Глава 3. "Котел ведьмы"

Четырехэтажный многоквартирный дом в академическом квартале — неподалеку от коллегии. Дом Вильяма. Как и все здесь, сложенный из светлого кирпича. Когда-то он должен был выглядеть чистенько и опрятно, но сейчас все покрыл слой грязи. И все же дома в этом квартале все еще смотрится… благородно. Их строили в ту пору, когда Морибон только расцветал. Улицы тогда делали широкими, так что могли легко разминуться две кареты, да еще оставалось место для клумб под окнами. Сейчас их не разглядеть под кучами грязного снега, и сама улица потонула в жидкой грязи.У Вильяма картина ничего кроме отвращения не вызывала. Ему вообще не хотелось возвращаться домой, если бы не вещи. Он уже обдумал что будет брать, осталась, собственно, малость — сделать это.

Очень не хотелось встретить матушку.

Вильям тихонько поднялся к квартире и проскользнул внутрь. Дверь была не закрыта, на вешалке висел чужой плащ. Вильям почувствовал, как его веко нервно дергается. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, но не помогло. Тогда, по прежнему на цыпочках, он пробрался к своей комнате. Гость был внутри. Вильям увидел его сквозь незакрытую дверь — замок был давным-давно выломан. Грузный мужик в броской, нарядной, но не слишком дорогой одежде. Он стоял спиной к двери, вроде бы задумчиво глядя в окно.

— О! Здравствуй! — резкий, не слишком естественный поворот. — А ты наверное Вильям! Надо же, со слов твоей матери ты казался младше.

— Да, так бывает, — холодно ответил Вильям.

Он надеялся, что мужчина не заметит как его веко дергается. Гость уже спешил протолкаться мимо него из комнаты. Очередной… черт возьми! Вдох. Выдох. Спокойнее. Вильям осмотрел комнату — шкафчик стола приоткрыт, отдернут край одеяла на застланой постели.

“Ненавижу!”

Голос гостя раздался уже из кухни.

— Что, голубчик, может перекусишь? У твоей мамы настоящий пир.

Вильям дернулся и ничего не ответил. Кровь шумела у него в ушах. Он захлопнул дверь и привалился к ней спиной. Он здесь чужой. Чужой. Что можно сделать? Даже отец ничего не смог изменить — просто ушел и оставил все ей. Ушел, и оставил его…

В который раз из глубины души поднялась горькая обида, но Вильяму больше не хотелось плакать. Он это перерос, черт возьми, он уже не маленький мальчик — он куда старше, чем даже может сказать матушка. И плевать он хотел на ее интрижки, на всех этих гостей и это…

Он запрокинул голову назад и поглядел на потолок, изукрашенный желтыми потеками от сырости и копотью свеч. И он забудет, как она запирала его здесь, оставляя краюху хлеба, чтобы он не мешал пировать с очередным хахалем? Забудет, как избивала в перепадах настроения? Или унижала перед своими гостями, выводя на самое видное место… В его собственный день рождения.

Да, забудет. Простит и все оставит, — без всякой претензии, — как это сделал великодушный отец, и это будет его единственное одолжение. Одолжение самому себе, потому что обиженного мальчика он тоже оставит здесь. Вильям просто улетит отсюда и больше никогда… никогда не вернется!

Парень отлип от двери и быстро собрал все, что хотел. Небольшая сумка получилась, легкая. Подхватив ее на плечо, Вильям выскользнул из дома, и лишь оказавшись на улице испытал ни с чем не сравнимое чувство облегчения. Сегодня ночевать дома он не будет.

И больше никогда!

***

“Котел ведьмы” был любимым заведением учеников коллегии. Никто не помнил когда точно трактир приобрел свою репутацию и антураж — представить его другим было нельзя. Кто-то говорил, что раньше кабак занимал только подвал здания около внешней стены коллегии, но затем место стало таким популярным среди учеников, что хозяину предложили переехать в необжитую башню в обломках внешней стены — вроде бы слишком отдаленную от коллегии, но все еще принадлежащую ей. Ходил слушок, что все это дело организовал преподавательский состав, который теперь мог попадать в заведение без лишнего внимания. Любопытство распаляло и то, что учеников никогда не допускали в закрытые кабинеты на верхних этажах. Впрочем, им было весело и в общем зале, где они могли беспрепятственно выдумывать и обсуждать, что же именно происходит наверху. Ученики тратили здесь деньги из пособия коллегии, а хозяин возвращал их обратно в арендной плате. Совершаемый таким образом круговорот финансов оставлял удовлетворенным каждого участника.

Когда компания выпускников подошла к Котлу, солнце почти скатилось к горизонту. Над стеной виднелись шпили коллегии. Темный камень отражал солнечные лучи, и Орфанту показалось что кто-то облил крыши свиной кровью. Только воздушный корабль из Короны остался чистым — неизменно сияющий и таинственный посланец неба.

Вильям засмотрелся на эту картину. Сейчас ему больше всего хотелось перескочить оставшийся срок ожидания и сразу оказаться там, наверху. Но еще шаг, и видение скрылось за стеной. У ее основания, в кустах, пробившихся из-под камней, на груде отбросов бездомная кошка лакомилась черными от грязи куриными костями.

— А мне было бы страшно туда лететь. Вы видели лицо этого викария? — Рурик плюнул и раздался обиженный “мяв”. — А что если там бабы все такие?

— Боишься что даже такая не даст?

Выпускники дружно заржали. Вильям рассеянно пялился себе под ноги. Кто-то развил тему:

— Или даст, но окажется викарием!

— Да к нему просто не стоит поворачиваться спиной. Да, Вилли?

Вильям поджал губы и оглянулся по сторонам. Сейчас они шутят, но это потому что они проиграли, а он — обошел их всех. Вот только, — кто знает? — может комиссия и сейчас продолжает оценивать кандидатов, взвешивать их поступки и слова, и… Вильям даже начал жалеть, что пошел вместе с этими раздолбаями — вдруг это подпортит ему репутацию. Он отряхнул облезлые рукава старого плаща и засунул руки поглубже в карманы — за стенами коллегии все еще царила зимняя стужа.

Вход в Котел было трудно заметить издалека. Молодые люди, — кто по одному, кто с компанией, — просто вдруг исчезали в стене, будто и не было их. Только подойдя, можно было увидеть небольшую овальную вывеску и вход, расположенный немного ниже уровня улицы и утопленный в стене.

Таверна не нуждалась в лишней рекламе.

Внутри заведения стоял полумрак и галдеж. Оказавшись здесь вечером, Вильям понял что попал в незнакомое место. Он-то бывал в таверне только днем, забегая на перекус между занятиями или до подработки. Тогда Котел намекал на свою суть лишь названием и декорациями — венками сушеных трав, рунами, вырезанными на столешницах, “огоньками в банках”. Сейчас все это потонуло в темноте и дыме. В это время Котлу не требовалось других декораций, кроме толп пьяных коллегиатов, завершивших еще один круг обучения. Единственным, за что мог зацепиться взгляд, был бармен. Его голова плавала над темными спинами гостей, сгрудившихся у хорошо освещенной стойки. Бутылки за его спиной блестели в мистическом голубоватом свету.

Вильям остановился у порога, растерянно рассматривая толпу. Свободных столов он не увидел, да и толпа пьяных выпускников его не вдохновляла. Он уже собрался потихоньку выйти на улицу и сбежать — никто ведь не придаст этому значения, даже если и вспомнит о нем, — но почувствовал как кто-то хлопнул его по плечу.

— Не дрейфь, — Девариан улыбнулся. — Сегодня я проставлюсь за тебя. Заслужил.

И Вильям поплелся вслед за остальными. Не найдя места в верхнем зале, группа потянулась в дальний угол, где виднелся коридор. По широкой деревянной лестнице выпускники спустились в подвал. Тот оказался просторнее главного зала. Сквозь гул хмельных голосов пробивался звон гитар, им подпевала скрипка, срываясь иногда в истерический визг, и в какой-то момент Вильяму показалось, что шум наплывает на него волнами. Знакомые голоса стали спасительными обломками.

— Серый говорил, пару лет назад сюда заглядывал один из коронованных — такая важная шишка, что перед ним даже магистр расшаркивался.

— А он в маске был? Я слышал они все носят маски… Но только здесь, внизу.

— Чушь все это. Просто выпендреж, а то и вообще треп. О-о-о, что это у нас тут!

Появление симпатичной служанки с подносом, нагруженным выпивкой, прервало заинтересовавший Вильяма разговор. Пара нетерпеливых слов про успешное избавление от кабалы — всем не терпелось приступить к делу, — и студенты с удовольствием взялись за пиво. Вильям опустошил свою кружку до половины и отставил, почувствовав как напиток падает в пустой желудок. Орфант с чувством припомнил гостя, сердечно предлагавшего ему перекусить в собственном доме и схватил горсть орешков из корзинки на столе, поспешно набивая рот. Алкоголь возымел действие быстро, и парень понемногу расправил плечи, расслабился и даже начал оглядываться по сторонам. Он почувствовал себя намного лучше.

Выпускники вернулись к разговору. Миклауш скривился, с сомнением говоря:

— Я бы не стал носить маску.

— Ну да, а пожил бы там, — один из выпускников выразительно ткнул пальцем в потолок, — небось иначе запел бы. Из коронованных-то никто не возвращался чтобы с дружками пива выпить.

— А почем ты знаешь? Может это для них верхние комнаты закрывают, — студент сделал щедрый глоток и развил мысль. — Никого наверх не пускают, чтоб, значит, не оскорблять видом грязных нижнемирцев.

— Вот это завернул!

— А что? Прилетели вот с корабликом, и пока мы тут о своем — веселятся наверху.

— Ага…

Они замолчали, уставившись в потолок. Каждый, похоже, видел сквозь доски то, что хотел, Миклауш и Олаф при этом ухмылялись глупее всех. Вильям хмыкнул. Он бы точно не стал возвращаться из Короны ради какой-то пьянки.

— Зачем им это? — неожиданно громко сказал он, покачивая полупустую кружку. — В Короне наверняка найдется где выпить, и, готов поспорить, что-то получше нашего пойла.

Вильям поднял взгляд, и понял что привлек всеобщее внимание. Олаф снисходительно улыбнулся, и наклонился к сокурснику.

— Так кто же сказал, что дело в выпивке? — он обвел товарищей хитрым взглядом. — Есть одна девчонка, а у нее одна знакомая, — вот она была наверху. По делам, да? После этого уехала на юг — купила себе там домик и живет не тужит.

— И что же она там делала? — Девариан скептично приподнял бровь.

— Ну этого она не рассказала, вот только теперь всегда носит закрытые платья и с мужиками ни-ни. Так что сам подумай.

— Трепло ты, Олаф, — Девариан усмехнулся. — Вильям прав, им не до того чтобы сюда возвращаться. После отбора начинается следующий круг обучения — только это будет настоящая наука с настоящей лимфой, а не наши детские игры по устаревшим учебникам. Так что это нам повезло, а не коронке — мы уже свободны!

— За это надо выпить, — серьезно подытожил Миклауш.

Ференц встретился взглядом с Вильямом, и тот почувствовал как в груди поднимается давно забытое чувство стыда и вины. А еще… Ну да, превосходства. Орфант быстро отвел взгляд, не желая выдать своих мыслей, и с трудом сдержал ухмылку. Да, не смотря на все препятствия и зависть, Вильям это сделал — доказал что шучший и вырвался из этой грязи.

Он прикончил кружку и взялся за новую.

***

Баночки, рядками стоящие в резной шкатулке. Маленьким Вильям любил их рассматривать. Жидкость внутри прозрачная, сбоку поглядишь — красная, снизу — зеленая. Красиво.

Отец рано ложился спать. Он ставил ящичек рядом, на прикроватный столик и часто забывал закрыть. Одна баночка непременно оставалась пустой. Спал отец тревожно, а без лекарства и вовсе мучился бессоницей. Вильям помнил, как боялся его бормотания и дрожи, но потом перестал обращать внимание — слишком уж хотелось поглядеть на баночки. Это потом он узнал, что в них за жидкость. А чуть попозже — загорелся желанием попробовать.

Джеранский опий — не какой-то разбавленный лауданум. Вещество, занимающее видное место в Фармацевтическом акте, и так необходимое его отцу. Только у Вильяма, в отличие от отца, рецепта не было. Он знал об этом, когда доставал шкатулку из отцовского тайника, не поменявшегося за долгие годы, знал и тогда, когда барским жестом предлагал Ференцу самый дорогой наркотик Фирванда. Это подлое знание пряталось в подсознании, где-то в подкорке, отодвинутое жадным “хочу”.

Чего же он тогда хотел? Признания? Восторга? Стоя в комнате отца пару дней спустя, сгорбившись от осознания вины, Вильям не мог вспомнить.

— Господи, Вильям! Я… Я не ожидал от тебя. Как ты мог дойти до такого?

Он никогда не видел отца в таком отчаянии, почти что ужасе, но всем существом чувствовал это. Его и без того впавшие глаза, окруженные тенями, страшно блестели, скулы заостнились. Вильяму хотелось забиться в самый темный угол, под землю провалиться, исчезнуть — все, лишь бы не видеть всего этого, чтобы не чувствовать...

Невыносимый стыд.

— Нет! Ну постой папа, это просто… это случайно, ну послушай. Просто замнем и все.

Он понимал, что его слова — пустое сотрясание воздуха. Случайно? Вильям врал самому себе.

— Что замнем, Вильям? Мне плюнуть в глаза Дагандру? Какой магией предлагаешь мне отменить Фармацевтический акт? Господи, какой же я дурак, и сына вырастил дурака. Если уже ты решил позориться, то хотя бы делай это так, чтобы никто не узнал! Слава богу мать не знает.

— Но как это могло быть…

Как узнали, если они с Ференцом тогда были дома? Кто мог увидеть и рассказать? Ференц его обвинил? А кому еще могло прийти в голову...

— Письменно. Я не знаю кто доложил в деканат, но этот позор теперь — достояние общественности! Спасибо, княжеский суд не имеет права вмешиваться во внутренние дела коллегии. Какой же позор…

Отец отошел к окну, закрыл лицо руками и глухо застонал. Всклокоченные жидкие волосы создали ореол вокруг лысеющей макушки, костлявые плечи опустились, и Вильям вдруг ощутил холод внутри. Холод сказал Вильяму: “Господи, как же он стар”. Спустя время отец выпрямился и сложил руки на груди, а Вильям сгорбился, в молчаливом отчаянии сжав кулаки.

— Это моя вина, — тихо сказал мужчина. — Это все — моя вина. Мне отдуваться. Вечером будет заседание совета, там будут рассматривать это дело. Я выступлю в твою защиту.

— А Ференц?!

Отец обернулся и бросил на сына долгий усталый взгляд.

— Подумай о себе, сын. У него есть деньги и титул, а у тебя — только репутация.

Вильям не поверил — тогда он думал, что у него есть семья и есть друзья. Но конечно, отец был прав, просто Вильям понял это э позже. Когда разуверился в дружбе. Когда отец оставил его с матерью.