Глава 2. Осматриваюсь

Лесси принесла в спальню бадью воды, от которой поднимался пар. К ней прилагались мешочки, простые холщовые мешочки, от которых пахло травами. Лесси положила их на столик перед кроватью, и я схватилась за один из них. Мята! В мешочке сушёная мята. Вдохнула, закрыла глаза. Боже, как дома…

— Барыня соизволят снять своё платье, или позволят это сделать мне?

— Чего?

Я обернулась к девушке. Та стояла передо мной с губкой в руках — большие глазки, добрая улыбка. Милая, няшная, но умываться я привыкла сама. Поправилась:

— Я соизволю. А ты… Сходи принеси чай, который в кабинете.

— Быть может, барыня прикажут заварить новый чай? Тот уже остыл.

— Остыл, так кипяточка добавь. Давай свою мочалку. Иди.

На лице Лесси отразилась вся гамма чувств — от недоверия до ужаса. Как это добавить кипяточка? Этот вопрос не был озвучен, я чётко услышала его по выражению бровей и губ. Сказала с нажимом:

— Иди, Лесси, принеси чай, который ты сервировала в кабинете.

Служанка приняла абсолютно оскорблённый вид и, аккуратно положив губку возле бадьи, вышла из комнаты, не забыв присесть на прощание.

Мать моя женщина, какой Версаль!

Выдохнув шумно, как утюг на функции отпариватель, я стащила через голову своё минималистическое платьишко и взялась за мокрую губку. Она приятно пахла мятой, и я с удовольствием обтёрлась где смогла. Трусики тоже сбросила и осталась голышом. Глянула на платье — оно было очень старомодное. Я такое не надену. Точно-точно, никогда в жизни. А что есть ещё?

В шкафу, который вонял нафталином, было пусто. Неужели мадам Корнелия мне купила только одно платьишко? Вот это, желто-коричневое, с оборочками, с длинным рукавом? Пока Лесси несла чай, я обыскала всю комнату. Больше никакой одежды не было. Только одно платье.

Плохо.

Но выполнимо.

Я прикинула платье на себя, глянула в зеркало. А ничего такое, возможно даже мне пойдёт. Если рукава убрать, а застёжку эту горловую расстегнуть…

Процесс одевания в платье оказался непростым. Я никак не могла всучиться в него. Просто совсем не налезало в талии! Я и так, и сяк, но напялить на себя это кукольное платье не смогла. И, когда Лесси вошла в комнату, сказала:

— Оно слишком маленькое!

— Барыня, — вздохнула служанка. — Вы забыли надеть корсет.

— Что? Нет, только не это! Корсет… Лесси, а если без него?

— Барыня не смогут втиснуть талию в платье, сделанное для сорока сантиметров!

— Барыня не хочет себя ограничивать в сорок сантиметров!

— У барыни нет выбора.

Её улыбочка сказала мне, что фиг я выйду из дома без платья, а в платье — фиг я выйду без корсета. Один ноль в пользу служанки. Три ноль в пользу корсета! Я скривилась, но выдохнула:

— Ладно, давай корсет.

В следующие двадцать минут мы усиленно пытались втиснуть мои худенькие телеса в сорок сантиметров корсета. Я орала, выдыхала, задерживала дыхание, ругалась матом. Но в конце концов всё получилось. Правда, у меня сложилось ощущение, что я больше никогда не смогу ни вдохнуть, ни съесть кусочек. Зато талия стала действительно тоненькой!

— Лесси… Я смогу… дышать? — спросила безнадежно. Служанка окинула мою фигуру довольным взглядом и огладила руками передник:

— Барыня очень красивая с тонкой талией.

— Можешь вылить чай в унитаз, — сказала я мстительно. — Мне некуда его пить.

— Как барыня прикажут, — присела в книксене Лесси. Я попыталась вздохнуть, но не смогла. Я вообще не могла дышать, но организм требовал, поэтому, пробуя размеры корсета, вдохнула, выдохнула. Потом ещё. И ещё. В принципе, жить можно, хоть и сложно. Зато ничего лишнего не съем и не потолстею.

— Ладно, теперь платье, — сказала обречённо. Лесси тут же схватила произведение местной «от кутюр» цвета детской неожиданности и представила передо мной в раскрытом виде. Стараясь не двигаться больше, чем необходимо, я вступила ногами в юбку и подняла голову, пока Лесси натягивала её на бёдра, потом рукава на руки, потом застёгивала вдоль спины длинный ряд бесконечных пуговок, обтянутых той же тканью. Я ещё подумала: боже, это же так неудобно! Самой ни снять, ни надеть!

Лесси отряхнула, поправила, разгладила и отступила:

— Вам так идёт, барыня! Горчичный цвет всё-таки очень благородный.

— Ужасно, да, — я долго разглядывала себя в тусклое зеркало, стоявшее на трёх ножках в углу спальни, потом сказала: — Хорошо, теперь я хочу посмотреть на… заведение.

— Барыне необходимо причесаться, — деликатно заметила девочка.

— Ну дай расчёску, — я пожала плечами, чувствуя, как давит на рёбра корсет.

— Если барыня позволят, я уложу волосы.

— Мне что, и чепчик нацепить, как у тебя? — фыркнула почти безнадёжно. Да, удружила старая мадам! Корсет, причёска… Это полный абзац.

— Что вы, чепец надевают, только отходя ко сну, барыня, — покладисто сообщила Лесси.

— Чтоб я сдохла, если надену чепец, отходя ко сну, — сказала я, будто пообещала. — Причёсывай давай, я вообще уже нифига не понимаю, что делать.

Через каких-нибудь полчаса я стала обладательницей шикарной причёски из собранных наверх и уложенных при помощи миллиона шпилек волос. Нет, конечно, я преувеличиваю, не миллион их было, но что не меньше тысячи — это точно. Голова лишилась привычной лёгкости, а я ощутила себя настоящей дамой. С ума сойти, и всего-то надо корсет и причёску, чтобы из ночной бабочки превратиться в мадам.

Надеюсь, в кофейне меня не вычислят.

— Что теперь, Лесси? — спросила я у служанки, когда та закончила возиться с волосами. Девушка присела на согнутых ногах и сказала милым тоном:

— Если барыня желают отправиться в «Пакотилью», я велю кучеру подогнать коляску к парадному входу.

— Боже ж ты мой, — пробормотала я. — Ну, вели. А я пока прогуляюсь по дому, посмотрю, что тут у вас где.

Она явно хотела что-то сказать, но передумала, только изобразила книксен и вышла.

А я вдруг вспомнила о своей сумочке. Надо куда-то её спрятать. Там мой паспорт, мои деньги, моё всё. Огляделась. В спальне, конечно, много мест, но надо найти такое, чтобы уж точно никто не догадался заглянуть. Точно, надо найти место, где много пыли. Значит, даже Лесси туда не лазит. А где у нас самые труднодоступные места?

На шкафу было чисто. За зеркалом не нашлось даже паутины. Под кроватью можно было есть с пола. Чёрт, вот же чистоплотная девка! Зря её ругала мадам Корнелия. Но это не решает моей проблемы.

В конце концов, я засунула сумочку под матрас — далеко на середину кровати. И, успокоенная, вышла из спальни, спустилась по лестнице на первый этаж. Так, тут у нас кабинет, это я помню. Тут у нас гостиная. А что тут?

Открыв дверь между этими двумя, я вошла в кокетливо обставленную комнату. Тут были картины, голые статуи, всё, как в старинных кино. Парчовые диванчики. Креслица. Камин с широкой полкой. На полке стояли портреты молодой женщины в корсете. Да-да, не в платье, а в корсете с оголёнными плечами. И волосы у неё были распущены по плечам. Красивая, очень эффектная женщина… Хозяйка дома? Присмотревшись, я угадала черты мадам Корнелии и хмыкнула. А она была ничего в юности! Почти модель! Были бы тут фотографы — с руками бы оторвали для съёмок! Конечно, образ милой старушки с седыми буклями никак не вязался с образом этой роковой красотки, но кто их нас не грешил в юности? Усмехнувшись, сказала сама себе: не мне бросать камень. А салончик симпатичный. Видимо, для приёма гостей.

Закрыв дверь, я прошла дальше по коридору, миновав гостиную. Свернула в узкий проход, где даже потолок стал ниже, спустилась по каменным ступеням на полметра и вдруг попала на кухню. О том, что это именно кухня, я поняла по огромной русской печи, занимавшей почти половину всего пространства. Она была откровенно закопчённой и выглядела, как плохо отмытая базарная баба.

Печь заговорила со мной низким, сиплым, но приятным женским голосом:

— Куда это вы, барыня? Леську б послали, я б всё сделала!

— Да я так просто, уважаемая печь, я ничего не хочу, — растерянно пробормотала.

Печь разродилась круглой, как большой, распаренный колобок из перестоявшего теста, тёткой. Та заклокотала, прикрывая пухлой ладошкой рот, и я поняла — смеётся. Обиженно вздёрнула нос и добавила:

— Посмотреть хотела, что сегодня на ужин. А вы кто? Повариха?

— Кухарка я, барыня, а звать меня Акулина, — и баба поклонилась в пояс, заставив меня удивлённо вскинуть брови. Как у неё получается сгибаться пополам? А вот получается же… Бадьи тяжёлые таскает, наверное, вон какая корзина с… что это там? Свекла? Блёклая какая-то…

— Очень приятно, Акулина, так что у нас на ужин?

Кухарка даже отступила на два шага. Мне показалось, что она испугалась. Крестным знамением себя осенила, меленько, не так, как наши звёзды в церкви, не широко и размашисто. Я пожала плечами. Акулина махнула рукой:

— Простите, барыня, я и забыла… Говорила барыня, что приведёт кого-то оттуда… А я и забыла.

— Откуда оттуда?

— Ну, нам знать не положено, — кухарка взяла нож, свёклину, принялась скрести, не глядя на меня. — Мы люди маленькие, наше дело вона: готовка. Парную свеколку сготовлю вам, барыня, да с куропаткой томлёной. Идите уж, идите с кухни, а то одежда вон пропахнет дымом, Леська потом замахается проветривать!

— Иду я, иду, — сказала с неожиданной обидой. — Ухожу.

— Барыня! — позвал меня тонкий голосок Лесси из коридора. — Барыня, где вы? Кучер уже подогнал коляску!

— Иду. Я уже пришла, — сообщила я служанке, поднимаясь по ступенькам обратно. — Спасибо.

— Шляпку, барыня, — с лёгкой укоризной она подала мне соломенное нечто с завязками. Я запротестовала:

— Нет, это не моё. Я такое не ношу!

— Негоже барыне с непокрытой головой по улице раскатывать, — уже твёрже сказала девушка и, встав на цыпочки, нахлобучила шляпку мне на причёску. Я даже пикнуть не успела, как Лесси завязала элегантный бант под подбородком. Боже, кошмар какой-то! Придётся спрятаться в карете и не отсвечивать!

Но только я собралась вырваться из цепких лапок служанки, как она снова меня огорошила:

— Перчатки, барыня!

— Р-р-ры, — вырвалось у меня, и Лесси странно глянула, но решила не обращать внимания и подала мне пару тонких замшевых бежевых перчаток, вышитых по тыльной стороне нежными цветочками почти такого же оттенка, как и моё платье. Натянула и перчатки. Посмотрела на Лесси, поджав губы:

— Ещё что-нибудь? Трость? Сапоги? Сумку?

— А, да! Барыня в точности правы! Ридикюльчик!

Она метнулась в гостиную и принесла мне кожаную сумочку в форме сердца с петелькой наверху. Протянула с книксеном, я продела запястье в петельку и вздохнула:

— Как же тут всё сложно…

Лесси проворно открыла входную дверь, и я шагнула наружу, в новый незнакомый мир.

Он пах вишнями и свежестью прохладного ветерка. Облака на небе спешили, догоняя друг друга, отчего солнце мигало, то скрываясь за ними, то светя холодно. Я поёжилась, но платье неожиданно отлично грело. Шерстяное, что ли?

За дверью оказался маленький садик, усыпанный опадающими розовыми лепестками. Трава была ещё жухлой, зимней, скованной в тисках крохотных оградок, которые тянулись вдоль песчаной дорожки до самой ограды — кованной, монументальной, с калиткой, с впечатанными между прутьев фигурками птиц и цветов. Кучер — здоровый бородатый мужик в тёмной ливрее и высоком, с широкой тульей цилиндре — почтительно согнулся, распахнув калитку, и ждал, пока я дойду до коляски, запряжённой красивой, серой в яблоки лошадкой.

— Добрый день, — сказала я кучеру. — Как вас зовут? Меня Татьяна.

— Доброго денёчка барыне, — удивлённо прогудел мужик. — Порфирий я, ваше благородие.

— Очень приятно, отвезите меня, пожалуйста, в заведение. «Пакотилья», да?

Он протянул мне руку, и я догадалась опереться на неё, чтобы забраться в коляску. До этого момента мне казалось, что самое ненадёжное средство передвижения — это коляска старого советского мотоцикла. Теперь коляска с лошадью стала первым номером в моём рейтинге кошмарной «техники». Лошадь постоянно двигалась, перебирая ногами, а я возблагодарила небеса, кармические силы и личную удачу за то, что мне не предложили сесть верхом!

— Н-но! Пошла, родимая! — прикрикнул на лошадь Порфирий, и коляска тронулась. Впрочем, это оказалось даже забавно. Цок-цок копыта по булыжникам мостовой, скрип-скрип большие колёса без резины, а я ухватилась рукой за подлокотник, разглядывая город.

Дома все были маленькие, самые высокие — в два этажа. Палисадники и деревянные заборчики с крашеными в белый штакетинами придавали домикам кукольный вид. Вишни цвели так густо, что все ветки были облеплены розовым снегом. Обожаю вишнёвый компот… А в этом году его будет много! Надо Акулине сказать, что я люблю вишню…

Но дома и деревья практически сразу ушли на второй план. Я жадно разглядывала людей, ходивших по деревянным настилам, заменявшим в этом городке тротуары. Кстати, надо спросить, куда приволокла меня мадам Корнелия.

— Порфирий! А где мы? — крикнула кучеру. Он в полуобороте бросил:

— Так на Главной улице, барыня! К церкви едем, а там направо свернём — и в Красную Слободку попадём!

— А город, как город называется?

— Михайлов, — удивлённо прогудел Порфирий. — Михайловской губернии!

— Спасибо, — коротко ответила я.

Про Михайловскую губернию никогда ничего не слышала. Значит, и правда какой-то чужой мир…

— Вот и церковь, — кучер махнул рукой вперёд и крупно, размашисто перекрестился. Я заметила, что все, кто входил на небольшую площадь перед церковью, повторяли его жест. Перекрестилась сама на всякий случай, глянув на золочёные купола. Не стоит выделяться. Мадам Корнелия ничего мне не сказала об этом мире.

— А тут ещё трошки — и уж в «Пакотилье» будем!

— Отлично, — пробормотала я. — А то меня, кажется, укачивает…

И правда, снова замутило в желудке. Поэтому я очень обрадовалась, когда коляска остановилась перед домом с высоким крыльцом и вывеской, обрамлённой фигурными фонариками на кованых ручках. «Пакотилья» было написано курчавыми буквами. Я оглядела фасад. Два этажа, узкие оконца, плотно задёрнутые тёмными шторами, трещина слева от крыльца. Эх, это нехорошо! Здание может рухнуть. Надо бы спросить у знающих людей.

Порфирий соскочил с козел и подал мне руку:

— Пожалуйте, барыня.

— А вы возвращаетесь домой?

— Что вы, барыня! Как всегда, туточки поставлю кобылку да буду вас ждать.

Я кивнула:

— Хорошо. Только я не знаю, сколько времени пробуду в заведении. Возможно, до вечера.

— Так моё дело маленькое — привезти, увезти.

Я снова глянула на фасад. Ладно, стоять и смотреть можно бесконечно, надо идти.

Поднялась по ступенькам, взялась за ручку и толкнула дверь. Она не поддалась. Тогда я потянула. Дверь отворилась, явив мне тяжёлые бархатные портьеры пыльного бордового цвета. Звякнул колокольчик. Я отодвинула портьеру, вошла, пригнув голову. В нос ударили запахи холодного пепла, алкоголя и цветов. Фыркнув, я сделала несколько шагов по прихожей, стены которой были оклеены пошлыми сиреневыми обоями с золотистыми фризами по верху и по низу. Здесь стояли кокетливые, словно кукольные диванчики в тон обоям и крохотные столики, а на столиках вазы с сухими цветами. Ага, заменить надо…

Я прошла в дверь и застыла на пороге большой комнаты. Заменить? Пожалуй, в этом заведении нужно заменить всё.

В декоре из плюша, бархата и перьев на роскошных диванчиках сидели девушки. По меркам моего времени и мира — старомодно одетые в корсеты и коротенькие юбки, из-под которых торчали полосатые или розовые чулочки на подвязочках. По меркам этого времени и мира — неприлично полуголые!

Кофейня?

Чёрта с два.

Какая же я была дура, когда подписалась на этот дурацкий договор!

— Ой, откуда к нам такую приличную барышню замело?

Одна из девиц, повыше и поплотнее остальных, черноволосая, с правильными, но грубоватыми чертами лица, стянула на голых плечах шаль с длинной бахромой и прошлась по комнате за спинкой диванчика. Остальные захмыкали, возвращаясь к своим занятиям. Одна раскладывала пасьянс, другая штопала чулок, ещё две просто сидели, развалившись на диванчике, покручивая на пальце локон распущенных волос.

— А что, к вам и зайти нельзя? — спросила я с привычным вызовом. — Или за вход платить надо?

— Барышня, да вы никак дверкой ошиблись!

Откуда-то, как чёрт из табакерки, выскочил неприятного вида хлыщ — худощавый, прилизанный, с пижонскими тонкими усиками. Согнувшись в поклоне, рукой указал на выход:

— Прошу, пожалуйте за мной, я вас провожу!

— Э, спокойно. Я новая хозяйка э-э-э заведения!

Реакция за моими словами последовала, в принципе правильная. Девицы переглянулись между собой, потом уставились на меня, оглядывая платье и шляпку. А хлыщ преобразился — разогнулся, улыбнулся понимающе и протянул мне руку:

— Мадам, какая радость! Прошу вас, пожалуйте в кабинетец, я сервирую бокальчик, введу вас в дело…

— Потом, — руки я ему не подала, настолько тип был неприятным. — Итак, у вас тут…

Я оглядела девушек, подняла брови, поправилась:

— У нас тут бордель.

— Что вы, что вы, исключительно увеселительное заведение для мужского досуга, — снова залебезил хлыщ. Он подтолкнул девушку в шали поближе ко мне, но сделал это шлепком пониже спины. Девушка ничего не сказала, но бросила на мужчину такой взгляд, что мне сразу всё стало понятно. Однако всё же уточнила:

— А вы чем здесь занимаетесь?

— Служу, мадам, сервирую, распределяю девиц по гостям, — снова склонился он и украдкой посмотрел на одну из них — самую юную и самую пока ещё свежую. В глазах его словно разлили масло — так они блестели.

Сколько я перевидала подобных взглядов…

Недаром сразу решила, что тип мне неприятен. Со вздохом спросила:

— Имя?

— Ксенофонт, мадам.

— Отлично, ты уволен.