Глава 8. Обновляю

Утро пришло как всегда. Неожиданно.

Я свалилась с кровати.

Грохнулась со всей дури на деревянный пол и заорала. Потом заткнулась, схватившись за голову. Болит-то как! Зачем я всегда налижусь, как свинья… А, ну да, чтобы забыться. Вот и забылась, а теперь в башке вертолёты…

Я открыла глаза и несколько секунд озадаченно пялилась на деревянный потолок. По нему ползла жирная муха. А в углу свил красивую паутину такой же жирный паук. Балдахин кровати нуждался в стирке. У меня дома балдахина не было. Вывод? Я не дома.

Кое-как поднявшись с пола, застонала от безнадёги. Не нализывалась я вчера. Просто в каком-то другом мире я хозяйка заведения под названием «Пакотилья», которое мне предстоит переделать в музыкальный салон. И начинать надо прямо сейчас, потому что времени у меня маловато.

Со вздохом я подошла к зеркалу. Вчера Лесси раздела меня, расшнуровала корсет и почти насильно обрядила в хламиду, которая носила гордое название ночной рубашки. Она была цвета топлёного молока, красовалась кружевами по горловине, манжетам длинных рукавов и широченному подолу. Походу, именно из-за этого подола я и свалилась с кровати, запутавшись в нём… Зачем тратить столько материи на ночнушку, а?

Перед зеркалом на столике стояли кувшин, разрисованный голубыми цветочками, и точно такой же фарфоровый тазик. В кувшине была тёплая вода. Ага, понятно, это для умывания. А как мне почистить зубы?

Осмотр спальни ничего не дал. Мадам Корнелия, сваливая, забрала с собой все личные вещи, но не озаботилась ничем для меня. Значит, снова надо ехать на улицу Язовенную. А ещё очень хочется в туалет! Но не ходить же в горшок? Кстати, как у них тут обстоят дела с туалетом? Вчера при обходе дома я не нашла никакого закутка, выделенного под это дело.

Мне срочно нужна Лесси.

И сколько времени?

И есть ли тут кофе?

Господи или Богиня! Помогите.

Я взмолилась про себя, но боги и богини меня услышали. Дверь открылась без стука, и в спальню проскользнула служанка. Увидев меня перед зеркалом, напугалась и присела:

— Барыня уже встали? Прощеньица просим, не знала я, в какое время прийти разбудить…

— Всё нормально, Лесси, — нетерпеливо прервала я её обычный версаль. — Мне нужно в туалет, где он? А потом мне нужно выпить кофе, у вас есть кофе?

— Я покажу барыне, — облегчённо вздохнула девочка и юркнула обратно в коридор. Я за ней. туалет нашёлся в таком закутке, что я никогда не нашла бы его сама, если бы не знала о наличии «комнаты раздумий». Крохотное помещеньице на два шага, а в нём — трон из кресла с подлокотниками и трубы, которая воронкой уходила вниз. Над креслом из стены торчал большой серый камень-голыш. О, ещё один — наверное, против запаха, ибо в туалете не воняло. Но ни туалетной бумаги, ни даже нарезанных газет не наблюдалось.

Я закрыла глаза, гадая, исчезнет наваждение или нет, но оно не исчезло. Спросила у Лесси:

— А чем, я извиняюсь, подтереться?

— Я, барыня, приготовлю обтирания в спальне, — сообщила Лесси и испарилась. Я вздохнула. Делать нечего, придётся привыкать. Год, всего лишь год.

Облегчившись на несколько сотен граммов, я выполнила уже знакомые водные процедуры с тканевыми мешочками. На этот раз в них была явно лаванда — и на весь день мне предстояло приятно пахнуть этим заморским цветком. Лесси помогла мне с уже ненавистным корсетом и всё тем же горчичным платьем, причесала мне волосы чуть-чуть по-другому, чем вчера, и сказала:

— Кофий для барыни сервирован в гостиной.

Я спустилась на первый этаж, где в комнате с портретом мадам Корнелии на столике стояла дымящаяся чашечка с коричневым напитком, серебряный кофейник, тарелки с маленькими пирожными, с булочками, с тарталетками, масленица, сливочник… Я с досадой фыркнула:

— Просила только кофе, а получила полноценный завтрак! Лесси, я не ем по утрам.

— Не могла знать, барыня.

— Теперь будешь знать. Кстати, обедать я, наверное, тоже не буду. Так что не готовьте для меня ничего, а вчерашний ужин сами съешьте.

— Как можно, барыня…

— Так вы что, всю еду выбрасываете? — ужаснулась я. — С ума сойти! Так, слушай…

Я наморщила лоб, понюхала кофе. Потом продолжила:

— Вчерашнее отдайте на благотворительность. А сегодня обед пусть доставят в заведение. И скажи Акулине, чтобы не жмотилась, на шестерых обед.

— Как барыне будет угодно, — удивлённая Лесси снова изобразила книксен и удалилась задом. Я села, оглядела всё богатство, которое мне принесли на завтрак, и взяла одно ма-аленькое пирожное. Оно оказалось с медовым кремом, и я слопала вкусняшку с удовольствием. Кофе оказался слабоватым, но приличным. Надо самой варить. А вот это всё…

Опустошив чашку, я вышла из гостиной, зовя:

— Лесси! Ты где?

Она появилась из кухни, и я распорядилась:

— Упакуй мне несколько пирожных, булочек, чего там ещё, я возьму с собой. И вы позавтракайте с Акулиной. Порфирий где? Он уже проснулся?

— Велеть запрягать, барыня? — с готовностью откликнулась Лесси.

— Вели.

Я уже без напоминаний нахлобучила на причёску шляпку, натянула перчатки и продела кисть в петельку сумочки-сердечка. Открыв входную дверь, вышла на крыльцо. Вишнёвый цвет радовал глаз, а пахло исключительно! Конечно, не жасмин или магнолия, но тонкий и сладкий аромат из детства заставил меня замереть и улыбнуться. Обожаю вишню…

Цокот копыт вырвал меня из бабушкиного сада двадцать лет назад, и я улыбнулась уже Порфирию:

— Доброе утро. Едем в заведение.

— Утречка доброго, барыня, — прогудел кучер. — Как пожелаете, так и сделаем!

Лесси прибежала, помогла мне сесть в коляску и сунула в руки корзинку, накрытую вышитым рушником:

— Пирожные и булочки, барыня, я ещё и маслица положила, и вареньица вишнёвого баночку!

— Спасибо, дорогая, — ответила я с чувством. Вот сейчас с девушками попьём чаю со сладкими вкусняхами, там и разговор пойдёт легче.

В том, что девицы мадам Корнелии будут упираться рогом, я не сомневалась. Одно дело — выгнать наглого управляющего и поменять порядки, а другое — изменить целиком всю жизнь. Мне и самой трудно перестроиться. А деньги, которые зарабатываешь своим телом — лёгкие. Во всяком случае, в начале. Год, два, три — всё в порядке. Тебе кажется, что ты справляешься, да и не пашешь на заводе или в офисе. А потом начинаются проблемы. Алкоголь, наркотики… Мужчин видишь исключительно в разрезе кошелька и секса. Уже не находишь очарования в искусстве, не интересуешься новостями, не зовёшь друзей собраться вместе и посидеть пару часов в кафешке.

Коляска несла меня, покачивая, к заведению, а я всё упивалась самобичеванием. На это осталось всего десяток минут, а потом придётся-таки приступать к делу.

Мы проехали церковь и углубились на улицу, где располагалась «Пакотилья». Порфирий довёз меня до входа и помог сойти, сказал:

— Я, барыня, как завсегда, туточки постою недалече.

Кивнув, я задрала голову и осмотрела вывеску. Витиеватые буквы, выцветшая краска на обрамляющих название цветочках. Походу, начинать надо со входа. Не оборачиваясь, ответила кучеру вопросом:

— Ты мужик рукастый, Порфирий, можешь же снять эту вывеску?

— Дык, барыня, дело-то нехитрое, — он тоже задрал голову и оглядел широкую и длинную доску, почёсывая бороду. — Мне б лесенку какую да струмент… А ломать не строить.

— Найдём мы тебе струмент! — фыркнула я. — А лесенку… Не знаю, есть ли в заведении, ты пройдись по соседям, поспрошай, ладно?

— Как скажете, барыня.

Я открыла дверь в заведение и поморщилась. Запах пепла, затхлости, пролитого алкоголя… Чем тут девицы занимаются? Впрочем, пустой вопрос, я прекрасно знаю, чем занимаются девушки, когда мамка или сутенёр оставили их на произвол судьбы хотя бы на день.

Пьют, курят и нихрена не делают!

Ладно, сегодня их весёлая жизнь закончится. Пойду обрадую, ха-ха.

В салоне был бардак. Везде, буквально везде разбросанная еда, грязные бокалы, какие-то тряпочки с претензией на кружева, какие-то бумажки… Я внутренне закипела. Нет, блин, это переходит всякие границы! И где девки?! Неужели дрыхнут ещё?

Сколько времени вообще?

В этом мире есть часы?

Вздохнула глубоко, обозревая масштабы предстоящей уборки, и вышла на середину салона. Набрала воздуха в лёгкие и гаркнула противным голосом:

— Подъё-о-о-ом! Свистать всех наверх! Немедленно все спустились!

И села в кресло — единственный предмет меблировки, который остался относительно чистым.

Долго было тихо. Минут пять, не меньше. Я даже начала нетерпеливо постукивать туфлёй по ковру. И вдруг тихий шорох со стороны кабинетеца. Или кабинетца? Короче, со стороны маленькой комнатки, где хранились бумаги. Я оглянулась и увидела заспанного, зевающего пацанёнка, которого вчера поймала с сумочкой княжны Потоцкой.

— Ты? — удивилась. Он ойкнул и набычился, буркнул:

— Сама ж сказала, барышня, чтоб сюда ходил.

— Пообедать, — фыркнула я. Пацан растрепал пятернёй волосы, желая придать им приличный вид, и ответил с неожиданным достоинством:

— Я и пообедал. А девицы сказали, чтоб оставался. Мало ли…

— Вместо Ксенофонта! — ещё сильнее фыркнула я, представив пацанчика в виде управляющего. Ой нет, нехорошо так! Встав, я прошлась по салону. Мальчик смекалистый на первый взгляд, может пригодиться. Бросила ему: — Как тебя зовут?

— Данилка, — ответил он, удивлённый.

— Ладно, Данилка. Можешь жить тут. Будешь на побегушках. У тебя родители есть?

— Тятя только. Он угольник у графа Черемсинова.

— Крепостной? — подозрительно спросила я. Крепостных чужих мне не хватало, ибо это преступление, если мне не изменяет память. Данилка махнул рукой:

— Вольный. И я вольный, не подумайте чего, барышня.

— Ну да, ну да… — пробормотала я. — Ладно, раз мы тебя поставили на довольствие, иди и пригони мне этих спящих красавиц вниз.

Он развернулся на босых пятках и бросился вверх по лестнице. А я вдруг спохватилась и крикнула вслед:

— Только не пялься на них, если не одеты!

— Больно надо! — ответили мне с лестницы. Я покачала головой и снова огляделась. Сегодня уборка и начало ремонта. Надо бы мебель заменить — ведь я хочу привлечь не только всяких чиновников и купцов, а и богатеев. Но мебель менять дорого, поэтому… Я вспомнила из всё тех же неизвестно когда просмотренных сериалов и прочтённых книг, что раньше диванчики обивали новой тканью. Это должно быть мне по карману. И хотя бы в салоне обновить стены — избавиться от этих досадных сиреневых стен, от золотистых фриз с претензией и от бордовых плюшевых штор. Их я сорву первым делом — собственноручно! Ибо терпеть не могу мещанство.

В пролёте послышались ругательства и шум. С лестницы кубарем скатился Данилка и шуганулся за мою спину. Я даже спросить не успела, что случилось, как на ступеньках появилась возмущённая непричёсанная Аглая с метлой в руке:

— Вот я тебе, паршивцу, задам!

— Тихо, тихо, — я подняла ладони вверх. — Что за шум, а драки нет?

— Подглядует, поганец! — с достоинством ответила она, заметив меня, и пригладила растрепавшиеся волосы, вылезшие из косы. Данилка отозвался пискляво из-за спины:

— Врёт она всё! Ничего я не подглядувал! На что там пялиться-та?

— Я же предупреждала, — укоризненно заметила я мальчику. — Мал ещё вообще-то.

— Чё мал, чё сразу мал, — пробурчал он. — Будто не видал девок в бане…

— А ну! — грозно замахнулась метлой Аглая. — Вот проучу щас поперек хребта, будешь мне тут ещё…

— Так! Тихо! — рявкнула я, и они оба смолкли. Я глянула на Аглаю, потом вытащила Данилку из-за спины и толкнула к кабинету: — Ты, иди и поищи инструменты. Найдёшь — получишь зарплату. Не найдёшь — вон пойдёшь!

Мальчик зыркнул недобро, но послушно потащился к двери. Я обернулась к Аглае:

— Ты, быстро мне всех разбудила и спустила вниз! У нас работы по горло, а вы тут бухаете без меня! Немедленно чтобы все девицы были в салоне!

Аглая подняла красивые, но не выщипанные брови, однако остереглась спорить, перехватила метлу поудобнее и снова поднялась наверх.

А я подвинула кресло к шторам и, взобравшись на него, принялась сдёргивать тяжёлую пыльную ткань с крючков.

Когда девицы, зевая и потягиваясь, собрались в салоне, у моих ног уже валялись повергнутые шторы. Увидев это, Пелагея сладенько пропела:

— Ах, мадам не одобрит!

— Мадам уехала на курорт, — резко оборвала её я. — Теперь я тут командую. Кому не понятно — выход вон там.

И махнула рукой за спину. Девицы молчали, переглядываясь. Вперёд вырвалась Авдотья. На её личике светились разные эмоции, но главная — готовность умереть за меня. Дочь уездного полицмейстера упала на колени, заломила руки и возрыдала:

— Матушка, мадам, век не забуду вашу доброту! Поминать вас в молитвах Богине стану каждый день! За ваше участие, за паспорт, что мне господин полицейский выписали!

— Встань, пожалуйста, — попросила я её, начиная нервничать. Что-то они тут все малахольные какие-то… Авдотья встала, скромно закуталась в платок и отступила за спину Настасье. А та спросила робко:

— Мадам желает чего-нибудь? Я мигом принесла бы…

Я желала. Желала, чтобы они все принялись за работу по обновлению заведения, но до этого надо сперва объяснить им, чего я хочу.

— Девушки, — начала я. — С сегодняшнего дня ваша жизнь изменится. Больше никаких мужчин! То есть…

Я осеклась, увидев недоумённые лица, поправилась:

— Нет, мужчины будут, но спать с ними не надо будет. Более того, в заведении это будет строго запрещено.

— А как же мы… — растерянно пробормотала Аглая. — Нет, но как?

— Милая моя, только не говори мне, что ты умеешь работать только своим нижним местом! — разозлилась я, хотя и предвидела такой поворот. Девушка зарделась, но быстро взяла себя в руки. Ответила слегка грубовато:

— Вы, мадам, сами бы для себя решили, чего хотите.

— А я решила.

Пнула портьеры на полу и продолжила твёрдо:

— Я хочу сделать из заведения музыкальный салон.

— Эт мы чо, петь и играть будем, а так искать себе содержателей?

Голос Аглаи звучал презрительно, и я поморщилась. Да, она тут заводила. Она диктует девицам, как себя вести. Странно, что мадам Корнелия не взяла её заведовать заведением… Но не взяла. А меня вытащила из моего мира. Значит, я всё сделаю по-своему. И мне нужно заручиться согласием Аглаи, если я хочу, чтобы девицы за мной последовали.

— Аглая, я хочу с тобой поговорить наедине, — сказала, дав понять, что возражений не потерплю. — А вы, все остальные, займитесь уборкой. Я хочу видеть этот салон чище больничной палаты!

И, сделав знак Аглае, направилась в кабинетец.

Как только мы остались с ней наедине, Аглая села в кресло у стены, положив ногу на ногу и стянув концы шали на груди. Эта поза называлась максимальным закрытием. Девушка была готова сопротивляться до конца и не принимать мои идеи. Надо преломить. Надо убедить. Она должна стать моей союзницей.

А для этого необходимо показать ей перспективы.

Ведь мы все хотим для себя чего-то большего и лучшего, чем имеем сейчас, не так ли? Если уходить от старого мужа — то к новому, лучшему. Если менять работу — то престижнее и зарплату повыше. Если сутенёра искать другого — то чтоб бил поменьше и не отбирал много денег… А что надо девушкам на самом дне социального мира?

— Аглая, ты видела, что Авдотья получила паспорт?

Та кивнула. Я прищурилась:

— Не хочешь ли и ты получить паспорт вместо жёлтого билета?

Она посмотрела на меня с недоверием:

— А вы могёте, мадам?

— Мадам могёт, — фыркнула и поправилась: — Да, я могу. Более того, я сделаю вам всем паспорта. Аглая, я сделаю из вас приличных девушек и всё за мой счёт!

Тут уж рассмеялась она. Грудным смехом, невесёлым, но отчего-то настолько задорным, что я невольно залюбовалась ею. Что-то в ней есть такое, непонятное, что притягивает взгляд и заставляет смотреть, смотреть…

— Что не так?

— Вот гляжу я на вас, мадам, и в толк взять не могу, — она повела плечами и стянула концы своей любимой шали на груди. — Вам зачем это?

Я шумно выдохнула. Как это объяснить? Зачем, зачем… Надо!

— Понимаешь, это для меня как будто искупление грехов, — сказала и настороженно глянула на Аглаю. Она скривилась — незаметно, на миг, но я заметила. Ответила мне:

— Хотите за наш счёт искупить свои грехи? А примет ли Богиня такое искупление?

— Я надеюсь, — вздохнула. — Ладно, не будем о высоком. Музыкальный салон. Тебе это о чём-нибудь говорит?

— Петь, плясать, что ещё?

— Петь, играть на инструментах и показывать спектакли, — терпеливо объяснила я. Аглая не впечатлилась:

— А ежели мы не умеем?

— Вот тут мне будет нужна твоя помощь. Хочу пригласить людей, которые вас обучат манерам и пению, может быть даже актёрскому мастерству! Но совершенно не знаю, где их искать.

Она отмахнулась с таким видом, будто на каждой улице стояло по пять учителей танцев и ждало, когда я их приглашу. Что ж, пусть займётся этим, одной проблемой меньше. Я встала и взяла из шкафа несколько папок, положила их на стол и шлёпнула по ним ладонью:

— Ты должна мне помочь разобраться с ценами и поставщиками. Потом, когда девицы закончат с уборкой, позавтракаем. Я привезла пирожные.

Сказать, что Аглая удивилась, значит, ничего не сказать. Она вытаращила на меня свои красивые чёрные глазищи и даже рот раскрыла. Стоп, это пирожные произвели на неё такое впечатление или поставщики? Я покачала головой, указала девушке на стул:

— Садись, будем выписывать имена и адреса. Я люблю, чтобы всё было под рукой.

Подсунула ей бумагу и перо в чернильнице, но Аглая смутилась:

— Не умею я, мадам. Не обучена грамоте.

— Ох ты ж… — вздохнула я. — А кто умеет?

— Аннушка.

— Аннушка у нас теперь будет и швец, и жнец, и на бумаге писец, — съязвила, а потом махнула рукой: — Ладно, зови Аннушку, а сама иди помогай. И не забудь всех настроить на правильный лад, договорились?

— На правильный — это чтоб не рыпались? — фыркнула иронично Аглая, но послушно вернулась в салон. Через пару секунд появилась невесомая аристократка Аннушка. Она присела в очень элегантном реверансе и своим обычным бесцветным голосом спросила:

— Звали, мадам?

— Звали, — откликнулась я. — Садись, будешь записывать.

Безропотная и безответная Аннушка присела на стул, каким-то очень изящным жестом откинув вбок край платья, и мне в голову пришла ещё одна бредовая идея. Я прищурилась, медленно открывая первую папку, и спросила:

— Анна, ты ведь обучена хорошим манерам, не так ли?

— Да, мадам.

— Не возьмёшься ли за своих коллег?

— За кого, мадам?

— За девушек. Нужно поднатаскать их, чтобы стали настоящими дамами!

Она подняла на меня свои серые очи, и я только сейчас заметила, как искусно они подведены тёмным. Аннушка не мазалась, как остальные девицы, она красилась в стиле «нюд». Вроде бы никакой косметики на лице нет, но это только видимость. Во взгляде Анны впервые за два дня скользнуло удивление, но сразу же исчезло, и девушка стала снова безразличной ко всему. Она сказала задумчиво:

— Я не смогу научить их многому. Да и зачем, мадам?

— Мне нужно, чтобы они держались прямо, умели есть с ножом и вилкой, а также знали, к кому как обращаться. Я намерена принимать здесь не только средний класс, но и знатных людей.

Глянула на Анну и подняла палец вверх:

— Не обязательно мужчин!

И без того бледная девушка побелела ещё сильнее и выдохнула с присвистом. Потом сказала:

— Если так, мадам, то я вынуждена буду оставить заведение.

Я обошла стол, приблизилась к ней вплотную и спросила тихо:

— Отчего же? Ты можешь всё мне рассказать.

— Не спрашивайте, мадам, я не отвечу, — дрожащим голосом проблеяла она, и я поняла, что ничего не добьюсь от милой и тихой Аннушки, даже если начну резать её на кусочки. Что ж, членовредительство в мои планы не входит, поэтому отстану от девушки. Придвинула к ней чернильницу и сказала холодно:

— Давай, я буду диктовать, а ты пиши.

В следующие полчаса мы с ней составили внушительный список торговцев. Там был и господин Шпак — галантерейщик, и господин Данилов — пивовар, и господин Земельман — винщик, и ещё по мелочи человек десять. Я нашла обойщика и модистку, а между делом узнала, что мсье Белласти, учитель танцев в местном пансионе для девочек, может давать уроки танцев. А когда мы закончили, в кабинетец сунулся Данилка и вякнул:

— Там дядька пришёл какой-то! Мадам спрашивает!

Что ещё за дядька, интересно? Может, Порфирий? Или опять полиция собралась мне досаждать? О-о-о, а если это Городищев?!