Пролог

Год 764 со дня основания Морнийской империи,

4 день суйриного онбира месяца Холодных дождей.

Брыгень приготовился заранее — натянул безрукавную власяницу под атласную тунику, зажал в кулаке монету с остро заточенной кромкой, завязал на талии пояс с металлическими шипами вовнутрь — и всё равно проиграл. Стоило тану Анлетти войти в убогую каморку придорожной гостиницы, где он остановился на ночлег, как всё пропало…

Магия чужого очарования, не встретив сопротивления, сладким ядом просочилась прямо в душу.

Очертания комнаты преобразились, и Брыгень вдруг оказался в родительском доме, где не был почти тридцать лет, с тех самых пор, как новобранцем ушёл в армию. Запахло травами, которые матушка сушила, собрав на нитку и подвесив под потолок, пылью лоскутных половиков, тестом, сидящим в печке, и смоляным сосновым срубом.

Запахло домом.

Брыгень — сорокапятилетний уже мужчина, командующий третьей зенифской армией — словно опять превратился в безбородого мальчишку: раззявил рот и вылупился во все глаза на мужчину, чьи очертания плыли и дрожали от навернувшихся слёз, но не узнать которого было невозможно.

Перед ним стоял отец.

Такой знакомый и родной! Ни разу не постаревший!

В той самой, пропахшей дымом костра и куревом, телогрейке и высоких сапогах. С залихватски заломанным беретом набок, хитрым прищуром глаз и лукавой улыбкой в густые с рыжиной усы.

— Папаня!

Брыгень с криком бросился к мужчине, обнял его крепко-накрепко и расцеловал в щёки. Встряхнул радостно за плечи, снова поцеловал и… обжёгся о холодный и изучающий взгляд своего господина, которому служил верой и правдой последние двенадцать лет.

— Очухался? — ворчливо спросил тан Анлетти, сбрасывая его руки со своих плеч.

— П-простите меня, мой тан. — Брыгень бухнулся на оба колена и повинно опустил голову. — Пока не поцеловал вас, не полегчало. В-ваша с-сила…

— Выросла. Я знаю.

Тан Анлетти брезгливо осмотрел убогую каморку, подтянул ногой единственный табурет и уселся на него.

— Что там с мальчишкой? Убит?

Брыгень отрицательно мотнул головой.

— И вот за этим ты проскакал тысячу миль? Чтобы сказать мне, что мальчишка — живой?! Сений*, вы расстраиваете меня…

Обращение по должности отозвалось в теле жгучей болью, будто кто хлыстом по спине прошелся. Брыгень лишь крепче стиснул зубы, вытащил из сумки льняную тряпицу и развернул её перед господином.

На грубой ткани сияли и переливались оттенками синего крупные топазы.

— Заряженные? — тан Анлетти ошеломлённо моргнул. — Но откуда?!

— Когда мы плыли из Уйгарда в Джотис, поднялась буря. Корабль, на котором был молодой император, прошёл через рифы, точно заговорённый — ни единой течи, ни царапины. Другим кораблям повезло меньше. Кто палубы лишился, кто паруса. Мой же корабль вообще пошёл ко дну.

— Ближе к делу. Долго меня рядом ты не вынесешь.

— Когда после бури корабли собрались вместе, молодой император стал настаивать на том, чтобы искать выживших, и сильно повздорил из-за этого с таном Тувалором.

— Хочешь сказать… — Тан Анлетти подался ближе и взял один из топазов в руку. — Они заряжены его силой? Все два… хм… Сколько их тут?

— Тридцать один. Тридцать один камень, заряженный силой — и отчего? Оттого что мальчишка подавил в себе гнев, рассеяв лишние эмоции в воздух.

— В воздух… — повторил за ним тан Анлетти и, закрыв левый глаз, стал рассматривать хитросплетение сияющих голубых нитей, запертых в камне. — А Фариан что? В чём сплоховал?

— Ни в чём. Его бросок во время танца на коронации был идеален. Но… кхем… мм…

— Но-о? — протянул тан Анлетти, переведя на него испытующий взгляд.

— Император успел раньше. Он отбил летящий меч подносом для еды.

— Он, что, не пил вина?

— Напротив, пил и весьма охотно.

— Сколько?

— Четыре полные чаши выпил. Я подкупил слугу. Он подливал вино при малейшей возможности.

— Что ж, это всё усложняет.

Тан Анлетти бросил топаз к остальным, сложил руки на груди и о чём-то крепко задумался. В свете единственной свечи очертания его фигуры дрогнули, но прежде чем они окончательно поплыли, Брыгень сжал кулак — и чары отступили вместе с кровью, закапавшей на пол.

Сопротивляться действию чужой магии было сложно, но боль завсегда отрезвляла. Хотя иногда хватало и чистого упрямства.

— Мне всегда казалось, что Гардалар силён. Он мог зарядить за раз одиннадцать камней, тогда как я — только восемь. Но тридцать один… и даже до коронации… — Тан Анлетти вздохнул и сурово свёл брови к переносице. — Нет, всё-таки мальчишку придётся убить. Он может стать для меня опасным.

— Но как же… — Он не верил собственным ушам. — Ведь вы же… Ваша сила — это не дар, это проклятье! Вы её не контролируете, и люди гибнут. Молодой император мог бы вам помочь… — Каждое слово под колючим взглядом господина застревало в гортани, но Брыгень старался, как мог, чтобы договорить. — Но не как свой отец. Не сдерживая вашу силу. Если он так силён, то, мой тан… Вдруг он сможет вас спасти?

— Скажи, я похож на дурака?

Тан Анлетти посмотрел ему прямо в глаза, и этот взгляд словно вытянул из тела всё тепло. Брыгень почувствовал себя слабым и ничтожным, абсолютно беспомощным — и едва совладал с желанием удариться лбом о доски пола и запричитать на все лады, вымаливая прощение.

— Н-нет, м-мой т-тан.

— Тридцать один камень против восьми — это не трёхкратное преимущество, нет, это совершенно другой, недосягаемый для меня уровень. Мне с ним не тягаться. Когда мальчишка осознает свою силу, когда научится с ней обращаться — он не станет меня спасать. Он раздавит меня, как я этого таракана. — Под сапогом тана Анлетти хрустнуло, он отодвинул ногу, и Брыгень разглядел на досках пола тёмное пятно. — Поэтому я не могу ждать, когда мальчишка вырастет. Я должен убить его первым. Убить — и жениться на Маджайре. Тогда, став императором, я смогу перераспределять силу сам. И это будет спасением.

— Я молчал раньше, потому что думал: избавиться от молодого императора — единственно верное решение. Я видел, как вас гнетёт мысль об убийстве сына единственного друга, но ситуация тогда казалось безвыходной. Либо вы, либо вас. — Брыгень поднялся с колен и навис над господином всей громадой своего роста. — Но сейчас я молчать не стану. Погибший император, мир его праху, не простит вам такого предательства. Вы себе не простите. Поэтому остановитесь, пока не поздно. Истово вас прошу! — Он ударил себя кулаком в грудь.

— Замолкни!

На лицо тана Анлетти набежала тень. Он весь скрючился на неудобном табурете: заложил ногу на ногу, упёрся в колено локтём и подпер рукою лоб, закрываясь ладонью от скудного света.

Сейчас никто не признал бы в этом прозябшем до костей, уставшем путнике, чей плащ и штаны были забрызганы грязью до самого пояса, семнадцатого Тёмного тана, властителя Зенифы, правую руку погибшего императора и прочая, прочая — регалиям и титулам не было числа.

Но собственная сила — дар подчинять сердца и умы людей, вызывая в них безотчётную любовь и желание следовать любому капризу, — обрекала его на постоянное одиночество. Тан Анлетти путешествовал ночью, прячась от других, и все встречи назначал тайно.

Словно был преступник какой или бездомный бродяга.

Возможно, всё сложилось бы иначе, поживи тан Фиалон подольше, научи он своего сына управлять силой, которая ему досталась в наследство вместе с проклятой кровью Зифы. Или будь господину плевать, что станет со всеми этими людьми. Не страдай он так сильно, видя, какую причиняет боль одним своим присутствием.

— После смерти Гардалара я много о чём думал, — произнёс тан Анлетти тихо, убирая от лица руку. — Семнадцать лет он забирал себе мою силу. Семнадцать лет позволял жить жизнью обычного человека. Семнадцать лет был рядом, а теперь его нет… Его нет, а мне уже тридцать два, и управлять силой я так и не научился… Вот она и льётся из меня, как из прохудившегося ведра, отравляя всё вокруг.

— К чему вы клоните, мой тан?

— К тому, старина, что мне не нужен его сын. Я не хочу менять одну заплатку на другую.

Тан Анлетти встал, положил руки ему на плечи и несильно их сжал. От резкого движения единственная свеча мигнула и погасла. По комнате разлилась темнота, и всё, что Брыгень теперь видел — это блестящие глаза своего господина.

Их тягучий взгляд завораживал.

— Только императору даётся право забирать силу любого, кто носит на шее треугольник, но также и право поделиться своей силой с другими. А я… я уже не тот, старина. Сколько месяцев прошло с его смерти?

Тан Анлетти не назвал имени, но Брыгень понял, что речь идёт о погибшем императоре Гардаларе.

— Три месяца почти.

— Восемьдесят один день назад он умер, если быть точным — и с тех пор моя сила лишь прибывала. — Пальцы господина сжались у него на плечах, причиняя боль. — Знаешь, сколько я уже покалечил людей? Скольких убил неосторожным замечанием или командой?

Брыгень молчал.

Видел, как золотисто-зелёные глаза напротив наполняются злостью, смешанной с горечью и отчаяньем — и всё равно продолжал молчать.

У него не было слов утешения. Не в этот раз.

— Сотни людей, — произнёс тан Анлетти едва слышно. — Не десятки, уже сотни! И пока я не стану императором, их число будет только расти. Поэтому… — Тихий голос вдруг стал звучать ниже, прокурено и хрипло. — На этот раз сделай всё сам, своими руками. Возвращайся к армии — и убей мальчишку. Но так, чтобы тебя не поймали. Ты мне ещё будешь нужен.

Брыгень стиснул зубы, продолжая бороться с чарами. Знал, что проиграет, но последним усилием воли выгрызал у судьбы эти ускользающие мгновения тишины, надеясь, что тан Анлетти передумает. Он же не хочет убивать императора. Наверняка не хочет! Просто устал… смертельно устал и отчаялся.

— А ты, как всегда, упрям, старина, — произнёс тан Анлетти и сипло кашлянул, словно рассмеявшись в усы. — Убей его. Убей — и мы обойдёмся малой кровью. Чего стоит жизнь одного мальчишки против жизней сотен и тысяч людей, которые так или иначе пострадают? Всего одна… Одна жизнь против тысячи… Так ли высока её цена?

В темноте раздался тяжёлый вздох. Его собственный вздох.

— Я… я всё для тебя сделаю, папа.

Брыгень улыбнулся, широко и искренне, и даже ухом не повёл, когда на пол из разжавшихся пальцев упала окровавленная монета.

* Сений — высшее офицерское звание. В армии сений командует тысячей пеших воинов и сотней людей вспомогательного персонала.

В одной армии, как правило, находится от двух до пяти тысяч воинов. Если звание сения употребляется без приставок "второй", "третий" … "пятый", то обозначает командующего лучшей тысячей солдат или, в отсутствии тана, командующего всей армией.