Том 1 ДЕТСТВО КОНЧИЛОСЬ. Глава 3

***1***

Утро выдалось бурным. Лоуренс бесцеремонно растолкал сына:

—  Просыпайся, Редька! Новый день, новые заботы.

—  Какая редька? — недоумевающе промычал Редрик.

—  Давай, давай. Лето кончилось давно. Мы с тобой совсем расслабились. Нужно брать прежний темп.

Лавочник, схватив сына, принудительно поставил его вертикально. Редрик тут-же начал падать, но его резко настигло прояснение. Он сделал пару шагов назад.

—  Не упал, — уже бодрее сказал парень. Сон отступил.

—  Умывайся. Одевайся. Пойдем разберем скарб старика, — уже выходя, давал указания Лоуренс.

Редрику много времени не понадобилось. Шкаф рядом, таз тоже. В его комнате не было двери, только декоративная штора из тростника. Она тихо зашуршала, когда парень вышел в лавку.

Помещение было вымыто и избавлено от щепы и прочих осколков. Похоже, его отец действительно набрал темп. Ред вышел на улицу. Фургон пропал. Он справил нужду, а затем выдул треть ведра колодезной воды. Вдали от города она всегда была холодной и вкусной.

—  Ты где там застрял? — донеслось из кампуса.

—  Да иду я. Дай же прийти в себя.

Входя в помещение склада, Ред увидел Лоуренса. Тот стоял, вертя в руках маленький латунный предмет.

—  Что это? — спросил сын.

—  Пылевое огниво. Качественное, надо заметить, — лавочник отогнул рычажок в верхней части предмета, а затем быстро его раскрутил. Резьба кончилась, и верхняя часть отделилась. Конец металлического брусочка покрывал красноватый налет.

Лоуренс медленно поводил рукой из стороны в сторону. Полетели первые искорки, затем поток усилился. Брусочек стал похож на зачарованный «курительный» палец сержанта Эшберна. Но через пару секунд все прекратилось.

—  Полезно.

—  Согласен. Держи, — Лоуренс передал сыну огниво. — У меня свое есть.

—  А оно вечное?

—  Нет, конечно, — хохотнул лавочник. — Его заправлять надо. Да и в мире нет ничего вечного… Я на это надеюсь.

Редрику почему-то вспомнилось уставшее лицо полковника. Он отогнал образ и осмотрел кучу добра.

Отец рассказал ему, что практически сразу после его экстренного выезда в город открылся портал из столичного филиала «вольных». Из него вывалились гном с орком, которые быстро растащили все, что фигурировало в накладных Симона. Они даже разобрали и вынесли в портал сам фургон.

В пожитках старого купца были только полезные вещи: множество бытовых расходников, от мыла до огненной пыли, целая гора безразмерной верхней одежды, два лежака. Оба — старые, но один будто никогда не использовали. Второй хоть и был потертый, но от него, как и от первого, ничем не пахло. Обнаружился огромный кисет табака «Смоки Филд».

—  Надо же. Нужно будет найти мою трубочку, — радовался находке Лоуренс.

Но Редрика порадовало другое. Книги. Целые связанные стопки из десятков книг. Ред развязал одну. Наверху лежал толстый том в кожаном переплете. Он раскрыл его.

—  Вот это действительно полезно, — восхитился парень, рассматривая точнейшее изображение линии морского побережья.

—  Ага, если знаешь гномий, — разочаровал Редрика отец.

—  А как ты понял, что это за язык?

Лоуренс взял атлас у Редрика и всмотрелся в обложку. Он долго морщил лоб. — Жерар Меркатор, «Географическая систематизация мира под украденным солнцем. Атлас-путеводитель».

—  Ого, — изумился Редрик.

—  Не ого. Я уже начал его забывать, да и знал совсем не идеально. С этим вопросом обратись к Валенсии.

—  Хорошо, — тут парня как громом ударило. Но фраза откатилась так и не дойдя до языка, а мысли спутались. Он только и смог что тупо протянуть:

—  Т-э-э.

Лоуренс озадаченно глянул на сына. Тот потерев блокаду, пожал плечами.

—  Сейчас закончим инвентаризацию и пойдем, есть еще кое-что интересное, — они разложили свертки с книгами. Под ними их ждало настоящее сокровище.

—  Что это? — спросил Ред.

Его отец с улыбкой открыл дверцу каменного ящика размером с прикроватную тумбу. Пахнуло холодом. Стенки ящика оказались невероятно толстыми, а камера хранения совсем маленькой. Внутри стояли покрытые изморозью бутылки, а из задней стенки торчали кристаллы.

Вся внутренняя часть холодной камеры была покрыта магической резьбой. Лоуренс достал одну из бутылок и откупорил. Донесся запах ржаного хлеба. Лавочник хорошенько приложился.

—  Хорошо-о-о, — протянул лавочник, оторвавшись от бутылки. — Это, сынок, мечта любого мужчины. Это — хладоблок.

—  Он — охлаждает?

—  Да, все что ни положи внутрь, все замерзает. И судя по сложности рисунка и цвету кристаллов, его нам хватит надолго.

Редрик осмотрел магически ящик со всех сторон. Простучал. Подергал дверцу. Попытался сдвинуть, но сил не хватило:

—  Тяжелый, зараза.

—  Ладно, ты иди на конюшню, а я пока занесу его на кухню.

Ред догадывался, по собственным ощущениям от затрещин, что его отец — сильный мужчина. Но когда тот, вопреки сказанному, легко, словно корзинку с гусиным пухом, поднял и унес каменный ящик, сын понял, что его лупят исключительно любя.

Выйдя и обогнув угол кампуса, Редрик зашел в деревянную пристройку. Стойла как стойла. Всюду сено, перегородки и конь. Мальчик и животное уставились друг на друга. Он был меньше чубарых близнецов Симона. Да и масти он был темно-серой.

Животное посмотрело на парня сначала одним глазом, затем другим. Радужки, что заполняли всю видимую часть глазного яблока, были ярко-желтыми, а зрачки вытянутыми по горизонтали, словно у козла.

Смутные ассоциации проскользнули в голове Реда, но в глазах животного были лишь интерес и озорство, так что парень даже не занервничал. Сын лавочника подошел и погладил коня по носу.

—  И откуда ты? — спросил он. Но конь лишь слабо повел ушами.

—  Еле отбил этого красавца у торгашей, — заявил входящий Лоуренс.

—  В смысле?

—  Хотели его утянуть, но он гонял как угорелый. Чуть не наскочил на Валенсию. Но остановился, и та его как-то успокоила, — лавочник подошел и поднял переднюю ногу коня. — Смотри, он не подкован. Да и на копыте нет номера. В документах Симона тоже не нашлось никаких упоминаний о нем.

—  Мне кажется, что это не обычный конь.

—  Кажется? Да это очевидно. В глаза ему глянь. Хитрые, как у последнего рыжего гнома.

Редрик снова осмотрел коня. Живя на главном торговом маршруте, парень повидал множество лошадей. Он мог уверенно сказать, что перед ним — красивое мускулистое животное, без каких-либо изъянов.

Послышались тихие шаги. Валенсия, по своему обыкновению — босая, подошла к Редрику.

—  Доброе утро, милый мальчик.

—  Как вы, после событий той ночи, госпожа Валенсия?

—  Нет-нет, со мной все в порядке, благодарю тебя. Лучше скажи, как ты? — женщина аккуратно дотронулась до шеи Редрика.

—  Пока не знаю, — потупился парень. — Но, вроде, не забыл ничего важного. Хотя теперь сложно это понять.

—  Ничего-ничего, все пройдет. Твои мысли обретут покой, милый мальчик, — эту фразу Ред не вполне понял, но не решился уточнять.

—  Я попросила маленького Гизмо, принести коньку покушать, — обратилась она к Лоуренсу.

—  Да-да, я уже, — зашел гремлин, держа на голове ведро с силосом.

Шатаясь, он подошел к ограждению и поставил угощение перед конем.

—  Это тебе, а это мне, — сказал гремлин, отвязывая от пояса мешочек.

Гизмо выудил из него кусочек кремня, отправил камешек в рот и громко захрустел. Конь какое-то время смотрел на содержимое ведра. Обнюхал. Недовольно поморщился. Затем его внимание привлек мешочек в руке Гизмо.

Рывком вытянув шею, конь попытался выхватить гремлинову вкуснятину. Но Гизмо ловко увернулся от внезапной попытки воровства.

—  На чужой минерал, чтоб роток не разевал! — зашипел гремлин.

Вор-неудачник недовольно заржал, раздраженно глянув на ловкого гремлина. Конь пару раз громко стукнул копытом по деревянному брусу ограждения. Все с удивлением наблюдали за перепалкой двух чудаковатых созданий.

—  Ты на кого цокаешь, копытное? Да я тебя сейчас. Та-а-а! Ша-а-а! — продолжал угрожающе шипеть гремлин, размахивая когтями.

Из ноздрей коня повалил черный дым. Он пару раз зло фыркнул, а затем плюнул в обидчика. Сгустком синего пламени. Морду гремлина покрыла горящая жидкость. Но тот только небрежно смахнул ее. Та не причинила его чешуе ни малейшего вреда.

—  Ах ты так, — Гизмо стал набирать воздух в легкие. Закончив, он выдул целую струю оранжевого огня в морду животного. Но конь, лишь стряхнув искры с гривы, весело заржал.

—  Гизмо, мать твою! — заорал Лоуренс, гася очаги возгорания старой попоной.

—  Что? Он первый начал.

Валенсия аккуратно взяла голову животного. Осмотрела, а затем ласково погладила, произнеся фразу на неизвестном Реду языке. Произношение было клокочущим, но ритмичным. Конь моргнул и помотал головой.

—  Он вас понял? Что вы ему сказали, госпожа Валенсия? — вырвалось у Реда, он был в восторге от происходящего. И хотел быстрее во всем разобраться.

—  Просто поинтересовалась у конька его самочувствием, милый мальчик.

—  Но что за язык? Он вас понял? Это язык животных? — строчил вопросами перевозбужденный Редрик.

—  Нет-нет, ничего такого. Просто, коник понимает мой родной язык.

—  Гизмо! — бросился парень к дующемуся гремлину. — Отсыпь гальки, будь добр.

—  Не буду я с ним добр, эта скотина плюнула в меня.

—  Но он по ходу — существо земли и огня, как и ты.

Гизмо постоянно повторял эту фразу, гордясь своим происхождением. Ред попытался надавить на гордыню маленького поджигателя.

—  Не брат он мне, бастурма недокопченная.

—  Гизмо, дай ты уже коню, или кем бы оно ни было, свои дурацкие камни, — справившись с пожаром, гневно сказал Лоуренс.

—  Ладно, только половину, — он высыпал Редрику в руки горсть разных камешков.

—  Спасибо, — поблагодарил парень гремлина. — Госпожа Валенсия, как сказать «угощайся»?

Валенсия тепло посмотрела на мальчика, затем произнесла короткое, но звучное слово. Редрик сосредоточился и повторил его, протягивая коню куски породы. Тот обнюхал их. Посмотрел на парня и слегка наклонил голову. Но затем, весело хрустя, начал есть прямо у Редрика с рук, помахивая хвостом.

—  Госпожа Валенсия?

—  Да?

—  Научите меня своему языку?

—  С радостью, милый мальчик.

***2***

Коня назвали Смоки. Правда, не сразу. Кличка появилась, когда Гизмо, в очередной раз, стрельнул у Лоуренса табаку. Отец Редрика не хотел отдавать тот, что шел на продажу, и отсыпал из кисета Симона.

Однажды вечером Ред, после урока гномьего языка, заглянул в стойло. Он взял на себя ответственность по уходу за конем, а заодно проверял на нем свои успехи.

Там он увидел презабавную картину. Гремлин стоял, опершись о балку напротив коня, и жаловался. Он рассказывал животному, как рабочие, прибывшие из города, не дают ему спать. Шумно пилят вырванные Странником деревья, шумно отдыхают и дальше по списку.

Вроде — обычная ситуация, но при этом оба с удовольствием курили. Грубые, смотанные когтями гремлина, самокрутки уходили одна за другой, даже окурков не оставалось. Огнедышащие конь и лакей выкуривали их до предела, под конец просто слизывая пепел с губ.

—  Лошадям же вреден дым, Гизмо, — подойдя сказал Редрик.

—  Никакая это не лошадь. Лошади, как и все вы… — Гизмо сделал обобщающий жест. — … ну — все дети воды и ветра. Вы дышите воздухом, что носится на поверхности, а внутри вас вода. Мы же — дети огня и земли. Мы дышим тем, что вырывается из недр, и внутри нас огонь, — договорив это, Гизмо глотнул спиртовой растворитель. — Ты был прав в тот раз, он — мой стихийный собрат.

«Так вот куда он девается», — подумал Ред, глядя на жестяную баклажку в руках гремлина. Парень обратил внимание на папиросницу гремлина:

—  Угостишь?

—  Двенадцать есть? — прищурился Гизмо. Гремлины — недолговечны. Живут они около полувека, и рано становятся взрослыми.

—  Тринадцать, — уверенно сказал парень.

—  Ну тогда держи, — он взял самокрутку и протянул коню. Тот аккуратно лизнул ее кончик, который тут же начал тлеть. Гремлин раскурил папиросу и передал парню.

Редрик сделал затяжку. Глаза парня полезли на лоб. Он громко закашлялся. Лошадки рабочих, которые и так были напуганы соседством с огнедышащим собратом, нервно заржали.

—  Редя! А ну дай сюда, — пришедший на шум Лоуренс выхватил у парня курево и дал сыну подзатыльник.

Как не странно встряска помогла, Ред перестал кашлять. Лоуренс недовольно осмотрел самокрутку. Затянулся.

—  Ух епт, — сипло выдохнул он.

—  Дымок — что надо, — ехидно сказал гремлин.

—  Гизмо, ты — жаба копченая. Ты в своем уме?

—  Что такое? — захлопал ушами гремлин.

—  Да ты табак пресанул так, что там его втрое больше, чем надо. И это, мать его — «Смоки Филд». Ядреней его только то, что курил это древний эльф, и орочье дерьмо, которое они называют благовониями.

—  Не нравится — отдай. Мне с братаном нормально заходит, — недовольно пропищал Гизмо. Конь весело заржал.

—  Смоки, — сказал Ред.

—  Что? — переспросил Лоуренс.

—  Хочешь, я буду звать тебя Смоки? — перейдя на ломаный гномий, спросил коня Редрик. Тот радостно заржал и кивнул.

—  Я слышу, что у тебя есть успехи, — похвалил сына лавочник. — Но курить тебе еще рановато, и лучше не брать курево у гремлинов.

—  Хорошо, пап.

—  Ладно, теперь наказание.

—  Ну-у-у, — протянул Редрик.

—  Я в тот раз еле восстановил записи в журнале. Ты так и не сказал, кто их почеркал.

—  Блокада же, — огорченно ответил Редрик.

—  Блокада блокадой. А надо перестраховаться от всяких сильно грамотных, — наставительно махал самокруткой лавочник. — Я, когда служил на юге, у меня было прозвище — «Черный канцеляр».

—  И что это значит? Ты служил в армии? — удивился Ред.

—  Было дело. Так вот, значит это — что в моей когорте всегда и всего было больше, чем в остальных.

—  Но это же преступление, — возразил Ред.

—  Преступники сидят в администрации кайзера Ауринка и обдирают нас. Мы просто берем свое.

—  Но…

—  Не «но», а снова сядешь учиться. Передам тебе по наследству и навыки, и прозвище. Последнее, конечно, только если забреют в легионеры.

И началась череда тяжелых дней. Подъем до зари и постижение темных тайн отмывания денег. Работа в лавке, благо девушки вернулись и снова помогали с уборкой и готовкой. Вечером — изучение гномьего. В промежутках — разные поручения.

Но теперь у Редрика был Смоки, поездки на котором ускоряли их выполнение. Заодно общение и верховые прогулки в редкие моменты праздности приносили парню отличную разрядку. Еще Ред читал, так много, как только мог себе позволить.

Язык гномов оказался очень систематизированным. Он мог показаться простым, слов там было раз в десять меньше, чем в имперском. Но зато каждое имело по десять значений. Расстановка ударений и контекст — вот что было важно.

Валенсия прокомментировала этот факт тем, что людям все время всего мало. Даже языки людей не используются в полной мере и замусорены всяким непотребством, а учитывая то, что кроме имперского у каждой народности был свой… Не говоря уже об образе жизни, внутренней политике, культуре и прочем...

Маленькая женщина была гордой дочерью гордого народа. Она говорила, что каждый гном рождается не просто так. Для него всегда есть время, место и занятие. И рождается он таким, каким должен быть, чтоб соответствовать этим обстоятельствам.

У гномов даже были демографические прорицатели, что толковали будущее по рождаемости. Редрик не особо вникал в перипетии гномьего быта, а вот гномья письменность ему понравилась. Он и до этого писал, практически копируя книжный шрифт, а гномье руническое письмо — сплошь состояло из квадратов и треугольников.

Редрик как-то проверил, знает ли Смоки буквы. Но тот с упреком посмотрел на парня, мол, зачем коню такая нега, как грамота. Каменистое поле и добрый табак — вот его нега.

***3***

Осень в волостном кампусе прошла, сопровождаемая перебранками имперских агрономов с селянами из окружающих Южный деревень, тяжбами о разделе земли под жатву, спорами о ценах на сидр и ударами топоров городских рабочих. Они распилили все остовы деревьев и восстановили лесополосу.

Обычно эта пора приносила раздражение отцу Редрика, ведь подводились финансовые сводки по всей империи Сквизэр. И на их основе вносились правки в законы. Но на этот раз, из-за недостатка рабочей силы на торговых путях — была внесена поправка.

Резидентам империи стало позволено работать в волостных кампусах. Но так как они не вносились в перепись, их имена не требовалось указывать в накладных, только их количество. Требовалось лишь наличие гражданства у бригадира либо начальника смены.

Таким образом, администрация кайзера уменьшила зарплаты работникам, так как резиденты были готовы вкалывать за копейки. Но Редрик всегда был единственным работником. Лоуренс просто вписал в рабочую ведомость заветную четверку «мнимых» душ и самого Редрика у них во главе.

Так у отца с сыном появились неплохие суммы свободных денег. Правда, часть уходила на взятки инспекторам, но остатка хватало, например, чтобы купить достойную сбрую для Смоки.

Началась зима. Рабочие разошлись, ведь убирать кратеры в смерзшейся земле — затея дурная. Редрик же гадал, как они справятся с вставшим на дыбы куском тракта. Еще он гадал, сколько всего пропустит в этой жизни, если гикнет на стройке.

Кампус, в отличие от тракта, был не полностью государственным. И хотя, Лоуренсу наконец выделили деньги на ремонтные работы, он категорически отказывался нанимать на них строителей.

Закуплены были только лишь материалы. Вместо рабочих же трудились скряга-отец и неудачник-сын. Гизмо, правда, тоже помогал, но гремлины — народец мелкий и физически слабый, как казалось Редрику. Так что он мог лишь все свободное время месить раствор. Гизмо был не против — на чешуе не появляются мозоли.

Они едва успели поменять стекла, благо их выбило не везде, и восстановить несущие стены. Начались снегопады, но Лоуренс успел натянуть парусину, закрыв прорехи.

Всюду лежал белый снег. Он шел не переставая, и под ним шла нескончаемая вереница фигур в белом. Они направлялись к замершей глыбе, что возвышалась посреди тракта. Они разбивали палатки, откапывали кратеры, и делали их гипсовые слепки. Вокруг же куска тракта они дни напролет водили хороводы под звуки музыкальной какофонии.

Путники — культисты, что почитали Странника, считая его своим богом. Секта была исключительно людской. Другие расы имели свои религиозные воззрения, но в королевстве людей поклонение богам находилось под запретом.

Правда, Путники игнорировали этот запрет, да и кто будет спорить с фанатиком, чей бог может прийти к тебе домой и дать в морду. Кайзер же попустительски относился к этой секте, правительство ее просто игнорировало.

Культисты носили белые балахоны с черным отпечатком ноги на спине. Вознося хвалы Страннику, они строились елочкой и падали лицом вниз. Выглядело, словно дорога из человеческих тел, на которой Странник оставил свои четкие следы.

Их лагерь усложнил и без того тяжелый проезд по поврежденной дороге. Но они даже не думали помогать ни купцам, ни простым людям.

Реду с Лоуренсом постоянно приходилось помогать толкать телеги. В сочетании с объемом прочих работ Лоуренс стремительно сбрасывал вес, а Редрик наоборот набирал, только мускулами.

Среди Путников были и дети. Валенсия их жалела и пускала погреться в кампус, заодно гоняя своих работниц на кухне, чтобы те приготовили им покушать горячего.

Культисты не выражали ей свою благодарность, но и против не были. Дети были как дети. Хоть Редрик никогда раньше с детьми не общался. Разного возраста, из разных регионов королевства. Они не вникали в перипетии их религии, а просто повторяли приветствие культа.

Особенно их забавляло злить этим Гизмо. Они окружали его и задалбывали фразой: «Тебе ведом путь, брат?» Однажды гремлина это достало настолько, что он, дыша огнем, стал гоняться за ними. Но дети смеясь разбежались и закидали того снежками.

Снег растаял. Пришла весна, а с ней и городские рабочие. Их совершенно не устраивала компания культистов. Те мешали им зарывать кратеры. Начались стычки. В локальную войну за кусок тракта вмешалось ополчение.

Легионеры отогнали Путников и разместили дежурный взвод в стенах кампуса. Вредить культистам никто не стал, ведь их защищали старые законы, что так и продолжали действовать с древних времен.

Лоуренс кусал локти. Сэкономленные на ремонте деньги ушли на прокорм бездонных солдатских глоток. Правда, толку от их присутствия не было, кроме как возможности сыграть в карты.

В течении следующего года мелкие группки культистов просачивались в область ведения дорожных работ и воровали куски вставшей на дыбы бетонки. Как ни странно, по большей части воришками оказывались дети. Хотя, не зря же существует пословица: «Солдат ребенка не обидит». Видимо, Путники охотно пользовались этим фактом.

Легионеры бывало ловили ребят, но всегда отпускали после проведения небольшого воспитательного процесса. Обычно это была либо порка, либо трудотерапия.

Редрик предпочитал последнее, ведь детей отдавали под его руководство, и он мог слегка передохнуть. Обычно это были ребятишки лет шести-девяти. Они и так были напуганы солдатами, так что очень высокий и крупный для своего возраста Редрик, досконально на своей шкуре изучивший искусство затрещин, пользовался определенным авторитетом. Особенно послушными они были, когда в жару парень работал голым по пояс.

Черная, будто поглощающая свет, псевдотатуировка мнемонической блокады не давала Реду обгореть, покрывая уязвимые для этого плечи, грудь и верх спины. Интересно было то, что она не нагревалась на солнце, и даже как-то игриво лизнувший плечо хозяина Смоки не навредил парню.

Редрик даже был несколько рад ее наличию. Еще она замечательным образом действовала на детей в воспитательном ключе. Однажды мальчуган лет семи спросил Реда про нее. На что парень ответил: «Большой секрет, даже для меня самого…» и подмигнул.

Дети часто попадались по несколько раз, и Ред к ним привык. Он даже думал, что будет скучать по своим маленьким помощникам, когда этот цирк закончится.

К следующей зиме ремонт кампуса был закончен. Редрик смог наконец вздохнуть. Вздохнули и рабочие и солдаты, ведь восстановление разбитого участка тракта, несмотря на диверсии культистов, также окончилось. Последний мазок раствором, последняя проверка ровности дорожного полотна, последняя пойманная группа детей-культистов.

Зима выдалась холодной. Редрик практически догнал отца по росту и вырос из своих теплых вещей. Благо, в Южном был хороший портной. Парень перетаскал к нему всю одежду Симона, и тот подогнал ее по Реду. Сейчас же, в расстегнутом бушлате на голый торс, парень стоял опершись на стойло Смоки.

Утром его, как обычно, бесцеремонно растолкал отец и выгнал на мороз. Нужно было готовить лошадей к отбытию легионеров. Закончив, Редрик решил передохнуть, общаясь со скакуном. Он уже сносно, хоть и медленно, говорил на гномьем, и конь замечательно его понимал.

Даже если не удавалось выехать и прокатиться верхом, Ред любил просто выпустить пар, высказывая своему непарнокопытному другу всю горечь его жизни.

Тот внимательно слушал, даже кивал на важных моментах. Только начинал скучать, если Редрик не угощал его самокруткой или плошкой спирта.

Конь мог поджечь папиросу, но не мог ее нормально раскурить. Так что Ред, помогая ему в этом, и сам подсел. Они стояли и поочередно делали по затяжке, пока снаружи сержант отчитывал очередных маленьких Путников за воровство цемента.

—  Лошади готовы, Маккройд? — заглянул в дверь конюшни легионер.

—  Только что закончил, — ответил Ред, передавая Смоки окурок. Тот слизнул его, и смачно причмокнул.

—  Вот же зверюга, — подошел легионер.

Взвод на охране кампуса менялся каждые пару недель, так что Редрик давно потерялся в именах. Пару раз, правда, к ним наведывалось звено из капрала Гоббса, Бруно и Рори. С ними только и удавалось нормально пообщаться.

—  Дракон от мира лошадей, — гордо сказал Ред, гладя Смоки по шее.

—  Нам бы таких в армейку.

Лошадки солдат были крепенькие, но явно уступали коню Редрика и в высоте, и в мускулатуре.

—  Лучше не надо. Парочка таких сожрет ваш плац за ночь, когда вырвется с коновязи в поиске выпивки и курева.

—  В смысле? — выпучил глаза легионер.

—  Вот, — просто сказал парень, выуживая из кармана кусок бетона. Конь радостно принял угощение и расправился с ним за секунду. Правда, обслюнявил при этом руку хозяина.

Это был далеко не первый такой случай, даже не сотый. Руки у парня стали грубыми и коричневыми, словно у старого кузнеца. Ред обыденным жестом отвернул полу бушлата, и отер горящую слюну о грудь. Быстро, пока огонь не погас, он достал самокрутку и подкурил.

Легионер переводил взгляд с коня на парня и обратно. Затем сплюнул и ушел, что-то бубня себе под нос. На замену ему прибежала пара детишек в белых балахонах.

Мальчик — Билли и девочка — Элли. Они, уже незнамо в какой по счету раз, попадались солдатам. Будто специально шли им в руки.

—  Господин Маккройд, дайте закурить, — протараторил подбежавший мальчуган.

Редрик замахнулся, но резко прервал движение перед лицом ребенка. Затем слабенько щелкнул того по носу, заодно откинув капюшон.

—  Нос не дорос. И вообще будешь курить — зубы не вырастут.

У Билли было худое лицо восьмилетнего мальчугана и копна рыжих волос. Реду улыбались зеленые глаза и наполовину пустой ряд молочных зубов.

—  Да враки, мой батька курить начал — меньше меня был. А зубы выросли.

—  Ага, а потом выпали.

—  Это да.

—  И господин Маккройд — мой отец, я еще не такой старый, мне всего четырнадцать. Называйте меня по имени, это касается и тебя, и сестры твоей.

—  Хорошо. Привет, Редрик, — подошла и сняла капюшон десятилетняя девочка, очень похожая на своего брата.

—  Так-то лучше, — потрепал Ред немытые лохмы маленькой Элли. — Вас бы отмыть.

—  Не надо — грязь греет, — сказал Билли. Редрик помрачнел.

—  Так ли хорошо греет?

—  Не так, как похлебка маленькой тетушки, но зато все время, — ответила Элли.

Ред пару раз затянулся. Весь дым, что он выдыхал, втягивали ноздри серого коня. Парень было хотел что-то сказать, но в стойло вошла еще одна фигура в белом.

Это был не ребенок, разве что дылда, как сам Редрик. Вглядевшись, парень заметил грудь, что не могла скрыть даже свободная одежда. Капюшон был низко надвинут. Редрик передал коню папиросу и подошел к фигуре.

—  Что, неужто иерархи напоследок прислали кого-то поблагодарить нас за терпение и за то, что мы не даем их детям околеть от голода или холода? — мрачно глядя сверху вниз, спросил Ред. Человек откинул капюшон, дав дорогу мягкому голосу:

—  Они будут благодарны только в одном случае — если на них наступит их бог. Что до меня, я вам и правда признательна за это, Редрик.

На парня смотрели два больших практически черных глаза с лица, обрамленного вьющимися локонами, того же цвета. Редрик совсем не умел различать возраст женщин, но предположил, что девушка — его ровесница.

Они все симпатичные в этом возрасте. Только если не пухлы настолько, что похожи на сдобные булки. Но эта девушка, хоть и не была красавицей, определенно показалась Реду привлекательной. Ее мягкие, округлые черты лица в сочетании с застывшим на нем грустным выражением придавали ее образу некоторую сладкую томность.

И хоть нос ее показался парню великоватым, это не так бросалось в глаза на смугловатой, будто слегка загоревшей коже. Да и губы девушки — маленькие и аккуратные, будто две вишенки, отвлекали на себя все внимание. Она была определенно уроженкой Пейсалимского княжества.

***4***

Редрик отошел на шаг. Ситуация его немного смутила, хоть недостатка общения с девушками он и не испытывал. Правда, опыт обычно сводился к перекидыванию парой фраз «по делу», либо к слушанью сплетен из окружающих поселений. Да и Ред в обсуждении не участвовал, так как не понимал, как предметы подобных разговоров могли волновать кого-либо.

—  Мы знакомы? — неуверенно спросил парень.

—  В одностороннем порядке. Ребятишки половину всего времени только тебя и обсуждают.

—  С чего бы?

—  Думают, что под личиной сына лавочника скрывается волшебник, — улыбнулась девушка.

Реда озадачил такой поворот. Он посмотрел на Смоки. Тот пряднул ушами и фыркнул.

—  Дети часто додумывают небылицы. Все гораздо обыденнее — волшебный у меня только конь.

Парень погладил нос своего скакуна, тот чихнул. Грудь Реда покрылась язычками пламени. Смоки и Редрик встретились взглядами. Человек смотрел осуждающе, животное — лукаво.

—  Ты горишь, — в некотором замешательстве прокомментировала девушка.

—  А ты — не представилась.

—  Далила, — быстро сказал девушка, наблюдая, как пламя гаснет само собой. Затем захихикала. — Действительно, обыденность — на уровне пересчитывающего монеты полурослика.

Редрик почему-то покраснел.

—  Колдун-колдун, не горит и не мерзнет, — в один голос нараспев кричали Билли и Элли.

—  Не мерзну я, потому что пашу как вол, а не горит только эта штука, — Ред дотронулся ладонью до блокады. — Вот ее-то, мне оставил настоящий колдун.

—  И почему же?

—  Да как и всем — знал слишком много, — почесал затылок парень.

Рука утонула в густых как щетка разросшихся патлах. Он неожиданно заметил, что волосы уже неприятно лезут в глаза. Редрик с раздражением зачесал чуб пятерней назад.

—  Что-то я зарос, — сменил он тему.

—  Могу постричь, — предложила Далила.

—  Щедрое предложение.

—  Ничего подобного. Просто — возможность вернуть хоть часть долга за то, что ты заботился о детях. Это очень много значит для меня, Редрик.

—  Это не одного меня… То есть не я один… — снова смутился Ред.

Он вообще особо никогда не получал благодарностей от кого-либо. Отец вместо них давал новые поручения, Гизмо был бестактен, Валенсия — молчалива. А тут услышать столь теплые слова, да от незнакомой девушки. У парня заплелся язык. Теперь покраснели и уши. Девушка засмеялась.

—  Знаю. Надеюсь, пока не пройдет срок наказания Билли и Элли, я окажусь полезна всем вам.

—  Благородно.

—  Просто — честно.

—  Хм. Пойдемте в кампус, — засунув руки в карманы, Редрик повел Путников в лавку.

Зайдя внутрь, он обнаружил Лоуренса. Тот что-то записывал в маленькую книжку с кожаным переплетом и посмеивался.

—  Что смешного?

—  Да так — ничего, — Лоуренс быстро засунул книжку во внутренний карман куртки. — Неужели дорогу так долго чинили, что кто-то из детей этих сектантов успел вырасти?

—  Я вообще без понятия, почему они продолжали работы зимой. Вырасти? — опешил Ред.

Он посмотрел на вошедшую Далилу. За ней крича вбежали Билли и Элли:

—  Здрасте, господин Маккройд!

—  А нет, на манеже — все те же, — улыбнулся лавочник. — Стоять! Вытрусите обувь. Воды натечет, придется пол менять. Вам прохиндеям и придется.

—  Хорошо, — дети убежали обратно и хорошенько обработали башмаками дверной косяк.

—  Вот шалопаи, — выдохнул отец Реда. — Как подругу зовут?

—  Зовут — Далила. Приятно познакомиться, господин Маккройд, — присела девушка в озорном реверансе.

—  Господин Маккройд — мой отец, я еще не такой старый, мне всего сорок четыре. Можешь звать меня Лоуренсом, — кивнул головой лавочник. — Что? — посмотрел он на Реда.

—  Ты никогда не говорил, сколько тебе лет.

—  Нет. Ты и не спрашивал никогда.

—  Действительно, — пробубнил Редрик. — Но ты и дней рождений не праздновал.

—  Он у нас в один день. Ты и о нем никогда не спрашивал.

—  Ну, мы и мой не празднуем, — потер пальцем подбородок Ред.

—  Какие грустные откровения, — хихикнула Далила. — Господин Лоуренс, если вы не против, я побуду тут с детьми. Мои уже возвращаются. Я должна буду отвести Билли и Элли в город, когда они отработают.

—  Можешь уже отводить. Солдаты уходят через час. Возможно, даже нагонишь своих.

—  Вот значит, как… — тихо проговорила девушка.

Редрик напрягся. Ему не хотелось выпроваживать детей на мороз. Но еще больше ему не хотелось, чтоб ушла девушка. Парень поймал себя на этой мысли.

—  Слушай, давай они хоть пообедают. Да и меня обещали постричь.

—  Да, пора бы, — посмотрел Лоуренс на шевелюру сына. — А чего ты у меня спрашиваешь? Это же их дело, — Ред замялся после фразы отца.

—  Если вы разрешите, то это было бы очень хорошо, — наклонила голову девушка.

—  Хорошо-хорошо, — подхватили дети.

—  Хорошо, — подхватил Гизмо, выходящий из-за прилавка. Он похоже стоял там все время. — Когда обед?

—  Когда размеренным шагом отвалит легион. А то, как почуют — решат сесть и выпить на коня, а заодно закусить. За наш счет, разумеется, — рукой показал шагающего человечка лавочник.

—  Значит — скоро, — подытожил гремлин.

—  А вы — Гизмо? — спросила девушка.

—  Да-да — я.

Лоуренс оглядел детей. Он почесал подбородок и сделал недовольное лицо.

—  Так, замарашек за стол не пускаем. Быстро в баню.

—  О-о-о. Это я люблю. Уже иду кочегарить, — потер руки Гизмо и ушел вглубь здания через кухню.

—  Тут и баня есть? — удивилась девушка.

—  В каждом кампусе есть баня, у нас даже котельная есть, — сказал Лоуренс.

—  Котельная?

—  Гляди, — Ред показал на трубу, что шла вдоль плинтуса. — Гномье решение. Одно помещение с котлом и трубопровод заменяют кучу каминных пролетов, так намного эффективней.

—  Ого, ай да гномы. То-то я думаю, почему тут так тепло.

—  Заодно у нас работает представитель расы самых заядлых кочегаров в империи, — сказала входя Валенсия. Похоже, она была на кухне и тоже все слышала.

—  Приятно познакомиться, госпожа Валенсия. Мое имя Далила, — девушка присела уже в честном книксене.

—  Нет-нет, это мне приятно.

—  Ой, что вы.

—  Солдатики уйдут — сядем обедать. Четверг — рыбный день.

—  Ох уж мне ваше гномье столовое расписание, — пробурчал лавочник себе под нос.

—  Я вам помогу, — уверенно сказала девушка.

—  Нет-нет, не стоит. У меня достаточно помощниц. Да и осталось лишь подогреть. Лучше помоги маленькой Элли с купанием, и сама освежись.

—  Хорошо, — кивнула Далила.

—  Я найду во что вам переодеться, — сказал Лоуренс.

Его лицо выражало странный спектр эмоций. Но у его сына не было времени на поиск разгадки этого выражения. В него прилетело новое поручение:

—  Родя, давай в темпе, воды натаскай.

—  Уже иду.

Редрик пошел к колодцу, около него разговаривали бригадир рабочих и сержант. Они не обратили на парня никакого внимания. Ред набрал два ведра, и обойдя здание кампуса, вошел с улицы прямо в предбанник.

Там было три двери: на улицу, в купальню и вглубь здания. Зайдя в купальню, Редрик увидел, как голый по пояс Гизмо, прямо руками залез в горящую печь. Он крошил в когтях дрова, параллельно дыша на них огнем. Таким образом, практически за минуты получая хорошие угли.

—  Давай заливай. Бахнем парилочку, — постучал гремлин по открытому сверху баку, что стоял на решетке, которая заменяла верх печки.

Кроме этого, в купальне находилась большая ванна и система сливов, выходящая наружу. Стены помещения были обшиты деревом, а в верхней части стенок виднелись ряды окошек из матовых стеклоблоков.

—  Гизмо, это будет перебор, тут же дети.

—  Пар — единственная форма воды, которую я готов терпеть.

—  Так это — ты.

—  Ладно, давай таскай. Нормально сделаю, — отмахнулся гремлин.

В бак помещалось литров четыреста воды, так что Ред, который раньше сомневался в нужде купания, успел пару раз вспотеть, и теперь сомнения ушли. На последней ходке Редрик так нагрелся, что скинул бушлат и бегал в одних штанах.

Парень залил последнее ведро и вытер пот. Гизмо вышел из предбанника полностью голый. Гениталии у гремлинов — внутренние. Да и выходят наружу только в период спаривания — раз в год.

Пах гремлина прикрывала крупная чешуйка, похожая на фиговый листок. Глядя на Гизмо, Редрик вообще не чувствовал никаких ассоциаций, связанных со стыдом, наготой или целомудренностью. Совершенно чуждый вид.

Гизмо полез в печь. Он зарылся в горящие угли, и наружу торчала лишь голова с довольной рожей.

—  Лучшее место в доме, — с придыханием сказал гремлин. — Ненавижу зиму.

—  Тут я с тобой не солидарен, но наслаждайся, — сказал Ред. Он вышел в коридор внутри здания и перевернул песочные часы. Как только песок выйдет — вода нагреется.

Зайдя на кухню, Редрик увидел отца.

—  Бравые ушли.

—  Ясно, — выдохнул сын, утирая пот.

—  Не понял, Гизмо там бак кочегарил или тебя? — хохотнул Лоуренс, глядя на парня. Тот устало глянул в ответ. — Ладно, не дуйся. Давай бахнем холодненького. Аперитивчиком.

—  А давай, — согласился Ред, падая на табурет.

Лоуренс вытащил из хладоблока пару бутылок фискгордского светлого. Стекло моментально покрылось инеем. Отец с сыном синхронно открыли бутылки об стол и приложились. Прохлада пошла вниз по горлу.

—  Песня, — закрыв глаза, прошептал Ред.

—  Согласен, только пиво — не зимний напиток.

—  Да кого это волнует.

—  И правда.

—  А где все?

—  Тут.

Редрик открыл глаза. На кухне и правда находились все, кроме пекущегося живьем гремлина.

—  Что-то я выпал, — пожаловался сам себе Ред.

—  Мы готовы, — подняла над головой тазик Элли.

—  У госпожи Валенсии — целый комплект банной парфюмерии, — восхищенно сказала Далила, разглядывая флакончик с жидким мылом.

—  Нет-нет, просто дамский набор — самое необходимое, — отмахнулась гномиха.

—  Далеко не у каждой женщины есть такое.

—  Далеко не всякая женщина — дама, — сказал Лоуренс.

Валенсия прикрылась платком, спрятав улыбку. Редрик поднялся.

—  Пойдемте, — позвал он Далилу и Элли.

—  Хочешь с нами? — игриво подняла брови девушка.

—  Просто покажу путь, сестра, — подмигнул он.

У него наконец получилось побороть смущение. Далила хихикнула. Редрик отвел их к бане и показал часы. Объяснил, что, где и когда, затем отправился обратно. На кухне все еще сидел его отец, потягивая пиво, он наставительно помахивал пальцем в сторону качающегося на стуле Билли. Ред присоединился к ожиданию. Через какое-то время раздался женский крик.

***5***

Через минуту, покрытый мокрой золой и приунывший, голый гремлин вошел в кухню.

—  Ты что, опять в печку залез? — смеясь спросил Лоуренс.

—  Я так моюсь.

—  Знаю.

—  Что это за реакция? Облить водой гремлина — чистое оскорбление.

—  Девушки не особо любят, когда их видят голыми сторонние наблюдатели, — сказал Ред, допивая последние капли пенного.

—  Так я и сам голый — все честно.

—  Нет, Гизмо, ты же — парень, это — подглядывание, — указал Ред бутылкой на чешуйчатый нарост гремлина.

—  Чепуха, — гремлин яростно махал обеими руками. — Посмотри на меня, у меня нет ни своих сисек, ни своих писек, — указал он в область своей груди, затем паха. — Меня и ее сиськи-письки не интересуют, у нее даже вилочкового нароста нет — я не вижу в ней самку. Это расовый вопрос — это знать надо. А она мне такого наговорила, — скрестив руки на груди, повесил голову горе-кочегар.

—  Спокойно, уголек. Не слушай ее, она — баба, она — ничего не знает, — внезапно вмешался в разговор Билли.

Мужчины засмеялись. Гизмо успокоился и полез за хладоблок.

—  Эй, это же — кислота, — выкрикнул Редрик, увидев бутыль из коричневого стекла.

—  Самый сок.

—  Да понял я, только я ее уже неделю ищу. Мне нечем чистить ржавчину.

—  Мы живем в норах — все прячем, на инстинктах, — виновато пожал плечами гремлин и приложился к банке растворителя. Редрик задумался.

Гизмо действительно жил, по сути, во внутреннем отсеке стойки ресепшена, а его вещи всегда были раскиданы по всему кампусу. Парень похлопал себя по груди, портсигар остался в бушлате.

Ведя неспешный разговор, мужчины дождались выхода девушек. После ванны они переоделись в практически одинаковые комплекты крестьянской выходной одежды.

Осматривая их снизу-вверх, Редрик заметил, что хоть на ногах Далилы и были плотные туфли с боковой шнуровкой, но размер самой ноги казался крошечным, даже в сравнении с ножкой Элли. Хорошо смотрелись цветастые юбки со множеством складочек, переходящие в корсет. Элли неуверенно дергала его верх.

—  Зачем это? — бубнила она себе под нос.

Редрик поднял взгляд. Его поле зрения заняла грудь Далилы, обтянутая клетчатой теплой блузкой. Корсет выгодно подчеркивал приятные глазу формы девушки.

«Вот зачем…» — подумал Редрик.

Его взгляд задержался на женских формах дольше положеного. Их хозяйка, одновременно вопросительно и победно, глянула на парня. Тот хотел отвлечься на бутылку пива, но та, как назло, была уже пуста.

Он встретился с глазами девушки и сделал извиняющееся выражение. Та улыбнулась и пожала плечами. Груди колыхнулись. Ред проморгался.

—  А можно оставить? — спросила Элли.

—  Можно. Вычту у Редрика из зарплаты, — хохотнул Лоуренс.

—  Добренький какой. Я своих кровных уже второй месяц жду.

—  Все в деле, сын. Деньги должны работать.

—  А работаю почему-то — я, — поморщился Ред. Лоуренс отмахнулся.

—  Ну это слишком, — смущенно сказала Далила.

—  Свое тоже оставляй.

—  Тоже — за мой счет.

—  А ты против? — ехидно спросил Лоуренс. — Разденешь девушку из жадности?

—  Ну вас в баню, — наигранно застонал Редрик.

Ему и правда хотелось оставить Далиле платье. Всяко лучше закрытого балахона. Он снова мазнул взглядом по груди девушки, но не попался. Волосы у Путниц были еще слегка мокрые, и Далила боролась со своими темными локонами.

—  А я бы помог, — ехидно сказал гремлин.

—  И как же? — скептически глянул на него Ред.

Гизмо направил на парня голову и выдохнул мощный поток горячего воздуха. Редрик от неожиданности вдохнул. У него глаза полезли на лоб, он упал на пол.

—  Умираю, — отрывисто прохрипел Редрик. Дыхание гремлина, после половины банки растворителя, было таким едким, что на глаза навернулись слезы.

—  Гизмо, епт, у меня только один сын.

—  Прости-прости, — захихикал гремлин.

—  Заодно простите нас, — сказала Далила.

—  Что такое? — Ред сел на пол.

—  Ну, воды не осталось, — с наигранной скромностью сказал девушка.

—  Восемьдесят ведер?

—  Ага, — пожала плечами девушка.

Редрик с унылым лицом представил, как снова таскает четыреста литров воды.

—  Ладно, иди зови Валенсию. Подстригись, — встал со своего стула Лоуренс.

—  Я его подстригу, — быстро сделала шаг вперед девушка. Лоуренс поднял бровь:

—  Как хотите. Я сам воды натаскаю — разомнусь.

—  Ну хоть так, — благодарно глянул на отца сын.

—  Делайте это в предбаннике, нечего разводить волосню по кампусу.

—  Я уже все взяла, пошли.

Захватив табурет, Ред пошел за девушкой. За ней распространялся запах цветов. Выделялась гвоздика. Редрик вспомнил, что много лет назад около кампуса рос персик, под которым было много кустов гвоздики.

Дерево было старым и большим, с разделяющимся надвое стволом. На персике был подвешен гамак. Его отец часто там отдыхал, даже бывало спал летом, но всегда возвращался без единого укуса.

Запах этих цветов отгонял насекомых. Старое воспоминание, давно забытое. На том месте теперь пустырь. Кто же посадил эти цветы?

В раздумьях парень двигался по наитию. Далила приостановилась, открыть дверь, и Редрик на нее налетел. Его рука оказалась на талии девушки.

—  Полегче, здоровяк. Сегодня только стрижка, — девушка повернулась, но увидев смотрящего туманным взглядом, поверх ее головы Редрика, попыталась его оттолкнуть. Парень был тяжелым, у нее ничего не вышло.

—  Прости, я задумался, — помотал головой Редрик, не обратив внимания на потуги девушки.

Стоя так близко, он прикинул ее рост. На добрую голову ниже его. Он сделал шаг назад.

—  О чем мечтал?

—  О кустах гвоздики, персиках и о летних деньках в месте, которого давно нет, — честно ответил парень. Девушка прыснула.

—  Может, ты мне еще стишок расскажешь?

—  Я знаю только детскую считалочку про Странника, но уже староват, чтоб без опаски ее напеть.

—  Иди ты, дедуля, — маленький кулачок толкнул Реда в плечо.

Он ничего не почувствовал. Сейчас парень был очень сильно не рад блокаде. Ребята зашли в предбанник. Ред поставил табурет и опустился на него. Глянув вниз, он понял, что все время щеголял с голым торсом. Ну и ладно, стесняться нечего, раз никто не жалуется.

—  Как же тебя стричь? — спросила девушка, начав расчесывать непослушную бурую поросль на голове Редрика.

—  А есть варианты?

—  Есть. Я ответственна за детей Путников. Постоянно стригу их, купаю по возможности.

—  Что, после стрижки искупаешь меня?

—  Ты же говорил, что староват, — хихикнула девушка.

—  Прокол, — хлопнул парень себя по колену.

Зашел лавочник с ведрами, за ним Гизмо. Они вошли в купальню, но вышел только Лоуренс.

—  Как вашего сына стричь? Он ничего толкового не говорит, только шутки шутит.

—  Как-как, чтоб на мужика был похож, и чтоб девкам нравился.

—  Тогда побреем его, будет брутально, — хихикнула Далила.

—  Полегче, зима же, — сказал Редрик. — Давай что-то аскетичное, но чтоб без выбриваний. Не люблю этого.

—  Заказ принят, — сказала девушка, зачесав назад волосы парня.

Лоуренс постоянно мелькал туда-сюда, и Редрик никак не мог завязать разговор. В воздухе раздавалось поклацывание ножниц, скрип двери и гиканье раскрасневшегося, постепенно сбрасывающего верхнюю одежду, по примеру сына, лавочника. Редрик снова отдался мыслям.

Обычно его стригла Валенсия, и на таком контрасте разница была неимоверная. Гномиха постоянно мыла руки дегтярным мылом, а от рук девушки пахло цветами. Редрик понял, насколько сильными и грубыми были руки маленькой женщины. Валенсия без усилий крутила голову парня, как ей нужно, а ребристые от мозолей ладони даже бывало оставляли болевые ощущения.

У гномов имелась странная расовая особенность. Их профессия предопределялась по рождению, и различали это по цвету волос. У Валенсии были черные волосы. Она — шахтер. Ред не нашел слабых мест в этом выводе. По своим ощущениям, он мог уверенно заявить — раньше его стригла женщина, что сотню лет махала кайлом и грузила руду в вагонетки голыми руками.

Сейчас он чувствовал прикосновения маленьких ладошек, что хоть и были привычны к работе, но обходились с его головой с невероятной нежностью и осторожностью.

Похоже, Далила раньше и правда стригла только детей. Ее прикосновения были мимолетными и мягкими, она не оттягивала волосы и стригла медленно. По голове Редрика будто скакала маленькая птичка. Он закрыл глаза и не двигался, боясь ее спугнуть.

—  Да сколько же в тебе дури?

—  А, что?

—  Расслабься, дай головой повертеть. Я же не вижу, ровно я стригу или нет. Наклонись, — жаловалась девушка, толкая парня в затылок.

Стало тихо. Отец Редрика доносил воду, пока парень думал.

—  А сейчас о чем мечтал? — спросила девушка.

Редрик невольно глянул на свои руки. Они были еще страшнее и жестче, чем у гномихи. Он улыбнулся.

—  О маленькой птичке. О черных волосах. О твоих мягких прикосновениях и нежности, что давно утратили мои руки, — тихо, одной гортанью засмеялся парень.

Далила медлила с ответом. Редрик хотел развернуться, но его больно ущипнули за ухо.

—  Не надо так смущать девушек в день знакомства, — говорила она, дергая Реда за ухо. — У меня так рука соскочит, и я тебе ухо отрежу.

—  Знавал я эльфа, которому Странник откусил ухо, и ничего — слышит нормально.

Ред сам удивился своему ответу. Видимо, Урмахер блокировал избирательно, оставляя безвредные сведения.

—  А что ты еще знаешь о Страннике? — спросила девушка.

—  Что он любит романтические новеллы и… — сознание Редрика поплыло. — …девочек-птичек, — парень зажмурился, тошнота откатилась.

Девушка встала перед ним. Она взяла его лицо в свои ладони и подняла. Их взгляды встретились. Редрик состроил самую невинную мину, на которую был способен. Далила прыснула и звонко засмеялась.

—  А знаешь, что самое смешное?

—  Ну?

—  Похоже, это единственная правда, которую я услышала о нем, без прикрас и обиняков, хотя живу в его культе уже десять лет.

—  Что, получишь повышение? Теперь будешь стричь иерархов? — попытался пошутить Ред.

Девушка отпустила его голову. Ее выражение стало таким же грустным, как тогда, когда он впервые увидел ее лицо.

—  Я не хочу говорить о них, — она склонила голову и слегка отвернулась.

—  Прости. Ляпнул — не подумав. Просто не представляю, как у вас устроено все. Просто… Извини, — подскочил Редрик.

—  Садись, я еще не закончила.

—  Все в порядке? — парень сел.

—  Да, не волнуйся, ты не сказал ничего дурного. Давай сменим тему, — Далила обошла Редрика. Опять заклацали ножницы.

—  Ну как, получается то, что задумала?

—  Ты о чем?

—  Про стрижку.

—  Знаешь — нет.

—  Мрачновато звучит.

—  Ничего страшного, просто я немного напортачила с затылком, когда ты начал заигрывать. Теперь это больше похоже на короткую стрижку твоего отца.

—  Вот блин.

—  Что не так?

—  Просто госпожа Валенсия стрижет нас всегда одинаково, — начал посмеиваться Ред. — Я уже было понадеялся на свежий взгляд.

—  Ну, знаешь… Знаешь кстати пословицу: «Хочешь узнать, какая будет в будущем жена — посмотри на ее маму»?

—  Разумеется.

—  Как думаешь, это к мужчинам относится?

—  Даже не знаю. Я видел множество сыновей, не похожих на отцов.

—  Ну знаешь, многие отцы растят не своих детей.

—  Я думал, что это я неудачно клеюсь. А ты мне вываливаешь туз с фактом о бабской ветрености. Мастью ошиблась поди?

—  Во-первых — ты меня перебил, во-вторых — ко мне бывало клеились так грубо, что твои броски намеками похожи на серенаду юного барда.

—  Ладно, буду погрубее.

—  Не надо, ты очень милый. Не меняй это в себе.

—  Теперь ты меня засмущала.

—  Тоже мне — новость. Ты был красный, как рак, когда разглядывал меня.

—  Там был мороз.

—  Я про кухню.

—  Там было жарко, — Редрик почувствовал, что опять краснеет. Далила ущипнула его за щеку.

—  Милаха. Так вот, я хотела сказать, пока ты задремал или замечтался, твой папаня щеголял тут, смущая юную меня без рубахи.

—  Старый развратник, — хохотнул Ред.

—  Я никогда не видела у человека таких мускулов. Он вообще выглядит замечательно. Скажи, ты будешь таким же в его возрасте?

Если вдуматься, то отец Редрика действительно пришел в форму. После того ночного погрома он вставал спозаранку и постоянно был в движении. Он стал взваливать на себя много физической работы, даже пить стал умеренно. Живот полностью пропал. Он выглядел на десять лет моложе своего возраста.

—  Все без перестанку твердят, что я — вылитый он. Я и сам это вижу. Он как-то сказал мне: «Долголетие, здоровье и аппетит — вот какое бы было у нас кредо, будь мы дворянами». Так что я совершенно не против выглядеть, как отец в сорок четыре.

Девушка закончила клацать ножницами.

—  Не будешь.

—  Что? — переспросил Ред. Далила обошла его и снова взяла лицо парня в руки:

—  У него глаза — серые и циничные, у тебя — голубые и добрые, — от такого поворота у Редрика покраснел даже кончик носа.

—  Ну, еще это, — он похлопал себя по блокаде.

—  Знаешь, возможно она не вечная, да и смотрится круто. Хотя скорее забавно, такой себе огромный вытатуированный спрут, на контрасте с невинным взглядом.

—  А так? — Редрик сделал самый порочный взгляд, который смог. Девушка засмеялась.

—  Так еще хуже. Давай отряхивайся. Я закончила.

***6***

Зашел Лоуренс. В руках он нес банные принадлежности и одежду.

—  У тебя там настоящий бардак, прибрался бы. И стирку пора бы организовать. Я еле нашел чистую рубашку.

—  Да-да.

—  Помывка, — вбежал, на ходу разбрасываясь вещами, Билли.

—  Не трогай ничего — обожжешься! — крикнул ему Лоуренс. — Вы тут закончили?

—  Только что, — сказала Далила.

—  Хорошо, погнали, там картошечка доваривается. Нужно успеть, пока не начала остывать.

—  Сей момент.

Редрик начал возиться со шнуровкой штанов, но резко остановился. Парень подозрительно глянул на Далилу.

—  Меня — нет. Ухожу, — вышла девушка.

Отец с сыном зашли в купальню. Редрик увидел, что Билли дует задремавшему в печи гремлину в нос. Тот жутко морщился и издавал смешные звуки, словно недовольны кот.

—  Без бровей останешься, — предупредил Лоуренс.

—  Ой, — отпрянул мальчик. У Гизмо из носа повалил дым, но все обошлось.

Мужчины мылись быстро, практически копируя движения друг друга. Мальчик пытался им подражать, только не смог поднять ушат. Лоуренс помог Билли помыться. Редрик тер щеткой спину — никаких ощущений.

—  Ты пропустил.

—  Где? — переспросил отца парень.

—  Ну, такое черное — везде.

—  Этой шутке — больше года.

—  Зато работает каждый раз, — хохотнул лавочник.

—  Я чист, — сказал Билли.

—  Ладно, давай попаримся напоследок, — Лоуренс взял ковшик с водой и вылил спящему гремлину на голову. Голова Гизмо была раскалена, так что вода моментально испарялась.

—  Тва-а-арь! Тону! — заорал гремлин.

—  Горячо! — кричал выбегающий Билли.

—  Гремлин за бортом. Полундра! — хохотал отец.

—  Тепленькая пошла, — расслабленно выдохнул сын.

Переодевшись, они вчетвером пошли в столовую.

—  Я это припомню.

—  Ты бы не проснулся и пропустил обед, — ответил Лоуренс. Гремлин только зло зыркнул на него.

—  Мне тоже не понравилось, — пожаловался Билли.

—  Ничего, будешь вкалывать как мы — оценишь, — Лоуренс с размаху влепил сыну по спине. Это он почувствовал. Даже немного обрадовался.

Войдя в столовую, Редрик пересчитал тарелки и вопросительно глянул на раскладывающую блюда Валенсию.

—  Мои помощницы собрали клуночки и унесли свою часть домой, — успокоила его гномиха. Все заняли места за столом.

—  Редя, мы же не просто так сидим?

—  Понял, — сказал парень и вопросительно глянул на присутствующих.

—  Как обычно, милый мальчик.

—  У меня есть, — потряс Гизмо баклагой.

—  Я быстро хмелею, мне не нужно, — спохватившись ответила Далила.

—  Заварю девочке чай, — начала подниматься гномиха.

—  Спасибо, но не утруждайте себя. Я попью воды.

—  Я сама его пью, травяной.

—  Спасибо еще раз, но нам нужно уходить. А я плохо переношу горячие напитки. Чувствительность. Придется ждать, а нужно оказаться в Южном до темноты.

—  Ничего. Есть узвар, — сказал Редрик, идя на кухню. Гномиха долго смотрела на Далилу, но затем села.

—  Я вас обидела?

—  Нет-нет, нисколько.

Редрик принес и расставил напитки. Валенсия, как обычно, пила гномий бренди, гремлин — чистый спирт, а отец и сын по четвергам пили пиво. Пришло время снимать крышки.

Четверг был рыбным днем не просто так. Во главе стола красовался запеченный толстолоб — блюдо дня, но кроме него стол ломила еще прорва вкусного. Нежнейшие фаршированные овощами скумбрии, копченая макрель и семга, румяные жареные караси, с надрезанными боками.

Гарниром к этому шла мягкая, словно масло, вареная картошка. Еще было любимое лакомство Валенсии — тарелочка маленькой соленой рыбки, которая считалась практически мусорной. Но гномиха любила взять кусок ржаного хлеба, смазать его сливочным маслом и положить сверху слой этой рыбки. Редрик не понимал вкуса женщины, но не осуждал.

Перед Гизмо же стояла оловянная миска с его рационом. Морские камешки, галька, песчаник. Все это — посыпано береговым песком и сдобрено пустыми ракушками. Он потянул носом над тарелкой. Несколько песчинок залетело внутрь.

—  В жизни у моря — тоже есть преимущества, — проговорил гремлин, утирая нос. — Можно спокойно поститься. Обожаю морепродукты.

Религия народа Гизмо была настолько чужда Редрику, насколько и предпочтения в пище.

Дети, теряя терпение, колотили ладошками по столу, но молчали.

—  Простите, я еще не отошла от красоты посуды. А тут еще и такое, — быстро затараторила Далила.

—  Это набор для сервировки трапез аристократов. Он уже давно пылится, госпожа Валенсия видимо решила его выгулять, — проговорил лавочник, наливая себе и сыну пива в кружки.

—  Вещи должны служить, — наставительно сказала гномиха, собирая свой любимый бутерброд.

—  А стол, у меня просто глаза разбегаются, — продолжала девушка.

—  Экономить на еде — всегда себе дороже, — сказал Редрик. Но помрачнел, увидев выражение лица девушки. Похоже, это было актуально далеко не везде. Он приложился к пиву.

—  Вы позволите? Дети не должны забывать слов затрапезной, или их накажут, — сказала она, беря Билли и Элли за руки.

—  Ничего не имею против, — сказал Лоуренс, накладывая себе скумбрии.

Девушка тихо начала читать молитву, дети вторили ее словам:

—  Да прорастет из следов твоих хлеб, что напитает нас. Да наполнятся они влагой, что утолит нашу жажду. Да расцветут сады у тебя на пути, ведь ты несешь спасение каждому из нас и караешь нечестивых. Пусть будет вечно твое скитание, ибо лишь в нем — истина. Славься, Странник и дорога его, ведь она нам и стол, и дом.

—  Жуть, — проговорил гремлин, жуя песок. Редрик пнул его стул. Тот заворчал. Все принялись за еду.

Ели методично и много, особенно дети. Они явно недоедали вдали от храма, хоть вроде и не страдали от голода. Редрику было приятно видеть, как они делятся впечатлениями и радуются. Покончив с едой, Далила подошла к гномихе. Она обеими руками взяла кисть маленькой женщины и нежно сжала.

—  Вы должно быть красите волосы. Ваш родной цвет — кремовый и точка.

—  Нет-нет, девочка, все что ты видишь — натуральное.

—  Но я думала, что так готовить могут только кремобороды.

—  Нет-нет. Могут — все, умеют — лишь они. Я просто научила моих девочек рецептам. Если бы ты поела в нашей столовой в Вахрамаке — поняла бы.

—  Надеюсь, я смогу туда попасть, как-нибудь.

—  Нет-нет, не сможешь.

—  Почему? — удивленно посмотрела девушка.

—  Нет больше Вахрамака, — твердо сказала женщина, и будто ушла в себя.

—  Простите, — неуверенно извинилась Далила, но гномиха не реагировала. Только слезинка появилась в уголке ее глаза, но так и исчезла не скатившись.

Неловкое молчание прервали дети. Элли и Билли с вопросом в глазах дергали Далилу за рукав:

—  Теперь мы должны уйти?

—  Да, — тихо вымолвила девушка. Редрик поднялся из-за стола.

—  Я провожу, — он посмотрел на отца. Тот пожал плечами, он что-то читал в маленькой книжке. — Пойдемте.

Далила и дети прошли за Редриком в его комнату.

—  Действительно — бардак, — прокомментировала девушка.

—  Тут все на своих местах, — окинул взглядом свою комнату Ред. Это было стандартное жилое помещение управляющего лавкой. Шкаф-картотека, платяной шкаф, комод, несколько полок, письменный стол и стул — все по базовой комплектации.

Редрик позволил себе лишь заменить кровать на двуспальную. Обычная была ему маловата. На полу лежала куча стопок книг и тетрадей, ящик «Гномьей особой» и гора носков.

Редрик подошел к платяному шкафу и заглянул в него. Там лежал ворох верхней одежды, доставшейся от Симона, вперемешку с апельсиновыми корками. Он порылся. В глубине лежало несколько свертков. Парень напряг зрение. На одном из них, самом крупном, был ярлык с надписью: «1417-1422 п.к.в.с.». Парень с усилием достал его и бросил на кровать.

—  Что там? — спросила Элли.

—  Подарки, — Редрик вскрыл сверток и начал доставать шубы разного размера.

—  Редрик. Это слишком… — начала Далила.

—  Мне они ни к чему, — прервал ее парень, примеряя на детей теплую одежду. Билли досталась пухлая дубленка, Элли — черная шуба из меха неизвестного зверя, рукава которой были слишком длинными для девочки.

—  Так даже лучше — рукам тепло. Спасибо, Редрик, — поблагодарила девочка.

—  Послужит вам получше грязи. Даже вонять не придется, — попытался отшутиться Редрик. Но его проняло.

Тут он наткнулся на белый тулуп — последняя купленная для него зимняя одежда. Он ему никогда не нравился. Приталенный, длинный с щекотным воротом.

Реду он казался девчачьим, он банально отказался его носить. Тогда отец дал ему свой старый жупан и сказал, что теперь будет — как у всех. Но сейчас он был ему очень рад. Ведь рядом с ним стояла девушка с подходящим размером. Он протянул шубу Далиле.

—  Но она же новая, — возразила она, осматривая одежду.

—  Видел я ваши балахоны. Дрянное сукно. Я не допущу, чтобы ты что-то себе отморозила, добираясь до города, — почти выкрикнул Редрик, пихая шубу в руки девушки.

Он перестарался, та не удержала равновесие, парень подхватил ее и приобнял.

—  Прости, случайно вышло.

—  Знаю, — теперь покраснела девушка, ее глаза заблестели. — Спасибо тебе, Редрик.

Парень аккуратно поставил девушку, а сам, порывшись в куче вещей Симона, достал безразмерный мохеровый плащ. Затем пошел на кухню.

Там стояла Валенсия, чинно заворачивая еду в старую скатерку. Она протянула пакет Редрику. Мудрая, предусмотрительная женщина. Ред наклонился и поцеловал гномиху в щеку, забрал пакет и убежал, рассыпаясь в благодарностях.

В конюшне ждал радостно бьющий копытом Смоки. Он любил прогулки и всегда чувствовал, когда приходило время покинуть стойло.

Редрик оседлал его и засунул еду в седельный мешок. Во дворе его уже ждали. Вышли все, кроме Гизмо. Гремлин ненавидел снег, но Редрик видел его морду в окошке, он наблюдал.

Путники надели поверх шуб свои белые балахоны.

«Пусть. Теплее будет», — подумал Ред.

Он помог детям взобраться на коня. В его седле хватило бы места еще на пару ребят. Редрик повернулся к Далиле, та кивнула.

—  Давай по-быстрому, туда и назад. Тебе еще волосню из предбанника выметать, — дал напутствие отец, дымя трубкой.

Редрик улыбнулся и махнул рукой. Они отошли от кампуса, но Далила начала отставать. Ред подставил девушке локоть — она приняла предложение.

По дороге в Южный путников сопровождали лишь голоса детей. Они говорили друг с дружкой, дергали коня за гриву, и пытались всячески баловаться. Ред не одергивал их — пусть играют, пока могут. Не беспокоил он и девушку, которая прильнула к его руке.

Она шла молча, оглядывая снежный пейзаж. Часто ее взгляд останавливался на лице парня, но как только Редрик пытался его поймать, она отводила глаза. Неспешная прогулка заняла около часа — чуть больше. Хотя верхом, на полной скорости, Ред преодолевал расстояние до Южного за считаные минуты.

Зимой такие городки — тихое место. Были лишь первые намеки на сумерки, а многие лавки уже закрывались. Люди малыми группками или в одиночку шли по своим делам. Кто-то возвращался домой — в тепло, а кто-то, злой на свою судьбу и заодно на составителя графика, шел на вечернюю смену. Улочки города шли двумя несимметричными гребенками от тракта, постепенно сливаясь с полями.

—  Дальше мы сами, — тихо сказала девушка, когда они вышли к ратуше. Редрик вопросительно глянул на нее. — Я думала, что детей заставят работать и отпустят к вечеру. Но хоть и ошиблась, но не полностью. Мои билеты на ночной дилижанс уже действуют.

—  Что, наше затянувшееся радушие чуть не привело к переплате за услуги в бюро извозчиков?

—  Я бы не огорчилась. Сегодня был замечательный день. Жаль, но он подходит к концу.

—  Время еще есть…

—  Нас спустят? — спросил Билли.

Редрик снял детей со спины Смоки. Те принялись гладить подставленную морду животного.

—  Нет. Скоро отправка первой кареты. Хочу, чтобы дети добрались до приюта, пока еще не стемнело.

—  Тогда — вот, — Ред достал сверток с едой.

—  Гостинцы-гостинцы, спасибо, господин Маккройд, — затараторили дети, принимая вкусности.

—  Я же просил, звать меня по имени.

—  Спасибо, Редрик, — улыбнулась Далила. — Сегодня ты сделал для этих ребят намного больше, чем их бог.

—  Богохульствуешь? — отшутился Ред, пытаясь скрыть впечатления от таких слов.

—  Только сегодня, только для вас, — хохотнула девушка. — Но нам пора.

—  Будешь у нас в краях — заходи.

—  Зайду, если… — она поглядела на ребят. — Нагнись, на ушко скажу.

Редрик наклонился к девушке и подставил ухо. На его холодной от мороза щеке остался теплый след маленьких губ. Девушка сделала шаг назад и подмигнула. Затем развернувшись, повела детей в сторону бюро.

Ред долго провожал ее взглядом. Как только она скрылась, Смоки ткнул его мордой в плечо. Парень похлопал себя по груди. Он опять забыл портсигар.