Ночной свет

По-видимому, во мгновении ока опустев, город опасливо молчит. Не слышно запоздавших и вышедших за рамки комендантского часа бузотёров. Отсутствует скрип калиток, проворотов ключей в замках и тяжёлых засовов. Погасли лампы, окна непрозрачно темны, в моросящее тиканье минутного дождя, и постукиваний ставней, отдалённо воют на скрывшуюся за тучами луну, собаки.

Он еле плетётся, теряется в сумраке строений, с трудом захватывая воздух. В исключительном желании добраться до дома. Так сильно, как никогда обнять. Рассказать, сознаться, попробовать объяснить. Миновать четыре микрорайона, обойти квартал, откуда добраться до мостовой, где взойдя на гору руин, добиваясь родных видов. Но, перед этим, Якоба остановит непроизвольный бум. Над смуглыми очертаниями вздымается лучезарный шар, притупляя шаг, убеждая паренька сигануть в беспросветность зарослей и деревьев.

Притаиться, задержать разнузданное дыхание, в таинственном ожидании хлопая глазами. Насторожить уши, разобрав, как посреди ночного эха, шлёпнет курок. Ударится о боёк упорного винта, с режущим из ствола звуком и испуская, то самое лопнувшее в воздушной бездне красновато-оранжевое пятно. Разомкнётся заряжающий блок, оттуда вывалится капсуль, что дзинькает колпачком прокатившись по шершавому бетону. Сигнальный патрон пребывая в полёте вскипит, за считанные минуты меняя траекторию и безотлагательно обрушиваясь вниз, где раскрывает уродливые очертания истерзанных построек. Покрошенных ударами бомб, стёртых залпами артиллерии и изничтоженных практически до основания в ходе уличных боёв.

Не проронив и слова, оцепенеет Якоб. Испытав ногами нежданную судорожную боль, он припадёт, переполняясь тревогой за близких, находящихся где-то там. Потом за себя, за ту грозящую судьбу, при коей потеряв всех, оставшись одному.

Над головой его, тяжёлым грузом осядут мёртвые виды. Очередная осветительная мина укажет бреши в стенах, разломы, наводнившие шёпоты призраков в них. Покажется из-за деревьев Якоб, подняв голову, разинет рот, узрев без промедления данный ответ. Световым представлением, массой зелёных огоньков, пока всё не сведётся к трескотне полосато обрывистых линий. Перелетая от улицы и к деревьям угловой арки, осыпаясь из балконов домов, доходя до первых этажей зданий на другой стороне переулка. Отражаясь в разных направлениях пуль, продолжив, до этого оборвавшийся, но вновь вспыхнувший бой.

Торча носиком из груды камней, стрекочет стационарный пулемёт. Не позволяет высунуться, активно подавляет, заглотив длинную ленту беря на прицел группу у разбитой кофейни. “Вжух” — пробьёт насквозь кирпич, раздробит ограду, покосив людишек и метко закинув гранату подорвав тела. Из арки дома выскочит тень в плаще, прикроется деталями местности, проворно выглядывая и дождавшись случая привстанет на колено. Взвалит на плечо кумулятивный гранатомёт, живо прицелится, да как саданёт по направлению огневой точки противника. Промахнётся, угодит снарядом чуточку выше желаемой цели, цепляя несущую конструкцию постройки. Польётся оплавленное железо, посыплется сверху бетон, давя и обжигая засевших. Кое-кто выскочит, поднимет руки схлопотав пулю прямиков в сердце. Преображая район, развиваясь, как в быстром фильме, испепелив просматриваемую сцену разрывами двух бомб. Сбросившим их на бреющем полёте самолёт умчится вдаль, покуда обе не намеренные отступать стороны, стягивают силы.

Падут опорные пункты, ведётся борьба за блокпосты, вспыхнув бензина-керосиновой струёй смеси, мимо Якоба, раздувая мусор унесутся вертлявые конфедеративные “Мурены”. Мальчишка их непременно узнает, в памяти всплывёт обязательный к просмотру еженедельный обучающий фильм — “Слабости врага — твоя победа”. Где досконально учили, каким образом и главное куда следует бить вражескую технику. Грамотно подклеить к гусенице взрывпакет, подготовить область, установив на дороге противотанковую мину.

Озвученным средним ударным танком на воздушной подушке, перепрыгнув всякую хитрую опасность. Махом сманеврировав, закрутив отвесный крюк, уклонившись от попадания из переносных комплексов донаводки. Пересекая водные глади, удирая за препятствия, эта подлинная техника вторжения, откинет трап. Из внутренностей “Мурены” выскочит не менее трёхсот бойцов, подчас, поддерживаясь перевозимой лёгкой техникой.

Отъезжает башня, в землю втыкаются поршни, из высших точек прорастая антеннами. Вращается локатор пеленгуя окрестности, сформировав передвижной командный пункт. И покуда льёт во все бока огнём, поддавая из великих ограничительных винтов пылевую завесу, направится дальше. Позабудет пехоту, проигнорирует приказ, предпринимая попытку отбросить контрнаступление противника, увязнув в неравном и самоубийственном бою.

Шипя змеёй, снесёт деревья, чудом не заденет отпрыгнувшего Якоба, что заползёт на карачках, упираясь о бетонный перекрывающий в мирное время движение транспорта по улице блок. Чиркнув покрытие, близко к телу отскочит невольная пуля, обдавая запахом гари. Якоб зашевелится, откажется переждать, краем глаза выглянув, взирая за дальнейшим ходом событий. Тем временем, в перерывах пальбы различных калибров, задвигаются многочисленные силуэты.

Из частного сектора появится крупное скопление, следуя на полусогнутых за командиром, они сиганут через поребрик. Дождутся сигнала, покуда командующий не поднимет руку, загнёт указательный и средний палец, покачивая взад-вперёд, что передастся по цепочке назад. Колонна выстроится, получит свежий приказ — размашистым телодвижением рукой в бок. Личный состав поделится надвое, назначенной группой принявшись осуществлять обход, а основным ядром — атакой.

Рассеются тучи, проступит крупная луна, озаряя разрушения и выступая в виде повода к штурму, крупным разбросом огрызнётся на пятьдесят выстрелов чей-то пистолет-пулемёт. Фонтанчиками вздымаются частички вражеского укрытия, куда в дальнейшем шарахнет всё имеющееся в распоряжении вооружение.

“Прикрывай!” — кое-кто заорёт. — “Слева! Слева!”. И пригибаясь, быстро-быстро под шквалом перекрёстного огня, потеряв уже десятерых, рискнут проскочить на стратегическую возвышенность четверо. В ответ, с крыши по ним бахнет полуавтомат. Сразит человеческую тень на бегу, упустив оставшихся. Следует катавасия сражения, блистая в темноте проносясь трассерами пуль. Ревя мотором заходящего штурмовика, долетая из-за застенков подорванного взрывчаткой дома фырканьем рукопашной схватки.

До такой степени невыносимым шумом, что даже Якоб закрывает уши, так и не узнав, как в метре над его головой, рявкнув пройдёт фугас. Издалека ударит стремительно приближающийся крупнокалиберный пулемёт. Принуждая город стонать, а ни в чём не повинных людей гибнуть. В разрозненности событий, то и дело, возникая случайными стычками. Захватывая один и тот же объект, по чудовищной ошибке напарываясь на союзников.

По той простой причине, что связь нарушена, а силы изрядно раскиданы по обширному региону. Где-то прошибая защиту, в ином месте отступив побросав оружие и раненных. При любом раскладе, создавая огромную и никем не контролируемую прореху. Впредь, там снуют диверсанты, бегут уцелевшие жители и следуют медицинские обозы. Профессионалы по подрывам, обладатели бесшумных видов оружия, приступят «отмечать», обрушивая на головы ничего не подозревающих противников залпы артиллерии. Блокировать подходы, устраивать засады устанавливая растяжки.

В этой связи, наиболее эффективно себя показали бойцы Конфедерации, с их так называемыми “трапперами” — захватив с собой юрких и малозаметных даже при дневном свете автоматизированных охотников. Не превышающих в ширину и пятидесяти сантиметров механических паучков. В самом деле исключительных произведений инженерного военного искусства и обмана. Практически бесшумно перебирающих металлическими ножками по любым наклонностям и стенам, незаметно проникая в удалённые участки.

Крупная оболоченная линза на электронном туловище уловит движение, множество сгустившихся песчинок точечных глазок сфокусируются на жертве, проделывая решающий прыжок. Вцепится остриями ножек в тело или поймает ближайшую по направлению прыжка конечность, распуская тупые внутри пробитой плоти колючки, не позволяя себя сорвать. Если до прыжка заметят, то бросится прочь, ловко уклоняясь от пуль и теряясь в ближайшей недоступной человеку дырке.

Просияют специальные индикаторы на тельце, приводя механизм к детонации, оставляя зачастую жуткого вида повреждения, что не угрожают жизни. Да не убив и всё же изрядно покалечив. Однозначно выведя “боевую” единицу из строя, со стопроцентной гарантией аннигилировав боевой дух потерявшего все пять пальцев или впредь мочащегося через трубку в баночку. Впрочем, искусственный интеллект не совершенен, а в микросхемы трудно вбить гарантированное распознавание свой-чужой. Нередко становясь жертвами собственных изобретений, коим, собственно, без разницы о кого следует убиться.

И вот наконец, вываливаясь шипованными колёсами поверху постамента к возрождению, для Якоба покажется передний борт. Усиленный гибридный бронетранспортёр шарахнет из пулемёта, подкатываясь к месту боевых действий. Издаст скрип, затормозит на ходу, развернувшись остриём полубока. Чередует непрерывную пальбу из автопушки, подключает дистанционный пулемёт, вдобавок громыхая зарницами прорезей брони. Раскупориться задним отсеком, оттуда облачёнными в тяжёлую противоосколочную амуницию вынырнут штурмовые единицы. Немедля бросятся в схватку, пройдя через дым извёстки понемногу смыкая кольцо. Наступит затяжной момент, измотанными обе силы встанут, очевидно уровнявшись в численности, растеряв бесценный человеческий ресурс. Стремятся побороть друг друга дистанционно, отвоевать подступы, торопливо разворачивая штаб, водружая флаг, а в следующую минуту будучи оттеснёнными на прежние позиции перекрёстным огнём. Обрушив обходные пути, контролируя подходы, расставив повсюду часовых.

Между тем, орудийная башня бронетранспортёра откорректирует угол, взамен стандартной, зарядив зажигательную ленту, выпалит по второму этажу занятой новостройки сокрушительно-расплывающейся волной жара. Полетят стёкла, на куски разлетится содержимое апартаментов в огненном спектакле, чем-то ёрзнув по броне.

Солидный пласт бронепокрытия слетит, на месте поражения тяготея белой струйкой дыма, что уходит к балкону противоположного дома. Стрелок контужен и пользуясь случаем нежданного замешательства, проистекая добивающим вердиктом. Предстанет корректировщик, взводя неуклюжее по дизайну навесное противотанковое ружьё. Спустит рычаг, метко попадая прямиком в открытую область от чего зазвучит лёгкий — “тюк”. Якоб защурится, спрячется за бетонный блок, пока параллельно из корпуса машины прорезаются эффектные искры. Даст трещину, отделит с коричневым дымом башню, рванув с такой мощью, что формирует глубокую воронку. Хлопнет по ушам откинув ближайших, рассеяв защитников и сбив их с толку.

Повылазят укрывавшиеся бойцы Конфедерации, да как сорвутся с места. Вырвутся в яростное контрнаступление, поднимая нацеленные штыки, стреляя на бегу и на полную катушку вопя — “А-А-А!”.

Но война обожает тактику, манёвры, она терпеть не может принятых наскоро решений, большинством, не продвинувшись и дальше десяти беговых шагов, свалившись лицом вниз. Осев у укрытий, провалившись обратно спиной за безопасную зону, основав всеобщий могильник.

Защекочут бетонный блок пули, снаряды завьются, от чего сдав нервами вскочит Якоб. Исполнится желанием бегства, подчинившись жизненной тяги, взволнованно бросаясь, кто знает куда.

Он обнаружит, как затормозится действительность. Время перетечёт в более медлительный темп, улавливая мельчайшие вокруг подробности. Отскакивая гильзами, пронесутся перед носом следы терзающих воздух пуль. Витают газетные очерки, посреди улицы, в полный рост кто-то отстреливает весь магазин, под длинный: “тук-тук-тук”.

Грянул импульс, обжёг правую щёку, обдавая стекающей со лба чужой кровью. Якоб повернёт голову, глаза уловят продырявленную шипящую радиостанцию у разбитого конвоя. Мычит раненный, дёргается, пока ему жгутом перетягивают область повыше оторванной конечности.

Плач детей, потерянные взрослые, чьё бахвальство в одночасье рухнуло, стоило нагрянуть конфликту. Потерявших жильё, лишившись работы, у коих отняли близких. Готовые сказать: — “Вот, держите! Берите всё это таким, каким оно есть”.

Вы так желали, звали, так гордились чужому горю. Умоляя невиданные силы “повторить”, дабы увековечить преступления. В таком случае не стоит убегать, а первым же взглянуть в истинное — не человеческое лицо войны. Без устали мимикрирующее, старающееся прикрыться оправдательными речами и обмануть:

— Война справедлива! Война вынуждена! Что, если не война?

Поставит большинство в тупик, тупых убедит довериться, сугубо единицам обнажившись доподлинной личиной. Где война, это не красивая обёртка на бутылке алкоголя “Весёлый Победитель”. Не событие творящееся — где-то там, далеко-далеко. Она в любом случае коснётся, пожмёт запланированные плоды, отзеркаливая бликом не поддающейся коррозии никелевой рожи.

Самый востребованный, самый поклоняемый монолит — сосредоточия изуверства. Одно из древнейших божеств антигуманности, что когда-либо создавало себе человечество.

Всего его так сильно не любят, порицают, ненавидят, но так хотят.

Место шока займёт измождение. Кажущееся замедление бытия утечёт, с болью в груди и перехода от бега, к кривому посматриванию себе за спину, Якоба оглушит голос динамиков. Завибрирует звук, в красках войны излучая свет каким-то чудом уцелевшего неохватного прикреплённого к углу дома моноблока. По экрану поскачут помехи, размоется обрывистыми кадрами плёнка, исполняя новинку “национального достоинства”.

Тукнут фанфары, конвейер промотает накладываемые друг на друга изображения. Застопорившись на разборчивом постере с костлявого вида чудовищем в конфедеративной форме, что похищает обнажённую девушку.

Всё это, на фоне изувеченных гор тел, глася надписью — “Вот враг”.

Видеовставки перемотаются, неисправный моноблок засвидетельствует ради Якоба хронику с замкнутым маршем шагающих взад-вперёд войск. Помехи скроют дальнейшее, но уже из динамиков гудя, в следующей сцене пролетит штурмовик. Сбросит бомбы на постановочный деревянный штаб противника, растрепав тот в щепки.

Закадровый голос скажет: — “Они не умеют воевать!”

С поднятыми руками и обрывками тканей, из траншеи появятся переодетые в конфедеративную форму войск актёры. Жалкого вида: заёрзанные, худые, горбатые. Двигаются по направлению к смеющимся над ними солдатами Демократического Альянса, не переставая выкрикивать, что сдаются. Впрочем, те не озлоблены, они не опустятся до уровня пыток и расстрелов, дружески делясь с побеждёнными последними сигаретами и едой. Заботливо накинут на костлявые плечи тёплые шинели, усердно заговорив на не передающую звук плёнку.

Закадровый голос продолжит: — “Посмотрите на их глупые лица. Заметьте этот отсутствующий взгляд. Видите!? Даже они, прислушавшись к словам разума, могут быть людьми…”

Плёнка пожелтеет, братание заменится на оркестр гудящих труб, за коими топают передовики патриотического воспитания. Закадровый голос осветит данные золотые минуты, что в будущем обязаны перерасти в века восторга и достоинства.

— Мы — миролюбивая нация. Но пусть только попробуют, пусть только дадут повод!

Диктор ойкнет, сегодняшняя видеовставка зажуётся слившись с будущей. Лицо передовика проткнёт дулом самозарядной винтовки, пропагандистской машиной просвещения завертевшись в резко-агрессивных параметрах: — “Наши люди обучены, подготовлены и максимально эффективны”.

Иллюстрируя передёргивающего затвор тяжёлого колёсно-передвигаемого пулемёта мальчишку, что принимает положение лёжа. Маскирующийся на местности противотанковый женский взвод, вооружённый прилипающими ДБФ.

“Нас свыше сорока миллионов!” — снизойдя, отрезвляюще наорала на Якоба записанная речь.

Сам он опомнится, а отзвуки протекающих боёв наполнят своей густотой улицы. Треснув уголками моноблока и повалившись бывшим искусством человеческой урбанистики. Якоб взволнуется, попробует подступить, смотря, как в виде карандаша по экрану проведётся волнистая брешь, издавая хрупким материалом скрип.

Удивительный образом, против собственной воли Якоб наклонится. Сильные руки обхватят паренька, зажмут рот, поволокут, вынудив послушать спокойный, ровный тон:

— Мне абсолютно без разницы кто ты. Я не пойму, как тебе удалось здесь оказаться?

Неожиданно схваченным Якоб с перепугу завоет в ладонь. Лишние секунды задёргается ногами и руками, поняв, что сопротивление бесполезно, чуточку подвинет голову, распознавая в угле обзора родные зеленовато-пятнистые графические знаки.

“Разведчики!” — если бы не прикрытый рот, от восторга во весь голос воскликнул бы Якоб.

— Странно, непонятно, почему они, — удобно развернув к моноблоку, держащий Якоба разведчик по неосторожности позволил разглядеть не менее шести человек в боевой раскраске лица. — тебя не заметили?

Обратив внимание паренька, как у моноблока воткнутся крюки. Завьются тросы, у коих странным образом одетыми, шныряют гражданские лица. У всех одинаковые шапки, широкие синие повязки на плече, поверх повседневной одежды, блистая застёгнутыми на два горизонтальных ремня бронежилетами. За спинами рюкзаки, колени и капельку повыше бедра прикрываясь подобием скоб с импровизированным защитным покрытием.

“Раз-два, взяли!” — напрягшись вякнет один из тянущих тросы.

Дорогостоящий механизм оторвётся до половины, брызнет крошечными остриями, сорвавшись и расколовшись в мельчайшие частицы.

— Выблядки. Ренегаты, суки! — выскажется держащий Якоба разведчик. — Пригрели змею.

А пока, отступники не помнят себя от радости, взявшись за руки подпрыгивают, некоторые их них умудряются выпускать в воздух целые обоймы кустарно собранных автоматических пистолетов. Ржаво-коричневого очертания заплаток, торчащих вычурных деталей по совместительству с нарезным стволом. У образцов оружия, где прицельная мушка напрочь закрыта вставляемой сверху прямоугольной обоймой, общей вместимостью не менее двадцати пяти патронов. Царапающей при стрельбе затвором пальцы и многих других грубых конструкторских недоработок, на самом деле мешающих только самую малость, контрастируя по соседству с “их” напоминанием, насколько же жизнь удалась.

Не важно — будучи завербованными или точив на власть зуб, мотивируя выбор справедливой местью. В любом из этапов развития истории, заполучая приторно-манящее чувство — всевластия.

Достигая права беспрепятственной безнаказанности завладевая чужим имуществом. Вышибут решётки, взломают замки выгребая наличку и проникая в госучреждения. Залетает бумага, будет громиться оргтехника, с чувством гордого достоинства, занимая удобные кресла начальства, принимаясь записывать видео-призывы.

Сдирая подшлемники открывая лица, стягивать маски, не делая секрета в личности, заявляя следующее: — “Воспряньте!” На фоне спасающихся от войны горожан, непонятно к кому обратятся данные личности.

“Вспомните о совести. Чести, а главное…” — эмоции возможной наживы.

Ведь, по их мнению, у всех тут же припечёт в районе пятой точки открываясь дополнительными мотиваторами: мародёрствуй, разбойничай, грабь! Тащи направо и налево, кто первый взял, тот и унёс.

— Ну вот и посмотрим на танцы. — рывком выпустит разведчик из крепкой хватки Якоба. — Будь тут. — накажет он, придавив тяжёлой рукой.

Сделает знак, вкупе с другими разведчиками бесшумно покинет наблюдательную позицию. Разделяясь и заходя по обе стороны, максимально скоро раскручивая действо. Стойкие шаги, меткие попадания, что ухают ближайших к себе ренегатов. Нерасторопным сворачивают шеи, колют ножом в спину, пока общее число предателей не сократится до двух. Один, с закрученными усами и при оружии, попробует поднять руку бегло выстрелив. Его без сожаления напичкают до предела свинцом, сотрясая тело. На последнем издыхании оседая, зажимая пальцем спусковой крючок, отправляя в небо весь боезапас.

— Я сдаюсь, сдаюсь! — моля упадёт оставшийся, состроив облик полнейшего отчаяния.

Лично, без резких движений вытянет из-за пазухи ножи, гранату с ручкой, побросав на землю и поднимая как можно выше руки. Контрольные выстрелы в тела его бывших подельников осветят дрожащее в страхе лицо. Стараясь хоть как-то убедить, хватаясь за жизнь ренегат взвоет:

— Умоляю, нет… Нет! — издаст на всю округу вопль, царапая стоящие напротив ботинки разведчика. — Это всё они, они! — укажет пальцем на ползущего еле живого подельника, что вскоре пристрелят. — А я… вот. — доверчиво откроет рюкзак, передаст скомканные бумаги. — Там всё, я клянусь! Кодовые фразы, имена, пометки карт. Только…

— Отпустить? — заполучив информацию, чья надобность в нынешних реалиях не играла веса, спросил разведчик.

— Ну… ага. — как-то наивно доверился последний из живых ренегатов. — Да я же никого не убил, ребята. — стал он искать в чьих-нибудь глазах снисхождения вращая торсом. — Сроду оружие в руках не держал.

— Попал в плохую компанию. — дополнил ренегата разведчик. — Слепо доверился.

— А-а… — многообещающе присоединился к милой беседе державший Якоба. — Дурашка, не за ту команду ты решил болеть.

— Кончайте его! — завершил прелюдию командир группы.

К наблюдающему за всем Якобу приблизился знакомый разведчик, грубо заслонит обзор, чтобы оградить паренька от ужасных предсмертных хрипов, под аккомпанемент ломающихся шейных позвонков, прежним спокойным тоном заговорив:

— Даже самый ненавистный акт смерти, это — откровение. В независимости от того, как много ты уже мог увидеть, даже тут есть свои ограничительные рейтинги. Кому-то нравится. Кто-то получает животное удовольствие от самого процесса и мучений, но никогда не стоит на это смотреть. Во всяком случае, так часто.

Всё завершится, присутствует не более общего звучания удерживающей крупный вес верёвки. Высунут язык, болтаются ноги, описывая на петле круги. Разведчик сдвинется с места, обойдёт Якоба хлопнув того по плечу.

— Парнишка я не любитель лезть в чужие дела. Город практически сдан и тебе вообще повезло на нас наткнуться. Но, как ты тут оказался?

— Шёл… домой. К родителям. — поднимет Якоб свои уставшие карие глаза. — Что на проспекте Гелиана.

— Хм. — задумчиво качнул головой разведчик. — В общем. — без лишних слов, развернёт на колени карту, поддерживая края. — Смотри. — сдует мусор, водя пальцем и объясняя. — Третья улица перекрыта. Бои там давно окончились, но излишне огромные разрушения местности. Кто знает, какая шваль может сейчас там ошиваться. Так, проезд у комендатуры. — проведёт до указываемого местоположения. — Жизнь дорога — даже и не суйся. Снайперы бьют всё что увидят. Никаких шансов. Но, вот… — вроде бы что-то вспомнив, наклонит к карте голову. — Ага, смотри! — затормошит Якоба за плечо. — Частный сектор, выходящий прямиком к проспекту.

— Угу. — утвердит Якоб. — Мы… — остановится, вспомнит о друзьях, коих более нету среди живых. — Я. Там много мест облазил.

— Тем лучше, ибо это, пожалуй, единственный выход, что я вижу. Так что — бывай. — как-то довольно быстро соберётся, пройдя рукой по волосам. — Удачи тебе, куда бы тебя не завела дорога.

И более не обронит и слова. Покинет на разрозненном пепелище паренька, нагоняя далеко ушедшую группу.

Оставленный посреди ничего Якоб прикинет мозгами. Попробует сориентироваться, раскидывая обувью насыпи гильз. Дзынькнет краем подошвы подтолкнув прокатившийся пистолет поверженного ренегата.

“Вау!” — издав, загорится глазами Якоб. Аккуратно поднимет, крепко взявшись за рукоять и принявшись рассматривать изделие. Переживёт поток энергии уверенности, проходящей через всё тело и бьющей прямиком в макушку.

Вот оно — сила оружия. Сила наглости, сила бесстрашия указывать любому на дверь. Решать, кто заслуживает жизни, а кто — лишиться ценных вещей. Приложится к кожуху затвора ладонью, изо всех сил сдавливая крышку по направлению к себе. Едва сдвинет, показывая зубы и покраснев подушечками пальцев, дотягивая примерно до середины. Рука не выдержит напряжения, затвор отскочит в исходное положение, щёлкнув.

“Да, давай!” — отряхнув уставшие пяльцы вспыхнет Якоб, приготовившись ко следующей попытке.

Зацепится за самый край, наклонит пистолет к себе под острым углом. Со всей дури дёрнет, доставляя патрон и взводя оружие. Нащупает большим пальцем селектор предохранителя, переводя ручку в боевое положение, в сию минуту без сомнений, ступая в опасный путь.

Исчезнет в дыме пожаров, став гневным очертанием на фоне разбитых жилищ. Покинет квартал, проскочит железнодорожное депо, проделывая по длине открывшейся улицы тихие шаги. Стоит только запылать красновато-зелёной звезде сигнальных вспышек, как Якоб перебегает дорогу. Затаившись упасть, притвориться неодушевлённым объектом, дожидаясь у низкорослого каменного заборчика наступления полноценной темноты.

Выглянет, на всякий случай пристроит на изготовку вооружённый рукою пистолет.

“Как так. Разве здесь ещё кто-то мог остаться?” — открыто удивиться Якоб.

Он даже привстанет, напрочь позабыв о всяких мерах предосторожности тупо поглядывая на окна одноэтажного домика. За ними пройдут тени, непонятно что пролетит, спустя время жахнув на всю округу.

Странно, но Якоб содрогнётся. Ноги его окаменеют, хоть как ты двигай. Попробует помочь себе раскачиваясь руками, немедля проникнувшись острой болью.

Уйдёт из-под ног земля, его хапнут за запястье, принудительно разжимая ладонь. Пистолет вынут, самого мальчишку наплевательски отбросят, врезав по спине. Да так, что тот аж покатится. Ошеломлённый картиной, он не заметил, как некие люди методично прочёсывают дома. Тянут подкудахтывающую колёсами повозку с натасканным добром и завидев одинокого посреди разрушенного войной города странника окликнут: — “Эй ты!”

Подоспеют, предусмотрительно нацелятся, изымут оружие, выместив на беднягу всю ненависть за предательство бросившего их командования. За самоубийственные приказы, прилюдные расстрелы ради поддержания боевого духа, различив позорный гогот дезертиров:

— Ха! Как оно тебе уёбок. А? А? — с каждой прицепкой, будет наносить с разбега в область живота удар, доселе восхваляемый Якобом защитник. — Ой да ладно вам! — отмахнётся от своих сослуживцев дезертир.

Долбанёт напоследок, кое-как подтянет за одежду, усаживая на колени и стращая паренька замахами.

— Мак, я тебя умоляю. Хорош. — попустит настроение избивавшего, сменив обделённое умом существо, на лицеприятного оратора. — Дак, на кого мы шпионим?

— К-то? — откашляет Якоб, попробует вдохнуть, опять сорвавшись в приступ. — Я… просто ш-шёл домой. К родителям.

— Ну, а тогда я проживаю во дворце Автократа. — отвесив подталкивающего к размышлениям шлепка Якобу. — Продолжаем думать.

Друзья его расходятся в хохоте, по очереди подсказывая и не лишая себя удовольствия каким-нибудь образом унизить паренька.

— Но, я не вру.

— А пистолет, ты, по-видимому, на улице нашёл?

— Да. — честно ответит Якоб.

— Ложь. Включаем мозг. — шмякнет дополнительная пощёчина.

— Ничтожный предатель. — ввяжется в процесс пухленький обладатель конфедеративной офицерской формы.

Судя по всему, снятой с убитого. Сияя сквозной дыркой в области сердца, пачкая прекрасные воротнички вытиранием жирных губ, отожратых явно не на армейской пайке.

— Кто? Я? Да я… — собирался Якоб с мыслями, чтобы дать разгромное оправдание. — Да я!

— Дерьмо ты парень и предатель. И судьба твоя незавидная. — ткнёт беседовавший указательным пальцем Якоба в лоб.

— Почему вы так говорите? Почему вы так со мной обращаетесь? Я же свой...

До этого не понимав причины, Якоб прозреет. Внутренний мир его погибнет, получив при битве несоизмеримое с жизнью ранение. Загорится одежда, фантазия свернётся, представая в первозданном пугающем естестве. Где, героизм, основанный на убийстве — преступление, бесхитростно прикрываемое оправданием в виде благой цели.

Испытав трудности узрит истину, впервые за свою жизнь, с ясной головой поняв.

— Следовательно… — вернётся к Якобу оратор. — Я обрисую твою дальнейшую судьбу. — присядет на корточки, сложит пальцы в замок. — Рыть траншеи, прямиком на передовой. Ты, как раз подойдёшь по параметрам. Рост маленький, может даже с первого раза не убьют. А не убьют, так возвратишься ты домой, прямиком к мамочке, без рук и ног.

Потянется к ножнам на ремне, до половины лезвия показывая нож, наслаждаясь мечущимся взглядом Якоба. Улыбнётся выполнит движение вперёд, обнажая лезвие. Якоб защурится, поднимет к небу голову, где красками зальётся ещё одна вспышка. Средь тёмных облаков, в искусственном свете, различая гигантские контуры крыльев. Молчаливо мчащиеся, затмевая своим видом луну, а шумом моторов продолжающиеся в городе очаги сражений. Раскрываются купола парашютов блестя отголосками ткани, из самолётов разбрасывается десант.

“Бомба!” — самопроизвольно завопит Якоб, свалившись носом в землю.

Показательно закроется, что немедля исполнят и его истязатели, не став разбираться, растянувшись во весь рост. Тикают секунды, до того времени, как обман Якоба раскроют, вскакивая и несясь в случайный тёмный предел. Расцарапывая ладони, напоровшись коленом о торчащий гвоздь, оставляя за собой кровавый след, взбирается он по руинам. Ни перед чем не остановившись, привстав на четвереньки будет дышать пылью, пока не достигнет самого пика. Порвёт ткань рубахи, замотает прокол, на пике осыпающегося кирпича встречая отпечатки раннего утра.

Развеется дым, открывая родной кров. Неосознанно Якоб пустит слезу, обозрев запятнанные в пожаре стены. Погубленная в беспорядочных ударах артиллерии крыша, покосившийся фасад, к коим Якоб соскользнёт, насилу ступая о больную ногу.

“Все… погибли?” — вслух, тяжело ему дастся последняя фраза. Огорчённо разводя руками, всхлипывая, как можно скорее стирая слёзы. Возьмётся за голову: что ему делать, как дальше жить.

Застилая слезами глаза, через водную мембрану Якоб воспримет тусклый свет из подвала. Витиеватого отрезка лабиринтов из труб и провисающих проводов, где, когда-то помогая отцу, он чуть было не заблудился.

Соберёт оставшуюся волю в кулак, приготовиться к наихудшему исходу, ковыляя прямиком на свечение подвального помещения. Растолкает крохотные под ногами камешки, встречая лицом мерцанье ручных фонарей. Согнув руку, закроется ладонью, со временем привыкая, завидев сквозь чёрточки пальцем перепуганные лица жителей дома.

Присутствуют почти все. Вот — с рыжим пуделем на голове соседка снизу. Бывшая учительница математики Марина Семёновна, накрашивающая в треснувшее зеркальце губы, одинокий и потерявший на этой войне семью Бернард с первого этажа, но не видно родителей.

Из всех собравшихся семей, всех опечаленных рассосавшихся по мрачным подвальным закуткам лиц, не в состоянии отыскать Якоб родного очертания.

— Где они? — спросит у отводящих глаза жителей дома Якоб. — Говорите!

— А ты, где был? — из полумрака набросится на мальчишку ополоумевшая бабка. — Это он их навёл! — завоет, подбивая злую и напуганную толпу. — Он их привёл к нам. Все беды на наши несчастные головы. Всё горе!

К умалишённой присоединиться пара человек, всячески подталкивая Якоба покинуть сомнительное убежище.

— Вон! Вон отсюда!

Без предисловий покажется культя, разомкнёт безумную толпу:

— Подурели!? Оставьте его. — растолкает, кому даст в нос успокоив.

Якоб опознает старого друга. В бывшем грозу дворов, ныне первого из почётных добровольцем их дома — Игана. Улыбнётся, ковыльнёт поближе.

— Как… Как тебе удалось? — осмотрит Игана Якоб с ног до головы. — Ты же был одним из первых. Доброволец. И все эти три года, там? Мы думали, что ты давно погиб.

— Верно, все эти три года. — поведёт Иган за собой, усадит рядом с серией водопроводных труб, накидывая на ноги уцелевший из малого множества при пожаре вещей, плед. — И навидался я вдоволь. Вот это. — поднимет культю, одновременно обводя ею подвальное помещение. — Не наша война.

— Что ты мне этим хочешь сказать? — принялся за старое Якоб. — Разве не понятно, что на нас вероломно напали? Не видел ничего, да?

— Кто, я? Хех. — зажмёт зубами сигарету. — Вот тут ты ошибаешься. Например, я видел, как гружёный до отказа молодыми вроде тебя ребятами бронетранспортёры погнали на, замечу, наше минное поле. — выпустит Иган дым, затянется по новой. — До этого, скотиной из разведки, все два часа, рассказывая, как там всё чисто. Итог — семьдесят пять трупов. Пожалуйста, забирайте. И никто не ответит.

Долгим рядом взрывов, нечто громыхнёт на улице, прервав множественные шептания жителей в подвале.

— А может, пленного не красиво убьют. — довольно легко повествует Иган. — В принципе, в этом деле ничего зазорного — попасть в плен. Как правило это те, кого контузило или ранило. За нередким случаем похищая спящих прямиков с окопов, в надежде заполучить языка. Тупые уроды...

— Как это, некрасиво?

— А вот, например зарежут. Штык ножом. Но он ведь для этого не предназначен, чтобы резать людей. Колоть, наносить точный удар, а не разделывать…

Представив хладнокровную сцену пережитого Иганом, замолчит и побелеет Якоб.

— Потом, с парой крепких друзей, ты вламываешься в дом к этим пьянющим гнидам и делаешь с ними ровным счётом тоже самое. Тебя точно переклинивает, переставая всё на свете слышать. Ни просьб, ни криков и ты уже не контролируешь себя. Исключительно удары сверху вниз. Раз… восемнадцать.

Уже ближе к подвалу донесётся грохот, моргнув лампочками света. Якоб сглотнёт слюну, решив перебить жуткие подробности удостовериться относительно собственной темы:

— Ты случайно не знаешь, где мои родители? И почему их здесь нет.

— Тут был такой бардак. — вспоминая, затрёт Иган брови. — Обстрел, внезапное вторжение, кто куда бежит. Спасают ценные вещи погибая под бомбами. Честное слово, не имею и малейшего представления, где они могут быть.

— Значит, я буду их искать! — заявит Якоб.

Вскочит на ноги подкосившись на продырявленной, направляясь к выходу.

— И станешь очередной жертвой. — рискнёт остановить его Иган. — Никому не нужным трупом, что будет гнить и некому его убрать.

— Плевать!

— Пойми ты. Я знаю, что там творится и что в итоге тебя ждёт, если попытаешься уйти.

Прочувствует Якоб, как его дыхание остановилось. Засвистев над головой, померкнет свет, оставив его наедине с пугающей пустотой. Вытянет руки, постарается нащупать пропавшие колонны, обжигаясь слепящей из невидимого туннеля вспышкой. Опаляя кожу, забивая мусором глаза, со всем треском обрушится потолок подвального помещения.

Одновременно с этим, высоко-высоко, поразив ряд обозначенных целей, закроется бомбовый люк. Стратегический четырёхвинтовой бомбардировщик удалиться вдаль отблёскивая в тучах цветами опознавательных маркеров.