2

Сегодняшние зачеты прошли безболезненно, а за каллиграфию герр Клаус даже похвалил — он не ожидал того, что мой почерк окажется намного лучше, чем у мамы. Ну, знающие ее люди говорят, что в прежнем теле она писала куда хуже, испортив почерк переломом правой руки, а мои пока что целы. Ой, что-то мне не хочется понимать, насколько это больно! Положусь на рассказ Эрики, упавшей с лошади лет пять тому назад.

Мы решили остаться в комнате для занятий все вчетвером — Хельга с Эрикой еще и в магии попрактикуются (там стоит защита), Дрима просто доделает не особо хорошо дающийся ей английский язык, а я так, за компанию, ведь часть предметов герр Клаус уже спросил, остальные завтра.

Школы на Станиславе устроены просто чудесно: классы только на орбитальной станции, там мы порой слушаем лекции, но учимся на планете, где у каждой четверки свой педагог, поскольку население пока еще не превышает даже миллиона разумных существ на всю планету (именно существ, ведь это люди, эльфы и разнообразные инопланетяне, даже оборотни тут живут припеваючи, хотя в других мирах х не жалуют). Не завидую подружкам — им после того, как закончат домашнее задание, еще на магию, в другую школу, а папа Эрики, хоть и профессор, но в прямом смысле дракон.

Дрима, как и я, магией не владеет, а потому после учебы бегает на работу к Кире, это их с Эрикой мама, родная для дракона и приемная для девочки вервольфа. Кира Торсон работает в местном сиротском приюте, причем она уже директриса, а потому добилась того, чтобы детский дом был как бы семейной общиной. В любом случае, осиротевшие дети в Станиславском альянсе не особенно долго живут в казенных заведениях, их почти мгновенно забирают или родственники, или друзья родителей, или просто бездетные и не бездетные пары. Приют я видела: чистые, прекрасно мебелированные и оснащенные комнаты на одного или двоих, питание прекрасное, игры и учеба еще лучше… у этих детей нет только мамы и папы, а все иное есть в полном объеме.

Многие патрульные считают Станиславу раем, мама в шутку зовет «утопией Стругацких», а мне здесь от радости хочется петь и танцевать, чем мы порой и занимаемся с подругами. Чистая и красивая, просто сказочная планета давно уже похитила мое сердце, но я также люблю Драгопир, пусть даже недостатков в его государствах куда больше, чем у государственного строя Станиславы, но мамина подруга королева Аполлония и мудрый князь Гардарики Кий быстро наведут там порядок, не давая в обиду магам с Эйриан союзные государства.

Мама просила не раскрывать секретов, но Дайсу все равно зачаровал мой дневник от прочтения, а братья, в шутку попытавшиеся прочитать записи, обиженно заявили, что их дневник просто виртуозно материт по-японски, а иногда поплевывается разрядами статического электричества. Дайсу, я люблю тебя за это еще больше.

Так о чем это я? Хочется не забыть спросить у подруг, почему людям сняться длинные цветные хорошо структуированные сны, если люди эти не замечены в экстрасенсорных способностях, Мама, например, сновидец, так я что же, унаследовала этот ее дар? Тогда почему Маша — только эмпат? Неужели вышел дрейф генов, и бабушка Лариса тоже сновидица, а я взяла от нее не только фигуру? Может, мне профессора Торсона спросить? Или профессора Пехову будет лучше?

Вельгельмина Пехова как раз директор Института Белой Магии, и она — метаморф. Все студенты знают, что если «профессор драконом летит — это атас, ховайся кто может».

Пожалуй, я спрошу Локи, он и тетя Анна наши давние друзья, а вот профессора могут рассердиться.

Пока я размышляла и делала пометки в блокноте о том, чем еще надо заняться, Эрика закончила выплетать заклинания и предложила нам смотаться на конезавод — видно, соскучилась по своему Тириону. Этот конь настоящее чудо станиславской генетики: белоснежный, с темно-гранатовыми глазами и огромными — метра два размахом — крыльями. Как генным инженером удалось создать пегасов да еще настолько красивых, я даже не поняла, но одно совершенно ясно без слов — не обошлось без вмешательства мастеров магии.

И какой болван сказал, что магия и технологии несовместимы?

Я побежала (хе, громко сказано!) за подружками, досадуя на то, что мое несовершенное тело с не самыми лучшими сосудами не позволяет развить хорошую скорость. Спортивным шагом я способна ходить чуть ли не по пять километров в день, и ноги начинают гудеть только часа через четыре беспрерывного хождения, но пробежать даже спринтерскую дистанцию мне не дано, задохнусь, и хорошо, если не упаду при этом. Врачи по-прежнему запрещают спорт, как когда-то маме, а она научилась драться, бегать и прыгать только получив свое нынешнее тело, но стрелок и ходок из нее были отменные всегда.

Я буду как мама, стерпев и недостатки своей нервной системы, и боль, и усталость, и бесконечные простуды со всеми их неприятными бонусами. Я хочу быть сильной и смелой, но еще я хочу быть похожей на Скарлетт ОХару, истинную леди по манерам и несгибаемую воительницу в душе — характер у нее как у мамы.

— Ал!

Я поняла, что Эрика окликнула меня уже не в первый раз и ответила: «Прости, я задумалась»; но подружки привыкли, что я время от времени «выпадаю в астрал», а потому совершенно не обижались.

— Ал, давай мы тебя верхом научим, это даже сердечникам полезно, а ты все-таки просто давлением маешься. На Алешке же тебе комфортно?

Алешкой зовут серого в яблоках коня с седой гривой и серебристым хвостом, он вроде бы орловский рысак, и на нем — в коляске — ездила раньше мама, а теперь, когда не было свидетелей, рассекала я. Жеребчик очень умный и послушный, тоже с генной модификацией, а потому для него его десять лет что для обычного коня четыре года, он и до шестидесяти дожить способен. Что греха таить, Алешку я любила.

— Эрика, — осторожно начала я, чтобы опять ее не обидеть. — а ты уверена, что это хорошая идея?

— Более чем, — моя подружка-жокей фыркнула, — мы тебя еще из лука стрелять научим, из арбалета и битве с мечом.

— И каратэ, — подхватила Хельга.

Избави меня высшая сила, зачем? Я же стану, в лучшем случае, всего лишь кабинетным работником, а в худшем… ох, в худшем меня просто не возьмут в Патруль, таких бракованных им точно не нужно.

Но, дойдя до конезавода, я поняла масштаб заговора: Алешка прогарцевал нам навстречу, на нем, боком в седел, сидела обряженная в шоколадного цвета амазонку моя мама (даже дети знают, что проще скакать в мужском седле, а она в дамском научилась). Следом за Алешкой в поводу шел золотисто-гнедой конек с шелковыми на вид гривой и хвостом, а его лукавые темные глаза будто углем подвели. Я влюбилась в такое чудо с первого взгляда.

— Нравится? — засмеялась мама. — Это сын Алешки, Аладдин, его маму зовут Адельма.

Значит, эта самая Адельма — темная… ааа! Кудааа?

Не то Хельга своим телекинезом, не то Эрика своей магией постаралась, но меня вздернуло в воздух, плавно опуская в седло Аладдина. Эй, я же в форменном платье! Ну вот, форменное безобразие: юбка и так чуть ниже колена, а теперь и вовсе задралась… стыд-то какой!

Мама засмеялась, но, как ни странно, меня это скорее подбодрило, нежели смутило. Эрика уже была верхом на Тирионе, а Хельга села на давешнего серого Эрмитажа, на котором был выигран забег. Мама поводьев моего Аладдина так и не выпустила.

— Итак, я Луиза Пойндекстер, — сказала мама, — дону Исидору Коварубио де Лос-льянос что-то не видно…

— Отчего же, тетя Нат! — Эрика задорно вскинула голову. — Й-ех-ха!

Тирион моментально вырвался вперед, а она привстала в стременах, снимая с пояса эластичный кнут, с которым всегда показывала трюки (эквилибристику здесь любили все). Коротко свистнуло в воздухе, и маме на колени упала ветка с сиреневого куста, сплошь усеянная белыми бархатными цветочками. Белое на шоколадном выглядело так красиво, что я пожалела об оставленном в сумке фотоаппарате.

Мама принялась перебирать цветочки.

— Пять лепестков, — улыбнулась она, — но я же и так счастлива.

Она протянула цветочек мне, тот оказался горьковатым, но счастья хотят все, и я получила его незамедлительно, потому что оно запуталось в гриве Аладдина.