Глава 19
Я не ошибся. Это действительно была машина милиции. Привезли директора и ещё какого-то мужика. Я их не знаю и, в лицо, никогда не видел. Ребята, что городили подъёмник типа "Пионер", ввели меня в курс дела. А так как это, меня, ни грамма не касалось, то набрав ведро раствора, я, посчитал за лучшее, вернуться на рабочее место. Тем более, что чувство опасности немного поутихло и превратилось в лёгкий дискомфорт. Нафиг-нафиг, надо идти. Не дай бог, в милиции вспомнят обо мне. Хотя, конечно, я где-то глубоко в душе ожидаю вызова к следователю, но не сейчас же? Уж что-что, а такой опыт мне не нужен.
Таскать раствор, пусть и известковый, в ведре по ступеням это отдельный вид мазохизма. Мало того, что обязательно испачкаешься, так ещё и претендентов на обладание слишком много. Вот кажется, что проще-то: взял и сходил. Так нет, обязательно остановят и потребуют выгрузить прямо сюда — себе, важному и неповторимому. Или неповторимой. Тьфу блин! Еле отбрехался. Особенно девушки-штукатуры старались. И ведь, что главное, то? Они на мою сознательность давили, со страшной силой. Типа, они все такие нежные и воздушные, а значит раствор таскать им невместно. А ты такой молодой и красивый, и вдобавок сильный. Ещё и времени свободного много. Что тебе стоит, ещё раз сходить, к тому же Машка Бартолье пока не пришла. Давай-давай. Побыстрее. Уф! Чуть-чуть и согласился бы. Хорошо, что вовремя вспомнил, кто я на самом деле. Это Вилору можно каболку на уши наматывать, а прорабу с богатым опытом эти поползновения, до щебёночной подготовки в буронабивной свае. Так что отбился, причём обошёлся без скандала и использования специфических терминов. Как говорил наш препод по философии: «полюбовно-экзистенциально», так сказать. Кто знает тот поймёт.
Посконный мешок с цементом так и стоял в углу. Кстати это не стандартная упаковка, а просто другого ничего не было у кладовщика. Там и есть-то с полведра всего, но вчера почти ничего не брали, а сегодня ещё не начинали. Наверное хватит, чтобы начать первые ряды. Блин! А про гидроизоляцию-то я забыл спросить! Вот ведь, что бабы с нами делают. Все мозги запудрили, на фиг! Надо быстрее вернуться вниз и озадачить ребят этим вопросом. А то Маша может обидеться. Итак ей всю выработку порушил. О чём я только думал? Ведь шёл вниз с конкретными задачами. Блин! Раньше со мной такого не было. Это что выходит — у Вилора хреново с короткой памятью? Хотя, причём здесь это и что с ним (с этим знанием) делать?
Моё внутреннее самобичевание и вдумчивое самокопание закончились ничем. Без шума, аккуратно переступая через различные препятствия, появился мой наставник. То есть наставница. Да и пофиг, как не назови и так, и так будет правильно. Оглядела поле предстоящей битвы и тяжело вздохнула. Кинула к моим ногам рулон пергамина и села на перевёрнутое ведро. Достала маленькое зеркальце и чего-то начала поправлять в своей причёске. Хотя, чего там поправлять-то, под косынкой? Но, минуты три-четыре потратила. Окончательно удостоверившись, что с внешностью у ней всё в порядке, мне спокойным голосом продиктовали сегодняшний список работ. Конкретно моих. Про себя она ничего не сказала. Как-то всё это настораживает.
А дальше пошла рутина. Я таскал кирпичи, месил раствор и делал все мелкие, но такие необходимые при кладке работы. Старался, чтобы Маша не отвлекалась и наконец-то закончила первые ряды этого грёбаного санузла. Ведь в перспективе вырисовывалась интересная ситуация. Я мог претендовать на самостоятельную деятельность. А что? Как гнать первые ряды я видел, так что легко могу повторить. Осталось только Машу уговорить, чтобы отдала мне, для демонстрации возможностей, один из санузлов. В конце концов, мне надо учиться или где? Вот и буду на это упирать. А там посмотрим. Скажу по секрету, что это — очень нужно мне. Для душевного равновесия, для испытания своих сил, для того, чтобы понять и вспомнить. Хочу опять ощущать себя каменщиком, а не пойми кем.
Когда эта мысль пришла мне в голову, я поначалу растерялся. Очень уж не хотелось выпячивать свои возможности. Но, немного подумав, решил рискнуть. Для этого, опять, пришлось воспользоваться хитрой наукой праксеологией. Лучше бы я этого не делал. Результат вышел не совсем тот, на который я рассчитывал. А всё потому, что инициативу перехватила наставница.
— Запомни ученик, что перегородка в полкирпича поднимается в смену не более, чем на 11-12 рядов, — начала диктовать свою первую лекцию, как наставник Маша Бартолье при этом не переставая работать, — чтобы избежать просадок и искривлений под собственным весом, в момент схватывания раствора.
Нет, мне конечно было интересно услышать, то что в своё время уже учил, но не сейчас же? Поэтому, я просто согласно кивнул. Маша вопросительно посмотрела на меня. А я что? Молчу и слушаю. Если задам вопрос то, до обеда точно, буду слушать ответ. Это такая тема, что можно не одну диссертацию написать. Про дипломные работы вообще молчу.
Свой план я всё-таки реализовал. Не сразу, но достаточно быстро. Стоило Маше отвлечься, на какой-то камешек в растворе и замолчать, на несколько секунд, пытаясь его удалить, я задал свой первый вопрос. Не по теме! И ничего такого сверхсекретного. Просто поинтересовался:
— Маша, а ты где приобрела такие красивые сапожки? (на самом деле простая кирза, просто ушитая и укороченная хорошим мастером)
— Сапожки? — переспросила моя наставница, держа в одной руке половинку кирпича, а в другой кельму с раствором.
— Ну да! — ответил я, показывая на её ноги, — видно, что очень качественная модель.
И тут же пришлось пригнуться. Девушка уронила кельму, а руку с камушком отвела в сторону. Вот, во избежание негативной реакции, я и уклонился. Ну нафиг! Знал бы, что такое будет, лучше бы про Ленина спросил. Например, сколько дней он бухал в Разливе. Может быть вышло бы гораздо хуже, но по крайней мере, я бы это контролировал. А тут непонятка какая-то!
Маша посмотрела на меня, потом на кусок кирпича и, ни слова не говоря, уселась на стопку деревянных пробок. Кирпич улетел в угол. А девушка, поглаживая сапоги одной рукой, другой прикрыв лицо, тихо заплакала.
Ничего не понимая, я присел на корточки рядом и пытаясь разглядеть, хоть что-то в её глазах, которые она старательно закрывала ладонью, спросил:
— Что случилось? — спросил я, — Маша, ты только скажи. Я их всех на фиг… уработаю.
Ну, не знаю я, что в таких случаях делать. Хоть и женатый был, и дочек вырастил. Но, тут фиг поймёшь, пока сама не расскажет. Она, кстати, и рассказала, когда немного успокоилась.
Как оказалось забрали её прямо из дома. Перепугав троих детей до слез. В милиции досталось по полной программе. Обвиняли во всех смертных грехах. Начиная с вредительства и заканчивая шпионажем. Напомнили о муже, который отправился в 1940 году во Францию, отражать нападение Германии и пропал без вести. Короче, держали в "предвариловке" до утра. Утром отпустили, без объяснения причин, так ничего и не добившись.
Я ничего не мог понять. Как так-то? Вроде, вчера вечером, после работы, все разошлись по домам. Никаких арестов не было. Меня, как самого главного зачинщика, почему-то не задержали? А Машу сделали крайней. Не стыкуется, что-то ничего. Чтобы отвлечь мадам Бартолье от накатившей на неё апатии, я начал задавать ничего не значащие вопросы. Ну, там, как детей зовут или в каком они классе учатся? Постепенно мне удалось её растормошить. По крайней мере, она перестала закрывать лицо и чуть-чуть, самыми краешками губ стала улыбаться. Зато, в ответ, на моё такое внимание, пришлось выслушать нелёгкую историю её жизни.
В 1935 году в Калугу приехали специалисты из Франции, для решения задач по конструктиву промышленных зданий и обустройстве территории. Среди них был инженер Петро Жан Бартолье. Маша, в то время, училась в Калужском зооветеринарном техникуме на втором курсе. Так уж получилось, что своим ростом, она слишком выделялись, среди всей группы. Лишь несколько ребят были одного, с ней роста. Обидное прозвище "Верста" прилипло к ней, с первых дней сессии. Девчонки может завидовали, а может наоборот жалели, но в свой девчачий круг если и пускали, то ненадолго. И то, чтобы потом посмеяться. Так и училась, вроде в группе, а на самом деле одна. Любимым занятием была практика, на опытовом поле. Там ей никто не мешал предаваться размышлениям о жизни, о дружбе и будущей любви. Опытовое поле было в районе деревни Железняки. Именно там решили строить завод СДВ. Собственно говоря, дальше можно не продолжать. Встретились французский специалист и будущий советский агроном. Француз был поражён красотой Марии и совсем не обращал внимание на её рост. Влюбились. Поженились. Первый ребёнок родился в 1936, через два года второй. А в 1940 году, когда Маша была беременна третьим, муж вернулся во Францию, чтобы сражаться с германскими захватчиками. Семью с собой брать не стал, сказал, что опасно в таком положении куда-то переезжать. Обещал вернуться быстро. Но, произошло то, что произошло. Дальше война. Она осталась с тремя детьми и поэтому пришлось переехать в деревню, рядом с Калугой, к матери и отцу. Там и жила пока не закончилась война. В техникуме восстанавливаться повременила. С тремя детьми на руках, пусть и в деревне, выжить тяжело. Хотя родители, конечно же помогали с детьми. Как и все она ездила в Калугу на подработку. Больше всего платили на стройке. Плюнула на техникум и пошла учиться на каменщика в ФЗУ. По итогам практики закончила с третьим разрядом. Недавно пересдала на четвёртый.
Наши небольшие посиделки прервали девчонки-штукатуры. Они вломились, на наше рабочее место, как будто в клуб на танцы. Со смехом и разговорами и, при этом, умудрялись тащить кучу своих рабочих инструментов. А так, как в процессе прослушивания истории Маши, я переместился поближе к ней, да и ещё и обнял за плечи, то можно представить, что они подумали. Ну и что последовало дальше, тоже, описать легко.
Ясен пень, что сначала, с шумом и грохотом, посыпались на пол все эти полутёры, правила, тёрки и мастерки с вёдрами. Потом возмущённые голоса довели до нас информацию, о недопустимости производственных романов прямо на рабочем месте. Ещё, после некоторого времени, возобладала женское любопытство вкупе с такой же солидарностью. Вопросы посыпались со всех сторон. Все они были нейтральными, но содержали один контекст: — «А что это вы здесь делаете?»
Оставаться в таком сидяче-обнимающем положении, мне не хотелось. Пришлось восстать и против женского коллективизма и смыться, типа за раствором пошёл.
Когда принёс ведёрко, то порядок в рабочем процессе был восстановлен. Штукатуры усиленно чистили стены от, невидимых простому человеку, неровностей, а каменщик 4-го разряда Маша, со скоростью и автоматизмом долбильного станка, вела кладку перегородки. Над всем этим стоял бригадир Шкато и приговаривал:
— Ишь, чего удумали! Бабьи страдания, посреди рабочего дня, устроили! Я вам бля… ух, а п… потому что!
Там, ещё много чего было сказано. Жаль, что не успел к самому началу. Ведь помимо ругательств, присутствовала и так необходимая мне информация. Да, что там информация! Прямым текстом, с добавлением специфических оборотов, было сказано, что товарищ Бурилин, на совещании в обкоме, прямым текстом запретил все следственные действия. Откуда это стало известно нашему бригадиру? Я не знаю. Но говорил он уверенно.
Вывалив раствор из ведра, я отвлёкся и был пойман за ухо. Семён Семёныч придерживая меня за пострадавшее место, вытащил на лестничную площадку. Где немного ввёл в курс дела.
— Вилор! То, что ты увидел нарушения — это хорошо. Это правильно. Продолжать так работать мы не будем. Это точно! Слава богу, что всё спустили на тормозах и можно ни за что не волноваться.
— Да, всё нормально Семёныч, — потирая ухо ответил я, — работаем по-новому, но с опережением графика.
— Ты не спеши, кулёма, — попытался отвесить мне подзатыльник бригадир. Потом достал папиросу, прикурил и продолжил разговор, постоянно мотая этой хренью из стороны в сторону, — ещё не всё закончилось. Будет работать комиссия. Проверят всё. Наш-то прораб оказался хитрой сволочью и везде подстраховался.
— Я сразу это понял, — согласно покивал головой я и добавил, — в первый же день, как только увидел его физиономию.
— Вот и я про что, — откусывая кусок бумажного мундштука и выплёвывая его в сторону, прохрипел Шкато, — стоило следователю, обвинить этого глиста в нарушении технологии, как он тут же поднял все стенограммы с производственных собраний. И как оказалось в этих записях, есть такие слова: "прорабу Иванову разрешить вносить незначительные изменения в устройство конструкций, которые не являются несущими, а значит не представляют опасности. В связи с нехваткой некоторых материалов, если это не нарушит график строительства". Понимаешь?!
Я конечно же понимал. Но прямо, об этом, говорить мне не стоило. На фига возбуждать нездоровый интерес? Поэтому я нейтрально ответил:
— Не очень.
Далее в общедоступной форме, с применением ненормативной лексики и непередаваемыми строительными оборотами мне объяснили, что прораб — козёл. В прямом смысле слова. Этими бумажками, насколько я смог уловить смысл речуги, он подставил всё руководство "Калужстроя" и не только. Тут и Госархстройконтроль попадёт под горячую руку. Короче, всё плохо и нет мне прощения, за мою дурацкую принципиальность. Заниматься мне, теперь, только переносом кирпича, под присмотром Маши Бартолье, вместо поцелуев с оной.
— А причём здесь прораб Иванов? — возмутился я, — с каких это пор, производитель работ решает с кем целоваться простому комсомольцу? Где тут логика, если он козёл?
Как назло этот самый, про кого мы разговаривали, появился в поле нашего зрения. Держа под мышкой кучу каких-то свёрнутых в рулон чертежей, он поднимался по лестнице. Не вступая с нами в разговор, Иванов проследовал в квартиру, где трудились Маша и штукатуры. Вот, что ему не сиделось в прорабской? Сейчас начнётся...
— Вилор двигай к Маше, — тихо сказал бригадир и толкнул меня в спину, — а я пообщаюсь, с начальством.
Мне не надо повторять два раза. Я не просто двинул, а прямо-таки испарился с места переговоров. Уже поворачивая за угол комнаты, у меня возникла идея. Тормознув, я спросил у Шкато:
— Семён Семёныч, а где мне взять второе ведро?
— На х… Тьфу… Зачем оно тебе? — видя, что прораб приближается, бригадир просто спросил. Не вдаваясь в подробности.
— Двумя вёдрами раствор удобнее носить, — ответил я, — а если носить одним, то можно повредить позвоночник.
— Иди работай, — отмахнулся от меня Семён Семёныч, — не положено двумя носить, на не обустроенных лестничных маршах. Одна рука должна быть свободна, чтобы держаться или опираться на или за что-нибудь.
— Понятно! Чего тут непонятного? Нельзя так нельзя, — сказал я, направляясь на своё рабочее место. Попутно, в голове переваривая сомнительный раздел в технике безопасности. Это кто же так постарался и поиздевался над условиями труда?
Маша встретила меня настороженным взглядом. Слава богу, что девчонки-штукатуры занялись своей непосредственной работой и на данный момент отсутствовали. Неизвестно, чем бы наша встреча закончилась.
Чтобы Маша расслабилась и не задавала глупых вопросов, я спросил:
— Маша, а где купить "раскидай"?
— Чего? — почему-то басом переспросила моя наставница, — какой нафиг "раскидай"?
— Ну, такой мячик на резинке, — показывая руками, что-то тянущееся, ответил я, — как-будто бы никогда не видела?
— А-а-а, — протянула Маша и, уже спокойным голосом ответила, — это только, на первое мая или седьмое ноября можно купить. Цыгане продают. В магазине не видела. Да и некогда мне по магазинам ходить. Отстань. Мешай раствор и не задавай глупых вопросов.
А я что? Начал месить и носить. И так, вплоть до того ряда, когда нужно ставить деревянные пробки. В наше время эти закладные детали сразу обрабатывали гудроном, чтобы не терять время. Сейчас это делается путём оборачивания, оной фиговины, куском пергамина или рубероидом. Тут я спорить ни с чем не стал. Надо значит надо. Пф-ф… Ерунда какая! Зато вспомнил как это делается. Хорошо бы ещё, конечно, мелкими гвоздиками прибить, чтобы не разворачивая этот пергамин, но и так сойдёт. Маше лучше знать.
Незаметно для наставника я подсчитал ряды, что она уже успела сделать. По идее два-три ряда и можно переходить на другой санузел. До обеда ещё час времени. Рискну!
— Маша! Можно я сам доложу всё здесь? — специально плаксивым голосом попросил я, — мне учиться надо. А?
— Нет! — твёрдо ответила каменщик Бартолье, — пока не извинишся, никаких тебе работ на кладке не будет. Вот!
Обострять ситуацию, я не стал. Глупые разговоры говорить и такие же вопросы задавать — не имело никакого смысла. Можно, конечно, всё перевернуть с ног на голову и, в конечном итоге, сделать виноватой девушку. Но мне сейчас это не нужно. Поэтому, я просто попросил прощения. Зато в результате — сияющая Маша и моё гладило в руке.
Бартолье ускакала в следующие санузлы, на разметку и подготовку. А я, в одиночестве, наконец-то занялся нормальной работой.
Для начала нужно успокоиться. Сел на стопку деревянных пробок. Взял в руку половинку кирпича и начал её подкидывать. Надо было сосредоточиться. Подкидывать старался так, чтобы половинка успевала сделать один оборот. Через, какое-то время, поменял половинку, на целый кирпич. Вес потяжелее, но зато, помогает решить сразу две задачи — это быстрее успокоиться и привыкнуть к весу. Старый способ. Кстати, неплохо служит, для развития лучезапястного сустава. Да и вообще для кисти полезно.
В былое время, я бы так не стал заморачиваться. Тут работы, на пять-семь минут не напрягаясь, если конечно знаешь как. Но, сейчас… не знаю с чем сравнить. Знаю, умею и хочу, но, не могу начать. Прямо, как девственник… блин. А что? Похоже. Не охота ударить в грязь лицом перед девушкой. Зато, охота ей доказать, что я, что-то умею в этом плане и не хуже других. Прямо, пинпец какой-то!
Прораб, в моей голове, ржал как конь стоялый. А Вилор, как настоящий комсомолец, готов был встретиться с любой трудностью. Короче, полная шиза и паранойя. Здесь бы опытного психотерапевта надо. Чтобы таблеточек, каких-нибудь выписал, для исправления кармы. Но, чего нет, того нету. Придётся справляться собственными силами.
— А-а-а! — с таким криком, я всё бросил и забежал в комнату к штукатурам.
— Девчонки! — заорал я, — дайте небольшой брусок. Только ровный. Я знаю, что у вас есть!
То, что мне ответили, я повторять не буду. Ну на фиг. И я их понимаю, но, пусть и они войдут в моё положение. А то, что одна чуть не упала с лесов, так это ничего… бывает. А вторая, вместо стены накинула раствор на первую — так это тоже ничего. Отмоется. Моё дело важнее.
Пять минут криков и воплей. Это нормально. Зато, я многое о себе узнал. Не всё верно, но, в основном согласен. И руки у меня кривые, и глаза у меня не на том месте, и много ещё чего. Зато весело и отвлекает от дурных мыслей. Что, между прочим, является хорошим стимулом к работе.
Отобрал у девушек, после того как все успокоились, ненужную им "правилку". Это такой небольшой брусок с ручкой. Мне, на короткие отрезки кладки, как раз подойдёт. А там плотников попрошу, чтобы сделали, что-нибудь подобное.
Довольный вернулся к своему рабочему месту. Теперь, после небольшой нервной разрядки, можно начинать. А-то действительно, что-то как-то напряжно было. Ещё бы чуть-чуть и начал сомневаться, правильно ли я решил остаться и не ехать в Мурманск. Но прораб, внутри меня, смог перебороть эти жалкие потуги молодого и неопытного тела. Прочь сомнения! Нам любая работа по плечу! Именно так и никак иначе! Что Вилор, что пенсионер с этим были согласны.
Подмолодил раствор. Проверил отвесом все проёмы. Да и начал. Гладило это не кельма. Долбаный, тупой нос этого жалкого подобия профессионального инструмента, выводил из себя. Худо бедно, а минут двадцать я потратил, чтобы закончить начатую Машей работу. Сколько ласковых слов, о криворукости тела Вилора, было сказано это не передать словами. Это же надо умудриться, влупить, со всей дури, самому себе по пальцу, когда подрубал половинку кирпича, пытаясь подогнать ее точно под размер. И это ещё мелочи! А освещение, от которого никакого толку нету? А вроде бы нормальные глаза, если смотреть на девушек и совершенно кривые, если надо посмотреть на отвес. Настроение мне добавил раствор, в котором, совершенно парадоксально и противореча всем законам физики и химии, совсем не к месту, образовалось много мелких камней. Пришлось их выковыривать, теряя рабочее время и выводя самого себя из равновесия, из-за такой, казалось бы, мелочи.
Когда убедился, что никаких "соплей" нигде нет, а швы заполнены нормально и перегородка не будет светиться насквозь, я заорал. От радости, наверное. Ещё и изобразил, что-то в виде танца с бубнами, с прыжками и повизгиваниями.
Это действо привлекло моих соседок. С встревоженными лицами они все выбежали в коридор, из своей комнаты. Оглядели меня всего, с ног до головы и вынесли решение, что вроде бы, на первый взгляд, всё нормально, но стоит понаблюдать за пациентом. Одна, под шумок, сбегала за моей наставницей и притащил её за руку. Потом, были долгие десять минут обсуждения моей работы. В конце концов, высокой комиссией было принято решение, что мне можно доверять. Пока вот такую, не очень сложную работу. Ну а потом, после долгих тренировок, можно замахнуться на что-нибудь посложнее.
Ещё один вопль, исторгнутый из глубины моей души, был им ответом. В нём, я постарался выразить полное разочарование оценкой моей работы. Но девушек это похоже только развеселило. Каждая из них похвалила качество, с каким-то, только ей понятным смыслом. Одна из девушек, озорно глядя на меня, заметила:
— Маша! Смотри, как твой ученик аккуратно заделал все дырочки. Очень хорошая работа. Сразу видно, что далеко пойдёт.
После этих слов, начался настоящий балаган. Основной темой послужил, как ни странно, русский язык. А если быть точнее, то одно единственное слово и недопустимость его использования в некоторых случаях, а также замена оного на синонимы.
— Какие могут быть дырочки на стройке? — спрашивала одна из девушек весело улыбаясь и тут же отвечала, — всем давно известно, что здесь только технологические отверстия!
— Дырки существуют, на трикотажной фабрике, — подхватывает вторая девушка-штукатур, — а у нас это метод кладки "в пустошовку", который обеспечивает лучшее сцепление поверхностей друг с другом.
Это могло продлиться долго. По моему. Но, прибежала Татьяна Исипова и куда-то уволокла Бартолье. Вот так, прямо без слов и объяснений. Настроение сразу же у всех понизилось. Девчонки пошли к себе, чтобы продолжить штукатурить, а может и затирать, не в курсе. А я поплёлся смотреть, что успела сделать Маша. И, может быть, продолжить её работу. До обеда ещё есть время. Можно неплохо потрудиться.
Всём хороша моя наставница! Умница, красавица, руки откуда надо растут, но… Кто ей носил раствор, пока меня не было? Если она сама, то где он? Ответа нет.
Пришлось мне опять начинать сначала. Принёс сломанные носилки и сразу же остатки кирпича. Потом, с ведром бегал по лестнице, нагружая ноги и спину. С одной стороны это хорошо. Какая никакая, а физзарядка нужна. С другой стороны с этим надо разобраться.
Казалось бы, времени до обеда много, а вот, с этими приключениями, не заметил как оно закончилось. Каждый раз выбегая к корыту с раствором, я, чувствовал на себе чей-то взгляд. Не сказать, что чувствовалась опасность, но… напрягало. И главное, не могу понять откуда идёт это внимание. Несколько раз останавливался, на межэтажной площадке, чтобы осмотреться. Оконный проём это позволял. Виден был весь двор и даже, немного территория за складом. Первым, под моё подозрение, попал прораб Иванов. А кому я ещё нужен? Но даже его тени в обозримом пространстве не наблюдалось. Странно это!
Весёлая женщина, табельщица Татьяна отдала мне талончик на обед. Я с ней наконец-то познакомился. А-то всё время было некогда. Есть такие женщины — зажигалочки. Вот это точно про неё. Десять минут разговоров, а я уже всё про неё знаю. Причём сделано это было с юмором и шутками. Дольше пришлось уговаривать назвать имя. Хотела, чтобы я, как и все, называл её по отчеству. Но куда ей против прораба с его опытом. Эх!
На обед пошёл один. Опоздал немного. Заковырялся с гидроизоляцией и не слышал как меня звали. А может и не звали? Короче, теперь быстро иду и надеюсь, что ребята пропустят без очереди. Понимаю, что спешка моя может привести к травмами. Но, чувство опасности гнало меня вперёд. В столовой почти все, кто работает на стройке. Так что имеется большой шанс увидеть того, кто интересуется мной, если конечно он будет в общем зале. Как же заколебали эти уроды! Кто бы знал?
В столовой чувство постороннего взгляда пропало. Значит угроза исходит не от тех, кто на данный момент находятся в зале. Ещё страньше! Может кто из милиции скрытно за мной наблюдает? А я, из-за отсутствия определённых навыков, не могу его обнаружить? А что? Стоит какая-то машина на улице и там сидит человек. Я его никак не могу заметить. Зато ему хорошо меня видно. Ладно, нефиг сейчас рефлексировать — сначала обед, а попозже проверю. Тем более, что запахи в зале столовой стоят умопомрачительные. Теперь-то меня никто не сможет остановить. А те, кто проявляют интерес ко мне, пусть захлебнутся слюной от зависти.
Ребята пропустили в центр очереди. Это порадовало. Значит какое никакое, а место и значение в коллективе я имею. Ещё бы с этим чувством опасности разобраться. Тогда, считай половина того, что нужно, для моего врастания, в это время и общество, выполнено.