Глава 2

Когда-то некий гениальный сценарист вложил в уста не менее гениального актера реплику по поводу того, что это безобразие, когда актер, понимаешь, целый день болтается в театре, а вот если в вышеупомянутом театре болтается композитор-вокалист?

Несмотря на рост выше ста девяноста сантиметров и весьма впечатляющие габариты, Стасик умел ходить совершенно беззвучно, чем пользовался без зазрения совести, но его лучший друг Гера все равно как-то умудрялся его засекать. Вот и сейчас, когда до неприличия красивый жгучий брюнет крадучись подобрался к приоткрытой двери гримерки, из щели послышалось:

— Стас, не сопи, я и так знаю, что это ты.

Красавец так и заржал своим густым басом: вот как, черт бы его подрал, Гера умудряется его засекать? Лисий слух, что ли? Ага, еще и нюх как у собаки, глаз как у орла… а зад как у макаки? Или такой же красный, как у павиана? Смех, очевидно, был заразителен, поскольку друган мелодично засмеялся в ответ. Да уж, друган… дружок… да вообще «жок», без «дру», потому что порой и видеть его лощеную рожицу уже не можешь, и скучно без нее как-то. о чем говорить, если невыносимого, обожающего подслушивать Герку родная сестра мечтает придушить подушкой, да что-то жив до сих пор.

Стас распахнул дверь, вламываясь к Гере, на что блондин красиво заломил черные как уголь брови, а сиреневато-голубые глаза в оправе густых как у девушки ресниц не менее черного цвета чуть сузились:

— Стас, ты чего такой радостный?

— Мы куш сорвали, вот что, — вывалил главную интригу бас с тем самым неповторимым металлом в голосе, от которого женщины хлопались в обморок, — если только ты, Герочка, ломаться перестанешь, и Прекрасным Принцем станешь.

— Дорианом? — уточнил Герман, поднимаясь — одет он был все еще в синие джинсы и тенниску. — Кому нужен такой нудный кадр?

— Ты нужен, — без обиняков поправил Стас.

— Не финти, по тебе не меньше девах сохнет, — не остался в долгу друг.

Что да, то да — половина девиц в городе табунами бегали за стройным, тонким в кости и изысканным юношей с серебряными волосами, зато другая мечтала упасть в крепкие объятия жгучего, но при том неправдоподобно белокожего брюнета. Так или иначе, а отсутствием аншлагов театр точно страдать не будет, пока там хоть один есть.

Мало кто знал, что любимая сестренка Германа Анюта еще и порой творит в соавторстве со Стасом нечто новенькое, ибо поэтами были оба, а он еще и композитор просто обалденный, недаром песни уже в хиты превратились. С девушкой дружит едва ли не крепче, чем с хулиганистым ее братом, так что, наверное, уже друг семьи, хотя Аксенова в шутку обзывает его Демоном, а братца — за имя и фамилию — дважды космонавтом, что навело бы на мысль о легкомысленности отношений всех тех, кто обожал лезть не в свое дело. Впрочем, брат и сестра живо могли дать укорот тем, кто в их дела лезет, порой словесно, а порой даже и физически, если потребуется.

Сегодня еще кое-что произошло: Анна позвонила Стасу и предупредила, что приведет с собой на репетицию Свена Торсона из их газеты, «так что вы, гаврики, сразу решайте, чье интервью первое, в нашем издании хоть не наврут и чуши не напорят» (над последним заявлением Стас ой как долго смеялся, зато от души). Уступить сомнительную честь он решил все-таки Гере, а то ноты не дописаны, но распирает уже давно, кабы не треснуть поперек.

— Вали, — добродушно усмехнулся Гера, — по лицу ведь видно — не дописал.

Стас хохотнул, затем сгреб его в медвежьи объятия (аккуратно сгреб, не помял даже) и слегка приподнял, оторвав от пола:

— Только вручу тебя этому шведу — и айда.

— Эй-эй! Поставь где взял! — притворно возмутился тенор, отпихиваясь от баса.

— Не боись, ты не княжна, да и я не Стенька.

— Караул! Убивают! Грабят! Нас…

На последнем слове бас-Стас решительно его заткнул, а то сгородит чепуху, а потом доказывай, что ты не верблюд… или не Виктюк? Одно другого стоит. Так, ребячась и дурачась, друзья выволоклись в холл, а там уже застыл соляным столпом блондинистый швед, которого так и тянула назвать Олаф Андварафорс… или как там правильно у Стругацких? Стоявшая за его плечом Аня хихикала, зажав рот ладонью, глаза у нее так и плясали, а фарфоровое личико уже практически сделалось того же цвета, что и костюм.

— Э… добрый день, — сумел выдавить из себя Свен.

— Добрый, добрый, — Стас взвалил Геру на плечо с таким расчетом, что к корреспонденту оказалась обращена филейная часть. — Я вам материал для интервью принес.

— Себя бы принес! — возмутился «материал», дрыгая ногами. — Ты мне всю диафрагму отдавил…

Свен ошарашенно моргал, соображая, как выполнить вторую часть задания, ведь начнешь у такого интервью записывать, а он такое учудит… да уж, не даром фамилия — Короедин, ну очень ему подходит. Неет, с этим пускай лучше Макс занимается, костлявого поостережется трогать, а ну как рассыплется?

Но в себя он пришел быстро:

— Простите, но я как бы не эту часть интервьюировать должен… иные есть?

Анна уже удобно расположилась в кресле, наблюдая «выездной спектакль»: Стаса она знала хорошо, приколист, без балушек ни на час, да и брат всю свою жизнь нахаленок (так порою и величала своего паршивца, но любя, ведь он все-таки мать потерял, тепло нужно, особенно женское и родственное). Братец слегка подрыгался у дружка на плече в стиле «не-хочу-не-буду», только тогда страшная… ой, простите, старшая сестра решила вмешаться:

— Гера, прекрати.

— Но меня заставляют! — прохныкал тот. — И кто потворствует — родная сестра!

— Хулиган!

— Ханжа!

— Паршивец!

— Тиранка!

— По ком отцовский ремень плачет?

— Младшего обидеть норовишь?

— Брэк, ребят, — давясь хохотом, Стас поставил «дважды космонавта» на ноги, — пора делом заняться.

Все еще улыбаясь, Анна уцепила его под руку, и поэт-композитор с поэтессой-секретаршей шустро нырнули за неприметную дверцу чуть правее сцены, а Серебров, ухмыляясь от уха до уха, оседлал ближайший стул. Свен вынул диктофон…

Макс так и заскрипел зубами: опоздал! Пока шнырял на очередном концерте, Свен уговорил Аньку устроить ему рандеву с ее брательником. Ну вот каково? Гонорар прямо из рук уплывает, а он ничего поделать не может, потому что Йозеф мужик-кремень, у него кто первый, тот и прав, что потопаешь, то и полопаешь, кто рано встает… ну и так далее. Сволочь шведская! Правильно государь Петр I считал их врагами и даже брал налог с голубых глаз (которые у Торсона еще и на редкость бесстыжие).

— Вы корреспондент газеты «Звездопад» Максим Смирнов?

Раздавшийся за спиной мужской голос не спрашивал, он утверждал.

Макс торопливо обернулся и столкнулся нос к носу с полицейским, который, за исключением формы, сильно напоминал Николая Олялина в фильме «Джентльмены удачи». Парень только рот открыл, но тут ему сунули удостоверение на имя Константина Евгеньевича Росина, следователя по гражданским делам.

— Вы в курсе, что Герман Серебров может быть не тем, за кого себя выдает? Мне интересно, что о нем знает ваше издание.

— То есть? — обрел речи Макс.

На сей раз вместо ответа в его руках оказалась кожаная папка. Парень от неожиданности рухнул на скамейку и открыл кожаного монстра — на первой же подшитой на кольца странице обнаружился на фотографии примерно начала ХХ века Серебров в дореволюционном костюме, с шикарными завитыми кудрями и надписью внизу: «1910 год — актер Гидеон Сильвестр, знаменитость в царской России…», а далее следовало досье: родился, крестился, не женился, служил в театрах таких-то, исчез во время Великой Октябрьской Революции… ну и что? Мало ли двойников? Макс перевернул страницу.

Снова фотография, уже цветная — 1955 год, актер Геннадий Серебряков, очень похож на Гидеона, сын или внук, но… слишком уж похож, за вычетом костюма и прически одно лицо, и очень жаль, что ушей не разглядеть (криминалистику Макс из любопытства читал и знал, что уши — второй паспорт, наравне с отпечатками пальцев и ступней, точные, как сетчатка глаза). Так, пальцы уже должны быть, но их нет, потому что приводов не имеет. Праведник.

Следующая страница.

1999 год — актер Григорий Серов, двойник как Геннадия, так и Гидеона, что могло бы быть совпадением, но на них всех в точности похож… Герман Серебров! И опять же, не разглядишь уши, нет отпечатков пальцев, но и случайностей таких не бывает.

— Он что, Мак-Лауд?! — потрясенно выдохнул Макс.

Современное поколение когда-то очень знаменитого «Горца» не знало, но он на нем вырос, и помнил, что даже в 80-е Рассела Нэша вычислили, но тогда по почерку. А есть ли образец почерка этого гаврика?

— Может, и Мак-Лауд, — поморщился полицай, — а поймать не может. Что, если это семейка мошенников? Просто так подобных совпадений быть не может.

Макс лихорадочно листал дальше, пока не наткнулся на фото 1989 года, где рядом с блондином на пляже в великолепном переливчатом бикини стояла смеющаяся рыжая красавица.

— Анна! Это же Анна Аксенова! — завопил он. — Их двое?!

— Кто она? — тотчас оживился Росин.

— Его сестра.

— Учтем, — черканул следователь в блокноте. — Если что, свяжитесь со мной.

Он проворно сунул визитку, выдернул у все еще обалдевающего корреспондента папку и исчез так стремительно, словно испарился. Макс четко учуял запах сенсации.