Глава 3

Год 764 со дня основания Морнийской империи,

10 день адризелева онбира месяца Холодных дождей.

Талиан несколько раз аккуратно стукнул молоточком — и из рукояти клинка, лежавшего у него на коленях, выпал в подставленную ладонь крохотный клиновидный штырёк. Отложив его в сторону, он взял оружие в левую руку и резко ударил по запястью кулаком правой. Хвостовик меча не вышел из рукояти сразу, но Талиан бил снова и снова, пока тот наконец не показался сверху.

Ладони предательски взмокли.

Повернув клинок набок, Талиан взялся одной рукой за цубу, другой — за рукоять, и замер, вслушиваясь в громыхание крови в ушах.

Перед глазами, словно вживую, встали события вчерашнего вечера…

Разбойников выстроили шеренгой на месте собраний — прямо напротив входа в его палатку, шагах примерно в двадцати. Солнце успело спрятаться за горизонт, и по периметру площадки расставили воинов с факелами в руках, но света всё равно не хватало. Талиан не видел лиц — лишь скрюченные от страха фигуры, рядом с которыми прямая осанка и гордый разворот плеч единственной девушки привлекали внимание, заставляя раз за разом возвращаться к ней взглядом.

Она ждала казни, как мог бы ждать её воин: глядя смерти прямо в глаза — и уже ничего не страшась.

Расправу над разбойниками тан Тувалор поручил Демиону. Бледный как смерть, тот шёл за сотой Колбином и, после того как толстяк зачитывал несчастному его приговор, отрубал голову.

Но Демион никогда не был так же хорош во владении клинком, как он сам, даже до падения с лошади. Ну а после…

Талиану больно было смотреть, как тот в прямом смысле кромсал беднягам шеи, иногда не перерубая их целиком даже с третьей-четвёртой попытки. Ни один преступник, совершивший какие угодно злодеяния, не заслуживал такой смерти. Талиан скрипел зубами, сплёвывал на сторону, кривил губы, отворачивал голову, но на восьмом разбойнике всё-таки не выдержал: подошёл к Демиону — тяжело дышащему, залитому чужой кровью, взъерошенному и потному — и молча заставил его подвинуться.

— Читайте приговор, — произнёс Талиан, накрыв рукой рукоять своего клинка.

Сота Колбин в замешательстве посмотрел на тана Тувалора — тот задумчиво пригладил рукой длинные усы и следом кивнул, давая своё разрешение.

Когда отзвучали последние слова приговора, Талиан обнажил меч, поклонился осуждённому — на полголовы, как это позволял ему его императорский статус — и глухо произнёс:

— Я буду молить Рагелию, чтобы богиня уготовила тебе лучшую долю при новом рождении, и когда-нибудь ты смог выполнить предназначенное и со спокойствием отправиться на пир в адризелевы чертоги.

Неуловимое для глаз движение, росчерк клинка — и голова разбойника отлетела в сторону. Талиан отступил на шаг, чтобы не запачкаться кровью, и посмотрел на соту Колбина. Толстяк пялился на обезглавленное тело округлившимися глазами, мёртвой хваткой прижимал к груди табличку с текстом и не двигался с места.

— Продолжайте, — приказал тан Тувалор — единственный, для кого способности Талиана не стали неожиданностью, — и его властный голос привёл толстяка в чувство.

Сота Колбин зачитал следующий приговор, и всё повторилось снова. Талиан поклонился, пообещал помолиться и одним ударом снёс голову, оставшись при этом чистым.

Слишком чистым, чтобы этого можно было достичь одним лишь мастерством владения оружием.

За тот час, что тан Тувалор отвёл ему на раздумья, Талиан бегло просмотрел, в чём обвинялись эти люди. На их счету был поджог десятка ближайших деревень, грабёж мирного населения во время военных действий, мародёрство, многочисленные убийства, насилие над женщинами.

С таким перечнем «заслуг» даже его чистосердечное признание не исправило бы общую картину: покушение на жизнь императора легло завершающим штрихов в числе совершённых ими злодеяний. Не более того.

С каждой отрубленной головой росло напряжение в рядах воинов, смотревших на казнь. Все они ждали, когда он начнёт уставать. Легко ли отрубить одну голову? А пять голов подряд? Десять?

Талиан только что снёс мечом двадцать третью и впервые позволил себе перевести дух. Пот по спине лил ручьём, в голове звенело, а руки от плеч словно обратились в камень, став такими же тяжёлыми и неповоротливыми. Магия, которую он собрал, кончалась, утекая с каждым ударом, чтобы придать ему необходимую силу, а вместе с ней из него словно уходила жизнь.

Тан Кериан глядел на него из толпы, спрятав лицо за ладонью. Они заранее договорились, что Талиан не будет вмешиваться в казнь, пока дело не коснётся девушки, но…

Стоять в стороне и смотреть, когда рядом страдают другие — не для него.

Он не оправдывал их злодеяния — ни в коем разе! — но и не желал, чтобы наказание за проступок превратилось в кровавое представление со ставками среди солдат номер попытки, с которой Демион наконец отрубит очередному преступнику голову. Смотреть, как монеты переходят из рук в руки под горестные или, наоборот, радостные возгласы, было противно.

Поэтому, отдохнув, Талиан снова взялся за меч и с удивлением заметил, что разбойники приободрились. Откуда только взялись прямые спины, спокойные лица и благодарность во взглядах?

— Как долго эта страна ждала, чтобы звезда Талиана взошла на небе… — тихо произнёс следующий преступник в очереди, бегло коснувшись указательным пальцем переносицы и лба над каждой бровью — осенив себя треугольником.

— Ты ошибаешься. Она была там всегда. Просто ты оступился и позволил тьме застить свой взгляд, — ответив так, Талиан снёс ему голову.

Звезда Императорского созвездия, названная с ним одним именем, всегда указывала путникам дорогу на север. Служила ориентиром, даже когда не оставалась больше других ориентиров.

Тяжёлое имя. Не имя — почти приговор.

Но в глубине души Талиан всегда хотел ему соответствовать.

— Да здравствует император! — выкрикнул кто-то из толпы.

Его слова подхватили остальные, и эхо пронеслось волнами по всему лагерю.

Талиан мучительно покраснел. Он вовсе не этого добивался…

Остальные разбойники и снесённые им головы пронеслись словно страшный сон. Огни факелов расплывались в тонкие вертикальные полосы, когда Талиан пытался рассмотреть очередное лицо. Глаза жгло от катившегося со лба пота, но вытереть его не было сил. Видит Адризель, если бы он отмотал тридцать кругов по плацу в полном вооружении — и то был бы свежее.

Наконец осталась одна девушка. Последняя. Сота Колбин охрипшим голосом начал зачитывать приговор.

— Как тебя зовут? — спросил Талиан.

— Разве у курицы спрашивают её имя прежде, чем зарубить в суп?

В темноте блеснула белым широкая улыбка. Она что, над ним издевается?

— Ладно… в общем… я хотел пр-редложить… — от усталости Талиан вдруг начал запинаться. — Б-будешь моей фавор-риткой? Я не хочу р-рубить тебе гол-лову…

Сказал — и мысленно застонал. Фраза вышла скомканной и совершенно нелепой. Выглядело всё так, будто он предлагает ей либо умереть, либо разделить с ним постель.

Даже не верилось, что, намучившись с разбойниками, он под конец всё испортил.

— Вообще-то, я…

— Хм… интересно… — перебила его она. — У меня за левым ухом спрятана монета. Достаньте её.

Ситуация становилась всё более нелепой.

Вздохнув, Талиан протянул руку и медленно погладил её за ухом. И чтоб его волки съели! Там действительно была монета! Крохотный медяк, спрятанный за кончиком уха, держался на чём-то липком.

— Отковыривайте. Не бойтесь.

— Это сейчас так важно?

Вместо ответа, девушка кивнула, и Талиан неловко стал отдирать монету. Сота Колбин уже дочитал приговор и ждал. Время утекало сквозь пальцы, а он никак не мог справиться с каким-то медяком…

Из рядов воинов донеслось перешёптывание и приглушённый расстоянием смех.

Наконец монета была у него в руке. Но заглянув в глаза напротив, Талиан понял, что рано обрадовался. Девушка глядела с вызовом и неприкрытой злобой.

— Я покупаю ночь с императором. Согласны ли вы стать мальчиком для развлечений за одну-единственную медную монету? — Она выразительно выгнула бровь и скривила губы в подобии усмешки. — Или всё же отрубите курице голову?

Опустив подбородок, Талиан уставился себе под ноги. Ему сразу надо было ей объяснить, что фаворитка — всего лишь прикрытие и на её тощие кости видов он не имеет. Ну… не то чтобы совсем никаких, но…

Неволить её он точно не собирался.

— Мой император, вы не можете продолжать? Вам плохо? — спросил сота Колбин, растерявшийся из-за задержки.

Талиан сжал в кулаке монету и поднял голову.

— Как я могу отказаться? Ведь ты предложила мне все деньги, какие у тебя были. Все до последней монеты, — сказал и развернулся лицом к соте Колбину: — На сегодня с казнью закончено. Эта девушка уйдёт со мной.

— Талиан-Талиан… — произнёс тан Тувалор и осёкся.

Клинок, прочертив в воздухе широкую дугу, замер у кадыка соты Колбина. Толстяк чуть не выронил из рук свои записи от испуга.

— Ты не посмеешь пролить кровь…

— Посмею! — он перебил бывшего наставника на полуслове и в доказательство разрезал кончиком меча ткань плаща. Тот с тихим шелестом упал к ногам соты Колбина и лёг ровным полукругом. — Очень даже посмею…

— Чему я тебя учил? Не смей перебивать старших.

Старик неторопливо подошёл к ним и остановился аккурат в месте, куда бы при всём желании Талиан не смог бы дотянуться клинком.

— Ты не посмеешь пролить кровь моего сына оружием Морнгейла.

— Вашего сына?! — воскликнул у него из-за спины Демион, запнулся и чуть не упал, неуклюже замахав руками.

— Ор-ружием Морнгейла?.. — вторя ему, переспросил Талиан.

Казалось, не только они вчетвером — весь мир потрясённо замер. Сказанные слова были слишком чудовищны, чтобы оказаться правдой… И Талиан… он ещё поверил бы, что сота Колбин внебрачный сын тана Тувалора. Мало ли, какая милая улыбчивая девушка лет тридцать — тридцать пять назад тому приглянулась? Бастардов ведь не считают. Но один из легендарных клинков первого императора…

В своё время Морнгейл I подарил Сергине одиннадцать мечей — по одному за каждого рождённого сына, — и они передавались в роду Светлых танов на протяжении шестнадцати поколений. Отдать кому-то чужому один из четырёх оставшихся, которые не сломались, не потерялись и в целости дошли до сегодняшних дней…

Нет! Это просто немыслимо!

— Как много сразу вопросов. — Тан Тувалор подошёл ближе и, улыбнувшись, положил ладонь ему на клинок. — Я знаю, какие мысли вертятся сейчас в твоей голове. Они все написаны у тебя на лице, мой мальчик.

— Ваши слова не могут быть правдой! — выпалил Талиан.

— Когда-то я отдал этот меч Феллору*. В его руках древняя сталь пела музыку ветра. — На лице старика промелькнула и погасла улыбка. — Когда он погиб… я думал, что отдам меч своему внуку, но он… — тан Тувалор понизил голос до шёпота, — оказался совсем его недостоин.

— Но я вам никто… Как можно было… Наследие семьи…

Талиан закрыл глаза, чтобы собраться, но стало лишь хуже. Он вспомнил дни, когда был просто мальчишкой, носящимся по двору с палкой в руках, который под ярким сергасским солнцем изображал из себя бывалого воина. И тана Тувалора, но не такого, не дряхлого и лысеющего, а ещё крепкого и черноволосого, который легко мог догнать и наподдать розгами по заднице, если узнавал о проказе.

Но нельзя! Нельзя поддаваться чувствам!

Иначе он не сможет исполнить свой долг и отомстить за отца…

Спазм сковал горло — не продохнуть. Руки сжали рукоять меча слишком сильно и вдруг задрожали. Талиан открыл глаза и ничего не увидел. Мир поплыл из-за подступивших слёз.

Тан Тувалор спокойно отвёл лезвие в сторону и опустил руки ему на плечи. Слегка встряхнул.

— Знаю, я дал тебе тысячу поводов для обиды и злости. Никогда не щадил. Постоянно ставил перед непростым выбором. Заставлял вставать на ноги после каждого падения. Но ты тоже меня пойми. Я похоронил четырнадцать детей и пятерых внуков. Это… слишком большое число для одной жизни. — Тан Тувалор смотрел на него, и впервые Талиан заметил разницу в их росте. Всю жизнь старик казался ему высоким, а теперь вдруг ссутулился и стал ниже. — Можешь меня ненавидеть. Я оставляю за тобой это право. Но от меча отказываться не смей. Пусть не родной, но ты мой сын. Носи его с гордостью.

— Нет… Нет! Это…

— Всё ещё мне не веришь? — Старик на мгновение прищурился. — Помнишь день, когда я тебе его подарил?

Талиан кивнул. Как же было не помнить? Он тогда тоже рубил преступникам головы.

— Вспомни тогда и поставленное условие. Вспомни — и нарушь его. Сегодня ты оправдал мои ожидания. Молодец! — Тан Тувалор похлопал его сбоку по предплечью и отпустил. — Можешь забрать девушку. Настаивать на её казни я не стану. Но знаешь… Спать с ней я бы всё же побрезговал. Кто знает, через скольких мужчин она прошла?

На этом всё вчера и закончилось…

И даже хитроумный план Фариана с объявлением о беременности не пригодился…

Вот только душу словно разорвало надвое. С одной стороны, был родной отец, отославший прочь, с другой — тан Тувалор, жестокий и бессердечный старик, который столько раз лупил его розгами, что, казалось, только и мечтает, что сжить со свету. Но те вчерашние слова… и этот меч…

Талиан упёрся рукой в пол: его всего трясло. Немой крик рвался наружу, тараня рёбра и оседая металлическим привкусом во рту. Но за ширмой копался Фариан — и Талиан кусал костяшки пальцев, раздирая кожу зубами, в безуспешной попытке сдержаться.

Не крик, приглушённый вой, утробный и низкий, вырывался из сведённого судорогой горла. Почти рычание.

Выбор между отцом, никогда не любившим, но родным, и человеком, воспитавшим, который… который… любил его, наверное, даже больше, чем родных сыновей, казался чем-то чудовищным.

Что ему теперь делать? Как отомстить за отца? Адризель всемогущий… как?!

Талиан вытер рукой катившиеся по щекам слёзы, медленно выдохнул и снова взялся за клинок. Он разберётся с этим позже. Вот вернётся в Джотис, соберёт необходимые доказательства, найдёт свидетелей — и будет уже что-то решать. А сейчас нужно проверить, правда ли у него в руках один из мечей Морнгейла.

Он не будет думать о тане Тувалоре. Он просто сделает шаг на пути к цели. Всего один шаг — и всё.

С этими мыслями Талиан аккуратно снял рукоять. Она оказалась обманкой. Настоящая рукоять — наборная, из сияющих драгоценных камней — была спрятана внутри. Он осторожно коснулся её пальцами и чуть не обжёгся.

От камней шло ощутимое тепло.

Теперь последние сомнения умерли — у него на коленях лежал «Кровопийца» или, как его ещё называли, клинок старшего сына.

Про меч ходили легенды, будто забирая силу у поверженных врагов, он возвращает своему обладателю здоровье и молодость. Продлевает жизнь. И глядя, как сплетаются в глубине камней тончайшие нити, как мерцают золотом и манят к себе прикоснуться, Талиан не мог им не верить.

Ладонь сомкнулась на рукояти — и сила хлынула внутрь, убирая пекущую в животе боль, стирая усталость, тошноту и головокружение. Он стал дышать легче и глубже, расправил плечи, выпрямился, а после вернул накладную рукоять на место.

С «Кровопийцей» в руках можно было натворить столько бед…

Но, выходит, чтобы забирать силу у других, вовсе не обязательно становиться императором. Можно просто рубить головы.

— Я закончил, — произнёс Фариан, выходя из-за ширмы. — Похож на альсальдца?

Талиан окинул раба беглым взглядом и недовольно поморщился. Для воина, которого тот взялся изображать, Фариан выглядел слишком опрятным и милым — и как всегда, до зубовного скрежета женственным.

Рукава льняной рубахи были лишь слегка заправлены в кожаные нарукавники, образуя поверх них пышные складки. Попадут такие в суп или за ветку зацепятся — вот будет радости! Со штанинами — та же беда. Шнуровка на туфлях и нарукавниках шла ровно, без единого перекоса. Отороченный мехом жилет перехватывал у талии тоненький поясок, заставлявший и без того изящную фигуру казаться ещё стройнее.

— В таком виде тебе выходить нельзя, — вынес свой вердикт Талиан.

— Но почему?..

Он убрал меч в ножны, подвесил их к поясу и поднялся на ноги.

— Одежда альсальдцев сама по себе вызывает интерес, как всё необычное и новое. Но ты в ней…

— Да что не так-то?!

Вместо слов, Талиан сорвал и выкинул поясок, на его место повязав собственный пояс с кинжалом, после чего стал распускать шнуровку, заправляя рукава как надо.

— Нужно небрежней.

— Ещё небрежней?..

После его кивка Фариан сник, опустил голову и закусил губу.

— Мой император, отнеситесь к моей просьбе с пониманием. — Раб на мгновение замялся, а затем вдруг выпалил: — Сам я косу не заплету! — и тут же смутился собственной наглости. — Но не потому, что не умею… нет… А потому, что волосок будет лежать к волоску. Получится слишком хорошо — и вы снова будете мной недовольны.

— А может, ты никуда не пойдёшь, а? Столько возни с тобой…

— Нет! На встречу с сением Брыгнем мы должны идти вместе!

Закончив с нарукавниками, Талиан покрутил указательным пальцем в воздухе, показывая рабу, что хочет, чтобы тот повернулся к нему спиной.

— Ладно я, но ты там зачем?

— А если он снова пырнёт вас кинжалом?

— Хм… и ты рассчитываешь встать у него на пути? — бросил Талиан небрежно, не скрывая сомнения в голосе.

Ответом ему стало подавленное молчание. Фариан протянул серебристо-белую ленту и развернулся спиной. Его волосы заняли всё пространство перед глазами. Льющиеся золотом, удивительно мягкие и шелковистые, они сладко пахли ромашкой и мёдом и совершенно не походили на ту спутанную мочалку, которую Талиан видел вчера.

Дурацкая ситуация! Дурацкий Фариан!

Окажись на его месте Зюджес, ответил что-то в духе: «А ты рассчитывал, буду у тебя за спиной прятаться? А вот выкуси! Сам вперёд помру!» — и они бы вместе посмеялись. Но Фариан…

Тот обычные мальчишеские подколки воспринимал взаправду, расстраивался и так удручающе потом молчал, что, видят боги, лучше б сказал в ответ какую-нибудь гадость.

Не было бы тогда этого противного чувства, будто он обидел ребёнка — доверчивого и открытого, неспособного дать сдачи.

Талиан стоял, задумчиво перебирая длинные пряди, и никак не решался заговорить, и в то же время волосы утекали, точно вода, просачиваясь между пальцев, и приходилось всё начинать сначала.

Нет, с таким настроем косицу ему не заплести.

— Ты меня это… изви…

— Вы правы, мой император. Я не умею драться. И от сения Брыгня вас не защищу. И даже если сбегу, мне некого будет позвать на помощь. А если вы умрёте, то кто поверит моим словам? Словам раба… — Фариан тихо вздохнул. — Я даже отомстить за вас не смогу. Но всё равно… Прошу вас, разрешите остаться рядом.

Талиан дёрнул волосы сильнее, чем рассчитывал, но раб даже не пискнул.

— Я случайно.

— Ничего. Не думаю, что раньше вы заплетали косы.

— Вообще-то, заплетал. — Кому-то другому Талиан бы не признался, но тут прямо к слову пришлось. — Была у нас в Уйгарде девушка одна, дочка библиотекаря. Приносила отцу из деревни обеды и задерживалась до вечера, возвращаясь домой вместе с ним. Ну и пока он был занят… я читал ей вслух.

— Она вам нравилась?

— Ещё чего! Просто… у неё вечно торчало сено из волос, а меня раздражало, что травяная труха сыпется на книги. Так, я закончил.

Фариан осторожно дотронулся руками до косицы, ощупал волосы и ошеломлённо выдохнул:

— Это же колосок!

— Ты хотел походить на альсадьца? Вот и не жалуйся теперь. — Талиан напустил в голос строгости, но, вообще, ему было приятно, что раб оценил его умения по достоинству. — Так, ты собрался? Тогда пошли, лицо только замотай. Столько времени с этими сборами потеряли…

Он первым вышел из палатки и сразу поёжился, запахивая полы шерстяного плаща, оттого что ветер выдул из одежды накопленное тепло. К нему подступили трое альсальдцев — обещанный «хвост» — и вместе с Фарианом выстроились по двое за спиной.

— За мной, — приказал им Талиан, и они вместе двинулись к палаткам с коричневыми знамёнами зенифцев.

Сегодня им предстояло проведать сения Брыгня. Тянуть и откладывать визит к нему не было никакого смысла.

Однако рука невольно легла на живот. Встреча с несостоявшимся убийцей пугала, но ещё больше Талиан хотел выяснить причину, по которой тот напал. Сений Брыгень тем вечером выглядел… странно. Даже слишком.

Внезапно один из альсальдцев чуть замешкался, и его место занял тан Кериан. Талиан вовремя заметил подмену, но, спрятав улыбку, вида не подал. Он бы тоже, наперекор всем просьбам и уговорам, пошёл следом, если бы знал, что друг идёт в логово врага.

У входа в палатку никого не оказалось. Талиан озадаченно отогнул кожаный полог и заглянул внутрь. Оба охранника носились туда-сюда с выпученными глазами, подгоняемые жёстким и властным голосом сухонького старичка в жёлтой лекарской тунике.

— Я так понимаю, сений Брыгень очнулся?

Лекарь подошёл к нему и, невзирая на возраст, поклонился в пол.

— Он ещё слишком слаб, мой император. Я только что закончил перевязку. Сению Брыгню необходимы тишина и покой.

— Пошёл вон. И вы. Чего, оглохли все?

Приказной тон возымел действие, и лекарь вместе с охранниками покинули палатку. Внутри не было и десятой доли той роскоши, которая встретила его у тана Кериана. Всего два тканых лоскутных половика вели от входа к кровати, оставляя дощатый пол практически голым. Один сундук стоял у изножья кровати, второй — у изголовья. Именно на нём лекарь разложил мешочки с травами, мази и микстуры, чистые тряпки, ступку с пестиком и остальную посуду. И всё. Внутри, кроме небольшой жаровни и ведра с водой, больше ничего не было.

Талиан подошёл к кровати. Тан Кериан и Фариан последовали за ним, встав за спиной, тогда как двое других альсальдца заняли позиции у входа.

— Пришли довершить начатое, мой император? — полуутвердительно произнёс сений Брыгень, не поднимая век.

Даже в свете зажжённых свечей его лицо казалось неестественно бледным.

— Разбойников, которые в ходе дерзкого покушения ранили меня, казнили вчера.

Услышав эту новость, мужчина открыл глаза.

— Так вы…

— У меня много вопросов, на которые я хочу получить ответы. — Талиан выждал немного, чтобы сений Брыгень свыкся с мыслью, что живой он ему гораздо полезнее мёртвого, а затем спросил: — Почему вы напали?

— Выполнял приказ.

— Чей?

Губы мужчины растянулись в болезненной ухмылке.

— Человека, которого вам предстоит спасти от безумия. Естественно, не бесплатно.

Талиан едва ли сомневался в личности, стоявшей за покушением. Но чтобы безумие?.. Как-то до сих пор не было похоже, чтобы тан Анлетти повредился в уме. Действовал он продуманно и скрытно: сидел себе преспокойно в тени и дёргал за невидимые ниточки.

Скрестив руки на груди, Талиан холодно произнёс:

— Ваши камни мне больше не нужны.

— У меня есть кое-что получше камней. — Сений Брыгень посмотрел ему в глаза, твёрдо и, несмотря на болезнь, остро. — Это книга. «Утерянный» том дневников Морнгейла. Она расскажет вам о магии и научит использовать силу, которой вы обладаете.

Это было щедрое предложение. Даже слишком.

— И что вы хотите взамен?

— Сохраните тану Анлетти жизнь… когда он придёт за вами, чтобы убить. — Голос истончился, сойдя на нет, и сений Брыгень закашлялся. — И я отдам вам… пфхе… всё: и книгу, и камни, и… пфху… свою жизнь, если попросите.

Талиан не успел ничего ответить, как прямо перед ним вырос Фариан.

— Мой император, не соглашайтесь!

— Что ты…

— Тан Анлетти слишком опасный человек! Чтобы убить его, нужна тысяча лучших солдат, но чтобы взять живьём — и десяти тысяч будет мало.

— Знакомый голос. Фариан, ты ли это?

Раб вздрогнул и весь словно скукожился.

— Откажитесь! Умоляю вас…

— Ну точно, Фариан.

Отодвинув раба в сторону, Талиан спросил:

— Вы знакомы?

— Мы служим одному господину, оба провалили порученное им дело и поплатимся за это. Правда, я был уверен, что его уже нет в живых…

Талиан повернулся к рабу — тот выглядел потерянным, и нехорошее предчувствие тяжестью легло на сердце.

— Это правда?..

Сжав кулаки, Фариан набрался смелости и посмотрел ему в лицо.

— Да! Поэтому я точно знаю: все сделки с Тёмным таном заканчиваются одинаково. Вас поманят книгой, назовут другом, а потом отберут всё, что вам дорого. Когда же вы опомнитесь, будет… слишком поздно.

Фариан лишь запнулся, хотя раньше, вспоминая о младших брате и сестре, убитых после его неудачи, начинал реветь и долго потом не мог остановиться. Что это с ним? Откуда столько решимости?

Он ведь трус! Талиан лучше других это знал.

Тан Кериан бесшумно вынул клинок и приставил кончик лезвия рабу к самому горлу.

— Мой император, разрешите мне его убить.

— Даже с клинком у горла я повторю то же самое. Мой император, не соглашайтесь! У Тёмного тана не бывает честных сделок, у его слуг — тем более. А третьего покушения вы можете и не пережить…

Надо было как-то реагировать, принимать решение, но Талиан не был на это сейчас способен. Внутри клокотала злоба, обида и растерянность. Только не на раба — на самого себя. Он ведь поверил! Принял чужие недомолвки за правду, фальшивую улыбку — за искреннюю радость.

Видит Адризель, какой же он идиот…

— Я согласен. — Он перевёл взгляд на сения Брыгня. — Где книга?

— Слово императора?

— Мой импе…

— Замолкни! — крикнул Талиан, сжимая кулаки. — Неужели непонятно, что мне нужна эта книга?! Не та ситуация, чтобы кочевряжиться, — и добавил уже спокойнее: — Я один ничего не знаю. Ни о магии, ни о собственных силах. Без книги у меня просто нет шансов. Ни единого шанса против Тёмного тана. Разве это непонятно?

— Я научу вас.

— Да неужели? — Сдерживаться с каждым словом было всё труднее. — И мне снова гадать — правда это или ложь?

Фариан отвёл взгляд и понуро опустил голову. От этого движения кончик меча вспорол тонкую кожу, и вниз устремилась струйка крови.

— Убери клинок в ножны. Я сам разберусь с рабом. Позже.

Тан Кериан изогнул бровь, бросил недовольный взгляд и отвёл клинок, не произнеся вслух ни слова. В этом они с Фарианом были превосходными мастерами — в умении молчать и прятать за маской отстранённости свои чувства. Словно не понимали, что осуждающее молчание ранит глубже запальчивых, но искренних слов. Талиан почти отвернулся, когда заметил боковым зрением движение. Только времени, чтобы выхватить клинок, уже не оставалось.

Ладони коротко взметнулись вверх, следом вниз — и меч тана Кериана воткнулся в искрящийся малиновыми сполохами магический щит. Остриё продавило его на полтора пальца вглубь, но шеи Фариана так и не коснулось.

Раб недоумённо моргнул, повернул голову и только тогда, почти коснувшись кончиком носа острия чужого меча, осознал, что жизнь висела на волоске.

— Ты что творишь?!

— Он предал вас, а вы его защищаете. — Альсальдец неохотно убрал клинок в ножны. — Хотя вчера убеждали, что нет между вами никакой близости…

Твою ж мать!

Других слов, увы, не осталось.

И словно специально дожидаясь этого момента, в палатку ворвался ветер — разметал в стороны края полога у входа, оторвав верёвку, которая их крепила. Прохлада освежила полыхающее в гневе лицо, и стало чуточку легче. Талиан коснулся ладонью невидимой преграды — единственного заклинания, которое показал ему нэвий, — и та исчезла, напоследок выведя малиновыми нитями в воздухе слово «Щит».

— Не придумывай того, чего нет. Раб… — Талиан посмотрел в испуганные глаза напротив, — ещё может оказаться полезен. А теперь оба вышли. Я хочу остаться с сением Брыгнем наедине. И это… за сохранность его жизни отвечаешь головой. Понял меня?

Тан Кериан хмуро кивнул и, ухватив упирающегося раба за руку, выволок наружу.

— Тяжко вам? — спросил сений Брыгень.

Талиан присел на кровать рядом с мужчиной и вздохнул.

— От дырки, которую вы оставили во мне, тяжко, а с этими придурками я уж как-нибудь разберусь.

Сений Брыгень слабо улыбнулся, а затем нахмурился.

— У вас почти не осталось времени. Тан Анлетти скоро будет здесь, чтобы довершить начатое.

— Что я должен знать, чтобы у… — Талиан в самый последний момент успел заменить слово «убить», — победить его? Вы сказали, тан Анлетти безумен. Это правда?

— Мой господин проклят. Его дар — будить в людях любовь — обратился против него самого. Он не осознаёт, что творит. Он… — сений Брыгень снова остановился, чтобы передохнуть: разговор отнимал у него все силы. — Просто коснитесь треугольника у тана Анлетти на шее и вытяните столько магической отравы, сколько сможете.

— И разум к нему вернётся?

— Надеюсь.

На первый взгляд, звучало несложно: подойти к тану Анлетти, сжать в руке треугольник, вытянуть силу. Но в душе ворочались сомнения. Так ли это будет просто на самом деле?

— А его сила… Какая она?

— Больше всего встреча с ним похожа на встречу с мечтой. На осуществление самого заветного, но так и не сбывшегося желания. — Мужчина закашлялся. — Кхни… ха… в сун… дух… хе…

Талиан с трудом разобрал, что тот хочет сказать. Сению Брыгню явно становилось хуже: бледность усилилась, и кашлял тот надрывно и сипло, всё никак не останавливаясь, будто его выворачивало наизнанку. Неужели простудился? При такой погоде, конечно, немудрено, но…

Простуда после тяжелого ранения могла привести к осложнениям.

Он подошёл к сундуку в изножье кровати, поднял тяжёлую кованую крышку и зарылся с головой в чужие вещи. К счастью, их было немного: два комплекта доспехов — парадный и обычный, — ремонтный набор к ним, четыре пары старых сапог разной степени изношенности, трёхслойное стёганное шерстяное одеяло, бутылки с маслом для оружия, набор точильных камней, собранная сумка с личными вещами, обереги «наудачу», штук двадцать — не меньше! — и ещё какие-то мелочи.

Искомая книжка, по закону подлости, оказалась на самом дне.

— Камни в поясе, — еле слышно прошептал сений Брыгень и указал взглядом на второй сундук.

Талиан вздохнул, решив, что ему снова придётся всё перерывать, а потом складывать на место, но простой матерчатый пояс лежал на самой крышке, среди мазей и притираний, придавленный сверху глиняной бутылью с вином.

— Последнее, мой император. Убейте раба. Не дожидайтесь, когда он вас предаст.

— Чем он всем так насолил? — буркнул Талиан себе под нос, но мужчина его услышал.

— Вы ему верите. Только поэтому.

— Не понимаю.

Наступила очередь сения Брыгня вздыхать.

— Вы не знаете его целей. И ничего не предлагаете за службу. А он хитёр, похитрее вас будет. Что тут… кхе-кхе… не… понхе…

Окончание фразы потонуло в новом приступе кашля. Талиан не стал дожидаться, когда тот пройдёт и сений Брыгень снова сможет заговорить, и вышел наружу, к нахохлившимся альсальдцам и Фариану, у которого от холода зуб на зуб не попадал.

Когда погода успела так резко перемениться? Прошло едва ли полчаса, пока он находился внутри, а снаружи за это время поднялся настоящий ураган.

Разыгравшийся ветер нещадно трепал одежду и кидал в глаза пыль, вынуждая щуриться и утирать невольные слёзы. Ни один плащ не смог бы удержать тепло, и Талиан быстро продрог. На каждый шаг вперёд приходилось два назад. Ноги скользили по мокрой глине. В очередной раз чуть не навернувшись, Талиан всерьёз забеспокоилась, что если ветер ещё усилится, то сорвёт с палаток кожаный полог или переломает деревянный каркас.

Один плюс — их маленький отряд возвращался молча. Разговаривать при таком ветре не получалось.

Ввалившись в свою палатку, он первым делом добрался до крохотной жаровни — котелка на треноге, набитого горячими углями костра — и поставил поверх железной решётки чайник.

— Что прикажете делать теперь? — язвительно уточнил тан Кериан, всё ещё не отошедший от обиды. Он до сих пор держал раба чуть выше локтя и, судя по тому как Фариан временами морщился, держал весьма цепко.

— Отпусти его и уходи. Твоя служба на сегодня окончена.

— Как прикажете.

Тан Кериан шутливо поклонился и выскочил вон. Альсальдцы переглянулись, но за ним не последовали. Неужели сегодня симпатии воинов на его стороне? Удивительно!

Альсальдцы заняли позиции внутри по обе стороны от входа в палатку и невозмутимо застыли.

— Мой император! — Из тени вышел мужчина в синей сергасской тунике, которого Талиан до этого момента не замечал. — Его светлость регент приглашает вас на завтрашний военный совет. За вами придут через час после рассвета. Будьте готовы.

Воин поклонился и вышел, оставив Талиана стоять с открытым ртом. Чтобы тан Тувалор — и пригласил его на совет? Да ни разу такого не было, как они выехали из столицы! С чего бы вдруг…

Задумавшись над этим, Талиан упустил момент, когда раб накидал в кипяток зверобоя, мяту, ромашку, чабреца и валерианы в таком количестве, что получившийся отвар усыпил бы не то что человека — целую лошадь.

— Эй! Может, хватит?

— Снаружи ветер, — произнёс Фариан таким тоном, будто это всё объясняло.

Сил на препирательства и споры с рабом не осталось. Талиан выкатил из-за ширмы стол, запалил лучину от жаровни, поджёг с её помощью свечу, достал книгу и, завернувшись в шерстяное одеяло, уселся на пол.

Не на шкуры с мехом, как у альсальдцев, а на обычный ковёр, но было тоже тепло.

Прислонившись спиной к изножью кровати, он положил перед собой книжку и попытался прочесть первые страницы, написанные на староморнийском. Похоже, сений Брыгень не врал, говоря, что это потерянная часть дневников Морнгейла. Стиль совпадал.

Вскоре на столе перед ним появилась кружка с горячим отваром, а ещё через какое-то время до слуха донеслись звуки кифары. Талиан честно пытался сосредоточиться на тексте, но строчки плыли перед глазами, а все мысли раз за разом возвращались к рабу.

Если Фариан с самого начала выполнял приказ тана Анлетти, то, получается, врал, что не знает нанимателя? И потом, когда к нему пришёл сений Брыгень, чтобы выманить из палатки и убить — тоже врал? А сегодня, убеждая, что хочет быть рядом…

Неужели и это было враньё?

Опять.

Талиан прижал кулак к губам и нахмурился. Ветер снаружи разбушевался не на шутку, вторя его невысказанным чувствам. Непонимание, обида и боль — всё слилось с заунывным воем и хлопаньем краёв кожаного полога.

По крыше застучала барабанная дробь капель — это к ветру прибавился дождь. Если закрыть глаза, так легко было раствориться в этом буйстве стихии. Представить, как ветер бьёт прямо в лицо, как рвёт с тела одежду и поднимает на раскинутых руках вверх, разбивая оковы, выросшие из чужих бед и взятых на себя обязательств.

И больше не придётся ни о чём думать, ничего решать.

Фариан с его ложью; Кериан, умудрившийся всё понять неправильно; сений Брыгень с просьбой спасти тана Анлетти от безумия; Демион, затаивший на него обиду за срезанные волосы; и наконец, тан Тувалор — то ли убивший отца, то ли нет.

Не много ли проблем для него одного?

И ведь ещё была девушка, которую к нему приведут на ночь как фаворитку…

Аргх! Придётся разбираться ещё и с ней. Сидеть и доказывать, что помог не ради страстных поцелуев и объятий, а просто потому что мог помочь. Так унизительно!

Талиан мотнул головой, прогоняя навязчивые мысли, и снова уставился в книгу.

Ему некогда обо всём этом думать. Книга сама себя не прочтёт. Надо сосредоточиться… сосредоточиться… сосре…

Заглушая вой ветра, в мысли вклинилась мелодия кифары. Фариан дёргал деревянной палочкой струны, а казалось — ковырял ей самую душу. Тонкая звенящая мелодия накатывала волнами прибоя, сметала, как море в шторм, один за другим выставляемые барьеры и упрямо тащила наружу накопившуюся обиду и боль.

В горле откуда ни возьмись встал липкий ком, и на глаза навернулись слёзы.

А раб всё продолжал мучить несчастную кифару, заставляя мелодию ритмично взвиваться вверх и опадать, словно брал пример с лекаря, который, зажав клещами больной зуб, качает его из стороны в сторону и всё никак не решится как следует дёрнуть.

Наверное, оно и правильно.

Только у Талиана болел не зуб — у него болело сердце, — и слушать тоскливую мелодию дальше не хватало ни терпения, ни сил.

— Хватит, — крикнул он, но когда раб не остановился, повторил: — Хватит, я сказал! Мне нужна тишина.

Мелодия оборвалась на середине. Некоторое время было тихо, но потом на грани слуха снова зазвучал тот же грустный мотив. Плач кифары во время дождя, почти слившийся с воем ветра.

Дурацкая мелодия, рвавшая душу в клочья! На тысячу мелких ошмётков!

Сбросив с себя одеяло, Талиан вскочил на ноги, нашёл взглядом раба и метнулся к нему. Руки вцепились в деревянную дугу, обрывая игру во второй раз.

— Нет!

— Отдай, я сказал!

— Отпустите!

Талиан дёрнул сильнее — и под его напором дерево затрещало и одна за другой стали лопаться струны. Разодранная на части, кифара упала на пол.

— Что, нельзя было по-хорошему прекратить, да? — Раб не отвечал, и это злило ещё сильнее. — Чего молчишь?! Слов нет?! — Талиан растёр ладонями лицо и выдохнул, успокаиваясь. — Разве я много просил? Всего лишь часок тишины — и только. Ну что тебя дёрнуло взяться за игру именно сейчас?

— Вы, мой император.

Такого взгляда у раба Талиан ещё ни разу не видел. Он был ясным и твёрдым, полным невысказанной решимости.

— Когда душу покойного императора разъедала тоска, всегда шёл дождь. А вы… неужели настолько глухи, что не слышите в порывах ветра стоны своего израненного сердца?

— Хочешь сказать… Этот ураган вызвал я?

— Ну не я же! — Фариан фыркнул, но сразу же посерьёзнел: — Может, наконец спросите прямо? Фариан, почему ты мне лгал? Почему не предупредил об опасности? Почему трёшься рядом и не собираешься уходить? Уверен, подобные вопросы не раз крутились у вас в голове.

— Ну хорошо. — Талиан покладисто спросил: — Ответь мне почему?

— Тан Анлетти выбрал меня, потому что только мне хватило бы самообладания, чтобы сначала метнуть на глазах у толпы гостей меч в императора, а затем притвориться жалким и бесполезным рабом столь искусно, чтобы в это поверили. — На лицо Фариана словно упала тень, а в голос просочился яд. — Согласитесь, удобная маска. Когда тебя считают трусом… Когда ни во что не ставят… Когда не ищут и проблеска ума…

— И ты согласился меня убить, прельстившись обещаниями свободы и гражданства?

— Я согласился по двум причинам. Первая — моя семья. Вторая — я вас не знал. Вы были таким же господином, как и другие. А я ненавидел всех господ без разбора, считая их одинаковыми и гнилыми в своей сути. Но сейчас… моё мнение изменилось.

— Да неужели? — Талиан усмехнулся. — С чего бы это?

— Я целых два месяца доставал вас, как мог. По мелочам, но таким, которые в совокупности делают жизнь невыносимой. Вам мог достаться мокрый край одеяла. Или сандалии ваши «вдруг» ночевали снаружи палатки, промерзая насквозь и к утру покрываясь инеем. Или вот… из последнего… Я убедил слугу, что вода для утреннего умывания должна быть по-настоящему ледяной, а если она окажется хоть во-о-от настолько тёплой, — Фариан показал четверть мизинца, — его голова в следующий миг будет лежать на полу. Отдельно от тела. Ну да… И ещё я засунул в вашу подушку дохлую мышь.

— Так вот что так воняло?! — Талиана озарило. — Хм, а я думал, это мои подмышки…

Раб прыснул, прижал ладонь ко рту, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех, но затем убрал руку и позволил себе расхохотаться в голос. Это выглядело так странно. Талиан не мог припомнить, когда последний раз видел, чтобы раб искренне улыбался. И видел ли когда-нибудь.

Не считать же за улыбку те ухмылки и кривые рожи, которые тот ему строил?

Правда, способ «отравить» жизнь Фариан выбрал какой-то странный. Нашёл чем испугать — ледяной водой и мокрым одеялом. Ха! Его бы на денёк в Уйгард! Сначала погонять по плацу, потом засадить за книги, перед сном отправить на пробежку вдоль берега моря, а после посмотреть, останутся ли силы жаловаться.

— Не знаю, в каком захолустье вы выросли, только… Мой император, вы совершенно другой, — отсмеявшись, произнёс Фариан. — Я не знаю никого, даже отдалённо похожего на вас. Кто бы стал помогать продрогшей оборванке или щадить раба. Вы ведь ни разу не ударили меня. Ни разу! Хотя поводов я дал предостаточно. Даже сейчас. — Раб махнул рукой в сторону обломков. — Разнесли несчастную кифару в щепки, а на мне ни царапины, — помолчав немного, он добавил, тихо и как будто виновато, еле различимым шёпотом: — Рядом с вами я впервые почувствовал себя живым человеком, а не табуреткой для господских пяток.

Кажется, они медленно подобрались к сути.

Талиан честно пытался сдержать желчь в голосе, но она всё равно прорвалась наружу:

— Раз я такой замечательный, как ты рассказываешь, почему именно мою жизнь ты решил испортить? Ну ведь правда! Даже клятва не спасла от вранья!

— Я с самого рождения вынужден жить в оковах, которые всей душой ненавижу. — Фариан подлез пальцами под золотой ошейник на шее и с силой потянул за него, словно мог разорвать. — Думаете, дал бы сковать себя ещё одними, только более мощными узами? Которые ограничили бы тело, разум и даже душу? И ни разу не попытался бы из них вырваться? Серьёзно?

Талиан не нашёл, что на это можно ответить. Ничего подобного раньше как-то не приходило ему в голову. Но он никогда и не был рабом. Возможно, поэтому и не понял, как унизительно для Фариана носить ошейник.

— Я не буду вам врать, но не из-за клятвы, вырванной клинком, приставленным к горлу, и страхом смерти. Я не буду врать, потому что решил так сам. — Зрачки Фариана сузились, и взгляд стал оценивающим и колким, как у лучника, натянувшего тетиву. — Вы должны понять. Не вы сделали меня своим слугой. Это я выбрал вас себе господином. И я докажу вам это. С этого дня больше не будет никакого вранья.

Качнув головой, Талиан фыркнул:

— Не верю!

— Верите.

— А я говорю: не верю.

— Не сомневайтесь. — Фариан вдруг улыбнулся, и оценивающее выражение стёрлось с его лица, точно его никогда там и не было. — Я знаю, что верите.

— Ты ещё спорить со мной будешь?!

— А вы прислушайтесь. Слышите?

Талиан раздражённо вслушался в тишину.

— Не слышу я ничего!

— Вот именно. Ветер стих.

*Феллор — старший сын тана Тувалора, его первенец. Трагически погиб в битве при Бьёрне, попав в плен и пав от руки родного отца. Тан Тувалор послал ему стрелу прямо в сердце, чтобы тот сохранил молчание навек и не выболтал секреты врагам.