Ровно сколько я смогу

Угроза несколько отступит. Фронт, а вместе с ним и разрушительные боевые действия покинут линию соприкосновения, поглотив враждебный конфедеративной стороне, расположенный на стыке важных железнодорожных путей городок. Ни с того, ни с сего на Элизу обрушится шквал оглушительного успеха. Её идеи, её видение мира, с быстротой урагана распространятся среди населения, приводя с виду неприметную девушку к какому-никакому общенародному признанию, а вот рядовых простых людей к уйме проблем, что требуют неотложного решения.

Всё это в реалиях, где каждый прожитый день, по-хорошему обязан привносить в жизнь нечто хорошее и радостное, на деле, оборачиваясь сном в ванной, чтобы защититься от внезапно летящих в окна осколков бомб. Проведённого в подвалах детства, разрисовывая стены и читая книжки в тусклом освещении керосиновых ламп. Казалось бы, что в этом мире напрочь отсутствуют всяческие благоприятные изменения, влеча стагнацию, в свою очередь, методично умерщвляющую население и пожирая “тебя” изнутри.

Хотя противоположный город падёт, обе силы по-новому встрянут, окопаются, измотают себя до предела, устремившись в родные дома неисчерпаемой рекой цинковых крышек. Все непомерно устали, всех до невозможности достал столь долгий и кровопролитный, заставляющий родителям хоронить детей, конфликт. Они откровенно ослушиваются, снимают знаки отличия, срывают наградные медали, втаптывая их в грязь, куда затем падёт и оружие. Траншеи необитаемы, не играет развеивая тоску одинокая губная гармошка. Заброшена противотанковая пушка, так и не вскрыв расчётом ящики со снарядами. Давным-давно уйдя, устраивая так называемые — “солдатские перемирия”. Совместное покидание позиций, обмен едой, письмами, отказ стрелять на глазах, обезумевших от увиденного и палящих в воздух с приказами атаки офицеров.

Самых таких рьяных скрутят, отберут оружие, если что подобьют глаз, становясь по обе стороны беглецами. Фронт буквально разойдётся по швам, с отсутствием дисциплины и главное мотивации, развалившись на не соединительные части. Пустея полками, бригадами, целыми хорошо вооружёнными отрядами, возвращаясь обратно в части базирования и родные дома. Это несметное разочаровавшееся в войне человеческое полчище отправится в долгий путь, дабы отстроить жилища. При удобном случае конечно же поквитаться, но для начала разыскать. Не желая более убивать или быть убитыми, они предпочтут присоединиться к миссии Элизы, нежели ещё раз совершив непоправимую ошибку.

И вот так, постепенно растя. Из изначальной занятой разгребанием завалов, оказанием медицинской помощи и раздачей пищи сотен, внезапно восполнившись не менее десятка тысяч. Жаждущих изменений масс, что по собственной инициативе выходят в открытые протесты. Ни с кем не согласовывают, перекрывают дороги, с чем есть и найдётся штурмуя призывные участки, откуда ценой собственных жизней, выбивают обратно от насилу отобранных у родителей молодых ребят. Сокращая армейские ряды, ставя под удар авторитет Свободной Конфедерации, без умолку скандируя произносимыми и наспех выдуманными из толпы речами: — “Мы не должны воевать! Мы не обязаны! Мы не хотим и не станем!”.

В ответ на их действия, раздаваясь беспорядочной пальбой от тех, кто наиболее предан. До мозга костей проникся устаревшей и не имеющей в будущем, даже на страницах учебников истории места, идеи. Но, кровь порождает — кровь. За каждым последующим жёстким актом подавления вольнодумства, в “их” головах надоедливо засвербит сверчок, осмелившись на последний шаг. Потенциально спасительный, возможный. Отворяя бронебойные двери “Службы Благонадёжности”, из нависшего и будто вцепившегося мёртвой хваткой высокого здания, с бесчувственными лицами и в выглаженных костюмах выступят двое.

Не спеша, бодрым шагом прогуливаясь по устрашающим от войны улочкам. Заворачивая за угол, где их уже ожидает заведённый и с личным шофёром автомобиль. Не смотрящий в их глаза, натягивающий на нос кепку и слегка склоняя голову, чтобы ненароком не увидеть лиц. Агенты благонадёжности не тотчас сядут, для начала перекурив, обсудив детали дела, поправляя скрытое за специальной прокладкой костюма табельное оружие.

В конечном счёте колёса закрутятся, машина поедет в неизвестность, перебирая пассажирами фотографии, изучая ориентировки, подготавливая к вручению приглашение от лично — Дознавателя. Никто Элизу упрашивать не станет, её не возьмут и силой, поставив перед фактом вручив письмо с обязательной явкой. Вежливо общаясь, агенты благонадёжности в мягкой форме проводят её до машины. Усадят, зажмут с обоих сторон сиденья, урвав с важнейшего мероприятия и скомандовав шофёру — жми! Педаль газа вдавится в пол, колёса завертятся, взметая частички пыли и земли. Скрывшись за горизонтом, с оставленной трибуны слетят кое-какие листочки. Пойдут по ветру красивым, но не дописанным Элизой текстом. Речью, к коей она так давно готовилась. Переосмысливала себя и окружающих.

В тот момент, когда на дороге станут появляться первые признаки её города, один из агентов услужливо попросит наклониться. Опустит на глаза, а после туго завязав, оставит скрывающую мир повязку. Он объяснит: — “Так надо. Это в целях безопасности”.

Между тем, замедляясь движением машины, наставая переломным моментом, откроется пассажирская дверь и она выйдет, в голове Элизы, противореча личным убеждениям, зародиться странная секундная мысль: — “Я думала, что сумею хотя бы что-то изменить. На деле, умерев задолго до этого”.

Разомкнутся бронированные двери и ложа на плечи Элизы руки, её поведут. Исходя из чувства липнувшего к ногам холода, куда-то вниз. По ступенькам, помещениям, под стукот клавиш множества печатающих машинок, резко остановившись перед на слух поворачиваемой дверной ручкой. Элизу по-прежнему проводят, усадят, осторожно придвинув царапая ножками стула пол, после удалившись захлопывая дверь. Она нервно молчит, не делает движений, тихонько потягивая ртом воздух.

— Снимайте. — разрешит звучащий напротив голос.

Легонько стягивая повязку, откроет веки, в мгновении закрыв, так как в глаза забьёт слепящий свет накренённой к лицу лампы на ножке. А пока привыкает, шуршат переворачиваемые страницы досье, в толстенной папке подъезжая к её рукам.

Голубого цвета оправа, чёрный крупный шрифт, что в деталях описывает биографию Элизы. Там и род занятий, и круг общения, с расписанием часов бодрствования и сна. На абсолютно каждой из вклеенных страниц, не упуская возможности поместить разнопланового характера фотографии. Запечатлённая на балконе, когда вешает бельё. Снятая со странного верхнего ракурса, когда покидает подъезд и идёт по улице. Вплоть до интимно-обнажённых, переодеваясь, моясь или готовясь ко сну.

— Элиза Мари, это вы? — сложа руки и скрываясь за светом бьющей прямиком в глаза лампы, поинтересуется тень.

— Да. — иногда отрываясь, дабы зачитать подробности собственного дела и оценить размах слежки, пока спокойно ответит Элиза.

— Ваше время пришло. — активно жестикулируя, перейдёт тень к делу. — Настал час внести собственный вклад. Докажите, что Свободная Конфедерация, может на вас рассчитывать. Отбить все те многомиллионные средства, что были затрачены на благополучие жизни отдельно взятого гражданина.

— Конечно. — потупит Элиза взглядом. — Что от меня требуется?

Сейчас отвлечётся, сдвинется немного на стуле, уловив парализовавшие необычным гулом стены, далёким стенаньем.

— Не обращайте внимания. — попросит тень, пару раз даст кулаком о стену. — Как вы знаете. — встанет из-за своего места, слегонца прошвырнувшись по допросной, и выйдя из слепой зоны девушки. — В последнее время участились акции неповиновения.

Элиза увидит только краешек спецодежды, но и этого ей будет достаточно, чтобы прочитать набитую жёлтым текстом и обведённой в прямоугольник надписи — Дознаватель.

— Дознаватель… — промолвит Элиза.

Однако тот не услышит, удачно скроет конечную личность, продолжив собственную мысль:

— Когда нашему молодому и свободному от коррупции государству и так приходится не легко. Война. — пояснит дознаватель. — И мы… вы! Мы все, не в состоянии при продолжающемся неблагоприятном климате вести боевые действия. Два фронта! — воскликнет дознаватель. — Вы, понимаете, к чему я клоню?

— Да… наверное. А причём тут я?

— Эти люди… — дознаватель запнётся. — Заблудшие, откуда-то знают ваше имя. — срыву повернётся, опять зарядив о стену. — Активно скандируют его, нахально приписывая к своим действиям и тем самым подставляя вас. Тайно переговариваются о ваших речах. Открыто ставят в пример, находя таким образом оправдание в своих преступных выходках. Элиза, вы ведь понимаете, чем это грозит?

— Да. — совершенно верно подтвердит Элиза, вспомнив законы Свободной Конфедерации. — Правда, я не имею к этому никакого отношения. Я не могу запретить людям следовать за мной или слушать.

— Напротив. — поднимет дознаватель указательный палец, запротестовав. — Тридцать седьмая страница, будьте так любезны.

Элиза немедля склониться над папкой, примется переворачивать исписанные от руки листы, пока не найдёт помеченный фрагмент.

— Многочисленные факты, свидетельствования очевидцев. — наизусть дознаватель перечислит изложенную на бумаге информацию. — Исходя из всех признаков, Элиза Мари, вы — дестабилизирующий элемент. Возможная диверсионная ячейка, что не по своему умыслу, а невидимой рукой наших врагов будет развращать чуждыми идеями население. — вынесет грустный вердикт, усевшись на своё место. — Вы чуть ли не открыто призываете свергнуть действующий заботливый строй. Элиза, вы правда против народа? — в голосе, дознаватель действительно удивиться.

— Конечно, нет.

— Тогда, спасите себя! Искупите собственную непредусмотрительность открывая свой рот и произнося то, о чём умный человек предпочёл бы молчать.

— Глупый… — показывая упёртость характера, как и персональную человеческую недальновидность, выскажет девушка.

— Элиза! — теряя терпение прикрикнет дознаватель, меняясь на грубый тон общения. — Вы нам нужны! А мы нужны вам! У вас есть всего одна попытка и упрашивать никто не станет. Просто скажите им.

Если бы в камере присутствовали окна, то дознаватель непременно указал Элизе на нужное сборище народу.

— Что? Что я могу сказать разгневанной толпе, проникшейся идеей?

— Пристыдите их. Скажите им — “Как же вам не стыдно, вы ещё не рыдаете? В то время, как ради вас, правительственные лица сокращают на себя расходы, аж в пятнадцать процентов! Идут за вас умирать, а вы не хотите?”.

Уменьшая в раздираемой войной и гуманитарной катастрофой стране свой зарплатный предел из сотни, до семидесяти тысяч купюр.

— Прикажите им сплотиться! Как никогда раньше затянув пояса! Укажите пальцем прямо туда, куда им следует выместить накопившуюся злобу и недовольство. На наших врагов, конечно же. — пояснит дознаватель. — Пускай берут в руки оружие.

— Чтобы продолжать эту всеразрушающую войну? — вскипит Элиза, упёршись о стол руками. — Нет. Я не стану, я не могу так поступить.

— Войну!? — удивиться дознаватель. — Не существует никакой войны! — скажет отмахнувшись. — Ну нету и быть не может. Это — освобождение.

— Освобождение, вот значит как. А людям попросту необходимо привыкнуть? Смириться с ущербной действительностью? Прямо вижу светлое, позитивное и успешное будущее — преспокойно умирая и никому не мешая. Не жили хорошо, нечего и начинать. Да как вы можете!?

— Могу и имею право! — уже официально перекрикивали они друг друга. — Не пытайтесь разводить свою дешёвую демагогию. Нравится вам или нет, но выгодный нам мир всё равно наступит.

— И что же это за мир? Я не знаю такого. Не имею и малейшего понятия, в отличии от: цивилизации, общества. Где преобладает право и свобода выбора. Вот, чем я дорожу.

— Чушь из старых и никому не нужных книг. Ваша голова, должна быть занята проблемами страны. Её величием. Врагами, что не спят ночами, только и думая, как бы нас уничтожить. Подумайте о тех героях, что пали, защищая вас.

— Какая страна — такие и герои. Убийцы и бандиты. Я не стану вам помогать, даже если мне придётся предстать перед расстрельной командой!

— Дежурный! — у дознавателя окончательно сдадут нервы.

В саму допросную заскочит щуплого вида рядовой боец, встав по струнке смирно.

— Избить, унизить и выбросить на помойку!

Выполняя, Элизу потянут за волосы, заломят руки, не без удовольствия умышленно мешая двигаться, за счёт чего нанося дополнительные побои. Не постесняются облапать, порвать верх одежды, всё-таки быстренько доставив девушку ко входу в здание, швыряя о грязную землю. Побросав рядом личные вещи, какую-то часть украдут, окончив на этом.

Бронированные двери замкнуться, чавкая, провернётся заводной вал, активируя защитные механизмы. Автономные пулемёты возвратятся в строй, нацелятся на Элизу, не допуская ступить и шага в сторону здания. Самой ей, не останется ничего, кроме как, отряхнуться. Подобрать что уцелело из личных вещей, глянув мельком наверх, а далее, как ни в чём не бывало отправиться домой.

Зайти в свой двор, умилиться обтёсанности серых зданий, насаженных в колёса клумб растений и натёкших от прорыва канализации луж. Потянет на себя за двойные деревянные дверцы парадной дома, войдёт, встречая у ряда искривлённо-разорванных, будто задетых в гуще сражений, в эту пору отдалённо маячившей войны почтовых ящиков Алекса. Сам он, сложив руки у груди подпирает стену, можно подумать давно ожидая Элизу, приметив, с облегчением возгласит: — “О!”

— Ну. — дёрнет Алекс бровями. — Как прошло? Город бурлит, а из “Благонадёжности” между тем, так просто не возвращаются.

Завёл разговор с измученной и никак не ожидавшей здесь встретить кого-либо из собственного движения Элизой. Сей, по внешнему виду статный молодой мужчина, будучи ободранным и голодным, по счастливому для себя стечению обстоятельств пробился в их ряды. Уверял, признавался ярым пацифистом, что при первом же удобном случае, совместно со своим, теперь увы погибшим сослуживцем, бежал из вооружённых сил Конфедерации с ближайшего участка фронта. Понятное дело, что после столь душещипательной истории и бедственного положения, ему никто бы не смог отказать.

— Хуже некуда.

— Вот как, не поделишься? — подвинется вдоль стены спиною Алекс, покачнёт и так держащиеся на честном слове почтовые ящики. — Исходя из твоей осанки и потрёпанного облика, могу предположить, что приятная беседа не задалась. — могло показаться, якобы в его спрятанной за спину рукой нечто пикнуло.

— Потому что, это кодла! — разошлась во весь голос Элиза. — Единение бандитов и власти, что называют себя Свободной Конфедерацией. — раззадорив спичкой нечаянной фразы, она уже потеряла всяческий контроль над эмоциями. — Но вот что? Что именно в ней свободного?

— Идея. Власть, принадлежащая народу.

— Хах. — раздражённо и с долей сарказма усмехнётся Элиза. — Власть, держащаяся на соплях. Изнывающая, поскольку предчувствует свой жалкий конец. Принадлежа не народу. Не мне, ни тебе, ни старухе из соседнего двора, а кучке злодеев. Самодостаточным сукиным детям — что, уничтожат миллионы! Всё, что их интересует — выжить. И жить как раньше, жить так же жирно!

— Какие размышления… И когда же, по-твоему, это всё завершится? — Алекс подвинется ещё ближе, продолжая провоцировать Элизу на откровения.

— Когда, придёт логичный конец. Когда, вышедшая из берегов волна отчаяния, смоет те крохи еды из холодильников электората. Снимет рубашку, штаны, трусы, поставит голым посреди людной улицы. Наступив полным отчаянием, бесповоротным, невозможным! Когда, уже каждый встречный будет тебе говорить: — “Всё, невозможно!” Тогда они и падут. — не будет стесняться Элиза своих выражений. — Вся их система, все откормленные и готовые грызть глотки неугодным псы, выполняющие роли ликвидаторов. В конечном счёте, рано или поздно восставших против кормящей руки.

— Звучит, как призыв к перевороту. Да ладно тебе. — улыбнётся Алекс. — Ты же не на полном серьёзе?

— Просто поверь. Придёт момент и нам всем следует выбрать по какую из двух представленных баррикад вынуждены встать. Отстаивать интересы себя, других или согласится на объедки с господского стола.

— Эмоции… — приподняв ладонь, произнесёт Алекс, закатив глаза. — Слепая ненависть.

— Так или иначе, я их открыто презираю! Да пропади они пропадом! — даст Элиза по полу каблуком, преодолевая несколько ступенек и задержавшись, пытаясь прийти в себя. — Пристрелила бы лично. Раздала первым попавшимся, что желают бороться за своё будущее по револьверу, будь у меня такая возможность. — скажет девушка, намокрит глаза, сжимая от душевной боли и обид зубы.

Услышав достаточно, наконец-то Алекс отлипнет от стены. Неразборчиво промычит, где-то там в руках по-новому пикнув, проворно заправив руки в карманы. Двинется к выходу отодвигая двойную дверь подъезда, задумается на мимолётные секунды, затем глянув за спину продолжил разговор:

— Скажи, ты ведь помнишь тот фильм? Его ещё сняли наши, кажется, где-то с год-полтора назад. Ну там, где по сюжету, попавший после неудачного прорыва фронта в плен солдат альянса, отбывал на угольном руднике двадцатилетний срок. Потом бежал, ставил своей задачей вернуться домой к семье, по мере пути встречая не безразличных к его судьбе людей, что помогали. И в тот самый момент, когда кажется, ему удастся пересечь линию фронта под видом обмена пленных, его схватят. Выпытают о всех сочувствующих и застрелят.

— Эм. — произнесёт, будучи не готовой к такому резкому изменению формата тем Элиза. — А-а! — вспомнив о чём идёт речь, практически подскочит, опустившись на одну ступеньку. — Путь свободы. Сильная картина, только к чему ты… — не успеет Элиза договорить.

— По-твоему, как стоит раскрыть это произведение? — перебьёт её Алекс. — С точки зрения — правоты-жестокости.

— Гуманности и антигуманности. — поправит Элиза. — Способности понимать и сострадать, вне зависимости от того, что совершил человек. — расставив как чаши весов руки. — Герой — он, бесспорно виноват. Творил ужасные вещи, отнимал жизни, отдавая себе отчёт. Но, поместив его в отвратительные условия, практически лишив возможности на существование, ничего не удастся исправить. — сжав кулак, скажет Элиза. — Не заставит раскаяться в содеянном, всего-навсего представив нас в ещё более негативном свете. И вот, что действительно будет правдой. Не шпионские страсти, не идеология с правотой, а насилие. Если мы не в состоянии отказаться от этого, неудивительно, что и другие не станут.

— Занимательная точка зрения. Я даже и не удивлён. — незамедлительно покинет Алекс парадную, скрывшись из виду.

Оставит озадаченную Элизу наедине с собой, пока не представляющую до каких перемен сможет довести случившийся разговор. Она спокойно обернётся, продолжит подъём, держась за перила и на последних силах, проворачивая ключ, завалится в собственную квартиру. Не разуется, не скинет верхнюю одежду, в чём и была, побредя до постели, где обессиленно плюхнется, отдавшись в объятия сна. Наступит глубокая ночь, вдруг без предупреждения в дверь станут настырно звонить. Без конца колотить, ломиться, чередуя это в попытках открыть.

“Открывайте! Контроль благонадёжности граждан!” — видимо расслышав, как с той стороны подошла Элиза, подаст мужской голос изъяснение. Девушка не напугается, она в полной уверенности всё подготовит, раскрывая немногочисленные документы на лицевых страницах, вдавливая, а затем потянув на себя дверную ручку. Ввиду того, что это — обычная практика.

Еженедельный процесс по совершению посреди ночи в беспричинно выбранные густонаселённые районы, рейдов. Под предлогом проверки документом, осуществляя облавы банд, выявления вражеских шпионов, не суля никакой угрозы для добропорядочных граждан Конфедерации.

Откроет дверь, словит смачного тычка прикладом винтовки в нос. В голове Элизы перемешаются мысли, залпом пойдёт кровь, теряя равновесие и падая, прежде чем отключившись, запечатлевая в воспоминаниях тускнеющие очертания лиц.

Окатится ледяной водой, сотрясётся телом, сплёвывая попавшее в рот. Очнувшись, судорожно осмотрится, сердце Элизы скоро забьётся от сжимающей сознание неизвестной обстановки. Тёмные казематы, ледяной пол, где стоило посмотреть ей прямо перед собой, как в открывшиеся глаза ударило знакомое свечение лампы.

Перед лицом замаячил документ: печати, росписи, фамилии, перечень пунктов. Кем-то позади держа за подбородок и заставляя ознакомиться, далее, продолжит явно дожидавшийся повторного визита Элизы, дознаватель.

— Всё, что будет найдено, будет использовано против вас. Всё, что вы говорите — ложь. Существует только одна единственно верная точка зрения — трибунала Свободной Конфедерации. — сжалившись, озвучит ради Элизы мелкий почерк не так долго находящегося перед глазами документа, дознаватель.

Достанет из ящика прямоугольной формы устройства записи и воспроизведения устной речи, хлопнет им ровно посередине стола. Прежде, чем оторвать руку, зажмёт большим пальцем красную клавишу, проигрывая не так давно состоявшийся разговор между Элизой и Алекса. Помни бы она в сию минуту хотя бы отчасти свои слова, то в тщетной попытке сумела бы заявить о сфабрикованной дела. Отказаться от слов, обвинив в ответ, впрочем, впустую сотрясая воздух и оттягивая служебными перепроверками давно вынесенный вердикт. А пока, вникая в умышленно обрезанные и соединённые по-новому фразы, где Элиза прямым текстом, яростно хает призывая к немедленному свержению власти.

— Элиза Мари. — с иронией в голосе, произнесёт в приветствии разведя руками дознаватель. — А я ведь вас предупреждал. — отожмёт клавишу устройства, передвинет на свою часть стола, дабы не лишиться ценнейшей улики. — Вы сами вделись в петлю. Своим языком, самолично подписывая смертный приговор. За сепаратистские чувства, призывы к измене. — пояснит дознаватель, хотя это и не имеет смысла. — В Свободной Конфедерации, за такое предусмотрено всего одно наказание — смерть.

Произнёс, как отрезал. Откинулся на спинку стула слегонца покачиваясь взад-вперёд, ожидая хоть какого-нибудь ответа от потирающей ноздри Элизы.

— Условия всё те же. — прождав минуту в пустую, остановился в раскачиваниях дознаватель, пододвигая стул. — Сыграйте на наших условиях. Чего вам стоит, дать один несчастный концерт, после коего, отправляйтесь хоть на все четыре стороны.

— А… — опомнится Элиза. — Какая щедрость. — ойкнет, коснувшись разбитого носа. — Есть ли гарантии, что я не стану очередной без вести пропавшей?

— Гарантий… удержит дознаватель паузу, уставившись в район потолка. — Никаких. — поднимет он плечами, будто получив ответ свыше. — Вы должны, и вы хотите поверить мне на слово. Хотя бы ради собственной жизни.

Элизе покажется, как сквозь свет слепящей лампы, она разглядит мерзкую во все тридцать два жёлтых зуба усмешку.

— Нет. — отказавшись, опустит Элиза взгляд. — Всё будет по-прежнему. — вслух, для окружающих промямлит она. — Всё, как и всегда! — атакуя, настырной уставится, плюнув, но без понятия попав в заслуживающее этого лицо или нет.

Впрочем, схлопочет размашистую пощёчину. Снова и опять, пока девушку не перекосит на стуле. Дознаватель не удивится ходу вещей, кажется, предусмотрев все возможные исходы. Поднимет закреплённую за стеной трубку телефонного аппарата, прождёт секунду, громко произнеся — “Введите”.

И вот, щёлкнув в обороте ключами, распахнётся решётчатая дверь камеры. Вовнутрь влетят четверо вооружённых пистолетами бойцов, ведя за собой скованных в наручники, с одетыми тёмными мешками на головах двух всхлипывающих узников.

— Тебе наплевать на себя, хорошо. — встанет из-за стола дознаватель, приблизится к Элизе, показывая лицо. — Подумай о других. — кивнёт бойцам, те по команде снимут мешки с узников, что тотчас поднимут перед собой руки защищаясь от возможных побоев. — Спаси своих друзей.

Он силой повернёт голову Элизы, заставит увидеть избитых до пожелтевших гематом Фабиана и Аэстри.

— Ну! — прикажет, смотря на них дознаватель.

А те молчат. При Элизе, они отказываются отвечать на принятые в пытках условия. Вероятно, получив заряд уверенности и правильности своих мировоззрений разглядев в том же положении, что и они Элизу, по очереди ей говоря:

— Будь сильной. Потому что ты на правильном пути.

— Во что бы то ни стало, доведи всё до конца.

И Элиза, всего-навсего слабая, не шибко умная девушка с крупными синяками под глазами соглашается с ними.

— Будь, что будет! — в последний раз отказавшись, возгласит она.

Не сдастся, будет смотреть, как жестоко пытают друзей. Как будут угрожать смертью родственников, лишь бы она согласилась. В окончании, изобьют и её. По очереди надругаются с довольными лицами, всячески унизив и всё же бестолку.

Дознаватель разочаруется, признает недейственность подготовленных методов, недовольно перешагивая порог камеры. Ибо после подробного отчёта о провале, ему следует выслушать негативный отзыв утраченного доверия. Признать личную вину, смириться с вероятной участью исчезнуть или понизиться до ранга ненавистных “заблудших”. Но… всё это в будущем, а пока гаснет свет, решётчатая дверь камеры вот-вот захлопнется, уловив Элизой, его последние слова: — “Вы не оставили мне выбора”.

Реальность окутает мрак, утекут часы, перенося Элизу в широкое пространство заднего двора здания “Службы Благонадёжности”. Стоя посреди двойной шеренги смертников, что встречают прекрасный, насыщающий цветом кроны деревьев издалека рассвет. Здесь и Фабиан и вытирающая слёзы Аэстри, помимо прочих двадцати четырёх человек. Все осуждены, все попали под горячую руку, переживающего последние месяцы правления кровавого режима. Погибнут, станут известными мучениками, благодаря жертве коих, наступит новая эра.

— Заряжай! — скомандует офицер расстрельной команды.

Задвигаются скользящие затворы винтовок, в ответ, со стороны смертников достигая словами: — “Убийцы! Ироды!”. Слабые из них начнут молить о пощаде, рвать на себе одежду, унижаясь всем видом.

— Целься! — последует следующая команда офицера.

Винтовки вскочат, уставятся на осуждённых, удерживая палец на спусковом крючке и ожидая финала.

“Вот и всё”. — пронесётся в мыслях Элизы, в тот же миг широко раскрыв глаза. Созрев полным, не до конца ранее дописанным и не додуманным текстом. Речью, что она, наверное, желала произнести с самого рождения и только для этого и живя.

Оглянется вокруг, шагнёт вперёд, вот заново, в который раз, покидая строй. Ошарашит расстрельную команду, а среди них и офицера, что позабудет слова, встав грудью напротив дул одной из винтовок, во весь голос говоря:

— Я даю торжественную клятву, не щадить своих сил! В случае необходимости, пожертвовать собой, встав на защиту прав каждого. — можно представить призывая, она время от времени будет осматриваться, ловя взгляды. — Отстаивать сами принципы жизни и братства.

“Отстаивать!”, “Жизнь!” — в поддержку ей, выкрикивают приговорённые к смерти узники.

— От верхушки морозных гор и до тёмных глубин неизведанных океанов, вступая в вечную борьбу.

Откровенно и без зла просияет своим убийцам улыбкой, заканчивая речь:

— Ровно столько. — двинутся её губы. — Сколько я смогу…

— Огонь! — прозвучит обрывающая жизнь команда.

Мелькнёт вспышка, Элизу наклонит назад, резко показывая настигнувшее взор небо. В последний в своей жизни раз произнеся:

— … жить.