Глава 13

Я доказал гипотезу Римана: "Все нетривиальные нули дзета-функции имеют действительную часть, равную 1/2". Сам, своим умом и знаниями! Не чье-то готовое решение, а собственное, к которому я шел несколько месяцев, ломая голову, проведя кучу расчетов, перерыв гору материалов на эту тему. Началось с обсуждения задач тысячелетия на математическом симпозиуме, проведенным в ноябре нашим факультетом. Один из докладчиков привел контрпример к гипотезе, опровергающий приведенный в ней постулат. Поднявшийся гвалт среди ученых мужей можно было сравнить со штормом, где на дерзкого возмутителя математического штиля обрушился шквал обвинений в некомпетентности, оскорблении святой веры всего научного мира в незыблемость одной из великих задач.

После форума подошел к оскандалившемуся ученому, представился как один из авторов доказательства теоремы Ферма, а потом попросил немного времени на разбор его варианта гипотезы. Мой собеседник заинтересованно посмотрел на меня, у всех математиков сейчас на слуху наше открытие, после назвал себя. Колычев Егор Петрович, кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник института математики и механики Академии наук. Он согласился, день у него свободен, прошел со мной в лабораторию. Здесь мы расположились за столом, я задал вопрос по вызвавшей у меня сомнение дзета-функции Эпштейна, на которой основывал свой трактат Колычев. Частный вопрос повлек за собой массу уточнений и споров, мы увлеклись, несколько часов пролетели незаметно в наших дебатах.

Все же я доказал оппоненту ошибку в его расчетах и логической цепи. Он принял мои доводы и предложил заняться именно этой темой. Несколько возникших в ходе обсуждения идей давали хорошую перспективу в возможной реализации задачи тысячелетия. Я согласился и мы договорились вместе поработать над чрезвычайно важным проектом. Колычев пообещал внести его в тематический план своего института, а меня привлечь соисполнителем с заключением необходимого контракта. Не откладывая в долгий ящик, принялся за увлекшую меня задачу. Сразу решил привлечь наработанный мной путь компьютерного моделирования, на этот раз математической проблемы. Сформировал основные и промежуточные цели расчетов, необходимые компоненты исследований, разбил по этапам. Продумал программное обеспечение задачи, отдельные документы по каждой из ее направлений.

После, когда мой компаньон оформил меня в штате привлеченных сотрудников, обсудил с ним свои наработки. Колычева заинтересовал мой подход к решению проблемы, для него он стал совершенно неожиданным. Компьютерные технологии среди "чистых" математиков в это время малоизведанная область, используются больше для технических задач по обработке информации, но не в проработке теоретических изысканий. Мы определились с разделением наших функций, основная часть исследовательских работ выпала мне, за Колычевым осталось анализ и предложение принципиальных основ и методов математического аппарата. Впоследствии сложилось так, что практически я сам справился со всем объемом работ. Компаньон сослужил мне консультантом и экспертом, правда, довольно толковым, сделал мне немало важных замечаний.

Решению задачи способствовало новые возможности, открывшиеся постоянными занятиями со своим даром. Они намного увеличили мой интеллектуальный потенциал, по-видимому, за счет активизации не востребованной ранее коры головного мозга. Можно сказать, я заметно "поумнел". Раньше не отличался какой-либо гениальностью, способности были выше средних, но не настолько. А с недавних пор заметил, что любое задание стал выполнять гораздо легче и без серьезных ошибок. Мне теперь достаточно получить исходную информацию, она сразу воспринимается цельной картиной, вижу разные пути к конечному результату, четко представляю нюансы каждого, достоинства и недочеты, на несколько шагов вперед прогнозирую их последствия. Проекты, с которыми я бился на работе месяцами, идя почти на ощупь, теперь не представляли сложность, с чистого листа, на основе изучения исходных условий составлял технические задания, программные продукты, а потом реализовывал почти безошибочно, с небольшой корректировкой, вносимой тут же. У меня теперь оставалось гораздо больше времени на другие занятия — с творчеством, наукой, семейными и прочими делами.

Но даже с такими способностями мне понадобились десятки, даже сотни расчетных цепей, перебрал частные гипотезы Хельге фон Коха, Харди, Титчмарша и Вороса, провел выборку огромного количества нетривиальных нулей в полосе "критической линии", только через полгода безуспешных исследований наконец-то появились обнадеживающие результаты, в июне, в самую пору сессии, смог сказать "Эврика!". Свой труд с пояснительной запиской на почти десятке печатных листах сдал Колычеву, он две недели перепроверял мои расчеты, пока не вынес свой вердикт — задача решена! Еще месяц наше доказательство гипотезы разбирали в экспертном совете института, пока не согласились с его истинностью.

После институт отправил заявку на регистрацию открытия в Международную академию, еще через полгода оттуда пришло официальное подтверждение о признании открытия тысячелетия с выдачей авторам, то есть мне и Колычеву, премии в миллион евро. Дождь наград посыпался на нас, как от отечественных ведомств, так и зарубежных математических институтов и обществ. Нас признали почетными академиками в десятке стран, в родном отечестве выдали Государственную премию, Колычеву присвоили ученую степень доктора наук. Я же остался обычным студентом, без диплома о высшем образовании мне не могли дать даже кандидата наук. Все награды и премии я теперь честно оставил у себя, это мой труд, пусть и с помощью святого дара.

После первого открытия, "соучастником" которого я стал, коренным образом поменялось отношение ко мне преподавателей и однокурсников. Среди тех и других поляризовались симпатизирующие и завистники, причем последних оказалось больше, особенно после второго моего открытия. Кто-то открыто высказывал свои чувства ко мне, но чаще скрытничали. Улыбались мне в глаза, а за спиной наушничали, исподтишка устраивали пакости. К сожалению, к ним присоединился Шамов, мой научный руководитель, обиженный тем, что я обошел его, не привлек к новому проекту. По-видимому, захотелось на халяву получить долю славы и немалых дивидендов, как произошло с теоремой Ферма. Да и среди других ученых мужей факультета таких оказалось немало, прямо или обиняком укоряли в непатриотизме к родному университету.

В академических кругах, как и в любой другой сфере деятельности, существует конкуренция, каждый жаждет успеха, выгоды за счет своих собратьев. Так что я, связавшись со сторонним научным учреждением, оказался на стороне конкурентов родного ВУЗа. О таком раскладе я и не думал, когда подключился к проекту Колычева. Но когда услышал от уважаемых мною факультетских мэтров прямые обвинения в подобном проступке, вначале не поверил своим ушам. Причем тут они, когда это моя личная работа, не в ущерб учебным и НИРовским делам в университете. Потом понял — самая обычная зависть, желание на чужом горбу въехать в рай. Среди подавляющей части преподавателей факультета, включая декана, я оказался изгоем, всякими путями, зачастую искусственно, создавали мне трудности.

Даже доходило до такой мелочности, как снижение каким-либо преподавателем оценки за мои проекты или контрольные по надуманной причине. Вначале я пытался обжаловать явно несправедливый выпад, но наткнулся на круговую поруку, никто не пытался разобраться объективно, напротив, обвинили в склочности, опорочивании честного имени их уважаемого коллеги. Исключить меня из университета они не могли. Как же, лауреат Государственной премии, автор двух величайших открытий, почетный академик самых уважаемых в мире научных заведений — и вдруг отчислен за неуспеваемость. Нонсенс! Но пытались создать такие условия, чтобы я сам подал нужное им заявление. Тот же Шамов лицемерно выражал сочувствие и, ссылаясь на желание "помочь" из былой дружбы, советовал перейти в другой ВУЗ.

Такую радикальную позицию, сложившуюся на факультете по отношению ко мне, я мог объяснить только личным участием Разумовского, декана. Можно было пожурить меня или наказать, но не столь же жестко! Ведь перспективный студент полезен каждому ВУЗу, добавит ему славы, как альма-матер, выпестовавший будущего гения. Декан невзлюбил меня с первого курса, каждый мой успех вызывал у него только раздражение. Я чувствовал это по его неприятному взгляду, обращенному на меня, при случайных встречах он даже не отвечал на мое приветствие. Шамов обронил как-то, что я чем-то серьезно задел факультетское начальство, посоветовал каким-то образом умилостивить его. Не знаю, что имел в виду руководитель, но лизать задницу декану я не собирался, держался с ним корректно, не более. А теперь Разумовский отыгрался, воспользовался моей "промашкой", настроил или надавил на преподавательский состав против меня.

В ответ на нездоровую ситуацию на факультете вокруг меня решил обратиться к ректору, академику Харламову. С ним раньше не сталкивался, разве только на вручении мне диплома об открытии. Заранее записался на прием по личному вопросу, в назначенный день сидел у него в приемной в ожидании вызова. И угораздило же, именно в это время сюда зашел Разумовский. Он косо посмотрел на меня, привычно не ответил на приветствие, зашел к ректору, даже не спросив секретаря. Я ждал почти полчаса, пока не вышел декан, через несколько минут меня пригласили к Харламову.

Вошел в просторный кабинет, в нем в кресле за широким столом у дальней стены восседал ректор. Крупный, полной комплекции, весьма солидного возраста, уже за семьдесят. Он смотрел строго на меня, благодушное обычно лицо сейчас посуровело, выражало недоумение. Я поздоровался, потом представился:

— Евсеев Сергей, студент третьего курса механико-математического факультета.

Рокочущим басом Харламов ответил:

— Наслышан о тебе, Евсеев. Такой видный молодой человек, можно сказать, гений, а не можешь ужиться с другими. На тебя уже были жалобы, от декана, твоих преподавателей. Сутяжничаешь, не уважаешь старших, требуешь к себе особого отношения. Что, загордился, считаешь себя выше других? Нехорошо. Иди и подумай над своим поведением. У тебя вся жизнь впереди, надо ладить с людьми.

Попытался сказать о своем:

— Валериан Константинович, пожалуйста, выслушайте меня...

Ректор тут же перебил меня:

— Так, Евсеев, и здесь собираешься кляузничать. Все, иди и больше ко мне не обращайся. Я не хочу слышать о всех ваших дрязгах, кто кого обидел.

Все для меня стало очевидно, старый ректор практически отстранился от ведения неприятных для него дел, вникать и разбираться он не станет. Надежда решить проблему обычным порядком растаяла как дым, никаких иллюзий о справедливости в университете не осталось. Попрощался и вышел, но твердо решил, так просто сдаваться я не буду, если хочу уважать себя. Но прежде надо хорошо продумать, мне отвечать не только за себя, но и за свою семью, существенно разросшейся к этому времени.

К нам переехала Таня, Наташа уговорила ее жить вместе. Полгода назад Таня родила сына, крепкого бутуза, один в один похожего на меня. Во всяком случае, так уверяли все мои подруги, глядя на пыхтящего Сережу-младшего, упорно пытающего вылезть из манежки. Так или нет, мне все равно, беру на руки и прижимаю к сердцу кровинку, вдыхаю молочный запах младенца, бесконечная нежность и желание сберечь охватывают меня. А рядом с нами стоит любимая, счастье льется из ее глаз слезами благодарности и обожания. Я обнимаю Таню, так мы и стоим втроем, как одно единое, души наши сливаются где-то там, в небесах. Я не заметил, как влечение к подруге перешло в невидимые узы мучительно сладкой любви.

Не мог и дня прожить, если не увижу и не обниму ее и нашу дочь, каждый вечер заезжал к ним. А наши соития наполнились блаженством обладания столь желанного тела, мы сливались сердцами, казалось, они даже бьются заодно, как и дыхание, бурное и волнующее. А когда Таня призналась, что беременна, носил ее на руках, ухаживал и берег как хрустальную чашу. После переезда к нам отдавал ей почти все внимание, вызывая ревность остальных подруг. Рождение сына стало настоящим праздником в моем сердце, не мог смотреть спокойно, как она кормит, пеленает, чуть ли не каждую минуту обнимал мать с ребенком, ласкал и нежил.

Наташа и Алена не особенно сердились на такую мою привязанность, сами тянулись к малышу, наперебой брали на руки, прижимали к своей груди. Правда, Наташе приходится труднее, она беременна, животик у нее заметно выдается. Материнское счастье сестры сломило доводы здравого смысла, она решилась сама рожать. Призналась мне, что видит во сне, как кормит своей грудью младенца, прижимает к себе, а днем у нее болит грудь, как будто молоко просится наружу. Видел, как она украдкой расстегивала платье и давала Сереже свою набухшую от возбуждения грудь, а потом закрывала глаза от наслаждения, когда малыш принимался сосать.

Алена еще терпит искушение от охватившего подруг материнского позыва, но грозится сразу после окончания института, в следующем году, тоже родить. Пока же отдувается за всех, как по хозяйству, так и в ночных утехах, но не жалуется, только цветет от такой обузы. В перспективе столь близкого роста семьи, все подруги посчитали, а я согласился, что нам нужен больший дом. Недолго искали, взяли особняк в том же жилом массиве, что и у Малаховых, они и помогли нам приобрести его. Моих доходов, в особенности после получения премий за открытие, хватило на покупку довольно дорогого строения и его обзаведение. Прежний дом я оставил брату, он женился в прошлом году, недавно у Коли родился сын.

С родителями у нас произошли недоразумения. Моя мама, как только узнала, что дочь у Тани от меня, да еще беременна вторым, только всплеснула руками, а потом высказалась с возмущением:

— Да что ты делаешь, Сереженька, тебе двух баб мало? И в кого ты такой уродился! Отец не гулящий, дяди твои тоже не блудливые.

Потом все же поехала к Тане навестить свою негаданно приобретенную внучку. А сейчас каждые выходные проводит с нами, нянчится с детьми, души в них не чает.

Сложнее обошлось с родителями Наташи, тесть принялся отчитывать меня:

— У тебя, что, думалка в одно место ушла? Зачем же ты ссоришь родных сестер? Не ожидал от тебя такого! Как жеребец, кроешь всех кобылиц!

Теща почти год вообще со мной не разговаривала, демонстративно отворачивалась при встрече. Да и после, когда Таня переехала к нам, еще в старый дом, и родила сына, старалась поменьше общаться со мной и старшей дочерью, только с детьми была ласкова. Таня поведала мне, как мать ругала ее, называла гулящей и другими оскорбительными для честной женщины словами. Наташу жалела, но и при ней отзывалась обо мне и Тане совсем нелицеприятно. Когда же моя жена пыталась заступаться, то и ей доставалось, называла глупой коровой, не умеющей держать своего мужа в строгости, потакающей во всех грехах. Но все проходит, со временем родители сменили гнев на милость, худо-бедно наши отношения выправились.

С работой у меня тоже произошли перемены. После первого нашего успешного проекта Колычев предложил работать с ним постоянно. Без особых раздумий согласился, в комбинате мне уже стало не интересно. Основные работы уже были реализованы, моя группа больше прохлаждалась, перебиваясь незначительными заданиями. Сформировавшаяся вначале из трех сотрудников, кроме Васи Гирина, в группу вскоре добавили еще одного инженера-компьютерщика — Виталия Спиридонова, за год мы внесли проекты почти по всем производственным линиям. В последнее время занимались вспомогательными участками, так что особой загрузки уже не было. Начальство, видя такую картину, забрало уже у нас Виталия на обслуживание электронного оборудования предприятия, но и на двоих работы оказалось немного.

Меня приняли инженером в отдел уравнений математической физики именно в группу Колычева. Она занималась исследованиями обтекание тонкого тела плоским потоком идеальной жидкости асимптотическими и численными методами. На занятиях в университете по предмету математическая физика подобную тематику мы проходили, но, конечно, в обзорном объеме. Здесь же прорабатывались конкретные проекты по заданным направлениям, мне поручили самостоятельную тему — построение и обоснование разностных схем для линейных и квазилинейных ударных волн. Тема для меня малоизвестная, начал с изучения вопроса, прочитал всю имеющуюся в отделе информацию по ней. Часто обращался к Колычеву и своему непосредственному руководителю — Сергиенко Вадиму.

Он два года назад закончил наш университет, правда, по другой специальности — механика. Как одного из лучших выпускников направили сюда, в академический НИИ. Работает на должности младшего научного сотрудника, считается перспективным ученым. Уже пишет кандидатскую диссертацию под руководством Колычева, заочно учится в аспирантуре. Ко мне отнеся вначале с некоторой осторожностью, понятной мне. Я у него в номинальном подчинении, но практически работаю напрямую с руководителем группы. Да и мой авторитет как автора нашумевшего открытия давит на него, стесняется командовать мною. Хотя я высказывал полное уважение к нему, более сведущему в порученной мне теме. На мои вопросы отвечал охотно, очень толково и детально. Постепенно мы с Вадимом сблизились, схожие интересы и взаимная симпатия помогли нам найти общий язык.

Тематика отдела не по моей будущей специальности, в институте есть более соответствующий отдел системного обеспечения. Пошел навстречу Колычеву, ему нужны толковые исполнители, да и сработался с ним. По просьбе руководителя группы начальство разрешило мне свободный режим работы, выдало пропуск на любое время, мог прийти даже ночью. В отделе приняли меня неплохо, помогли скорее освоиться с принятыми в институте правилами и распорядком. Коллектив дружный, вместе отмечают праздники и дни рождения, нередко в выходные отправляются на природу, не чинясь своими степенями и регалиями. У меня сложились хорошие отношения кроме Колычева и Вадима еще с несколькими сотрудниками. Постепенно вписался в общую атмосферу, ко мне стали относиться как к равному, несмотря на то, что я самый молодой в отделе.

С порученной темой справился успешно, даже ранее установленного срока. Когда разобрался по существу вопроса, применил методы математического моделирования задачи из учебного курса, составил программное обеспечение. Вместе с Колычевым определился с объемом теоретических и экспериментальных исследований. А дальше, как говорится, дело техники, принялся за реализацию запланированных работ. Через два месяца выдал систему стационарных и нестанционарных уравнений с построением разностных схем, физическим и математическим обоснованием. Мою работу руководитель похвалил, поручил на ее основании написать статью в ведомственный сборник научных трудов. Времени ушло немного, через неделю в черновом варианте передал Колычеву, исправил немного по его замечаниям и правкам. Готовую статью руководитель отдал в ученый совет института, после его утверждения отправил на публикацию.

Неплохо продвинулось у меня в изучении дара святого и новых возможностей от его использования. Кроме видения в аурном поле органов и систем, оперирования общим воздействием их энергетикой у меня получилось напрямую, физически вмешиваться в состояние объекта. Как хирург скальпелем, я своим энергетическим лучом мог разрезать и сращивать ткани, нейронные цепи, менять их структуру. Можно сказать, получил инструмент для операционных воздействий, дело стало за получением знаний о клинике и характере лечебного дела, хирургических и терапевтических процедур. Можно было взяться за их изучении самостоятельно, по медицинским учебникам и справочникам, но посчитал, что подобная практика чревата слишком большим риском врачебной ошибки.

Придется постигать нужную мне науку под контролем профессионалов медицины, лечащий не имеет права ставить под угрозу жизнь пациента. Перспектива поступать в медицинский ВУЗ, а потом шесть или семь лет учиться, не прельщала меня, но иного приемлемого пути не видел. Мне ведь придется лечить открыто, подобную практику не скроешь от других. Нужен диплом врача, достаточный опыт лечебных операций под контролем преподавателей и сведущих специалистов. Перебирал разные варианты, но осталось только одно — оставить занятия в университете или перейти на заочное отделение и поступать в мединститут, начинать с самого начала. Нет в подобных ВУЗах ускоренного курса, вечернего или заочного обучения, чтобы совместить с другими занятиями.

Предоставленный мне дар не оставлял мне иного выбора, умом и душой понимал — дух святого передал мне не только особые способности, но и нелегкую ношу, помогать страждущим. Те видения на святом месте не давали иного толкования, именно в том мое предназначение. Отказаться от него не позволяла и моя совесть, если я могу дать людям жизнь и здоровье, то должен, иначе мне не будет покоя. Когда принял такое решение, почувствовал в сердце какой-то толчок, а на душе стало светло, как будто его озарило теплым светом. Что-то подспудно подсказывало, во мне живет та искорка от души Сергия Радонежского, что внедрилась тогда, под холодным душем святой воды, она сейчас дала мне знак своего благословения.

Теперь мне оставалось решить проблему со своим факультетским руководством, а потом вновь готовиться к поступлению, теперь в медицинский, остальные дела и вопросы стали не важными, пусть и значимыми для меня, в той или иной мере. Коль дело с деканом и его окружением не решилось миром, придется идти войной. Не я ее начинал, но оставлять без взыскания неблагие деяния не должен, мир станет лучшим, если помогу избавиться ему от подобной нечисти. Могу предпринять многое, сейчас мне возможно многое, вплоть до физических мер, но уподобляться им не хочу. Цель оправдывает средства — такой принцип не по мне. Пусть и будет труднее справиться с задачей, но в ладу со своей совестью.

На следующий день после занятий зашел в деканат, секретарь на мой вопрос о декане ответила, что сейчас его нет, но скоро будет. Остался ждать в приемной, прошло полчаса, когда вернулся Разумовский. Я поторопился встать со стула, с ноткой подобострастности поздоровался и попросил принять меня. Он усмехнулся, только кивнул и зашел к себе, дверь оставил открытой. Тут же последовал за ним, прикрыв дверь, дождался, пока он расположится за своим столом, начал сам речь, не дожидаясь его приглашения:

— Эдуард Кириллович, мне Валериан Константинович посоветовал обратиться к Вам и найти согласие по некоторому недоразумению.

Упоминание ректора вызвало на лице Разумовского самодовольную улыбку, по-видимому, посчитал, что я буду его просить, вымаливать прощение.

Продолжил тем же уничижительным тоном:

— Я полностью согласен с мнением нашего уважаемого ректора и пришел объясниться, если в чем-то виноват, то обязательно постараюсь исправить свою ошибку.

Пока декан слушал приятные его уху слова, вхожу в его аурную оболочку, аккуратно давлю своим полем на участок, отвечающий за эмоциональное состояние. Разумовский расслабляется, благодушный настрой сменил прежнее самодовольство и неприязнь, вхожу напрямую в область центра эмоций головного мозга, пытаюсь впечатать в матрицу центра зафиксированное состояние. Я рисковал, своей ошибкой мог вызвать совершенно иную реакцию или, еще хуже, внести патологические изменения в мозг подопытного с неизвестными последствиями. Оправдывал себя тем, что я делаю самое щадящее воздействие, остальные намного радикальнее. Мне, или Разумовскому, как еще посмотреть, повезло, операция прошла успешно, на его лице не сходила доброжелательная улыбка, хотя я для проверки полностью снял свое поле. Правда, не знаю, насколько долго продержится моя печать, но не беда, если надо — повторю или предприму что-то другое. Громко прощаюсь, открывая дверь, выхожу спиной вперед со словами:

— Спасибо, Эдуард Кириллович, за Ваше понимание. Я обязательно сделаю так, как Вы велели. До свидания, еще раз большое спасибо!

Со счастливым выражением на лице выхожу в приемную, радостно прощаюсь с секретарем, и отправляюсь восвояси. Самому противно такое фиглярство, но это малая цена за мою операцию. Таким же образом встретился с самыми ярыми моими врагами, именно такими их считаю, провожу подобную акцию. С двумя из пятерых получилась накладка, печать на матрице не сохранилась, пошла другая реакция. Один побагровел, неприкрытая злость била из его глаз. Пришлось его на время парализовать, погасить ярость, а потом провести долгую перестройку нервных цепей. Он теперь на неопределенное время просто не сможет говорить. Второму скорректировал вестибулярный аппарат, у него предполагается нарушение координации, пусть полежит дома в постели.

Реакция на факультете проявилась скоро. Декана стало не узнать, душа на распашку, готов всем помочь. Даже сам подошел ко мне, похвально отозвался о моей учебе, пожелал дальнейших успехов, так с улыбкой пошел дальше. Остальные, которым я также наложил печать, реагировали также. Последним досталось больше, одного пришлось увезти на скорой, не мог шага сделать из-за головокружения, второй не вышел на следующий день на работу, взял больничный. Не знаю, почему, но кто-то связал происшедшие перемены в бедолагах именно со мной, пошли слухи, что я навел на них порчу. Меня стали сторониться, но нападки от злопыхателей прекратились, настало напряженное перемирие между мной и ими.