Глава 16. It's only money (Это только деньги)

— Двадцать тысяч! Это хорошие деньги, Кристофер. Очень хорошие.

— Да, неплохо. Согласен.

Ричард Фокс, адвокат Люка Стоуна, выглядел жутко довольным, рассказывая об очередной сделке, которую ему хотелось провернуть. Одет был как всегда с иголочки, строго и солидно. Под длинным светло-серым пиджаком с широкими плечами — белая рубашка с узким галстуком и обязательной булавкой с крохотным блестящим камнем, широкие свободные брюки с отворотами. И, конечно, элегантные оксфордские ботинки на толстой подошве.

Фокс навестил меня в клинике Mount Sinai (Гора Синай) на Пятой авеню, куда меня отвезли после того, как один из копов приложил меня прикладом по голове. И не только потому, что клиника была почти рядом — относительно, конечно, легендарная улица простирается на десять километров. Но и потому, что «Гора Синай» — одна из старейших и лучших клиник Big Apple.

Мне выделили отдельную палату на седьмом этаже. Небольшую, но уютную. Кроме кровати со специальными ручками, там было кресло из бежевой кожи, тумбочка, широкий стол, за которым вполне можно было писать. Но главное, из окна открывалась панорама охваченного буйством золота и пурпура осеннего парка, и Пятой авеню, по которой текла нескончаемым потоком река машин.

Эра громадных, смахивающих на авианосцы или, скорее, космические корабли, машин ещё не наступила. Она начнётся лишь после того, как в Советском Союзе запустят первый спутник и возникнет мода на все, что связано с космосом. Изменится дизайн легковых, задние фары станут, как сопла ракетных двигателей с высокими плавниками, а силуэт — летящим, словно рассекающим звёздную пыль Вселенной. Эх, попасть бы сразу в то время, куда-нибудь в конец 50-х. Или того круче в 1964 год, когда «Форд Моторс» выпустит легендарный «Мустанг». «Маскл кар», от вида которого я просто балдел. Особенно, если это «Кобра Джет 429», массивный и мощный спорткар.

Я смутно представлял себе, что такое двадцать тысяч баксов в ценах 1952-го года, но помнил, что новенький, только что сошедший с конвейера, «мустанг» стоил две с половиной тысячи, а значит на сумму, о которой говорил Ричард, я мог бы купить восемь автолегенд 1964-го года. В в 1952-м году и подавно.

— Они должны заплатить, Кристофер

Хищно повторил Фокс, напомнив мне, как Стоун расписывал в красках своего адвоката, славившегося бульдожьей хваткой. Если вцеплялся в кого, то уже не выпускал, не выдрав приличный кусман «мяса».

— Может быть, это слишком большая сумма?

Я отошёл от окна, присел на кровать, деликатно скрипнувшую пружинами подо мной, и с лёгким вздохом откинулся на подушки, ощутив, как прохлада белья и едва заметный аромат мяты и лаванды притупили немного боль. Рана на голове раздражающе ныла и страшно зудела, а лекарства не снимали эти мерзкие ощущения.

После того, как похитившие меня бандиты сделали мне укол какого-то вещества, я потерял сознание и очнулся уже в Нью-Йорке 1952-го года, в больнице «Горы Синай», окружённый заботливым медперсоналом.

Медсестры прибегали по первому требованию, не сильно мучили процедурами, и постоянно мило улыбались. Не заигрывая и не кокетничая, лишь создавали приятную атмосферу для высокопоставленного пациента.

А то, что я стал пациентом номер один, понял, когда увидел газеты, пестревшие заголовками о неудавшемся ограблении Бэнк оф Америка. И человеке, осмелевшем противостоять целой банде, которая долгое время терроризировал город. Ричард Фокс не мог оставить безнаказанным действия полиции и подал иск о возмещении морального и физического вреда. И не сомневался в победе. Но почему-то мне было жаль напуганного белобрысого парнишку, что ударил меня. Теперь бедолагу выгонят с «волчьим билетом», он покатится по наклонной. Ещё бы, он осмелился ударить национального героя Америки. Чёрт возьми, если так пойдёт дальше, мне и не понадобится писать книгу с разоблачениями компании Джонса.

— Думаю, что нет, — твердо и как-то даже высокомерно сказал Фокс. — В самый раз.

— Скажите, Ричард, у полицейского управления есть какой-нибудь фонд… Ну скажем ветеранов? Или семей полицейских, погибших при исполнении? Ну, или что-то в этом роде.

Фокс кивнул, не отводя от меня пристального взгляда.

— Тогда… Вот что. Когда полиция выплатит эту сумму, я хотел бы пожертвовать её фонду. Как вам это предложение? — я замер, с напряжением всматриваясь в лицо адвоката.

Будет ли он раздосадован моей глупой щедростью?

— Прекрасно! — он щёлкнул пальцами. — Лучшее решение, которое можно было придумать. Это добавит вам ещё очков. Значит, я готовлю бумаги?

Он взял со столика тонкую папку в тёмно-коричневой кожаной обложке, вложил туда пару листов с исковым заявлением, которое продемонстрировал раньше, и сунул в портфель, со щелчком застегнул замок. И чуть склонился надо мной, протянув руку, ещё раз подтвердил, что рукопожатие ни в чем не уступает «бульдожьей хватки» юриста.

Когда Фокс ушёл, я вновь нырнул с головой в статью об ограблении банка. Читатели стали терять интерес к моим злоключениям в Синг Синг и жаждали очередной сенсации. И тут подвернулась новая с пылу, с жару, что называется. Мой главред был в восторге. Нет, он не показывал вида, что моя история та самая «бомба», которую он страстно желал, но по его лихорадочно блестящим глазам, нервно дергающейся нижней губе, я прекрасно это понял.

Чтобы поднять мне настроение и вдохновить на новые литературные подвиги «Проныра» Сэм подарил мне роскошный репортёрский блокнот с обложкой из настоящей кожи, от запаха которой кружилась голова, и ручку от компании Esterbrook — автоматическую, которые стоили в то время бешеных бабок.

Вручая её мне, главред с пафосом сообщил, что писал ею раньше никто иной, сам Эрнст Хемингуэй. Старина Хэм любил посещать тот же самый ресторанчик Тутса Шора, что и Сэм. И на одной из вечеринок писатель преподнёс подарок главному редактору «Нового времени», как главе самого честного и бескомпромиссного издания всех времён и народов, что, конечно, дорогого стоит — известно, как «папа Хэм» ненавидел журналюг.

Я прекрасно помнил, что Хемингуэй писал свои вещи карандашом, а потом перепечатывал на машинке. Так что в байку Сэма я не поверил, хотя и не сказал ему об этом. Но писалось этой ручкой легко и вдохновенно, будто великий писатель реально помогал мне. За очередными кусками текста прибывал Хэнк, забирал их и увозил в редакцию. А уже на следующее утро я получал восхитительно пахнущий типографской краской номер газеты с моей статьёй

На первой полосе одного из номеров, что лежал на тумбочке на пачке других газет, моё внимание привлёк броский заголовок и фотография Люка Стоуна в компании светловолосой девушки. Скромное чёрное платье с белым воротничком делало её похожей на старшеклассницу. Ярко выделялись губы и жёстко завитые, как у куклы, выбеленные локоны, небрежно разбросанные вокруг круглого личика. Курносый носик и вездесущая мушка. Не узнать невозможно — Мэрилин Монро. И хотя оба улыбались, стараясь показать, как счастливы, великий бейсболист выглядел унылым и ещё более некрасивым.

Там говорилось, что между знаменитой парой возникли кое-какие разногласия, но они пока не намерены расставаться. Трудно представить настолько не подходящих друг другу людей. Он закончил свою карьеру в прошлом году и жил лишь за счёт былых достижений, Мэрилин же была восходящей звездой Голливуда, хотя снималась в отстойных мюзиклах, и даже не в главных ролях. Но я-то знал, что не за горами её взлёт на самую вершину. А Люк дико ревновал и таскался за ней повсюду, поскольку времени у него был вагон.

Но в душе взыграла ревность. Что такого особенного в этой паре, что о них рассказывают на первой полосе? Я сражался с бандитами в банке в одиночку, уничтожил их всех. А тут — очередная голливудская парочка. Одна из многих.

В подвале первой полосы бросался в глаза заголовок заметки, в которой Легион благонравия с возмущением осуждал «фря» Мэрилин Монро за непристойное поведение. Речь шла о той фотографии на балконе, где секс-богиня предстала в платье с таким глубоким декольте, что её пышная грудь оказалась почти полностью открытой. Но и тут Мэрилин с присущей ей трогательной наивностью, за которой скрывался трезвый и циничный расчёт, объяснила, что это платье было создано для того, чтобы смотреть на него на уровне глаз, а фотографы лезли снимать сверху. «И что же вы хотели там увидеть?», — спрашивала она с иронией. Да уж, она умела обратить даже самый чёрный пиар себе на пользу, увеличивая и увеличивая собственную популярность.

Швырнув газету на тумбочку, я откинулся на подушки и попытался сосредоточиться на статье. Поставив последнюю точку, придирчиво перечитал пару раз. Закрыв глаза, отключился. Но просто так лежать было невмоготу, я вскочил с кровати, и включил маленький пузатый телевизор на тонких ножках. Вспыхнуло чёрно-белое, мерцающее (к чему я никак не мог привыкнуть) изображение, высветив небольшую студию с картонными декорациями. Шло очередное телешоу «All Star Revue» с участием Фрэнка Синатры, которое вёл Джимми Дюранте. Я никогда раньше не видел этого шоу — их не записывали на видео, а снимали на киноплёнку прямо с экрана телевизора. И делали это не всегда.

Синатра, жутко тощий, что казалось под его костюмом с плечами, набитыми ватой, ничего не было, кроме скелета, спел песенку из фильма «Двойной динамит» — «Это только деньги». Но звучало это так уныло, словно он стоял на паперти и молил о подаянии. Фильм этот снимали ещё в 48-м, он так и назывался «Это только деньги». Но в этот самый момент контроль над студией РКО получил сумасшедший Говард Хьюз, который не только уволил большую часть сотрудников, но и положил на полку часть фильмов, в том числе этот фильм с Синатрой.

Взбалмошный магнат ненавидел Фрэнка. Тот увёл у него красотку Аву Гарднер, которой Хьюз был одержим. Картина вышла лишь три года спустя, да ещё новоиспечённый владелец студии мстительно запретил помещать изображение Синатры на афишу, хотя тот играл главную роль. И даже заставил переименовать фильм в «Двойной динамит», что фривольно намекало на «буфера» фаворитки мультимиллиардера — Джейн Рассел. Фильм никак не помог бедному Фрэнку. И тот продолжал скатываться все ниже и ниже. А ведь я мог встретиться с ним и сказать — не переживай, старик, потерпи ещё год. И ты вновь взлетишь на вершину и никогда больше не упадёшь вниз. Станешь легендой при жизни.

Чёрт возьми, а вдруг здесь, в альтернативном мире, Синатра так и останется никем? От этой мысли в желудке заворочался колючий ёж, и захолодели ладони.

Деликатный стук в дверь прервал мои невесёлые размышления. Немного застенчиво, бочком, вошла медсестра. В блузке в полоску, узкой юбке и длинном белом переднике смотрелась очаровательно. Хотя слишком яркий театральный макияж и жёстко завитые светлые кудряшки, что выбивались из-под шапочки, делали её похожей на девушку с пин-ап плаката.

— К вам посетители, мистер Стэнли.

На кукольном личике проступила краска, что заинтриговало меня.

Но когда они вошли, будто сошли с той самой фотографии, которую я разглядывал в газете, захотелось спрятаться под кровать от жгучего стыда, что сижу в мятой больничной пижаме, лохматый и небритый.

Тёмно-синий костюм великолепно облегал атлетическую фигуру Люка Стоуна. Белая рубашка в тонкую полоску, галстук с неярким, но стильным геометрическим орнаментом. Был чисто выбрит до синевы, а тёмные прилизанные волосы, расчёсанные на прямой пробор, блестели от бриолина. Настоящий джентльмен, чёрт его подери. А я на его фоне выглядел, наверно, сбежавшим из сумасшедшего дома придурком. Почему этот сукин сын не мог позвонить и предупредить, что придёт со своей подругой? Зря, что ли у меня в палате поставили телефон?

Впрочем, я туплю, как всегда. Люк мог не знать номер.

— Привет, дружище! — воскликнул он, раскрывая объятья и улыбаясь, демонстрируя крупные немного торчащие передние зубы.

Рядом, уцепившись за его руку, стояла она — секс-богиня. Маняще, но в то же время застенчиво и по-детски пугливо улыбалась, но как-то отстранённо, словно находилась совсем не здесь, а где-то в своём мире. Я растерялся, и как последний болван пялился на круглившиеся под тонкой кашемировой водолазкой прелести.

Но Люк нашёлся сам. Притащив кожаное кресло, помог присесть ей, а сам уселся на край стола, отодвинув газеты, которые скопились там.

— Как себя чувствуешь? Хорошо? Молодец! Ну, рассказывай, — приказал Люк, поправив галстук. — Как ты так лихо расправился с целой бандой.

И я повторил свой рассказ, который только что описывал для «Нового времени», естественно прибавив яркие детали, чтобы произвести впечатление.

— Вы такой смелый, Кристофер, — Мэрилин говорила так тихо, с придыханием, что я едва слышал, а грохотавшая в голове кровь ещё больше ослабляло звук. — Смогли справиться с вооружёнными до зубов гангстерами. Я бы ужасно испугалась. Наверно, упала в обморок.

— Я тоже испугался, — честно признался я. — Вообще, Мэрилин, страх — нормальное свойство человека. Главное, не то, что ты испытываешь страх. Главное, его преодолеть. Я вот себе не представляю, как это — перед камерами стоять.

Это было враньём, полнейшим. Я снимался в кино, но откуда Стоуну и Монро знать об этом?

— Я тоже боюсь стоять перед камерами, — медленно и тягуче произнесла она, сделав печальный, но какой-то на удивление грациозный и отрепетированный жест. — Ужасно боюсь, — она поёжилась

Её манера говорить чем-то напомнила Ренату Литвинову — такая же томная, немного жеманная. Но в то же время, в ней не было ни капли нарочитости. Голос звучал так естественно, как пение птиц или журчанье ручья в чаще леса. Одежда не оставляла почти никакой преграды между взглядом и её телом — пышные формы бесстыдно распирали тонкий кашемир. И вся её сексапильность, словно невидимый, но чарующий туман, обволакивала меня, пробирала до печёнок, заставляя всё громче биться сердце, зажигая пожар в паху.

Она излучала тёплый и нежный, но бесцельный свет. В глубине души я понимал, что он направлен не конкретно на меня, или Люка. Она делала это для всех, всегда, как солнце, которое посылает нам свои лучи. Что-то колдовское было в этом противоречивом сочетании беззащитности ребёнка и пленительном очаровании, преуспевшей в амурных делах молодой женщины.

— Да, поэтому я и говорю, — встрял Люк. — Бросай к чёртовой матери это кино. И мы с тобой заживём настоящей семьёй

Он приобнял за плечи Мэрилин, давая понять — это всё моё, видишь?

Мне хотелось сказать, что он — дурак. Что Мэрилин Монро станет секс-символом двадцатого столетия. Её образ будут тиражировать на футболках и кружках, сумках и туалетной бумаге. О ней напишут книг больше, чем о любой другой звезде Голливуда, хотя она так и не снимется ни в одном стоящем фильме.

И ещё. Перед мысленным взором вдруг вспыхнули фотографии похорон и погружённый в страшное горе ДиМаджио. Ведь я знаю точную дату и время, когда она застынет навечно в собственной спальне с телефонной трубкой в руках. Я успею прийти раньше и спасу её. Сколько людей мечтало об этом?! Наверно, их было не меньше, чем тех, кто хотел предотвратить убийство JFK — Джона Кеннеди. И чтоб мне провалиться! Вещество, которое вкололи Монро, могло быть сделано тоже на «фабрике смерти» Ллойда Джонса! Эх, если бы у меня были материалы Стэнли! Жгучая досада охватила меня.

Впрочем, зачем это нужно? Монро выйдет в тираж и умрёт сморщенной старухой, никому не нужной и забытой. Иногда надо вовремя уйти молодой, привлекательной, оставив за собой таинственный шлейф из слухов, сплетен, догадок.

Но сейчас она сидела передо мной, пребывая в том прекрасном состоянии молодости и красоты, как только что раскрывшийся бутон розы, источая сводящий с ума аромат сексуальности. А внутри меня всё ликовало: «смотрите, я рядом с секс-символом столетия!» И перед мысленным взором проносились образы других мегазвёзд той поры — Элизабет Тейлор и Авы Гарднер, Дорис Дэй и Грейс Келли, Лорен Бэколл и Натали Вуд. И, собственно говоря, мне ничего не стоило познакомиться с ними, и затащить в постель. Ведь я был национальным героем, и моя популярность открывала двери в спальню любой знаменитой женщины.

Все эти щекочущие самолюбие мысли, что нашёптывали мне демоны, перечеркнул образ моей Лиз, Элизабет Шепард, которая сейчас находилась в лапах бандитов. А я понятия не имел, как вытащить её, поскольку судьба документов Стэнли была мне не известна.

Это остудило голову, будто на меня вылили ведро колодезной воды в жаркий июльский полдень.

— Мисс Монро — талантливая актриса и она сейчас строит успешно карьеру в кино. А ты хочешь сделать из неё домохозяйку.

— Вы, правда, так считается? — она искренне смутилась, и сквозь толстый слой пудры на щёчках проступил тёмный румянец.

— Ну, и ладно, — проворчал Стоун. — Так пусть хоть зарабатывает на этом. И не позволяет делать из себя «дойную корову». Надо ей не соглашаться ни на одну роль, пока они не повысят ей гонорар. Смешно же. Полторы тыщи баксов, а эти ублюдки зарабатывают на ней миллионы.

Циничный материалист, да именно таким и был Люк Стоун. Его любовь имела и вполне приземлённые причины. «Это только деньги», как пел Фрэнк. Но я не осуждал Стоуна. Попадая в иной мир, нужно принимать его правила, образ жизни, но я не мог этого сделать пока. Осталось что-то от «тяжёлого» советского прошлого, когда нам вдалбливали, что нужно работать лишь ради идеи, светлого будущего.

Зазвучала в голове песня Макара:

Мы так хотим, чтобы и для денег, и для неба.

А получаем, либо это, либо то…

— У меня неплохой гонорар, — словно умирающая, совсем тихо проронила Мэрилин, ковыряя пальчиком в обшивке кресла, как маленькая провинившиеся девочка. — Но я оплачиваю курсы вокала и театрального мастерства.

Да, точно, я вспомнил — одним из учителей Монро был племянник великого Чехова — Михаил Чехов. Я видел его в фильме «Заворожённый» с Грегори Пеком и был покорен блестящей игрой нашего, русского актёра, чью школу ценили наравне с системой Станиславского. Куда не плюнь в Голливуде, попадёшь в русского, который был вынужден покинуть родину. Не важно, когда, до революции, как композитор Ирвинг Берлин, чья семья едва унесла ноги, сбегая от еврейских погромов в конце девятнадцатого века, или после революции, как это сделали миллионы тех, кого называли «мозгом нации», а Ленин — говном.

— Ну да, она слишком много тратит денег на всякую фигню, — пробурчал Люк, и неожиданно мягко добавил: — Эти ублюдки совсем не ценят тебя, милая.

Крепко обняв, он чмокнул её в щёчку. Перевёл взгляд на меня и там, как в зеркале, я заметил всё возрастающую ревность и опасение, что я уведу у него подружку. Ещё не хватало мне стать соперником Стоуна. Нет уж, пока он не расстался с Монро, я буду держаться подальше от этой секс-бомбы.

— А как у тебя с Лиз? — спросил Люк.

— Всё нормально, — выпалил я.

— Правда? — между бровями Мэрилин проступила нежная складка. — А я слышала, что она пропала. Вы давно видели её, Кристофер?

— Я не знаю, где она, — честно признался я. — Вернулся домой и не нашёл.

Рассказывать о звонке похитителей я не стал. Это могло навредить Лиз.

— Слушай, так давай я тебе дам номер моего знакомого детектива, — загорелся идеей Люк, выхватив из внутреннего кармана пиджака пухлую записную книжку.

— У меня есть детектив.

— Кларк? — Люк скривился. — Этот старый пройдоха потерял нюх и не способен уже ни на что. Ты обращался в полицию?

— Нет. Я думал, она вернётся, а потом попал сюда.

— Это ужасно, Кристофер, её ведь могли похитить, — Монро приложила ладони ко рту, а глаза повлажнели, будто от набежавших слёз.

— Кому это было бы нужно? — стараясь не краснеть, бросил я.

— Кому?! — возмутился Люк. — Ты забыл, дружище? Лиз — единственная наследница Джозефа Шепарда. У него нет детей. Он обожает её. Болтают, что слишком нежно. Детка, выйди на минутку, — неожиданно бросил он. — Нам надо поговорить с Крисом.

Монро ни слова не говоря, встала и покорно вышла, заставив меня уронить челюсть. Представил себе, чтобы так можно обращаться с женщиной, да ещё мегазвездой. Но Люк даже ухом не повёл. Как только за Мэрилин закрылась дверь, Люк плюхнулся в кресло, расстегнув пиджак и, наклонившись ко мне, выпалил:

— Давай, рассказывай подробно. Что там случилось с Лиз? Похищение?

— Да, — я устал скрывать правду.

— Сколько хотят? — деловито поинтересовался Люк.

— Им нужны мои материалы о Джонсе.

— А-а-а, — протянул он, задумался на миг. — Это странно. Ты же можешь их откопировать?

— Могу.

— Значит, это ловушка! — он поднял длинный указательный палец, почесал переносицу. — Хотят заманить тебя туда. И ликвидировать.

— Вряд ли. Хотели бы убить, просто наняли киллера.

— Нет, Крис. Нет. Ты не прав. Ты сейчас слишком популярен. Просто убить тебя они не могут. А вот заставить замолчать другим способом — да.

— Значит, Лиз мертва? — мой голос дрогнул, а в горле собрался упругий комок.

— Не думаю, — нахмурился Люк. — Ты помнишь, кто такой Джозеф Шепард? Нет?

— Если честно, то смутно. Ты же знаешь, у меня частичная амнезия.

— Я понял. Расскажу тебе. В общих чертах, что называется. Свой капитал он приобрёл в первую очередь благодаря бутлегерству и разным финансовым махинациям. Имел дело с гангстерами.

— С Аль Капоне?

— С кем? Не знаю, кто это. Но связи с гангстерами у него остались. Его боятся, Крис. И знают, если с Лиз что-то случится серьёзное, Джозеф отомстит. Беспощадно и жестоко. Полетят головы. Он держит их вот так, — Люк сжал кулак и помахал перед моим носом.

— Тогда, может быть сам старый Джозеф хочет избавиться от меня? И это просто мистификация?

— Вот это может быть. Вполне. В любом случае в полицию обращаться не советую. Держи со мной связь. О’Кей?

Когда они ушли, я взял из тумбочки пачку «Лаки страйк». Закурил, стараясь успокоить нервы никотином. Ощущая себя подавленным и потерянным после ухода Люка и Мэрилин. Курить не только не запрещалось, но медсестры сами предлагали на выбор несколько десятков видов сигарет.

Сгущались сиреневые сумерки. Огни неоновых реклам расцвечивали темнеющие громады высоких башен. Россыпью золотых искр тепло светились окна в домах. Поток машин по Пятой авеню поредел, но нет-нет, освещённые грязно-оранжевым светом уличных фонарей, проносились как призраки автомашины, высвечивая дорогу молочно-белым светом фар. И мерещилось, что я не в Нью-Йорке, а в Москве, в своём здании, где редакция журнала «Паранормальные новости». Спущусь на кряхтевшем от старости лифте, сяду в свой «мустанг». И окажусь в моей маленькой холостяцкой квартирке, что осталась от бабушки.

Нахлынула тоска, сжала сердце, в горле стало саднить. Скорее всего, вернуться в Россию я уже не смогу. Наверняка моё тело уже покоится на дне Чёрного моря, и к ногам привязана гиря или бетонный блок.

Резкий стук в дверь заставил вздрогнуть и душа сжалась в теннисный мячик. Время для посетителей уже закончилось. Кто же это мог быть?

Он вошёл и словно из распахнувшегося окна ворвался ветер, заставивший заледенеть ладони и ноги. Хотя вроде бы ничего пугающего в облике нежданного гостя не было — высокий, моложавый, хорошо выглядевший для своего возраста — а судя по седым, коротко стриженным волосами, глубоким носогубным складкам и морщинам на лбу, ему было уже за пятьдесят. Вытянутое лицо с длинным носом с горбинкой, упрямо сжатые губы, и смоляного цвета густые брови. Серый фланелевый костюм по моде тех лет — широкие свободные брюки, длинный, зауженный в талии пиджак. В руке дорогая шляпа «борсалино» с шёлковой лентой.

— Добрый вечер, мистер Стэнли, — сказал он, подавая руку с длинными, сильными и крепкими пальцами. — Джек Макэлрой. Помощник окружного прокурора.

— Да, я помню вас, мистер Макэлрой. Вы по поводу ограбления банка? Я все рассказал полиции.

С одной стороны, это была честь для меня, подтверждение высокого статуса. Не простые детективы, а сам представитель офиса окружного прокурора. Но от этого человека исходила такая опасность, такая пугающая энергия, что становилось не по себе. Лучше бы он не оказывал мне подобного внимания.

— Собственно говоря, дело закрыто, — не дождавшись, что я предложу ему сесть, подошёл к креслу и устроился там, аккуратно положив шляпу на колени. — Все члены банды мертвы. Остались кое-какие формальности.

— Какие формальности?

— Не волнуйтесь так, мистер Стэнли, — Макэлрой едва заметно улыбнулся, ободряюще, но это совсем не улучшило моего настроения. — Всё в порядке. Есть несколько вопросов к вам.

— Например?

Я забрался в кровать, натянув одеяло. Стал бить озноб, словно после прихода обвинителя в палате понизилась температура.

— Вы застрелили троих грабителей…

Я напрягся, хорошо понимая, какой вопрос будет следующим. И я точно не знал на него ответа.

— А как вы убили четвёртого? Каким оружием?

— Что вы имеете в виду?

— Вот это, — Макэлрой привстал, вытащив из кармана пиджака конверт, подал мне.

На фотографиях я увидел того бедолагу с перекошенным от ужаса белым лицом, выглядевшим теперь как плохой грим. И зияющее отверстие в его груди.

— Я не убивал его, — ничего не оставалось, как сказать правду и ждать, что обвинитель засыплет меня кучей вопросов, каким образом мог погибнуть бандит, если в хранилище мы находились с ним вдвоём.

— Да, разумеется, — неожиданно просто согласился Макэлрой. — Мы и раньше находили такие трупы. На месте разборок гангстеров. Какая-то странная сущность убивала их.

— Но это был не я! — вырвалось у меня.

— Разумеется, разумеется. Не беспокойтесь. Просто эта сущность раньше убирала всех свидетелей, но вот вас оставила в живых.

— Вы хотите сказать, что эта сущность — я?! Тогда зачем…

— Вовсе нет, — быстро перебил он меня, и по тонким губам вновь скользнула улыбка. — Мы вас ни в чем не обвиняем. Просто хотели кое-что уточнить.

— Я не знаю, что вам сказать. Было темно.

— Да, именно. Эта сущность убивает только в темноте. Или ночью, или при погашенном свете. Ну, или во время солнечного затмения.

Слова обвинителя не успокоили, а наоборот усилили мою нервозность, и я ничего не мог с собой поделать.

— Это всё, мистер Макэлрой? — поинтересовался я довольно невежливо. — Плохо себя чувствую, хотел бы лечь спать.

— Извините, но я задам вам ещё пару вопросов. Не возражаете? Так вот. Какую роль в этом ограблении играл Франко Антонелли?

— Никакую. Он привёз меня к зданию банка и ждал в машине, в переулке. После электрического стула у меня начались провалы в памяти, и я плохо ориентируюсь в городе. А он подвёз меня.

— И в банк он не заходил?

— Нет, конечно. Зачем? Там орудовали грабители из русской мафии. А он итальянец. Они на ножах.

— Да, верно. Откуда вам известно, что они именно были русскими?

— Они говорили по-русски, — быстро ответил я, и хотел прибавить, что и по-украински, но вряд ли Макэлрой понимал разницу.

— Вы знаете этот язык? — он поднял удивлённо бровь. — Да, мистер Стэнли, недаром ходят слухи, что вы работаете на Советы. Это опасно. Вы же знаете, что сейчас происходит. Мистер Маккарти рвёт и мечет, пытаясь найти «агентов Москвы», — он криво ухмыльнулся. — Говорит, что русские пролезут сквозь окна в американские дома, если мы не будет настороже. Идиот.

— За что вы арестовали Антонелли? — я ощутил укор совести, что втянул несчастного Франко в некрасивую историю.

— Не важно, — Макэлрой зло сузил глаза, и черты лица стали жёстким, будто окаменели. — Он находился рядом с банком, где произошло кровавая разборка.

— Разве нельзя было выпустить под залог? — вспомнив многочисленные полицейские сериалы, я решил продемонстрировать осведомлённость

— Нет. Представьте себе, что не могли. То есть, естественно, судья Герберт Кросс назначал залог в двадцать тысяч. Но, увы, у Антонелли не нашлось таких денег.

— А у его дяди Карло Моретти?

Обвинитель издал горловой смешок, смахивающий на клёкот коршуна, и в глазах вспыхнули дьявольские огоньки.

— Нет. Карло Моретти не посчитал нужным раскошелиться. Решил, что родственные чувства обходятся ему слишком дорого.

Чёрт возьми! Несчастный Франко из-за меня попал в тюрьму. А этот гребаный говнюк, его дядя, палец о палец не ударил, чтобы вытащить племянника. Ведь эти деньги вернулись бы ему, когда Франко отпустили.

— Кстати, о родственных чувствах, — продолжил Макэлрой. — Вы в курсе, что мистер Джозеф Шепард открыл фонд в четверть миллиона долларов, из которых будет выплачивать премии тем, кто сможет рассказать что-то существенное об исчезновении его племянницы Элизабет? Вы знаете, где она?

— Нет.

— Но вы же живете с ней?

— Ну и что? Она свободный человек, когда хочет приходит, когда хочет уходит.

Черные брови Макэлроя взлетели вверх, он уставился на меня, как на идиота. И тут я понял, какую глупость сморозил — в 50-х женщины в Америке были настолько зависимы от мужчин, что шагу не могли сделать без их разрешения.

— Я не враг вам, мистер Стэнли, — неожиданно мягко сказал Макэлрой. — И крайне признателен вам за то, что теперь занимаю эту должность.

— Каким образом? — не понял я.

— Благодаря вашему расследованию удалось раскрыть факты коррупции в офисе прежнего окружного прокурора. Он подал в отставку, когда выяснилось, что его помощник, он был обвинителем на вашем процессе, Кирби Блэк, скрыл важнейшие факты по вашему делу. И не только по вашему. Нарушений нашлась масса. Теперь мой шеф, мистер Стивен Хилл стал во главе офиса. Ну, а я занял место Блэка.

— Ясно.

— Ну, так что же я могу сделать для вас, мистер Стэнли?

— Отпустите Антонелли.

— Хорошо, — неожиданно согласился он. — Я могу воспользоваться вашим телефоном?

Я кивнул и Макэлрой переложил свою шляпу на подлокотник кресла, а отливающий чёрным лаком аппарат поставил к себе на колени. И тут же набрал какой-то номер. Бросил несколько коротких фраз и повесил трубку.

— Вот и всё. И всё-таки, мистер Стэнли, мой совет — перестаньте водить дружбу с этим мерзавцем. Отношениями с ним вы вредите своему имиджу. Вы национальный герой. Вы понимаете, вас любят, и многое прощают. Но подобная дружба бросает тень на вас. А ваша репутация должна быть идеально чистой, без единого пятнышка. Вы хотите идти выше? Дойти до вершины?

— А вы? Хотите стать окружным прокурором?

— Разумеется, — его глаза затуманились, на лице возникло и исчезло мечтательное выражение.

— Но министром юстиции было бы ещё лучше? — эти слова вырвались у меня совершенно неожиданно.

— О да! — протянул он, и пружинисто вскочил на ноги. — Ну что ж, мистер Стэнли, встречаемся на процессе.

Надев шляпу, он направился к двери, но я успел бросить ему вдогонку:

— Каком процессе, мистер Макэлрой?

Он уже взялся за ручку, но, развернувшись, замер, словно действительно пытался о чем-то вспомнить.

— Ах, да, забыл сказать. Офис окружного прокурора вызывает вас свидетелем по делу Гедды Кронберг. Я — обвинитель на этом процессе. Буду добиваться смертной казни.

— А о чём я там буду свидетельствовать? Я вообще не в курсе.

— О личной неприязни, которую она питала к вам. О тех днях, которые вы провели в тюрьме. О мучениях на электрическом стуле. Я читал ваши статьи. Это потрясающе.

— Спасибо. И да, вот ещё что, мистер Макэлрой. Среди тех улик в банке вы не нашли портфеля? Из светло-коричневой кожи. Это мой портфель, и он мне очень нужен.

— Портфель? — он нахмурился. — Не припоминаю. Там была крупная сумма денег?

Холодок пробежал по моей спине. Неужели кто-то всё-таки умыкнул бумаги Стэнли? Как же мне спасти Лиз? Damn it!

— Нет, лишь документы. Но важные.

— Ясно, мистер Стэнли… э… э можно я буду звать вас Кристофер? — я кивнул. — Хорошо. Я постараюсь отыскать ваш портфель.