или чем другим — мне не важно. Делай, что должно, и будь, что будет. Иначе — тебе действительно лучше уйти и не тратить мое время.

Женщина нервно ухватилась за конскую сбрую.

Уйти?

Дорога — штука опасная. Как говаривал один известный путешественник: встанешь на тропу — и ты себе уже не принадлежишь, она затянет тебя в странствие и попробуй только вырваться из ее плена. Знай ноги переставляй, а об остальном уж дорога позаботится.

Но что делать, когда сойдешь с проторенного пути? Или того хуже — повернешь назад? Будет ли этот поток нести тебя также стремительно, как раньше, или же, воспротивившись твоей дерзости, станет чинить препятствия? Дорога домой — это путешествие сломавшихся слабаков, не стоит обманываться его успокоительным звучанием. Это старость души, она пахнет дымом погасшего костра, который ты затоптал собственной ногой.

Кира чувствовала себя усталой, да и старой тоже, но что-то внутри нее еще обжигало. Возможно, это была злость или яростно сопротивляющаяся ущемленная гордость, а, может, что-то давно позабытое и даже детское. Последнее женщина, стыдясь, старалась не замечать и не разгадывать в себе.

Она не хотела верить словам ифрита, не хотела о них даже думать, но мысли ее сами собой начинали анализировать его догадку. Кира пыталась доказать себе, что она не трус, что не сбегает от неприятностей, но факты говорили об обратном: даже путешествие с Нул Ним-Нимом было всего лишь бегством от заботы брата. Новые открытия о своей сущности шокировали ее снова и снова, будто бы она открыла набитый до отказа старый шкаф и на нее сверху посыпались горы пропахшего плесенью и пылью хлама.

Неужели так было всегда? Кира знала, что нет. Она даже могла назвать точную дату, когда все это стало с ней происходить.

Его смерть.

С тех самых пор Кира уже не ощущала себя способной чему-либо противостоять, словно и не жива была вовсе. Душа, заточенная в изуродованном теле, лишенная свежести смысла и желаний, начала тихо и болезненно гнить. Ощущая это, Кира все чаще приходила к выводу, что боги на небесах по какой-то нелепой ошибке не забрали ее тогда, вместе с ним. Становилось жутко от мысли, что о ней забыли и оставили вечно страдать на этой земле. Иногда ее даже брала странная оторопь, когда терялась цепь причин, и она не могла понять, почему находится здесь и делает все эти бессмысленные вещи.

А главное — почему она до сих пор рядом с Нул Ним-Нимом?

— Маска все еще причиняет вам неудобства? — решилась спросить Кира после долгого молчания, тянувшегося с самого утра, когда они оставили привал у пролеска и вернулись на дорогу. Она, обдумывая слова ифрита, старалась не подавать виду, что обиделась, и вела себя как будто бы естественно. Он же молчал по ему одному ведомым причинам.

— Сложно сказать, ведь я не чувствую своего лица, — глухо отозвался Нул Ним-Ним.

— Но почему вы не примените магию? Невидимость или что-то типа того...

— Типа того? — хмыкнул ифрит. — Если не разбираешься в магии, то лучше не позорься и промолчи лишний раз.

Нотки раздражительности и издевки в его голосе заставили Киру поклясться про себя, что лишнего слова он от нее больше не услышит.

Тем временем не одна лишь озлобленность господина была причиной ее напряженности: даже сквозь тяжелые рассуждения женщина не могла отделаться от навязчивого призрачного зуда на спине, как будто бы кто-то долгое время следил за ней. Время от времени она оборачивалась, но ее взгляд скользил по пустынной дороге со шрамами от давно проехавших по ней телег. Это беспокоило Киру, но она не могла дать внятного объяснения своей тревоги, а потому мысль поделиться ею с Нул Ним-Нимом казалась бредовой. Раздраженный ифрит лишь снова нагрубит.

Они остановились у моста через небольшую речушку, точнее у того, что от него осталось: старые доски по краям и огромная выгоревшая дыра — по середине. Ифрит выразил все, что думает об этой ситуации тяжелым выдохом, прошелестевшим под маской.

В принципе, переправиться через реку, обмелевшую в это время года, все еще можно было, поиск брода не занял бы много времени, но Киру напряг еще не выветрившийся запах гари, витающий над мостом. Не молния же в него ударила? Кому и зачем понадобилось сжигать его сейчас, когда на дороге нет торговцев и путешественников?

— Вам не кажется это странным, господин? — решилась озвучить женщина.

— Мне все кажется странным на вашей одичалой земле, особенно ты.

Больше свою мысль Кира не развивала.

Они сошли с дороги и пустили лошадей сквозь жухлую траву, колосящуюся вдоль реки. Трава была примята и кое-где изломана, здесь явно кто-то уже проходил. Впрочем, необязательно бандит — может, местный или просто бродяга. Тем не менее Кира не теряла бдительности, всматриваясь в любую подозрительную тень в траве или кустах. Ожидая нападения, она в каждой коряге и кочке воображала врага, но в конце концов, женщина чуть ли не лбом стукнулась с едущим им навстречу путником. Она тут же схватилась за меч, но незнакомец истошно заверещал, вскинув безоружные руки:

— Не убивайте меня! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!..

Это был совсем молодой мужчина, выглядевший просто и безобидно. Его щуплое тело и тонкие руки едва ли знали тяжести доспехов и оружия, а скромная походная одежда выдавала горожанина невысокого достатка. Испуганное исхудавшее лицо с темными кругами под глазами делало незнакомца немного жалким, и Кира даже устыдилась своей резкости. Она поспешно убрала ладонь с рукояти.

— Не нужно кричать, мы не причиним тебе вреда, — как можно спокойнее проговорила она. За спиной послышалось громкое нервное дыхание ифрита. Пусть, он все равно не скажет ни слова, боясь за свой акцент.

— Простите… Простите, ради бога. Я так испугался! — выдохнул он, протирая бледное и влажное от пота лицо. — На меня недавно напали… Я чудом остался жив.

— Что? Где на тебя напали?

— Недалеко отсюда. Я… Я не знаю эти места. Лес там был или что… Ох, извините, я скакал во весь опор.

Кира больше не стала расспрашивать беднягу, все равно его сбивчивые воспоминания мало о чем говорили. Неужели из-за этого человека и был сожжен мост? Но зачем он грабителям? По его виду не скажешь, чтобы у него водилась сколь-нибудь приличная сумма. Хотя гнедой мерин, на котором он сидел, был хорош, пожалуй, даже слишком хорош.

— Ладно, давайте просто найдем брод, — сказала женщина и направила коня вперед.

— Нет! — резко выкрикнул незнакомец, преградив ей путь. — Там слишком глубоко, я уже проверил. Нужно поискать с другой стороны от дороги...

— Ох, не надо было мне тебя слушать, Йосберт, — покачала головой Кира. — Уже давно бы перешли эту проклятую реку… Лучше бы я настояла на своем и перетащила тебя на себе, в конце концов!

— Простите, — виновато пробормотал тот, опустив голову.

Уже смеркалось, а они все еще шли вдоль берега, медленно продираясь через кусты. Река здесь не казалась уже столь мелководной, как у дороги, поэтому надежды перейти ее без труда таяли с каждым шагом. Возможно, ниже по течению было мельче, но, мысленно возвращаясь в прошлое, Кира понимала, что вряд ли бы нашла в себе силы поставить под сомнения выводы молодого испуганного человека. Это был один из тех нелепых случаев, когда хорошие манеры шли против хозяина. Дополнительно напрягал ифрит, который хоть и молчал, но делал это так красноречиво, что Киру едва ли не сгибало под гнетом его осуждения и критики.

— Миледи, мне кажется, там, выше, должна быть деревушка, — робко подал голос новый знакомый.

Нул Ним-Ним тихо и насмешливо фыркнул.

— Никакая я не миледи, — устало отозвалась Кира. — И помнится мне, ты говорил, что не знаешь этих мест.

— Не знаю — это правда. Просто припоминаю некоторые пункты… с карты, которая у меня была. Я имею в виду, что в той деревушке должен быть мост или хотя бы паром — почему бы не рискнуть?

Теперь он говорит о риске, хотя сам совсем недавно едва ли не визжал, как ребенок, когда она предлагала переплыть реку или вернуться назад. Впрочем, его нервное состояние можно было понять. Кто знает, что этому Йосберту пришлось пережить во время нападения? Кира пыталась его осторожно расспросить, но тот слишком эмоционально реагировал.

— В любом случае, нам лучше подождать до утра, — сказала она, указав в сумерках на три обособленно стоящих сосны недалеко от берега.

У костра Йосберт немного успокоился и поделился с ними своей едой, какими-то булками из сладкого теста, которые были на удивление свежими и вкусными. Нул Ним-Ним, правда почти ничего не поел, лишь пару раз протиснув под маску кусочек хлеба. Кира сначала переживала, что их новый спутник будет излишне расспрашивать господина или ее саму, ведь они оба довольно странно выглядели. Однако молодой человек ограничился давно придуманным рассказом Киры о том, что Нул Ним-Ним — жертва пожара, что у него изуродовано лицо и говорить он не может. Вскоре стало понятно, что в своем обычном состоянии Йосберт больше любил говорить, чем слушать.

Они, точнее Кира и он, достаточно быстро друг с другом познакомились. Йосберт без опаски рассказывал про себя, про родной город, друзей, шутил и вспоминал кабацкие байки, а главное — совершенно ничего у нее не спрашивал. С одной стороны это было прекрасно, но с другой — слишком подозрительно, поэтому Кира старалась не спускать с него придирчивого взгляда и не попасться под навязчивое обаяние. Последнее, кстати говоря, было непросто, ведь паренек выглядел так мило и наивно со своими немного раскосыми грустными глазами кролика, подрагивающей нижней губой и обезоруживающей манерой говорить застенчиво и сумбурно.

— Можно сказать, что я путешествую, — сказал он, когда Кира спросила его о том, как он оказался на этой дороге. — Моя мать умерла, а дом отобрали за долги, поэтому я еду в Осак к своему настоящему отцу. Надеюсь, он примет меня...

Печальный тон, с которым Йосберт это говорил, не мог оставить женщину равнодушной.

— Очень жаль, что так случилось с твоей матерью, — начала было Кира, но парень прервал ее, покачав головой.

— Она очень долго болела, смерть стала избавлением для нее. Ну, и для меня тоже. Да и не нужно переживать о смерти — это естественный ход вещей. Так священники говорят по крайней мере...

— А что ты будешь делать, если отец не захочет тебя знать?

— Стараюсь не думать об этом, но… — вздохнул Йосберт. — Осак — большой город, попробую найти работу. Например, буду показывать фокусы за деньги.

— Серьезно? — улыбнулась женщина.

— Конечно! — воскликнул он. — У меня это довольно неплохо получается. Возможно, удастся закрепиться при дворе у графа, я слышал он любит такие развлечения… Ой, что у вас там?

— Что? — смутилась Кира, дотронувшись рукой до уха, куда указал Йосберт. — Что?

— Дайте-ка я посмотрю...

Парень приблизился к ней и осторожно коснулся волос. В следующий момент он как будто извлек из светлых прядей Киры, небрежно заправленных за ухо, настоящий золотой пятак.

Женщина рассмеялась:

— Боже, попалась на такую глупость!

— Это самый простой фокус. Я знаю их тысячи! Вот, например...

Он взял ее широкую ладонь и накрыл своей.

— Немного волшебства, — нарочито загадочно произнес он, сделав какие-то пассы свободной рукой. — Готово!

Йосберт убрал руку, открывая яркий цветок из лоскутов пестрых тканей, который распустился прямо у Киры на ладони. Женщина ахнула, как маленькая девочка, словно это взаправду было волшебство, а она никогда не путешествовала с настоящим могущественным магом, о присутствии которого, кстати говоря, совершенно забыла.

— Ой, нет! — как будто бы удивился Йосберт. — Здесь тоже должны были быть монеты, но ваша красота превратила все в цветы.

— Прекрати… — смутилась Кира, возвращая ему цветок. — Скажешь тоже!

— Извините, не хотел вас обидеть...

— Да не в этом дело. Я не обиделась, просто...

Кира замолчала, заметив, что ее собеседник вдруг странно себя повел. Он замер, его руки словно обмякли, безжизненно повиснув вдоль тела, голова скосилась на бок, а само тело неестественно накренилось и, в конце концов, рухнуло в траву. Женщина сначала подумала, что это его очередной фокус или розыгрыш, но Йосберт продолжал лежать, не двигаясь. Кира тут же бросилась к нему, ощупывая руки и лицо, пытаясь привести в чувства легкими ударами по щекам, но парень был как будто в глубоком сне и никак на нее не реагировал. В голову Киры стали приходить самые страшные догадки, пока до ноздрей не дошел знакомый запах пряного дыма.

— Вы...

Она не договорила, успев лишь взглянуть в красные глаза на открытом черном лице.