Салфетки-141. Итоги

1.

Заседание уже полчаса как должно было начаться. Но то ли судья или прокурор задерживались, то ли автозак с подсудимым застрял в пробке. Динара, устав от разговоров, уже подумала о том, чтобы взять самоучитель и повторить итальянскую грамматику. Мать Хворостова достала из сумки газету. «Истины свет», — прочитала девушка название.

— Марья Станиславовна, можно, я её посмотрю? А то я уйду раньше, живу в Подмосковье, электрички идут раз в час…

— Да, конечно, Динарочка, посмотри, — седая женщина протянула ей газету.

— Там хоть интересно? – спрашивала девушка, попутно разворачивая.

— Не знаю. Сама только что купила. Даже ещё не заглядывала.

Динара чуть заметно улыбнулась:

— Я быстро. Только гляну и верну.

Это «только гляну» длилось около пяти минут. Возможно, продлилось бы и дольше, но в коридоре возникло некоторое оживление. Конвоиры вели подсудимого. Газета мешала Динаре похлопать Хворостову вместе со всеми.

После него в зал суда стали заходить журналисты, затем – родственники, и уже потом – все прочие вольные слушатели, в том числе и Динара.

Девушка заняла место позади Марьи Станиславовны. Вернула ей газету: спасибо, мол, всё посмотрела.

Итог заседания был ясен. Хворостова Андрея Сергеевича оставили под стражей, невзирая на троих несовершеннолетних детей и мать-сердечницу. И уж конечно, судья давно не принимал в расчёт, что арестован был подсудимый только за то, что в годовщину инаугурации президента пошёл на согласованный митинг оппозиции. Ибо сторона обвинения так и не смогла толком сформулировать, что именно он нарушил.

Выходя из зала суда, Динара помахала Хворостову рукой, как старому знакомому. Известный антифашист помахал ей в ответ.

В сумочке у неё лежал лист той самой газеты. Такая же, купленная вчера, лежала дома – на столе. На седьмой странице «муза российской журналистики» Ефимова в красках описывала, как Хворостов А.С., щеголяя в фуражке со свастикой, выкрикивал фашистские лозунги, и выражала надежду, что этого опасного преступника посадят, как минимум, лет на десять.

Заканчивала Ефимова свою статью словами: воистину у этих либерастов пластилиновая совесть, которая позволяет им врать, воровать, предавать и даже убивать.

«Да, насчёт воровать она, пожалуй, попала в точку, — думала Динара, выбрасывая «трофей» в урну. – Ну что ж, суди меня Бог, если я сделала плохо».

А ещё она молилась о том, чтобы Марья Станиславовна не заметила, что в газете одного разворота не хватает. А если и заметит, то поленилась бы покупать новую.

2.

Никогда не помогу другому человеку: не протяну руки, не подставлю плечо, моя жилетка не станет для вас носовым платком. Этот мир слишком жесток, чтобы тратить время на то, чтобы думать о других, жить для кого-то, переживать о ближнем. Это моя мораль, мои принципы, мое отношение к окружающему миру.

Каждый второй мужчина и каждая третья женщина встречаются с ишемической болезнью сердца и с ее тяжелейшим проявлением — инфарктом миокарда. Когда наступит этот момент, не знает никто: внешне здоровый человек может неожиданно упасть, схватиться за грудную клетку и корчиться от нехватки воздуха и боли в сердце. По воле случая моя ДНК содержит двойную игрек хромосому.

Проходящие мимо поступают ожидаемо: полный игнор, никакой ответной реакции, большинство считает, что лежащий на асфальте человек пьян. Если ваш возраст не более сорока, то вероятность помощи снижается в разы, вас тем более примут за алкаша. Мне 25.

До прибытия в больницу доживает лишь половина. Из попавших в больницу еще треть умирает до выписки из-за развития смертельных осложнений. В течение пятнадцати или двадцати минут начинают отмирать участки головного мозга, оставшиеся без кислородной подпитки. Уже двадцать минут мимо проходит безликая толпа.

Через звуки шагов вокруг улавливаю, что поблизости остановилась машина, хлопнула дверь. Нос щекочет сладкий аромат женских духов. Меня поднимают и оттаскивают к автомобилю. Она слишком долго возится, прежде чем открыть дверь со стороны пассажирского места. Я вешу 83 килограмма.

Она резко трогается с места. Слышны звуки тонального набора номера, спокойный голос, говорящий, что везет мужчину средних лет с подозрением на инфаркт. По ту сторону скучающий диспетчер уточняет подробности произошедшего. До ближайшей больницы ехать полчаса.

Она поворачивает голову в мою сторону и что-то говорит. До меня доносятся лишь отрывки сказанного: «Знаете, я никогда не помогаю окружающим. Вы первый ради кого я сделала что-то». Думаю, что из нас бы получилась интересная пара. Последний вздох.

Никогда не помогу другому человеку: не протяну руки, не подставлю плечо, моя жилетка не станет для вас носовым платком. Этот мир слишком жесток, чтобы тратить время на то, чтобы думать о других, жить для кого-то, переживать о ближнем. Это моя мораль, мои принципы, мое отношение к окружающему миру. Но принципы и мораль меняются. Однажды они изменились у Елены, моей жены. Потому сейчас я могу сказать сыну и дочке, что не нужно проходить мимо того, кому нужна помощь.

3.

Загадка. Что может быть интересней? Казалось бы — её можно либо разгадать, либо не разгадать. Но это только на первый взгляд. Возможна же ситуация — загадка есть, а разгадки нет. Значит может быть и наоборот — разгадка к несуществующей разгадке. Да, хо-хо. Да, это так! Вперёд! Я вижу жизнь!

С шумом струя кипятка ударилась о дно чашки. В воздух поднялась дымка пара.

Вот чем ворон похож на письменный стол? О, гей-гей! Когда птица думает о госте? Когда передо мной выбор! Нет выбора, нет птицы, нет гостя! Есть выбор, есть птица, есть гость! Ёжик похожий на молоко! Он смотрит на нас! Он охотится! Но я не дамся! Всё моё, никому не отдам свой чай! Наковальня увидит свет. Галактики вертятся только из-за времени! Нет, нет у нас времени мннного, вода уже утекает. Нет у нас времени. Надо спешить. А чем, чем тайфун сможет угодить гайке? Воем! Хорошие всё ответы.

Подумал я, что хорошие ответы! Но всё не правильные, не ответы, а лишь загадки, пустые слова загадки. Где я? Почему ответ неизвестен? То, что правильно лишь и может существовать, то что хорошо невозможно. Но я его делаю. Делаю, но невозможно.

Всё ещё дымящаяся вода прокатилась по желудку.

Можно ли так? Я всё равно делаю! Делаю, хоть и делаю ничего. Ничего невозможно, как возможно всё, но возможна невозможность чего-то! А, мой чай я не отдам. Мой чай. Моё. Чай и загадки, да, а ответ? А чей ответ. Где? Да! ААААА! Вперёд! Назад! Падение! А они смотрят. Ежи, часы и гайки! Всё! Это конец. Невозможный, но конец!

4.

— Можно, я поцелую вашу девушку?

— Можно, если она сама этого захочет

— Ты ее убьёшь? — спрашивает ребенок, показывая на купленную для ужина живую рыбу.

— Нет, я не знаю, как правильно убивать рыбу. Давай, мы ее заморозим. Доктор же делает заморозку, чтобы не было больно удалить зуб.

Трепыхающаяся рыба помещена в морозилку. Через несколько часов на кухонном столе лежит совершенно промерзший карп, изогнутый крючком. С трудом чищу и потрошу эту «закорючку». До ужина не так много времени. Что ж, ставлю в духовку так. Сметана, под которой карп должен запечься, медленно сползает на противень. Ругаю себя за ненужное «сердобольство».

Моральные принципы упираются в лаз, над которым написано «здравый смысл», «все так делают», «такова жизнь» или «после нас — хоть потоп». Пользоваться лазом или нет — зависит от врожденного сопереживания, от ощущения своего места в мире, обратного гордыне «Неронов» и «Людовиков». Где же корень зла? Деньги и власть?

Вот два котенка. Один — дикарь, любитель прятаться сам и припрятать «сделанное». Память о нем — разбитые цветочные горшки и продранные шторы. Второй котенок всегда там, где люди, аккуратный, пользуется унитазом. Почему они такие разные?

Неужели и правда, виноваты «гены» и «порода»? Почему некоторые люди могут украсть кошелек? Сказать соседу, что он «козел»? Плюнуть с Эйфелевой башни? Деды, сажающие яблони для чужих внуков, на сегодняшний день большая редкость. Может, виноват ритм жизни? Окружение каждого слилось в одноцветную полосу, а внимание привлекают только подобранные заботливой рукой цветные картинки «на экранах»? Можно ли рассмотреть и сформировать будущее на такой скорости?

Есть поговорка: «Добродетель сама себе награда, а порок – сам себе наказание». Значит, существует единственное мерило добра – Время. А если надо незамедлительно принять решение? Протянуть руку помощи?

Помню, подруга шокировала ответом:

— Почему ты мне помогаешь? Ты такая добрая!

— Я не добрая. Я — не свинья.

Вспоминается образ «богатыря на распутье». Почему-то думаю, что богатырь всегда выберет центральное направление, ведь ведут его «долг» и «честь». А сворачивать с дороги и идти на компромиссы – это от лукавого.

Хорошо бы художественно изложить свои взгляды на «нравственные принципы», но вместо «эффектного коктейля с вишенкой» получилось, увы, лишь выплеснуть осевшую душевную накипь.

5.

Твой путь

Мать билась в истерике.

Мамин крик ледяными спазмами стягивал кожу, тяжёлым камнем сворачивал желудок. Таньке было больно и стыдно — но ведь дура же! Почему втихую не сбежала? Или сразу не порвала и не выбросила письмо? Всё тянула, боялась сказать и не подумала, что чужое письмо тоже прочитают. А ведь она именно поэтому забросила дневник, хотя было забавно с фонариком под одеялом перечитывать свои коротенькие воспоминания. Но однажды на семейном совете мама положила на стол её записи и она получила внушение за нехорошее слово «придурок». Нет, она согласна, слово плохое. Зато чужой дневник читать неприлично! Но мама же не чужая…

Таня в растерянности топталась около матери. Та продолжала выть, мотая головой и колотя ногами по полу:

— Ты хочешь, чтобы тебя там изнасиловали! Куда ты пойдёшь с ребёнком? Ты хочешь меня опозорить!

— Ну мам, — робко выдавила из себя Таня. — Я же прошла экзамен… А если не понравится, то я вернусь.

— Ты хочешь, чтобы меня разбил паралич! Лучше сразу признайся, что ты не моя дочь! — продолжала кричать мать.

Тане было страшно стыдно за мать. Это же ужасно, так кричать и валяться! И совершенно непонятно, что делать-то? Бабушка сидела на диване, чинно сложив руки на коленях, и бубнила монотонным голосом: «Ну, Дашенька, ну успокойся, ну нельзя же так близко к сердцу… Она одумается...» Дед как был у себя, так и не вышел на весь этот шум, а отец от греха подальше вообще сбежал проветриться. Попробовать её обнять? Так ещё стукнет… Пробовала уже как-то. И кричать будет больше. Лучше подождать.

Танька не выдержала и выскользнула на кухню. Села за стол в самый угол. Бабка, шаркая ногами, скрылась к деду в спальню. Накал страстей понемногу опадал и бабке стало неинтересно. Главное, что братик не проснулся. Ещё испугался бы, что мама заболела.

Почему сразу «изнасилуют»? Всего-то училище в другом городе. И общежития там отдельные. Её скорее тут изнасилуют — ночью из кружка возвращается, на улице уже нет никого. Хотя зачем насильник будет рыскать по пустым улицам? Совсем глупый?

Мать в одиночестве затихла. Потом пришла на кухню. Лицо красное, волосы дыбом, кофта на плече порвалась.

— Ты смерти моей хочешь? Хочешь, чтобы я умерла в одиночестве?

— Нет, мама… Я же давно на танцы хожу и преподаватель у нас тоже мужчина.

— Не говори глупостей! Он семейный! И знаю я, зачем на танцы ходят! Пиши отказ сейчас же: «Прошу вернуть мои документы, так как я поступила в институт!»

— Мам, ну какой институт?

— Пиши!

*

На танцевальный кружок Таня больше не пошла.

6.

Величайшая несправедливость – это когда всё решают детали. Случай. Рок.

Почему я, а не тот парень в наушниках? Почему я, а не та болтающая по телефону блондинка с ненормально распухшими губами?

Потому что я стоял на каких-то полметра левее. Потому что я был ближе к краю. Потому что переступил ту самую дурацкую чёрную линию на перроне.

Сзади послышался нарастающий треск колес. Парень сделал шаг вперёд, чтобы полюбоваться на фары поезда, появляющегося из тьмы тоннеля…В спину врезалась стальная сетка. Тележка, какие обычно есть в супермаркетах. «Как она сюда попала?» — только и успел подумать парень.

Я никогда не задумывался, зачем это делаю. Всё равно мне никогда не хватит сил заставить кого-то прыгнуть, чтобы таким образом отомстить… А кому отомстить? Судьбе? Эта мысль нередко посещала меня, однако так же быстро растворялась, уступая место всепоглощающей ярости. И приходило понимание: таково предназначение духов. Это – единственное, что мы можем делать. Откупаться чужими смертями. Если мне повезет и перед поездом вдруг выскочит та сопливая девчонка, считающая себя настоящей готкой – я тут же стану свободен. Истерзанную душу отпустит огонь злобы и зависти, я смогу просто уйти. Исчезнуть, чтобы никому больше не вредить.

Я не помню, каким был при жизни. Помню, что жил. Помню свою смерть. И то отчаянное мгновение, когда увидел безразлично-удивленные лица тех, с кем я только что стоял рядом. Им всем было плевать. Просто ужасное кровавое зрелище. Но ни жалости, ни сожаления, что они не помогли – ничего не было.

Не знаю, делаю ли я правильно. Я всего лишь делаю то единственное, что ещё могу сделать для себя любимого. Я уже не смогу съесть шоколадку в голодную минуту. Не смогу с наслаждением вытянуться на костлявом диване. Только освободить себя от тяжелого комка, повисшего где-то там, где у тела было сердце.

Так что… Давай, паренек. Подойди. Посмотри – свет фар, отражающийся от стенок тоннеля, очень красив. Оно того стоит.

Сделай свой шаг. И… Прости.

ВНЕКОНКУРС

1.

— Лариса Егоровна, да, Галя у меня. Всё в порядке, не волнуйтесь… Нет, не могу позвать – она уже спит… Будить? Нет, думаю, не стоит – она и так переволновалась… Как отчего? От радости, конечно. Кстати, я тоже очень рад, что у Вас ничего серьёзного…

«Вот это дипломатические способности! – с уважением думала Галя. – Я бы так не смогла».

Ярик старался говорить тихо, чтоб её не разбудить, но Галя не спала – всё слышала.

И ведь она чуть не потеряла любимого. Чуть не упустила его сама. Ради чего?

«Галчонок, ты же знаешь, у меня больное сердце, — говорила ей мать, хватаясь за грудь. – Я как подумаю, что этот командированный тебя охмурит, пропишется в нашей квартире, а потом бросит и оставит на улице… У меня душа не на месте».

Девушка чувствовала себя последней эгоисткой, но не находила в себе сил порвать с Яриком. Каждое электронное письмо, каждый звонок, каждая редкая встреча – всё это делало их ближе друг к другу. Проклиная себя, Галя, тем не менее, с нетерпением ждала очередной командировки любимого в Москву или случая приехать к нему в Тверь. Для мамы последнее было – в гости к подружке.

И вот вчера настал момент, когда Галя услышала:

«Любимая, выходи за меня замуж».

Тогда она ответила: дай мне время подумать. Надо ведь подготовить к этому маму, а то ей нельзя волноваться – у неё порок сердца.

Мама, услышав об этом, заохала, застонала и схватилась за грудь:

«Неблагодарная эгоистка! Совсем мать не бережёшь».

Всю ночь Галя проплакала от мысли, что должна сказать Ярику «нет». Она понимала, что её отказ причинит ему боль. Да и сама она никогда не сможет быть счастливой без него. Но мама… Галино замужество может её убить. Нет, нельзя быть такой бездушной и эгоистичной, чтобы строить своё счастье на её жизни…

А утром… Утром она пошла к гинекологу с лучшей подругой. У Лили это первая беременность, она жутко волнуется. Ну, Галя и пошла с ней в качестве моральной поддержки. Из кабинета Лиля вышла куда более спокойная. Всё хорошо, никаких серьёзных отклонений.

Уже у своего подъезда Галя вспомнила, что забыла в поликлинике платок. Вернулась, чтобы забрать.

Через неплотно закрытую дверь врачебного кабинета было хорошо слышно, как её мама разговаривает с врачом. Её голос – его Галя ни за что бы не спутала ни с каким другим.

«…Дайте мне такую справку»

«Послушайте, Лариса Егоровна, ну зачем она Вам? Порок сердца, да ещё и тяжёлый. Да Вас хоть в космос отправляй».

Мать в ответ говорила про проходимца из Твери, который вот-вот уведёт её дочку.

«Я понимаю, у вас, врачей, маленькая зарплата. Но я готова заплатить…»

Что ответила врач, Галя не слышала. Она со всех ног неслась прочь, не разбирая дороги. В голове было одно:

«Ну, как, как она могла? Предательница, подлая! Ненавижу!»

Через полчаса она уже была в гостинице, где остановился Ярик, и рыдала на его сильном плече.

«Она мне врала! Всю жизнь! С самого детства! А я ей верила, верила!»

Ярик успокаивал девушку, как мог.

А теперь сделал то, что, по большому счёту, должна была бы сделать Галя – позвонил её матери, чтобы сказать: всё хорошо, не беспокойтесь.

«А я ещё хотела отказаться от такого сокровища», — думала девушка.

И благодарила Бога. Сегодня Всевышний уберёг её от страшной ошибки.

Вагонные колёса отстукивали расстояние между двумя древними городами.

— Ну что, Галюш? Отправила?

— Да, любимый, — девушка покрепче прижалась к жениху.

Через минуту мамин телефон запищит, извещая, что пришла эсэмэска:

«Привет, мама! Прости, что вчера тебе не позвонила. Я как услышала из кабинета врача, что ты здорова, от радости потеряла голову. Я очень рада, что ты, мамочка, в порядке. Я сказала Ярику «да». Думаю, с ним я буду счастливой. Я знаю, что ты меня любишь и желаешь мне счастья, и поэтому порадуешься за нас. Прописка московская Ярику не нужна – мы будем жить в Твери. Сейчас как раз туда едем. Счастливо! Галя. P.S. Привет от Ярика. Будем рады видеть тебя на нашей свадьбе».

2.

Послеперестроечная Москва бурлила нововведениями и вечерняя работа ветеринаром по вызову в Страховой компании для собачек и кошечек была хорошим подспорьем к основной работе. Это было сродни спонтанной охоте: никогда не знаешь, что за зверь на тебя выбежит из чащи или свалится с высокой ёлки.

Войдя в чистый подъезд, Олег удивился отсутствию кошачьих или бомжачьих запахов. Было неясно, как жильцы оберегали свою крепость, но нужная дверь оказалась мягкой уютно-дерматиновой, а не зловеще металлической. Всё настраивало на благодушный лад, тем более и диспетчер предупредила, что случай простенький: просто пособолезновать и, возможно, выписать парочку рецептов.

Дверь открыл пожилой мужчина.

«Ну прямо как оживший Чехов,» — умилился Олег и представился:

— Здравствуйте, я ветврач из фирмы Аско. Меня зовут Олег Владимирович.

— Проходите и не разувайтесь, собака на кухне. Я Федор Михайлович, — «Чехов» отступил в прихожую.

В квартире витал сладковатый запах крематория. Собака лежала пластом под кухонным столом, прикрытая одеялом и Олег на секунду испугался, что он пришел поздно и сейчас будет тяжелый разговор: почему вет не в силах оживить любимца.

— Ладочку зимой сбила машина, а в клинике одни варвары — они сказали усыпить её! Но мы с женой не допускаем убийств! — Федор Михайлович тяжело сел на табуретку. — Кушает Ладочка хорошо. К сожалению, у нас кончились лекарства, а у нее болят лапы.

Олег аккуратно присел и отвернул одеяло. Аромат крематория пошел густой волной, а собака подняла голову и медленно оглянулась. Олег, встретившись с ней глазами, неожиданно смутился: с подобным выражением смотрели давно отчаявшиеся узники концлагерей со старых фотографий. Состояние собаки было еще хуже: обтянутые иссушенной кожей торчали ребра и позвонки. Какие-то утрировано огромные маклоки и тонкие бедра без мышц. Под лысой шкурой палкой выделялась бедренная кость… Голени были полностью мумифицированы и черны — вот откуда исходил этот тошный запах. Олег сглотнул мерзкий позыв. От пяток вниз торчали белые и хрупкие обнаженные косточки бывшей стопы. «Болят лапы!» Лап не было вообще — они уже давно отгнили, отсохли, отвалились. Олег растерянно снова встретился взглядом с собакой и снова словно разбился о бетонную стену вечного взгляда.

— Зачем вы одеяло открыли? Ей будет холодно! — Федор Михайлович вытянул одеяло из неподвижных рук ветеринара и закрыл собаку. — Так вы дадите нам витаминки? И что-нибудь, чтоб ей не было больно?

— Да-да… Да, сейчас, больно ей не будет, — Олег притянул к себе баул и набрал в шприц лошадиную дозу наркоза.

Собака внимательно смотрела. Нет, она не понимала и ей было все равно. Только слегка ткнулась носом в жгут, перетянувший вену на передней лапе и даже не вздрогнула, когда иголка проткнула кожу. Только мягко опустила голову, почти неслышно вздохнула и ушла.

— Что это вы делаете?! Я за это платить не буду!

Резкий крик и толчок в плечо вернул Олега в реальность. Он швырнул использованный шприц в свой рабочий портфель и встал.

— Денег я с вас за это брать не буду.

— Ты убил её! Я буду жаловаться! Тебя уволят!

На крик в прихожей появилась жена хозяина и Олег позорно сбежал, не дожидаясь эскалации конфликта.

Сегодня он больше никуда не пойдет, а просто тихо напьется. Один.

3.

https://writercenter.ru/library/fentezi/rasskaz/erik-i-angely/

4.

Старуха спала в его доме. Дом Стэнли много лет назад построил в лесу, да и не дом это был, а лачуга. Невеста попросила на свадьбу такой подарок.

И кровать он тоже сделал, даже вырезал на спинке оленей и барсуков.

Окно напротив кровати было расположено низко, и когда они с женой просыпались (они приезжали сюда пару раз в месяц), то первым делом видели небо, сияющее сквозь стекло.

В апреле тысяча восемьсот пятьдесят девятого, месяц назад, жена умерла.

А сейчас на его кровати, на их кровати лежала незнакомая старуха. Мало того, она была негритянкой.

Стэнли захотел ее застрелить.

Благо, оружие с собой было.

Но спустя секунду он опустил оружие. Если убить старуху сейчас, то ее кровь зальет весь дом. Придется стирать простыни, отмывать стены от крови…

Нет, подумал он, лучше сдать полиции. Что она здесь делает? Наверняка беглая рабыня. Где-то в лесу еще было пару домов — и он подозревал, что один из них принадлежал «Подпольной железной дороге». Наверняка эта сумасшедшая на старости лет решила сбежать от хозяев — и заблудилась. Не нашла правильное место встречи беглых рабов. Или устала, может быть, вон какая старая.

Он присмотрелся. Рядом с кроватью был узелок. Под тканью угадывался горшок или что-то похожее.

Когда проснется — отведу в полицию, решил Стэнли.

Когда старуха вышла — медленно, едва ли не шаркая ногами — Стэнли уже дочистил рыбу.

Он подумал было, не заставить ли ее приготовить завтрак. Но так недобро смотрит, лучше не надо. Какое некрасивое все-таки лицо у неё, Стэнли никогда не нравились широкие носы.

Негритянка посмотрела на лес, затем перевела взгляд на ружье.

— Сиди, — приказал. Посыпал солью рыбу.

Старуха сидела на полене, не шевелясь, полуприкрыв глаза. Он ел рыбу, пожаренную на костре,

а негритянка подняла руки, грея над тлеющими углями. Руки были сплошь в ожогах. Шрамы покрывали кисти, тонкими щупальцами заползали даже на пальцы.

— Что, хозяева часто на тебя сердились? — спросил Стэнли, заливая угли речной водой.

Она промолчала.

Его умершая жена сказала бы что-то вроде:

— Видит Бог, она поработала достаточно.

И Стэнли задумался — так, мельком задумался, а ведь можно было бы отпустить старую. Он сразу отмел крамольную мысль. Господь сказал ведь не покушаться на чужое имущество.

А эта негритянка — ничто иное, как вещь.

Когда они подходили к городу, Стэнли приободрил ее:

— Ну что же, скоро ты вернешься домой. Не убьют же они тебя.

Старуха сжала губы. Бросила взгляд — черный, как обсидиановый нож:

— Умру — но решу сама как.

— Вешаться собралась? Господам только на руку — меньше хлопот.

Лес остался позади, и здания были видны довольно отчетливо.

— Вон там, — показал Стэнли,- церковь. Там похоронена моя жена.

Она сощурилась, вглядываясь.

— Вот оно как… — сказала, — недавно умерла?

Он кивнул. На самом деле дорога достаточно длинная, город пусть и виден, но дойдут они через час — старая негритянка слишком уж медленно идет. Почему бы и не поговорить? Пусть Стэнли и раздражало, что рабыня не обращается к нему как положено, не называет «мистером» — и смотрит прямо в глаза.

— А мой муж вот, — сказала старуха, поднимая узелок с узлом, — сожгла я его. Несу. Пусть хоть похоронен будет на свободной земле.

Она погладила узорчатую ткань, которая из-за черноты руки казалась еще ярче.

Я никогда не думал, что предать Родину и Бога так легко, подумал Сэнли. И ответил:

— Я вдруг понял, что нам не по дороге. Все-таки вам на север, а мне – домой.

Он пошел быстрым шагом, оставляя старую негритянку позади. Быстро, чтобы не передумать. Солнце светило в глаза, и от этого Стэнли было больно. Не каждый день он предавал, может и смилостивится Господь над ним?

А негритянка крикнула в спину, голос ее прозвучал как гром:

— Никогда не задумывался, почему твоя невеста захотела такой подарок на свадьбу?

5.

https://writercenter.ru/library/istorija/miniatjura/esli-vypalo-v-imperii-roditsja/

6.

https://writercenter.ru/library/proza/miniatjura/odnofamilica/150818.html

7.

https://writercenter.ru/library/absurd/miniatjura/zharenyj-lebed/150824.html