Картина шестая

Тропинка скользила между невысоких голубоватых холмов. Солнечные лучи, проникая сквозь лёгкий туман, наполняли пространство золотистым светом. Вдоль дороги росли фантастически огромные грибы, а вершины холмов были покрыты кустарником.

Однако Кину Клиновскому не было дела до окружающих его красот. Он целиком и полностью погрузился в плавную мелодию Фарнклора. Его внимательный взгляд, тем не менее, подмечал каждую травинку и лепесток. Кин силился понять — что и как заставляет лесные растения издавать звуки. Нередко он подходил к дереву или цветку, вслушивался и старался различить, какую партию тот играет в великой песне леса. Пни обычно исполняли роль барабанов. Их внутренние пульсации заставляли тёмные корни приподниматься и ударять по древесной коре. Почётное место аккордеона и баяна занимало странное зеленовато — голубое растение, внешне напоминающее извилистую трубку. Вместо клавишных инструментов звенели колокольчики, а белоснежные ландыши звучали как флейты, скрипки и виолончели.

Клиновский шагал по тропинке, и душа его пела вместе с Фарнклором. Музыка переливалась, напоминая Кину световое шоу, которое так любили устраивать его друзья. Лесные растения словно бы чувствовали друг друга — не было ни одного лепесточка, ни одной веточки, что вступили бы не в назначенный им срок. Каждая нота была выверена, длительность каждого звука просчитана до сотых долей. В тот момент, когда затихало одно растение, в мелодию подключались два других.

Дорога вела его дальше, но Кину вдруг расхотелось бродить по уже протоптанным тропам. Он подумал немного, и, зацепившись за ближайший удобный гриб, перебрался на каменистую вершину холма. Оттуда молодому страннику открылся живописный, совсем не лесной ландшафт.

— Поле… — глупо ухмыльнулся Клиновский и, сделав несколько шагов вперёд, поскользнулся на мокрой траве.

Он кубарем скатился с возвышения и угодил прямо в заросли крапивы. Впрочем, это не слишком его расстроило. Душа толкала его дальше, вглубь цветочной поляны. Туда, где искры дневного света играли в пляске со свежими красками природы и птицы где — то вдали щебетали о весне.

Даже здесь, вдали от музыкальных деревьев, напев Фарнклора витал в воздухе. Клиновский пробирался через заросли высокой изумрудно — зелёной травы и подпевал мысленно лесным инструментам. Его внимание привлекла небольшая деревянная мельница. Лопасти её, видимо, уже давно не крутились, а сама она заросла вьюнком.

У мельницы стоял, прислонившись к стене, темноволосый мужчина лет тридцати пяти, в руках он держал акустическую гитару, изящно перебирая толстыми пальцами серебристые струны. Кин подошёл ближе и стал слушать. Тотчас Фарнклорн стих. Незнакомец играл поистине виртуозно. Его пальцы так легко и непринуждённо скользили по грифу, так ловко ставили баре и септ аккорды, что Кин едва ли не открывал рот от удивления, когда гитарист в очередной раз ловко вкрапливал соло в основной ритм.

— Где вы научились так потрясающе играть? — спросил, едва прозвучала последняя нота, Клиновский.

— Я никогда не учился — медленно произнёс мужчина.

Его карие глаза блестели, словно хранили какую — то тайну, а губы изображали какое — то подобие усмешки.

— То есть как это — не учились? — опешил Кин

Мужчина рассмеялся, потом кивнул на мельницу и… исчез.

Клиновскому стало не по себе. Фарнклор был странноватым местом.

«Здесь, конечно, здорово, но… Мельница эта выглядит слишком необычно и подозрительно»

— подумал он, однако ноги уже вели его к старой обветшалой двери. Научный интерес и прирождённое любопытство победили страх перед неизведанным.

Кин потянул на себя деревянную ручку и остановился в недоумении. Его взору предстали не внутренние помещения, а густой тёмный лес.

"Эй, Кин! Чего ты боишься? Ты видел в этой жизни больше, чем любой другой рядовой житель Вууба! Ты учёный и исследователь! А боишься какого — то тёмного леса?" — укорил сам себя Клиновский и, отбросив сомнения, шагнул за порог мельницы.

Тотчас дверь за ним захлопнулась. Он обернулся — пути назад не было, за его спиной был всё тот же густой лес, что и впереди. Клиновский пожал плечами и неспешно двинулся вперёд.

Шёл крупный дождь и ветер качал высокие кроны деревьев, яркие молнии сверкали в чёрном от туч небе. Тягучая мелодия цветов и шум барабанящих о листья капель навевали на путника тоску. Он подумал о доме, теплой и уютной кровати и кружке крепкого чая.

Но, как ни странно, эта печаль ему даже нравилась! Было в ней что — то от того светлого прощания и последующей разлуки. Уединение души со своими мыслями и раздумьями. Только ты и ливень и больше никого!

Мотив в воздухе был одновременно унылым, но и разнообразным. Это острое чувство противоречия ударяло в голову, опьяняло сознание.

Но самое удивительное, что он напомнил Клиновскому о Ней...

Спустя столько лет и стараний забыть. Любовь проснулась в нём после тяжёлого сна и, расправив крылья, понеслась навстречу ветру и дождю.

Неожиданно мелодия переменилась. Это был уже не просто одинокий мотив, а целое произведение. Лес взорвался птичьими голосами и звучанием струнных деревьев. В игру подключились уже привычные флейты и арфа. Какие — то иные, ещё неизвестные Кину голоса, подпевали деревьям и цветам, доводя музыку до совершенства.

— Но это же "Мельница"! — воскликнул Кин и тут же умолк. Где — то очень близко, в десятке метре от него послышался чистый девичий голос:

Я вскричал недослушав что бормотала луна.

О, где вы кроншнепа крик и чибиса зов?

Кин рвался вперёд. Он чувствовал — нужно найти этот голос.

Мне ваша весёлая нежная речь так нужна,

Пути нет конца и я тяжкую ношу несу…

Бледнея луна опустилась меж сонных холмов.

Пенёк… другой… дерево… Клиновский бежал изо всех сил, но голос лишь отдалялся от него, будто играя и потешаясь над ним.

И я задремал на Этге, где рек начало начал.

Нет, не от ветра увяли листья в лесу:

От снов моих, которые я рассказал.

В причудливую мелодию вплетались всё новые и новые растения а, никогда ещё песни знаменитой группы не звучали с такой силой и красотой.

Я знаю тропу, где колдуньи во мраке ночном

Блуждают с улыбкою, восстав из озёрных глубин:

Любая в жемчужной короне и с веретеном.

Музыка взвинчивалась, то поднимаясь к самым небесам, то стремительно падая вниз…

Я знаю, где кружится в танце и топчет росу

Племя Данаан среди островных луговин.

Мелодия всё нарастала, становилась глубже и шире, поражая воображение. Всё дальше и дальше — туда, где ни ноты, ни слова не могли бы уже описать её краски и чувства.

Когда пена мерцает под тусклым светом луны...

Нет, не от ветра увяли листья в лесу:

От снов моих, которые я рассказал.

Кин остановился, чтобы отдышаться. Недостижимый голос отдалялся всё больше и больше...

— Остановись! Подожди! — закричал он в отчаянии.

Песня резко смолкла. Он услышал шорох опавшей листвы и звуки шагов по земле.

Источник голоса медленно приближался. Вскоре Кин уже мог разглядеть её…

Это была стройная рыжеволосая девушка, на вид лет двадцати пяти. Её молодое лицо дышало прохладой и солнечным светом. От одного только взгляда на неё становилось теплее. Девушка шагала неспешно, грациозно, а Кин стоял в недоумении, словно потеряв дар речи. Он не знал, почему окликнул её, не думал о том, что будет делать дальше, и что ей скажет. Он просто стоял и смотрел на неё…

Её недлинные распущенные волосы развевались на ветру, изумрудное платье почти полностью сливалось с серебристой зеленью поникших ив, а на тёмных охотничьих сапогах красовались медные застёжки.

"Не самая удобная одежда для одинокой путницы в лесу" — промелькнуло в голове у Клиновского.

Незнакомка остановилась и с интересом посмотрела на Клиновского.

Она первой нарушила молчание:

— Вам понравилось, как я пою?

— Очень — Кин кивнул и вновь замолчал.

— Как вас зовут? — спросила девушка.

— Я… Клиновский. Клиновский Кин, то есть Кин Клиновский. Наоборот.

Девушка рассмеялась:

— Вы самый забавный странник из тех, кого я видела.

— Ну, а вас как зовут? — спросил Клиновский, злясь на себя и на свой заплетающийся язык.

— Эндель Лористоун. Я нимфа Нориелла.

— Нориелл?

— Это то место, куда вы забрели, — Эндель улыбнулась, — что привело вас сюда?

— Я следовал за музыкой а.

— О, да, — кивнула девушка, — она того стоит. Вошли через старую мельницу?

Клиновский кивнул.

— Уже довольно поздно… Хотя о времени здесь трудно судить.

— Когда я проходил через мельницу, было ещё светло — заметил Кин.

— Тут всё по — другому — улыбнулась Эндель Лористоун — сейчас около восьми часов вечера.

— Прости за глупый вопрос, но кто такие нимфы?

— Сложно сказать, кто мы и откуда взялись — пожала плечами девушка — говорят, нас сотворил сам Фарнклор. Нимфы никогда не рождались и не видели вашей земли, нам не нужна обычная пища и одежда.

Только свежий лесной воздух и красивые мелодии. Одни нимфы живут в пещерах, другие на деревьях, а третьи и вовсе в водоёмах. Каждая — хранит какой — то кусочек а. Следит за его растениями и помогает им.

— Значит, твой надел — это Нориелл?

— Так и есть — улыбнулась Эндель

— Чем же вы отличаетесь от друидов? — спросил Кин.

— Друиды пришли в давным-давно, но мы жили здесь с момента его возникновения.

— Да… хотел бы и я здесь жить — сказал Кин и глубоко вдохнул свежий лесной воздух.

— Так оставайся. Заглянешь ко мне в гости?

— Мне уже пора возвращаться. Только, хоть убей, не знаю — куда именно.

— Тебя привёл хранитель Террок?

Клиновский кивнул.

— Значит надо идти к Лонтвуудскому озеру. Он всегда там останавливается. Проводить тебя? Я направляюсь в земли Неррок, это рядом.

— Я был бы тебе безмерно благодарен.

— Не стоит. Я всегда р ада приятной компании.