С первой ракетой

Ноги её лихорадочно трясутся, а всё тело трепещет, со всхлипами вздрагивая от сближающихся взрывов. Допуская в разум страх, враз и с удовольствием овладевший не поддающимися контролю поступками. Закрыв голову руками, телом согнувшись в три погибели, каким-то образом забравшись под стол переговорной. Сомкнёт накрепко глаза, пережидая жутчайший по доносящимся со стороны улицы отголоскам грохота и вибрации стен, в глубине сердца неустанно наговаривая: — “Только бы не меня! Только бы не меня!”.

Пережидая полёт очередного инверсионного следа в небе, подобно мчащемуся на всех порах тепловозу, гудя, терзая воздух. Рухнут нерушимые бетонные блоки, непомерным в величину и невиданной ранее реактивной болванкой, плашмя упав в соседнюю трёхэтажку. Наступит миг мучительной тишины, замрут часы, ветер стихнет. За коим, также резко, как и замолчав, немедля сорвался безумный рык. Вереницы фрагментов стен, крупиц земли вперемешку с крохотными осколками, врывающиеся в окна. Хлынул дым, из глубин воронки поднимаясь густым смрадом, где до сих пор искрила частичка хвостового отделения.

Свежевыданная форма запачкана, красный крест на фартуке прорезан вдоль осколком, каким-то чудом не задев тела. Формальное собеседование вот-вот подходило к концу и Киран, уже приподнимавшийся из-за стола, дабы поздравить, торжественно принимая в ряды самоорганизованной гуманитарной миссии “Милосердия”, нового члена, бросил изумлённый взгляд на что-то за спиной Элизы. До этого, успев произнести слова: чести и достоинства. Готовя девушку с крупными синяками к ожидаемому обучению и практике, хмуробровый Киран, будет ужален в грудь. Повалиться на спину широко раскрыв глаза, испуская из раны розоватого цвета ручеёк. Потихоньку, подтекая им к носкам туфель спрятавшейся Элизы. В этой буре, подлетит и треснет спинкой стул, за коим она сидела. Кликнет батарея, лопнув трубой и истекая ручьями притихших звуков хлюпающей воды, знаменуя окончание.

Дверь ведущая на улицу выбьется с плеча, отбрасывая и разгребая мелочи покрошенного интерьера, сюда ворвётся замызганный куратор гуманитарной миссии Дерби. Шипя, зажимая глубокий парез в паре сантиметров от глаза, да, как крикнет, выискивая уцелевших:

— Есть здесь кто живой? — наверное раз пять выдаёт он, осматривая пыльное помещение.

Пока не завидев дрожащей вытянутую ладонь из-под стола. Мельком поспешит помочь, приподнимая и позволив опереться себе на плечо. Всё время подбадривая еле передвигающую ноги Элизу — “Давай, давай”, не успокаивался он, пока, не вытащил на воздух. Усадил на кусок провалившейся стены, похлопывая по плечу и призывая крепиться:

— Ну! Ну что ты. Будто в первый раз.

— Я… Я… — не могла договорить Элиза.

— Руки целы, ноги целы, голова… — скоро осмотрел её Дерби. — Цела. Ты пока побудь тут.

А сам, направившись подготавливать, руководить, делая важные звонки. Стуча трубкой, дуя, связь то и дело обрывалась на полуслове, не позволяя успеть договориться в содействии транспортом и обрисовки серьёзности ситуации в целом.

Пройдёт минута, постепенно минуя нервную дрожь, замечая подрагивающие пальцы рук, постукивающие друг о дружку колени и свирепствующую вблизи разруху. Сбивающую с ног панику, плач, визг, чьё-то хныканье, неясность. Что делать, как, и кому в первую очередь оказывать помощь. Элиза моргнёт, ей причудится, будто шаркая, мимо промчится окровавленное туловище, куда-то неся левое потерянное ухо.

Груды мусора, отбитых кусков домов и заборов в разорванной земле и полотне непроходимых дорог. Вжикнув, рванёт далёкая подстанция газа, разлетаясь участками жёлтых труб, извергаясь синими языками. Округа пылает, насыщая воздух тяжёлым душком. Не знающим пощады пламени, пожирающего траву, кидаясь к деревьям, а оттуда перепрыгивая до крыш. В безумном вое далёких сирен, кое-кто коснётся носка туфель Элизы. Она испуганно одёрнется, схватиться за сердце, едва не свалившись в сторону.

— Г-де… — изрёк случайный прохожий, застигнутый обстрелом врасплох.

Сам он ползёт, потягивая следом ноги. Лицо пестрит уймами порезов и бледно, в отличии от ярко голубых глаз.

— Здесь… — делая ещё одно туго дающееся движение сказал раненный.

— Я… я, сейчас! — сорвалась с места Элиза.

Наблизилась, припала в непосредственной близости на колени. Легонько коснулась спины, хотела попробовать перевернуть и… “Ох” — громко вдохнул раненный прохожий. Повесил голову, весь поник, застывши пальцами в земле. Кажется, он умер.

Хотела бы Элиза убедиться точно, но отвлёк её отзвук, доносившийся левее. Прорывая облака, гремя раскатами молний, заявились очередные небесные следы. Ломаются стены, складываются фасады, волной пыли и строительных ошмётков воссоздавая неприступный купол. На сей раз не два, а уже четыре реактивных снаряда, падающих в отдалённые участки жилого сектора. В полёте наблюдаются ещё шесть, а потом и восемь, случайным образом, преобразовывая всё до чего они коснуться, в единое перепаханное поле.

— Слышишь. Как там тебя? — откуда-то в метрах пяти, будто кто-то звал. — А! Элиза! Живо сюда!

Подзывал новоиспеченную медсестру без всякого опыта к себе, угрюмого вида мужчина, с нависшим веком. По белёсым одеяниями, становясь очевидно, что это никто иной, как врач.

— Будешь помогать. На долгие разговоры времени нету, так что сразу — смотри и запоминай. Сказали сделать — делаешь. Сказали исправить — выполняешь. — дал он понять, в кратких перерывах между словами, потягивая папиросу.

— Угу. — учтиво согласилась Элиза.

Глядя, как качественно и одновременно быстро, возводится крупная медицинская палатка. Устанавливается каркас, накидывается пол, поверху застеленный прочным тентом. Туда вносятся столы, инструменты, перекатываясь через дощатый порог, ввозятся каталки и раскладушки. Всё, что найдено, что удалось спасти, разгребая завалы и было под руками, пошло в ход. Уже, посекундно тарахтит дизельный генератор, толстым темноватым проводом, оплетая канистры с топливом и бочки, уходя за прочные, вьющиеся на ветру края палатки. Промигав, зажёгся свет, а вместе с ним и неустанная борьба за жизнь.

Не только на операционном столе, а и внутри себя. Преображения из старого в новое, лишённое предрассудков и глупой злобы в отношении иных. Совладав с кровью, потом и запахами разложения, став на благородный путь сострадания и самоотдачи, не требуя взамен, ничего. Всё это осело в мыслях Элизы и будучи полной отважной решимости, откинув толстое полотно. Смело ступая, дав нетленное слово себе, более никогда не отводить глаз. Чтобы не произошло, как и кто бы...

Нога поскользнулась, шурша проехав по поверхности, хватая рукою один из поддерживающих столбов, к счастью, не распластавшись. К своей неудаче, ненамеренно задевая плечом широкотелого формата медсестру, спешащую с позвинькивающими инструментами, лотком. Под перечень, как выяснилось не выговариваемых согласных на букву “р” и отдаляющихся слов обиды, Элиза приметила пагубный предмет раздора. Всего-навсего дутая, набитая различными запасами, с тёмным отпечатком подошвы, случайно оставленная, а может и наоборот — специально брошенная медицинская сумка. Ради чего-то, она потянется, подымет. Внутри, бодро чокнувшись различными ёмкостями и микстурами, из-под верха вылезая изолированным в упаковке шприцем.

Раствором, пачкой таблеток, обёрнутых резинкой из всего обилия, улетев в пол недосмотренным тюбиком. Хватанувшись в самом конце, но не поспев, хрупкое образование лопнет, испуская слезливый запах спирта. Тотчас ударив в нос девушки, вызывая кашель. Должно быть к счастью, непредвиденной случайностью уберегая её, от бушующих здесь запахов и неожиданных извержений желудка.

Дощечка под ногами Элизы выгнется, брыкнет, ровным следом, отпечатав глубокое, уходящее в землю отверстие. Край палатки дёрнет, заскрипит и перевернётся медицинский столик. Один из находящихся внутри палатки раненных всхрипнет, будучи нашпигованным осколками. В толстом полотне насчитают около пятнадцати входных отверстий, за коими проныл знакомый Элизе звук падения бомбы.

Похоже, что почти все знали, что следует делать — попадав на пол, бросившись на землю и не двигаясь. Не свезло всего одному санитару, не успевшего отреагировать на типичный свист. Тихой и быстрой смертью, усевшись о краешек кушетки.

— Почему, они всё никак не успокоятся!? — завопит лежавшая на полу медсестра.

Верно, расслышав её слова, сразу после падения очередной авиабомбы, донесутся длинные залпы. Потихоньку, Элиза выползет наружу, где тем временем ведя огонь из всех орудий и калибров, столпилась случайно оказавшаяся здесь колонна в виде танков, бронетранспортеров и вкапываемых зениток. Следовавшая к линии разграничения часть, оказалась застигнута врасплох пикирующими из-за густых облаков бомбардировщиками. Коим за свой габаритный вид и казалось, всегда критический манёвр, при выходе из виража, конфедеративными вояками, было присвоено исключительное название — корова.

Бьют стационарные пулемёты, ухают зенитки, подрывая воздух выше, ниже. Красно-зелёные трассеры, так и тянутся к крыльям и хвостам всячески маневрирующей тройки. Нос вверх, хвост вниз и наоборот, покуда один неожиданно не закрутился. Правые закрылки слетели вдребезги, разъединяя и само крыло. Двойная тридцати семимиллиметровая зенитка, с скомбинированным посредине пулемётом не отпуская ведёт эту цель. Добившись видимого следа от возгорания, бомбардировщик сорвётся вниз, испуская глубокое “э-у-у!” вонзится о холм. Рванёт, подбросив винт, а здешнее воинство поднимая руки и показательно сжимая кулаки расходятся в упоительных плясках.

Правда непродолжительно. Скоротечно сменившись воплями раненых и следующими воскликами: “Живот! Живот!” — распахивая края входа в палатку, кто тянет на себе, где на носилках, заносят жертв авиаудара. Немногочисленный уцелевший медицинский персонал не поспевает заняться каждым, прибегая к помощи неравнодушных гражданских и таким, как Элиза.

Несчастного врача тормошат, пихая от одного ранения, гоняя до другого.

— Скверно. — едва глянув, высказывает своё мнение врач. — Приготовьте. — уже бежит он к следующему стону. — На стол его!

И без всяких церемоний, отправляя внеочередного потерпевшего на хладный операционный стол.

— Нус… — вздохнёт врач, согнёт руки в локтях, одетые в тонкие перчатки. — Приступим. — усердно он завертит инструментами внутри, закопошиться меж сосудами и артериями, посматривая на стонущего мученика. — Терпи. — жёстко заявит врач ему. — Нужно.

Проходят минуты, быстро-быстро, щелчок щипцами, смочен тампон, и врач неслышимо выдыхает. Вроде бы всё получилось. Хватает пострадавшего от проникающего ранения в брюшную полость за запястье и, по-видимому, замирает. Молчит, нам внятен исключительно стук его перевёрнутых наручных часов и оттикивающего оборота стрелок.

Умер конечно же. Констатируя и немедля скидывая запачканные перчатки, влезая пальцами в не расправленные и по-новому тугие, приступая к следующему беглому осмотру.

— А ну. Ты. Как там тебя. — именно сейчас, заметил буквально разрывающийся от наплыва пациентов врач, бесхозно стоящую и наблюдающую Элизу. — Подсоби.

Сей же час, сдвинувшейся с места. Аккуратно обходя и переступая лежачих, коим не досталось места. Всё впритык, вперемешку мёртвые и живые. Нередко находящиеся бок о бок, или ещё хуже, как во дворе. Не поспев с запуском механического лазарета, укладывая тела ещё живых и давно ушедших в мир иной штабелями. Пуская кровавые слюни, хрипя, задыхаясь.

— Бинтуй! — скомандовал Элизе врач, выдав инструментарий, для экстренного освоения азов врачебной науки.

Ради изысков предоставив юного бойца Конфедерации, с широченной и запёкшейся дырищей чуть выше ключицы. Поначалу, особо не подающего виду боли, прочувствовав лезвие ножниц на коже, нещадно прорезающих форму, тот стиснет зубы. Пододвинет к груди винтовку, нечаянно уперев стволом в подбородок Элизы. Конечно, она бы могла задать вопрос. Поинтересоваться о ситуации на фронте, о чём же действительно размышляют в те страшные секунды, но не станет. Ей и самой, давно есть, что ответить по этому поводу.

— Всё плохо, да? — попытался облизать иссохшие губы боец, в конце концов обратившись к сконцентрированной Элизе. — Я… уй! — испытав неприятное ощущение, двинет он плечом.

— Ну вот. — учтиво заметит это Элиза.

Разматывая дрожащими пальцами покосившийся бинт, в новых примерно мотков десять от руки и предплечья завертев. Слой за слоем, налегая толсто-жёстким пластом повязки, именно по средине входящего отверстия красовался узелок. Упорно создаваемый в процессе волнительного плетения. Формируя кольца, куда иногда, неумышленно заместо разорванных полосок, просовывая пальцы и жёстко стягивая. Окончив, довольно отойдёт на шаг назад, оценит. На первый и неопытный взгляд, представляясь, как блестяще выполненная работа, не очень опытной медсестры. Ибо ждать похвалы долго, лучше заранее самолично оценить свои затраченные усилия, или… “Дура!” — грянув громом, снизошёл недовольный посыл врача.

— Посмотри. — грозно указал тот, скорым шагом направляясь к художествам Элизы. — Да кто же так делает!? — чуть ли не тыкая девушку носом, схватив за руку и потянув.

Врач долго указывал на остальных пострадавших, акцентируя внимание на принцип модели наложения бинтов.

— Немедленно исправить! Времени на теорию нет, так что смотри и учись сходу.

Экспонируя потерпевших и основной фактор ошибки в работе Элизы, помещая узел не “вне”, а “на” ране. Грубый урок, ею был уяснён сполна. Молча согласившись, да всего-то повесив нос, немедля срезая проделанную работу, шлёпнув свежим пакетиком с новым свёртком бинта. На этот раз действуя по строгим правилам, посматривая, кто делает, что и как. Скрупулёзно обматывая крест на крест, выполняя круг у торса и завязывая узел на живом боку.

Элиза расслабленно выгнет спину, хрустнет костяшками пальцем, ощущая некую долю удовлетворения и незримого шефства над собой.

Наступит минутка забвения. Может казаться, что всем без исключения удалось помочь. И с этим чувством, под напором усталости смыкаются её веки, погружая тело в краткий сон. Рука незаметно дрогнет в дрёме, нежданно очнувшись уловив длинные гудки вездехода.

Колёсно-гусеничного голиафа, чьё нутро запитывается из шести перпендикулярно сцепленных у бортов торчащих баков. Гнутые трубы, обильно коптят, выбрасывая в атмосферу чернейшие сгустки продуктов деятельности нескольких двигателей. Передний ковш опущен, ломая и подминая под себя всевозможные препятствия, освещая путь, круглым, как блюдце прожектором у капота. Вдогонку покачиваются прицепы, в сумбурной тряске, почти не довозя тяжёлых. Забегают люди, а вместе с ними и поспешит Элиза, как только может спуская и перекладывая на носилки.

— Стоп. Стоп. — перейдёт знакомый врач дорогу экипажу вездехода. — Куда это вы их? Мы больше не можем никого принять!

— Так ведь. За нами будет ещё. А вы, единственные в округе.

Врач махнёт рукой, развернётся, лично распоряжаясь, кого из доставленных нести на операционный стол, а кому следует остаться на промозглом ветру. Беспомощно вращать глазами, шевелить пальцами, раскрывать рты, пытаясь что-то сказать. Привлечь внимание и без того загруженных мелькающих белых одеяний. Попробовать схватить за халат, но слабые пальцы разожмутся, не удостоившись ухода. Ибо там, где начинается ответственность, кончается безмерная забота о других.

“А их куда?” — из проносящихся лиц персонала, кто-то обратился к раздражённому врачу. Наверное, в кой-то мере и его понять можно. Измученного от долгих операций, от вида капающей крови, что перемешивается с разбитым кирпичом родного города. Сотен не смолкающих голосов, будто в единственный оазис на всей пустыне, стекающихся сюда. Сбоку, сзади, спереди, повсюду, хоть бери и затыкай уши. Почувствовала это и Элиза, растерянно взирая на царящую ругань и объяснения.

Не успевая разогнуться, кое-как обустроив и распихав первую партию новоприбывших, на подходе гудел уже второй вездеход. А там и ещё больше. Многие, спина к спине сидят, из прицепов торчат болтающиеся руки и ноги, и так и сяк рассортированных.

— Потом, потом. — не поспевая, отказывался врач. — В общую кучу их.

И в глубине души, хоть и не желая, неся изнемогающих, сопящих. Приговорённые, оставленные на произвол, до коих теперь не дойдут спасительные руки.

Зрелище, переполненное бесчувственности, равнодушия и страха. Жить с подобным Элиза никогда бы не смогла и потому вспылила. Выставив ту крошку человечности, что ещё теплилась в её душе, высвобождая коллапс внутреннего протеста. Она взорвалась, подобно тому реактивному снаряду, к несчастью жильцов, угодив именно в их дом. Развороша проёмы, разметав потолок и превратив в прах мебель, похоронив следы преступления под обломками. Она бы не смирилась, нет, никогда. Знакомая дрожь охватывало тело, но не от ужаса происходящего, не вселяемого завыванием над головой снарядов, а напротив — переполнявшей в тот момент, злобы. С это часа изменившись. Умерев и вновь воскреснув абсолютно иным человеком, вставая на защиту каждого.

Шаги её уверены и крепки, голова гордо поднята, а глаза блестят. Обогнав врача и умышленно перегородив собой дорогу, не пуская далее, она злостно толкнёт того в грудь, громко возмутившись:

— Как же это так? А они… — сослалась Элиза на оставленных. — Выходит, они не люди? Не заслуживают, хотя бы призрачного шанса на спасение? Давали клятву, и вот так легко поступаете!?

Попробовала схватить того за грудки, давай трясти из всей силы, но встретив жестокий напор и пощёчину, предпочла сверлить взглядом. Недолго думая, врач отодвинет марлевую повязку, захватив носом воздух продирает горло, сплёвывая на взбаламученную землю. Изобразив на своём лице непередаваемое разочарование возможно неких надежд на эту девушку, сунет руку в левый карман халата вытаскивая сероватый флакончик.

“На”. — подбросил он к рукам Элизы, чудом, пропустившей сквозь пальцы, и всё же сумевшей задержать ломкую оболочку.

— Обезболивающее. — дал объяснение врач. — Всеми я заняться не могу, а предложить мне больше нечего.

— Тогда я…

— Давай, коли. — подхватил он идею Элизы. — Трать ценный ресурс.

— Но вы обязаны! — пыталась Элиза воззвать к его совести.

— Хорошо. — казалось бы согласился врач.

Схватил за руку, подвёл, вместе нагнувшись поближе и без всякого зазрения, огласив и ей, и им:

— Присмотрись. Что ты видишь?

Идёт молчанье, прошмыгнул ветерок, а Элиза не впервые по новой предав себя, отведёт взгляд от вида вывалившихся внутренностей. Кто, как может, прикрывая неизлечимые повреждения, мучаясь, заталкивая обратно кишки и постанывая себе.

— Не жильцы. И это видно сразу. Так, должен ли я, тратить своё время безнадёжно? Обречь одних, а для других, попытать счастье, извлечь очередной осколок, перебивший трахею. Наблюдать, как под моим скальпелем расходится плоть и вместе с кровью, утекает жизнь.

Он отойдёт, оставит Элизу наедине, для размышлений. Не оборачиваясь подытожив, отдалившись на шагов пять, пересекая границу тента палатки:

— Достаточно на сегодня.

И пусть каждый решит сам: в самодурстве, иль признаке доброй воли, она вонзит иглу. Незамедлительно впрыснет инъекцию соседу, ловя умиротворённый взгляд. Макнёт, оттянет рукоятку поршня, но не поспеет до третьего по правую сторону дойти. Тот мёртв уже.

Рука занесена, глаза её безумны в опустенье, застопорившись в действиях своих. Испытает неназойливое прикосновенье, как будто кто-то сзади стоит.

— Не трать. — удерживая от удара за предплечье, попросит Элизу молодой человек.

Чуть сгорбленный по виду, с пушком под носом и телом дистрофика. Потянется, оставит пятками след, продвинувшись за движениями встряхиваемой Элизой руки.

— А ну… Пошёл!

— Фабиан, прав… — остановит обоих третий участник, как бы нехотя признавая сказанное. — Оставь. Пускай это поможет другим. — попробует повторить действия Фабиана, розовощёкая, младше на полтора года Элизы, девушка.

Она, конечно, рискнёт. Может даже показаться, что при своём маленьком росте, она скорее подпрыгнет, нежели подступит. Кратко ловя недоброжелательность и оставив всяческую задумку. Элиза же обернётся, потеряет всякий к двум возникшим уникумам интерес, будучи свидетелем, как легко и со спокойными лицами отошли в мир иной те, кому удалось поставить укол. Прочим же, из-за промедления, более ничто не понадобиться.

— Теперь. Да. — устало выскажет, поднимаясь Элиза.

О чём-то подумает, расстроенно бросит взор, протягивая и после передавая едва ли отпитый тюбик, Фабиану. Пошатнётся, ковыльнёт в сторону палатки, загибаясь плечом на бок и даже, как выяснилось, не отступив от парочки, повернёт в абсолютно противоположный угол.

Небо, на сегодня в последний раз взревёт. Выше по улице, в метрах двухстах скользнёт хвост реактивного снаряда и лопнет дом. Многие пригнуться, издадут крик, дабы предупредить других, упав лицом вниз, но только не Элиза. Опустив голову и бредя, бредя к разрушенным ландшафтам. Она измождённо вздохнёт, прижмётся спиной к куску раздробленной стены, сползая вниз.

Погибших чрезвычайно много. Их обирают, стягивают обувь, добывая из карманов и пазух документы, после сбрасывая тела в общую яму подальше. Из оперативного пункта трещит налаженный телефон. Докладывают, хвалятся спасёнными жизнями и оперативной работой. Присутствует и врач, не скрывая эмоций, он улыбается в трубку, горячо благодарит, судя по всему, услышав слова о предстоящей награде.

Элизе же, наоборот — противно.

Противна война, противна грязь, перемешавшаяся с кровью, противна сама мысль о беспросветности творящегося. Неистощимая злоба и душевная, давящая под рёбрами боль. Хоть брось всё, хоть откажись, несмело опуская руки. Пускай все видят, она готова — выйдя на линию перекрёстного огня, выступая исключительно вперёд!

Стоя на смерть, за эту идею, не поддаваясь уговорам и манипуляциям, она завопит гимном будущего, насаждая созидание и сосуществование в мире и покое. Верно, осталось совсем чуть-чуть, прежде, как она решится на какую-то фатальную глупость. Необдуманный поступок, чьи зачатки томятся в разуме, будет отодвинут на попозже. Отделив оный час, с участием Фабиана и Аэстри, должно быть из вежливости, решивших лишний раз поднадоесть, узнав поближе до теперешнего времени не встречаемого ими человека с эмоционально бунтарским нравом.

Кто как: притеревшись и осев поблизости, ковыряясь в сумочке, бросая косые взгляды, или же свесив руки, перекинув верхнюю часть торса и хлопнув в ладоши представившись:

— Я Фабиан. Доброволец. Прямо, как ты. — он дружелюбно поднял брови, раздавив самую широкую, что в своей жизни только видела Элиза, улыбку. — Так и…

Явно стыдился он, раскрасневшись, как неопытный мальчишка в первом поцелуе, ещё сильнее сгорбив спину и наклонив голову. Зачёсанные назад волосы слезли с затылка на лоб, теперь, доносясь оттуда отдельными и не связанными по смыслу словами. Для него, подобное поведение не считается из ряда вон выходящим, таким образом, не делая секрета в проявленной симпатии к той или иной представительнице более прекрасного пола. Впрочем, играя красками на лице не ради этого, в стремлении познать значимость высоких слов и действий.

— Знаете. — будучи неспособным поставить прямой вопрос, прибегнул Фабиан к более мудрёному варианту. — До всего… — придав лицу грустную гримасу, выставил он ребром ладонь. — На протяжении последних двух лет, меня преследовало дурацкое ощущение не понимая. Понятное дело… — пустился он в объяснения. — Над ответом хлопочут издавна, всякий раз интерпретируя его по-своему. Так, ради каких же сакральных целей, я… мы… — охватил Фабиан воздух руками, выражая само человечество. — Существуем?

Элиза напряглась, закатила глаза, сдавив один висок кончиками пальцев.

— Идут поколения, проходя собственную жизнь, продвигаясь по заранее заготовленному конвейеру: рост, учёба, кредиты, семья, старость. А главное, что никто не откажется быть другим. Не заявит свою личность. Быть собой, чтобы не оправдываться, не стыдиться в своей непохожести на отпрыска соседей. Чужие успехи, чужие провалы. Неужели я один такой? Такой… сломанный.

— Сегодня у многих так. — сухо отпустит Элиза. — Поверь. — развернулась она лицом к Фабиану, очевидно подействовав долгим монолог. — Мечты, желания. Всё разрушено, из-за чего люди вынуждены жить сегодняшним днём. Более для них не существует будущего и нету… — с чего усмехнулась девушка. — Планов. Вся их жизнь рельса, а мы — тени, чьи отражения размазываются, пропадая за окном.

— Как раз-таки о мечтах! — оживился Фабиан. — У кого как, с этим обстоит? Только честно.

Элиза хмыкнула, мечтательно сосредоточившись на предложенной задаче. Дёрнула головой наискосок, задалась непростым вопросом, перебрасывая взгляд по сторонам. В редком случае, фантазии был дан повод для работы, изобразив пейзажи цветущих лугов. Где, она бежит вдоль пышных полей, подёргивая на ходу лепестки, чихая и смеясь от лучей, бьющих в глаза солнца. Заденет носком сандалены камешек, споткнётся, упадёт катясь кубарем и приминая в лёгком летнем платье траву. Два кручения, и она остановиться, ловко завершив это дело на спине, сверкая поджаренными веснушками.

Вздох, себе представит это она, за последние годы осязая действительное счастье… свободу. Милая девочка в платье захочет подняться, пробежаться ещё, но упадёт от налетевшего ветра. Тучи сомкнуться, сменив день на ночь, а в небо ударят прожектора. Пищит сирена, дунув, рядом с ногами вонзиться бронзово-смуглый реактивный снаряд. Вспышка, всплеск, поднимается оранжево-красный грибок, сдирающий кожу и выжигающий изнутри. Вокруг развалины, плачь, слёзы и дикое горе.

“Нет” — подумает про себя Элиза раскрыв глаза. Ей нечего ответить.

“А вот я!” — подаст голос Аэстри.

На месте подпрыгнет, в один подъём переместившись поближе, упираясь плечом в Элизу. Вздымается пышная грудь, сверкает тонкая белая шейка идеально подходящая, под рыжеволосое каре — “необъяснимо”, что с её-то выдающимися данными, могло привести сюда и по какой причине.

Как оказалось, Элизе не обязательно подбирать слова, открывать рот, выдавливая фразочки и как бы улыбаясь. Аэстри сама, в силу располагаемых знаний, нередко противоречащих друг дружке, как выяснилось фактов из жизни, предпринялась к долгому перечислению пока не до конца ясных — то ли достоинств, то ли недостатков: Весёлая; Игривая; Капризная; В меру глупая и в тоже время умная; Со сложным характером; Сдержанная; Местами балованная; Любящая громкие компании; Неоднократно предпочитая наслаждаться тишиной.

В озвученном всякий раз списке, когда Аэстри собиралась с силами, постукивая палец о палец прежде, чем знакомиться с очередной компанией, неожиданно для других извергаясь откровенной речью:

— Глупость. — удивила она Элизу. — Кроме как, заглушения звуков внешнего мира и отдаления от реальности, забывая всю разруху, вряд ли я что более требую от жизни. — Аэстри стукнула себя по коленям, будто это она во всём виновата. — Утраты, невзгоды, деструктизм. — с умным видом, затараторила она. — Убить грядущее, испортить идеалы, снизить шансы. Я просто мечтала стать писателем.

Из сумочки её, показался разукрашенный в наклейки блокнот. Страницы раскрылись, пестря подчёркиваниями, обведениями слов и по множеству раз переписанными предложениями. Причудливые от руки зарисовки и умышленно искривлённые термины, придающие эффекта фантазии, подытоживало само название — “Нулевая Гравитация”.

— Хм. И о чём же? — глядя за переворачивающимися страницами, вопросила Элиза.

— По-всякому. — кратко ответит Аэстри. — Как ты думаешь, что главное. — призадумалась она, захлопнув блокнот. — Вернее, движущее в этом деле? То, без чего, ну никак нельзя обойтись.

— Не знаю… Грамотность! — наконец полностью отвлеклась от предыдущих мыслей безнадёги Элиза.

— Ну, фантазия. — подметил Фабиан.

— Выражение. — легко обыграла их Аэстри. — Это не просто слова, а посыл. Выплёскивание накопившихся эмоций, мыслей несправедливости и загнанных чувств. Чтобы обратить внимание. Направить к сердцу и воззвать к уму каждого, кто это прочитает! — показывая, она вновь затрясла блокнотом. — Несомненно, работы там непочатый край, но…

Приподняла она подбородок, выискивая слова, глаза незримо закатились, выставив указательный палец, держащей блокнот руки.

“Но” — ещё раз скажет Аэстри вслух, поникнув.

Они молчат, не смея перевернуть роковую страницу. Боясь перешагнуть запретную грань, открыв для себя новые горизонты. Отогнув краешек, так и застыв, покрываясь плесенью и сырея совместно с бумагой. Буквы сотрутся, драгоценные рассуждения пропадут. Приобретая смуглые очертания выжженного мира и стерильной пустоты. Ничто в сей час не нужно и никому нет дела.

“Художником… вероятно” — усмотрев сомнительно воцарившуюся тишину, попытался возбудить интерес Фабиан.

— Ты? — взбодрилась Аэстри. — Я знаю множество художников, и они…

— А почему бы и нет. — спокойно перебил её Фабиан. — Пускай я не умею держать карандаш. И не в состоянии провести ровную прямую линию, не сделав из круга — квадрата. Тем не менее никто не запретит мне изображать!

— И чтобы ты хотел? — подключилась Элиза.

Её искренне удивлял скрытый внутренний мир, внешне неприметных собеседников.

— Далёкие дали. Недосягаемость. — подобрав губы, утвердительно покачал Фабиан головой. — Представь, это, к чему хочется стремиться. Перекинул льняную ткань, а там холст, где воссоздан возвышающийся над проливом в океан город. Многослойный по составу, от низкорослых цветущих домиков, до уровня небоскрёбов, трасс, эстакад и периферийных натяжных дорог. — активно он жестикулирует. — Поражает разнообразием прогресса. Умная техника, не подверженность людей бытовым и повседневным хлопотам. Увлекаясь тайнами мироздания и собственного совершенства. Будущее.

Фабиан распрямился, перевёл дух, гордо окончив мысль:

— Разве это не прекрасно? Разве не к этому стоит стремиться и желать? А-м…? — он ведь так и не узнал её имени.

— Элиза. — в конце концов, сообщил наш протагонист.

— Элиза… Что ты на это скажешь?

— Если бы. — грустно протянула она.

На самом деле, неуловимо для окружающих воспряв, безмолвно поддерживая прекрасные начинания. Она вскочит с места, да отойдёт, сжав правую руку в кулак и прижимая к сердцу. Её символ, черта упёртости, вера в лучшее. Элиза не будет говорить “спасибо”, она и по-дружески не обнимет их. Из всей череды мыслей и действий будущего, она ответит для себя и одновременно за всех них:

— Мы хотим мира.

Всякий замолкнет, поддавшись переломному моменту, устанавливая незримую связь. Тяги. Вовсе не любви или дружбы, а пока нечто не выявленного. Что масштабнее, обязательнее. Читающегося в отблеске поражённых глаз, пакта поддержки и хвата взаимопомощи.

Осознает Элиза, немедля и надменно заявив им:

— Сегодняшнее более никогда не повториться. Мы! — сделает она акцент, шагнув. — Будем бороться за каждого. Если потребуется — закрывать собой. Если потребуется — жертвуя здоровьем или жизнью. Если потребуется — отстаивая свободы и права, наплевав на собственные.

Первыми и именно теми словами, что лягут основанием для маленькой, но стремительно развивающейся организации. Став крошечными винтиками в гигантском механизме внутреннего сгорания, торжественно клянясь, первыми, туда вступят Фабиан и Аэстри. Притворившись в единую машину, к ним последуют сотни тысяч, что смело отмоют налипшую в сердцах людей грязь.

Встанут в ряд, заслонят собою иных, сжимая в кулаки ладони и приставляя к груди, готовясь сказать… что-то затарахтит.

Помимо Элизы, на предстоящее отвлечётся остальное население лагеря. Наблюдая, как покачиваясь из стороны в сторону, скрепя на колдобинах и почти переворачиваясь в воронках от взрыва бомб и мин дороги, из дальней улицы, покажется горбатый броневик. Низкорослый, с начищенным впереди гербом в виде крохотной, подлетающей к небу птички, удерживающей в клюве меч. Фасеточные фары броневика с дополнительной динамической защитой зажглись, заезжая во двор. Водитель не сумеет довезти важного гостя ко входу палатки и в метре забуксует, выметая колёсами грязь. Запачкает выбежавший на данное зрелище персонал, попадёт в добровольцев, по несчастью соизволивших подтолкнуть.

Следом идут два набитых битком бойцами грузовика, машина снабжения, что тащит на прицепе пушку. Никто не понимает, не решается встрять, а уже полный ходом идёт разгрузка.

“Живо! Живо!” — командует сержантский состав. Вооружённые люди спешно покидают машины, в точности исполняя поставленные команды. Прямо тут и сейчас, рисуются карты местности, обозначаются оборонительные рубежи. Подорванная с крыши наблюдательная вышка, становится пулемётной точкой. Стрелки таскают мешки, роют землю, укладывая слоем защиты всё крепкое, что попадётся под руку. Не проходит и семи минут, как периметр готов. Многочисленные стволы автоматических винтовок и ручных пулемётов, полукругом упёрлись в разрушенные виды города, откуда вряд ли может произойти дерзкая атака. Расчёт пушки окопался, прикрыл ствол ветками, уставившись на дорогу. Все затихли.

Персонал не смело подступит поближе, в ответ к ним, давно не смазанной, два раза хрюкнет дверца горбатого броневичка. Покажется изысканная туфля, враз утонувшая, вступив в мясистую грязь. Оливкового цвета брюки, подобного фасона вправленная рубаха. Будучи укаченным в поездке, отрыгнув, толстопузого типа офицерский кадр из низшего представительского звена командования Конфедерации.

Из всего собравшегося люда, к нему уверенно подходит знакомый Элизе врач, поздоровавшись протягивая руку. Лениво-лёгкое касание, лизоблюдская попытка не увенчалась должным успехом. На что двинулся козырёк полевой кепки, и владелец нависших складок щёк гаркнул, выдвинув требование:

— Докладывать по форме! Ваше звание, номер, приписанный участок.

— Но… я не военный…

— Смирно мне! Равняйсь! — разъярился от непризнания собственного авторитета офицер.

Обошёл, продвинулся дальше, представ так, чтобы всем его было хорошо видно. Врач в коей-то мере повиновался, сплюнул изо рта папиросу, приставив к непокрытой голове развёрнутую кверху ладонь.

— Юхим Алецки, хирург. Доброволец — добавил врач. — Мы… — развернул он голову, было хотел начать изъясняться, описывая ситуацию.

— Вольно! — скомандовал владелец нависших складок.

Столкнул с дороги, зашагал по двору самолично оценивая ущерб, подёргивая складками на лице. Отвёл край санитарной палатки, ненадолго заглянул прогоняя меж зубов слюну.

— И как много? — очищая об порог туфли, спросил он оттуда у врача. — Я спрашиваю!

— П-погибших? — неуверенно переспросил врач. — А-а, да. Семеро из моей бригады, во время обстрела. Сразу. Ещё, около пятнадцати человек из близлежащих. — указал врач на остатки, что едва ли напоминали дома. — Потом два захода доставленных. Да сколько же их… — пытался он вспомнить, указав полковнику на вездеход. — Кажется…

— Вам кажется!? — остервенело, будто дожидаясь именно этого момента, накинулся на него офицер.

Схватил за одежду, трясёт, как тряпичную куклу надув покрасневшие щёки и сморщенный лоб.

— Тебе доверили важнейшую задачу! — последовал удар, что свалил врача в грязь. — Спасение людей. И ты! — придавил лежачего ногой, не давая возможности отползти или встать. — Когда уже всё кончилось, не в состоянии мне ответить, сколько же?

— Подсчёты! — отчаянно завопил врач. — Они ведутся, я клянусь.

— Арестуйте эта падаль! — был дан приговор.

Вот так и найден виновник. Протоколы составлены, преступная халатность раскрыта и предана огласке. Свидетели опрошены, все разом и без сомнения подтверждая: — “Да, это он!”, оклеветав, а кто не желает говорить — сядет рядом.

Вина переложена, по телеприёмнику дадут честный репортаж с места событий, показывая неразборчивому зрителю чистосердечное признание раскрытого и вовремя схваченного врага. Злостного вредителя, продавшегося за пригоршню серебряных монет, устроившего диверсию и одной только отсутствием веры в победу Конфедерации, погубившего с двух десятков, до мифических сотен.

Никого не заинтересует, никто не станет разбираться, рискуя собственным положением, вступая в защиту и утверждая, что, если бы не он, было бы куда хуже. Несчастного скрутят, ради унижения уложив лицом в густую грязевую массу земли, стягивая руки верёвкой. Рядовая сцена, торжество нового порядка, готовя к транспортировке виновника всех бед. Минутный суд, а за ним расстрел. Ради чего-то подбегает к обладателю складок и воинского звания Элиза.

Да, ей не нравятся методы человека, что уводят. Непонятна хладнокровная позиция и так или иначе, он — герой. Не убежал, не спрятался, не отказался. Единственный, кто под обстрелом, добросовестно исполнял свой профессиональный долг, даря слабый лучик надежды.

— Постойте! — остановит Элиза.

Тянет за форму, тормозит в возможностях девичьих сил. Щекастый полковник замечает это, подхрюкивает, но на сей раз не дверью горбатого броневичка.

Такие ему по нраву: бойкие, непослушные, целеустремлённые, а главное — молодые. “Прекрасный претендент” — с такой мыслью, высокомерно явится полковник пред ней, затягивая второй подбородок.

— Некоторые. — покосился он на оставшийся персонал, не давая вставить Элизе слово. — Рассказывали мне, что вы хорошо справляетесь. — намекая подмигнул офицер. — Вы так, самоотверженны! Милая, я не совсем расслышал, как вас кстати зовут?

— Ох. Элиза. — вроде бы поняв к чему идёт речь, антипатией в голосе ответит она.

— Какое, бесподобное имя.

Не стесняясь в выражениях и ощущая безграничную власть над всем и, вся, действовал майор, проведя пальцами по скулам девушки.

“Ах, какие брови. Каков же взгляд и эта поза!” — преднамеренно воскликнул он.

— Скажите мне, Элиза. — взяв за руки и нежно сжав придвинув к себе, осведомился майор. — Вы не думали о том, чтобы сделать карьеру?

— Я вас прошу. — вырвалась Элиза, пытаясь упросить об ином.

— Конечно, всё, что угодно.

Мерзкая улыбка, разлилась по явно не страдающей от недоедания, в отличии от вверенных майору бойцов, физиономии. Орден за нахождение в тылу тюкнул по форме, так как, Элизе удалось заставить того наклониться поближе.

— Прошу. — говорила девушка на ухо. — Освободите этого человека. Он не преступник.

— Вздор! — громко отшатнулся майор. — Если не он, то покажите мне виновника, и я немедля его арестую! Сволочь! — испустил майор визг над головой Элизы, направляя сообщение к персоналу. — Ответственную за гибель стольких людей.

— Виновника!? Оглядитесь вокруг!

Потрясла Элиза окружающих, прямо-таки хапнув напыщенного офицера за воротники формы и давай ворочать в разные направления. Практически макая того в грязь, она поведает об разрушениях и трупах.

— Повсюду смерть. А если вы желаете найти виновного, то обратитесь к своим соседям. Заявите им, что “это”, пора прекращать! Заключите перемирие.

Услышав последнее строки, майор отшатнётся, сожмёт губы, потянувшись к кобуре.

— Перемирие!? С теми животными!? Этого не будет никогда! И слышать ничего не желаю. Только победа и исключительно наша.

Высказанное охладило пыл, настырно избежав Элизу уже собираясь сесть в взревевшего горбатого броневика. Дверца пассажирского сидения распахнулась и вот уже закидывая ногу, не отступалась одна Элиза:

— Подумайте о людях. Если вы не сделаете, то сделают они сами. Те, кого вылавливают по одному. Группами возмущённых и в итоге огромным волеизъявлением, воткнув вам в спину нож.

Оспорить сказанное не посмеют, действительно за годы войны раздробив утомлённое агонией войны общество.

— В вас скрывается столь великий потенциал. — разочарованно оповестит Элизу майор. — С вашим-то упором и направлять. Вы бы могли столького достичь. Вступить в мой… личный медицинский батальон!

И так понимая неудачи склонения, с горя плюнув, хлопнул дверцей броневика. Почтенный пост походно-полевой жены увы остался пуст. Не будет статей, отсутствует пропагандистское внимание к Элизе, не краснея, повествующей об несуществующих подвигах.

Газ, мотор затарахтит с небывалой силой, выплёскивая грязь и несясь махиной прямиком на Элизу. Поспешат знакомые, столкнут её с пути уходящей-покачивающейся по дырам колонны. В небе ударит гром, почва намокнет, заглушая в обрушившемся ливне смерть. Глухой хлопок, угодив прямиком в нос горбатого броневика, реактивный снаряд бахнул грибовидной вспышкой.

И вновь дрожит земля, раненые стонут под завалами, а прочие умирают. Элиза перекинет за плечо медицинскую сумку, её поддержат друзья, к ней примкнут милосердные и не безразличные, бросаясь на помощь.