Вторая записка

— Сэр, вас уже проверили? — размышления прерывает другой офицер, который подходит к авто.

— Кхм, да, проверили, но я хочу, чтобы меня сопровождали, — вновь протягиваю запястье и стараюсь не смотреть на дрыгающиеся от удара током детские ноги.

Считывающий датчик заканчивает проверку, карательная процессия затаскивает еле живого парнишку в охранное помещение, чтобы не мешать проезжающим, а сзади заводится БТР. Шлагбаум поднимается вверх, и я вместе с отрядом полиции въезжаю на территорию трущоб. Бронетранспортер в соответствии с инструкциями держится на расстоянии в метров пять-десять. В это тоже есть своя хитрость. Если машину забросают только бутылками с зажигательной смесью, то полиция честно отработает потраченные на охрану деньги. А если колеса попадут на ежа, фугасную мину или что-нибудь подобное, то водитель броневика быстро включит задний ход. В рапорте напишут, что я не соблюдал правил передвижения в зоне боевых действий, что вины полиции в случившемся нет. А потом поделят мои денежки и будут поджидать нового клиента. Чёрт, из головы никак не уходит тот парнишка. Вновь и вновь перед глазами трясущиеся ноги. Мне когда-то прилетало от электродубинки. Ничего позитивного. Заряд подобран настолько точно, что мышцы не просто сводит, а временно парализует. Это непередаваемое ощущение, когда перед ударом током сердце успевает сократиться, а после замирает на несколько секунд. Несколько секунд, в течение которых неизвестно выживешь или нет. Но сердце вновь гонит кровь по организму, а ты с тупой улыбкой ждешь следующей порции бодрящей энергии. Да и что мне до того мальчугана? Он ведь сам полез через заграждение, знал, на что идёт. В этом мире наиболее выгодно думать только об этом человеке. Только об одном.

Снимаю тонировку и смотрю на жалкие домишки людей трущобы. Город позади нависает, словно гигантская волна и, кажется, что вот-вот смоет к чертям всё, что успели отстроить жители. Однако Нью-Сити на самом деле скала, растущая вверх. А трущобы вода, подтачивающая основу скалы. Медленно, но с хирургической точностью. Год за годом количество малоимущих возрастает. В скором времени останутся лишь самые беспринципные, настоящие хищники. У них будут технологии, армия, полиция и поддержка правительства. Но их будет слишком мало. Богачи вцепятся в каменный островок под названием Нью-Сити, надеясь, что конец наступит не в этом финансовом году и удастся ещё увеличить прибыль, переплюнув очередного конкурента, и сбросить того в придорожную канаву. К тому моменту меня не будет среди них. И это замечательно. Жены, детей и родственников у меня нет, и вряд ли предвидится, потому остаток жизни проведу в получении удовольствия только для себя. Я, деньги, машины, девушки, море и песок.

Неблагополучные районы проехали достаточно быстро, и наша колонна уже мчится по когда-то центральному шоссе. Группа сопровождения до сих пор держится на почтительном расстоянии, а я наслаждаюсь местными пейзажами. В отличие от Нью-Сити и районов, направления вдоль главных шоссе (а на окраине их три) усажены деревьями и кустарниками. На самом деле цель у этих посадок далеко не эстетическая. Стоит полиции однажды принять решение о разгоне митингующих, как самые бесшабашные уйдут в такие вот заросли со снайперскими винтовками, дробовиками и всем, что попадется под руку и будут в наглую партизанить. То, чем занималась испанская герилья, когда начинались первые испано-мусульманские войны. Дома и продовольствие сжигаются, а жители уходят в леса. И сидят до того момента пока их не поймают. Но пока полиция ограничивается только периодическими ночными налётами, деревья и кустарники стоят нетронутыми и такими зелёными. В городе теряешь чувство цвета. Всё искусственное, наполненное не настоящими красками. Постепенно мозг даже забывает, как должны выглядеть настоящие цвета и в момент, когда память пробуждается, я радуюсь, как младенец.

Но мы едем слишком быстро, насладиться красотами до конца невозможно. Вдали виднеется корпус зданий. Значит почти приехали. Через минут пять-десять колонна останавливается возле главного здания «Брэйв Ярд». Полицейские вылезают из БТРа и, по привычке, мочатся прямо на колеса этого железного коня. Никаких рамок приличия. Хотя чему удивляться, это же полиция Нью-Сити. Стараюсь не слушать раздающиеся с их стороны пошлые шутки и анекдоты, всё, что они пересказывают друг другу, слышал сотни раз от солдат. Меняются лишь имена да даты. Из-под сидения достаю ещё одну дорогую и стоящую покупку. Голокамера «Вьюпойнт-2039» с парящим приводом. Находка для волков-одиночек, как я. Большинство военных журналистов предпочитает работать в одиночку. Когда несешься по окопам, а позади слышны взрывы и стоны умирающих, как-то не сильно хочешь задумываться об операторе. Тут бы свою задницу унести. Потому каждый военжур раз в лет пять или десять тратится на обновление голокамеры. Такая камера, как у меня, может автоматически зависать в воздухе и снимать всё, что делает и говорит журналист. Очень удобная вещь, которая не оттягивает руки и не просит премиальных в конце месяца. Главное во время чистить и не забывать менять аккумуляторы.

Проверяю всё ли в порядке с камерой, повторяю про себя ключевые фразы для управления и направляюсь к зданию клиники. На входе стоит упитанный охранник. Оружие теряется в складках жира и единственное, что такой бравый воин может сделать с противником — рассмешить. Охранник ленивым голосом осведомляется о том, кто я и зачем приехал. Вместо того чтобы просто просканировать запястье. Идиотизм! Пара глупых вопросов и страж остаётся позади. Из-за стойки мне улыбается грудастая секретарша. Пара взглядов на улыбку, грудь и снова на улыбку и становится всё понятно. Царство сплошных имплантов. Грудь с возможностью выбора размера, губы с регулировкой формы и цвета, даже зубы автоматически очищаются каждые сутки.

— Что вам угодно? — голос настолько сиплый, что кажется, будто она выкуривает по пачке настоящих сигарет в день.

— Гарри Хьюман, агентство «Фёст Ньюс», — протягиваю запястье, но она бросает в меня недоуменный взгляд. — А у вас, что не проверяют по чипу?

— Гости редкое явление для нашей клиники, — сверкающие зубы можно использовать в темное время суток, не заблудишься. — Все пациенты и сотрудники занесены в локальную базу данных, потому идентификация по вживленному чипу бесполезна.

Что-то в ней не так… И дело даже не в том, что сиськи этой милочки могут меняться в зависимости от настроения и частоты сексуальных сношений. Что-то есть ещё…

— Я хочу взять интервью у директора, мистера Алекса Стоуна, — чутьё не даёт покоя, и я пытаюсь закинуть первую удочку. — Он у себя, мисс…?

— Сэм, можно просто Сэм, — левая грудь, на мой взгляд, становится больше, когда она оглядывает меня с ног до головы. — Это сокращённо от Сэмюель.

Пробирает дрожь, словно промеж лопаток кто-то приложился махонькой электродубинкой. Так вот значит что. Оборотень. Правда раньше их называли трансвеститами, но после того, как пластическая хирургия шагнула семимильным шагом вперёд, стало возможным иметь двойной пол. Сейчас она Сэм, а вечером женские прелести убираются в шкаф, между ног цепляется достоинство и ночные клубы Нью-Сити покоряет Сэмюель. Вот почему мне она/он показались странными. Я редко общаюсь с подобными личностями, мне и Тимми Сандерса хватает на работе с его вечными всхлипываниями по поводу сломанного ногтя. К горлу подкатывает комок неудовольствия.

— Так он меня примет? — проглатываю желание прописать по этой ухмыляющейся роже.

— Минутку, сейчас узнаю.

Оно поворачивается спиной и бывшие ранее сомнения разбиваются в пух и прах. Можно сколько угодно пристёгивать сиськи, но если ты наполовину парень, который следит за собой и посещает тренажерный зал, то накачанные спинные мышцы не одна грудь и улыбка не скроет. Вдобавок на платье у этого чуда разрез до поясницы. Чёрт! Куда деваются настоящие мужики?

— Мистер Стоун с радостью примет вас, — оборотень вновь расплывается в улыбке, но я уже направлюсь к лифту, не дожидаясь пока мне укажут дорогу.

— Второй этаж, — только и успевает промолвить Сэм.

Спасительная дверь скрывает меня от этого убожества. Палец радостно нажимает на кнопку с цифрой два, и уши привычно готовятся услышать какофонию. Но вместо музыкальной трели слышен лишь голос автомата, отсчитывающего этажи. Нужно будет сказать психологам «Фёст Ньюс», что даже в психлечебнице нет настраивающей на работу музыки в лифтах. Кабинка медленно поднимается на второй этаж, и я почему-то вспоминаю то, как в первый раз удивился, узнав, что на вторые и третьи этажи поднимаются на лифтах. Это было в первое посещение Нью-Сити. Оказалось, что высотные здания для большей устойчивости стали строить с удлиненными опорами. И там, где раньше был пятый этаж, мог вполне оказаться второй. У каждого здания были свои особенности в расположении этажей и редко встречались одинаковые кнопки в разных лифтах. Улыбаюсь тогдашней наивности молодого Гарри. Чёрт побери, какой я же был зелёный тогда.

Раздается «дзинь», двери лифта открываются и… о боже! Меня встречает коридор с абсолютно белыми стенами. Белый потолок, белый пол, белые двери. Дизайн определенно не удался, что уж говорить. От такой расцветки можно с ума сойти, в глазах рябит, ощущение пространства полностью теряется. Если бы не закаленный в сражениях рассудок, давно бы с криком и слюнными пузырями выпрыгнул в окно. Думаю, что стоит доставить сюда здорового человека и заставить пару раз пройтись по коридору, как уже можно писать в карточке замысловатые медицинские термины и готовить камеру с мягкими стенками. Знать бы, где ещё кабинет этого Стоуна находится! Нужно было спросить у оборотня. Хотя вновь видеть полный страсти взгляд, белоснежную улыбку и растущую левую грудь… Нет уж, лучше сам найду. Надеяться, что директор выйдет ко мне навстречу глупо. Любой начальник независимо от уровня считает себя центром вселенной. Всё в этом мире для него, всё ради него. Интересы рабочих, компании или даже государства отступают на задний план. В первую очередь спокойная жизнь начальника. А что вы хотели? Индивидуализм в ядерной смеси с капитализмом и радикальной демократией. Что-то не нравится? Собираешь вещички и в трущобы.

Хорошо, что таблички на дверях не белого цвета с белыми цифрами и буквами. После нескольких секунд изучения натыкаюсь на табличку с надписью «Алекс Стоун, главный врач, директор». Стучать не буду, он в курсе, что я приду. Поворачиваю дверную ручку, открываю дверь, и прямо по курсу виднеется стол с сидящим за ним главным врачом и директором. Стоун поднимает голову, слегка привстаёт и расплывается в фальшивой улыбке. Светлые волосы, овальная форма лица и хитрые постоянно бегающие глазки. Он напоминает мне хорька. Жаль, с собой нет чего-нибудь съедобного. Наверняка почуяв пищу, сморщил бы нос и начал похотливо фыркать. Рукопожатие не сильное, но уверенное.

— Добро пожаловать в «Брэйв Ярд», — голос сладкий-сладкий, а глазёнки постоянно сканируют меня. — Очень удивился, когда узнал, что «Фёст Ньюс» заинтересовалось нашим не очень известным заведением.

Вновь начинает пахнуть жаренным. Только в этот раз ничего удивительного. Я ожидал от шефа подобной подставы. Но стоит проверить.

— Вам значит, не звонили из редакции по поводу проведения репортажа? О каком-то юбилейном пациенте?

— Нет, не припомню, — хорёк начинает просматривать электронный ежедневник. — Нет, точно никто не звонил и не договаривался. Да и пациентов юбилейных у нас не было уже давно.

Здорово! Приехал на окраину, чтобы потратить время на общение с оборотнем, хорьком и пациентами психлечебницы. Хотя мог сам догадаться, что зрители «Фёст Ньюс» никогда не станут смотреть на репортаж из дурдома. Они тут же забросают редакцию гневными электронными письмами и жалобами.

— Видимо вышло какое-то недоразумение. Но раз я здесь, то быть может, сделаем репортаж о вашей клинике, как считаете?

— Хм, у меня есть немного свободного времени. Только сразу хочу предупредить, что в некоторых частях клиники съёмка запрещена, — Стоун указывает на сумку с голокамерой, которую я поставил рядом с собой.

Нужно было оставить аппаратуру в машине. Теперь придётся таскаться с ней, дьявол!

Хорёк приглашает идти за ним. Вновь белый коридор, который вкупе с бесцельной тратой времени начинает серьёзно выводить из себя. Хочется напиться… По дороге слушаю про год открытия клиники, про первых пациентов, про награды и нововведения. Жуть, как интересно! Вся эта белиберда сопровождается одним и тем же дизайном. Оказалось, что только нижние этажи трёх корпусов клиники (центральное здание, общие покои и карцер) не сделаны в белом цвете.

— А почему верхние этажи такие белые? — не выдерживаю я и перебиваю очередную тираду Стоуна о достоинствах персонала клиники.

— Это моя идея, — с гордостью отвечает тот. — У меня диплом колор-психолога и полученные знания пригодились в оформлении клиники. Понимаете, белый цвет успокаивает, это цвет мира, добра.

Твою мать! Этот год просто плодовит на всяких там психологов. Колор-психологи, бэби-психологи, фримайнд-психологи… Каждый у кого имеется около миллиона долларов может пройти курсы и с важным видом повесить диплом на стенку. Белый цвет успокаивает! Какого же чёрта я хочу пристрелить тебя? Всё, шкала отличного настроения упала ниже нуля.

— Ммм, понятно, — замечаю оскорблённый взгляд и понимаю, что это не та реакция, которой от меня ожидали.

В отместку Стоун продолжает то, с чего остановился. В голову попадают различные цифры, показатели эффективности, индексы успешности клиники, рейтинг психиатрических клиник страны. Мы обходим сначала главный корпус, затем заходим в карцер, где мне предлагают испытать новое средство успокоения пациентов. Так называемая комната спокойствия. Полностью звукоизолированное помещение, туда не проникает не один посторонний шум, не отражается ни одного звука. Что-то подобное применяли в Северной Африке во время борьбы за независимость от США и Европы. Пленных сажали в такие помещения и устраивали «минутки тишины». Минутки растягивались в часы и сводили с ума. Через сорок пять минут в такой комнате начинаются галлюцинации, спустя полтора часа человек полностью теряет представления о времени и пространстве, ещё через полчаса овощ готов. Редко людей испытавших «минутку тишины» возвращали в нормальное состояние. На моей памяти был лишь один человек, ставший практический нормальным после двух часов наслаждения тишиной. Практически…

Теперь то, что придумали африканцы и помогавшие им китайские и северо-корейские специалисты (Китаю подобную измену США простили, а вот с Северной Кореей поступили в обычном духе демократии: сравняли крупные города с землей и назначали временное правительство) приобрело вид средства для лечения психов. Такие же, как и всё в этой клинике, белые стены, пол и потолок. Чудесненько! Из карцера мы идём в общие покои. Вновь жирный охранник у входа, медсёстры-оборотни и добротные медбратья, которых самих пора на пару лет закрыть в комнате спокойствия. Но именно визит в общие покои хоть как-то позволяет разнообразить суперинтересное интервью.

— Думаю, что у вас всё-таки получится поговорить с необычным пациентом, — гордость, с которой Стоун всё время говорит о клинике бесит даже больше белых стен и жирных охранников.

— Это довольно интересно, — пытаюсь добавить в голос нотку заинтересованности, но пустые глаза выдают меня с потрохами.

Стоун вновь морщится, чем увеличивает сходство с грызунами и ведёт в палату под номером двадцать три. Сквозь одностороннее стекло наблюдаю за этим необычным пациентом. С первого взгляда ничего странного. Даже наоборот: парень кажется самым нормальным из всех, кого здесь повстречался, включая персонал и директора клиники.

— С виду нормальный человек, — пожимаю плечами и хочу уже возвратиться назад, но Стоун слегка хватает меня за локоть.

— О, первое впечатление обманчиво мистер Хьюман, — медовым голоском заявляет он. — Этот молодой человек поступил к нам около месяца назад. Его привезла полиция, но не как отказника. В аэропорте имени Обамы охрана заметила, что один человек выделяется из общей массы. Вначале подумали, что радикальный исламист, задержали, проверили. Ничего не нашли, но за речи отправили сюда.

— И что же это за речи такие? — во мне по-прежнему крепким сном спит интерес.

— Он хотел попасть в рай, — расплывается в улыбке Стоун. — Причём показывал кусок пластика, на котором ничего не было, и заявлял, что у него есть пропуск. Самое интересное то, что если не слышать разговоров о рае, то пациент покажется вполне нормальным. Признаков психического расстройства нет, память, внимание в порядке. Психические процессы работают даже лучше, чем у некоторых здоровых людей. Не спрашивайте о рае и через несколько минут попросите, чтобы его выпустили на свободу.

Я вновь подхожу к стеклу и ещё раз смотрю на парня. Действительно, взгляд нормален, движения спокойны, в руках теперь держит какую-то книгу. С первого взгляда похож на отказника, но нет — внешний вид опрятен, несмотря на больничную робу, я бы сказал даже, что раньше этот человек следил за собой, посещал косметические салоны для мужчин (но не такие, где часто бывают люди, подобные Тимми Сандерсу, а обычные мужские салоны, в которых тебя подстригут и побреют), тренажерные залы. Что-то в нём заинтересовало.

— А можно с ним поговорить? — интонация, с которой я спросил, видимо, пришлась Стоуну по душе.

— Конечно. Но только без камер. Личность до сих пор не установлена, подкожный чип он вырезал до того, как попасть к нам, родственники пока что не объявились. Потому говорить о нём по центральным каналам пока что рано.

А вот это уже действительно интересно! Он удалил чип идентификации и тем самым стал абсолютно невидим для системы. Чип вживляют при рождений, причём в такое место на запястье, что извлечь его самостоятельно, без риска зацепить важные артерии, невозможно. Вернее было невозможно.

Я оставляю давно выключенную камеру и захожу в саму палату. Парень смотрит в мою сторону и откладывает книгу в сторону.

— Кто вы? — у него спокойный, я бы даже сказал тихий голос.

— Гарри Хьюман, журналист «Фёст Ньюс», — присаживаюсь на стул неподалёку. — Мне рассказали о том, как вы попали в «Брэйв Ярд».

— Они считают меня психом, — будто отмечая данность, заявляет парень. — Но скоро поймут, что ошибались. Скоро всё случится…

— Что случится?

— Увидите. Все увидят, — он теряет интерес и вновь погружается в книгу, лишь изредка бросая взгляд поверх страниц в мою сторону. — Они смеялись над тем, что я собрался в рай. Глупцы, обычные глупцы.

— А где находится этот рай?

— Вы верующий, Гарри?

Вопрос конечно необычный для современного ритма жизни. Не знаю, сколько людей продолжают верить в иные от ислама религии. По крайней мере, в Америке я не встречал настолько верующих людей, что каноны религии запрещали им вести себя, подобно зверям.

— Я был крещён при рождении, но теперь полностью отказался от веры в Бога, — честно признаюсь я.

— Ну, тогда рая в привычном для вас понимании нет нигде, — констатирует парень.

— А что такое рай для вас? — этот разговор с одной стороны чем-то притягивает, но, при этом, показная безразличность собеседника выводит из себя.

— К чему вам знать? Вы живёте без веры во что-либо. Думаю, что дальнейший разговор будет бессмысленным. Спасибо, что заглянули, Гарри.

Вот тебе и нормальный человек. Задал кучу вопросов, а потом послал подальше. Всё, с меня хватит на сегодня!

— Благодарю за интереснейшую экскурсию — даже не стараюсь скрыть сарказм в голосе. — Вы, ваша клиника и ваши пациенты доставили мне море удовольствия. Всего доброго!

Еле сдерживаюсь, чтобы не показать Стоуну средний палец, разворачиваюсь и сам, без посторонней помощи, выхожу из палаты и направляюсь к выходу.

— Мистер Хьюман, вы ещё не все посмотрели! — умоляющий голос Стоуна догоняет меня.

Он наверняка думает, что я сделаю репортаж, позорящий репутацию клиники. Наивный кретин, я вообще не собираюсь делать никаких репортажей!

— У меня возникли неотложные дела, — не могу припомнить врал ли я когда-нибудь настолько открыто. — Не беспокойтесь, репортажа не будет. Наверняка возникла какая-то ошибка. Репутация клиники не пострадает.

Шаги позади смолкают — я оказался прав. Стоило сказать, что никаких последствий от моего посещения не произойдёт, как ко мне тут же потеряли интерес. Теперь я буду представлять хоть какую-то важность для Стоуна лишь в том случае, если попаду сюда в качестве пациента.

По сторонам мелькают жирные охранники и медсестры-медбратья, белые стены, белые двери, белый пол — нужно поскорее выбираться, пока действительно не спятил. От злости совершенно забываю о том, что внизу меня будет ждать улыбка Сэм, осознание приходит лишь, когда двери лифта раскрываются на первом этаже.

— Неужели так быстро? — Сэм вновь строит глазки, а груди наливаются синтетическими жидкостями.

Если бы он/она не заговорил(а) со мной, то ничего бы не произошло. Наполненный злобой я просто покинул бы здание, игнорируя всё и вся вокруг. Однако…

— Слышишь ты, чудо непонятнополое, — подлетаю к стойке, хватаю Сэм за грудки, и притягиваю к себе. — Мне плевать на то, что ты сделало с собой, мне плевать на то, кем ты себя, считаешь или хочешь считать. Но сделай одолжение. Никогда больше не строй мне глазки! Поняло?

— Да, мне все понятно, — Сэм дрожит, как сука и пытается вырваться из цепких объятий, при этом взгляд лихорадочно высматривает охранника. — Простите, сэр, подобного больше не повторится.

— Так-то лучше, — злость к этому существу сменяется презрением. — Свободен!

Разворачиваюсь и направляюсь к выходу. Сзади слышатся тихие всхлипывания Сэм, которые, однако, не вызывают во мне абсолютно никаких эмоций. За то время пока работаешь военным журналистом количество слёз, пролитых по твоей персоне, хватит на то, чтобы заполнить искусственное озеро. Хотя, честно говоря, оборотень из-за меня ещё ни разу не сокрушался, ну насколько мне это известно. Рука берётся за дверную ручку, а голову пронзает одна единственная мысль — камера. Перед тем как войти к тому странному типу я оставил её на столе. День и прямо сегодня просто прекрасный.

Белые стены, медсёстры в белом, жирные охранники, снова белые стены и снова медсёстры. В голове борются две мысли по поводу того, где сейчас может находиться камера. Если в кабинете Стоуна, то проблем не особо много — зашёл, забрал, вышел. Если же по прежнему в приёмных покоях, то для того, чтобы забрать её нужно вначале подойти к Стоуну, и только с ним идти в покои. Так просто никто ничего мне не отдаст. В любом случае оба маршрута сходятся в одной точке — кабинете хорька. Не стучу и в этот раз, приличия остались на улице в машине. Стоун поднимает голову и, стараясь спрятать удивление на лице, тут же опускает её вниз, делая вид, что погружён в бумаги.

— Вы вернулись, — в голосе канцелярская безбрежность. — Наверняка за камерой.

Быстро осматриваю кабинет в поисках «Вьюпойнта-2039». К счастью, камера лежит на стуле для гостей. Хватаю её в руки и ничего не говоря разворачиваюсь, чтобы покинуть кабинет. Голос Стоуна настигает меня возле двери.

— Мистер Хьюман, — голос всё также безразличен. — Я бы не хотел больше видеть вас в нашей клинике.

— С огромным удовольствием, — бросаю я и с силой закрываю за собой дверь.

На обратном пути в голову, наконец, приходит здравая мысль — опускаю глаза вниз, и количество белого цвета вокруг уменьшается. Лифт вновь останавливается на первом этаже и любезно распахивает двери. Сэм делает вид, что чем-то занят(а), а охранник предусмотрительно распахивает передо мной дверь, что, несомненно, является его самым огромным достижением за всё время работы в «Брэйв Ярд». Треклятая клиника остаётся позади, поднимая клубы пыли, возвращаюсь к своей машине, но назвать триумфаторским это возвращение нельзя. Проанализируем: приехал просто так, был отшит пациентом психлечебницы, довёл до слёз оборотня и в результате меня, по сути, выгнал охранник-жиртрест. Хорошо, что полицейские ничего не знают, так бы давно встречали с широкой ухмылкой на рожах. Нет, день определенно не задался.

— Добрый день, мистер Хьюман. Зададите маршрут сами или желаете выбрать ранее запрограммированный?

Уже начинаю жалеть, что не отключил некоторые функции при покупке. Потратил бы на несколько сотен больше, но зато не пришлось бы сейчас выслушивать ванильно-милейший голос бортового компьютера.

— Контрольно-пропускной пункт, — название приходиться произносить полностью, так как слово КПП компьютер не поймёт.

Каждый КПП оснащён системой связи с бортовыми компьютерами. Через городскую информационную систему два интеллекта связываются, и машина всегда знает, когда стоит остановиться, чтобы водителя не изрешетили пулями. Правда после того, как подъедем к КПП, вновь прозвучит вопрос о дальнейшем маршруте, но к тому моменту думаю, что буду знать, куда ехать. Двигатель БТР заливается рёвом, набирая обороты, а полицейские второпях затаптывают ботинками ещё целые сигареты. Автомобиль трогается с места и словно слонята за матерью сзади тянутся железные коробки на колёсах. Кажется, что кто-то нажал кнопку повтора и за окнами тянутся те же пейзажи, что и ранее, только в обратном направлений. Я возвращаю тонировку и привожу кресло в горизонтальное положение. Времени не так много, но его можно потратить на лежбище и размышления. На циферблате два часа дня, настроение испорчено, а до вечера ещё куча времени. Определённо после семи заберусь в какой-нибудь ночной клуб и оттянусь по полной программе. Только вот, что делать до семи? Голову пробивает довольно опасная для здоровья и кошелька мысль — массажный салон Энрике Гонсалеса. Хитрый латинос, давно забывший язык предков и знающий американский лучше самих жителей Нью-Сити, под видом салона открыл лавку по продаже нейтропов. Каждая собака знала, что на самом деле происходит в салоне Гонсалеса, но так как в клиентах состояли не только полицейские и армейские чины, но и руководство города, то салон не трогали и порой даже помогали процветанию бизнеса. Что и говорить — Энрике набрёл на золотую жилу и его успеху можно только позавидовать.

За размышлениями не замечаю, как машина доставляет меня на КПП. Опускаю окно, и к машине подбегает офицер, который хотел обслужить меня в самом начале.

— Что-нибудь ещё нужно, сэр? — с виду обычный вопрос, но на самом деле это указание на чаевые.

— Нет, спасибо офицер, — как-бы невзначай протягиваю запястье, и к нему тут же подносится сканер.

Чаевые давать не обязательно, но офицер может запомнить машину и в следующий раз вместо новенького БТРа подсунет какую-нить развалюху с неопытными сотрудниками. Жизнь стоит дороже пятисот баксов в качестве дополнительных затрат, да и парням приятное сделать — вечерком смогут попить пива или закажут девочек. Проводя большую часть жизни вместе с вояками, учишься понимать, в чём заключается реальное счастье для солдата или полицейского. Офицер берёт под козырёк и возвращается на пост. На сегодня с меня хватит — на окраины больше не ногой, пора валить отсюда, как можно скорее.

— Укажите следующую точку маршрута, — напоминает о себе бортовой компьютер.

Меня по-прежнему гложет червь сомнений по поводу салона Энрике. Время раннее и смешивать дерьмовый день с нейтропами не очень хочется. С другой стороны именно у Гонсалеса я могу незаметно провести время до вечера, главное не употреблять что-нибудь мозговыносящее. Подобрать какое-нибудь легонькое средство, расслабиться.

— Массажный салон Энрике Гонсалеса, — к счастью я не настолько часто наведываюсь к Энрике, чтобы вносить адрес салона в память компьютера.

С этим латинос я познакомился сразу по приезду в Нью-Сити. Друзья после того, как показали место, где предстояло обитать до покупки своей квартиры, потащили за собой, как говорят в таких случаях «напиться и забыться». Салон находится практически в центре и занимает приличное здание в пять этажей. Когда я попал туда в первый раз, меня поразило количество посетителей и их статусы в иерархии Нью-Сити. Первые этажи предназначены обычным смертным, чаще всего тем, кто в скором времени окажется на грани выселения. Отчаявшиеся люди, по уши увязшие в долгах приходят к Энрике, чтобы оставить за стенами салона все проблемы. На вторых и третьих этажах отдыхает средний класс города — мелкие бизнесмены и богачи только заработавшие первый миллиард. Четвертый этаж полностью отдан под иностранных гостей, которых каждый день приезжает по несколько тысяч (говорят, что некоторые приезжают в Нью-Сити только для того, чтобы отдохнуть в салоне Энрике). Пятый этаж — место для богов — политической и экономической элиты города, приезжих сенаторов и просто тех, кто благодаря связям смог обеспечить место возле золотого унитаза. Так как я умею хранить секреты, что является редкой способностью для журналиста, то Энрике спустя какое-то время стал обращаться ко мне за определенной информацией и услугами. В какой-то комнате для гостей нужно было установить скрытую камеру, пару раз находил для него надёжных информаторов. Таким образом, я со второго этажа смог перейти на третий и изредка заглядывать на четвёртый. А если возникало что-то действительно важное, то при посредничестве Энрике передо мной открывались двери пятого.

Снаружи, пытаясь преодолеть шум города, пробивается какая-то расслабляющая музыка, это значит я практический в центре. В соответствии с указом мэра строительство высотных зданий в географическом центре Нью-Сити и в радиусе двухсот метров запрещалось, а на свободной территории создавался «экологический уголок». Насадили деревьев, проложили тропинки, понаставили лавок, да вдобавок поставили средства очистки воздуха. Строительство уголка — своеобразна подачка «зелёным», любителям чистого воздуха и здоровых животных. В начале двадцатых по инициативе Гринписа была создана «Лига защиты планеты», в которой постепенно вошли крупные страны мира. Наличие такого уголка в семидесяти процентах крупных городов страны являлось обязательным условием, правда никто не задумывался о тех жителях, дома которых снесли для того, чтобы расчистить место для посадки деревьев и установки зелёных дорожек. Ещё одна пародия на стремление обогатиться с одной стороны и сделать это, оставаясь чистым, с другой. Музыка становится сильнее, так как по периметру «уголка» власти города поставили мощные акустические системы, чтобы хоть как-то приглушить рёв технополиса вокруг. Снимаю тонировку и рассматриваю окрестности — людей нет, только роботы-садовники придают видимость значимости «уголка» для правящей элиты. Из-за деревьев уже начинает проглядывать вывеска массажного салона: пара грудастых девочек в ковбойских шляпах, зовущих посетителей зайти внутрь. Энрике всегда предпочитал блондинок с накачанной грудью брюнеткам с грудью натуральной. Уверен, что и сейчас в объятьях латиноса находятся от двух до трёх крошек. Возле салона как всегда куча автомобилей. Стоянка не охраняется, потому что только идиот решит пробраться в центр города и сделать что-нибудь с машинами, стоящими возле салона Энрике. В некоторых авто виднеются головы водителя и телохранителей, что означает важность персоны, которую они ожидают. После серии скандальных интервью бывших телохранителей, служанок и водителей, богачи Нью-Сити оставляют обслугу за пределами мест для увеселения. К тому же у Энрике есть собственная профессиональная охрана из бывших военных, а единственные камеры и микрофоны, которые можно обнаружить в салоне, установлены там по приказу его хозяина. Не знаю, догадывались ли клиенты, что за некоторыми из них ведется постоянное наблюдение, но за всё время пока салон работает, у Гонсалеса собралась приличная коллекция компромата на всех шишек города, да и не только.

Оставляю машину на стоянке и иду к входу в салон. По пути пытаюсь найти карточку VIP-доступа, которые выдаются только тем, кому Энрике доверяет на сто процентов. Меня могут пустить и без карточки, достаточно лишь просканировать запястье, но тратить время на проверочные процедуры не очень хотелось.

— Вас ожидают? — охранник на входе сканирует меня на наличие оружия и проверяет карту VIP-доступа.

— Нет, но если Энрике свободен, то я бы хотел увидеться с ним, — нужно было и вправду повидать этого засранца, так как в последний раз мы с ним виделись около двух месяцев назад.

Охранник прикасается к виску, запрашивая через мыслительные датчики разрешение, а спустя несколько секунд кивает мне головой и указывает направление.

— Энрике вас ожидает. Следуйте, пожалуйста, за этим господином.

В «господине», который ожидает меня по ту стороны двери больше от помеси бульдога со стенным шкафом, чем от элегантного джентльмена. Пиджак того и гляди пойдёт по швам, а из-под обеих подмышек выпирают ультразвуковые пистолеты. Однако «господин» ничего не говоря, просто идёт вперёд, понимая видимо, что дорогу я знаю и без него, но и, осознавая при этом, что сопровождение является необходимой процедурой. Мы проходим несколько поворотов, перед нами как по волшебству открывается несколько дверей, а молчаливые телохранители лишь провожают меня сканирующим взглядом. Причём сканирующий он в прямом смысле слова, так как каждому телохранителю Энрике оплатил операцию по установке вместо правого глаза сканера. Наверняка некоторые не остановились на этом и за свой счёт укрепили мышцы и установили несколько мыслительных датчиков в кору головного мозга. Наконец позади остаётся последняя полуандроидная горилла и за следующей дверью я вижу Энрике.

— Hola, mi amigo! Cómo estás?[1] — Энрике в буквальном смысле вылезает из-под пятерых грудастых блондинок и устремляется ко мне навстречу, явно стремясь заключить в дружеские объятья.

— Qué diablos estás hablando español?[2] — я против объятий ничего не имею и с радостью хлопаю Гонсалеса по спине.

— Este lenguaje le da el encanto de mi naturaleza, por lo que me enganchó rápidamente de puntillas[3].

— Энрике, твой испанский ужасен, — я бью кулаком ему в плечо и сажусь в кресло, предусмотрительно пододвинутое телохранителем. — Я давно говорю, что американский ты знаешь лучше, так и говори на нём, чёрт тебя дери.

— Так как твои дела, Гарри? — вновь спрашивает Энрике.

— Дерьмово, по крайней мере, этот день, — я тяжело вздыхаю, стараясь позабыть то, что произошло за последние четыре часа.

— Дела, брат, — сокрушенно качает головой Гонсалес, — И ты приехал к Энрике, чтобы оттянуться?

— Мне нужно где-то и как-то потратить время до семи-восьми вечера. А потом отправлюсь в клуб и полностью забудусь.

— Значит тебе нужно что-то лёгкое, — понимающе кивает головой латинос.

— Ты всегда знаешь, что нужно твоим клиентам, — усмехаюсь я. — Что можешь предложить?

— Погоди чуток, — отвечает Энрике и кричит охранникам. — Одну комнату на третьем этаже, полный пакет и никого рядом не пускать.

Охранники словно страдающие расстройством слуха повторяют приказ и медленно отправляются исполнять его.

— Где ты понабрал таких увальней? — я смотрю вслед уходящей горе мышц. — Мой бортовой компьютер и тот выглядит человечней твоей охраны.

— Не обращай внимания, они хоть и заторможенные, но своё дело знают. Уже пару раз спасали мою задницу за последнюю неделю.

А вот уже интересная новость! Кто-то пытался устранить Энрике!

— О чём ты? На тебя покушались?

— Ничего серьёзного, брат, — по Энрике было видно, что тема ему неприятна. — Они даже не профессионалы, любители, коих можно купить за пару миллионов.

— Да уж, — теперь настаёт моя очередь качать головой, — Так что ты для меня приготовил?

Только любимое дело может отвлечь Энрике от мрачных мыслей, это я знал, как никто другой. Он тут же сбросил хмурую маску и озарился заговорщицкой улыбкой, которая не предвещала ничего хорошего моему кошельку.

— Психотроп просто улёт, lo juro por mi madre[4] — последнюю фразу Энрике выхватил откуда-то из русских районов, в этом я был уверен. — Новинка на рынке, лишь единицам удалось попробовать.

— И сколько стоит твой улёт? — спрашиваю после некоторого раздумья.

— Сто тысяч, но для тебя, mi amigo[5], я сделаю скидку и отдам всего за семьдесят.

Отдать семьдесят тысяч за непотный психотропный наркотик, который только недавно появился на рынке или провести оставшееся до клуба время под чем-нибудь знакомым и дешёвым? У военных журналистов склонность к риску и тяга ко всему незнакомому являлась ярко выраженной чертой, если предпочитал тихую и размеренную жизнь, то в военжуры лучше было не соваться, дольше проживёшь.

— О том, как действует эта штука ты, конечно же, не в курсе?

Энрике даже не стал ничего говорить, а просто развёл руками — вся ответственность за то, что в себя запихиваешь, ложилась целиком на тебя, хозяин салона лишь предоставлял место для отдыха и гарантировал анонимность (пусть и относительную). Впрочем, ничего другого я не ожидал.

— Ну что ж, веди меня, — я полностью смиряюсь с предстоящим и отдаю себя под контроль Энрике.

Прежде, чем выйти из комнаты Энрике достаёт из ящика стола коробку сигар и захватив широкой рукой охапку, протягивает мне.

— Кубинские, — с гордостью произносит он. — Друзья прислали.

— Soldaditos de muerte[6], — усмехаюсь я, рассасывая по карманам подарки. — Откуда у тебя друзья с Кубы?

Энрике кладёт руку на моё плечо и, указывая дорогу, рассказывает про un viejo amigo[7], который после ранения переехал на остров свободы и настолько сблизился с дочерью главы американского временного правительства, что теперь разъезжает по Гаване на раритетном автомобиле, и на каждый День благодарения отправляет Гонсалесу коробку сигар и несколько бутылок рома. Я смотрю на то, как играют искры в глазах латинос и понимаю, что он что-то недоговаривает.

— А этот друг сам не занимает поста главы временного правительства? — закидываю удочку и наблюдаю за реакцией Энрике.

— Sly de fox[8]! — Энрике грозит мне пальцем, а значит, удочку я забросил верно. — Ничего не утаишь от тебя.

Мы поднимаемся на третий этаж, и Энрике открывает дверь предназначенной для меня комнаты. За время с последнего визита мало что изменилось — всё тот же просторный диван посередине, два кресла в дальних углах и мягкий ковёр на полу, по которому приятно ходить босиком. Интерактивные задняя стена и потолок настраивались под пристрастия клиента, но пока что выглядели стандартно. В общем, всё, что нужно, чтобы скоротать время до вечера. Вполне можно было бы обойтись и без психотропа, но военжур от своих слов никогда не отказывается.

— Siéntase como en casa[9], — Гонсалес берёт протянутую охранником коробку и извлекает оттуда несколько капсул.

— Pero no hay que olvidar que en una fiesta[10], — добавляю я и протягиваю запястье.

Со счета списывается семьдесят тысяч и две капсулы переходят в моё пользование.

— Дальше думаю, сам разберёшься, — говорит Энрике и даёт сигнал охране удалиться. — Отдыхай, мой друг и помни, что mi casa — su casa[11].

— Gracias, Enrique[12], — я жму протянутую руку.

Энрике бросает последний взгляд на комнату, вспоминая, наверняка, есть ли здесь микрофоны или камеры, и оставляет меня одного.

Снимаю пиджак, бросаю его на одно из кресел и сажусь на диван. Разжимаю руку и смотрю на лежащие на ладони две капсулы, синего и красного цвета. Никакой «Матрицы», цветовое различие обусловлено предназначением капсулы. Синяя, несомненно, психотроп, а вот красную следует принять в том случае, если эффект будет не таким, какой следует ожидать. Вся наркота идёт из Европы и быть уверенным в том, что какой-нить немец не спутал ингредиенты слишком опасно. Если после приёма синей капсулы начинается головокружение, кровотечение из носа или нехватка воздуха, то, как можно скорее нужно впихнут в себя красную. В ней содержится мощнейшее рвотное средство, выворачивающее организм на изнанку и заставляющее оказаться на полу всё, что ты съел и не успел переварить. Хозяин салона, конечно, будет не в восторге от того, что какой-нибудь номер окажется заблёван, но это лучше, чем избавляться от трупа. Мне приходилось принимать красную таблетку всего раз в жизни, но и этого раза хватило с лихвой. Это было тоже в салоне Энрике и тогда я смог блевануть так, что струя достала из одного конца комнаты в другой. Латинос долго потом сожалел, что не установил в ту комнату скрытую камеру, иначе запечатлел бы моё унижение на века.

Перед тем, как принять любой психотроп нужно постараться полностью расслабиться, именно поэтому в номерах всё такое мягкое и удобное. Ложусь на диван и закрываю глаза, стараясь представить последний секс. Это было позавчера в каком-то ночном клубе, вернее у его чёрного входа. Быстрый трах без взаимных обязательств, с резинкой, конечно же, чтобы всё было в ажуре. Представление помогает расслабиться и забыть о сегодняшних проблемах. Синяя капсула быстро переходит из левой в руки в правую, а оттуда отправляется в рот. Пищевой полимер растворяется слюной и вещество, находящееся в капсуле распространяется по организму. Некоторые особо рисковые парни вводят содержимое из капсулы напрямую в кровь, что заставляет психотроп подействовать быстрее. Но здесь есть загвоздка: если психотроп не фейковый, выражаясь языком профессиональных торговцев, то эффект наступит быстрее, это верно. А вот если тебе подсунули непонятно что, то вероятность того, что успеешь проглотить красную капсулу, уменьшается в разы. Мне и в этот раз повезло, никаких побочных эффектов не ощутил, а по телу начала распространяться приятная нега. Мышцы полностью расслабило и красная капсула, находящаяся в левой руке выкатилась из неё. Спустя какое-то время я ощутил, что меня, что называется, забрало. Глаза закрылись от наслаждения, дыхание участилось, сознание покинуло тело. Я отключился.

[1] Здравствуй, друг мой! Как дела? (исп.)

[2] Какого чёрта ты заговорил по-испански? (исп.)

[3] Этот язык придаёт шарма моей персоне, так я быстрее цепляю цыпочек (исп.)

[4] мамой клянусь (исп.)

[5] мой друг (исп.)

[6] Солдаты смерти (исп.)

[7] старого друга (исп.)

[8] Хитрый лис (исп.)

[9] Чувствуй себя, как дома (исп.)

[10] Но не забывай, что в гостях (исп.)

[11] мой дом — твой дом (исп.)

[12] Спасибо, Энрике (исп.)