Новый день

О этот дивный, невероятный новый день, настал! Извиваясь в улавливаемых помехах транслируемой музыки и утренних разговорных передач, сквозь сонное дрёма, Якоб кое-как различил приветственные слова любимой передачи. Его веки приоткрылись, при виде зелёной палитры цвета табло, безжалостно резанув по радужке глаза. Лениво смахивая рукой антенну приёмника, частота более-менее самостоятельно выровнялась, дозволив диктору высморкаться в прямом эфире и севшим голосом зачитать: “Сейчас, ровно восемь утра. И я — Влад Чореску, приветствую вас в греющих лучах Маяка Свободы!”.

— За ночь. — Якоб прислушался к известиям от любимой радиостанции. — Наши бравые лётчики, осуществили пять авианалётов. — мальчишка сжал кулаки, не пропуская ни слова. — Позиции предателей подверглись массированным ударам из ствольной артиллерии, выпустив порядка шестисот снарядов.

“Да, так их!” — взревел Якоб. Аж подорвавшись с постели и задев рукой прикроватную тумбочку, к счастью, успев подхватить до касания с твёрдым полом устройство, что не в состоянии функционировать без электропитания и радиоизлучения. Удерживая вес хрупкого пластика всего тремя пальцами и продолжая внимать информации:

— Пятая пехотная дивизия перешла в наступления, и уже к теперешнему часу вещания, намертво вцепившись в линию обороны противника. Мы будем освещать… — сигнал издал неприятный звук, решил пропадать.

Паренёк тотчас принялся крутить колёсико частот, вертя антенну то туда, то сюда. Не взирая на всевозможные попытки, эфир в итоге забился пустыми частотами, а сигнал исчез.

“А я так надеялся” — произнёс Якоб, плюхнувшись обратно в постель.

Встав на его место, можно было сразу ощутить всю досаду от случившегося — неполноты картины мира, а именно количества вражеских потерь. Причинённых разрушений, числа населения, оставшегося без крыши над головой или отнятых жизней.

“Ничего, я уверен. Уж мы то им ещё зададим!” — в независимости был Якоб удовлетворён утренними новостями или нет, всегда оканчивая этой фразой еженедельное прослушивание трансляции.

За окном, вроде загремело, донёсся рык моторов и лязганье гусениц, с удивительно равномерным топотом. Паренёк, не обратив никакого внимания на домашних, каких-то там желаемых слов “утра”, тараном распахивая двери соседней комнаты, немедля бросится к окну. Отличным видом экспонируя главную проезжую часть, где от шума моторов грузовиков, сигналов легковых машин и извечной вони топлива, становилось невозможно спать или проводить всяческий досуг. Правда в этот раз не закрыв, а наоборот — отперев ставни. Вдохнув воздуха, да как вскрикнув что-то радостное, размахивая руками и свистя. Если вырабатываемый шипящий звук, можно назвать свистом. Обращая свои действия в поддержку, там внизу продвигающейся на марше армии.

Танки, пушки, пулемёты, пехота. Трескотни гусеничных траков, колёс тягачей и воинского клика. Белолицых солдат в сверкающих тёмных касках, что тянут носок, чеканя шаг. Каждый в руке сжимает самозарядную винтовку, побивая прикладом по толстому металлическому листу накладки. Разом, горделиво повернув головы влево и слегонца задрав, отдавая честь.

“Это наши!” — воскликнул Якоб.

Его начинания поддержали обитатели соседнего дома, а конкретно второго и четвёртого этажей, так как остальные жильцы в это время давным-давно находились на работах. Ликующая на улице толпа подбрасывала в воздух белоснежные цветы, потом падающие на плечи и каски марширующих.

“Молодцы, молодцы, молодцы!” — почти каждый из собравшихся прохожих и жителей домов скандировал, хлопая в ладоши. Среди них, кто так же откровенен в своих чувствах, часто пересекаются понимающими друг друга взглядами. Одни желают скорейшего окончания войны, другие победного продолжения, а третьи, что, как не странно большинство — с пустыми сердцами и не менее пустыми головами, дабы не мешало истинно звериным утехам, по истреблению ближнего своего, молчаливо принимали политический курс. Они уже давно, не то, что отдались, а именно стоят у истоков. Самолично сотворив природу пассивно агрессивного большинства, где они более не желают знать иной точки зрения, окромя той, что наиболее для них удобна и полезна. Активно вступая в полемику, отмахиваясь, когда в ход со стороны оппонента идут аргументы и переходя к угрозам.

Насытившись бряцанием устаревшего оружия, они прильнут к местам досуга. Включая телеприёмники, вкушая отборную пропаганду и желая: вот тому — лучи добра, а тому бед. Как уже должно быть понятно, от них не сильно отличался и Якоб, и даже часть его окружения. Взахлёб, с удовольствием, уже позже, днём, слушая предположительные потери Конфедеративной стороны. В потоке информации, ему более всего нравится внимать о количестве погибших гражданских. Обстреляна остановка, разрушен жилой массив или уничтожен гражданский транспорт… Якоб вскакивает. Руки дрожат, а пальцы сжаты в кулаки, всё тело напряжено, то вслух, то про себя промолвив единственную и всегда оправдательную мантру: «Поделом! Ведь они предатели. Все, каждый до единого отступники».

В нынешнем этапе развития общества по иную грань колючей проволоки, а также собственной недальновидности, юноша относился к ещё одной, ранее неописанной прослойке населения, так бредящей сгинуть в войне. Личности, что уже с месяц имеет оконченное среднее образование, однако ни на йоту не понимающего перспектив, стать очередным перегноем. Сбросить последнюю рубаху, обменять имя и фамилию на потёртый жетон с выбитыми там цифрами, а бесценную жизнь и главное жизнь остальных, на — пистолет-пулемёт. Если не погибнуть, то стать калекой. Изуродованным физически или морально, никогда не посмев задать самый каверзный, для вышестоящих должностных лиц, что посылают гружёными составами на эту войну людей, вопрос: а зачем, мне всё это?

Прямо сейчас, таких, как Якоб изменить нельзя. Взросших на словах злобы более старших и многочисленных телевизионных передач. Потому-что, кроме всеобщей погибели, им предложить нечего: — “И если мы будем проигрывать, то уничтожим весь мир!”.

Показательно громыхнули гаубицы, следом за ними по дорожной полосе, разрушая покрытие, пошли сверхтяжёлые танки с широкими башнями по три ствола. Позади танков, начищенная до блеска лёгкая пулемётная гусеничная техника и наконец тягачи. Истинные, если можно так выразиться колоссы. Эти упрямые машины, на своих могучих крепежах, демонстрируют новейшее оружие Демократического Альянса.

Объёмные снаряды, где в хвостовом отделении, помимо четырёх пар крыльев, присутствует автономный двигатель. Работая на едком соединении, чья аббревиатура сокращена до исключительной буквы “Ф”, разгоняя жуткое, как по звуку полёта, так и разрывам орудие, быстрее всех известных моторных самолётов.

Чьё главное назначение, не поразить цель, а — причинить наимасштабнейший ущерб. Повергнуть к наигубительнейшим последствиям, разнося в пух и прах назойливое строение, дерево или холм, коему не свезло оказаться на линии осмотра местности командирским биноклем. Отражаясь в линзах сотнями всплесков, огненных грибков, фонящих кратеров. Очередной офицер, пришедший на смену неоправдавшегося надежд и впоследствии расстрелянного генерала, ударит по столу. Его множественные незаслуженные ордена, да медальки взбрыкнут, одна покатиться по столу, остановившись посредине. Произведён удачный во всех смыслах запуск. За этим, они ликуют.

Дверной звонок чирикнул. Разменивая количество из пяти возможных мелодий, в каждые семь секунд. Впрочем, Якоб не спешил. Он умышленно дожидался, когда же наконец запоют его любимые восьмибитные птицы прежде, чем не торопясь добраться до двери и потянуть за ручку. Полностью проигнорировав и не ответив на прямой вопрос взволнованной матери, дверь скрипнула, впуская в квартиру прокуренную прохладу подъезда, а за ней, своего рода встречу. Можно сказать по любому: сговор, сходка, явка или встреча. Своего рода запланированное посредством телефонной линии и четырёх лиц мероприятие. Провести оставшиеся деньки в кругу тех, кто, как казалось Якобу, понимали его лучше всех на свете. По крайней мере пытались. По крайней мере изображали это. А разве не о подобной ли удобной жизненной иллюзии мечтают многие?

В их планах, не прослеживалось какого-то бы ни было отчётливого порядка действий. Пустое шатание, разговоры о том, о сём. Когда же дойдут — подбежать, удивиться размахом, после попытаться преодолеть.

— Ну что. — начав шёпотом, просунул нос в дверную щель Вит. — Железно, а?

Он живо огляделся, лишний раз убедившись, что тыл крепко прикрыт и никто не сможет подслушать:

— Все дали слово. Остался только ты один. Если не струсил, то идём прямо сейчас.

В настоящее время будучи уже бывшим одноклассником Якоба, Вит являлся единственным из всей компанейской четвёрки, кто, собственно, и инициировал рисковый поход. Его семья даже по нынешним меркам всеобщего недостатка-дефицита и царящей депрессии жила обеспеченно. Со дня на день, полагаясь на связи отца в бывшем могущественном государственном аппарате, переехать куда подальше, в тыл. И пока у Вита допустима такая возможность — играя на запретах, вседозволенности занятых взрослых и любопытстве. Посмотреть всего одним глазком, один раз, что в той же мере не давало покоя и Якобу.

Пока длилась текущая беседа, а точнее тривиальное подтверждение слов, за углом лестничной клетки, окончания ожидали ещё два приятеля Якоба: Кей — сын местного чиновника, чья улыбчивая фотография с лопатой выше роста молодого человека, светилась в каждом первом выпуске, зазывая население города на “праздник уборки”. Возможного в будущем представителя городской власти, учась, как следует заделывать дыры в асфальте, разукрашивая их разноцветными мелками в виде лепестков цветков. А бытовые проблемы населения касательно обогрева домов, подачи электроэнергии чаще, чем два раза в день — концертами;

Теми — не отличающийся от большинства горожан среднестатистическим социальным положением и худоватым телосложением, по сути, не мог похвастаться ничем. Он часто вспоминал своего двоюродного брата, что ещё со времён первых боестолкновений отправился воевать добровольцем, но так до сих пор и не дав о себе весточку. То ли жив, то ли давным-давно погиб. Кто может знать, когда суды отказывают в прошении признать умершим, а комиссариат в сведениях. Бахвалясь его мужеством и заверяя, что с честью продолжит данное дело.

Кей внеочередной раз вздохнёт, заткнёт указательным пальцем доставляющее неудобства от давно прошедшей простуды ухо, вслед за этим опёршись ладонями рук о стену подъезда. Он ни в коем случае, не желал ненароком запачкать купленную новёхонькую, модную лёгкую куртку, со сверкающим лейблом в виде трезубца, опущенного вниз, подёргивая верхушку продольной молнии. В это время, Теми вовсю продолжал усердно пинать воздух, перетаптываясь с ноги на ногу, выдавая собственную нервозность, пока к нему не обратился Кей:

— До сих пор никаких вестей? Люди… они говорят, что всё обстоит крайне напряжённо.

— Нет. Ничего. Точнее есть… Вот так, посреди рабочего дня к моей маме в магазин заходит один в форме, а потом сугубо ей в руки передаёт крохотный конверт.

— И что же здесь такого?

— Он его зачитывает: “С прискорбием сообщаю, что ваш сын погиб. Приказом командования ему посмертно присуждена медаль за мужество.” Внутри цветные фотографии, часы, накарябанное дрожащей рукой письмо… медаль. И это всё, что остаётся от человека? Горстка воспоминаний, с перекатывающейся из стороны в сторону железкой?

Якоб качнёт головой, прикусит нижнюю губу, а после испустив воздух сказанув — “Угу”. Для Вита, это более чем достаточно, ибо теперь пути назад нет. Нечаянно из гостиной комнаты заиграет телеприёмник. Якоб зараз распознает грозную мелодию призывной рекламы и в настоящий момент до конца отворив дверь, махнёт рукой, приглашая компанию во внутрь. Все вчетвером завалятся на диван, раскрыв рты поглощая информацию с иллюстраций.

Стукнули барабаны, задули трубы, в примеси различных духовых инструментов, смешиваясь с военным маршем, из экрана на них решительно смотрел человек в толстой непромокаемой униформе с натыканными бронепластинами. Сжимая в руках ручной пулемёт с двойным дулом и барабанным магазином позади рукоятки, сквозь толстые линзы каски-респиратора, на зрителей устремлены два карих нарисованных глаза. Пока идёт музыка, над демонстрируемым пулемётом, возникает жирный красный шрифт с исключительно заглавными громадными буквами на полутёмном фоне:

“Я, доверяю Демократическому Альянсу.”

По длине ствола, будто в пламени выпускаемой пули, высветилась следующая:

“Будь добровольцем!”

И наконец самой последней, соединяющей будущие три завета, возле правой руки поддерживающей ствольную коробку. Ударив пылью анимированной печати, стоило её оторвать проявилась конечная надпись:

“Это твой долг, поддержать своих боевых товарищей в борьбе с предателями.”

Фон засиял широкими лучами, стоящий до этого непревзойдённо выполненный с дизайнерской точки зрения смирный солдат, двинул рукой. Накрепко удерживая затвор, он оттянул его до предела, после разжав пальцы отпустил, позволив автоматике с желаемым треском доставить патрон из барабана. Музыка ударила вторично, общий фон изменился едва ли немного, но зато сменив содержание экспозиции, где теперь в строю по четыре ряда, в полном обмундировании, отдавали честь менее технологически продвинутые бойцы. Пускай и скромнее представленные, их суммарное количество не поддавалось подсчёту, демонстрируя зрительную иллюзию стоящих друг за другом в каждом ряду, а за ними ещё и ещё, и ещё. Будто в саму бесконечность, до бесконечности преданных делу с серьёзными лицами людей. Они призывают тебя, приглашают встать рядом с собой, разделив знания воинского искусства и боевое знамя. Вокруг них немедленно завязывается бирюзовая ленточка, облегая от колен и до лодыжки, на глазах печатая знакомым шрифтом и размером озвученный с десяток голосов текст:

“Мы сражаемся за Демократический Альянс”.

В неосязаемом пространстве, ниже сапог присутствующих рядов солдат, проступил окончательный рекламный текст:

“Теперь твоя очередь вступить в ряды вооружённой армии Демократического Альянса.

Вместе, мы покончим с растлевающим наш народ анархическим деспотизмом предателей.

Всего один верный шаг для тебя и будущие горизонты всех нас.

Мир — Правда — Сила.”

Разливаясь свирепой музыкой, вслед за увиденным и услышанным Якоба, как и, наверное, остальных приятелей, охватили необузданные эмоции. Переполненные чувства в сознании паренька, переносили его в кожу того могущественного солдата из первого пропагандистского рисунка-иллюстрации. Как бы сильно ему хотелось оказаться на том месте. Пускай и на недолгий срок, минут каких-то двадцать, где только он, со своим верным оружием и полчища врагов.

Существуя в воображаемом мире, Якоб под шквальным пулемётным огнём и разрывами гиперболических мин взбирается на возвышенность, сильнейшим усилием каждой мышцы, водружая боевое знамя. Он в ярости орёт, пули мелькают по сторонам дырявя символ, пока Якоб на ходу ведёт автоматической огонь по взбешённому от такой наглости недругу. Скашивая толпы, закидывая термические гранаты в прорези дзотов и врываясь во вражеские траншеи. Развернётся, дабы поднять руку и дать знак, что он возглавит атаку, но одна единственная шальная пуля умудряется не попасть в крепкий заслон из броневкладок. Не рикошетит, не оставляя вмятины, а прямиком промеж них, впиваясь в плоть, где-то в области груди. Он упадёт, поистине получив ни с чем не сравнимый удар. Будет корчиться в невозможности встать, опереться на руки, прикрывая место ранения и всё же не сдаваясь, а продолжая вести огонь. Ради себя, родных, друзей и всех остальных, соберёт остатки сил и тем не менее подымется. Раз и навсегда, закончив эту войну!

Так представлял себе всё это Якоб. Как хорошо быть, молодым, преданным и… Пока не представляющим реального положения дел на войне. Бессмысленных атак, криков раненых, вони тел и рек пролитой крови. Когда, ты ещё даже не успел вступить в бой, ни разу не видя врага, будучи сражённым с метров трёхсот — пятисот пулей снайпера. Твоё тело падёт, а конечности забьются в конвульсиях, беспрестанно откашливая льющуюся изо рта кровь. А позади в это время идя следующей волной атаки, что подобно предыдущей захлебнётся.

Скрюченные тела, так и застывшие в предсмертных позах, сжимая в руках гранаты, винтовки, раскрыв рты и наблюдая на живых отпечатавшимся мёртвым взглядом.

Жуткое зрелище.

Нечаянно музыка пропала, а вместе с ней, поумолкло и воображение Якоба. Ласковыми материнскими руками переводя стрелку переключателя каналов телеприёмника в нулевое положение. Экран погас, освобождая каждого от мечтательных мыслей, а возможно и рассуждений. Не обронив лишнего слова, выдёргивая из розетки штепсель, указательным пальцем показывал на дверь.

— Всё. Достаточно вам эту чушь смотреть. Ещё чего не хватало, чтобы вам окончательно мозги засрало. Быстро на улицу. Это всяко лучше для развития, и… — мама Якоба демонстративно постукала себя по лбу. — ума.

Оспорить озвученный действенный выбор никто не осмелился, тем более, он развязывал руки для последующих запланированных шагов. За сим, вся компания целиком, как полагается попрощалась, включая Якоба и его чмок в щёку, спешно покинув дом.

Живой, цветущий звуками бурлящей жизни город. Нечасто, Якоб обращал на подобные мелочи внимание. На людей, что под руку прогуливаются по узким тропинкам парков, наслаждаясь теплом солнечного дня сидя на лавочке под кронами деревьев и посещая скверы. Обилие зелени, клумб и садов. Семей, что желают отбиться от мыслей ужасающего эха приближающейся войны, ходящих за покупками, приобретающих на последние деньги в уличных прилавках сладости.

Улицы сияют чистотой, пострижены газоны, отреставрированы памятники культуры и даже городской фонтан, что находится на расстоянии двух кварталов от дома Якоба, сегодня на потеху жителям бьёт чистой водой. Главные магистрали остались в прошлом, настала очередь центра с гурьбой пятиэтажных и соединённых в подобие извивающегося змея зданий. Окружая район, закольцовывая и кусая собственный хвост, где окрашенной в синий цвет находится городская мэрия с поддерживающими крышу колоннами. Куда ни глянь, повсюду расклеены агитационные военные плакаты, музыка с различными призывами исходит по системам оповещения, вторгаясь в кварталы и умы простых граждан.

Компания общается о чём-то своём, минуя улицу с магазинчиками торгующими морепродуктами, перебегая мостовую. Они словно высокие кустарники в джунглях, раздвигают ряды одежды и пробиваясь меж сборищами покупателей, проходят уличный торговый комплекс, известный у местных, как — “Большой привоз”. Положившись на сноровку и мелкий рост, избегают обнаружения со стороны военных постов. Всё дальше, по заброшенным огородам и оставленным одноэтажным домам, к заграждению.

А вот и оно — дождавшись, когда наконец автобус загрузиться бойцами и отправиться на смену, узрев высотой почти четырёхметровый забор. Такого из дома Якоба почти не видно. Не разглядеть и что дальше, но тут, прямо сейчас, перед ними, с шапкой из колючей проволоки, затем, чтобы не пропускать непрошенных гостей и зевак. Тайна, безоговорочный запрет, что их так манит. Отсутствуют за нею разговоры, нет лая собак или движения транспорта. Одна лишь — колоссальная стена, вероятно протянувшись в саму неосязаемость.

Руки опробуют на прочность, сорок метров направо, сто пятьдесят влево и всё никак.

— Глупо. Туда не попасть. — расстроился было Тэми. — А даже если и найдём, у нас не хватит времени вернуться.

Присев на металлическую шпалу, что он выбрал из всего остального бесхозного ассортимента мусора, Тэми сослался на свои часы. В ожидании всеобщего решения согнув спину и скучно приложившись подбородком к рукам.

— Другого никто и не ожидал. — пристыдил Теми, Вит. — Что, всё зря? Может просто возьмём и бросим затею? Уйдём? — отказывался Вит так скоро развернуться вспять.

Тем временем Кей и Якоб заведомо отказавшись участвовать в скучной перепалке, предпринимали дальнейшие попытки в исследовании забора. Единой бетонно-металлической конструкции, где иногда снизу, можно было обнаружить тонкий слой мусора. Позицию, что именно там скрывается тайный или не заделанный лаз за стену. Рассыпавшись в прах, стоит им навалиться массой да сдвинуть объект.

Наверное, настало время разочароваться, как самый настырный из всех, пыхтя, точно пробежав стометровку, Кей возгласил. По какой-то причине никто и не заметил, как один из друзей, выкарабкался на тонный экскаватор и уже взбирался на стрелку ковша.

— Все, сюда! — окликнул, ещё не заметивших его Кей. — Я вижу!

Вызывающе перейдя по ковшу на ту сторону, свиснув с края и спрыгнув.

Якоб было заколебался, пока, ожидая действий самого старшего из оставшихся, на него смотрели Вит и Тэми. Решая не подводить чужих ожиданий, он безостановочно примется взбираться по брошенной машине. От крыши кабины, а оттуда к ковшу, зависшему над другой стороной забора и остановившись, присмотреться к этой манящей тишине. Да, верно, именно там, достаточно пройти ещё не много. И спрыгнув, шаг за шагом, держась вместе, тишина сменилась рокотом.

Подпрыгнул крошечный камешек, свалившись прозвенела металлическая балка, упав с крыши заброшенного завода по выпуску сельхозтехники. Вся отгороженная от остального города промзона ходит ходуном, переливается тенями бегающих мальчишек меж постройками разворованной и вывезенной фабрики, до заброшенного склада.

Затаившись за очередным укрытием, тут случился самый близкий к ним “ЖУХ!”, звуковой волной вздымая пыль. Исходя из непроглядного большинства наставленных ящиков и укрытий мешков с песком.

— Что будем делать? — относительным шёпотом, дабы остальной компании было слышно, спросил Якоба, Кей.

И не выискав варианта получше, глаза паренька накрепко вцепились за силосную башню. На действительно внушительном от нынешнего места расположения расстояния, вдобавок ко всему дырявая и кривая, но всё же высокая. Жребий был брошен и достоинства её высоты, с которой обязана раскрыться вся картина происходящего, затмевала любые, даже самые существенные недостатки в виде оторванной под конец возвышенности лестницы. Как ни крути, молодые руки крепки, проворны. Цепляясь пальцами за малейший выступ и подтягиваясь запрокинув ноги, Якоб затаил дыхание.

Может, это и не то, о чём они бы могли мечтать, однако всё же впечатляя. Отличаясь от унылости военных кинолент и пропаганды, в километре, куда ещё мог доставать зоркий человеческий глаз, зияла перекопанная от битв земля. Ныне затишье, никак вам массовых баталий или героических штурмов. “ЖУХ!” — башню покачнёт. Все обратят внимание, как за теми ящиками и мешками, находится артиллерийский расчёт, с громадной двухсот десятимиллиметровой самодвижущейся мортиры “Носорог”.

В оглядываемых просторах изредка мельтешила пулемётной лентой, трассерами отскакивая от земли и красиво подлетая ввысь. Людишки внизу возятся, перекладывают снаряды, оттаскивая отстреленные оболочки под командную ругань. Проворачивая вертящуюся рукоятку у ствола и направляя орудие, хриплый измученный голос заорёт: — “Заряжен!”

Установленное на ближайшем из ящиков радио заполнится многословной белибердой. Выслушивая это шипение в наушниках, командир расчёта скомандует, отойдёт, даст выстрел. Сидящие на башне оглохнут, саму конструкцию маленько покачнёт и Якоб, крепко вцепившийся во что было руками, не посмев закрыть глаза, смог увидеть, как тысячи подобных внизу из орудия огоньков, засверкали по всей ближайшей округе. Дальние очертания земли засияли, буквально разрывая почву, раскидывая волнами и подлетая высоко к небу.

Разом и слева и справа, пока ведётся обстрел, к разрываемым клочьям почвы, сгустились десятки тысяч человек. Они нечто орут на бегу, делая поспешные выстрелы, перепрыгивая воронки из бомб, мин и павших.

— Вот это да! — с восторгом произносит Якоб.

Передаёт эмоции и всей остальной компании, где каждый в меру своих возможностей удивился. С чего-то, он внезапно отведёт голову, крепко закроет глаза. Ещё раз и вот опять, вспыхивая огненным раскатом на пути штурмующих, разметая передовые отряды. В красно-оранжевых тонах, облако полыхнуло правее и ближе. Потом слева и по центру. Разошёлся густой от разрывов туман, на месте поражения оставив глубокие и множественные будто от ножа засечки. Спустя секунд пятнадцать вновь разрыв, семь облаков, двадцать три, сорок. Не зная, что и делать, с приближающейся по их направлению угрозе Якоб глянул вниз. Тамошний расчёт мортиры разбежался кто куда, попрятавшись за всевозможные укрытия и припав к земле. В глазах паренька сверкнуло, мощный взрыв заложил уши. Башню будто при урагане накренило, вероятно пытаясь стрясти с себя назойливых мальчишек, а затем и вовсе снесло, унося лёгкий материал конструкции и поскидывав каждого из наблюдателей.

Свист, гам, перед глазами тёмные плывущие пятна. Кое-как приподнимаясь на четвереньки, Якоб не известно куда заползёт. Стоило ему вновь ощутить окружающий мир, в стороне прогремит повторяющийся “шух-шух”. И не растерявшись, тяга жизни, что сейчас дала о себе знать, сподвигла его забраться за ближайший навесного типа объект, задвинуть к телу стенку раскрошенного ящика, чтобы укрыться от огненной и хаотичной движущейся полоски. Подтянуть к себе ноги и… удар, множественные удары по всей ощутимой местности.

Внезапно всё прекратится, пройдёт. Даже не веря, мальчишка мельком отодвинет импровизированное укрытие выглянув на происходящее. Дерущий горло дым, где-то огонь и стоны. Настырные у обломков башни, с глубокими отметинами в земле и телах, куда тотчас побежал Якоб.

— Вит! Кей! Теми! — завопит он.

Хотел было помочь, схватить, но не решился, не знает, как. Перебиты руки, ноги, продырявлена голова и такое количество крови, что Якоб ещё никогда в своей жизни не видел. Один из них, скорее всего Кей шевельнулся, на минуту придя в сознание. Он попытался двинуть правой рукой, но раздробленная кость не пропускает команды мозга к пальцам. Увидев Якоба, он поворошил губами, издав неясное бормотание. И стоило Якобу нагнуться к нему, да приподнять слегка голову руками, тот скажет:

— Мне очень больно. Очень. Я не могу.

Так и застыв в этом взгляде.

— Кто-нибудь! — загорланит не своим голосом Якоб. — Пожалуйста! Хоть кто-то!

Осторожно опустив голову друга, попытавшись оттереть кровавые ладони о футболку и штаны.

“Я не могу!” — так и продолжал он, несомненно, пытаясь позвать на помощь — “Я никак не могу им помочь!”.

Всё более тщетно, гораздо ужаснее убеждаясь в реалиях войны. Пережив устрашающий урок, но вот изменившись ли?