Глава 5

Год 764 со дня основания Морнийской империи,

11 день адризелева онбира месяца Холодных дождей.

Когда Талиан вошёл в палатку, практически все уже были там. Сений Келсин — командующий I Джотисской армией — при его появлении напряжённо вскинул голову и нахмурился, хотя обычно улыбался. В этом высоком, златокудром и синеглазом когринце текла кровь «выходцев с юга», поэтому Талиан с первого дня знакомства невольно проникся к нему симпатией. Чего не мог сказать о сении Севуре, свирепом командующем II Джотисской армией. Тот словно в противовес Келсину был низким и кряжистым и глядел из-под мохнатых бровей-гусениц цепко и оценивающе, если не сказать — зло.

Двойку когринцев разбивал сений Потитур, командующий VII Агрифской армией. Ему единственному недавно исполнилось двадцать три года, когда остальным сениям уже перевалило за тридцать. Он был черноволос и смугл, с характерным для агрифцев длинным носом и карими глазами. Ходили слухи, что эту должность для него купил отец — известный в Агрифе торговец рабами, — но Талиан им не верил. Сений Потитур глядел открыто и прямо, с ним интересно было разговаривать, и отвечал он обдуманно и всегда по делу.

Все они ударили кулаком в грудь и со словами: «Да здравствует император!» — низко ему поклонились. Тогда Талиан и заметил стоявшего вдали Демиона.

— Доброе утро, — произнёс тот глухо и подвинулся, приглашая к столу.

Талиан прошёл мимо склонившихся в поклоне сениев, встал справа от Демиона и посмотрел на карту, которую четверо присутствующих в палатке мужчин до его прихода напряжённо разглядывали.

— Кто-нибудь знает, что сегодня будет обсуждаться? — спросил он, кляня всё на свете, но особенно влажные ладони и горящие от неловкости уши.

— Если вкратце…

Не дав сению Келсину закончить, в разговор грубо встрял сений Севур:

— То наше дело — дрянь. Если у солдат в ближайшие дни не вырастут крылья, войну можно считать проигранной.

Талиан непонимающе моргнул.

— Это такая шутка?

— Не шутка, а река. — Сений Севур ткнул толстым пальцем в карту, закрыв последний отрезок дороги к Фроанхелю. — Вот тут. Начнём строить переправу, это займёт дней тридцать — сорок пять, и мы опоздаем. Плоты тоже дело особо не ускорят. А, если верить слухам, гердеинская армия уже чуть ли не у самого Фроанхеля.

— Сений Севур, как всегда, ужасающе краток, — сений Келсин виновато улыбнулся и вытащил у того из-под пальца карту, разворачивая её к Талиану. — Последние два онбира шли дожди. На карте этого не показано, но с горных перевалов берёт начало река Восточная Маеджа. Сейчас она вздулась и преградила войску путь, отрезав от Фроанхеля.

Скажи это сений Севур, и Талиан бы решил, что тот над ним насмехается. На карте к востоку от гор не было никакой реки. Ни одной! Маеджа, о которой шла речь, действительно брала свой исток с перевалов Осыпного и Тропы коз, только текла она на запад. Войско пересекло её с месяц тому назад, ещё при входе в Агриф.

— И какая у реки ширина?

— Сейчас, я думаю, около двухсот шагов на ближайшем к нам рукаве, — ответил ему сений Келсин. — А сколько таких рукавов ждёт нас впереди, одному Адризелю известно. На карте от семисот первого года Восточная Маеджа ближе к устью делится на пять рукавов, на карте от семисот двадцать третьего года — на десять, а на карте от семисот сорок пятого года их обозначено всего три.

— Бессмыслица какая-то! — Талиан отогнул край и хмыкнул. Карта была новой, от семисот шестьдесят второго года. Составил её некто Димитрион Фолпийский, картограф из Перихи. — И как же вышло, что целая река исчезла с карты?..

— Дождевое питание, — произнёс молчавший до этого сений Потитур. — С пятьдесят седьмого по шестьдесят первый год была засуха. Река могла сильно измельчать. Если картограф приезжал летом, то увидел лишь пересохшее русло. И обратите внимание, — мужчина придвинул к нему ещё две карты, от двадцать третьего и сорок пятого года, — расположение рукавов и основного русла нигде не совпадает. Возможно, река каждый год в сезон дождей прокладывает себе новый путь к морю.

— Но если бы… вдруг… совершенно внезапно ударили холода, и река замёрзла, — осторожно высказал свои мысли Демион, глядя строго перед собой, в разложенные на столе карты. — Это стало бы настоящим подарком богов. Не так ли?

Талиан обвёл глазами собравшихся — и только в ответном взгляде сения Севура встретил понимание сказанного.

— Если всё, что мы можем, это молить Величайших о холодной погоде, наше положение и вправду безнадёжно…

После фразы сения Келсина повисло тягостное молчание, которое никто из присутствующих не спешил нарушить. Каждый словно задумался о своём. Ну а Талиану стала ясна причина внезапного приглашения на военный совет.

Тан Тувалор, видимо, ждал, что он сможет заморозить реку.

Рагелия милостивая, целую реку? Но как?!

Полы палатки разошлись в стороны — и внутрь, пошевелив края карт, ворвался промозглый ветер.

— Его светлость регент.

Старик сегодня выглядел на редкость хмуро. Шёл, тяжело опираясь на трость и почти не глядя по сторонам, непривычно горбился и теребил пальцами редкую бороду. За ним двое воинов несли на руках обмякшего мужчину в запыленной жёлто-зелёной тунике с вышитым чёрными нитками на груди гербом Кюльхейма — крепостными воротами со рвом и квадратными башнями.

Последним едва заметной тенью в палатку просочился лощёный аристократ в коричневой зенифской тунике. Вероятно, замещающий сегодня сения Брыгня.

— Что ж, раз все в сборе, — произнёс тан Тувалор и сел на единственный стул, стоявший во главе стола, — послушаем, что скажет нам тан Майрахес. Плесните на него водой.

Один из воинов тут же унёсся выполнять его распоряжение и, вернувшись, вылил на тана Майрахеса целое ведро. Мужчина закашлялся, согнулся и, опершись обеими руками о деревянный настил, обвёл присутствующих мутным взглядом.

Тан Тувалор дал знак, и сений Севур приступил к допросу.

— Итак, 22-й властитель Кюльхейма, тан Майрахес, сын Иналона, из рода Исэнгунов, признаёте ли вы себя предателем Родины, сдавшим вверенную вам в управление провинцию врагу?

— Нет, — прохрипел мужчина, поднимаясь на ноги. — Не признаю!

Только взглянув ему в лицо, Талиан понял, насколько он молод. Лет восемнадцати-девятнадцати навскидку, вряд ли старше. Мокрые взъерошенные волосы тонкими сосульками падали ему на лоб и лезли в глаза, горевшие сейчас непримиримостью и злобой. Кого-то это напоминало…

Жаль, Талиан никак не мог сообразить кого.

— Мы готовы выслушать вас.

— Всё, что я делал, я делал по приказу тана Анлетти, — произнёс он глухо, словно извиняясь, но подбородок при этом поднял так высоко, будто тонул и боялся захлебнуться в воде.

— Но правитель Кюльхейма не он, а вы, — переглянувшись с таном Тувалором, холодно заметил сений Севур. — И отвечать за отданные приказы не ему, а вам. Вы это понимаете?

— Я ничего не мог ему возразить! Ничего… — выкрикнув это, тан Майрахес сжал кулаки и опустил голову, отчего у него по щекам потекли слёзы. — Я повторял всё, что он говорил мне, слово в слово. Подписывал необходимые бумаги. Рассылал вестников. Один раз простоял пять часов под дверью, потому что он сказал: «Никуда не уходи» — и забыл обо мне. Я не знаю, почему делал это… Я не понимаю… Но я бы никогда! Ни за что! Не сдал! Кюльхейм! Врагу!

Сений Севур замялся и заговорил снова лишь после того, как получил от тана Тувалора знак продолжать.

— Хорошо. Допустим, всё так и было, как вы рассказываете. Где сейчас гердеинцы?

— Когда я выезжал из Фроанхеля, — голос тана Майрахеса предательски дрогнул, — их армия находилась в двух днях пути до города…

В палатке поднялся шум. Ни один из сениев не смог сдержать своего гнева и негодования, и в сторону тана Майрахеса хлынул поток ругательств. Даже Демион проклял его сквозь зубы, заклеймив лгуном и трусом.

Они не один раз просчитывали сложившуюся ситуацию, но даже при худшем раскладе гердеинская армия должна была находиться сейчас где-то в середине пути между Мэйхелем и Фроанхелем. И если гердеинцы продвинулись так далеко, то это могло означать лишь одно.

Ни одна из десяти крепостей, расположенных на имперском тракте, не приняла боя.

Талиан неловко переступил с ноги на ногу и взглянул на тана Тувалора: старик был единственным, кто, кроме него самого, хранил невозмутимый вид и молчание.

— И где сейчас девятая Кюльхеймская армия? — спросил сений Севур.

— На севере в горах. Стоит лагерем в долине, откуда берёт исток Рхея. — Тан Майрахес шумно сглотнул. — Насколько я понимаю, тан Анлетти задумал повторить манёвр Кюльхемской армии, который она сделала во время Войны земли и неба.

Талиан нахмурился. Если тот говорил правду, в действиях тана Анлетти появлялся смысл. Когда Морнгейл I ещё не прибыл с юга со своей армией, нынешние Зенифа и Сергас схлестнулись между собой в Войне земли и неба. Их противостояние длилось недолго, около пяти лет, если верить историкам, но началось всё с того, что Кюльхейм восстал против иноземных захватчиков.

Сергасцы — тогда ещё просто выходцы из Великой степи, называвшие себя детьми неба и сражавшиеся под голубыми стягами с вышитым золотом солнцем — из-за этого оказались отрезаны от родного дома. Без налаженных поставок оружия и продовольствия, без вспомогательных отрядов и военной помощи, победа над ними стала возможной. Но даже тогда должны были пройти годы, прежде чем объединённые армии северных провинций смогли добиться успеха.

— Я не верю ни единому вашему слову, — произнёс тан Тувалор, и в его голосе звучал приговор. — Тан Анлетти вместе с покойным императором за последние пятнадцать лет вложили в эту землю столько денег и сил, что… Он не дал бы разрушить то, что с таким упорством и отчаянием строил. Тан Анлетти был первым, кто понёсся сюда, чтобы проконтролировать разрушение мостов через Рхею. Лично. Да что там! — старик невесело ухмыльнулся. — Тан Анлетти отказался от титула регента в мою пользу, потому что Кюльхейм был в опасности. И я должен поверить, что он отправил армию в горы?! Это смешно!

— Но это чистая правда!

— Да я скорее поверю, что тан Анлетти потерял рассудок, чем вашим россказням.

При этих словах Талиан вздрогнул. Сений Брыгень умолял спасти своего господина от безумия, так может… тот и вправду…

— Послушайте меня!

Тан Майрахес метнулся вперёд и с яростью стукнул кулаком по столу, призывая перешёптывающихся между собой сениев к молчанию. За его спиной тут же выросли два воина и стали оттаскивать назад, но мужчина отчаянно им сопротивлялся, вырываясь и крича:

— Не верите мне, найдите Литану! Она единственная не подпала под его очарование! Она могла сопротивляться его воле!

Тан Тувалор поднял руку — и воины отпустили тана Майрахеса.

— Где сейчас ваша младшая сестра?

— Я… я не знаю…

Тан Майрахес жадно втянул носом воздух, а затем шумно выдохнул. Он из последних сил стискивал кулаки, и всё равно не мог скрыть, как дрожат от волнения руки.

— Она выкрала отцовский меч, оставила мне записку: «Вернусь с подмогой. Пожалуйста, продержись без меня, брат» — и исчезла. Я думал… может… Разве она не к вам поспешила навстречу?..

Вопрос повис в воздухе, оборвавшись на высокой ноте, полной обречённости и боли. Талиан внимательней пригляделся к тану Майрахесу: вытянутый и узкий овал лица вместе с крупными чертами и выпирающей челюстью делали его некрасивым. Да ещё рот постоянно кривился, заставляя шевелиться под носом мелкие усики.

Ничего общего со спасённой им девушкой. Вообще ничего.

— Как выглядел меч? — спросил Талиан и не узнал собственного голоса, настолько тот прозвучал грубо. — Я хотел сказать… Девушек, похожих на вашу сестру, можно найти много, а меч только один. Как он выглядел?

— Эмн… ну… меч как меч. Из стали, в простых деревянных ножнах.

Такой полной, всепоглощающей тишины, какая установилась в палатке после ответа тана Майрахеса, Талиан не слышал, наверное, никогда. Тут не то что дыхание — можно было различить биение чужих сердец! Поэтому его шаги — скрип прогибающихся под весом деревянных половиц, шарканье сандалий и шорох одежды — прозвучали вызывающе громко, и всё же он подошёл к мужчине, схватил его за руку и уставился на ладонь.

— Глазам своим не верю… Вы что же… Никогда не держали оружия?! — Талиан поднял на него потрясённый взгляд.

— Я сорок пятого года рождения. Из всех мальчишек, рождённых в тот год в Кюльхейме, до сегодняшнего дня дожили примерно три из тысячи. Разве можно винить девушек, что они меня берегут?..

Талиан с трудом поборол в себе желание брезгливо отбросить его руку и просто её отпустил.

— А Литана хорошо обращалась с мечом? Стреляла из лука?

Тан Майрахес оба раза кивнул.

— Твоё желание докопаться до истины похвально, мой мальчик, — произнёс тан Тувалор вставая. — Только в данный момент неуместно. Тан Майрахес был выслушан нами, но не смог предоставить убедительных доказательств своей невиновности. Людей, способных подтвердить его слова или их опровергнуть, среди нас нет. Поэтому…

— Я требую поединок! Слышите! Это моё право!

— Решили перед смертью подержаться за меч? Похвально, — сказал сений Севур шёпотом, но так, что его прекрасно расслышали все.

— По закону он имеет право выбрать воина, который будет за него сражаться. Единственное условие — это должен быть доброволец, — ответил ему сений Потитур, а Демион за ним хмуро добавил:

— И не император.

— Мне бы никогда в голову не пришло обнажать меч для защиты подобного мусора! — выпалив это, Талиан выскочил наружу и тут же выругался: влага, скопившаяся на кожаном пологе палатки, обрушилась ему на голову.

Дождь закончился, и воздух был таким упоительно чистым, что им хотелось наполнить грудь до отказа, но холодная, сосущая тоска перекрыла всё.

Что, если тан Майрахес, и правда, брат той девушки? Если она Литана? Агрх! Ну почему! Адризель преславный, почему он не спросил вчера её имени?!

Столько времени было…

Талиан растёр пальцами лоб, разделяя нахмуренные брови и прогоняя набежавшие морщины, и лишь тогда заметил, что на площадке выстроилась кюльхеймская сота: одиннадцать колонн по одиннадцать воинов в жёлто-зелёных туниках в каждой.

Словно заворожённый, Талиан подошёл к ним ближе, но сколько ни вглядывался, проходя вдоль рядов, в юные лица, не смог найти ни одного мужского. Везде были девушки: преимущественно низкие и худые, со впалыми щеками, обострившимися скулами и коротко стриженными волосами. У тех, что постарше, за спинами виднелись примотанные платками свёртки с вещами или провизией. Так и не определить навскидку. Младшие, которым бы он дал лет тринадцать-четырнадцать, не несли с собой ничего, кроме оружия.

Они все как одна глядели прямо перед собой одинаково потухшими глазами, в которых не было ничего: ни женского любопытства, ни смущения от его пристального внимания, ни враждебности к чужаку, ни трепета и преклонения перед императором.

— Кто вы? — спросил он остановившись.

— Личная сота тана Майрахеса, мой император, — сделав шаг вперёд и поклонившись, произнесла ближайшая к нему девушка.

— Так вот, кто его бережёт…

Талиан стиснул зубы и отошёл от них. Раньше он винил отца за опрометчивость и расточительство — за нелепо потраченные деньги на восстановление Кюльхейма, — а, оказалось, нужно было один раз заглянуть в глаза этим девочкам, чтобы всё понять. Понять и поверить в преданность Тёмного тана. Ведь именно он отчаянно пытался не допустить войну на эти земли…

И в то же время стоял за двумя покушениями на его жизнь? И приказал расправиться с семьёй Фариана?

Где-то что-то не сходилось. Вот только что?..

Пока Талиан боролся с захватившими голову сомнениями, из палатки появились все остальные. Сении встали полукругом, по двое с левой и правой стороны от тана Тувалора, а Демион, напротив, вышел в центр свободного края площадки и зачем-то стал разминаться.

Старик кивнул, и в этот раз заговорил сений Келсин. Его глубокий и звучный голос разнёсся по всей площадке:

— Тан Майрахес обвиняется в добровольной сдаче Кюльхейма врагу, измене Морнийской империи и её императору. Доказательств его вины, как и невиновности, недостаточно. Поэтому его светлость регент смилостивился и удовлетворил просьбу тана Майрахеса о поединке. Пусть Величайшие — венценосный Адризель и жёны его Суйра и Рагелия — определят меру его вины. Так, в случае выигрыша Демиона, сына Феллора, из рода Сергейлов, внука и наследника Светлого тана, тан Майрахес будет казнён. А в случае его проигрыша — помилован.

— Мне нужен доброволец, который…

Не успел тан Майрахес договорить, как глазам стало больно от числа поднятых девичьих рук.

— …будет сражаться за меня. Поединок смертельный, поэтому… только одну из вас я могу просить принять брошеный вызов.

Из третьего ряда вышла невзрачная девушка с волосами, собранными в тугой пучок на затылке, и на ходу стала разматывать на себе платок. Но только когда она осторожно передала тану Майрахесу в руки кулёк и в воздухе промелькнула крохотная пятка, Талиан осознал: внутри был ребёнок.

Они здесь что, все с ума посходили?! И так совсем юные, так ещё тащат в бой детей…

Талиан отвернулся от них и закусил изнутри щёку, пытаясь не растерять остатки самообладания. Только не помогло. Бессильная ярость клокотала в горле, вторя ударам взбесившегося сердца.

Из-за деревянной стены, окружавшей палаточный лагерь, показалось утреннее солнце. Длинные косые лучи, крадучись, легли на землю, вызолотили лужицы воды, скопившейся после недавнего дождя в многочисленных следах от сандалий, и окрасили растоптанную до глины площадку в тёплый коричнево-красный цвет.

В цвет высохшей крови.

Неужели эта девчонка, ещё такая юная и неказистая, должна будет умереть сегодня? Но ради чего?! Чтобы отсрочить на несколько минут гибель своего тана? Ей же не победить!

Устав бороться с самим собой, Талиан сорвался с места и чуть ли не бегом подошёл к Демиону.

— Я буду сражаться с ней вместо тебя.

— Нет. — Демион развернулся к нему лицом и, отставив правую ногу в сторону, полуприсел. — Не будешь.

Столкнувшись с неожиданным отпором, Талиан нахмурился. Они с минуту прожигали друг друга взглядом, пока он не разрушил напряжённое молчание:

— Но я лучше тебя владею клинком.

— Боги! Вот только не надо мне сейчас врать! — Демион скривился и сплюнул на землю. — Думаешь, я тебя совсем не знаю? Талиан! Придурок ты, недоделанный! Да ты продуешь этой девчонке после первого же удара! И всё тебе сойдёт с рук. Не дура же она убивать императора.

От возмущения кровь прилила к лицу, опалила жаром шею и щёки и чуть не вышла из ушей паром, заставив стиснуть зубы до скрежета.

— Придурок?! Для тебя я «ваше императорское величество», понял?

— Хорошо. — Демион выпрямился и посмотрел на него сверху вниз. — Ваше императорское величество, прошу простить мне непозволительную вольность обращаться к вам, как к другу детства. Впредь этого не повторится.

Талиан удивился, не услышав привычного издевательского тона. Демион говорил вежливо и почтительно, как это и полагалось наследнику Светлого тана. Стоял перед ним с прямой спиной и высоко поднятой головой, щурил по привычке правый глаз, как если бы туда лезла отсутствующая чёлка — и только в тёмных, полночно-синих глазах россыпью звёзд мерцала тщательно скрытая насмешка.

В его планы не входило ссориться. Как же так вышло, что они снова языками зацепились?

— Слушай, я… В общем… Прости, и давай забудем об этом.

— За что вы, ваше императорское величество, изволили просить у меня прощения? — произнёс Демион, корёжа рот в подобии улыбки.

— Сейчас не время для дурачеств. Я остановился, очередь за тобой.

— Тогда выслушай меня. — Демион опустил руки ему на плечи и несильно их сжал. — Я ждал, что ты ко мне примчишься, и подготовил ответ. Ещё там, в палатке. Когда вызвался добровольцем.

— Что?! Это не тан Тувалор тебе… — Талиан не поверил своим ушам. — Разве не он?..

— Нет. Старик тут ни при чём.

— Но почему?!

Сколько Талиан ни всматривался в изуродованное шрамом лицо, оно оставалось невозмутимо спокойным, если не сказать — равнодушным.

— Потому что этот коз… кхем… Потому что правитель Кюльхейма — лжец, слабак и трус. Он заслуживает смерти. И я не позволю ему выйти сухим из воды, прикрывшись девчонкой.

— Но доказательств его измены нет!

— Талиан! Какие доказательства тебе нужны? Просто посмотри на него!

Они оба повернули головы в сторону тана Майрахеса. Отведя прядь русых волос, тот клеил девушке за ухо медную монету.

— Ты бы послал вместо себя в заведомо проигранный бой кого-то другого? Не обязательно девушку или старика, а скажем, меня. Меня бы послал?

Под испытующим взглядом Демиона невозможно было соврать.

— Нет.

— Вот! А он трус. Ему его жалкая жизнь дороже чести. Поэтому я и не сомневаюсь, что именно он сдал врагу Кюльхейм. А-а! Талиан, ну подумай сам! Кюльхеймская армия — слабая и плохо вооружённая — полегла бы в первом же бою, выиграв для нас немного времени. Или оттянула бы часть вражеских сил на себя. Но в глобальном плане, её участие в войне практически ничего не меняет. А он…

— Спас им жизни, пожертвовав своей честью? — Талиан вопросительно поднял брови. — Это трус-то?

— Разве я говорил, что плохой человек не может быть хорошим правителем? Не было такого.

— Демион! — выкрикнул Талиан, устав терять время из-за пустой болтовни.

— Ну что! Что ты от меня хочешь услышать?! Хочешь, чтобы я сказал что-то, что избавит тебя от сомнений? Это тебя? С твоим-то упрямством? Нет, Талиан, у меня нет таких слов. Их просто нет, но… ты же лучше других знаешь, какой из меня воин, — отстранённо произнёс Демион, глядя ему куда-то за спину. — Мог бы пожелать удачи. Всё-таки это мой первый поединок насмерть.

Обернувшись, Талиан увидел, как тан Майрахес жадно целует прильнувшую к нему девушку, как тесно прижимает её к себе, и передумал спорить.

— Внимательно следи за тем, что творится справа, не щурься, и всё у тебя получится. Что бы ты о себе ни думал, боец ты неплохой. — Талиан обнял Демиона и подставил кулак для мальчишеского прощания. — Я в тебя верю.

Демион стукнул по нему кулаком сверху и присвистнул.

— Ух ты! После такого и сдохнуть не жалко! Кто бы мог подумать? Меня хвалит сам император!

— Сплюнь, дурень! И прекрати нести глупости…

Снова нахмурившись, Талиан отошёл в сторону и попытался слиться с толпой, которая окружила плац. Но куда бы он ни вставал, воины почтительно отступали от него на шаг в сторону и кланялись, бормоча: «Да здравствует император!»

Промозглый ветер принёс дым костра и запах сосновой смолы, одурманил ароматом трав и невозможной, упоительной свежестью, какая бывает только после дождя. Талиан поднял глаза на убийственно ясное небо, сощурился от яркого, слепящего солнца, а следом невидяще уставился в центр площадки, на вспухшую после дождя коричнево-красную землю.

Лучше уж смотреть на неё, чем на поединок. Хотя, о чём это он? Скорее — на прикрывающееся древним законом убийство.

— Начинайте поединок, — скупо бросил тан Тувалор, и воздух разорвался от криков.

Воины заорали сразу и вразнобой, в тысячу зычных глоток. Среди поднявшегося шума едва можно было разобрать отдельные слова и выкрикиваемые имена, не то что звуки шагов и пение стали. Но не прошло и минуты, как все голоса стихли.

На залитый утренним солнцем плац упала какая-то неправильная, тревожная тишина. Талиан нехотя поднял взгляд и потрясённо замер, чувствуя, как из-под ног со свистом улетает земля.

Демион проигрывал. Он лихорадочно метался по плацу: вертел восьмёрки, делал обманные выпады и подсечки, уходил кубарем от атак — и проигрывал всё равно.

Его руки постоянно были в движении, точно лопасти ветряной мельницы. Удары шли один за другим. Длинный прямой меч рвал воздух обиженным свистом, кинжал в левой руке ревел от злости, но оба были бессильны девушку даже поцарапать.

Пока инициатива оставалась на стороне Демиона, но ещё немного — и ему перестанет хватать дыхания. Он начнёт уставать, запнётся, собьётся с ритма, потеряет скорость и погибнет.

Талиан видел этот исход, как солнце в ясный день. Но что было хуже в тысячу раз, девушка видела его тоже.

Тоненькая и с виду невероятно хрупкая — дунь, и рассыплется, — она едва доставала макушкой Демиону до груди. В ней силы было чуть-чуть, не сравнить со взрослым мужчиной, но она и не пыталась сражаться «на равных».

Меньший вес делал её лёгкой, подвижной и невероятно быстрой. Сжимая обеими руками гердеинскую саблю, она умело держала дистанцию, чуть что, моментально переходя в контратаку. Стальное остриё так и норовило вгрызться в беззащитный бок, догнать при развороте и ужалить.

Талиан сам предпочитал саблю другим видам оружия: за её лёгкость, прямой меч был тяжелее раза в два, за ощутимую прибавку в скорости и особую технику, не позволявшую ставить блок, принимая удар на нижнюю часть клинка — только ускользать.

Но сейчас, видя, как этими преимуществами умело пользуется соперница, и все достоинства Демиона — сила, вес, устойчивость, зона контроля — оборачиваются недостатками, Талиан стоял и беззвучно молился, чтобы тот любой ценой навязал ей ближний бой, чтобы немедленно, прямо сейчас, сократил дистанцию.

Иначе…

Шансов победить просто не было.

Девушка дышала глубоко и часто, выдерживая ритм с точностью барабанщика с нижних гребных палуб, и уставала заметно медленнее Демиона, хотя с течением боя в её движениях тоже появилась сдержанность: колющие удары остриём клинка не растеряли точности, но стали экономнее и проще, будто вполсилы.

А вот Демион постепенно выдыхался.

Небесно-синяя сергасская туника на нём почернела от пота, его треугольный след отчётливо проступил на спине и груди. Волосы вздыбились ёжиком и колюче блестели на солнце. Красные шея и лицо ещё немного — и сравнялись бы цветом с помидором.

— Вали её! — выкрикнул Талиан, не сумев сдержаться.

Его крик подхватили остальные, и на несколько томительных ударов сердца уши заложило от поднявшегося гомона. Поддержка придала Демиону сил, и он ринулся в атаку, восполняя недостаток выносливости отчаяньем.

До боли знакомое состояние.

Только… оно не помогало победить. Наоборот, приближало конец.

Нет-нет-нет! Неужели своим окриком он подтолкнул друга к гибели?!

Вцепившись пальцами в золотой треугольник у себя на груди, Талиан взмолился богам: «Суйра всемогущая, пожалуйста, защити! Спаси его и помилуй! Молю тебя, о Всесильная, сохрани ему жизнь!» — и чуть не вскрикнул, когда вокруг него возник полупрозрачный купол, а светящиеся малиновым линии сплелись в слово «Щит».

— Так тоже работает? — от удивления он произнёс это вслух.

Но его возглас потонул в общем вздохе. Талиан вернулся взглядом к дерущимся, и время для него навеки застыло. Демион сидел, зажимая рукой рану на плече, и у него из-под пальцев ручьями текла кровь. Такая невозможно алая кровь. А вместе с ней на взбитую ногами землю капала жизнь…

«Как сможет теперь сражаться? Когда его кинжал валяется в грязи, и рука едва держит меч?» — вопросы промелькнули в голове и исчезли, оставшись без ответа.

Развернувшись, девушка перехватила саблю для удара сверху вниз и стала приближаться, так же пугающе и неотвратимо, как поднятая в море исполинская волна, устремившаяся к берегу.

«Щит! Суйра всемогущая, щит! Щит!» — мысленно закричал Талиан, пытаясь укрыть друга от надвигающейся опасности, но каждый раз купол возникал вокруг него самого. Их разделяли жалкие десять шагов. Добежать, дотянуться. Всего лишь десять шагов! Но магия, такая послушная его воле, никак не понимала, что ему нужен щит, но не на нём самом, а на друге.

На друге, волки её раздери!

— Ну пожалуйста! — Талиан задыхался от слёз, раз за разом выбрасывая руки от солнечного сплетения вперёд по направлению к Демиону. — Мне нужен щит!

Ему было плевать, как глупо это выглядит со стороны. Кто и что о нём подумает. Как кто-то рассмеётся и ткнёт соседа в бок, а кто-то покрутит у виска пальцем. Какую расправу учинит над ним тан Тувалор. Плевать! Лишь бы Демион жил…

— Почему ты меня не понимаешь?! Мне нужен щит…

Талиан всё тянул и тянул руки, но драгоценные мгновения, словно песок, ускользали меж пальцев. И девушка уже заносила меч для решающего удара… И Демион улыбнулся напоследок, найдя его взглядом… Тепло и солнечно, как в детстве, когда не было у него на лице безобразного шрама… Когда он ещё умел улыбаться… И губы беззвучно прошептали: «Я проиграл».

Внутри у Талиана словно оборвалась тонкая нить: не выдержав, душа рванула из телесных оков — и мир раздвоился. Он стоял в толпе солдат, он стоял на пути у меча, загораживая друга грудью. Он был там, он был здесь. Дурак, не сумевший создать щит…

В итоге сам стал этим щитом.

И — о чудо! — сталь не коснулась его: клинок соскользнул вдоль полупрозрачного малинового барьера. Талиан успел рассмотреть удивлённое лицо девушки, её нахмуренные брови, а следом мир обрушился на него.

Живой мир, с его красками и звуками.

Талиан растерянно заморгал и неловко пошевелил онемевшими руками. Ему стало жарко и душно, в горле пересохло. Он потянул за брошь, срывая её с плаща, и тот рухнул под ноги в грязь.

Тем временем Демион переложил меч в левую руку — правая так и осталась висеть вдоль тела без движения — и медленно поднялся. Едва различимым, полупрозрачным пологом его укрывал щит.

Поединок продолжился.

Смотреть не было сил, но ничто не заставило бы его сейчас отвернуться. Талиан жадно ловил взглядом каждое движение: шаг, ложный выпад, удар, поворот, — а во рту из прокушенной губы металлическим привкусом растекалась кровь. Такой пустяк по сравнению с той, что оросила землю.

Демион дрался иначе. Поначалу Талиан списал это на шок, на боль от ранения. Но чем дольше он смотрел, тем отчётливей понимал: друг больше не надеялся уйти отсюда живым. Его выпады стали резче и опаснее, движения — увереннее, взгляд — прямее. Сталь с голодной тоской выла в руке, требуя всё бросить на остриё атаки, и Демион вкладывал в удар всю силу, от пяток до сжатых на рукояти пальцев.

А девушка кружила вокруг него, как кружит над умирающим зверем стервятник. Её сабля резала воздух косыми полосами, не позволяла приблизиться. Дважды лезвие в хищном броске прошло в пальце от тела — дважды под ударом прогнулся, но выдержал магический щит.

Талиан вытер со лба пот и оттянул ворот туники: шея и лицо полыхали так, будто он сидел у жаровни. Боль в ране пульсировала едва-едва, но её усиление было всего лишь вопросом времени. По губам поползла шальная ухмылка. Интересно, что закончится раньше? Поединок или его силы?

Талиан отмахнулся от глупых мыслей. Он продержится столько, сколько потребуется — и точка. Нужна лишь капля веры. Капля веры и океан упрямства.

Стоило только подумать об этом, как Демион ошибся. Он оступился, чуть не упал, успел выпрямиться, но поздно: остриё сабли уже тянулось в смертельном броске к его горлу.

Жар сменился леденящим душу холодом. Талиан оцепенел и забыл, как дышать. Надеялся лишь, что и в этот раз щит выдержит, и пропустил момент, когда Демион перекинул клинок в правую руку. Ошибка? Да нет же! Он всё продумал, и в следующий момент они стояли с девушкой, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, упирая кончики мечей друг другу в шею.

— Ничья, — произнёс тан Тувалор, и следом за ним с такими же властными интонациями прозвучал незнакомый голос:

— Какая великолепная демонстрация силы и способностей. Не могу не признаться, я заинтригован. Тан Тувалор, это вы его обучили?

Обернувшись на голос, Талиан увидел мужскую фигуру, объятую огнём. Пламя всех оттенков синего цвета — от полночно-чёрного до светло-голубого — поднималось факелом от головы и плеч, лизало руки и осыпалось клочьями на землю. Взгляд лишённых белков, нечеловеческих глаз был намертво прикован к нему.

К нему — не к поединщикам.

Сглотнув, Талиан отступил на шаг, и тело от пятки до живота прострелило болью. Из груди словно выбило всё дыхание. Живот скрутило, на глаза навернулись слёзы. Он буквально задыхался от боли, крючась и обливаясь потом, и на глазах мир стал расплываться в цветные полосы.

Надо же было тану Анлетти — а то, что это был именно он, Талиан почему-то не сомневался — появиться именно сейчас?

Когда он растратил все свои силы на Демиона…

— Анлетти! Рад видеть вас, но… из какого болота вы вылезли? Сейчас же дайте ему одежду!

Люди вокруг засуетились. Сений Потитур после короткой заминки снял с себя плащ — а вот сений Келсин, который стоял к тану Анлетти всех ближе, почему-то даже не пошевелился, как и сений Севур — и подал его тану Анлетти на вытянутой руке.

— Возьмите.

— Благодарю. — Тан Анлетти накинул плащ на плечи. — Чтобы попасть к вам сегодня, мне пришлось переплыть реку. Но я не жалею. Такое зрелище бы пропустил… — и он снова уставился на Талиана, пугая его видом утонувших в синем сиянии глаз.

Не взгляд — укол кинжалом в самое сердце. Бр-р. Неужели все остальные видят обычного человека?

Талиан невольно сомкнул пальцы на рукояти клинка, провёл подушечкой большого по сплетению кручёных пеньковых нитей и замер, наткнувшись на штырёк. Ну конечно! Фальшивая рукоять! А под ней спрятана другая, настоящая, с камнями, наполненными такой необходимой сейчас силой.

Тан Тувалор обнял и расцеловал тана Анлетти, как родного.

— Раз вы здесь, мой друг, то сможете внести ясность в дело тана Майрахеса. Не зря же боги оставили решение за людьми! Он обвиняется в измене Родине и императору за то, что сдал гердеинцам Кюльхейм. И что возмутительнее всего, утверждает, будто следовал вашему приказу.

— Вот как? Интере-е-есно.

Тан Майрахес развернулся к ним лицом и выпрямился. Его волосы высохли, и стал понятен их естественный цвет — русый, рыжим блеском отливающий на солнце. Такой же, как у спасённой девушки.

Пожалуй, сейчас Талиан признал бы их братом и сестрой.

— Почему вы все слепы?! Разве не видите! Перед вами чудовище! — выкрикнул тан Майрахес, делая защитный знак правой рукой, а левой — крепче прижимая к груди ребёнка. — Да пожрёт его пламя!

Талиан ошеломлённо моргнул. Так тот видел! Видел то же рвущееся в небо, бушующее синее пламя, что и он сам?

— Оставьте свою истерику. Мужчину она не красит, — ответил тан Анлетти и подошёл к тану Майрахесу ближе. — Лучше ответьте мне. Это всё? — спросил он, кивнув на выстроившуюся соту девушек. — Где остальная Кюльхеймская армия?

— Там, где вы не сможете её достать и уничтожить! — Тана Майрахеса всего трясло. Жаль, не понять, от гнева или от страха. — Я сын Иналона! Я вижу вас насквозь! Вы…

— Тс-с! Ну-ка помолчите.

Стоило тану Анлетти отдать приказ, как в глазах тана Майрахеса вспыхнуло то же синее пламя, а он сам внезапно упокоился: встал ровно и безвольно опустил руки, едва не выронив младенца.

По спине пронёсся озноб, и Талиан что было сил вцепился в штырёк, пытаясь его вытащить, но металл раз за разом выскальзывал из-под влажных от волнения пальцев.

— Ноша правителя тяжела, и кому, как не мне, не знать этого. Я получил титул тана в тринадцать лет, в пятнадцать — провёл через Большой совет танов свой первый закон, а с тридцати — из-за болезни покойного императора фактически управлял всей Морнийской империей в одиночку, — тан Анлетти говорил с чувством, уверенно и громко, чтобы его можно было расслышать даже в десятом ряду. — Тан Майрахес, я понимаю вашу боль из-за кончины отца, ваш страх перед ответственностью и желание привести ваш многострадальный народ к светлому будущему. Я всё понимаю. Но простить вас всё равно не могу! — его голос взвился и опал, перейдя в драматическую паузу. — Взгляните на эти лица. Вот там, смуглый такой и носатый. Не ты, а чёрненький рядом с тобой. Да, вот он. Это же типичный агрифец. А вон те кудрявые макушки в третьем ряду — когринцы. Ну а того парня в рубахе и штанах ни с кем невозможно спутать! Он альсальдец! Воин в зенифской тунике, да, ты. Ты же выходец из Тонфы?

— Да, мой тан!

— Только там у людей такие круглые животы. И нет, не спрашивайте меня, что он делает в моей армии. Сам не знаю! — По толпе пронеслись смешки, а тан Анлетти продолжил: — Все они: альсальдцы, агрифцы, когринцы, зенифцы, сергасцы и даже… Вон тот, рыжий, случайно, не гаурусец? Нет? Ладно, не угадал. Итак… Все они пришли сюда, чтобы защитить Кюльхейм от вторжения. Тан Майрахес, как думаете почему?

Околдованный мужчина остался безучастен, будто и вовсе не расслышал вопроса. Тогда тан Анлетти разрешил ему говорить:

— Ну же, ответьте нам.

— Где все они были, когда зулунцы разоряли наши земли? Пять, десять, пятнадцать лет назад? Их набеги продолжаются из года в год, а нас… — тан Майрахес замолк, словно у него перехватило горло. — Нас осталось так мало… Мы долгие годы были щитом, укрывавшим империю. Нерушимой крепостью, сдерживающей врага. А вы пришли только тогда, когда ворота рухнули и в стенах пробита брешь?..

— Кто эти «мы»?

— Кюльхеймцы.

— Да что ж вы упёртый такой! — выкрикнул тан Анлетти, теряя терпение. — Послушайте теперь меня. В сорок четвёртом году здесь стояла вторая зенифская армия, которая была окружена и полностью разгромлена в битве за Майринхель. Тан Тувалор спешил с подмогой, но опоздал. Всего на день! На один-единственный день! День, который перечеркнул моё будущее и изменил судьбу…

Тан Тувалор подошёл и тронул его за плечо.

— Анлетти, если вы всё ещё корите меня за это, то…

— Я не вправе корить вас. Время сравняло все счёты между нами.

Они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись чему-то, понятному только им двоим.

— Как скажешь, — сказал тан Тувалор и отошёл в сторону.

— В той битве погибла вся моя семья. Отец… Старшие братья… Кстати, не погибни они тогда, вы бы никогда не родились, — заметил он саркастично, — Я много лет спрашивал себя: что они забыли в этом проклятом Кюльхейме?! За что сражались? Почему жизни дома предпочли смерть на чужой земле? Пока наконец не понял… — Тан Анлетти развернулся и обратился в своей речи к воинам. — Нет зенифцев и сергасцев, как нет когринцев и агрифцев, нет кюльхеймцев и альсальдцев. Мы все — морнийцы. Мы поклоняемся трём Величайшим, венценосному Адризелю и жёнам его Суйре и Рагелии. Мы платим в имперскую казну налоги, чтим имперские законы, служим в имперских армиях. Мы любим нашу страну, где бы ни родились — в Зенифе или в Агрифе. И мы пришли сюда не на выручку кюльхеймцам. Не Кюльхейм защищать мы пришли, нет. Мы здесь, чтобы сберечь нашу общую Родину, которая…

Тан Анлетти говорил что-то ещё, но его слова заглушили звуки ударов тысяч кулаков по нагрудникам, крики, хлопанье в ладоши и свист. Без всякой магии, без навеянного очарования… Сейчас ему одному принадлежали сердца всех этих людей. Скажи тан Анлетти им прямо сейчас идти в бой — рванули бы не раздумывая, с песнями, воодушевлением в глазах и высоко поднятыми знамёнами.

Да что там? Даже его самого сказанное не оставило равнодушным. Правда, по иной причине…

Талиан увидел перед собой настоящего императора. Увидел и захотел им стать. Не таким, но похожим: чтобы сказанные слова не были разыгранным точно по нотам представлением для публики, а шли из самого сердца.

Когда поднявшийся гомон стих, тан Анлетти продолжил:

— Вы не позволили Кюльхемской армии вступить в бой. Сберегли жизни тысячам девчонок и сотне мальчишек. Вы… народный герой. Нет, вы не ослышались. Никто из вас не ослышался. — Он обвёл взглядом толпу. — Я правда так считаю. Ведь ради своего народа тан Майрахес рискнул всем: титулом и властью, честью рода и даже жизнью, но… Он же и предал этим Морнийскую империю. Потому что не могут жизни кюльхеймцев быть дороже жизней когринцев или агрифцев. Когда мы начнём так думать, Морнийская империя погибнет.

Толпа снова ответила ему ударами тысяч кулаков в грудь и многоголосым криком. Талиана сдавили с боков и затолкали в спину: слишком многим хотелось пробиться вперёд, чтобы лучше расслышать и разглядеть говорившего.

Между тем тан Анлетти снял с пояса кинжал и протянул его тану Майрахесу рукоятью вперёд.

— Вы знаете, что должны сделать.

Тан Майрахес недрогнувшей рукой принял кинжал — лишь синее пламя в его глазах разгорелось ярче — и одним движением вспорол себе живот.

Это было слишком!

Талиан зажмурился, не желая смотреть, отказываясь верить…

На его глазах тан Анлетти хладнокровно убил человека — и остался при этом безупречно чистым, получив тысячу людей в свидетели, которые бы подтвердили, что тан Майрахес убил себя сам. Тысячу слепцов!

Тело мужчины шмякнулось в грязь — и взволнованную тишину разрушил пронзительный детский плач. Младенец орал, пискляво и надрывно, и в его крике затерялся звук ещё одного падения.

Когда Талиан открыл глаза, на земле лежало два тела: в несправедливо безжизненных позах, с остекленевшим взглядом, в крови и в грязи, — тан Майрахес и сражавшаяся за него девушка, что и в смерть последовала за ним.

Отчаянье комом поднялось к самому горлу.

Он был следующим.