Начало

Глава 3

    Наши победили. 31 августа были заключены Хасавюртовские соглашения между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерия. Но ощущения свободы и спокойствия нет. Кругом разбой, насилие, похищения людей, захват заложников, фальшивомонетчество, торговля наркотиками. И ко всему этому — навязывание Ислама силой. А как же принцип Ислама: "Нет принуждения в религии"? По телевизору каждый день показывают наказания Шариатским судом. Столько-то палок за пьянство, столько-то за воровство. Делают из этого чуть ли не телешоу. Словно специально для садистов. Или для того, чтобы народ стал таким. Это еще куда ни шло. Доходит и до публичного расстрела.   В давние времена, еще перед возникновением первого мусульманского государства, пророк Муххамед и его сподвижники провели огромную воспитательную работу, подготавливая общество к новому общественному строю и морально, и духовно, и умственно, а не так, как это сделала власть Ичкерии. Каждый день убивали граждан нечеченской национальности. По городу сновали ваххабиты, уничтожая и убивая всех, кто был "неверным". Так, рядом с нашим магазином работало кафе, в котором хозяева устроили караоке. Как-то к ним зашли бородатые и упитанные мужики и потребовали убрать караоке. Это, мол, противоречит Исламу. Те не хотели их слушать, за что жестоко расплатились. Ночью в их кафе пустили снаряд из гранатомета. От кафе ничего не осталось. Вот она, свободная Ичкерия!  Возникает вопрос: кто в этом виноват? Чеченцы, которые пережили войну, видели смерть близких, лишились своей нормальной жизни, остались без средств к существованию? Или боевики? Вообще, откуда взялись эти боевики, террористы, экстремисты? Где они находились 70 лет Советской власти? В подвалах, за границей, в спячке или на другой планете? Поскольку фантазия у представителей власти тогда была небогатая, их называли "врагами народа". После чего они были высланы. Помню, дедушка рассказывал, как он вместе с родителями ехал в поезде во время депортации. По дороге многие погибали от голода и холода. Во время остановок, тела мертвых просто выкидывали на голый снег. Из-за невозможности вывезти всех, 7 тысяч человек были просто расстреляны. В селе Хайбах около семисот человек собрали и заживо сожгли. Среди них находились столетние старики и грудные дети.  Так кто же порождает этих "врагов народа", боевиков, террористов и экстремистов? В свое время Зелимхан Харачоевский сказал: "Я не родился абреком". Может быть, они тоже не родились "врагами народа", боевиками, террористами и экстремистами? Может, их породила война, историческая несправедливость, жестокости, которые нам Россия периодически преподносит, начиная с Петра I?  Я перешел в 10 класс. Куда-то пропала Вера Степановна, наша учительница по химии. Я спросил у классного руководителя про нее. Та ответила, что Вера Степановна погибла во время бомбежки. Мне стало ее жаль. Ведь почти никто ее не любил, и я в том числе. Она была ну очень строгой. Все в школе даже в шутку говорили: "Когда же она помрет?". Ей было около семидесяти лет, а выглядела всегда бодрой. Все боялись опоздать на ее занятия. А раскрыть рот на уроке было равносильно самоубийству. Она ставила возмутителя спокойствия в угол и часами читала ему нотации. Ее боялись даже завуч с директором. Она любого могла заткнуть в три счета. Но вредной она не была. Во время занятий она старалась идти навстречу ученикам. Помогала с домашними упражнениями, участливо объясняла, если кто что-то не понял. С отстающими работала персонально. Я, пожалуй, не единственный, кто скорбел по ней. Вся школа, впала в уныние. Ценить Веру Степановну стали только после ее смерти.  Зарплату учителям никто не платил. Несмотря на это, они приходили в школу и продолжали обучать детей. Ушли из школы только три учителя. Не знаю, куда они пошли. Может, зарабатывать себе на жизнь. Оставшиеся кое-как пытались заработать. Собирали с детей деньги для осуществления различных мероприятий, брали взятки за хорошую оценку. И делали это открыто, никого или ничего не опасаясь. Мы, ученики, их за это ненавидели, но спустя несколько лет, я думаю, каждый понимал, каково им тогда было. Зарплату им вроде бы обещали. Так проходил месяц за месяцем, год за годом. Никакой зарплаты. В надежде ли, в стремлении обучать детей ли, учителя продолжали ходить в школу.  Учащиеся тоже не очень охотно посещали школу. Многие прогуливали занятия. Уроки стали скучным занятием. В классных кабинетах стояли только парты, стулья и доска. Другие условия отсутствовали. С отоплением школы были проблемы. Почти в каждом классном кабинете стояли буржуйки, обогревающие нас. Но газ бывал очень слабым, а то и вообще отсутствовал. И почему-то именно в школе. Приходилось мерзнуть. Книги ученики приобретали за свой счет. Заброшенную библиотеку, о которой я уже говорил, давно обчистили. Теперь там находилась комната для совершения намаза. Единственное помещение во всей школе, которое отштукатурили, побелили, постелили ковром, в общем, придали божеский вид. И то по инициативе властей. Раньше я не прогуливал уроки. Когда занятия стали мне наскучивать, я все реже появлялся на уроках, гуляя на улице вместе с другими одноклассниками. Учителя не жаловались за это родителям. Они и сами были не прочь "прогулять" урок.  Помню, как-то вместо того, чтобы пойти в школу, я пошел со своим другом на гору, до которой было рукой подать. Была осень. Стоял холод. Небо хмурое. До сих пор не могу понять, зачем мы туда поплели. Может, хотели посмотреть свысока на город, или полюбоваться горой. Так или иначе, вернулись мы оттуда злые, замерзшие и мокрые, потому что по возвращению домой нас встретил обильный дождь. Один ботинок у меня порвался, и туда проникла вода. Лучше бы пошел в школу, думал про себя. Вечером у меня начался кашель, насморк, поднялась температура. Интересно, подумал я, как боевики ходили по этим горам? Неужели им не было холодно? Как они вообще держались за оружие? Везде грязь, слякоть.  Вскоре я перестал прогуливать уроки. Дело в том, что мне начинала нравиться моя одноклассница. Очень странно. До этого я ее недолюбливал. Причем мне не нравился не только ее характер, но и внешность. Что-то мне в ней казалось отталкивающим. Время творит чудеса. Бог словно сжалился над ней и решил сделать ее красивой. Причем она была низкорослой. И тут вымахала, стала стройной и привлекательной. За ней бегала вся школа. Когда она заговаривала со мной, у меня перехватывало дыхание. Я не мог вымолвить ни слова. А она удивленно смотрела на меня, хлопая своими длинными ресницами. И каждый раз одно и то же. Я в свою очередь боялся к ней подойти, не то чтобы заговорить. Ее звали Седа. Она часто снилась мне во сне. Я хотел найти повод с ней заговорить, но при встрече с ней я замирал как столб. Видя мое поведение и понимая, в чем дело, она лукаво мне улыбалась, что просто сводило меня с ума. Я в первый раз влюбился.  Седа перешла в наш класс в прошлом году. До этого она была в параллельном классе. Тогда я даже не знал ее имени, да и знать не хотел.  В десятом классе я с ней так и не заговорил. Мне не хватило духу. Никому из своих одноклассников я не рассказал об этом. Считал, что меня обсмеют. Как такое возможно? — думал я. Совсем недавно за мной ходили толпы моих одноклассниц, и я свободно мог с ними вести беседу. Да и сейчас я нормально с ними общался. А с Седой — совсем другое дело.  Учебный год закончился. Начались каникулы. Летом я встретил Седу недалеко от нашей школы. Она выглядела просто шикарно. Заметив меня, она остановилась, сняла солнцезащитные очки и, улыбаясь, сказала:   — Привет!   — Привет! — ответил я и просиял. Мне хватило того, что она просто со мной поздоровалась.  Седа улыбалась, и ждала, пока я первый заговорю. Я промямлил что-то нечленораздельное, и пошел дальше. За спиной почувствовал ее удивленный взгляд на себе.  "Вот идиот! — думал я про себя. — Взял и просто ушел! Что же она подумает? Надо было спросить: "Как дела?", "Что нового?".  Несмотря на эту глупость, я был рад увидеть ее. В первый раз она со мной поздоровалась.  В нашем магазинчике теперь дела шли немного лучше. Конечно, нам было очень далеко до того результата, которого мы добились до войны. Можно сказать, мы снова начинали с нуля. Тех поставщиков, что были раньше, не было. Почти все они уехали за границу. Приходилось искать новых.  Магазин располагался в Микрорайоне, в центре базарчика. Народу здесь ходило много. Но все они проходили мимо. Их, в основном, интересовали продукты. В день, магазин посещали, в среднем, три десятка человек. Раньше же отец не мог спокойно передохнуть от наплыва клиентов.  Брат открыл видеосалон в небольшом ларьке, там же, в Микрорайоне. Сначала дела шли очень плохо. Были только сплошные убытки. Через год его видеосалон был известен на весь Микрорайон.  Я часто думал о тех двух случаях, когда время замедлилось. Бывало, сяду, и пытаюсь вызвать чувство "зависания", чтобы изменить темп времени. Я закрывал глаза, представлял себе прямую тропу, пытался вспомнить тот неприятный звук, ощущение давления и бесконечности. Несколько раз у меня получилось "вызвать" эти ощущения. Лишь на короткое время. Ощущения едва начинали появляться и тут же исчезали. Когда не получалось с ощущениями, пробовал замедлить время. Сидел, можно сказать, часами, чтобы у меня что-нибудь вышло. Хотя бы на мгновение. Все мои старания оказались тщетными. Ничего не получалось.   Однажды мать застала меня перед этим занятием и спросила:   — Что ты делаешь?   — Медитирую, — быстро ответил я. — В книге вычитал.   — А, — произнесла она и ушла по своим делам.  После каждой такой "медитации" я махал на это рукой, считая сие занятие пустой тратой времени. Но спустя какое-то время, вновь загорался воодушевлением, и каждый раз мне казалось, что на этот раз должно получиться. И вновь неудача.  А если замедление возникает в момент опасности? думал я. Мне уже приходилось слышать о таком. В такие моменты время, как и в моем случае, замедляется для того, кто попал в какую-то опасность. Хотя, когда я проснулся ночью во время первого замедления времени, никакой опасности не было. Как такое объяснить?  Время — странная штука. Оно тянется невыносимо долго, когда ты за ним следишь. А когда ты чем-нибудь себя занимаешь — бежит очень быстро. В детстве время для нас течет медленно, а с возрастом оно ускоряет свой темп. В момент опасности оно замедляется, а во сне, когда мы спокойны и расслаблены, буквально пролетает. На этом я сделал вывод. Есть два времени: внешнее, то, по которому неизменно движет вперед весь мир, и внутреннее, человеческое, которое может меняться в зависимости от состояния человека. Каким-то образом я смог замедлить свое внутреннее время. Но чем связана болезнь и замедление времени? Может, болезнь как-то влияет на ту часть мозга, которая отвечает за чувство времени? Что-то подобное я видел в фильме "Феномен" с Джоном Траволта в главной роли. У главного героя появился дар телекинеза. Под конец фильма выяснилось, что у него злокачественная опухоль мозга. Что, если у меня то же самое?  Такая перспектива меня совсем не радовала. Но все шло к этому. Странные неприятные ощущения, "зависание", замедление времени. Такое может быть связано только с повреждением мозга. Так мне, по крайней мере, казалось.  Кошмар с тропой приснился мне опять. Снова неприятные ощущения. Если бы я проснулся, то, вероятно, заметил бы, как время изменило свой темп. Я вспомнил про свой сон лишь спустя какое-то время после того, как проснулся.  Лето закончилось. Начался учебный год. Мне не терпелось вновь увидеть Седу. На этот раз надо с ней заговорить. Я примерно заготовил речь, которой начну разговор. Короче, был настроен оптимистически. Увы. Когда я ее встретил, история повторилась. Я остолбенел и не мог вымолвить ни слова.  "Как же она вообще захочет со мной говорить? Я веду себя как хлюпик!"  Надо было что-то делать. Идет последний учебный год, а я еще с ней не заговорил. Потом буду за это корить самого себя.  Для этого я выбрал необычный способ. Я стал учиться лучше, чтобы хоть чем-то выделиться. Раньше я не очень-то любил учебу. Да и оценки у меня были не самыми лучшими. Я даже не помнил, когда в последний раз делал домашнее задание. Для того чтобы успевать, мне надо было прочесть учебники за прошедшие три года (после событий ноября 1994 года в учебники уже мало кто смотрел). Тем не менее, я взялся за это. Приобрел учебники за восьмой, девятый и десятый классы, и стал зубрить. Выучить все эти книги у меня, конечно, не было времени, да и нервов. Приходилось учить основные предметы. Даже не учить. Прочитывать. Я не пропускал ни одно домашнее задание. Чтобы у меня больше хватило на это времени, я отказался от вечерних прогулок с друзьями. Конечно, не совсем. Лишь в меру. Можно сказать, я превзошел себя. Раньше я так усердно еще никогда не учился. Мои одноклассники, да и не только они, были удивлены моей переменой. Меня стали просить помочь выполнить то или иное задание. Однако за других задания я не делал. Тогда Седа точно посчитала бы меня слабаком. Я им просто помогал. Мной уже заинтересовались другие девушки. Они стали искать повод лишний раз заговорить со мной. Хотя не знаю, что именно им было нужно: я или мой ум.  Мои старания оказались тщетными. Седа не изменила своего отношения ко мне. Наоборот, я ей стал безразличен. Будто я этим самым показал себя с худшей стороны. Я не мог понять, почему она стала такой. Может быть, у нее появилось еще больше поклонников, и я уже был ей совершенно неинтересен?  Между тем, мой интерес к учебе возрос. Учеба уже не стала для меня как нечто обязывающее. В начальных классах я учился хорошо. Со временем, особенно после войны, мой пыл угасал. И вот, я вновь стал получать хорошие отметки. Стремление подняться в глазах Седы подтолкнуло меня взяться за ум. Это пошло мне на пользу. Раньше меня абсолютно не интересовали такие предметы, как физика, химия, алгебра, геометрия. Сейчас же это были мои любимые предметы. Если бы не это обстоятельство, я бы не окончил школу с отличием. Но кто мог подумать, что в будущем эти познания будут абсолютно бесполезными, когда миром правит не ум, а деньги. Я знаю многих моих одноклассников, которые окончили школу с отличием, однако почти никто из них не получил хорошую работу. А кое-кто вообще не работал. Элитой стали самые закоренелые двоечники.  На нашей улице поселились новые соседи. Это была вполне нормальная и спокойная семейка. Муж и жена, обоим лет под пятьдесят, и их дети, почти мои ровесники: дочь и сын.   Муслим был на полтора года старше меня. Он говорил, что раньше они с родителями жили в центре. После начала военных действий они уехали в село, а после — в Волгоград. Там и жили до сих пор, у родственников, пока не приехали обратно. От их квартиры в центре города, да что там квартиры, целого пятиэтажного дома, остались только одни голые стены. Пришлось временно поселиться в пустующем доме, пока их дом не восстановят, или же пока они не найдут новое жилье. С хозяином пустующего дома они были знакомы. Он сам предложил им этот дом, поскольку не хотел, чтоб он пустовал.  Мне сразу понравился Муслим. Я быстро нашел с ним общий язык. В нем преобладали отзывчивость, ум и хорошее чувство юмора. Мы даже нашли общее занятие — видеосъемки. Дело в том, что у моего отца была видеокамера, и она стала впоследствии для меня самым неотъемлемым предметом. Особенно после того, как я познакомился с Муслимом. Помимо съемок, мы занимались монтажом, придумывали разные скетчи и короткометражные фильмы, озвучивали на свой лад известные голливудские фильмы. А после, сами смотрели свое творение и смеялись. Остальных наших общих друзей мы тоже втянули в это занятие. Однако такого рвения, как у нас с Муслимом, у них не было. На первых порах это было лишь увлечением. Со временем оно переросло в навязчивую идею. Мы с Муслимом мечтали открыть свою киностудию.  Нашей съемочной площадкой был пустующий домик у Зелима. Излюбленной темой у нас стал фантастический фильм "Смертельная битва". Мы придумывали одежду персонажей фильма и начинали снимать наши "смертельные битвы", дубль за дублем.  Камера, можно сказать, теперь перешла ко мне, от отца к сыну. Раньше, до войны, отец часто делал видеосъемки. Он снимал любое, даже маленькое, событие, не говоря уже о свадьбах всех родственников вплоть до седьмого колена. Этих приятных видео-воспоминаний у нас набралась целая куча. Отец хранил видеосъемки в специальном сейфе (из-за которого произошла вышеупомянутая мной история с зачисткой). После войны желание делать съемки у него пропало. Какие могут быть приятные воспоминания в период войны? Поэтому он оставил камеру мне. К счастью, старший брат на уже мою видеокамеру не претендовал. У него появились дела поважнее. Его видеосалон процветал. Он едва успевал делать поставки, как товар тут же уходил на руки. Надо отдать ему должное, он съел на этом собаку. Многие уже узнавали его видеосалон по одному названию. Даже налоговую инспекцию было не так трудно обмануть, когда речь заходила о доходе. Я сам обслуживал целую толпу клиентов, поскольку иногда замещал работника брата, когда тот отсутствовал из-за болезни или по какой-то другой причине.  Благодаря Муслиму, я снова стал совершать намаз. Хотя я делал его и раньше, но тут же бросал. Раньше мне мало было известно о молитве, да и вообще, об исламе. Муслим просветил меня во многом. Мне стало известно, что намаз — это неотъемлемая часть веры, и без нее ты не можешь считаться мусульманином.  Муслим был очень начитанным. Особенно его интересовала мусульманская литература, с которой он делился со мной. Не могу винить его в том, что я чуть не пошел на войну против федеральных войск, поскольку был еще молодым и неопытным. Мы оба были… Впрочем, об этом я расскажу чуть позже.  Нельзя сказать, что я стал религиозным фанатиком. Или "ваххабитом". Люди очень часто путают ваххабизм с истинной верой. Кто-то из чувства неприязни к мусульманам, кто-то из-за неполноты знаний в этой области, а кто-то просто для самообмана, чтобы не утруждать себя ежедневными молитвами. В общем, я был неполноценным мусульманином, хотя другие считали иначе. Моя тетя даже назвала меня ваххабитом. В шутку, конечно. Но, как говорится, в каждой шутке — доля шутки.  Я рассказал Муслиму о Седе. Он был единственным человеком, кому я о ней рассказал. Я выдал ему все. О том, как цепенел, когда она со мной заговаривала, как ради нее стал учиться лучше, и как впоследствии она махнула на меня рукой.  Муслим смеялся не переставая.   — Я ему сокровенную тайну выдаю, — не выдержал я, — а он смеется!   — Прости, — произнес он сквозь смех, — просто никогда не слышал ничего глупее.   — Станешь взрослее — поймешь меня.  Наконец, Муслим подавил последний приступ смеха и спросил:   — А ты на нее махнул рукой?  Я не сразу нашелся с ответом:   — Э-э-э… Наверное...   — То есть, ты решил сдаться?   — Ну почему сразу сдаться?   — Так да или нет?   — Думаю, ответ очевиден.   — Ну тебе она все-таки нравится?   — Конечно! Зачем, думаешь, я тебе тут душу изливаю?   — Хорошо. Знаешь, где живет твоя ненаглядная?  Я взглянул на него с подозрением.   — А зачем тебе это?   — Не волнуйся, отбить ее у тебя я не собираюсь.   — Допустим, знаю.   — Тогда пойдем к ней?  Мои глаза округлились.   — Ты чего, с дуба скатился? Как мы к ней пойдем? Постучимся и спросим ее родителей: "Можно ли нам одолжить вашу дочь на время?"?   — Да нет, почему? Просто постоим рядом с ее домом, разведаем, что к чему. А если она выйдет, мы как бы случайно проходили мимо, и, заметив ее, поздороваемся. Вернее, ты поздороваешься. А там, гляди, вы с ней и сойдетесь.  Я замотал головой.   — Нет. Плохая затея. К тому же, почему ты уверен, что она вообще выйдет?   — Не выйдет — в следующий раз пойдем.   — Да зачем это все? Я сам с ней в школе заговорю.   — Ты вроде махнул на нее рукой, если не ошибаюсь. — Он хлопнул меня по плечу. — Не дрейфь. Я тебе помогу.   — Ты так говоришь, словно каждый день этим занимаешься.   — Я каждый день занимаюсь тем, что действую, а не языком треплю.   — Да ты философ! — засмеялся я. — Ладно, уговорил. Когда идем?   — Пошли сейчас.   — Сейчас? — Я заколебался. — Может, завтра?   — Ага. А завтра ты опять найдешь какой-нибудь повод не ходить.   — Ты просто невыносим!   — Привыкай!  Седа жила в нескольких кварталах от нас. Я раньше пару раз видел ее, проходя мимо ее дома, когда еще не знал, что она там живет.   Через какое-то время мы прибыли на место. Дом почти ничем не отличался от соседних домов — скромный и однообразный. Ворота были закрыты. На улице — ни души. Только мы одни. Я почувствовал себя неуютно около ворот чужого дома.   — Слушай, — сказал я, — мы тут стоим у дома совершенно чужой улицы. Кто-нибудь нас увидит, подумает, что мы грабители какие-нибудь.  Муслима это развеселило.   — Ну знаешь! Я понимаю, если бы мы тут ночью ошивались. До нас никому дела нет! Чего ты беспокоишься?   — А Седа что подумает, когда она нас тут застанет?   — А что подумает? — развел он руками. — Подумает, мимо проходили.   — Давай хотя бы от дома отойдем.   — Это можно.  Мы отошли немного в сторону от дома, чтобы при выходе из него нас не было видно, и стали ждать. Так мы простояли целый час. Из дома никто не выходил. Я начал терять терпение.   — Слушай, — сказал я, — пойдем домой. Я сомневаюсь, что она вообще дома.   — Еще немного подождем.   — Мы зря только время потеряем. Говорю тебе, там не только ее, там вообще никого там нет.   — Откуда ты знаешь? Сейчас постучимся и выясним.  Он повернулся идти, но я быстро схватил его за руку.   — Ты что, с ума сошел?!  Муслим рассмеялся.   — Да шучу я.   — Эти твои шуточки! Пойдем уже! Потом придем.   — А когда это твое "потом" будет?   — Мы что, весь день тут простоим? Можем еще ночевать будем?   — Если надо — заночуем. Мне уже самому интересно, как она выглядит.   — Если надо — ты и...   — Беслан? — услышал я голос Седы.  Я опешил, не понимая, откуда донесся голос. Сначала я подумал, что мне послышалось. Взглянув за спину Муслима, я увидел ее. Она стояла напротив ворот своего дома. Должно быть, она вышла, услышав на улице наш разговор.  Мне польстило, что она знает мое имя.   — Привет! Ты что тут делаешь?  Я как всегда остолбенел и был не в силах вымолвить ни слова. Дул легкий ветерок, из-за чего домашнее платье, одетое на ней, плотно прилегало спереди, выделяя контуры ее тела. Это совсем выбило меня из колеи.  "Соберись! — сказал я сам себе. — С тобой же Муслим! Пусть он не думает, что ты слабак!"   — Привет, Седа! — услышал я собственный голос. — Да я… это… мимо с моим другом проходил. Думаю, вдруг Седу увижу.  Муслим глянул на меня. В его взгляде читалось: "Что ты несешь?!"  Действительно, что я несу? Я же себя почти выдал!  Седа, казалось, не совсем поняла, что я имел в виду, но мило улыбнулась. Я уже не знал, как выбраться из этой неудобной ситуации, которую сам же создал. И тут на помощь пришел Муслим:   — Это ты про нее говорил, когда мы шли мимо ее дома?   — Э-э-э… да, — ответил я.  Он обнял меня за плечо и подошел вместе со мной к Седе.   — Он мне говорит, — сказал он, обращаясь к Седе, — здесь живет моя самая красивая одноклассница. А я ему, может, зайдем, поздороваемся. А он такую истерику закатил, ты что, с ума сошел, и все такое прочее. Шуток не понимает. — Он подмигнул ей.  Улыбка Седы стала еще шире. Было заметно, как она покраснела.   — А я разговоры услышала, — заговорила она, — подумала, отец вернулся.  Муслим незаметно ткнул меня в бок, мол, открой рот.   — Как дела? — спросил я ее.   — Отлично! Ты, оказывается, умеешь говорить?  Я не нашел, что ответить. На помощь опять пришел Муслим:   — Представь себе! Я сам удивился, когда оно заговорило!  Седа засмеялась. Это сняло мое напряжение. Я и сам засмеялся. Муслим оставался невозмутимым, словно он сказал что-то серьезное.   — А вот этот длинный язык, — сказал я, указывая на Муслима, — принадлежит моему другу, Муслиму.   — Очень приятно, — улыбнулась она. Затем повернулась ко мне. — А как твои дела?   — Нормально.   — Мы с тобой даже не разговаривали толком. Только привет и пока.   — Да я, это… никак не решался к тебе подойти.   — А почему? Я же не кусаюсь.   — А ко мне ты сразу решился подойти, — вставил Муслим, — когда мы только познакомились.   — Ну ты же не Седа, — толкнул я его слегка.   — Будь я Седой, ты бы мне проходу сделать не давал.  Мы все дружно рассмеялись.  Обменявшись еще несколькими словами с Седой, мы с Муслимом ушли, поскольку с минуты на минуту должен был приехать ее отец.   — Видишь? — сказал Муслим, когда мы возвращались домой. — Все не так уж и плохо. Неудивительно, что тебе она так нравится. Может, ты промолвишь ей обо мне словечко, если у вас с ней ничего не получиться?   — Закати губу обратно. На этот раз я ее не упущу. Завтра же начну с ней сближаться.   — Ловлю на слове.  Весь остаток дня я чувствовал себя на седьмом небе, хотя мы с Седой просто перекинулись несколькими фразами. Мне этого было вполне достаточно. Главное, я с ней поговорил.  Однако на следующий день во мне проснулась ревность. Что, думал я, если она стала такой любезной из-за Муслима? Может, ее заинтересовал он, а не я? Раньше она даже не обращала на меня внимания, а тут возьми, и вдруг стала разговорчивой. Другой голос в моей голове пытался найти оправдание. Она же вначале заметила МЕНЯ, не Муслима. И не проигнорировала, а поздоровалась. Хотя с чего бы ей меня игнорировать? Это же глупо. Другое дело — в школе.  Я никак не мог успокоиться, прокручивая все это в голове. Через полтора часа надо идти в школу. Заговорив с ней сегодня, я все и выясню.  Пошел я в школу чуть раньше положенного, чтобы застать Седу до начала уроков. Я специально не подходил к своим одноклассникам, и вообще, старался находиться вне их видимости. Не хотел, чтобы они нас с Седой отвлекали, когда я с ней заговорю. Говорить об этом легко, но я даже представления не имел с чего, собственно, начать разговор. Я очень волновался этой встрече. Старался успокоить себя тем, что это не свидание, а просто встреча.  Заметив идущую ее вдалеке, мое волнение усилилось. В конце концов, оно переросло в панику. Мне хотелось убежать, спрятаться. Вдруг я опять ляпну какую-нибудь глупость? И тогда она точно решит, что у меня не все в порядке с головой. К тому же, я был не готов с ней заговорить.  К счастью, рядом проходил ученик с параллельного класса. Я едва был с ним знаком, но я поздоровался с ним так, будто он был моим близким другом. Он даже был удивлен моему столь радушному "Салам алайкум!". Отойдя с ним в сторонку, я начал с ним бытовую беседу. Я встал спиной, чтобы Седа меня не заметила. Ничего, думал про себя, позже найду какой-нибудь повод с ней заговорить. Например, на перемене...   — Привет, Седа!  Это был мой "друг". Видимо, он был с ней знаком, и, когда она проходила мимо, поздоровался с ней.  Я повернулся к ней.   — Привет, Руслан! — ответила она.  Седа взглянула на меня, ожидая, что я с ней тоже заговорю. Меня опередил Руслан:   — Ну что, наша договоренность еще в стиле?   — Конечно. — Она улыбнулась.  "Какая договоренность? — думал я. — Что у нее с этим… Русланом?"   — Тогда я буду с нетерпением ждать.   — Ага. Увидимся на перемене.   — Давай.  Седа еще раз бросила в мою сторону взгляд и ретировалась. Или мне показалось, или в ее взгляде было разочарование. Однако меня беспокоило не это. Какой-то Руслан прямо передо мной предложил ей встретиться. А Седа совсем даже была не против.  Я, убитый, пошел на занятия. Мне так и хотелось схватить этого Руслана, и вытрясти из него всю душу. Не то, чтобы на словах, а на самом деле. Застать его как-нибудь одного, и объяснить, что он сел не на тот автобус. Я едва сдерживал себя, чтобы не осуществлять эту глупую мысль. Но что делать? Я не мог успокоиться. В первый раз я встретил девушку своей мечты, а тут кто-то преградил мне путь.  В классном кабинете было шумно, поскольку учитель по истории еще не пришел. Звонок прозвенел еще минут пять назад. Седа оживленно беседовала с Аминой, нашей одноклассницей. Наверняка обсуждают этого Руслана. Я с отвращением отвернулся, как будто они говорили о каких-то неприятных вещах.  Вскоре появился учитель. Я часто поглядывал в сторону Седы. Она с Аминой не переставала шептаться о Руслане (я так, по крайней мере, думал). Нашли тему для разговора во время урока!  Прозвенел звонок. Все пошли на перемену. Седа вышла вместе с Аминой.  "Ага, — подумал я, — пошла показывать ей своего ненаглядного!"  В коридоре я увидел всех троих: Седу, Амину и Руслана. Они стояли и мило общались. Долго на это смотреть я уже не мог, и ушел куда подальше.  Все, думал я, с Седой покончено. Пускай встречается с кем хочет. К тому же, Руслан наверняка не единственный ее ухажер. За ней, должно быть, стоит целая очередь. Не зря она меня игнорировала. Я ее просто не интересовал. А Муслим ее заинтересовал. Поэтому она и была вчера такой любезной.  В общем, я опять махнул на Седу рукой. Какого было мое удивление, когда я услышал, как она окликнула меня. Я шел в это время домой, после уроков.  Я оглянулся. Седа махала мне рукой, прося подождать ее. Я огляделся вокруг, чтобы убедиться, что рядом нет других Бесланов, которых она звала. Таких, конечно же, не оказалось. Я был единственным Бесланом.  Я ждал, пока она подойдет. За это время, пока она шла ко мне, в моей голове пронеслись десятки мыслей по поводу того, для чего она меня остановила. И все они касались Руслана. Вот именно. Руслана. Ведь я с ним стоял утром, разговаривал. А, поскольку она с ним встречается, у нее есть о чем меня спросить относительно него. Или же попросить сделать, или передать ему что либо.   — Извини, что тебя остановила, — сказала она с ходу. — Я хотела кое о чем тебя спросить. Тебе же прямо идти, да?   — Да, — холодно ответил я.   — Тогда нам по дороге.  Мы двинулись с ней по широкой улице.   — Это касается Руслана, — произнесла она.  Ну конечно! Как я и думал. Для полного счастья ей осталось только попросить меня свести их вместе брачными узами.   — Ты же с ним знаком?   — Нет. — Я старался, чтобы в моем голосе читалось максимум безразличия. — Я даже имя его забыл, пока ты его не назвала.   — Серьезно? — На лице ее было разочарование. — Жаль… А то я хотела кое что спросить у тебя. У него самого я, конечно, это не могу спросить. Ну… знаешь… это относительно Амины.   — В смысле? — не понял я.   — А ты не знаешь?   — Что я не знаю?  Седа рассмеялась.   — Ну, раз ты действительно с Русланом едва знаком, то неудивительно. Иначе бы он тебе рассказал.  Я посмотрел на нее вопросительно.   — Ладно, — улыбнулась она. — Не буду тебя томить. Дело в том, что Руслан просил меня познакомить его с Аминой. Я их свела на перемене. Амине он понравился, только ей почему-то сбрело в голову, что он уже с кем-то встречается. Вот я и хотела тебя спросить, не встречается ли он с кем.  С меня словно сняли тяжелый груз.   — Да-а-а, — протянул я, — как у вас все сложно. Я-то думал, Руслан твой парень.   — Руслан? — Она хихикнула. — Нет, только не Руслан.  После небольшой паузы, я спросил:   — А ты с кем-нибудь встречаешься?   — Ну-у-у… я встречаюсь кое с кем, но это так, чтобы убить время.   — То есть, свою половину ты еще не нашла?   — Нет. Не нашла. И вообще, я не верю в эти сказки про любовь. Люди забивают себе голову всякими глупостями и думают, что они влюблены.   — Ты хочешь сказать, что я глуп?   — О чем это ты?  Она смотрела на меня, хлопая своими длинными ресницами.   — Ладно, — произнес я, — проехали.  Какое-то время мы шли молча, каждый думая о своем. Не знаю, о чем думала она. Все бы отдал, чтобы это узнать. А я думал о том, как бы ей намекнуть, что она мне нравится. Ее взгляд о понятии любви меня насторожил. Как она отреагирует, если я ей признаюсь в своих чувствах? Вдруг она видеть меня после этого не захочет?   — Скоро учебный год закончится, — заговорила Седа, — и прощай школа.   — А мы с тобой познакомились только сейчас, — вставил я.   — И почему же?   — Даже не знаю. Я хотел с тобой заговорить, но в последнее время ты как будто меня игнорировала.   — Я? — На ее лице читалось удивление. Может быть, притворное. Не могу точно сказать. — Когда это было?   — Ну, когда я серьезно взялся за учебу.   — А, это? — Она опустила взгляд. — Я решила, что ты пытаешься привлечь мое внимание. Только я не хочу сказать, что так оно и было. Просто многие парни выделывались передо мной, пытаясь выделиться среди других то деньгами, то мускулами, то умом. А это меня, честно говоря, уже достало. Я не переношу, когда человек не искренен. Надо принимать его таким, какой он есть.   — Сейчас ты, надеюсь, так не думаешь? — слукавил я.   — Нет. Ты не похож на остальных.  Мы беседовали еще минут двадцать, пока не дошли до ее дома. Попрощавшись с Седой, я пошел домой.  Надо было все-таки признаться ей в своих чувствах, думал я. Лучше сразу все расставить на места. Если она и не захочет после этого меня видеть — пусть. Зато я буду спокоен, зная, что она не оставила мне выбора. В лучшем случае, мы начнем встречаться. Точнее, возможно бы встречались. Если бы только… Но все сложилось иначе. Я так и не поговорил с ней больше на эту тему. Как я хотел тогда все изменить.