Глава 2

Бедное животное. Я и раньше боялся всех грызунов, особенно мышей и крыс. Меня воротило от их лоснистой шерсти, формы глаз и длинных лысых хвостов. И их зубы — они ужасны. В это время встречались такие крупные экземпляры, которые не боялись одинокого скитальца. Довольно часто попадались изрешеченные ими человеческие тела. Было легко заметить, где рана оставлена снарядом, а где этими мерзкими существами. Они проделывали в плоти гладкие ямы с белоснежными вылизанными костями. Мыши любили собираться под одеждой у трупов, и от их движений казалось, будто тело подает странные признаки жизни. Иногда грызуны просто спали под убитыми, особенно когда было холодно.

Но эту крысу мне было жалко. И вообще, очень жалко всех животных, в частности домашних, которые не были приспособлены к выживанию в таких условиях. Им досталось не меньше, чем людям. Они теряли, как и мы, все: дом, родных, пищу, конечности, жизнь… Но все-таки они были сильнее нас. В экстремальных условиях животные могут полностью переключаться на врожденные инстинкты и законы природы. Нас же отвлекает множество факторов, которые мешают выживать. Сочувствие, совесть, любовь и тому подобное. До тех пор, пока человек не избавится от этого всего, его шанс умереть в диких условиях будет высоким. Чувства — это то, что сделало человечество сильным перед лицом природы, но слабым перед самим собой.

В начале войны я остался дома вместе со своей собакой. Черной среднешерстной дворняжкой с редкими белыми пятнами. Ее звали Токи. В моменты, когда за окном происходила огненная буря, мы закрывали двери в комнаты, а сами ложились под одну из несущих колонн квартиры. На одеяло, расстеленное на полу. Она боялась и тихо скулила. Прижимая ее к себе, я закрывал ей уши и поглаживал дрожащую морду. Мне самому это очень помогало выдержать весь этот ужас. Дом трясло, и я представлял, что это всего лишь землетрясение. Хотя если хоть немного пораскинуть мозгами, можно вспомнить, что при этом природном катаклизме нужно первым делом выбегать на улицу. Но так мне было спокойнее, тем более что в моем воображаемом мире дом был сейсмоустойчивым.

Это была приблизительно третья неделя конфликта. Фронт находился километрах в сорока от нас и стремительно приближался. Ежедневно и еженощно на город сыпался град боезарядов. От маленьких, которые поражали все и всех в радиусе десяти метров; до огромных, оставляющих от крепких зданий облака серой пыли и жгучего пепла. К этому моменту большинство домов в моем районе были еще целыми. Людей практически не было, кроме стариков, которые не захотели покидать дома, и военного патруля, контролировавшего окрестности. Токи я выгуливал только в темное время суток, и это было проблематично, так как была середина лета с короткими ночами. В темноте мы выходили из подъезда и перебегали через небольшую дорогу. В небольшой прогулочный парк с озером. Там я сливался с тенью ствола большого дерева, часто озираясь и контролируя близлежащее пространство, а собака бесшумно бегала поблизости. Если ночью часто бомбили, то мы выбирали время сразу после артобстрела. Десять минут хватало Токи для всех дел. Иногда она заигрывалась и мне приходилось ее подгонять. Собака с первого раза поняла, что сирена предупреждает об опасности, и при начале жутких завывающих звуков она вмиг оказывалась у входа в дом.

До войны она гуляла минимум два раза в день и, конечно, сейчас не могла вытерпеть целые сутки. Поэтому поначалу мучилась и долго ходила из угла в угол квартиры. Ее организм трудно принимал смену режима, а сама она, видимо, очень стеснялась и долго умоляла выйти в дневное время.

— Делай здесь, не терпи, — уговаривал я, периодически сажая ее в ванну.

Но она так ни разу туда и не сходила. Приходилось убирать за ней в комнатах. В эти моменты она ходила рядом, с опущенными ушами и хвостом. На морде проявлялись черты глубокого сожаления о содеянном.

— Ничего страшного, не переживай, — говорил я, промывая тряпку и подмигивая ей.

В какой-то из дней в кранах исчезла вода и стало жестче. О воде не думаешь, когда она всегда есть рядом, как будто это что-то само собой разумеющееся. И вообще, очень много привычных, незаметных в обыденности, но как оказалось, крайне необходимых вещей, исчезли в это время. От еды и лекарств, до средств гигиены, связи и передвижения. Без них жизнь плавно перетекала в выживание.

Вода сначала пропала полностью, через пару часов полилась грязная жижа, после чего краны закашляли в предсмертной агонии и испустили скрипучий затухающий дух. Я, задолго до этого, побеспокоился о запасах и наполнил ей всю подходящую тару. Навскидку, воды должно было хватить нам с Токи на месяц. К тому же, теперь я не запрещал пить собаке из озера, в то время оно еще оставалось чистым. Запасы же еды, а это в основном крупы и спагетти, казались мне тогда довольно солидными, и я не переживал по этому поводу. Токи, которая ранее питалась собачьим кормом, без особых усилий и даже с радостью приняла человеческую пищу. Но, как и мне, ей довольно быстро приелось однообразие. Исчезновение воды вызвало и непредвиденные проблемы. Не стало возможности убирать пол после похождений Токи. По привычке, я взял тряпку, ведро и долго стоял в ванной, не понимая, как теперь быть. Была злость на себя за то, что не додумался наполнить ванну водой, туда вместилось бы больше жидкости, чем все мои запасы. Мне пришлось использовать их часть, чтобы убраться. Поэтому на следующий день, после долгих раздумий, было решено выйти на дневную прогулку.

Незаметно проверив в окно отсутствие людей во дворе, я тихо открыл квартирную дверь и вышел в темный коридор. За дверью коридора была лестничная площадка и я несколько минут, приложив ухо к двери, вслушивался. Было тихо. Медленно повернув ключ, я открыл замок и выглянул в подъезд. Все те же чистые стены, та же, слегка ошарпанная лестница, тот же серый лифт. Я несколько дней не видел их при дневном свете. Трещина в штукатурке, в форме буквы «А», которую я всегда раньше подмечал, стала еще больше и вокруг появилось множество других, более мелких сколов. Подъездные окна были частично выбиты и в них томно крались лучи яркого солнца. Поднявшись на один пролет вверх, я посмотрел в разбитое стекло, чтобы увидеть другую сторону улицы и выход из подъезда. Проверил пространство между перилами. Не было ничего необычного. Мои соседи по этажу успели уехать. На этаже ниже, три квартиры точно пустовали, четвертая до войны сдавалась в аренду и вряд ли там сейчас мог кто-либо быть, тем более в ней было всегда тихо. Слышимость в соседних квартирах была хорошая. Остался ли кто-то на нижних этажах было неизвестно, последний раз кого-то из соседей я видел полторы недели назад. Вернее, не самих людей, а свет в окнах. Гуляя ночью с Токи, я специально обошел дом вокруг и видел лишь три горящих окна во всем доме. Одно из них располагалось в моем подъезде на втором этаже. Через сутки после этого пропало электричество и кое-где в окнах можно было увидеть лишь светлые кресты наклеенной ленты.

Я спустился вниз, попутно проверяя на слух наличие признаков жизни у каждого коридора. Не почувствовав ничего опасного, я поднялся назад в квартиру и попытался вывести Токи как можно тише. Но она начала проявлять свою радость, как и большинство собак, бешено и рьяно.

— Т-с-с, Токи, — пытаясь успокоить, я сдерживал ее движения руками, — остановись, сидеть!

Она выполнила команду, но тише от этого не стало. Собачья улыбка расплылась по ее морде, язык выскочил наружу, высвобождая громкое дыхание, а хвост завилял быстрым метрономом, отбивая шуршащий такт.

Я согнулся и, глаза в глаза, сказал ей:

— Токи, ты сейчас идешь одна. Я буду ждать тебя за дверью. Когда нагуляешься, вернись обратно, я тебе открою. Понимаешь?

Она на несколько секунд стала более сдержанной, распознав серьезные нотки в голосе, но потом снова завиляла всем телом. Мы спустились вниз, я еще раз проверил улицу и приоткрыл дверь. Собака мгновенно выбежала и через полминуты исчезла из виду в парке. Я остался стоять за подъездной дверью, нервно перебирая ключи в руке и готовый в любой момент открыть ей дверь обратно. Токи никогда не гуляла одна, поэтому я переживал о ее возвращении и утешался мыслью о том, что собаки довольно умные животные и всегда сами находят дорогу домой. Время шло. Через десять минут я не выдержал и поднялся чуть выше по лестнице, чтобы выявить ее местонахождение. Парк был пышным, цветущим и зеленым. Кроны деревьев заслоняли собой его подножье. Лишь в двух местах были пробелы из-за выкорчеванных взрывами старых берез и сосен. Оттуда блестела тихая гладь водоема. Ничто его сейчас не тревожило. Казалось, озеро просто устало. От постоянной ноющей боли, которая сейчас отступила. Вода успокоилась и решила отдохнуть, наслаждаясь каждой секундой, до следующего приступа.

— Где же ты, милая? — прошептал я обеспокоенно.

— Ты вернулся? — вдруг где-то сзади раздался тихий голос.

Меня подбросило от испуга, в глазах потемнело, ком в горле заглушил крик. Резко обернувшись, я увидел в пролете выше, в полутени невысокий худой силуэт.

— Ты вернулся, Адам? — повторился вопрос, но уже с жалобными оттенками в произношении.

Зрение прояснилось, и я различил все детали. Передо мной стояла старуха в длинной серой юбке и затертой мужской плотной рубашке в черно-красную клетку. На плече висело старое грязное кухонное полотенце, тонкие седые волосы были небрежно собраны в хвостик. Дрожащей рукой она держалась за перила, а другой медленно ощупывала пространство впереди себя. Ее взгляд был немного странным, светло-голубые глаза, казалось, смотрят сквозь меня. Она была мне незнакома, и я не мог понять из какой двери она вышла. Опасаясь неопределенности, я сделал шаг в сторону и ждал, что будет происходить дальше. Морщины, первоначально изображавшие на ее лице надежду, как автоматический механизм, медленно перестроились в грустные черты. Такое выражение ей подошло больше. Будто пазл сложился, и они стали на свои привычные места, делая ее облик умиротворенным и более миловидным.

— Адам, это ты? — произнесла она.

— Нет, бабушка, я не Адам, — решился я на ответ.

Она чуть вздрогнула, наклонила голову ниже и уже глядя на меня исподлобья, продолжала:

— Кто Вы? — произнесла она.

Я решил не говорить правду и на ходу выдумал:

— Сержант разведки.

— Военный? — спросила старушка, не известно почему делая такое уточнение.

— Военный, — сказал я и поняв, что говорю чушь, стоя перед ней в обычных майке и штанах, добавил, — но сейчас не на службе.

— Чей? — не отставала она.

— Наш, — нужно было заканчивать этот разговор, чтобы не завести его в неконтролируемое русло, — извините, мне пора.

Она промолчала. Мне требовалось выбрать путь отступления: идти наверх к своей квартире, мимо стоящей на моем пути женщины, либо вниз — к выходу из подъезда. Она не казалась очень опасной и я, наверняка, справился бы с ней, но не хотелось поднимать из-за нее шум.

— Я же говорила тебе, что он вернется! — вдруг произнесла она громче, вбок, видимо в сторону своей квартиры, дверь которой была скрыта за лестницей. — Стефан! Я же говорила!

Я напрягся, поняв, что мы не одни. Ситуация принимала серьезные обороты.

— Пойдем, Адам! — она снова обратилась ко мне. — Пойдем побыстрей, он по тебе соскучился.

— Извините, я не Адам, — настаивал я, — вы меня с кем-то путаете.

Старуха не обратила на мои отговорки ни малейшего внимания и, улыбаясь, протянула бледную руку с длинными тощими пальцами. На ее острых скулах появились капли слез. Я немного опешил, но решил не поддаваться.

— Извините. Не могу. Мне пора на службу, — снова соврал я и начал спускаться вниз.

Она продолжала упрашивать «Адама» и я поспешил ретироваться, вниз к выходу. Но проходя мимо окна, я заметил, что к дому подходят несколько военных. Это вынудило прижаться к стене и затаиться. Были видны их ноги в камуфляжных штанах, они переместились к подъезду и остановились. Их неразборчивый разговор иногда прерывался хрустами рации.

«Черт бы вас побрал, что вы здесь забыли? Неужели вы опять меня ищете?». Я начал подниматься наверх, надеясь, что старушка меня пропустит без лишних проблем.

— Я испекла пирог, твой любимый, с яблоками, — продолжала она, кажется не остановившись ни на секунду, — он, как раз немного остыл...

Я проскользнул мимо нее, даже не задев, и поднялся на свой этаж. Зашел, не издавая звуков, в коридор и хотел уже было открыть дверь в квартиру, но с ужасом осознал, что в моих руках нет ключей. Снова и снова, я проверял карманы в одежде. Там не было ничего кроме пустоты. Последней надеждой, которая мгновенно рухнула, была замочная скважина и желание увидеть ключи там. Меня сковал ступор. Подождав пару мгновений, пытаясь вспомнить, где мог их оставить, я направился к подъездному окну. Трое мужчин в военной форме все так же стояли и курили. Это давало мне время направиться вниз, бегло осматривая пол.

— Адам, и ванную с пенкой приготовила тебе…

Я спустился к своему случайному собеседнику, но в этот момент входная подъездная дверь произвела знакомый скрип открывания. Я схватил старушку сзади, зажал рот ладонью и потащил в направлении ее квартиры, закрыв за собой замок. Старушка, не выразив никакого возмущения, молча прошла на кухню. Я последовал за ней.

— Раздевайся, милый, мой руки и идем кушать, — сказала она.

Я пропустил это мимо ушей и стал осматриваться. Кухня была когда-то довольно хорошей и окончательно не утратила свою красоту. Белые, в потолок, витражные шкафчики были кое-где разбиты, часть створок криво свисали на петлях. Под кучей пакетов и банок можно было разглядеть толстую гранитную столешницу и треснутую плиту, на стене висел настоящий светлый натюрморт маслом со следами от мух. Белый стол был заполнен упаковками от лекарств, среди которых стояла ваза с засохшими, наполовину осыпавшимися лилиями. Но идеально выглядела большая, в полпотолка, хрустальная люстра. Она переливалась всевозможными лучиками и сияла первозданной чистотой. До нее еще не добрались «грязные» руки человека. В квартире царствовал спертый запах прелости с сильными нотами гнили.

Старуха начала копошиться в хламе и доставать грязные тарелки со сколами:

— Сейчас, милый мой. Я накрою на стол.

Я вспомнил, что здесь должен быть еще кто-то, и взял со стола грязный нож с кривым лезвием.

— Где Стефан? — спросил я тихо.

Под ногами незаметно появился пушистый серо-рыжий кот, громко замурлыкал и начал тереться о меня. У меня отлегло и я уже было положил нож обратно, но старуха сказала:

— Стефан в своей комнате, милый. Сегодня он пел мне свою песню на гитаре. Про море, помнишь? — и она пропела, — «в волнах твоей нежности я захлебнулся снова, ла-ла, ла-ла, ла-ла-ла...». Ой, я снова забыла слова. Что-то с памятью стало.

Старуха посмотрела в мою сторону, и опять сквозь меня.

— Адам, почему ты перестал играть на гитаре?

Я сжал нож в руке и вышел из кухни. В квартире было три закрытых комнатных двери. Я дернул первую за ручку, она была заперта на замок. Вторая была полностью пустая, даже штор не было. Я продвигался к третьей, самой дальней и почуял нарастающий неприятный смрад. Медленно приоткрыв ее, я тут же закрыл руками нос и рот, чтобы удержаться от подкатывающей тошноты. Помещение было полностью темным, черные толстые шторы не давали свету ни малейшего шанса на проникновение сюда. Распахнув дверь нараспашку и осветив немного помещение, я сделал шаг в полумрак, держа наготове нож. Здесь было необычно чисто. В одном углу комнаты был деревянный стол, с книжками и журналами. На стуле висел выглаженный офицерский китель и фуражка. В другом углу стояла гитара с оборванными струнами. На стенах висели фотографии мужчин разных возрастов: детские — улыбчивые и озорные; юношеские — восторженные спортивные; взрослые — серьезные военные. Стекла в рамах были разбиты, но кем-то бережно поверх оклеены лентой. В одном из этих лиц я узнал своего соседа, высокого коренастого молодого человека. Блондина, с короткой стрижкой. Он был всегда серьезен, но при этом не вызывал отторжения. При встрече мы всегда здоровались, но не были знакомы ближе. Среди фотографий висели разного рода медали и грамоты, на полках стояли спортивные кубки. С другой стороны комнаты стояла массивная застеленная кровать с двумя большими подушками посредине. Я не увидел никого в комнате. В шкафу и под кроватью было пусто. Встав, я тихо подошел к занавеске и, не касаясь, заглянул за нее. Яркий дневной свет ослепил меня. Через густую листву молодого клена едва заметны были два солдата. Они несли к дому какой-то ящик. Третий стоял у открытой двери и, видимо, что-то писал в блокнот. Я медленно потянул за штору и приоткрыл ее на пару сантиметров. В комнате стало значительно светлее. Проявилась прикроватная тумбочка, на которой лежали свежие фрукты. Я, впервые с начала войны, взял в руку апельсин, поднес к лицу и понюхал. Его аромат на мгновенье помог испытать потерянное чувство наслаждения и перебить жуткий запах вокруг. Возле фруктов лежала открытая книга с картинками. Я присел сбоку на кровать, напряг зрение и постарался прочесть вслух единственную фразу на странице:

— «Каким бы идеальным ты не был… Ты сам никогда не найдешь… идеал в себе… И никогда не осознаешь его… до самой смерти», — света было недостаточно, но я хотел дочитать высказывание до конца. — «Потому что… он хранится и ограняется…».

— «… В памяти любящих тебя душ», — завершил фразу чей-то шепот рядом.

Меня, будто молнией, ударил дикий ужас. Книга, вместе с ножом выпали из рук. Я, отпрыгнув назад к окну и не задумываясь о последствиях, онемевшими руками попытался сорвать с окна громоздкую штору. Карниз не выдержал и сорвался с одного из креплений, повиснув наперекосяк. В комнату хлынуло солнечное цунами, залив белым и без того светлую кровать. Там, меж двух подушек, одеяло скрывало небольшое, детское по размеру, тело. Снаружи была только голова. Но она была взрослой, мужской. Светлые недлинные волосы, впалые широкие глаза, гладко выбритые щеки. Кое-где виднелись не до конца зажитые раны и шрамы. Я опомнился, схватил с пола нож и занес руку вверх. Глаза, которые все это время смотрели на меня, мгновенно закрылись.

— Кто ты? — нервно прокричал я.

— Просто сделай это, — прошептала голова.

Я замахнулся еще сильнее, но замер в таком положении. Только сейчас я заметил бледные желтовато-красные пятна на одеяле вокруг тела. Две большие подушки умело скрыли его от моего взора в полумраке, так как тело совсем не выступало за них, а голова лежала на третьей, еле заметной. Так обычно укладывают младенцев, чтобы они не свалились с кровати.

— Кто ты? — повторил я вопрос, — Стефан?

— Да, — ответил он тихо, — пожалуйста, сделай это.

Ему с трудом давались слова, голос скрипел, будто у него сильно пересохло в горле. Губы еле двигались, а на высоком лбу проступала испарина. Не опуская нож, я медленно стянул одеяло вниз. То, что я увидел, перекрыло все ужасы, наблюдаемые мной с начала войны. У него не было обоих рук, даже части плеча. Из ног осталась лишь одна, выше колена. Он был весь перемотан в окровавленные бинты, а под ним была мокрая желто-бурая простынь. Мне стало плохо, голова закружилась и меня мгновенно вырвало на пол. Две минуты я не мог остановиться, все содержимое моего желудка, вместе с желчью вышло наружу.

— Боже мой, — наконец сказал я, вытирая рот, — о, Боже!

Я пытался успокоить рвотные позывы. В этот момент к двери подошла старуха и с улыбкой сказала:

— Мальчики, ну что же вы снова заигрались, идите скорее кушать. Нам нужно еще сегодня успеть покупаться.

— Хорошо, сейчас придем, — сказал я и мгновенно зарыдал.

Она развернулась и молча ушла. Я посмотрел на Стефана, который не отрывал от меня глаз. В них была лишь боль и просьба избавления от нее.

— Извини, я не могу, — через слезы, заикаясь, проговорил я.

— Я прошу тебя, пожалуйста…

Вдруг во входную дверь квартиры сильно постучали. Я обернулся, но уже ни капли не испугался, у меня не было больше сил бояться.

— Никого нет дома, — прокричала старушка, — убирайтесь отсюда!

С обратной стороны двери притихли, но вскоре в замочную скважину вставили ключ и замок с легкостью стал проворачиваться.

— Лезь под кровать, — прошептал Стефан.

Я быстро выполнил его команду, попутно вытирая глаза и приводя дыхание в норму. Было слышно, что дверь квартиры открылась и в нее вошли несколько человек.

— Пошли прочь отсюда, убирайтесь вон! — кричала старая женщина, но они не собирались ее слушать.

— Угомонись ты, черт бы тебя побрал, — ответил ей грубый мужской голос.

— У нас нет ничего, нам нечего вам дать! — не унималась старуха.

Послышались звуки пощечины и глухого ударах в тело.

— Посиди здесь, пока я тебя не убил! — закричал мужчина и, видимо, затащив старушку на кухню, закрыл за ней дверь. Оттуда послышался громкий плач. Военные продолжали ходить в коридоре.

— Не обращайте на нее внимание, она давно спятила, — сказал мужчина и добавил, — заносите сюда.

Послышался звук отпирания еще одной двери и люди начали заносить что-то из подъезда.

— Почему здесь так воняет, — спросил один из них, — тут кто-то сдох?

— Да, — ответил первый военный и направился в нашу сторону.

В дверном проеме показались два черных военных ботинка. Человек остановился, достал из кармана что-то и прозвучал звук зажигалки. Минуту он стоял, не решаясь войти. К сильному смраду комнаты добавился запах вонючих дешевых сигарет.

— Да, Стефан, ты добился успеха! Как и хотела твоя мать. Высокий, статный красавец-мужчина, в расцвете сил! Капитан великой ламбрийской армии! Куча наград и достижений! — он вошел в комнату и подошел к кровати. — Здесь так и веет ароматом славы! Посмотри-ка, какой ты сильный духом. Аха-ха-ха!

Он засмеялся в полный голос и вышел из комнаты, но через полминуты вернулся. Прошел к окну, поставил что-то стеклянное на тумбочку и присел на кровать. Глухо открылась пробка и послышался звук наливания жидкости в стакан, добавив тем самым алкогольный оттенок в спертое пространство.

— Дьявол, ну ты и воняешь, — он подошел к окну и открыл его настежь, — зачем ты сорвал штору, хотел выпрыгнуть из окна, покончить жизнь самоубийством? — он снова засмеялся. — Ах, да, я забыл, ты ведь и этого теперь не можешь! Ты всегда все мог, а теперь ты кусок… даже не знаю, чего...

— Пошел ты! — проскрежетал сквозь зубы Стефан.

— Я-то пойду. Пойду-у-у, — протянул военный, — пойду-у-у-у, представляешь?

Он глотнул из стакана, затянулся сигаретой и продолжил:

— Не ценишь ты труд матери, наблевал здесь везде. Напился снова? А нет, ты же у нас ни-ни. Весь такой правильный. Фруктики, спорт, закон! А брат твой всегда был алкашом и наркоманом. Это он везде блевал, это он валялся в грязи, тянул вещи из дома ради новой дозы. Он разрушал имидж семьи. И это от него отреклась мать. А ты всегда был чистенький, воздушный, исцелованный. Вот только, в-итоге, вышло-то все как? Это брат твой теперь капитан ламбрийской армии. Это он командует отрядом, он имеет все. Все! Даже твою машину и квартиру! Да даже тебя, черт побери, и всю твою никчемную жизнь!

— Мы все занесли, капитан, — перебив его речь, в дверном проеме появились двое солдат.

— Ступайте. Подождите меня на улице, — скомандовал им военный и они ушли.

Он снова глотнул из стакана, зажег еще одну сигарету, а старый непотушенный окурок бросил на пол. В этот момент в комнату вбежала старушка и начала истошно орать:

— Убирайся! Убирайся отсюда, негодник! У нас ничего больше не осталось!

Она начала бить его, но военный нанес один удар и женщина упала на пол. После он схватил ее за горло и потащил из комнаты. Стефан пытался закричать, но из уст доносилось лишь невнятное мычание.

— Старая ты полоумная карга! Иди сделай лучше нам пирог!

Он снова запер ее на кухне и вернулся. Капитан уселся на кровать, стал шелестеть каким-то пакетом и стучать по тумбочке. Затем нагнулся, втянулся носом и затих на полминуты. Стояла гробовая тишина, были слышны лишь тихие стоны старухи и глотки военного. Он проигнорировал стакан и пил сразу из бутылки. В комнате бесшумно появился кот, прыгнул на кровать и стал мурлыкать.

— Даже эта шерстяная тварь любит тебя больше. Брысь!

Кот мгновенно спрыгнул вниз и забился ко мне под кровать.

— Уйди отсюда, пожалуйста, — прохрипел Стефан.

— Не тебе решать, что мне делать. Лежи с закрытым ртом. Меня не надо просить. Когда я тебя просил, ты мне помог? Помог? Я сидел там два года. Два года! Почему ты не договорился? Почему не дал взятку?

— Я давал, — прошептал в ответ хриплый голос.

— Значит недостаточно давал! У тебя были связи, у тебя были деньги!

— Только два года, — твердо стоял на своем Стефан.

— Тварь! Два года — это мало? Да, конечно, не десять, спасибо и на этом. Ты мог бы продать машину, эта сумасшедшая могла бы походить пешком. Ты знаешь, что мне пришлось вытерпеть там? Ты знаешь? Два, тварь, долгих года.

— Сколько лет и денег ты потратил на наркотики? — уже совсем тихо спросил Стефан.

— Закрой рот, дурак! Это мое личное дело, что и как мне делать! Вас никто не заставлял лезть в мои дела! — прокричал капитан.

Он поднялся с кровати и стал расхаживать взад-вперед по комнате. Затем резко схватил что-то с полки и бросил в рамки с фотографиями. Военный начал крушить все вокруг. Кот сильней прижался ко мне и задрожал.

— Вот ваша жизнь, вот она — осталась в этих фотографиях. И все — нет ее. А сейчас вы никто без меня! Никто! — он резко остановился, снова подошел к тумбочке, втянулся и тихо продолжил. — О, какое же это удовольствие. Смотри, пробуй!

Стефан начал кашлять и хрипеть.

— Сейчас ты поймешь, от чего ты отказывался, подожди немного. Ну как чувствуешь? Чувствуешь?

— Дерьмо, — ответил Стефан, отплевываясь и тяжело вдыхая.

— Это ты дерьмо! Ты никогда не умел развлекаться правильно. Тухнешь тут, как и раньше, с сумасшедшей мамашей и котом. Ладно она, уже не в возрасте, а кот то молодой, ему развлекаться нужно. Ах-ха-хах.

Он вышел из комнаты и начал долго рыться где-то в шкафу. Я постарался прогнать кота руками, но он, наоборот, громко заурчал.

— Тихо, — протянул еле слышно Стефан и я понял, что он это мне.

Военный вернулся со словами:

— Сейчас я устрою вам двоим удовольствие!

Он открыл какую-то емкость и начал поливать жидкость на инвалида, отчего тот снова глухо закашлялся. Это была валерьянка, которая чуточку смягчила весь окружающий смрад. Но через время от концентрации ее ароматов резало в носу.

— Кис-кис-кис, киса, иди сюда, — произнес он и начал смеяться, — киса, как тебя там, я принес тебе твой кайф! Где ты?

Капитан стал искать кота по квартире, подзывая и бранясь. Через минуту вернулся в комнату и быстро присел на колено, чтобы проверить под кроватью. Я навел нож в его сторону.

— Как там Соня? — вдруг неожиданно громко спросил Стефан.

Военный замер на месте в полусогнутом состоянии. Послышалось его учащающееся дыхание и через пару мгновений он взорвался:

— Тварь! Тварь! — завопил он, всхлипывая, и начал сильно бить по телу собеседника.

Стефан стонал и мычал, но ни разу не крикнул. Может из-за большой стойкости, может из-за невозможности сделать это. Кот стремглав убежал из-под кровати, а я, не зная, чем это все закончится, постарался повернуться так, чтобы лучше размахнуться в случае моего обнаружения. Я мог бы ударить изверга по ногам, но большого эффекта это бы не произвело. Нож был небольшой, а я сам совсем не боец.

— Я сейчас расскажу тебе одну вещь, скотина! — ударив последний раз, начал военный. — Ты помнишь тот день? День, когда ты взлетел на воздух, как щенок, раскинув вокруг свои грязные лягушачьи лапки? Вместе со своей ротой, на плацу. Даже не в окопе или поле, не в руинах или танке, а просто на плацу, при обычном построении. Играл гимн, а потом вы вытанцовывали свою строевую чечетку. Вы даже не поняли, что произошло. Вы все — восемьдесят человек, которые превратились в мотыльков в одно мгновение. Ты полжизни учился воевать, быть мужественным и храбрым, чтобы славно защищать свою великую Родину! А, в-итоге, ты ни разу не выстрелил во врага. Ты его ни разу не увидел. Ты даже не осознал, что началась война! Вот во что превратились эти медали и звания. В пустоту! В пшик! Ты всю свою осознанную жизнь потратил ни на что! И ты украл у меня самое главное! Мою маленькую Соню. Она была моим лучом, я цеплялся только за нее, а вы все просто животные, выкорчевавшие мою душу! Твари!

Он не мог справляться с дыханием, поэтому взял паузу и быстро тягал воздух ртом. Было слышно, что он уже изрядно пьян и одурманен. К тому же, к нему подкатили чувства, он немного размяк и начал сморкаться.

— Ты уже не жилец, до тебя никому нет дела, кроме матери. Тебе осталось день, максимум два. Я с удовольствием бы убил тебя сейчас, но хочу, чтобы ты мучался до последнего своего вздоха. Ты это заслужил, как герой, который никогда не воевал.

Он, шатаясь подошел к открытому окну, подышал свежим воздухом и продолжил:

— Фироны качественно вербуют и предоставляют все гарантии. Скоро они будут здесь, а через пару месяцев не будет больше твоей страны.

— Это был ты? — с трудом спросил Стефан. — Ты был наводчиком?

Военный подошел к стулу, на котором висел капитанский китель, снял его, бросил на пол и начал вытирать о него свои подошвы.

— Ты потратил на это дерьмо двадцать лет, а мне понадобилось несколько месяцев. Через неделю у меня будет такой же, только новый, красивый, и с оранжевой полосой. Ну и кто, скажи мне, здесь дурак? Сравни нас с тобой сейчас.

Он плюнул на кровать и проследовал к двери.

— Это был ты? — снова спросил инвалид.

Военный остановился у двери, развернулся и процедил сквозь зубы:

— Да. Ты был моей первой целью. Думаю, ты рад это узнать. Мучайся, мразь!

— Я рад, — ответил Стефан, — рад, что Соня больше никогда тебя не увидит, так как тебе нет места в раю, Адам.

Военный не ответил. Он, покачиваясь зашагал к выходу и закрыл за собой квартиру. Было слышно, как Стефан начал всхлипывать. Я вылез из-под кровати и посмотрел на него. Он был весь в крови, лицо в каше из белого порошка и валерианки. На лбу была черная точка, а рядом, на подушке лежал окурок. В комнату зашла старушка и начала причитать:

— Ну что же вы, мальчики, опять что-то не поделили? Сколько я вам могу повторять, вы же братья, вам нужно держаться друг дружку. Вместе вы добьетесь многого, а вы опять кулаками меряетесь. Ну нельзя же так. Стефан дай посмотрю.

Она присела к нему, стала дуть на лоб, и произнесла в мою сторону:

— Адам, иди возьми холодную ложку, приложи к глазу. А то мне будет стыдно за вас завтра в школе.

Я быстро вышел из комнаты с желанием покинуть это место. Меня остановил ключ, вставленный в замочную скважину двери комнаты, которая раньше была заперта. Открыв ее, я увидел внутри около двух десятков военных ящиков с боеприпасами и оружием.

— Адам, он не злится на тебя и прощает, — неожиданно сказала подошедшая сзади старушка, — извинись и ты перед ним.

— Хорошо, — подыграл я.

Нужно было поскорее убираться отсюда, пока настоящий Адам не опомнился и не вернулся за ключом, но женщина меня легонько подталкивала в комнату Стефана.

— Хорошо, что ты появился именно сегодня, — прохрипел он, — ты последнее, неоконченное звено для меня.

— Я не смогу сделать это, Стефан.

— Ты же видишь, мне крышка. Нет никакого смысла продолжать. Я узнал все что хотел. Ты должен поставить точку. Ты обещал.

— Я не обещал, брат.

— Я увел от тебя зверя. Сможешь ли ты спокойно жить, зная, что не помог мне? Я не прошу тебя сделать это физически. Просто принеси мне кое-что.

Он попросил найти в шкафу, в котором ранее рылся Адам, таблетки. Я старался побыстрее увидеть подходящее название среди кучи лекарств. Старуха в это время вела свой радостный монолог:

— Ну вот, мальчики мои. Какие вы молодцы, помирились. Видите, это совсем не сложно, правда? За это я вам испеку пирог, ваш любимый. Пойду намешаю теста. Умнички вы мои дорогие. Я вас так сильно люблю.

По пути обратно, я заглянул в комнату с боеприпасами, взял там пистолет и автомат, патроны к ним, и засунул в попавшийся под руку пакет. Я никогда не держал оружие в руках и даже не знал, подходят ли к ним эти магазины. Просто схватил те, которые лежали рядом с ними.

— Сколько? — спросил я Стефана, держа в руках упаковку таблеток.

— Все, — еле слышно ответил он.

В упаковке я насчитал девять штук.

— Зачем так много? — задал я вопрос, но, посмотрев на него, понял всю абсурдность вопроса.

Я достал содержимое, положил в ладошку, но нигде рядом не обнаружил воды.

— Возьми это, — Стефан указал глазами на бутылку виски, который распивал военный. На дне оставалось немного алкоголя.

— Ты же не пьешь, — вспомнил я их разговор, — найду лучше воды.

— Не надо, — прошептал он, и его лицо потужилось ради улыбки, — ради такого случая я обязательно выпью.

Я, дрожащей рукой клал ему в рот сильнодействующее снотворное, по две таблетки, и давал запить виски. Вначале он кое-как сдерживался, чтобы не выплюнуть все обратно, но под конец проглотил все с легкостью.

— Спасибо, брат… — уже совсем тихо прохрипел он.

Мы смотрели друг на друга. В его глазах появилась радость, и они вмиг заблестели.

— Спасибо. Я тебя никогда не забуду…

Он потихоньку отключался, но все еще старался смотреть на меня и еле слышно бормотал и стонал. Когда его веки сомкнулись, я быстро вышел из их квартиры, поднялся на свой этаж и только тогда вспомнил, что у меня нет ключей. «Токи. Черт, я забыл про Токи». Я достал из пакета пистолет и быстро спустился на первый этаж. На улице не было людей, а моя собака спокойно лежала в тени перед подъездом. Ключи были здесь же, на подоконнике.

— Токи, ко мне, — тихо позвал я, немного приоткрыв дверь.

Собака обрадованно забежала в подъезд. Мы мигом добежали до квартиры, я закрыл все замки, положил оружие на стол, а сам прилег на одеяло в углу. У меня не было никаких сил, тело быстро онемело и будто начало проваливаться в мягкую бездну. В голове кружилась последняя фраза Стефана, которую я смог разобрать в его бреду: «Я скоро вернусь, моя милая лисичка».