Пролог

ДВОЙНАЯ ЗВЕЗДА

Пролог.

Свободное государство Бавария всегда была самой беспокойной провинцией Империи Двойной звезды. Она располагалась слишком близко к Фронтиру с одной стороны, с другой же — на расстоянии одного звёздного прыжка от неё располагался форпост Соединённых планет. Однако по соглашению, заключённому прадедом нынешнего кайзера после очередного восстания, с которым удалось справиться дипломатическими методами, большая часть гарнизона состояла из местного ландвера. И на поверхности планеты располагалось только два полка центрального подчинения. В те времена шла кровавая война с Альбионом, и у предка нашего правителя просто не было другого выхода. Пересмотр же вольностей грозил новым восстанием, которое закончилось бы большой кровью, что никому не было нужно.

Однако вольности эти сейчас вышли всем боком.

Послужила ли началом войны провокация со стороны Соединённых планет, как потом твердили имперские газеты, или же Баварию атаковали, на самом деле, несколько скоординированных и хорошо вооружённых банд Конфедерации, было не так уж важно. Главное, что как только начались военные действия, на орбите Баварии тут же возникли два крейсера Соединённых планет и несколько транспортов, трюмы которых ломились от военной техники и солдат. Среди них было два полка знаменитых своей жестокостью Техасских рейнджеров. Они быстро выбили с Баварии конфедератов, однако после этого покидать планету не спешили.

Спустя две недели правительство Свободного государства прислало кайзеру резкую ноту. Содержание её было недвусмысленным: если Империя не может защитить своих подданных от нападок каких-то бандитов из Конфедерации, то Бавария выходит из её состава и присоединяется к Соединённым планетам.

Конечно же, ничего подобного потерпеть наш кайзер не мог. Была собрана сводная бригада из полков ближайших к Баварии миров и отправлена на освобождение планеты. В неё входил и Пятый Вюртембергский драгунский полк, куда я незадолго до того получил назначение командиром второй роты.

Сначала я даже обрадовался тому, что меня отправили именно в этот полк. Ничего необычного в нём не было, вот только большая часть лейтенантов были не только одного со мной года выпуска, так ещё и одного училища. Были среди них и мои друзья, с которыми развела судьба после окончания обучения. Но радость моя быстро сошла на нет — стоило мне войти в офицерское собрание.

Ребята, которых я отлично помнил по весёлым безумствам, каким предаются все кадеты и юнкера, глядели не на меня. Все взгляды были устремлены на капитанские погоны, красующиеся на моих плечах. Когда же я козырнул, представился и начал знакомиться с офицерами полка, мои былые товарищи отводили глаза. Поднявшись на два чина над ними, я стал словно изгоем. Мне не было больше места среди них — молодых лейтенантов.

— Так и должно быть, — объяснял мне потом майор Антон Фернер, командир первой роты полка. — Ты — больше не из их числа. Хуже бывает только бывшим унтерам, возвращающимся в свои полки офицерами. Забудь о дружбе с лейтенантами, до тех пор, пока они не поднимутся до твоего звания или тебя вдруг не разжалуют, — усмехнулся он.

Некстати вспомнилось, что Фернер начинал в полку рядовым. Каково ему было возвращаться, я даже представить себе не мог.

Несмотря на знаменитое «кавалерийское братство», я чувствовал себя лишним в полку, лишь Фернер общался со мной по-человечески. Остальные, как былые приятели, так новые знакомцы, ограничивались сугубо служебными разговорами. И снова майор пришёл мне на выручку с добрым советом.

— Погоди немного, Максим, — сказал он. — Сейчас ты чужой всем, к тебе присматриваются, гадают, что ты за человек. Ведь друзья, всё же, отказались от тебя. Думаю, это из-за разницы в звании, а может, есть ещё какая причина, о которой не принято говорить. В мирное бы время на это ушло, быть может, несколько месяцев, но скоро полк отправляется на войну, и как ты сейчас покажешь в бою, так к тебе и будут относиться.

И вот шанс зарекомендовать себя мне представился. Только вот был этот шанс какой-то самоубийственный.

Мы вышли на естественный рубеж — берег реки с незатейливым названием Синяя лента. Местные звали её обычно просто Ленточкой. Правда, родом ландвереры были, как выяснилось, родом из верховий — в том же месте, где нам придётся форсировать её, она была слишком широка. Назвать Ленточкой реку, другого берега которой не видно невооружённым глазом, язык как-то не поворачивался.

Противоположный берег реки защищал основательный укрепрайон, занятый Техасскими рейнджерами. Как довели до нас на оперативном совещании, за его бетонными стенами укрылись оба полка этих жестоких вояк, возможно, самых профессиональных в армии Соединённых планет.

— И на чём мы будет переправляться? — поинтересовался у меня вахмистр Быковский, исполняющий обязанности моего заместителя, вместо почти полностью устранившегося от командования лейтенанта Золотницкого. Тот не проронил и десятка слов после того, как мы представились друг другу.

— Может, по-монгольски, — усмехнулся я. — Похватаем коней за гривы и хвосты — и вперёд на врага!

— Тогда нас на берегу перестреляют, как котят, — пожал плечами напрочь лишённый воображения и чувства юмора Быковский.

— Значит, — в тон ему, совершенно серьёзно, произнёс я, — будем дожидаться плавсредства.

— Есть дожидаться плавсредства, — отдал честь вахмистр и отправился к палаткам нашей роты.

— И как ты только смог с ним ужиться нормально, — усмехнулся стоявший тут же Фернер. — Быковский ведь не человек, животное.

Тут я был, скорее, склонен согласиться с майором. Назвать Быковского человеком было сложно. Лишённый каких-либо чувств, Быковский, словно машина, убивал, со слов того же Фернера, абсолютно равнодушно Он никогда не испытывал угрызений совести, да и вообще каких-либо эмоций по этому поводу. Быковский, в некотором смысле, был идеальным солдатом, да и унтером, собственно, тоже. Потому и смог относительно быстро продвинуться до вахмистра, а выше ему путь был закрыт. Но и это не вызывало у него никаких чувств. Быковский комфортно чувствовал себя и в этой должности. Солдаты его боялись до дрожи в коленках, офицеры же предпочитали делать вид, что его просто нет. Слишком уж полезен он был на своём месте.

— Может и так, — не стал спорить я. — Быть может, нас сблизил тот факт, что мы оба — изгои в родной роте.

— Ваши высокоблагородия, — подбежал к нам вестовой из штаба полка, — господин полковник ждёт вас в штабной палатке.

Я усмехнулся угодливости шустрого унтера. Мне, с моим девятым классом в Табели о рангах, полагалось ещё обращение «благородие», «высокоблагородием» из нас был только Фернер.

— Раз вызывают, — кивнул майор, — значит, скоро атака.

— Вы думаете? — больше для поддержания разговора поинтересовался я.

Вместе мы направились к штабной палатке, вслед за торопливым унтером.

— Конечно же, — усмехнулся Фернер. — Мы проторчали на берегу этой чёртовой Ленты уже больше двух недель, и всё без толку. Мне лично уже надоели эти штуки на горизонте.

Он махнул рукой в сторону торчащих, как будто бы прямо из воды, миниатюрных башенок с антеннками. Именно так мы видели форт, запирающий противоположный берег реки. Отсюда они казались такими крохотными и совершенно безобидными, однако я отлично понимал, что чем ближе мы к ним окажемся, тем страшней они будут казаться каждому из нас.

За этим коротким разговором мы миновали невеликое расстояние до большой штабной палатки, точнее даже шатра. Внутри собрались уже все офицеры полка — ждали только нас с Фернером. Мы оба отдали честь и заняли свободные места, которых было достаточно много.

— Отлично, — кивнул наш командир, полковник Эмиль фон Зелле. — Раз все в сборе, можно вскрывать пакет из штаба армии.

Он вынул большой конверт с пятью сургучовыми печатями. В нашей империи до сих пор все важные приказы передавались именно таким образом. Точнее, в такой форме они доводились до офицеров. Уверен, что ещё пару дней назад полковник получил тот же самый приказ по радио. И в той же радиограмме ему сообщили, когда именно прибудет вестовой с письменным приказом.

Безо всяких приказов — письменных или переданных по радио — полк был готов к выступлению в любой момент.

— Наш полк, — пробежав глазами лист бумаги, вынутый из внушительного конверта, сообщил нам фон Зелле, — должен своими силами переправиться через Синюю ленту и атаковать укрепрайон противника на другом берегу. Нам будут приданы два полка ландвера. А также проведена артподготовка в течение двух суток.

С орудиями и боеприпасами у нас было куда лучше, чем у противника. Несколько недель назад полки Второй Саарской бригады заняли большой комплекс заводов, производящих снаряды практически всех калибров, а также гильзы и даже порох. Это была большая удача, правда, стоившая нам больших потерь. Зато теперь мы могли проводить настоящие артподготовки по несколько суток.

— Такая масштабная артподготовка при отвлекающем манёвре, — покачал головой Фернер. — Удивительное дело.

— А почему вы считаете нашу атаку отвлекающим манёвром, господин майор? — поинтересовался у него капитан Башталовский

— Брать укрепрайон одним драгунским полком и двумя полками ландверьеров — это же просто немыслимо, — развёл руками Фернер. — Не смотря на весьма продолжительную артподготовку, такая атака, скорее всего, будет самоубийственной. Тем более, что противостоять нам будут, по данным разведки, Техасские рейнджеры. Это элитные полки Соединённых планет, вы помните об этом, господин капитан? Они легко остановят нас — более того, скинут обратно в реку.

— Это что же, — произнёс пессимистичный капитан Минц, — весь наш полк и два полка ландвера под нож пускают?! Значит, настоящее наступление будет в другом месте. Наверное, именно туда и отправились Алтынташские казаки.

Наверное, именно из-за своего непробиваемого пессимизма Минц подмечал такие детали, на которые другие не обратили бы внимания.

— Пластуны из Алтын-Таша подошли бы для форсирования реки куда лучше нас, — согласился с ним я.

— Как бы то ни было, — дав офицерам выговориться, сказал фон Зелле, — через три дня нам придётся форсировать Синюю ленту и брать вражеский укрепрайон. С нашим мнением командование считаться не будет.

— Но нам надо решить, как нам выполнить поставленную задачу, — заявил Фернер, — но при этом сохранить как можно больше личного состава.

— Наша подлинная задача, — сообщил нам полковник, — как сообщили мне из штаба дивизии, закрепиться на берегу Синей ленты и оттянуть на себя, как можно больше сил противника. В это время наша дивизия и Вторая Саарская бригада наведут переправу в пятнадцати километрах ниже по течению — и ударят во фланг и тыл противнику.

— Значит, закрепиться на берегу, — кивнул Фернер, — и это без сапёров, и при поддержке одной только тяжёлой артиллерии, которую сразу по окончании артподготовки перекинут вниз по течению. Нам придётся погибнуть на том берегу Ленты, иначе не выйдет.

— Я считал, что такие слова больше подходят капитану Минцу, — мрачно усмехнулся фон Зелле. — Но вы же сами говорили, что надо думать над тем, как выполнить задачу и не уложить на том берегу весь полк.

— Разве что подставить под удар ландвереров, — пожал плечами Фернер, — а самим строит баррикады прямо на их трупах. Полки пехотные, так что пока их будут уничтожать рейнджеры, мы сумеем закрепиться на берегу.

— Даже если мы и поступим так, — ледяным тоном возразил ему Башталовский, — что бесчестно, нас слишком мало, чтобы как следует закрепиться. Техасские рейнджеры сбросят нас в реку через полчаса. Справятся своими силами.

— Какие будут конструктивные предложения? — обвёл нас взглядом фон Зелле. — Только конструктивные, господа офицеры.

— А почему вы все считаете, — решил всё же заговорить я, — что оба полка ландверьеров погибнут, пока мы закрепимся на берегу? Так ли уж плохи местные солдаты? Быть может, мы просто недооцениваем их?

— Кого? — поглядел на меня Минц. — Ландверьеров? Они же только на то, чтобы погибнуть вместо нас под пулями рейнджеров.

— А вы не забыли, капитан, — встал на мою сторону Фернер, — что все вооружённые силы Баварии собраны как раз из ландверьеров. Это куда более боеспособные части, чем ландвер других планет нашей империи.

— И тем не менее, — покачал головой полковник, — до профессиональных армейских им очень далеко. Я сомневаюсь, что они смогут выдержать достаточно времени под огнём укрепрайона, и дадут нам время на высадку и полноценное развёртывание полка.

— Если у них не останется других вариантов, — отстаивал свою позицию Фернер, — то выдержат. Им будет просто некуда бежать — впереди враг, сзади — река. Останется только драться до конца.

— Так ведь они же этого просто не умеют делать, — всплеснул руками эмоциональный Башталовский. — Они могут только погибать, а надолго двух полков никак не хватит.

— Это мы сможем проверить только в ходе самой десантной операции, — подвёл итог полковник. — Готовьте людей, доведите до лейтенантов поставленную перед нами задачу. Сразу по окончании артобстрела, мы покинем этот берег реки.

Мы все взяли под козырёк и один за другим, согласно старшинству, покинули штабной шатёр.

У палаток нашей роты меня уже ждал вахмистр Быковский. Он отдал честь, вытянувшись в струнку, поедая меня глазами, как и велел устав. Спрашивать у меня ничего не стал — ждал, пока я сам расскажу ему всё. Знал ведь, шельмец, что первым узнает всё. Скорее всего, даже раньше, чем лейтенант Золотницкий.

— Найди лейтенанта Золотницкого, — велел ему я. — Я жду вас обоих в своей палатке, через десять минут.

— Слушаюсь, — ответил тот, и быстро ушёл. Казалось, даже спина его выражала разочарование.

Я зашёл в свою палатку, расположился на раскладном стуле, вытянув ноги в сапогах. Я провёл на ногах несколько часов, и сейчас просто получал удовольствие от того, что могу дать им отдохнуть. Ведь разговаривать с подчинёнными сидя было бы верхом неприличия. Именно поэтому краткие минуты отдохновения перед грядущей инспекцией роты, я ценил на вес золота. Наверное, даже намного дороже.

Лейтенант Золотницкий и вахмистр Быковский прибыли точно через десять минут. Как только они забрались в мою палатку — там тут же стало тесно. Большую часть места занимал, конечно, Быковский, который не расставался с отдельными элементами своего тяжёлого доспеха, кажется, никогда. Даже в бане, как любили шутить офицеры. Унтера и солдаты же не рисковали повторять эти шуточки.

— По вашему приказанию прибыли, — отдали честь вахмистр с лейтенантом.

Я поднялся и козырнул в ответ, после чего попросил их выйти из палатки, и сам последовал за ними. Не слишком удобно было бы разговаривать в такой тесноте.

— Полк получил приказ форсировать реку и атаковать укрепрайон противника на другом берегу, — сообщил я. — Нас поддержат два полка местного ландвера. Также будет проведена артподготовка. В течение двух следующих суток.

— Значит, нам останется только рейнджеров из руин повыковыривать, — как будто сам себе — была у него такая манера — заметил Золотницкий. Мы с ним не были знакомы до моего назначения в полк, однако он поддерживал неприязнь остальных лейтенантов ко мне.

— Вряд ли, — ответил я. — Укрепрайон строился на века, его вряд ли даже столь длительной артподготовкой возьмёшь. Подготовьте роту к инспекции, — добавил я, — через час построение. Проверю каждого солдата и унтера.

— Есть подготовить роту к инспекции, — козырнул Золотницкий. — Я могу быть свободным?

— Можете, — кивнул я. — Вахмистр, вы тоже.

Быковский отдал честь и поспешил за лейтенантом.

Я же вернулся на раскладной стул в своей палатке. Денщиком я еще не успел обзавестись, как-то не до того было, так что сапоги стягивать пришлось самому, вслед за ними — носки. В углу палатки у меня всегда стоял таз и чайник с водой. Постаравшись не подняться с кресла, я дотянулся до них, подтянул поближе к себе. Поставив ноги в таз, я принялся поливать их, с удовольствием растирая ступни левой рукой. От напряжения они просто гудели, и только вот эта процедура помогала мне. Закончив с мытьём, я забросил ноги на небольшой табурет. Насухо вытирать я их буду уже перед тем, как снова одеться, а пока пусть — мне и так хорошо.

Как же не хотелось снова натягивать сапоги на чистые ноги, но делать нечего. Пришлось. Я вышел из палатки и быстрым шагом направился к импровизированному плацу, где, я был уверен Быковский и Золотницкий, уже построили роту. Я позволили себе лишних пять минут посидеть, расслабиться, и теперь приходилось спешить, чтобы не опоздать к мною же назначенному времени построения.

Все полторы сотни солдат и унтеров замерли на плацу, выстроенные в три ровные шеренги, разделённые на две «коробки» взводов. Впереди стояли Золотницкий и Быковский. Между «коробками» замер высокий унтер со знаменем роты.

— Рота по вашему приказанию построена, — сделав два уставных шага вперёд, отрапортовал Золотницкий.

— Отлично, — кивнул я.

Я направился к ровным шеренгам роты, вахмистр и лейтенант последовали за мной. Надо сказать, все солдаты были в идеальном виде. Броня матово поблёскивает, лучевые карабины упёрты прикладами в утрамбованную до каменной твёрдости землю. Стоящие в заднем ряду бойцы с тяжёлым вооружением и пулемётные расчёты опираются на своё громоздкое оружие.

Меня всегда удивляла эволюция войсковых наименований. Взять хотя бы драгун. На Потерянной Терре, нашей Родине, так звали кавалеристов, отсюда и все наши шутки насчёт лошадей. Перед самым переводом в полк я прочёл много всего по этой теме, узнал, что они были самым распространённым видом конницы вплоть до Предпоследнего века. А до того, они были кем-то вроде мобильной пехоты. Верхом они добирались до позиций, спрыгивали с сёдел и сражались в пешем строю. Теперь же драгунами, по крайней мере, у нас, в Империи Двойной звезды, называли части тяжёлой пехоты. Нашей задачей был взлом обороны противника, именно поэтому мы и должны были штурмовать вражеский укрепрайон. Но при этом у нас сохранилось кавалерийское расписание. Полк состоял из четырёх рот, а не трёх батальонов, как это было у пехоты, поэтому солдат у нас было существенно меньше. Хотя нам большого количества и не требовалось, на самом-то деле.

Закончив инспекцию, я снова встал так, чтобы меня видел весь строй.

— Через два дня, — обратился я к бойцам, — нас ждёт жестокий бой. Врагом нашим будут Техасские рейнджеры. Они не берут пленных, а значит, и их в плен брать не будем. От нас, как всегда, требуется стойкость под огнём противника. Кроме того, сноровка и ещё раз сноровка, без неё мы останемся лежать на речном песке. Штурм укрепрайона — дело сложное и жестокое, он станет испытанием для всего нашего полка, и мы не должны подвести его. Это должен понимать каждый, понимать так же, как понимаю это я.

— Так точно! — гаркнула в один голос рота во главе с Быковским. Лейтенант Золотницкий предпочёл промолчать.

Я только усмехнулся и скомандовал «вольно».

— Двое суток отдыха, — добавил я, — всей роте. К окончанию артподготовки рота должна быть полностью готова к бою.

— Так точно! — снова прогремели сто пятьдесят человек, и лейтенант в этот раз присоединился к ним.

Подъём по полку на следующее утро играть не пришлось. Всех разбудил грохот канонады. Сотни тяжёлых орудий с рассвета начали швырять снаряды. С другого берега зазвучали взрывы, вода доносила до нас все звуки.

Я оделся и вышел из палатки. На горизонте, где торчали башенки вражеского укрепрайона, теперь взлетали к небу тёмные столбы взрывов, тянулись чёрные дымы, кажущиеся жирными даже с такого расстояния.

Это зрелище внушало определённые надежды на то, что десант наш будет удачнее, чем всем казалось вчера. Ведь от грохота орудий казалось, что земля трясётся под ногами, буквально ходуном ходит.

Отдыхающие солдаты и унтера, да и офицеры тоже, первое время почти все, кроме караульных, собрались на берегу — поглядеть на расстрел укрепрайона. Но со временем все быстро привыкли к этому зрелищу. Все расселись вокруг костров, готовя в котелках чай или что покрепче. Пока полк отдыхал, можно было позволить солдатам немного расслабиться, тем более, перед почти самоубийственной операцией. Хотя все бойцы отлично знали, если кого поймают пьяным ему не избежать порки. Это наказание применялось в нашей армии, хотя ни в одном уставе прописано не было.

Офицеры же предпочитали либо отсиживаться по своим палаткам, либо собирались в большом шатре, превосходящем по размерам даже штабной, который заменял полку собрание. Я не слишком любил появляться там, по понятным причинам, но и торчать двое суток в палатке мне тоже не хотелось совершенно. Поэтому, насмотревшись на расстрел укрепрайона, я отправился-таки в палатку офицерского собрания.

Там за большим столом лейтенанты играли в карты, громко хлопая ими. Майор Фернер и капитаны расположились отдельно, потягивая пиво или вино. Тут же были командиры и старшие офицеры полков ландвера. Они носили коричневую форму, больше напоминающую рабочие комбинезоны. Из-за этого ландверьеров называли за глаза работягами, что частенько становилось причиной для драк. Кроме того, офицеры ландверьеров носили чёрные шлемы с пиками, принятые только в гвардейских полках Рейнланда, и очень гордились этим фактом. Так высоко головы задирали иногда, что наконечниками едва тенты палаток не протыкали.

Сейчас они что-то оживлённо обсуждали с Фернером и Башталовским. Как обычно, мрачный Минц предпочитал отмалчиваться. Я подсел к ним, устроившись на углу ящика, служившего в шатре вместо стула. Остальные офицеры только бросили на меня взгляд, кивнули и продолжили разговор. А говорили они о завтрашней атаке. Как я понял из их слов — фон Зелле, вместе с командирами полков ландвера прямо сейчас планируют завтрашнюю операцию. И, по всей видимости, планы нашим товарищам не особенно нравились.

— Получается, — говорил, похоже, не в первый раз, офицер ландвера с майорскими погонами, — что мы нужны будем только для того, чтобы дать вам время на развёртывание вашего вооружения. Мы же в это время будем гибнуть на голом песке.

— Как и мы, — с каким-то показным равнодушием развёл руками Фернер, — на то она и война. Только вы, в отличие от нас, будете стрелять по врагу, а нам ещё и заниматься тем самым развёртыванием, о котором ты говорил.

— Всё равно, как-то крайне неприятно быть всего лишь смазкой для меча, — буркнул тот же майор, — или как там принято говорить?

— Не смазкой для меча, а нашим прикрытием, — возразил ему Фернер. — Без вас именно мы и останемся на речном песке. Со всем нашим тяжёлым вооружением.

— А я вот чего понять не могу, — сказал второй офицер ландвера, в том же чине, что и я, — почему мы ждём окончания артподготовки? Быть может, лучше под прикрытием снарядов тяжёлых орудий мы смогли бы прорваться к укрепрайону и ударить по врагу, пока он не опомнился от обстрела.

Все мы снисходительно заулыбались, глядя на него, слишком уж наивными были его слова.

— Вы, вообще, представляете себе, что такое стрельба по площадям? — поинтересовался у него Минц. — Видимо, не слишком. Выйдите и поглядите внимательно на тот берег реки. Примерно раз в десять минут снаряды попадают в воду. А теперь представьте себе, что происходит сейчас на берегу перед укрепрайоном противника. Представили?

Капитан, который был не слишком старше меня, даже побледнел. Наверное, у него было достаточно богатое воображение — и он живо представил себе, как тяжёлые снаряды перемалывают песчаное побережье реки. Что при этом станется с людьми, буде таковые там случатся, представлять вообще не хотелось.

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Беседующие офицеры молчали, как-то прекратился разговор на этом.

— Что-то мы совсем закисли, — разорвал повисшую между нами относительную тишину Фернер, — надо выпить. Возражения есть? Нет, отлично! Капитан Нефёдоров, — обратился он ко мне, — организуйте-ка нам пива на всех, раз уж уселись на ящик с ним.

Я слез с ящика, открыл его и принялся выдавать всем, кто тянул ко мне руки, бутылки с пивом. Когда желающие закончились, взял и себе одну. Но даже под пиво разговор всё равно не клеился, и, допив бутылку, я попрощался со всеми и покинул шатёр офицерского собрания.

Дело шло к обеду, так что я перед тем, как идти к себе, заглянул на полевую кухню, где наши повара вовсю уже старались, варганя солдатскую кашу.

— Наварите побольше, — сказал я им, — и солдатам скажите, пусть брюхо набивают поплотнее. Завтрака завтра уже не будет.

Кормить перед атакой солдат никто не собирается. Да и мало кто в здравом уме есть станет. Хватит одной пули или луча в живот, чтобы скончаться в кошмарных муках.

Однако вместо палатки, я отправился на берег реки, уселся прямо на песок и стал от нечего делать считать дымы и взлетающие к небу столбы земли и воды. Заняться чем-то более конструктивным я может и хотел бы, да только никаких конструктивных занятий не имелось. Оставалось только дымы со столбами считать.

Следующий день прошёл в том же грохоте канонады. Общую скуку перед наступлением развеяло только небольшое совещание в штабной палатке, в котором принимали участие и старшие офицеры полков ландвера. Нам сообщили, что переправляться мы будем на десантных катерах, кроме того, выделят и прочие плавсредства, предназначенные, как загадочно выразился офицер разведки из ландвера, для маскировки.

Какой маскировки? Чего маскировки? Отвечать нам никто не собирался.

После совещания часть офицеров отправилась в шатёр собрания, отмечать грядущую атаку. Я решил присоединиться к ним — киснуть в одиночестве второй день, совершенно не хотелось.

Лучше бы я отправился на берег реки, что, собственно, и сделал, спустя полчаса разнузданной пьянки, с распеванием непристойных песен и попытками кинуться в драку друг на друга из-за разногласий между солдатами регулярной армии и ландвера. Офицеров разнимали, успокаивали, вкладывая в руки бутылки с пивом или стаканы с вином или шнапсом.

Несколько офицеров, как из нашего полка, так и ландверьеров, уселись играть в старинную армейскую игру «пей-шлифуй». Суть её была проста. Выпивается полная кружка шнапса и запивается полной же кружкой пива. Проигрывает тот, кто первый падает без чувств. Кружки ходили по кругу, кто-то из рядовых ландверьеров, которому оставалось только облизываться, ибо пить было строжайше запрещено, наполнял их, другой занимался тем, что откупоривал бутылки.

Это больше всего напоминало пир во время чумы, кажется, так называется это отвратительное действо. Меня просто тошнило от пьяных рож боевых товарищей. Я вежливо отказался от участия в игре, просто так пить тоже не хотелось, поэтому я высидел, сколько положено, чтобы обо мне все позабыли в пьяном угаре, и отправился прочь.

У самого выхода из шатра я перехватил мрачный, но, главное, совершенно трезвый, взгляд майора Антона Фернера.

— Веселимся, — сказал он. — А завтра к этому времени останется хорошо, если половина. — Он тяжко вздохнул, глянул в пустую кружку, но наполнять не стал. — Нас слишком мало для того, чтобы штурмовать этот чёртов укрепрайон.

Я ничего ему не стал говорить. Только отдал честь и поспешил прочь из шатра.

На улице ещё был белый день, поэтому я снова отправился на берег Синей ленты. Всё же считать дымы и столбы от взрывов куда лучше, чем находиться в офицерском собрании, более всего напоминающем вертеп.

По лицам офицеров на построении было видно, что прошлый день был далеко не самым спокойным, но из-за того, что начали рано и завершили, соответственно, тоже, все к сегодняшнему утру были в полной боевой готовности. Относительно, конечно.

Десантные катера я видел ещё прошлым вечером. Их пригнали перед самым закатом, и было машин намного больше, чем могло бы понадобиться нам. Неужели только количеством будут маскировать. Отчего-то мне казалось, что это не так. И я оказался прав. Офицер разведки ландвера сообщил нам, что грузиться надо будет во вторую линию катеров.

— Первая уже загружена, — с неприятной улыбочкой сообщил он.

— Кто же там? — поинтересовался у него фон Зелле.

— Трупы в нашей форме, — ответил тот. — Выше по течению стоит крематорий, но он повреждён и используется только как большой морг. Вот там мы и позаимствовали тела.

Наверное, если бы я стоял ближе к нему, не смог бы удержаться и смазал этому разведчику по физиономии, лишь только стереть с него эту мерзкую ухмылочку. Судя по тому, что наш полковник ответил ему не сразу, он тоже хотел сделать нечто в том же духе.

— Ландвер, приготовиться к погрузке, — скомандовал фон Зелле на правах командующего всей десантной операцией. — Полк, — обратился он к нам, — грузимся третьей очередью.

Офицеры начали наперебой рапортовать о готовности, а унтера тем временем уже строили солдат. Длинные шеренги разбились на ровные ручьи, которые быстро потекли в открытые зевы десантных катеров. Те принимали солдат на борт и отваливали вслед за уже отчалившими корабликами, заполненными, как выяснилось, мертвецами.

Да уж, маскировочка. Ничего не скажешь.

Мы грузились последними, занимая места на катерах. В отличие от пехотных частей нашему полку понадобилось больше времени. Пусть нас и было намного меньше, однако на то, чтобы разместить в десантных отсеках тяжелое оружие, требовалось время.

Но вот, наконец, за последними бойцами роты Минца захлопнулись створки, и катер отвалил от берега.

Мы отправились в бой.

И когда меня окружил шум моторов, я понял, чего мне недоставало с самого утра. Пропал грохот канонады, которому я успел привыкнуть за двое суток непрерывного обстрела.

Башни и форты вражеского укрепрайона медленно, но верно росли. Было видно, что артобстрел нанёс ему существенный вред, но критическим назвать его тоже нельзя. Почерневшие от копоти, изъязвлённые тяжёлыми снарядами бетонные и каменные стены стояли на месте, окошки их ощетинились пулемётными гнёздами, из фортов торчали орудийные стволы.

Они-то вскоре и открыли огонь по нашим десантным катерам. Сначала впереди, а потом и рядом в воду стали падать снаряды. К небу взлетали фонтаны воды, окатывая нас тучами брызг. Через несколько секунд все мы вымокли до нитки, но это было не самое страшное. Одного прямого попадания хватило бы любому из наших катеров. Все видели, как взорвался один из передовых. Не знай я, что внутри него одни трупы, наверное, ужаснулся бы разлетающимся в разные стороны окровавленным телам. Но всё равно зрелище было крайне жутким. Один из моих солдат едва успел открыть забрало шлема — его вырвало прямо себе под ноги. Стоящему впереди попало на ранец и спину, но он даже не пошевелился. Может, даже не заметил, а может, предпочёл не заметить минутной слабости товарища. Она была вполне понятна — эта минутная слабость. Солдат, которого стошнило, опустил забрало шлема, как будто ничего не произошло. Даже очищать ботинки он не стал.

Нас окатило новой волной. Вода потекла по лицу — я не спешил надевать тяжёлый шлем, да и не особенно я любил их. От прямого попадания луча или пули не спасёт, только от случайных осколков, так что таскать на голове лишние килограммы веса меня совсем не привлекало.

Первые катера ткнулись широкими носами в песок берега. Передние створки открылись — и тут же на трупы, которыми были под завязку набиты борта, обрушился шквальный пулемётный огонь.

Как бы ни была отвратительна уловка, к которой прибегла местная разведка, отрицать её эффективность было просто глупо. Пока враг тратил патроны на заполненные трупами передовые катера, мы получили шанс высадиться.

— Через две минуты мы откроем борта, — пришёл по внутренней связи голос пилота катера. — Глубина приличная, так что берегите оружие от воды.

— К бою! — тут же скомандовал я. — Через полторы минуты десантируемся с бортов. Беречь оружие.

Это время промелькнуло совершенно незаметно. Катер почти сразу начал сбрасывать скорость. В бортах его звонко металлически звякнули защелки, и они рухнули в воду, оставив нас совершенно открытыми.

— Вперёд! — закричал кто-то из унтеров. — Бегом! Бегом! Бегом!

— Не стоять! — поддержал его Быковский.

Я одним из первых спрыгнул в воду, вскинув лучевой карабин над головой. Офицер всегда должен быть впереди своих солдат на поле боя.

Несколько замешкались только бойцы с тяжёлым вооружением. Они стаскивалисвоё оружие, взваливали его на плечи и бегом устремлялись вслед за остальными.

На берегу уже шёл бой. Ландверьеры открыли огонь по засевшим в укрепрайоне рейнджерам. Они залегали в воронках, оставшихся после артобстрела — никаких иных укрытий на берегу не было. Пули рвали мёртвых и живых, а вскоре на головы нам посыпались ещё и снаряды малых мортир. Осколки свистели в воздухе, наполнив его жутковатым жужжанием.

— Выше головы! — закричал какой-то не в меру глупый офицер ландвера, вставая в полный рост. — Картечь не дерьмо! — И следом рухнул под ноги солдатам — шальной осколок пробил ему голову, войдя в лицо под каской с гвардейской пикой, и разнеся в кровавые клочья затылок.

— Головы ниже! — раздался глухой голос вахмистра Быковского. — Не разгибаться!

Мы уже пробежали достаточно, чтобы вода поднималась не выше колена. Драгуны бежали, согнувшись в три погибели. Бойцам с тяжёлым вооружением приходилось теперь несколько легче.

Мимо нас почти невидимой тенью промелькнул снайпер с изжелта-сером маскплаще. Он плюхнулся где-то у самой кромки воды — и вот его почти не видно. Даже длинного ствола его лучевой винтовки не разглядеть.

Мы заняли первый попавшийся участок берега. Драгуны рассыпались по ближним воронкам, где часто лежали тела ландверьеров. Живые и сражающиеся попадались реже. Их жестоко проредили в первые же секунды боя.

— Готовимся к прорыву, — произнёс голос полковника фон Зелле.

— Разворачиваем тяжёлое вооружение, — принялся командовать я. — Прикроете нас. Штурмовые команды, быть готовыми к прорыву. Лейтенант Золотницкий, отвечаете за наше прикрытие. Вахмистр Быковский, возглавите атаку в случае моей гибели.

Это был нестандартный приказ. Обычно командование принимал офицер, а не старший из унтеров, но в нынешней ситуации меня это мало волновало. Я больше доверял вахмистру, а не лейтенанту — и с этим ничего поделать нельзя.

— Готовьте трубки![1] — крикнул Быковский.

До команды мы залегли в воронках, рядом с бойцами ландвера. За нашими спинами товарищи разворачивали станковые пулемёты, малые мортиры и даже лёгкие орудия. Для защиты использовали стандартные броневые щиты или сапёрными лопатками быстро набрасывали небольшие песчаные насыпи перед своими позициями. Они хоть как-то защищали от пуль, правда, от сыплющихся на головы мин уже не спасали.

Наконец, заговорило прикрывающее нас тяжёлое вооружение. Пули застучали по бастионам, снаряды и мины ударили в форты, стараясь заставить их замолчать. Вот теперь бы и нам атаковать, но приказа всё не было.

— Полковника накрыло! — пронеслось по внутренней связи.

Значит, полк остался без командования. А это в данной ситуации было просто смерти подобно. И майор Фернер, как назло, молчит. У меня не осталось выхода. Надо было что-то делать, пока нас всех не перебили тут, на берегу.

И вопреки очереди командования и субординации, я, прижав пальцами ларингофоны к связкам, закричал во всю мощь лёгких:

— Вперёд! В атаку!

Подавая пример остальным, я выбрался из воронки и бросился со всех ног к стенам укрепрайона. За моей спиной Быковский включил динамики унтерской брони, издавшие резкий свист, означающий сигнал к атаке для тех, у кого не работает связь. Вахмистр первым подхватил залегшего ландверьера и потащил за собой. Остальные драгуны стали поступать так же. Пробегая мимо очередной воронки, я подхватил и не думающего подниматься в атаку солдата, который, наверное, весьма уютно чувствовал себя на её дне.

— Бегом! — крикнул я ему. — Здесь все покойники! Чем ближе к стене, тем меньше шансов получить мину.

Дав ему для верности хорошего пинка, я поспешил дальше.

Вокруг свистели пули и осколки, шипели лучи, взлетал в воздух мокрый песок, осыпая нас. Он уже скрипел на зубах, я постоянно отплёвывался, но помогало это плохо.

Бежавшего рядом со мной ландверьера, которого я вытащил из воронки разорвало миной. В меня полетели кровавые ошмётки. Я стёр их с лица, даже не обратив внимания. Просто очередная помеха на моём пути до стен укрепрайона. Небольшая помеха.

Но вот, наконец, я добрался до проволочных заграждений перед фортами укрепрайона. Тут же рухнул ничком, чтобы не подставляться под пулемётный огонь сверху. Рядом припал на колено вахмистр Быковский. За ним следовали несколько драгун с трубкой-торпедой и ландверьеры, отчаянно палящие из своих лучевых ружей.

— Давайте торпеду, — скомандовал я.

Драгуны, оказавшиеся даже из разных рот, сноровисто просунули УЗ под проволочное заграждение. Один из них щёлкнул зажигалкой, подпаливая фитиль. Как только тот занялся, бойцы, держащие трубку, толкнули её со всей силой. Торпеда легко заскользила по песку, ткнулась в стену укрепрайона.

— Торпеда пошла, — крикнул драгун, хоть это и было вполне очевидно.

Мы залегли, накрыв головы руками, даже те, кто носил шлемы. Мощный взрыв потряс землю, осыпав нас песком и обрывками колючей проволоки. Силы УЗ хватило, чтобы взорвать часть стены. И тут же по нам заработал пулемёт с соседней башни форта, прижимая нас к песку, не давая головы поднять.

Я снова не заметил снайпера. А он нам очень помог. Мелькнул только багровый луч из его винтовки — и пулемёт замолчал.

— Вперёд! — закричал я. — На штурм!

Мы пробежали через проход в проволочном заграждении, принялись карабкаться к пролому в стене.

Быковский снова включил свист динамиков, хотя это и делало его более привлекательной целью для врага, старавшегося, конечно же, в первую очередь выбивать офицеров и унтеров. Но вахмистра это, похоже, ничуть не смущало. Драгуны и ландверьеры последовали за нами.

Из-за обломков стены высунулся офицер рейнджеров с револьвером в руке. Они предпочитали это мощное огнестрельное оружие, хотя рядовые их были вооружены лучевыми винтовками, правда, стилизованными под винчестеры. Рейнджер, по форменной одежде которого звания было не понять, вскинул револьвер. Я опередил его, нажал на курок. Луч срезал бостонца, лёгкая кираса не спасла, рука с револьвером упала на землю. Я подбежал к нему и ударил прикладом, повалив уже мёртвого врага на землю.

За мной в укрепрайон ворвался Быковский с ручным пулемётом. Он быстро развернулся и дал очередь вдоль залитой бетоном траншеи, заливая её свинцом, чтобы враг не смог ударить по нам с фланга.

— Прикрой тыл, — хлопнул его по закованному в броню плечу я. — Остальные, за мной! Надо взять форт.

— Рршите выжечь, вашбродь? — прорычал огнемётчик со значком третьей роты на броне и неизменной неуставной сигарой в зубах, из-за чего понять, что он говорит было сложновато.

— Жги, — кивнул я.

— От огня! — вполне внятно рявкнул огнемётчик, делая шаг вперёд и пуская струю жидкого пламени вдоль траншеи в противоположную от Быковского сторону.

— Береги запас, — приказал я ему, — выжечь надо форт. За мной!

Я протиснулся мимо него, вместе с ещё двумя драгунами, ландверьеры старались держаться в тылу. Мы пробежали по выжженной траншее, где, правда, не было ни одного врага и так. У бронированной двери форта на расширяющемся участке засели несколько рейнджеров. Они открыли по нам огонь из винтовок. Рядом зашипели лучи. Успел среагировать, привал на колено и выстрелил в ответ. Вражеский луч срезал одного драгуна. Мне страшно было представить, что станется с нами, если попадут в огнемётчика.

Я стрелял по засевшим бостонцам, не давая им высунуться, а в это время второй драгун, шедший рядом со мной, сорвал с пояса гранату и швырнул во врага. Та глухо простучала по бетону. Рейнджеры закричали, один даже бросился к ней, чтобы кинуть нам обратно. Не успел. Взрыв взметнул в воздух кровавое облако и ошмётки плоти, в которые обратился отчаянный рейнджер. Я рванулся вперёд, быстрым выстрелами срезал оставшихся в траншее врагов. Всем им досталось осколками гранаты, так что серьёзного сопротивления оказать не могли. Меня поддержал и второй драгун, прыгнувший следом за мной.

Тут к форту подбежал и огнемётчик с огоньком на форсунке его жуткого оружия.

— Прожгите мне дыру в этой двери, — бросил он, жуя сигару, — и я выжгу его изнутри к чёртовой матери!

Мы с драгуном навели лучевые карабины на дверь, переведя их на максимальную мощность. Она, конечно, была выполнена из термостойкой брони, но спустя минуту всё же поддалась нашим усилиям. Тем более, что отверстие требовалось небольшое, лишь бы форсунка прошла. Мы полностью растратили заряды батарей наших карабинов, чтобы добиться результата.

Огнемётчик подступил вплотную к ещё пышущей жаром двери, сунул в прожжённое нами отверстие форсунку огнемёта и нажал на рычаг. Он продержал его так не меньше минуты, затем отпустил на секунду — и снова нажал. Что в это время творилось внутри форта, я не хотел себе представлять. После третьего нажатия внутри сдетонировали боеприпасы. Пламя вырвалось из бойницы. Значит, больше внутри ничего живого точно нет.

— Отличная работа, — хлопнул я по плечу огнемётчика.

Тем временем ко мне подбежал унтер, за которым маячили ещё несколько десятком драгун и ландверьеров вперемежку.

— Поступаем в ваше распоряжение, вашбродь, — отдал честь он. — Какие будут приказы?

— Продвигаемся вглубь вражеской обороны, — сказал я, — занимаем вторую линию траншей. По возможности, уничтожаем вражеские орудия.

— Есть, — отдал честь унтер.

Мы бросились по траншеям, уничтожая обороняющихся врагов. Траншейная война превратилась в мешанину коротких схваток, наполненных блеском и шипением лучей, рукопашными стычками, стуком ручного пулемёта Быковского.

На меня налетел рейнджер с карабином и устрашающего вида ножом в руках. Он попытался нанести удар ножом, я подставил бронированное предплечье — клинок соскользнул по нему. Я без размаха врезал ему в ответ тяжёлым прикладом карабина. Мы специально заливали в них свинец, чтобы в рукопашной было сподручней использовать. Рейнджер согнулся и припал на колено, хотя оружия не выпустил. Но было поздно. Я навёл на него оружие — и нажал на курок. Луч сжёг голову рейнджера.

Граната упала прямо под ноги вахмистру Быковскому. Он пинком откинул её обратно. Все пригнулись. Взрыв! Осколки просвистели над нашими головами. В тот момент я задумался о том, что стоило бы шлем носить. Форменная фуражка не слишком хорошая защита от случайных осколков. И весит он не так и много.

Мы врываемся в траншею, полную рейнджеров. Открываем ураганный огонь, противник отвечает тем же. Лучи шипят вокруг, словно сотни змей. Драгуны, ландверьеры, рейнджеры падают, срезанные ими. Быковский поливает врагов длинными очередями, стоя прямо, подобно монолиту. Его особо прочную термостойкую броню не брали лучи, пока. К рейнджерам подходит подкрепление, и они начинают медленно, но верно вытеснять нас из траншеи. Быковский отступает, чтобы сменить магазин в ручном пулемёте. Без его прикрытия нас начинают теснить сильнее. Рейнджеры сокращают дистанцию, скоро в дело пойдут гранаты. Но тут буквально им на головы обрушиваются драгуны и ландверьеры во главе с майором Фернером. Закипает жестокая рукопашная схватка. Изредка шипят лучи, но больше в дело идут штыки и приклады. Мы бежим на помощь, присоединяемся к драке. Быковский ловко орудует своим ручным пулемётом, круша им головы врагов. От него шляпы рейнджеров не спасали совершенно.

Бой заканчивается быстро. Не смотря на подкрепление, бостонцы понесли слишком большие потери при первой атаке, чтобы одержать над нами верх. Но сопротивление оказали вполне достойное. Мы перебили их всех до одного, сами также понесли потери. Было довольно много раненых, на столь короткой дистанции даже наша броня не спасала от лучей, да и штыками было удобней орудовать, целя в не закрытые броней части. Рейнджеров традиционно не щадили, добивая всех раненых, чтобы не разряжать и дальше батареи, делали это штыками.

— Отлично, Нефёдоров! — воскликнул майор Фернер. — Зарекомендовал себя лучше не придумаешь! — Он быстро обнял меня, словно отец. — Теперь надо закрепиться здесь. Перетащить пулемёты. Развернуть орудия…

Продолжить ему не дал выстрел. Пуля пробила лёгкий шлем и разнесла ему затылок. Он покачнулся, как будто не веря в то, что с ним случилось, его повело в сторону, и майор рухнул на бок, затем перевернулся на спину и замер, раскинув руки.

Я словно загипнотизированный смотрел на него. Поднял глаза от тела — и увидел сидящего, прислонившись в бетонной стенке траншеи, раненного офицера рейнджеров с револьвером в руке. Он как раз нацеливал его мне в лицо. Каким-то чудом я опередил его. Выстрелил из карабина прямо от живота. Луч распорол бостонцу грудь. Он кашлянул кровью и завалился на бок, уронив руку с оружием.

Скорбеть об убитом было некогда. Если сейчас и на это время тратить, то живых скоро в этих траншеях не останется. Живых драгун и ландверьеров, конечно.

— Занимаем оборону! — выкрикнул я приказ. — Все пулемёты на обратную сторону траншеи! Свяжитесь с берегом, пусть быстро тянут сюда тяжёлое вооружение! И быстро! Быстро! Бостонцы не должны опомниться!

— Вашбродь, — подбежал ко мне Быковский, — отрезать проходы в третью линию траншей невозможно. Там всё забетонировано прочно.

— Укрепрайон построен на совесть, — заявил офицер ландвера, оказавшийся в группе Фернера.

— Сейчас это нам не на руку, — мрачно бросил я. — Ставь пулемёты в проходах, оборудуйте огневые позиции.

— Слушаюсь, вашбродь, — кивнул Быковский и убежал. Как он умудрялся быстро двигаться в своей тяжёлой броне, я не переставал удивляться.

— Теперь и мы поступаем в ваше распоряжение, — сообщил мне офицер ландвера. Хоть он и был по званию майором, и с гордостью носил гвардейскую каску с пикой, но в этой операции общее руководство было за нами, армейским драгунским полком, поэтому и командовать было мне. Непрофессионал, каким, как ни крути, являлся майор ландвера, был только рад переложить ответственность на чужие плечи.

— Значит, выполняйте мои приказы, — сказал я. — И вы их уже слышали. Вперёд!

Майор ландвера отдал честь и поспешил к своим людям.

Мы спешно готовились к отражению вражеской атаки на занятые нами траншеи. Пулемётов у врага было достаточно, у нас вряд ли найдётся даже по одному человеку, чтобы поставить к каждому. Быть может, станет полегче, когда с берега подтянутся взводы тяжёлого вооружения, а с ними и залегшие на берегу, да так и не пошедшие в атаку ландверьеры.

Но отступившие Техасские рейнджеры в тот день в атаку так и не пошли.

Полномочный консул на Терре Карл Август фон Плауен терпеть не мог галстуки. Любой из них казался ему проклятой удавкой. И модные среди молодых аристократов узенькие «верёвочки», и широкие «лопатники», какие носили представители старшего поколения. Вроде самого фон Плауена. Однако к посольскому вицмундиру полагался галстук, значит, консул в очередной раз переборет себя и оденет его. Единственной поблажкой, какую Плауен делал себе, было то, что он не завязывал галстуки, потому что не умел делать этого. Он носил более простые и дешёвые, вроде бы не положенные ему по статусу, галстуки на застёжках. Ведь из-под воротника-стойки вицмундира была видна только небольшая часть узла, так что никто и не заметит этого факта.

Консул от всей души завидовал дипломатам с Соединённых планет, у которых требования к одежде были куда ниже принятых в Доппельштерне или том же Альбионе. Конечно же, на всех раутах он, чокаясь бокалом коктейля с чопорным альбионцем, всегда высказывался неодобрительно и этак доверительно кивал тому — мол, уж мы-то понимаем, что эти бостонцы ещё с Последнего века не умели правильно одеваться, не то, что мы. Однако глубоко в душе, фон Плауен отчаянно завидовал этой показной небрежности. Быть может, и альбионец, затянутый в красный вицмундир, тоже, но никогда бы этого не показал, как и Плауен.

Сегодня ему придётся надеть галстук и застегнуться на все пуговицы. Переговоры с «неряшливым» бостонцем будут очень сложными. И рассчитывать на чью-либо помощь не приходится. Растущая мощь Доппельштернрейха — Империи Двойной звезды — не нравилось никому в космическом сообществе. Разве только Кибертроник не проявлял по этому поводу никаких эмоций, но его представителей никто понять не может уже давно. С тех пор, как киберы восстановили контакты с остальным человечеством, их побаивались, как раз из-за этой самой непонятности.

Застегнув последнюю серебряную пуговицу, фон Плауен оглядел себя в зеркале, поправил галстучный узел, тяжело вздохнул, готовясь к дипломатической баталии. Каким бы неряшливым и неопрятным с виду ни был бостонский консул Маркус Стаффорд, как дипломат он мог дать сто очков форы любому, спор с ним будет почище любой баталии. Пускай тут и не прольётся ни капли крови, но если фон Плауен проиграет может статься, что в итоге это приведёт к куда более кровопролитным и жестоким сражениям. Быть может, сегодня он сбережёт жизни сотням, если не тысячам солдат Доппельштерна. На то же рассчитывал, конечно, и Стаффорд, а значит, дипломатическая битва с ним будет очень жаркой.

Плауен протёр белоснежным платком лоб, ещё раз тяжело вздохнул и направился к выходу из кабинета.

Самым удивительным итогом жестокого боя за укрепрайон стало то, что я оказался командующим всеми войсками. Во время высадки погибли не только наш полковник, которого ещё в воде накрыло миной из малой мортиры, и майор Фернер, убитый у меня на глазах, но и Минц с Башталовским. Мрачный капитан был убит вражеским снайпером на берегу, а командир третьей роты погиб, когда пытался захватить вражеское орудие.

Теперь мне пришлось брать организацию обороны на себя. Укрепрайон был рассчитан максимум на два полка, но нас теперь было намного меньше. Пусть в нашем распоряжении были сотни пулемётов и около десятка пушек, которые мы смогли развернуть от берега. Только к ним я выделил полноценные расчёты, у пулемётов же оставил по одному человеку, правда, из своих драгун. Они смогут управиться с ними и в одиночку, всех ведь учили обращению с таким оружием. Но длина фронта обороны была слишком велика, а людей у меня слишком мало. Особенно с учётом того, что большую часть фортов мы уничтожили, попортив при этом достаточно много боеприпасов. А вот проходы в третью линию траншей уничтожить не смогли, пришлось именно там расставить большую часть драгун из взводов тяжёлого вооружения, слишком велик был шанс того, что враг ударит оттуда. Пусть и не самое очевидное направление, но для фланговой атаки подходит как нельзя лучше.

Когда подготовка была закончена, началось ожидание. Я прохаживался по траншеям, инспектируя оборону. Видя меня, драгуны и ландверьеры собирались, подтягивались, брались за ручки пулемётов, начинали перебирать ленты или складывать их в бункеры. Другие же не делали лишних телодвижений. Только поднимались на ноги, если сидели и отдавали честь. Если я спрашивал о чём-то, отвечали спокойно и размеренно. Отчитывались, что сделали, и чего не смогли сделать — и почему не смогли.

Я то и дело ловил на себе мрачно-недовольные взгляды лейтенантов. Мало того, что «этот выскочка» умудрился первым заработать капитанские погоны, так ещё и командование получил. И теперь даже превосходящие званием офицеры ландвера вынуждены слушаться его. Последним, надо сказать, это тоже не нравилось, но против субординации не пойдёшь — приходилось слушать меня.

На всех наложило отпечаток ожидание атаки. Солдаты нервничали, удерживать драгун от стычек с ландверьерами унтерам удавалось всё сложней. Частенько доходило до рукоприкладства. Одного рядового даже публично выпороли перед взводом, что было невиданным делом в боевой обстановке. Я не вмешивался в подобные дела, ибо они были уделом унтеров и нечего обер-офицеру совать в них свой нос.

Ожидание затягивалось. Нервы не могут постоянно быть натянутыми, как струна. На третьи сутки люди расслабились. Стычки прекратились. Унтера перестали орать и раздавать зуботычины тут же, как только увидят малейшее нарушение. Настороженными оставались только те, кто дежурил в проходах. Там всегда можно было ждать атаки, а врага не увидишь за милю, как в других местах. Но никаких стычек в этих дозорах, конечно же, не было. Находились там исключительно драгуны, при этом команды старались комплектовать бойцами одних рот, а, главное, куда ссориться, если в любой момент враг может оказаться на расстоянии выстрела. Надо постоянно держать ухо востро.

После очередного утреннего обхода всей линии обороны, я вернулся в свой бункер, чтобы позавтракать с чистой совестью. Припасов в укрепрайоне было вдоволь. Техасские рейнджеры привезли вдобавок к тому, что и без того имелось тут, ещё и собственные запасы провианта. Так что с питанием проблем как раз не было, да и с боеприпасами и оружием тоже, медикаментов было вдоволь. Не хватало только людей.

Я трижды отправлял запросы в тыл на получение пополнений. Мне каждый раз отвечали, чтобы держал оборону имеющимися силами, а все войска задействованы на других участках фронта.

На третьи сутки я решил провести разведку. Отправил трёх ландвереров в во вражеские траншеи. Враг там был — после короткой перестрелки бойцы вернулись, даже без потерь. Однако и атаковать бостонцы не стали, не поддались на провокацию.

Так и просидели в бетонных траншеях, на расстоянии мили друг от друга, без малого неделю. Пока ко мне, как раз во время завтрака, сразу после обхода линии обороны, не вбежал дежурный связист. На лице молодого парня играла такая улыбка, что я понял — он принёс очень хорошие новости. В руке он держал бланк шифрограммы. Едва сдержавшись, чтобы сразу не выпалить новости, а прежде отдать честь и правильно обратиться ко мне.

— Ваше благородие, шифрограмма из штаба бригады, — выпалил он и протянул мне бланк.

Я взял его, развернул, пробежал глазами несколько ровных строчек, затем прочёл их внимательней. Поднял взгляд на юношу, он был одет в коричневый комбинезон и гвардейскую каску с пикой. Парень смутился, опустил взгляд, уставившись на собственные сапоги. Зачем-то снял каску, взяв её под мышку, едва не пропоров пикой форму.

Свет в бункере загородил вахмистр Быковский. Он протопал мимо ландверьера, встал ближе ко мне. Почти небрежным взмахом руки отдал честь.

— Мы тут по вашему приказу бостонских покойников стаскиваем в форты, — доложил он, — чтобы пожечь. Как и сказали, дабы они заразу не распространяли, а то пованивать начали. Так тут ребята заодно барахолят по малости, у кого часы, у кого сапоги, у кого ещё что снимут. Мы не препятствуем, себе тоже по малости берём. Трофеи — святое дело. — Он будто даже оправдывался за это мародёрство. Оно, конечно, не поощрялось, но и против него я, лично, не возражал. — Так мы у одного офицера ихнего нашли — вот.

Быковский вытащил из-за пояса старинный револьвер с рукояткой сандалового дерева.

— Ваш трофей, — сказал он.

Я взял у него отличный револьвер. За него можно выручить неплохие деньги. Но главным было то, что это было готовое к стрельбе боевое оружие. Немного повозившись, я понял, как проверить, есть ли в барабане патроны. Оказывается, он откидывался вправо вместе с рамкой. Я вынул все патроны, они были тоже непривычного вида, слишком маленькими. В наше время они намного больше, даже в оставшихся образцах лёгкого ручного оружия.

— Отличное оружие, — сказал я, снова начиная заряжать револьвер..

Всё это время бланк шифрограммы лежал у меня на коленке. Но я смотрел не на него. Я снова поднял взгляд на замершего по стойке «смирно» радиста. Тот рискнул поднять глаза, и в этот момент я резко встал, прижал револьвер к левой стороне груди несчастного юноши — и нажал на курок. Выстрел ударил по ушам, прогремев так, что даже мне стоило определённых усилий не вжать голову в плечи. Толстые стены бункера усилили звук выстрела, но при этом я был почти уверен — за его пределами никто ничего не слышал.

Радист начал медленно заваливаться на спину. Я зачем-то левой рукой подхватил его каску с пикой, не дав ей упасть на бетонный пол. Слетевший с моего колена бланк шифрограммы закружился в воздухе. Он спланировал на грудь рухнувшего юноши.

— Забери его, — велел я Быковскому, — и отнеси к нашим мертвецам. Если что, его убил вражеский снайпер по дороге в мой бункер. Ясно?

Снайперы работали с обеих сторон, стараясь выбивать офицеров или связистов. Поэтому все ходили, пригнув пониже головы, и старались пробегать проходы в траншеях как можно быстрей. Они все были под контролем снайперов с обеих сторон.

— Так точно, — равнодушно отдал честь вахмистр.

Прежде чем вскинуть тело радиста на плечо, он снял с его тела шифрограмму и подал мне. Даже читать не стал.

— И передай всем офицерам, чтобы собрались в штабном форте, — добавил я.

— Есть, — ответил Быковский, честь отдать во второй раз он не мог, потому что на плече его лежал труп радиста.

Я в третий раз прочёл шифрограмму, которая стоила жизни ландверьеру. В ней говорилось, что война окончена, и бостонские части будут сдаваться. Так как по условиям мирного договора, заключённого между нашими государствами их флот должен немедленно покинуть орбиту Баварии. На эвакуацию времени просто не оставили. Но оставлять их в живых я не собирался.

Они были врагами, вторгшимися на нашу землю, пусть и воспользовавшись глупостью подданных империи. Они убивали наших людей, не только военных и ландверьеров, до всех нас доводили сообщение о резне, учинённой Техасскими рейнджерами в Мюнхене. Вроде бы именно за это их и отправили стеречь дальний укрепрайон, как говориться, куда подальше, с глаз долой, чтоб не мозолили лишний раз.

И теперь мне предлагают брать их в плен!

Нет, как бы то ни было, но в плен не попадёт никто из них.

Стены форта, который стал нашим временным штабом, были закопчены изнутри до чернильной черноты. Здесь славно поработали огнемётом, чтобы выжечь всех, засевших внутри рейнджеров. После каждого совещания, когда мы расходились, по траншеям, за нами тянулись цепочки чёрных следов сажи.

— Сегодня, господа офицеры, — сообщил я собравшимся в штабе, — я получил шифрограмму из штаба бригады. — Я продемонстрировал всем бланк, захваченный мной из бункера радистов. На нём сам же и отпечатал новый текст. Со стандартными радиостанциями учили работать всех офицеров в училище. — К бостонцам подошло крупное подкрепление с орбиты, и они готовятся к масштабному наступлению. Видимо, их разведка донесла, что нас тут меньше, чем могло показаться во время атаки. Бостонцы — не дураки, они просчитали, что раз мы не развиваем успех на этом направлении, значит, надо ударить здесь и сбросить нас в реку. Поэтому надо быть готовыми к атаке, и не дать врагу выбить нас из укрепрайона. Думаю, не надо объяснять, чем это нам грозит.

Офицеры, как драгуны, так и ландверьеры, молчали. Вопросов ни у кого не нашлось. Да и что тут можно было сказать.

— Раз никому нечего сказать, — подвёл итог я, — расходимся по подразделениям и готовимся к завтрашней атаке.

Офицеры отдали честь и покинули бункер в порядке старшинства, правда, драгуны выходили, конечно же, первыми. Каждый раз в этот момент я вспоминал наш совет в штабном шатре на противоположном берегу Синей ленты. Я ведь и не думал тогда, что не пройдёт и недели, как я буду стоять на месте полковника фон Зелле.

Когда бункер опустел, я вернулся к себе. Обход буду проводить как обычно, ближе к вечеру, перед ужином, чтобы не нервировать бойцов перед грядущим делом. Оказывается, на столе так и осталась лежать шифрограмма, которую принёс радист. Я ведь даже не знал его имени, что не помешало мне прикончить его. Распалив огонь в сплющенной сверху гильзе, которую использовал вечерами для освещения бункера, я дал ему разгореться и сунул в пламя оба бланка. И держал до тех пор, пока они не прогорели полностью. От жара пальцы мои надёжно защищали толстые перчатки. Чёрный пепел улетел куда-то в угол выделенного мне помещения.

К утру, когда в наши траншеи должны были явиться бостонцы, всё было готово. Через каждые двадцать-двадцать пять метров выставили пулемёты, между каждой парой сидел второй номер, который должен был хоть как-то, худо-бедно, контролировать их, не давая перегреться стволам и подавая стрелкам новые ленты. Малые мортиры и лёгкие орудия, конечно, не удалось поставить настолько часто, но в данной ситуации они нам не особенно пригодятся. Разве только для того, чтобы не осталось ни одного живого бостонца. Основную работу будут делать пулемёты, именно поэтому я поставил к ним больше людей, иногда даже в ущерб остальному тяжёлому вооружению.

Забросив на плечо карабин, я устроился наверху траншеи. Шлем снова остался лежать в бункере, вражеский снайпер мог легко понять, кто я, как раз по эмблеме на нём. Снимать её, как делали некоторые малодушные офицеры, я не стал, предпочитая просто не носить его. Того же майора Фернера он не спас.

Приложив к глазам окуляры мощного бинокля, я внимательно вглядывался в далёкую линию вражеских траншей. И вот, наконец, на ней появились фигурки врагов. Они поднялись ровной шеренгой и медленно пошли в нашу сторону. Даже без моей отмашки, солдаты начали готовиться к бою. Я услышал щелчки пулемётных затворов, чуть слышный скрежет открываемых казёнников лёгких орудий, стук крышек минных ящиков.

— Без приказа не стрелять, — передал я по внутренней связи. — Кто выстрелит до команды — лично прикончу.

— Насколько подпускать будем? — поинтересовался незнакомый голос, скорее всего, кто-то из офицеров ландвера.

— До расстояния уверенного поражения из лучевой винтовки, — ответил я.

— Вас понял, — произнёс тот же голос.

— Уверенно идут, сволочи, — пробурчал другой незнакомый голос, наверное, принадлежащий пожилому полковнику ландвера Яну Байеру.

— Попрошу не засорять эфир посторонними репликами, — мрачно бросил начальник связи нашего полка, майор Сорока. Пожилой человек, он так и не поднялся выше из-за тяжёлого характера и постоянных придирок ко всем, включая старших по званию и должности, относительно соблюдения радиодисциплины.

Я скользил взглядом по нестройным рядам бостонцев. Среди них мелькали светло-коричневые плащи и широкополые шляпы Техасских рейнджеров, все они носили укороченные стилизованные карабины. Лица их были мрачны — понимали, что ничего хорошего в плену их не ждёт, в то время как остальные бойцы, наоборот, улыбались, не скрывая своего веселья. Я всегда считал бостонцев плохими солдатами, не умеющими воевать. У них, конечно, были отличные спецподразделения, и некоторые полки были очень даже ничего, вроде тех же рейнджеров или Пустынных скорпионов, которые стали легендой на выжженных солнцем пространствах спорного мира Ордос. Однако в общей массе наёмные войска Соединённых планет были не слишком хороши, особенно из-за своих повышенных требований к условиям жизни на фронте. Как метко сказал когда-то про них Быковский: «Без тёплого сортира воевать не станут». Ходили слухи, что несколько раз правительству Соединённых планет приходилось прекращать войны из-за солдатских забастовок.

Вот и теперь обычные бойцы явно глядели на эту сдачу в плен, как на завершение утомительной работы. Им ведь заплатят за участие в боевых действиях в любом случае. Вернутся они домой с победой или же их депортируют по окончании войны. Стимула воевать, в общем-то, нет. Будет им уроком на будущее.

— Враг на расстоянии поражения лучевой винтовки, — сообщил мне Быковский.

— Огонь, — скомандовал я, вскидывая карабин.

И тут же затарахтели пулемёты. Почти залпом грохнули лёгкие орудия — осколочно-фугасные снаряды взорвались в задних рядах шагающих бостонцев, оставляя в них существенные прорехи. С неприятными хлопками в небо устремились мины из малых мортир — их взрывы уносили меньше людей, но падали они намного чаще. И, конечно же, открыли огонь драгуны и ландверьеры.

Так закончился инцидент на Баварии.

Комиссия по разбору Баварского инцидента, как стали официально называть события, в которых мы принимали участия, больше напоминала трибунал. Ведь разбирала-то она как раз в обстоятельствах расстрела сдающихся бостонцев. Сначала пригласили всех офицеров моего полка, потом ландверьеров, работали с ними почти двенадцать часов. Всё это время я просидел на жёстком стуле в небольшой приёмной перед залом, где заседала комиссия. Мимо меня проходили, отдавая честь, другие офицеры, которых вызывали из существенно более удобно оборудованной общей комнаты. Больше я их уже не видел, значит, в зале, где заседает комиссия, есть вторая дверь. Распространённый психологический эффект. Я знал о нём, но менее действенным он от этого не становился. К тому же, так я не мог встретиться с офицерами и узнать у них, о чём, собственно, расспрашивает комиссия, и сделать на основе их ответов какие-то выводы для себя.

Затем пригласили и меня, но только для того, чтобы сообщить, что на сегодня заседание комиссии завершено и продолжено будет завтра в девять утра.

На следующий день я приехал за десять минут до начала заседания, но в приёмной меня уже ждал нервозный лейтенант, сообщивший, что меня, как выяснилось, уже «давно ждут». Я ничего не стал говорить ему, только отдал честь и вошёл в зал.

Как и вчера, за длинным столом некими призраками сидели люди в парадной военной форме. Судя по цвету, они были из пехотных и драгунских полков, быть может, кто-то из механизированных войск или артиллерии. Я не мог толком разглядеть их из-за приглушённого света ламп, установленных перед каждым из восьми членов комиссии. О лицах и говорить не приходится.

Перед столом был установлен такой же жёсткий и неудобный стул, как в приёмной, на который меня и пригласили присесть. Представляться мне члены комиссии посчитали излишним, поэтому я ориентировался только по голосам. Да и они звучали очень уж похоже, видимо, без соответствующей аппаратуры не обошлось.

— Вы — капитан Нефёдоров Максимилиан Панкратьевич? — задали мне вопрос. Я очень быстро стал представлять себе всю комиссию как единое сообщество, тем более, что толком понять, кто со мной говорит, я просто не мог.

— Так точно, — ответил я.

— Временно исполняете обязанности командира Пятого Вюртембергского драгунского полка?

— Так точно.

— Приняли командование полком и приданными силами ландвера?

— Так точно.

— Незаконно расстреляли сдающиеся войска Соединённых планет?

— Никак нет.

— А как же тогда понимать ваши действия?

— Я предпринимал действия, направленные на отражение атаки противника на наши позиции.

— Вы не получали сообщения из штаба бригады об окончании войны и сдаче в плен вражеских сил?

— Не получал.

— Радист из штаба бригады сообщил, что передал её в срок, и что она была получена вашим радистом.

— Я не получал никаких сообщений из штаба бригады.

— Вахмистр Быковский сообщил нам, что радист был убит вражеским снайпером.

— Он докладывал мне об этом.

— Шифрограммы при нём обнаружено не было?

— Тело не обыскивали. Возможно, бланк с ней так и остался у него в кармане формы. — Я решил позволить себе сделать предположение.

— Откуда у вас именной револьвер полковника Техасских рейнджеров?

— Я взял его в качестве военного трофея.

— Из этого револьвера был убит радист?

— Никак нет. Вахмистр Быковский ещё не принёс его мне.

— Вы намерено просили вахмистра Быковского искать этот револьвер?

— Никак нет. Он сделал это по собственной инициативе.

— Бланк шифрограммы не был обнаружен у радиста.

— Возможно, он счёл сведения слишком важными и срочными и хотел передать их на словах, прежде чем вручать официальную шифрограмму на бланке.

— Это — нарушение устава! — Интересно насколько наигранным было возмущение в голосе члена комиссии.

— Радист был ландверьером. — Я сказал это так, будто этот факт всё объяснял.

— Вы сообщили офицерам, находящимся в вашем непосредственном подчинении, что скоро будет наступление бостонцев. И предъявляли бланк шифрограммы, якобы из штаба бригады.

— Никаких свидетельств этого факта нет.

— Кроме слов ваших офицеров.

— И моих — против них.

— Вас считают выскочкой в полку. Из-за чего?

— Обстоятельств присвоения мне капитанского чина и перевода из Лейб-гвардии Кексгольмского полка в Пятый Вюртембергский драгунский полк.

— Официально вы подали рапорт о переводе в строевой полк для участия в боевых действиях.

— Есть факты, которые не отражены в моём личном деле, однако, уверен, комиссия знакома с ними.

— И вам нечего добавить к тому, что написано в нём?

— Так точно.

— Замечательная карьера. А насколько искренним было ваше желание перейти в строевую часть? Стать настоящим, окопным, офицером.

— При всём уважении к пехотным частям, драгун нельзя назвать окопными частями. У нас другие цели.

— Ответьте на вопрос относительно искренности вашего рапорта о переводе.

— Гвардия воюет не меньше строевых частей.

— Замечательный ответ.

Мне показалось, что сказавший это готов в ладоши хлопнуть, отдавая должное моему ответу.

— Вам бы в контрразведке служить или в разведке.

Я понял, что допрос закончился, раз пошли свободные реплики членов комиссии.

— Вы свободны, — сказали мне.

Я поднялся с неудобного стула, отдал честь и покинул комнату.

По возвращении на казённую квартиру, предоставленную мне, я обнаружил на столе приглашение — именно приглашение — на завершающее заседание комиссии. Это было странным делом. Вроде бы раньше ограничивались устными приказами, а тут — такое.

Время было указанно, и я решил снова явиться четвертью часами раньше. Всегда был уверен, что приходящий раньше человек, а особенно офицер, производит лучшее впечатление, пусть даже приходится иногда ждать при не самой лучшей погоде.

Молодой лейтенант с нервозными пятнами вокруг глаз в этот раз не производил такого неприятного впечатления, как при прошлой встрече. Он спокойно отдал честь, картинно глянул на часы и попросил подождать до назначенного времени. Надо сказать, ровно в десять утра, как и было написано в приглашении, на столе, за которым сидел лейтенант, прозвонил аппарат-коммуникатор. Тот поднял трубку, выслушал, кивнул и пригласил меня.

В этот раз зал наполнял яркий свет, и я мог разглядеть всех членов комиссии. Блистали парадные аксельбанты и золотые погоны, среди них я заметил несколько эполет.[2] Сидевший в центре стола пожилой генерал-майор с роскошными седыми бакенбардами в зелёной пехотной форме — не он ли спрашивал вчера про окопных офицеров? — поднялся со своего места.

— Максимилиан Панкратьевич, — обратился он ко мне, чёткое произношение говорило либо об отличном знании русского, либо о том, что второй официальный внутренний язык империи был для него родным, как и для меня, — по результатам расследования, проведённого нашей комиссией, признано, что злого умысла в ваших действиях нет. Не было обнаружено каких-либо поддельных бланков шифрограмм из штаба экспедиционной бригады. Молодой унтер-офицер ландвера, принявший сообщение, вполне мог не отпечатать его на официальном бланке, а поспешить сообщить вам новость устно и был убит бостонским снайпером, также не знавшем о перемирии. — Генерал-майор перевёл дух и продолжил. — Учитывая тот факт, что вы приняли на себя командование полком и всеми силами, штурмовавшими укрепрайон, и взяли его, вам присваивается чин полковника и вы назначаетесь командующим Пятым Вюртембергским драгунским полком.

Эта новость едва не сбила меня с ног. Не хуже вражеской пули в грудь.

Тем временем генерал-майор взял со стола два листа. Первый оказался патентом на полковничий чин, второй — приказом о назначении меня командиром полка.

Теперь меня будут считать ещё большим выскочкой. Почему-то в голове крутилась только эта мысль. Да ещё вспомнилось, генерал-майор в своей речи ни словом не обмолвился о том, что офицеры полка и ландвера упоминали поддельный бланк шифрограммы. Хотя о самой поддельной шифрограмме вроде и сказал, но как-то вскользь.

Так я в неполные тридцать стал полковником.

[1] Трубки (удлинённые заряды, УЗ, торпеды) — длинные металлические трубки (длиной около 2 м), наполненные взрывчаткой, использующиеся для подрывных работ либо в качестве гранат.

[2] Эполеты в армии Доппельштерна носят только обер— и штаб-офицеры гвардейских полков.