Стяг мнимой свободы

В падении мерзко просвистев, остриём конической формы проломив крышу двухэтажного дома, бомба с тугим отзвуком разорвалась. Сотворив совместно со взрывной волной огненную тучу, высвобождая силу, вырывающую с подлинными корнями основания стен и разметая составляющие. Вот так, завершился обыденный ночной рейд ударной тройки, что на прощанье, покидая пределы видимости прожекторов и секторов поражения расчётов зенитных орудий, накренятся в бок, нахально помахивая крыльями.

Улетая прямиком к будущему рассвету. Прочь от темноты улиц, глубины воронок разорвавшихся бомб, над нависающим высотным зданием, где обугленными при пожаре буквами, складывалась надпись — “Служба Благонадёжности”. Из-под накренённого в необычной степени угла карниза, проворачивался вот уже двадцать пятый раз стартер зажигания, раздаваясь бурканьем, за коим, осветив дорогу показался сероватого оттенка микроавтобус. Небрежно запаянные провода, внушительная установка в виде блюдца на крыше, что наклонена в шестьдесят пять градусов.

Хлопнула дверь и испустив тёмный сгусток едкого состава из выхлопной трубы, со скрежетом от колёс и поскрипыванием громкоговорителя, автобус заторопился разъезжать. По пустым улочкам, оставленных вследствие боевых действий районов и мало обитаемых проулков шестиэтажек, явно запаздывая от чётко установленного графика, нечаянно перещёлкивая кнопку регулятора микрофона.

“Добрые жители Конфедерации — крепитесь!”

Уставшим от ежедневного повторения, но с непоколебимой самоотдачей вещал один из двух пассажиров транспортного средства и на деле единственных участников дорожного движения. Разве что, не считая за таковых подбитого в бок, так и оставленного вылезшим и сбросившим правую гусеницу на пол дороги огнемётного танка. Или поодаль, в стороне у искусственно воссозданного кювета, с лежащей там тяжёлой самоходной гаубицей “Молот”, со снесённой на десятки метров от основного корпуса башней и подающими топливо баллонами, благодаря подрыву боеукладки.

“Наша общая великая битва ещё не окончена. Всё только началось! Всё только впереди! Грядут великие сражения, великие победы и общий крик радости”.

На “радости” вестник подавился собственной слюной и закашлял.

Если кто и слушал эту трансляцию в такую глубокую рань, прямо сейчас, они бы смогли тотчас заметить, как едва стоило вестнику откашляться, избавившись от назойливо-скапливающейся у горла слюны, второй — его напарник за рулём, поспешил напомнить: — «Ну давай, давай. Пора уже». И как положено здесь, заместо традиционного будильника, поначалу грянул искорёженный гимн. В последующие минуты и попытки привести в чувство сбоящую аппаратуру, доселе смазанные и неразборчивые голоса обрели достойное звучание в нескольких мужских и женских высоких тонах, распевая:

“Славься и славься, сквозь пожары и грозы! В нашем выборе огромное счастье нашли. Слава народу, слава отчизне, слава той силе, сплотившей здесь нас!”

Возносясь в каждый двор, каждый закоулок, с эхом проникая сквозь дыры стен и потолков, до краёв густых облаков, скрывая от посторонних глаз летучий дирижабль-авианосец.

Но, пришло время проснуться. И со стукотнёй работы поршней дизельных двигателей, вместе с вонью выхлопных газов, оседающих на поверхности распространителя, протягиваясь густыми оранжевыми облаками, непосредственно к каждой задействованной энергоцепи. Каждого уцелевшего столба и будки реле, по городу разливалась живительная и так необходимая сила электроэнергии. Вдыхая жизнь в портативную, стоящую на тумбочке музыку нового дня, под красноватые радуги вспышек на горизонте.

Разрывами бомб, залпами сверхзвуковых систем миномётного огня и грохота супертяжёлых гаубиц, сотрясая вместе с этой музыкой само основание земли. Встань кто на два часа раньше, да сумей через окно в темноте разглядеть одну из подобных систем. Где, при помощи подталкивания и ручной тяги из шести человек, компактная сборка на своих двенадцати ножках осторожно перебирает почву. Переступает лежачий камень, вскакивает на невысокие возвышенности, препятствия. Наподобие землеройки самостоятельно агрессивно закапываясь в ту местность и то место, что наиболее всего подходит ради ведения огня или командного голоса офицера расчёта.

Затем разворачиваясь, выставляя из острых углов пулестойкого покрытия трубки, режим подачи снарядов и ручки наведения. В продолжительной практике, используя эти полуразумные машины разрушения, не чураясь каких-нибудь этик или кодекса ведения войн. Нередко избирая для защиты собственной позиции угловые и чаще жилые постройки. Осуществив с подобной позиции залп, немедля все шестеро разбегались в разные стороны, оставляя вдающийся в задумчивые думы автоматический миномёт, опасаясь стать жертвой ответного огня.

Ну а далее, хохот, радостные крики и проклятия смерти если пронесло. А если нет, опустошив боезапас, миномёт самостоятельно возвращался к месту пополнения комплекта, затягивая на собственном кабеле питания останки неудавшихся наводчиков.

Всё это в одном конфликте, одной неприметной на мировом глобусе и фактически не граничащей линиями контурных карт мультинациональной страны. Когда, посредством многолетнего пропагандистского просвещения, внутренних распрей и искусственно поддерживаемого политического кризиса, сильные мира сего, добились должного эффекта. Даже не ударом, а щелчком пальцем расколов добрососедские отношения шести областей, разделяя людей на сорта, сословия, политические и социальные взгляды, под страхом смерти узнай об уровне зажиточности или высказываний другого.

Можно обратиться к всякому, и тебе подтвердят слова о лживых журналистских расследованиях, подставных людях, что по телеприёмникам и радиостанциям с невероятно честными глазами рассказывали о межнациональных и межконфессиональных зверствах, трагедиях, убийствах. Хотя стоило перепроверить информацию, как оказывалось что того или иного события “Т”, как, собственно, и человека “Р”, никогда в принципе не существовало. В неиссякаемом пожаре обоюдной ненависти, воссоздавая двух практически не контролируемых, до невозможности непримиримых противников, тотчас со всей силой безумия вцепившихся друг другу в глотки.

Громкоговорящей, созданной под свист и аплодисменты людей, что ранее питались тяжёлыми напитками, ведя асоциальный образ жизни — “Свободной Конфедерации”. Объединённого сплава из захваченных разношёрстными бандами городов. Управляемое независимыми полевыми командирами, что за неделю до своей логичной кончины, в независимости от естественных причин или сговору тех или иных лиц, обрастали всегда чуть ли не легендарной славой. В их честь устраивали показательные похоронные марши, телеприёмники целыми днями крутили жалостливые сюжеты о жизни и жизненных свершениях этих героев, пока опустевшие кабинеты прежних хозяев, занимали более проворные и умные, в отличии от умерщвлённого человека.

А как насчёт нестабильной, с той же неиссякаемой ненавистью к оппоненту по региону — “Демократическому альянсу”, не позволившего погрязнуть бывшей столице вместе с наиболее крупными городами в жаре огня конфедеративного разгула. Наиболее влиятельные высшие военные чины, низвергнув президента и приостановив работу парламента, тотчас опёршись на большинство, объявили в подконтрольных регионах военное положение. Власть военного диктата, не знающая самого слова отказа, будь ты за или против в сей братоубийственной войне, рано или поздно, но тебе придётся сделать выбор стороны.

Возвращаясь обратно, на расстояние десяти с лишним километров от прифронтовой зоны, где теперь не видны длинные пулемётные ленты трассеров, автобус завернёт в свой последний круг. У улицы кедровой рощи, дом двадцать один с маркировкой “А”, пустившись в повторение, помогая кому-то в сих словах отыскать уверенность и поднять дух, в иных взывая проявление глубоко спрятанных от чужих глаз слёз страха и безнадёжности. Примерно за час-полчаса до рассвета, проезжая мимо одной неприглядной шестиэтажки с громадными трещинами и выбоинами от попаданий снарядов. Большинством не разрываясь, а прошивая верно тонкую ткань, вместе с собой, наружу унося и всё содержимое в местах поражения. В завершении, на новый лад замычав старым, но известным мотивом:

— Добрые жители Конфедерации! Помните, что только путём самоотдачи и самопожертвования мы сумеем изгнать ту нечисть, что покусилось на наше имущество, наши земли. На наши права и свободы. Они кричали — нам нужны рабы…

Под нескончаемо льющуюся истерию, в состоянии пробудить не то, что живых, но и даже намертво спящих, Элиза тем временем спокойно готовилась к выходу из дома, заплетая хвост и покрывая голову платком. Через шею и на другую сторону плеча, перекинув ремень сумки, сунув во внутрь один единственный, выторгованный за пару консервированных банок фруктов и кожаный кошелёк, учебник по терапии.

Взявшись обеими руками, она отодвинет засов входной двери, выйдя в осыпавшийся и видавший лучшие дни подъезд собственного дома. В очередной раз, сдерживая данное семь месяцев назад слово, Элиза дёрнет дверную ручку квартиры напротив. Надавит сильнее, едва потянет, чтобы быть до конца уверенной в исключении возможности взлома, хотя, что в наше время можно украсть? Удосужившись, не торопясь, спускаясь вниз.

Однажды, она уже старалась выкинуть это из головы. Правда всякий раз, стоит ей задуматься, как вот перед сном или в минуты полноценного покоя, всплывал из памяти образ. Голос тихого и дружелюбного ко всем соседа, профессора высшей экономики Никольского. С его приятными и главное понятными любому историями экономических моделей работы предприятий, возможностей решения кризисных ситуаций при санации организаций и детального расписания затрат бюджетов семей. Прежде, чем быть насильно отправленным туда, о чём вам никто и никогда не скажет вслух. Вломившись рано утром к спящему в квартиру, реже, не на виду у всех, а подбирая на улице. Когда не понимающего в чём же конкретно проблема седого с узенькими очками профессора, под обе руки насильно затаскивают в спецтранспорт. Крепкие люди, с не менее крепкими магазинными самозарядными винтовками, волокут тебя прочь.

— Я вас прошу, позаботьтесь о моём имуществе. Я ещё обязательно вернусь. — вымолил профессор, в последние секунды схватившись за фартук вышедшей на шум Элизы.

Он так верил, так надеялся, хотя и отчётливо по одним только глазам всё прекрасно осознавал. А вместе с ним и все остальные. Выбери любого, никто бы не посмел заступиться за такого человека. Скривившись, предположив, что якобы выявили и схватили очередного опасного рецидивиста. Вора, может быть шпиона наводчика, чья участь окончится в печально известном всем и в пол голоса произносимом — “Подвале”. Откуда не возвращается никто и только посмей открыть свой рот, возмутиться, перегородить дорогу, поднять волнение и резонанс. Как те же самые защитники, бравые парни из простреленных и сгоревших баннеров, используя единственный предлог, а чаще обходясь кулаками — освобождения жилья под нужды Конфедерации, вывезут паникёра, а вместе с ним и всех домочадцев в поле. Ну а дальше…

Страшное представление о первых месяцах после раскола.

Ликующих и машущих флагами собственной, только что образованной, но никем не узнанной и непризнанной страны. Во всех густо посещаемых людьми местах, трибунами с новоиспечёнными лидерами. Горланящих в микрофоны, дающих напутствия, что многие восприняли, как разрешение на разграбление банков и магазинов. Вежливо-вооружённого заимствования машин у их владельцев и самой обыденной, человеческой завистнической мести, в первую очередь в сторону тех, кто не разделял всеобщей точки зрения.

Проделав самый точный, дельный, направленный прямиком в головы простых людей расчёт — они, никогда не станут задаваться сложными вопросами. Все эти: действия расчётов экономики, финансового обеспечения, социальных гарантий и оборота капитала. Лишь со временем и только исключительно некоторые, кто действительно понимает ошибку, осознают патовость происходящего вокруг.

Но уже поздно. Никто точно не скажет, не сможет быть уверенным в своих словах — кто ударил первым? Кого винить и когда готовить громкий судебный процесс? Левая это была сторона или правая, всё в прошлом. Изрыв улики траншеями, отравив свидетелей горчичным газом, разматывая поверх тел катушку колючей проволоки. И нету ей конца и края, только стороны.

Где, в это время по одну из них, подальше от режущего плоть заграждения, бодро пропустив оставшиеся этажи и выходя через скрипучую двойную деревянную дверь подъезда, Элиза повстречала группу людей. Эту основу, костяк. Недружелюбно настроенных, поднимающихся куда-то в район второго этажа, возможно “призвать” Никола. Говорят, что с началом конфликта, его отец перешёл на ту сторону, а значит автоматически стал врагом. Противником по умолчанию, в состоянии распространять лживые сведения здесь. Завербовать семью, родных, друзей или просто ничего. В условиях закона, крепко сжимающего в ладонях пистолет пулемёт с продольным магазином на сто двадцать патронов, трудно что-то противопоставить.

Потому, Элиза решила лишний раз не испытывать судьбу, уведя свой взгляд с формы и лиц, куда-то под ноги, спешно зашагав прочь. Отгоняя увиденное и обдумывая варианты развития грядущего долгожданного дня учёбы. В единственно уцелевшем, во времена самых горячих близ города боёв, учебном заведении.

Противоборства мало вооружённых банд, иногда техники, за нередким случаем гражданской, коей ради брони навешивали листы стали, устанавливая на кузова сдвоенные пулемёты. И так уж сложилось, не успей Элиза преодолеть и половины запланированного пути, навстречу к ней, из-за поворота застучали покрышки броневика. Орудийная башенка была направлена в сторону скапливающихся грозовых туч, замечая одинокого гражданина молодой Конфедерации, так подозрительно рано оказавшегося на улице. Прибавив скорости и наконец съехав к бордюру, перегородив Элизе дальнейший пеший путь, к глазам тотчас бросилась одна нелицеприятная надпись — “Служба Благонадёжности”.

“Это всё!” — мелькнуло в голове Элизы. Она судорожно зашуршала руками по сумке, карманам пальто, стараясь побыстрее отыскать заветный документ. В представленное время откинулась дверца броневика, а вслед за ней, точнее за тем человеком в униформе городского типа, тянулась длинная и дурная слава. В первую очередь самого ведомства благонадёжности, прослывшего в народных кругах за счёт похищений, уводов на допросы и как правило дальнейшего невозврата подозреваемого из казематов.

— Ваше удостоверение личности. — немедленно и в приказном порядке, обратился к Элизе, этот достопочтенный в форме.

То и дело пристально поглядывая на небо, наверняка побаиваясь резкого дневного налёта, хотя и подобного уже не наблюдалось с месяц. Наконец пальцы девушки нащупали долгожданную бумагу, с лёгкой дрожью и предпочитая не смотреть в глаза, передавая документ. Естественно, брать у неё было нечего, собственно, как и обвинять в чём-то. Детально изучив информацию, просмотрев штампы посредством карманной лупы, было задано с десяток дежурных фраз: кто, куда, откуда, да зачем и почему так рано? Затянувшаяся на безлюдной улице беседа, ничуть и в особенности никуда не торопила старшего капрала, подбираясь к вопросу нахождения обычной девушки в самом обычном месте, с иной точки зрения:

— Вчера погиб один из героев. — с печалью в голосе, но непередаваемой фальшью гордости, в отношении человека, которого он никогда в жизни не знал, старший капрал покосился на грядущую реакцию Элизы.

— Сожалею. Мы все сожалеем. — исправится она. — Вся наша семья убита горем.

Разумеется, любой адекватный человек, собственно отдающий себе отчёт в действиях, сразу мог понять — это, неправда. В то время, как разговор перешёл к перечислению достоинств погибшего и согласного поддакивания в виде кивков Элизы. Касаясь печально известного тридцати семи летнего мужчины, чьё истинное имя, так навсегда и останется за ширмой истории. В широких кругах, более известного под прозвищем “Малуя”. Если верить газетам: “… не сумевшего храбро пасть в бою, будучи подло застреленным в спину трусливыми диверсантами и предателями. Спи спокойно брат, мы отомстим!”.

За этим известием, минуют полторы — две недели, нагнанные ради репортёров местных газетёнок бюджетники и те, кто согласились участвовать в шоу за пакет крупы и масла, прольют достаточно слёз. В полной мере показательных рыданий у открытого гроба и венков, протаскивая посиневший труп по главной измождённой разрывами бомб площади прежде, чем вскроются некие омерзительные подробности.

Душегуб, торговец людьми, садист…

— Это до невозможности болезненная утрата. — добавила Элиза к своим предыдущим словам.

Впрочем, и добавлять ей было более нечего и незачем в принципе.

Основные и главные тесты удачно пройдены, уровень подозрения спал, заполучив назад документы и одобрительное опускание кокарды на нос. Уже придерживая рукой дверцу, сейчас захлопнуть, так невзначай произнеся:

— Слава Конфедерации! — хмуря брови из темноты броневика показались два глаза.

— Власть народу.

Был дан тихий отчётливый ответ Элизы, ещё раз устремившей глаза вниз, пытаясь более не провоцировать ни на какие вопросы или непредвиденные события. Идя вслед за затарахтевшим броневиком, потому что ей именно в ту сторону. К обрушившемуся общежитию, куда угодил бетонобойный снаряд пушки типа “АрО” Прохожей части из осколков стекла и частичками стен. Поодаль от завывающих сквозняком оставленных зданий, посматривающих вслед за одинокими прохожими из своих облезлых стен и растащенной, кто куда утварью опустевших квартир. Скрывая громаднейшее пространство пустыря, пока не понимающая в чём конкретно дело девушка, расправляла своё в преддверии выглаженное платье. Посечённая крохотными щербинками местность, левее в метрах ста от пустыря всегда закрытую плотным расположением зданий заправочную станцию, откуда самые благонадёжные граждане заранее слили топливо во времена вседозволенности. В качестве платы, а может и наглости поступка, оставив у счётного аппарата кассы пять стальных.

И вспомнив в чём конкретно кроется суть ситуации, Элиза, позабыв об обыденности разрушений, обратила внимание на кучки осыпавшихся плит. Развалины соединений корпусов, с торчащими из земли штырями арматуры, дыма, море воронок и… крик. Нет не Элизы, какой-то иной девушки, прибежавшей сюда раньше. Минут на двадцать, тридцать раньше. Не жалеющей себя, через пот, кровь и боль, отчаянно разгребая руками завал. Докопавшись, склонившись над единственным остатком и только тогда обомлев. Зажимая руками рот, издав скудный еле слышимый писк, над лиловым кусочком скрученной кисти.

Грянет ветер, раскаты грома и крохотный дождь. Срывая с головы Элизы платок. Девушки, что за свою непродолжительную сознательную жизнь уже видела и знала достаточно много. С сухими глазами, ибо последние слёзы давно пролеты по друзьям, которых она никогда уже не встретит в жизни. По близким людям, к которым она не сумеет прижаться, глупо рассуждая за жизнь. За всех тех, кто пострадал в мясорубке прозванной войной. Но не достаточного, для одного революционного действа. Привстав на колено и потянув за застрявшим меж камней платком рукой, сжимая пальцами гладкую выскальзывающую ткань, из ниоткуда в ладонь залетит хилая листовка.

Это Призыв. Молодой, немногочисленный, добровольческий. Гражданская самоорганизация, занимающаяся оказанием помощи обездоленных.

— Всё верно. — утвердит вслух свой выбор Элиза. — Ровно столько, сколько я смогу.