Глава 4

Менее всего Его Внимание отец Григорий походил на священника. Если бы не плотная походная ряса, его легко можно было принять за деревенского мастерового. Кузнеца, к примеру. Основательная крепкая фигура, мощные плечи изобличали в нём человека, знакомого не только с тяжёлым трудом, но и с смертоносным оружием.

Он сидел напротив отца Назария, откинув с лица чёрные прямые волосы, и внимательно следил за настоятелем шальными глазами. Огни свечей, зажжённых по позднему времени, дробились в его зрачках и добавляли взгляду отца Григория лукавства.

«Вот ведь, бабья гроза! — неприязненно думал отец Назарий, разглядывая Его Внимание. — Впрочем, это пригодится».

Отец Григорий происходил из мест, расположенных куда ближе к столице, чем родина настоятеля. Поэтому он смотрел на отца Назария чуть свысока, свято чтя, однако, субординацию. И тем не менее. Косвенных признаков, редких обмолвок было вполне достаточно понаторевшему в административной службе Его Ясности. Он знал об этом отношении, он чувствовал, что и отец Григорий догадывается про его знание. Ситуация складывалась двусмысленная, не очень удобная, но, пока это не мешало делу, Его Ясность закрывал на неё глаза. Временно, сугубо временно!

Сам отец Назарий был местным уроженцем. Когда-то давно, очарованные рассказами захожего орденского проповедника, покинули они со старшим братом родное захолустье и вместе с попутным торговым караваном отправились за горы, в блистательную восточную столицу. Управляемый дальновидными политиками, Орден радушно принимал одарённых выходцев с отдалённых окраин. Принимал, образовывал — и посылал обратно нести свет истины. А где Истина, там и твёрдая отеческая рука.

Природные колдуны, миновали они службу рядовыми братьями, почти обязательную для пришлых. Сразу из постоялого двора при Ордене родичей отправили для Послушания в один из столичных храмов. Тогда и научился Назар узнавать зависть за похвалой, презрение за радушием и ненависть за клятвами в дружбе и верности. «Закатные дикари», — называли их за глаза такие же послушники, волею судьбы родившиеся чуть восточней. Зато улыбались и кланялись в лицо. Лицемеры… Годы послушания были, наверное, самыми трудными на его пути. Старший брат не выдержал и ушёл. Он оказался слишком горд, чтобы терпеть изысканные издёвки столичных хлыщей. Удивительно, но характер человека не меняется в Послушании, несмотря на все уверения святых отцов. Никуда не делась горячность закатных дикарей, как не рассыпалась пылью и гордыня отпрысков знатнейших родов, решивших связать жизнь со служением Изгнанному. Возможно также, что изучение характеров кандидатов и было настоящей целью Послушания. Возможно. Так или иначе, уход старшего брата сильно осложнил жизнь Назара.

«Брат отступника», — так теперь звали его издалека, уверенные, что он не услышит. Он слышал — и учился молчать. Смирял горячность. Охлаждал сердце. Позволить себе отступить — это было не по нему. Брат звал его с собой. «К чему тебе эти игрушки?» — спрашивал он. Но эти игрушки уже заняли своё место в душе Назара. Поэтому он остался. Осталась и обида. Назар понимал, что обида эта глупа, что у каждого своя жизнь, что он сам выбрал судьбу, что он не вправе решать за старшего брата, как и тот не вправе решать за него, но… Обида осталась, и обстоятельства только усиливали её.

Долгие десять лет длилось Послушание! При среднем, рекомендованным Академией сроком в семь. «Опасно! — шептались, похоже, храмовники. — Брат отступника. Надо присмотреться получше».

Что-то похожее видел он теперь в глазах подчинённого.

— Вы хотели что-то сказать мне, Ваша Ясность? — голос отца Григория остановил воспоминания.

«Хотел, иначе не вызвал бы»! — хотелось ответить отцу Назарию, поставить хитрого молодца на место, но негоже искать второй смысл в каждом слове, поэтому он просто спросил:

— Готов ли ты к тяжёлому, долгому труду, брат Григорий? Погоди, не торопись отвечать! Миссионерство — это надолго. Не один год, быть может. Я буду последним, кто обвинит тебя при отказе. Сегодня отказаться ещё можно. Завтра — уже нет. Тебе придётся объяснять, отвечать на ехидные и каверзные вопросы, терпеть равнодушное молчание — и всё это в далекой стране среди чужих людей. В одиночестве. Без помощи духовника. Без смиренного совета старших товарищей. Подумай, — настоятель говорил медленно, с добрым и печальным выражением лица, а в голове крутилось: «Откажись. Тебе совсем не по нраву эта жизнь, средь лесов и медведей, грубых поселян и мелких деревенских забот. Тогда я найду другого человека, брат Фрол вполне подойдёт, он давно уже заслужил Внимание, он свой. Пускай не очень искушен в богословских науках и не маг, но деревенские его поймут и прислушаются к его речам».

— Готов, отец-настоятель. Люди везде одинаковы, а обитель недалека. Я справлюсь.

«Гордец», — подумал настоятель, а вслух сказал: — Хорошо, брат Григорий. Ваше Внимание отец Григорий. Я рад этой решимости. Прими тогда последнее наставление.

Отец Назарий помолчал, собираясь с мыслями.

— Несколько слов. Возможно, они уберегут поначалу от ошибок, — отец Назарий откинулся на жёсткую спинку стула. — Край этот далёк от столицы и Ордена. Люди живут обычными, повседневными заботами. Жизнь Столицы, служение Изгнанному — очень далеки от них. Местный Удел — вот что вспомнят они иногда, не дальше. Твоя задача — исподволь, не торопясь открывать их глаза на размеры и величие мира. Только оценив свою ничтожность средь населённых земель, смогут они понять и принять идею духовного возвышения. Возвышения через служение Изгнанному! Понятно ли?

Отец Григорий молча кивнул.

— Хорошо, — продолжил отец Назарий. — Помни также, что они обижены и напуганы. Потому действуй твёрдо, но ласково. Карами слишком не пугай, больше про благость Изгнанного говори. Со старостой дружи: он хотя и крестьянин, но человек тёртый и смекалистый. Хотя и упрям. Упрямы в этих местах, однако, все.

Его Ясность говорил ещё, а отец Григорий внимательно слушал, кивал в нужных местах, но видно было, что в глубине души посмеивается он над старым настоятелем. Слова эти назывались «Учёт местных особенностей», и были прописаны в орденских циркулярах для приходских служителей издавна. «Чудак, — подумал отец Назарий, — и другие циркуляры есть, для Наших Ясностей. Там тоже написано, какими словами наставлять приходских на служение. Слушай и терпи».

— Также, — настоятель куснул губу, обдумывая, — ищи мальчишку.

— Мальчишку?

— Наказанного колдуна сына, — пояснил отец Назарий, — Он скрылся в лесу. Послушание Фрол, полудесятник, в том тебе поможет. Есть на нём вина, упустил… Хотя, если размыслить, не по его силам была задача. Полный отчёт о казусе есть в канцелярии, перед отправлением получишь список. Нужные распоряжения я отдал. Мальчишка этот важен, хотя и не важнее прочего.

— Понял.

— Это хорошо, — закончил, наконец, Его Ясность, поднимаясь в знак окончания беседы. — Человек ты умелый, брат Григорий, и Ордена не посрамишь. Приникни, — протянул настоятель сухую ладонь, — для благословения!

«Кажется, — думал Назарий, принимая в меру благоговейный поцелуй, — отослать его будет даже надёжнее. Пусть не на глазах, зато не смутит никого глупыми нашёптываниями, что стар де стал настоятель! Да и Фрол присмотрит, если что!»

Отпустив брата Григория, настоятель закутался поплотнее в шерстяную рясу и вызвал служителя. Осень вступила в свои права, в покое было зябко, а что за работа, когда мёрзнут руки?

— Распорядись-ка, брат, пусть истопники прибавят огня, — сказал он, растирая застывшие ладони. В покоях Думного Дома топили, но не просто. Печей не ставили, это было запрещено специальным рескриптом епархиальной канцелярии. «Для сбережения документов, — с важностью было в нём записано, — от случайного огня». Думный Дом, как называл его настоятель, или Корпусной Директорат, как именовался он в епархиальных документах, обогревался сложной системой воздуховодов. Шёл по ним горячий воздух от расположенной в подвале большой печи. Немало нервов стоило когда-то отцу Назарию отстоять деревянное строительство. Рескрипт канцелярии требовал ставить Директорат из крепкого камня «для вящей славы Ордена». Этих бы крючкотворов в каменные чертоги — в разгар зимы!

Дожидаясь, пока прибавится в покое живого тепла, настоятель вернулся к воспоминаниям. «Брат отступника», неприятная эта кличка, долго сопровождала его в служении. Окончив с похвальными отзывами военно-административный курс орденской Академии, долго не мог он получить первый священнический чин — Внимание.

«Брат отступника», — думал, наверное, неприметный епархиальный писарь, и представление на должность отправлялось в архив. «Брат отступника», — размышлял секретарь Его Чистоты, командующего западным направлением отца Теофила, и с таким трудом организованная аудиенция вновь откладывалось на неопределённый срок. «Брат отступника», — читал другой референт этого достойнейшего священнослужителя пометку в сопроводительных документах, и докладная записка «Об организации службы в Западных пределах Всемирной Епархии» возвращалась на доработку.

Как устал он от этой предубеждённости, как клял брата, осложнившего ему карьеру! Неудивительно, что их встреча после десятилетий разлуки не принесла никому радости. Отец Назарий был тогда весь в трудах по строительству форпоста, и визит непутёвого родича воспринял как досадную помеху и тонкое издевательство. Оказалось, тот вернулся на родину и осел где-то в здешних краях, бросая тень на отца Назария своим непотребным стихийным колдовством. Разговора не вышло, а случилась безобразная ссора, чудом не перешедшая в смертоубийство. Хотя учит своих детей Его Проникновение: «Карай лишь злонамеренного супротивника. Заблудшую душу не осуждай, но убедить пытайся, ибо все дети любы сердцу Изгнанного». Трудно было не признать, что мощь брат набрал немалую. Он и раньше был сильнее, а теперь… По размышлению, отец Назарий так и не смог решить — кто победил бы в стычке. Даже здесь, в средоточии древней силы, даже умудрённый знаниями поколений орденских книжников, он не имел решающего превосходства.

Перебирая отчёты десятников — о припасах на зиму, о ходе строительства, о расходах на закупку продовольствия, отец-настоятель никак не мог настроиться на рабочий лад. Что-то мешало ему сосредоточиться. Что-то внешнее, чужеродное. Не опасное, нет, опасность он почувствовал бы сразу и явно, но точно не дружеское. Как будто посторонний взгляд в спину, изучающий и холодный.

Холодный! Магия, постороннее колдовство, вот что это было!

— Кто здесь? — произнёс отец Назарий твёрдо. Несмотря на возраст, он оставался сильным магом. Мощный поток силы, поднимавшийся вверх от скального основания, добавлял ему уверенности. Думный Дом был поставлен точно над природным хранилищем магии, скрытым в глубине древней гранитной скалы. Над Следом ноги Изгнанного, как учил Свет Истины.

— Оставь мальчика в покое, — произнёс знакомый голос.

На гостевой лавке, напротив настоятеля, сидел его брат, Захар. Почти незаметный на фоне деревянной стены, в серой рясе с надвинутым на глаза капюшоном. Несмотря на прошедшие годы, он выглядел даже моложе, чем во время их последней встречи.

— Опять ты, — скучно проговорил Назарий. — Зачем лезешь в дела Ордена? Сидеть бы тебе тихо в сторонке, глядишь, беда обойдёт стороной.

— Не грози, брат, — Захар едва заметно улыбнулся. — Похоже, ты забыл, что стихия одинаково служит и верным адептам Изгнанного, и тем, кто молится простым деревянным идолам.

— Кощунствуешь?

— Зачем? Открываю тебе глаза. Но стоит ли терять время? У нас не диспут. Я пришёл к тебе с советом.

— Это не совет! — застучало, загудело в голове. Отец Назарий почувствовал, как вскипает внутри гневная волна: «Кто он такой, чтобы чинить препятствия Ордену?!» Но в одном Захар был прав, бесполезно вступать в бой с неявными шансами и горячечной головой. Он задышал медленно, как учили в Академии, стараясь утихомирить сердце, ведь гнев — худший помощник.

— Ты не советуешь, ты требуешь, — продолжил он, успокаиваясь. — Причём не у меня, я стерпел бы. У Ордена!

— В наших краях Орден — это ты.

— Ты ничего не смыслишь в делах Ордена, — попытался объяснить настоятель. — Неудивительно, ты даже не прошел до конца Послушание. Я — смиренный служитель, верный проводник политики Ордена. Я не могу поступать иначе.

— Политика Ордена — это бессмысленная жестокость? Ты убил его отца! Ты пленил его мать! — Захар повысил голос. — Зачем тебе нужен малолетний мальчишка?!

— Вся сила и власть на орденских землях — в руках Ордена. Лишь в этом случае возможен порядок. Любой, обладающий силой — либо вступает в Орден, либо… пеняет на себя.

— Десятилетний мальчик? — с горечью сказал Захар. — Свидетель убийства отца?

— Его отец ударил первым! — рявкнул, не выдержав, Назарий.

— Он защищался, — скептически ответил Захар.

Тяжкий изначально, разговор стал, к тому же, бессмысленным. Настоятель скривился. Как объяснить лесовику, не признающему над собой никакой власти, кроме власти природных стихий, смысл центрального управления?

— Орден — это порядок, — предпринял он последнюю попытку. — Это почта. Ты знаешь, что такое почта? Это дороги, по которым можно проехать. Это лекари. Это повитухи, знающие, что пуповину следует перерезать прокалённым в огне ножом, а не перекусывать зубами! Это дети, не умершие в младенчестве! Это люди, знающие Истину и чтящие закон. Это воины, ставшие на рубежах. Это сила и спокойствие страны!

— Это костры, на которых горят несогласные, — перебил его Захар. — Это священные колёса Изгнанного, на которых умирают непокорные! Это малые дети, бегущие в лес… Хватит! Я слышал это за горами. Недолго — но мне хватило.

Властным движением руки он остановил настоятеля, и тот понял внезапно, что не может ничего сделать. Рука, потянувшаяся к молоточку — вызвать стражу — застыла, словно попав в густой клей. Воздух сгустился и придавил отца Назария мягкой подушкой. Поток силы из Следа ноги Изгнанного никуда не делся, настоятель чувствовал его всем существом, но черпать не мог. Чужая воля наложила запрет на это деяние, такое простое для опытного колдуна. Магическое бессилие, удушье, спазм. Исчезли внешние звуки, пропало ощущение жесткой лавки, на которой сидел отец-настоятель. Он словно повис в воздухе, скованный и беспомощный.

— Ты даже не понимаешь, с чем столкнулся, — размышлял вслух старший брат. — То, что делаю сейчас я, — он поднял руки; волны неземного света объяли его фигуру, Захар стал выше; всполохи и огни плясали по стенам, взрывались беззвучными шутихами.

«Шутихами», — шевельнулась вялая мысль, и Назарий вспомнил, чем всегда был силён Захар. Иллюзии! Видимость, обман! С досадой понял настоятель, что старший брат опять провёл, поймал его, убедил в том, чего нет на самом деле. «Говори пока», — решил отец Назарий, сбрасывая обманчивые оковы, и потянулся волей к Захару. Взять за сердце, скрутить, остановить, подчинить. Однако не удалось, невидимая ладонь поймала пустоту. Не было никого на лавке, не стоял никто рядом, вещая. «Морок, — осознал настоятель, — ведь он опасается меня! Боится прийти вживе. Значит, не так всё просто»!

А Захар продолжал говорить, не заметив, что хитрость его раскрыта: — лишь малая часть сил, покорных мальчику. След ноги Изгнанного — так, кажется, называете вы место, где поставили свою крепость — ничто рядом с Колдовским Лесом. Древний камень равнодушно делится силой с тобой или, — он усмехнулся, а Назария охватил озноб, это откликнулось слабое, не распознавшее обмана («Ох и могуч!» — оценил настоятель) тело, — со мной. Лес куда сильнее, ведь он живой, и впервые за сотни лет он обрёл настоящего хозяина. Друга!

— Не соверши ошибки, — Захар снова сидел на лавке и говорил глухо, через силу, — не трогай Матвея! Он ещё мал и не умеет соразмерять желания и мощь. Обида жжёт его, она застит слабый разум ребёнка.

Захар замолчал. Отец Назарий понял, что ничто не смущает более его чувств. «Пусть думает, что всё удалось», — он не остановил начавшую движение руку, и молоточек в ней потревожил сигнальную медь.

— Дон-н-н, — пропело блюдо, и, кажется, именно ясный этот звук разрушил чары. Засвистел ветер за притворенными ставнями, заломило простуженную когда-то спину, и отец Назарий обнаружил себя сидящим за рабочим столом. Сгорбленным, униженным, уставшим. Вернее, таким он был бы, не разгляди обмана.

— Отец-настоятель? — прошелестел от дверей служка.

— А…, — отец Назарий осмотрел покой. Было пусто. Мирно горели свечи на столе, бросая дрожащие отсветы на раскиданные в беспорядке свитки, на стены и на потолок. Гостевая лавка была пуста. Настоятель сглотнул. В горле было сухо. Напал приступ кашля. Осень, чтоб её…

— Принеси-ка мне горячего взвара, да побольше, — произнёс он, вытирая слёзы. — Знобит что-то…

— Да, отец-настоятель, — кивнул служка и удалился.

Назарий моргнул: Захар всё так же сидел на лавке, положив подбородок на сцепленные кулаки.

— Твои бандиты почти убили меня, — сказал он, и Назарий сморщился, как от кислого, — я выжил чудом.

Снова отворилась дверь, и служка с поклоном внёс и поставил на край стола большой поднос. Круглобокий глиняный кувшин исходил медовым паром, повеяло летом и лугом. Служка даже не посмотрел в сторону лавки, а Назарий опять пропустил миг, когда брата не стало в его покое. «Колдун, проклятый лесной обманщик!» — подумал он в сердцах.

— Значит, это был ты, — произнёс он, когда дверь затворилась. — Вот почему тебя волнует судьба мальчишки…

— Да, это был я. Клим был мне как сын. А ты убил его. Будь я моложе, — с тоской сказал Захар, — и не будь ты мой брат.… Не знаю, что бы я сделал. Не знаю.

— Мальчик верит мне, — сумрачно продолжил он. — Он спас меня, вылечил мои раны. Вытянул из царства мёртвых — и даже не понял этого. Я буду учить его, как соразмерять силы и желания. Молись Изгнанному, молись забытым восточным богам, кому угодно молись, чтобы жажда мести не стала главной его страстью. Мне страшно представить, что будет тогда.

Захар встал.

— Зачем ты пришёл? — заговорил, тоже поднимаясь, Назарий. — Жаждешь окончательно испортить мне карьеру? Так не бывает, но первого чина я ждал на десять лет дольше сверстников. Меня заворачивали, как только возможно — и это только из-за тебя. И вот, когда заслуги мои отмечены, когда, пусть и в преддверии старости, поручено мне важное дело — ты пытаешься перейти мне дорогу.

— Как?

— Хочешь столкнуть меня с Орденом. Желаешь, чтобы я пошёл против Ордена.

— Неужели ты не понимаешь…

— Ты не понимаешь, — устало сказал настоятель. — Ты не слышишь и не пытаешься услышать. Я — не Орден. Орден — это его цели. Меня сместят, и придёт другой человек. Например, Его Ясность отец Януарий. Знаешь, как зовут его среди высших военных чинов? Умиротворитель Южных предгорий. Он очень, очень исполнительный священник. И он жаждет получить новый чин, которые задержали после Умиротворения. В Южных предгорьях Вселенской Епархии ныне некому противиться Ордену. Там пустыня, к вящей славе Изгнанного. Ты хочешь этого?!

— Тогда молись. И прощай, — сказал старший брат. И исчез.

Качнулись и зачадили язычки свечей, запахло, как в поле после грозы. Внутренним взглядом настоятель увидел, как закрутилась смерчем и втянулась внутрь себя тьма там, где стоял совсем недавно ночной гость.

Его Ясность вернулся за стол, налил доверху толстостенную кружку горячего питья и задумался. Картина умиротворения знакомых с детства мест, как наяву, встала перед его глазами.

Его передёрнуло. Отец Януарий, о котором вспомнил он случайно, в самом деле, был реальным кандидатом на место настоятеля форпоста Ордена в западных пределах Вселенской Епархии. Если оно освободится. Януарий не будет раздумывать, он пройдёт огнём по этой земле, не разделяя особо правых и виноватых. Может быть, помня охлаждение к нему иерархов Ордена после южной компании, он будет не столь безоглядно жесток. Может быть… Но стоит ли надеяться на его сдержанность?

Задачи, поставленные перед ним Орденом, должны быть исполнены. Отец Назарий, верный сын Ордена, ни на мгновение не допустил в голову мысль об измене. Любой здешний колдун должен или встать под шестиспицевое колесо, или… повиснуть на нём. Иного не дано. Брат? Предположим пока, о нём никто не знает. Настоятелю захотелось верить, что у Захара хватит ума затаиться, как хватило ума не прийти сюда самому. А вот мальчишка…

Лес, обычно равнодушный к людям, принял его, поэтому лезть в Лес не стоит. Отец Назарий отлично представлял себе природную силу, разлитую в округе. Чтобы побороть её, не хватит и сотни магов, даже под началом опытного и умелого священника. Сотни у него не было, даже если собрать всех послушников, обладающих нужными задатками, и вызвать приходских священников из окрестных селений. Мальчишка должен выйти из Леса сам, добровольно, и сам же обратиться к Ордену, приникнуть и причаститься свету Истины.

«Значит, время пришло, — сказал сам себе настоятель, — далее ждать бессмысленно. Мальчишка не один, и пока Захар не научил его лишнему… Хотелось бы обойтись без этого, но… Пора и ей послужить Ордену!»

Вытянув из стопки чистый пергаментный лист — как неудобно и дорого, давно пора выписать из столицы мастера по бумаге — он начертал несколько слов летящими иероглифами Загорья — и вызвал служку:

— Это, — подавая скрученное в трубочку письмо, распорядился настоятель, — передай Его Вниманию отцу Григорию. Срочно! А потом, — задумался на миг старик, — сделай следующие приготовления…

Отправив служку, настоятель ещё долго сидел, глядя перед собой остановившимся взглядом. «Обойтись меньшим злом, — думал он, — лишь бы обойтись меньшим злом».