Глава 4

Год 764 со дня основания Морнийской империи,

10 день адризелева онбира месяца Холодных дождей.

Слуги расставили на столе и сундуках столько свечей, что стало светло, как днём. Хотя для чтения хватило бы и одной. Талиан обвёл недовольным взглядом преобразившуюся палатку и снова уткнулся в книгу.

Понять бы ещё, эта бережливость — его собственная? Или он просто слишком привык к аскетичному образу жизни в доме тана Тувалора.

Рядом сидел Фариан, тянул из кружки, которую всё время перекладывал из руки в руку — такая она была горячая, травяной отвар и молчал. Талиан перелистнул страницу и механически отметил, что это, наверное, первый раз за всё время, когда присутствие раба не напрягает. Раньше ему постоянно приходилось пересиливать себя. Он старательно прятал брезгливость, где-то уговаривал себя не судить Фариана слишком строго или поспешно. Иногда просто загонял мысли так глубоко, как только мог — и всё равно снисходительное отношение прорывалось наружу.

Сколько Талиан ни убеждал себя, всё равно в душе презирал раба за трусость.

А теперь… узнав правду, он его зауважал и где-то даже восхитился.

Метнуть меч в императора на глазах у толпы, притвориться слабым и выжить, смог бы, наверное, лишь один из десяти тысяч. Выдержка должна быть железной. Нельзя ни на мгновение выйти из образа. Хотя…

Был один момент, когда Фариан не играл труса — раб обнял его, захлёбывающегося слезами перед портретом погибшего отца; обнял, несмотря на уткнувшееся в бок остриё меча.

— Как вы это понимаете?

Талиан сморгнул воспоминания.

— Понимаю что?

— Ну… этот язык? — Фариан указал взглядом на книгу. — Я, сколько ни смотрю, а впечатление, будто кто-то безумный перемешал между собой буквы морнийского языка и незнакомые мне символы. А вы читаете так свободно…

Озадаченно почесав за ухом, Талиан ткнул пальцем в место, на котором остановился.

— Это староморнийский. Буквы в нём похожи на ммм… след от острия меча в воздухе. Все линии прямые и отрывистые. Без скруглений и завитушек. На чём бы… А, вот, смотри, буква «д». Похожа на дом с террасой? Вот эти линии — пол на опорах. Две вертикальных чёрточки — стены, а та, что над ними, плоская крыша.

— Это дэ?! Но она же…

— Да, совсем не похожа на ту, что мы выводим пером. Ни кружка, ни хвостика, ни привычных завитушек. Но что ещё интереснее, в староморнийском нет гласных звуков.

— Как нет? — Раб озадаченно моргнул. — Что, вообще?!

— Слово «где» пишется как «гд». Соответственно, «на», «но» и «не» никак друг от друга не отличаются. Приходится угадывать смысл из контекста. Единственное исключение, буква «и», которая используется в качестве присоединительного союза.

— Наверное, вас много лет этому учили… — Фариан вздохнул и так сильно сжал пальцы на кружке, что край с хрустом треснул. — Моих знаний хватает, только чтобы разбирать без ошибок тексты песен и молитв. Но рабу ведь и не нужно большего?..

— Эмн…

Талиан хотел сказать, что если придавать этому факту чрезмерное значение, жизнь превратится в тяжкое бремя, но передумал. Зачем было добивать?

— Я прочёл восемь страниц, из которых почти ничего не понял. Там было что-то про наследование и передачу дара. Много схем, незнакомых знаков и формул. Сейчас читаю про разделение магии на группы. Хочешь послушать?

Фариан благодарно кивнул.

— Существуют три группы сил, разделённых по цвету на малиновый, зелёный и голубой. Малиновая ветка, ещё её называют императорской, даёт власть над тремя стихиями…

— Там так и написано? — Глаза раба горели неподдельным любопытством.

— Не совсем так. Но я… как бы это сказать… — Талиан почесал пальцем бровь. — Скорее пытаюсь передать смысл своими словами, почти перевожу.

— Извините. Просто… вы говорили про отсутствие гласных и я…

— Ничего. Слушай дальше, — и он продолжил рассказывать.

Малиновая ветка или группа — Талиан так и не определился с переводом — делилась на три склонности или способности (в книге их называли «стихии»): на магию воздуха, воды и земли. Общая направленность у них была соответственно атакой, исцелением и укреплением. С последним он до конца не разобрался: то ли магия земля давала защиту, то ли служила для усиления личных качеств. Чтобы прояснить смысл, нужно было читать дальше.

К воздушной стихии имели склонность люди увлекающиеся и пылкие, которые слушали голос сердца чаще, чем собственный разум. Впрочем, эту фразу Талиан озвучивать не стал. Магия воздуха практически не требовала никаких дополнительных приготовлений, привязки ко времени года и «ингредиентов». С последним словом он поначалу не разобрался, но из контекста предположил, что речь шла о топазах и, возможно, о других драгоценных камнях.

Все заклинания действовали мгновенно, отнимали много сил и наносили катастрофические разрушения. В сносках был перечень: «Ураган», «Молния», «Пожар» — и это только те слова, которые показались знакомыми. Что могло значить «ТЛПРТ» или «ВКМ», он так и не понял.

Другое дело — вода.

К ней имели склонность люди по натуре мягкие и уравновешенные, дружащие и с сердцем, и с головой. Магия воды требовала от них терпения и умения сохранять концентрацию в течение длительного времени. Ну и заклинания были под стать этому «Восстановление сил», «Притяжение стихии», «Иссушение».

— Кстати, да. — Раб вдруг улыбнулся. — У покойного императора было развлечение, которое буквально сводило садовников с ума. Он по своему желанию изменял направление ручьёв и рек. Мог заставить исчезнуть со своего привычного места целое озеро.

— А исцелять?

— И исцелять. — Фариан вытянул вперёд руки и погладил самого себя кончиками пальцев по внешней стороне ладони. — Он… как бы… Он словно кровь внутри тебя заставлял течь иначе. Она слушалась его, и царапины заживали на глазах.

— Так, землю пропустим. — Талиан долистал до описаний голубой ветви. — Хочу скорее узнать, что умеет тан Анлетти.

В этой группе, как и в малиновой, было три направления: магия разума, очарования и ясновидения, — и чем дольше он вчитывался в строки, тем сильнее хмурился. Здесь тоже прослеживалась связь между характером и склонностью к определённому дару. Так, людям холодным и расчётливым доставалась магия разума; ранимым и чувствительным — магия очарования; а тем, кто легкомысленно предавался мечтам — ясновидение.

Но вот заклинания…

Среди магии разума были такие, которые заставляли врагов замирать от страха, корчиться от боли, выболтать ценные сведения или внушали цель-приказ.

— Не это ли сделал тан Анлетти с сением Брыгнем?

— Нет. Магия разума — точно не его, — Фариан отрицательно качнул головой. — Он для этого слишком… добрый.

— Добрый?!

Талиан дёрнулся на месте и чуть не выронил книгу — настолько это прозвучало дико. Тем более из уст раба, который по вине тана Анлетти потерял семью.

— Можете мне не верить.

— Хм… да нет… ты уж объясни! Почему добрый-то?!

Фариан сцепил перед собой пальцы рук и опустил голову. По отстранённому виду сложно было о чём-то судить, но… Неужели ему тяжело говорить о тане Анлетти? Только вот почему?

— Я говорил, что не знаю человека, который был бы похож на вас. Это не совсем так.

— Хочешь сказать…

— Да. — Фариант посмотрел ему в глаза. — Тан Анлетти был спасением для слуг и рабов. Он не терпел, чтобы при нём кого-то били или оскорбляли. Сам этого никогда не делал и другим не давал.

Сказанное словно вытянуло из раба последние силы. Он взялся за кружку, опрокинул в себя остатки отвара и, обжёгшись, закашлялся.

— Тогда очарование? — высказав мысль вслух, Талиан вернулся к книге.

Нэвий описывал тана Анлетти как человека, в котором прекрасно всё: фигура и походка, голос, глаза. Сений Брыгень говорил, что встреча с ним подобна встрече с мечтой. Фариан добавил от себя доброту.

Может, тот и правда очаровывает людей?

Иначе как объяснить, что каждый по-своему, но все восхищаются им? И даже Маджайра…

Сестра вообще влюблена в него по уши.

Впрочем, Талиан скорее поверил бы в магию разума, чем в доброту человека, хладнокровно приказавшего убить детей: младшему брату Фариана было восемь, а сестрёнке — пять лет, когда их нашли мёртвыми.

В книге, как назло, про магию очарования было написано чудовищно мало: упоминался пяток заклинаний в духе «Распознавания чувств», «Привлекательности» и «Облегчения боли», а дальше шло короткое пояснение, что редкие маги с этим даром из-за их природной чувствительности живут больше девятнадцати лет.

Талиан на мгновение задумался. Тану Анлетти вчера должно было исполниться тридцать три года. Что-то тут явно не сходилось.

— Фаворитка для императора, — кашлянув, чтобы привлечь внимание, сказал слуга и отошёл в сторону.

Единственным, что сейчас напоминало девушку из клетки, была её поистине императорская осанка. Но всё остальное…

Полупрозрачный шёлковый хитон, чуть приспущенный с плеч, мягко облегал тонкую фигуру. На шее в свете свечей блестел рыжим широкий рабский ошейник. От него капелькой вниз свисал небольшой нефритовый кулон — под цвет глаз. Малиновую с золотом ленту завязали под грудью так, чтобы одежда упала на пол, если потянуть за её свободный конец, а русые с рыжиной волосы почему-то оставили распущенными.

Талиан поймал себя на том, что неотрывно смотрит на грудь, и моргнул.

Но какая же она была шикарная! Небольшая — такая легко бы уместилась в ладонь — и острая, со смотрящими в стороны сосками, которые отчётливо проступали сквозь невесомую ткань. Не грудь, а словно две дольки лимона, такая же свежая и манящая.

— Это точно та девушка?

— Да, мой император, — отозвался Фариан и добавил, не скрывая ехидства: — Если бы вы подняли взгляд повыше, могли бы убедиться в этом сами.

Щёки словно обожгло огнём. Талиан судорожно схватился за книгу, зачем-то переставил свечку с места на место и почесал лоб.

— Кхем… Ты это… займи её чем-нибудь, пока я буду читать.

— М… уверены? — уточнил раб вставая.

— Да.

Талиан уткнулся носом в книжку и только когда девушка прошла мимо него и улеглась вместе с Фарианом на кровать, сообразил, что держит страницы вверх ногами.

Адризель, спаси и помилуй!

Два месяца с армией на марше — и что?! Первая встреченная девушка приковывает к себе взглядом намертво… И вот он уже рвётся её спасать… И — мало ему было своих проблем на голову! — таки спасает…

Тяжело вздохнув, Талиан уставился в книжку.

Если бы ещё он мог насладиться плодами своих стараний.

Ясновидение — последнее направление в голубой группе — оказалось самым интересным. С его помощью можно было передавать мысли-вестники, видеть события, происходящие на расстоянии сотен и тысяч миль вокруг, создавать иллюзии, становиться невидимым и читать намерения других людей, находясь от них в непосредственной близи.

Если тану Анлетти достался этот дар, миссию по его «спасению» от безумия можно было считать проваленной уже сейчас. С такой способностью тот всегда бы оставался на шаг впереди. Как ни рвись — не обгонишь.

Про зелёную ветку Талиан читал в подавленном состоянии, постоянно возвращаясь мыслями к тану Анлетти, и почти ничего не запомнил. Кажется, магия там делилась на ту, что поддерживала в воинах жизнь и исцеляла раны; на ту, что, наоборот, жизнь отнимала и тянула силу из врагов, как его «Кровопийца», а последним шло вообще что-то малопонятное.

Он так и не смог разобрать название, только несколько заклинаний: «Светоч», «Призыв НВ» и «Ослепление».

Талиан отложил книгу, упёр локти в стол и, запустив пальцы в волосы на затылке, с силой потянул.

Чем больше читал, тем сильнее крепла уверенность: сам он не разберётся. Ни в жизнь!

От всех этих малопонятных знаков, терминов и формул только голова пухла. Лицо горело от усилий вникнуть в смысл, из ушей почти шёл пар, но всё бестолку! Сколько он ни мучил глаза, понимания так и не появлялось.

Как весь этот туманный набор цифр и букв мог помочь ему выстоять против тана Анлетти? Как?!

Ему бы начать с чего-то попроще… С основных понятий… Как применить заклинание и не убить никого при этом, например…

Отчаяние подкатило комом к самому горлу, и в этот момент с кровати донеслось подозрительное шуршание. Талиан обернулся через плечо и потрясённо замер: узкая девичья ладонь настойчиво пробиралась по груди раба вверх. Когда же пальцы, зацепившись за вырез у шеи, стянули рубаху вниз, девушка мягко, словно спрашивая разрешения, коснулась губами предплечья, затем, уже смелее, плеча и наконец шеи.

Фариан собрал волосы на одну сторону и наклонил голову набок, чтобы ей было удобнее, но его лицо оставалось при этом абсолютно бесстрастным. Даже мраморные статуи Величайших на горном перевале выглядели живее. А вот о девушке сказать того же было нельзя…

Румянец на смуглых щеках и приоткрытые губы, мягко вбирающие мочку уха.

Опущенные веки и подрагивающие ресницы.

От одного её вида становилось жарко!

Талиан сглотнул и отвернулся, чувствуя, как шевелится то, чему не стоило сегодня поднимать голову. Пришлось напомнить себе, что эта девушка не для него. Это с рабом она вела себя свободно, а ему в лицо оскорбления выплюнула. Да ещё заставила отдирать монету.

Осознав, что ревнует и злится, он поднёс пальцы к огню свечи, позволив пламени жадно облизнуть кожу, и держал, пока боль не привела в чувство.

К счастью, не все страницы в книге были написаны на староморнийском. Талиан пролистал объёмный список заклинаний каждой группы с подробными описаниями эффектов и необходимых условий для их прочтения, в которые никак не мог вникнуть, и почти в самом конце обнаружил записи от четырёхсот семнадцатого года.

Кто-то, как и он, пытался разобраться в написанном и сумел пойти дальше, составив таблицу. К ней шли пояснения, вчитавшись в которые, Талиан моментально забыл о том, что происходило у него за спиной.

Оказалось, тройственная система правления — с императором во главе и двумя танами, Светлым и Тёмным — появилась отнюдь не случайно. Чтобы замкнуть круг силы и впустить в мир великую магию, нужны были трое магов, по одному от каждого цвета. Первый отвечал за атаку, второй — за защиту, а в обязанности третьего входила поддержка и устранение вреда от пропущенных атак противника. Только… Талиан никак не мог представить, как это выглядело. Против кого они сражались?..

У каждого воинского подразделения была своя, чётко определённая задача: лёгкая пехота завязывала бой, тяжёлая — принимала основной удар на себя, лучники помогали сдерживать противника, а кавалерия вносила сумятицу, атакуя с тыла и флангов.

Что делала магия? Откуда она появилась? Какой служила цели?

Ответов не было.

Правда, кое-что интересное для себя Талиан всё-таки нашёл. Непроизносимый набор букв из зелёной ветки читался как «Нэвистер». Так называли человека, способного видеть и управлять нэвиями. Не только тот, с кем он разговаривал в императорском дворце, были ещё и другие. И записка отца: «Найди нэвия» — на самом деле могла означать встречу с кем угодно.

Или, вот, непонятные значки «НД» и «КЗ», которые Талиан видел у каждого заклинания, обозначали направление движения силы: внутрь или наружу. В первом случае, маг забирал силу у мира, во втором — отдавал миру свою. Поэтому для всех заклинаний с пометкой «КЗ» требовались камни.

Но на этом всё. Перевернув последнюю страницу, Талиан тяжело вздохнул и ссутулился. А из-за спины, будто нарочно, донеслись первые стоны — обрывистые и сиплые, будоражащие воображение…

— Фариан, подойди ко мне, когда закончишь. Ты мне нужен, — произнёс он, не оборачиваясь, и уставился немигающим взглядом на пламя свечи.

Возможно, раб сможет ответить на его вопросы. Хотя бы на часть.

Но время шло, свеча успела растаять на треть, а стоны за спиной стихать и не думали. Поняв, что ещё немного — и он вытащит Фариана из кровати силой, Талиан хлопнул ладонями по столу, встал и вышел из палатки наружу.

Влажный ночной воздух, насыщенный ароматами травы и прелых листьев, слегка остудил его пыл. Дышать стало легче. Талиан прошёлся вокруг палатки, собирая сандалиями выпавшую росу, размял ноги и понял, что готов вернуться.

Или пока ещё нет?

Он посмотрел на свои руки, на тёмное небо без звёзд, на руки, на небо и протяжно выдохнул. Надо было как-то унять в пальцах дрожь. Талиан запрокинул голову, закрыл глаза и сосредоточился на дыхании. Выдох-вдох. Вдох-выдох. Как так получилось, что он стал зависимым?

Хочет этого или нет, он должен полагаться на Фариана. На его знания и опыт. На его суждения о людях. На его верность.

В груди клокотала бессильная ярость. Проще было отрубить рабу голову — и дело с концом! Только это ничего бы ему не дало.

Талиан открыл глаза, но мгновением позже понял, что зря. Чернота небесного свода необозримой громадой давила на плечи, прижимала к земле, грозила истереть в пыль. Он задыхался под этим небом. Слишком беспомощный, чтобы выжить сам, но обязанный защитить страну от вторжения.

Адризель всемогущий! Даже девушка предпочла ему раба. Какой же он сейчас, наверное, жалкий…

Хлопнув себя по щекам, Талиан встряхнулся и вернулся в палатку. Внутри, сидя за столом и потягивая из кружки отвар, его ждал Фариан. Вся шея и грудь у него была расцвечена багровыми пятнами.

Талиан лишь крепче стиснул зубы, борясь со вспыхнувшей ревностью.

— Девушка спит. Можно говорить свободно. Только тихо.

— Мог бы набросить что-нибудь, — буркнул шёпотом Талиан, усаживаясь рядом.

— Мне не холодно.

От раба, и правда, шёл жар. Талиан чувствовал тепло рукой и плечом, и от этого было противно и как-то даже неловко.

— Эмн… д-девушка тебе понравилась? — спросил он, но в голос против воли пробралась обида.

— Я был нужен вам для этого? Удовлетворить ваше любопытство?

Уязвлённый чужой колкостью, Талиан повернул голову и уже открыл рот, чтобы ответить в том же тоне, когда натолкнулся на совершенно потерянный взгляд. Глаза раба смотрели и словно ничего перед собой не видели. Его будто здесь и не было.

— Что с тобой?

Вопрос повис в воздухе, оставшись без ответа.

Талиан поднялся, но отойти не смог — Фариан вцепился пальцами ему в тунику.

— Я равнодушен к девушкам, но моё равнодушие их лишь распаляет. Чем больше я сопротивляюсь, тем сильнее они давят. В этот раз я решил сдаться без боя.

Сказанное вызвало ступор.

— Почему?

— Почему что?

Разговор не складывался, неловкость росла, и Талиан перестал понимать, что происходит.

— Почему девушки тебе не нравятся?

— Потому что для меня нет разницы между ними и юношами. Я ялегар, если вы не забыли. Меня оскопили в восемь лет. Я не испытываю потребности в… Думаю, вы понимаете в чём.

— И в то же время хм… Кажется, она осталась тобой довольна?..

— Удовлетворить девушку не сложнее, чем выучиться играть на кифаре. — Фариан поднял руку и, перебрав пальцами невидимые струны, невесело ухмыльнулся. — Или… вас интересуют подробности?

— Нет.

Впрочем, подумав, Талиан всё-таки спросил:

— Раз всё это тебе не нужно… Почему ты не отказался?

Фариан посмотрел ему в глаза, и на этот раз его взгляд был осмысленным.

— Потому что я знаю, что такое жить одним днём. Когда каждый миг как последний. Когда у тебя просто нет будущего.

— Выходит… Ты её пожалел?

Раб кивнул, выпустил тунику из пальцев и отвернулся, но всё в его позе — в опущенном подбородке, поникших плечах, сгорбленной спине — выражало затаённую боль.

— Знаешь что, — сказал Талиан преувеличенно бодро. — Пойдём-ка спать, а?

— Но вы же хотели…

— Завтра поговорим. — Он задул оплывшую свечу и подтолкнул раба к кровати. — А сейчас спать.

Ночь выдалась тягостная и душная. Талиан ворочался, зажатый между рабом и девушкой, и периодически подумывал о том, чтобы перелечь на пол. Но было лень, хотелось спать — и он проваливался в обессиливающую полудрёму снова и снова, пока его окончательно не разбудил горячечный шёпот и всхлипы.

— Нет! Не нада… Нет… Нет…

Талиан сел на кровати и спросонья протёр глаза.

— Не нада… Пожайста… Нет…

Тело ломило от долгого пребывания в неудобной позе, взгляд плыл, и слегка подташнивало. Шевелиться не хотелось совершенно. Но кое-как Талиан нащупал одеяло и развернулся на стоны.

— Оста-и-и-итесь… Пожайста… Не нада…

Последний онбир раба не мучили кошмары, и вот опять. Талиан закатал того в одеяло, словно мясную начинку — в тесто, и плотно прижал к себе.

— Исикхали эмпха ла батхи. Звэ усуки узунге.

Услышав родную речь, Фариан притих.

— Нгубани умхоли? Нгубани узо кхулума?

— Что вы ему говорите?

Вопрос девушки застал его врасплох. Талиан рассчитывал, что она спит.

— Я плохо знаю зулунский. Это должно значить что-то вроде: «Оружие на землю. Вы окружены» и «Кто вожак? Кто станет говорить?», — Немного помолчав, он добавил: — Думаю, важен не смысл, а знакомый голос и спокойные интонации.

Он хотел сказать ей, что свободно говорит на гердеинском; пишет и переводит с шалейранского, и даже говорит на нём, но с акцентом; немного знаком с зулунским, староморнийским и ещё пятью-шестью провинциальными диалектами, но даже в мыслях это выглядело хвастовством.

— И часто ему снятся кошмары?

— Ну… — Талиан задумался. — Поначалу я просыпался по пять — десять раз за ночь. Потом число начало медленно сокращаться. Два-три раза за ночь, иногда один. Потом он будил меня уже не каждую ночь. Потом начались затишья: две-три ночи спокойных, на следующую — рыдания. В общем, избивали его раньше знатно. Хилый же.

— Избивали? — спросила она недоверчиво. — А я думаю, насиловали.

Талиан обернулся и посмотрел на неё, как на безумную. Но подумав, решил, что спорить бессмысленно. Тем более сейчас.

— В любом случае это лишь наши предположения. Захочет — расскажет сам.

— То есть… Фариан не знает, что будит вас по ночам?

Поняв, что так просто от неё не отделаться, Талиан сел на кровати. Рана тут же отозвалась болью. Он приложил ладонь ко лбу, но и так чувствовал — у него жар. Пришлось ползти с кровати к столу, на котором он оставил пояс с камнями. Как там говорил тан Тувалор? Сжать пару камней в ладони?

Талиан взял один, сосредоточился — и сила медленно потекла к нему, убирая тошноту и жар. Даже зрение в темноте стало острее. Когда передача силы закончилась, на ладони вместо камня осталась лишь горсть песка. Он стряхнул её на пол и вернулся в кровать.

— Я всё ещё хочу спать. Поэтому делаем так: я отвечаю на пять твоих вопросов, и дальше ты лежишь молча. Идёт?

— Нет. Вы тоже должны задать свои пять вопросов. Иначе будет неправильно.

«Адризель, спаси и помилуй! Ему ещё и вопросы придумывать?!» — мысленно простонал Талиан, но уж хотя бы так. Спорить с ней сейчас не было ни желания, ни сил.

— Ладно. Начинай.

Девушка уселась рядом с ним и спросила:

— Почему вы спасли меня?

— Почему-почему. — Талиан вздохнул. — Потому что мог это сделать. И захотел. Так… теперь мой вопрос… ммм… Как ты оказалась среди разбойников?

— Я пришла к ним лагерь, потому что надеялась найти тех, кто согласился бы защищать Фроанхель за те немногие деньги, которые ещё остались у нашего тана. Но я ошиблась. Среди подлецов и подонков нельзя найти воинов. — Её голос был спокоен и твёрд. Словно она говорила не про себя, а про кого-то другого. Пожалуй, подобного спокойствия Талиану сейчас как раз и недоставало. — Я видела, как вы на меня смотрели. Не врите, что я вам не понравилась. Так почему… вы от меня отказались?

— Ты ясно дала понять, что я тебе не нравлюсь, когда отдавала монету.

Она придвинулась к нему и заглянула в глаза.

— Только поэтому?..

— О! Ещё у меня в брюхе дырка! От меня отвернулся единственный союзник. И Тёмный, и Светлый тан — оба пытаются меня убить. Я никому не могу доверять. Даже Фариану. Нет! Особенно Фариану! И я должен был прочесть книгу, так как надеялся найти в ней подсказки, которые бы помогли мне выжить.

— Нашли?

— Нет. Она оказалась практически бесполезной. И это, кстати, был твой четвёртый вопрос.

Девушка закусила губу и обиженно надулась.

— Вы всегда такой…

— Занудный? Да, всегда. — Талиан понимал, что брюзжит, но уже не мог себя остановить. — Я тебя спас, но я тебе ничего не должен. У меня своих бед выше крыши, ты уж мне поверь. И к сожалению, рядом нет никого, кто захотел бы помочь или просто дал дельный совет.

— Я не это хотела спросить. — Она коснулась пальцами его щеки, заставив вздрогнуть. — У вас на лице даже борода ещё не растёт, а кажется, будто рядом сидит старик. Вы точно первый раз в Кюльхейме, а не выросли здесь?

Вопрос ответа не требовал, и Талиан промолчал. Что с ним происходит? Откуда столько раздражения и злобы? Он же совсем не об этом хотел с ней поговорить…

— Почему ты сунулась к разбойникам? Неужели не нашлось никого другого?

— Все, кто мог сражаться, по приказу тана Анлетти ушли в горы. А здесь… — Она убрала руку от его лица и вздохнула. — В Фроанхеле сейчас остались только те, кто не смог уйти со всеми: старики, дети-сироты, больные и калеки. Ну и разбойники.

— Но почему тогда тебя посадили в клетку? Что-то тут не сходится.

Она долго смотрела ему в глаза, вызывающе долго, а потом отвела взгляд.

— Разбойники не восприняли меня всерьёз, обезоружили, привязали к дереву и сели играть в кости, чтобы решить, кто будет насиловать первым. Вот только доиграть не успели. — На её лице появилась плотоядная улыбка. — Их окружили. Началась паника. За мной перестали следить, я выпуталась из верёвок и раздобыла оружие. Рассчитывала проскользнуть, но мне не дали. В клетку попала, потому что зарезала троих прежде, чем меня схватили. И ещё двоих ранила.

— Дай мне взглянуть на твою правую руку.

Света практически не было, поэтому «рассматривать» ладонь пришлось на ощупь. Но это не помешало ему найти искомое: мозоли на большом пальце и на боковой поверхности указательного и среднего, которые появлялись, если стрелять из лука, натягивая тетиву гердеинским хватом. Кольцо лучника с большого пальца наверняка сорвали либо разбойники, либо солдаты, поэтому Талиан не сильно огорчился, не найдя ни самого кольца, ни следа от него. Но вот меч оставил твёрдые бугорки на ладони и характерную мозоль на запястье, которая появлялась, если клинок был подобран «не по руке» и рукоять оказывалась слишком длинной.

А ведь поначалу он ей не поверил…

И что же получается? Девчонка в одиночку сунулась в логово разбойников, а он сидит тут, жуёт сопли и ноет, что никто не хочет ему помочь. Ну не дурак?

— Первый раз встречаю девушку-воина.

— А я императора, который бережёт раба от кошмаров.

Талиан улыбнулся. На душе вдруг стало легко-легко.

— Укрыть раба одеялом — много ли заботы? Сделал и забыл. Следовать пути воина сложнее в тысячу раз… — Перед глазами промелькнули дни, проведённые в Сергасе: бесконечные тренировки и учитель-гердеинец, который погиб, не сумев вынести девочку из огня. — Когда люди бегут от опасности и прячутся, ты один идёшь ей навстречу. Пока другие боятся и бездействуют, ты черпаешь в страхе силу. И важно не то, проиграешь ты или победишь врага, получишь награду или сгинешь в безвестности. Важно, что ты принимаешь бой. В этом суть пути воина, не так ли?

На её лице появилась понимающая улыбка.

— Сражаться так, будто этот бой — последний. Вот, чему меня научила жизнь.

— Спасибо. — Талиан накрыл её руку своей и крепко сжал. — Ты напомнила мне о главном. — Он повернул голову, посмотрел ей в глаза и закончил фразу едва различимым шёпотом, больше для самого себя: — Я так рвался стать императором, что забыл, кто я есть на самом деле.

Девушка вопросительно приподняла брови.

— И кто же вы?

— Я… — говорить вслух о таких вещах оказалось сложно: голос то дрожал, то скатывался до шёпота, — я младший сын императора, ненужный своему отцу, отосланный в провинцию и нелюбимый, который оказался на троне… Пфф! Да в общем-то, случайно. И… Никто не готовил меня к бремени власти. Я должен был стать воином. Воином — не императором! Но… я всё равно люблю свою семью, отца и сестру. Я люблю свою страну и людей, которые в ней живут. И я… Я не буду бежать в страхе от тяжёлого долга и ответственности. — Наконец ему удалось совладать с голосом, и тот зазвучал уверенно и твёрдо. — Да, я многого не знаю и не умею. Да, я ещё не готов. И книжка оказалась не особо полезной. Но завтра я пойду на военный совет и попытаюсь отстоять Фроанхель. Я встречусь с таном Анлетти и приму брошенный им вызов. Потому что именно этому меня научили. Не убегать.

Подавшись вперёд, она осторожно коснулась губами его губ и замерла. Кожу обожгло чужое дыхание. Влажное, горячее. Как давно он целовал девушку? От такой близости по позвоночнику вниз побежали мурашки. Талиан вдруг понял, что до сих пор держит её за руку — и с каждым ударом сердца стискивает их пальцы, переплетая вместе, всё крепче, всё теснее.

— Таким ты мне нравишься, — прошептала она, отстранившись, и столько всего было в это «нравишься» вложено: и промелькнувшее одобрение, и дерзкая провокация, которая сейчас звучала скорее как приглашение.

Талиан поднял её руку к лицу и, не отрывая взгляда, поцеловал кончики пальцев.

— Обращаться к императору на ты дозволено лишь тому, кто имел возможность познакомиться с ним близко.

Она вдруг запрокинула голову и расхохоталась. Потревоженный шумом, Фариан заворочался на кровати, но, к счастью, не проснулся.

— Сколько можно ходить вокруг да около? — отсмеявшись, она высвободила руку и поманила его пальцем. — Идите и покажите мне, чем мужчина отличается от ялегара.

Зря она это сказала!

Внутри всколыхнулся азарт, и шальная улыбка растянула губы. Девушка хочет сравнить? Да пожалуйста! Уж он-то знает, что будет лучшим. И нет, вовсе не потому, что ему известны какие-то особые техники или приёмы, хотя чего только Зюджес ему ни рассказывал. Просто…

Она ему нравилась.

Было в ней что-то особенное. Гордый поворот головы, дерзкий взгляд и обречённость в глазах, которая ранила, задевала что-то внутри, побуждая согреть в тёплых ладонях, утешить и защитить.

Талиан потянулся к девушке сквозь темноту, коснулся пальцами кожи, такой же грубой и шероховатой, как и её натруженные ладони, порывисто привлёк к себе, неловко столкнувшись с ней губами — и умер в тот же миг, когда они податливо расступились, пропуская язык внутрь.

Удовольствие было таким острым, что все внутренние ограничения, тревоги, заботы и печали рухнули в бездну.

Он как сжал её тогда в объятиях, так и не отпустил даже под утро, уставшую от ласк и довольную, с сытым спокойствием наблюдая, как она засыпает у него на груди.

А на рассвете пришёл лекарь. Тот же худосочный старичок в жёлтой тунике, с которым они столкнулись в палатке сения Брыгня. Он с мстительной жёсткостью размотал повязку и, сжав пальцами края раны, отчего у Талиана чуть не брызнули из глаз слёзы, неутешительно заметил:

— Тухлой рыбой воняет.

— Ммм… — промычал ему Талиан в ответ что-то полуутвердительное, не в состоянии произнести от боли ни слова.

— Рана загноилась. Гной надо вырезать. Процедура не смертельная, но весьма болезненная. И, конечно, рекомендую вам дней пять — десять отлежаться после в постели. — Старичок смерил его холодным взглядом и тут же отвёл глаза, засуетившись у сумки с лекарствами. — Хотя, кого я обманываю? Снова вскочите и понесётесь разбойникам головы рубить.

— Я девушку спасал, — ответил Талиан, когда снова смог дышать.

— А вас кто спасать будет? Я, к примеру, стар уже для подобных подвигов.

Лекарь смазал листья подорожника желтовато-серой клейкой массой, на вид походившей на подгоревшую овсянку, прижал их к ране и принялся выверенными движениями накладывать повязку.

— Я много всего в жизни повидал. Не одну войну прошёл. Поэтому скажу прямо: ваше состояние обманчиво. Вы чувствуете себя хорошо, а тем временем ваше тело умирает. Любой другой на вашем месте лежал бы без сознания и метался в жару. Вы меня понимаете, мой император? — Его взгляд на мгновение стал острым и колким, точно один из заточенных ножей, хранящихся у него сумке. — Понимаете, что я пытаюсь вам сказать?

— Не могу я сейчас лежать! Нет у меня на это времени…

Старичок хмыкнул и, закончив с перевязкой, распрощался. Но всё в его фигуре — в поджатой к груди сумке с лекарствами, вскинутом вверх подбородке и отведённом в сторону взгляде — выражало неодобрение.

Талиан старательно делал вид, что не слышит его бурчания про опарыши в ране и другие малоприятные подробности. Выбора всё равно не было. Он должен идти.

Взглянув на спящую девушку, которая в его отсутствие успела подмять под себя Фариана, обняв его, точно подушку, и даже закинула ногу сверху, Талиан усмехнулся, надел тунику, завернулся в плащ и вышел наружу.

Прямо под моросящий дождь.