Сеанс 5

Досье №5. Зосимова Екатерина Михайловна (подчёркнуто слово — самоубийство). Образование: экономическое. Последнее место работы: бухгалтер, детский сад №5 «Ромашки», г. Беломорск (зачёркнуто). Активная, жизнерадостная; не замужем, детей нет.

Костя, опершись руками на рабочий стол, лихорадочно размышлял, не обращая внимания на Свету — она стояла рядом, с неудовольствием ожидая, когда он ей ответит.

— Я всё-таки не понимаю, почему вы считаете, что Иванова не может быть причиной гибели Бердникова? — снова нетерпеливо повторила она свой вопрос, не дождавшись его внимания. — Всё ведь вертится вокруг неё.

«Так, Матвеевы теперь знают, что у Бердникова квартира в собственности, и будут на неё претендовать. Но на расследовании это никак не отразится — похоже, они на самом деле ничего о ней не подозревали, значит, мотива у них нет. Но вот это совпадение, что вся их семейка по одиночке познакомилась с Зосимовой…», — нахмурился он.

Он вдруг вспомнил рыбалку — тот момент, когда вокруг брошенной в воду подкормки постепенно начинают собираться рыбы. Ему представилось, что Зосимова — это и есть тот корм, который попал в пруд к голодным карпам, и они окружают его, окружают, чтобы разорвать потихоньку на части или, если получится, утащить полностью вглубь воды, чтобы сожрать в одиночку…

— Матвеевы вполне могли не иметь желания общаться с Бердниковым. Однако ж, как ты говоришь, в их доме были фотографии с ним, значит, они всё же встречались… — вслух добавил он, заметив, наконец, Свету и её явно недовольное выражение лица.

«А картина складывается, если предположить, что Бердников приехал сюда из Беломорска, всё-таки зная, что Зосимова богата. Тогда, как-нибудь посещая Матвеевых, он мог обмолвился о том, что у его подруги миллионы; и тогда бы Матвеева могла решиться тоже познакомиться с Зосимовой…», — мысленно продолжал он. Правда, как двигаться в этом направлении дальше, он не знал: он успел убедиться, что алиби у всех членов семьи Матвеевой прочное — в ночь гибели Бердникова они находились в снятом на несколько дней элитном загородном доме для отдыха, откуда подтверждение он уже получил.

— Нет, конечно, всё вертится и вокруг Зосимовой, но она-то Бердникова точно не убивала, — продолжала гнуть свою линию Света.

— И что тогда? Раз не убивала Зосимова, значит, убила Иванова?

— Ну, с вариантами-то не густо. По крайней мере, у меня пока что других нет.

— Несчастный случай.

Она засмеялась.

— Константин Михайлович, да вы сами затеяли всё это расследование, не веря в это. Теперь и мне кажется, что вы были правы!

— Тогда тебе должно казаться и то, что виновным может быть тот, кто, вероятно, дал Бердникову деньги — двадцать миллионов, которые он положил на свой счёт, — терпеливо ответил Мадаев.

— Деньги? Так их как раз могла дать Иванова, о которой я вам и говорю.

— Да что ты! А зачем ей это?.. К тому же я спрашивал у неё, и даже, кстати, во время гипноза… — он осёкся и замолчал, вспомнив ответ Валентины.

— И что? Сказала, что не давала? — заинтересовалась Кузьмина.

— Не переводила, — попробовал он уйти от ответа, но она усмехнулась.

— Не переводила — ладно, а наличными давала?

— Ну, давала… — процедил он сквозь зубы. — Лишь изредка…

— Значит, давала… — удовлетворённо повторила она. — Конечно, постоянная передача денег вызвала бы подозрения, потому давала понемногу, ведь так?.. Он копил, а потом положил на банковский счёт — вот вам и ответ!

— Но ты ведь на самом деле не думаешь, что Иванова просто так отдала ему двадцать миллионов?

— А не просто так, мы только ещё не разобрались, зачем именно! Может, чтобы он что-нибудь скрыл? Или чтобы покинул Петрозаводск, чтобы отстал от Зосимовой, которой он якобы не подходил?.. — предположила она.

— Да кто бы в здравом уме стал такое делать, платить за такое деньги?

— А я и не говорила, что считаю Иванову нормальной. Она скорее безумна! — огорошила его вдруг Света. — Всё время нервничает, всё забывает, о чём-то волнуется так, будто конец света уже наступил… Или как будто она совершила что-то ужасное и боится, что об этом узнают!

— Мне кажется, ты к ней слишком придираешься, но не понимаю, почему. Может, потому что она проводит с Дмитрием Зверевым больше времени, чем это можешь позволить себе ты? — уточнил Костя, на что в ответ получил испепеляющий взгляд.

— Ничего подобного! — покраснела она. — А вы сами вместо того, чтобы придумывать такое, поговорили бы с Димой — он многое сможет вам рассказать.

— Я и так зачастил в эту клинику. Эти сеансы у меня уже как кость в горле!

— А я вам и не про гипноз говорю. Вы бы с Димой о прошедших годах поговорили — наверняка, и Зосимова, и Иванова во время обычных приёмов у него рассказывали что-нибудь о своей жизни, отношениях с тем же Бердниковым, например.

Костя немного помолчал, всё ещё недовольный её словами об Ивановой.

— Впрочем, это неплохая идея, — вскоре отметил он, — я и сам собирался выяснить у него об отношениях этой тройки. Так что…

— Так что вы возьмёте меня с собой! — не дожидаясь похвалы, перебила она его, рассчитывая и в рабочее время увидеться со «своим Димой», как она про себя его называла. Но Костя в этот раз настроен был по-иному, и убедить его в обратном ей не удалось.

Впрочем, отправившись снова в клинику Зверева, он достаточно быстро пожалел, что не взял её с собой: Зверев, как всегда, был до невозможности невозмутим, и это несколько раздражало следователя. Кроме того он непрестанно дымил сигарой чуть ли не в лицо Косте, что бесило его ещё больше, а присутствие Светы, как он заметил по предыдущим посещениям, всё же благотворно влияло на обстановку в этом кабинете.

— Расскажите, Дмитрий Никифорович, — спросил он, отогнав новое кольцо дыма, по какой-то случайности снова отправившееся в его сторону, — кто первым пришёл к вам на приём: Екатерина Зосимова или Валентина Иванова?

— Зосимова, — ответил тот, вальяжно откинувшись на спинку дорогого кресла и мягко выпуская изо рта большой клубок сигарного дыма.

— Какой она была? Почему она пришла именно к вам? — Костя делал небольшие пометки на листе бумаги.

— Она пришла по рекомендации своей подруги…

— Матвеевой Лидии Павловны, которая тоже вас как-то посещала, верно? — он протянул фотографию, и Зверев, всмотревшись, кивнул. — Вы знали, что Зосимова стала крёстной для её дочери?

— Не понимаю, почему вы это спросили, но да, она мне рассказывала.

— Зачем?

— Ответ на этот вопрос связан с тем, для чего Зосимова вообще стала записываться ко мне на приёмы — в какой-то момент жизни ей стало скучно, и она решила, что это хорошая попытка развлечься, этаким образом, знаете ли, сменить обстановку. Потому она с удовольствием рассказывала о том, что происходило в её жизни, и иногда даже с интересом слушала мои рекомендации, — чуть усмехнувшись, отметил он.

— Она говорила, какие у неё были отношения с Ивановой?

Зверев задумался и на миг даже отодвинул от себя сигару.

— Знаете, они всегда были разными. Слишком разными, чтобы быть действительно хорошими подругами… — странно сказал он, наконец.

— Почему?

— Думаю, отсутствие общего дела играло свою роль. Характеры у них были несхожими: Зосимова была бесшабашной, жизнерадостной, с крепкой жизненной позицией, она обладала даже определённого рода смелостью. А Иванова — более хрупкой конституции. Её мысли, её потребность задумываться о других сферах жизни — нематериальных, так сказать, — накладывают на неё особый отпечаток ранимости, некоей нервности и растерянности в обычной жизни. И хотя на моих сеансах она также, как и Зосимова, рассказывала о своей жизни, о своих обычных днях, о своём самочувствии в окружающем её мире, в отличие от подруги её рассказы всегда носили несколько упаднический характер. Эти молодые женщины были слишком разными… Потому, думаю, действительно хорошими подругами их могло бы сделать только что-то общее, какое-то дело или нечто иное, что сблизило бы их, а так…

«Таким объединяющим фактором для них оказалось получение наследства, но ему об этом говорить не обязательно…», — отметил про себя Костя и вслух спросил:

— И вы пытались привести Иванову к жизнерадостному восприятию действительности, какое было у Зосимовой?

— Нет, моя работа заключалась не в том, чтобы изменять её сущность, а в том, чтобы помочь ей обрести спокойствие и уверенность в окружающем мире, уверенность в том, что она сама делает в своей жизни…

— И она всегда рассказывала вам, что именно она делает? — уточнил Мадаев.

— Только в общих чертах. Иванова часто говорила, что ей сложно убедить себя в том, что она может иметь своё мнение, может сама выбирать, как поступать, не обращая внимания на чужие взгляды и общественные устои. Ей нужна была уверенность в том, что она действительно имеет право на свой собственный выбор.

— Например?..

— К примеру, в обществе принято делать одним образом, а она хотела поступать по-другому. Но ей не хватало смелости признаться самой себе, что она способна пойти против общества. Это, кстати, отличало её от Зосимовой — у той, как уже говорил, достаточно было смелости, чтобы не считаться с чужим мнением.

— Я всё-таки пока не понимаю. Вы можете привести конкретный пример, какую-нибудь реальную ситуацию, которая происходила с Ивановой?

— Это были мелкие неурядицы, вопросы вроде таких: сегодня в моде розовые шляпки, а Иванова хочет не следовать моде, а одевать, к примеру, мужскую кепку; будет ли у неё подобная смелость — вызвать на себя внимание окружающих действием, которое другие обычно не делают? Конечно, это условный пример, но более точно я вам сейчас ситуацию вряд ли обрисую, — невозмутимо отметил Зверев.

— Ладно, с характерами понятно, — махнул рукой Костя, решив не лезть в дебри. — Так Зосимова с Ивановой на сеансах говорили что-нибудь друг о друге?

Зверев снова помолчал, наслаждаясь букетом дорогой сигары, а потом ответил:

— Екатерина жаловалась, что Валентина её не понимает. Говорила даже, что боится расстроить её каким-то своим поведением, отношением к жизни, но и менять его не хотела. Она хотела продолжать делать то, что приносило ей радость, веселиться, быть бесшабашной и одновременно с этим не желала вызывать у Валентины опасений на свой счёт. Собственно, потому Зосимова и привела Иванову ко мне на сеансы… Мне она сказала, что Валентине нужна поддержка, потому что та находится в постоянном расстройстве от того, что никак не может найти себе достойного партнёра по жизни. Но, думаю, на самом деле Зосимова рассчитывала, что я мог объяснить её подруге, что поведение самой Екатерины — нормальное, правильное, ведь является частью её характера.

— Интересно… — задумался Костя. «Зосимова привела Иванову на сеансы к психотерапевту, чтобы та на неё так сильно не влияла? Чтобы та приняла безоговорочно её способ поведения, не опасалась за неё… А может, она боялась Иванову?..». — А это только ваши предположения или были конкретные доказательства подобного отношения?

— Несколько раз Зосимова сетовала на свои отношения с Ивановой и прямо просила меня как-нибудь намекнуть той, что сама Екатерина ведёт себя вполне осторожно в обычной жизни, — ответил Зверев. — Ну и заодно — чтобы я объяснил Ивановой, что быть жизнерадостной не опасно.

— Иванова упоминала о какой-то опасности? — Мадаев замер, уставившись на Дмитрия и перестав записывать.

— Не в буквальном смысле, не о какой-то конкретной… Валентина подразумевала те опасности, которые подстерегают легкомысленных девушек, особенно имеющих деньги… Знаете, её весьма беспокоило то, например, что Зосимова часто собирала у себя в доме гостей — но большее их количество была однодневками.

— Это как? — не понял он.

— Малознакомые люди, многие из которых приглашались ею только один раз.

— А, Иванова говорила об этом… Бердников тоже лишь один раз был на вечеринке Зосимовой, — вспомнил Костя. — А на ваших сеансах Зосимова или Иванова что-то рассказывали о нём?

— Не особо много. Да и имени его они не произносили: Екатерина называла его «мой парень», а Валентина — «молодой человек Кати». Иванова упоминала, что он ей не нравился и что Екатерина достойна лучшего. А Зосимова говорила, что она не ощущает себя с ним защищённой и потому он не внушает ей доверия, как потенциальный жених. Она жаловалась, что много даёт ему, — речь не только о деньгах, а в общем о настроении и времени, как она говорила… Взамен же он не давал ей ничего, что оказалось бы равноценным её усилиям сохранить эти отношения на том уровне доверия, которое ей хотелось иметь к нему. Он не только не старался становиться лучше для неё, но и переставал уже быть тем человеком, который ей когда-то понравился.

— Она рассказывала, как они познакомились?

— Да, это было обычное уличное знакомство: он заметил, что девушка промокла под дождём, подошёл и предложил свою куртку. Она не хотела брать, но он был таким галантным, что она позволила себя уговорить, и они вместе дошли до её дома. Как вам? — пристально посмотрел Зверев на Мадаева.

— Как вы и сказали: обычное уличное знакомство… — сухо отметил тот, не собираясь рассказывать о своих подозрениях, что Бердников познакомился с Зосимовой намеренно. «Хотя, конечно, на одном из сеансов гипноза Валентина упоминала, что, похоже, видела Бердникова в Беломорске в день своего знакомства с Екатериной, но, наверняка, Зверев не обратил на это внимания, так что и мне говорить с ним об этом незачем…». Его брови нахмурились, когда он обдумывал это, и Дмитрий, пристально следивший за изменениями в его лице, чуть усмехнулся. Или же Косте это только показалось, когда, подняв голову, он заметил его взгляд и, возможно, остатки скрывшейся усмешки.

— Зосимова говорила, как дальше развивались их отношения?

Зверев ответил не сразу — для начала он вытащил из дорогого хьюмидора новую небольшую сигару и неспешно отрезал золотыми ножницами краешек. «А он не может сам себе внушить отказ от курения?..», — с сомнением подумал Костя, но промолчал, ожидая слов.

— Только то, — произнёс, наконец, Дмитрий, с удовольствием раскурив сигару, — что Бердников стал навещать её, а ей это нравилось. Она даже как-то описала его впечатление, когда он впервые посетил её квартиру. Он был, как это точнее сказать… шокирован масштабом, объёмом великолепия — там ведь и окна огромные, до пола, и люстры шикарные, потолки высокие, мебель дорогая…

— Это ведь было не очень осторожно с её стороны? Может, Иванова была права, считая Зосимову несколько легкомысленной?

Он пожал плечами.

— Молодой девушке хотелось жить. К тому же она не сразу пригласила Бердникова к себе, а только когда узнала получше. Он был любезен и обходителен… Да и без денег люди погибают, поэтому она поступила так, как желала.

— Понятно… А вы так подробно описали квартиру Зосимовой… Вы там когда-нибудь бывали? — сказав это, Костя уставился прямо в глаза Звереву, с досадой про себя отметив, что вопрос, кажется, прозвучал слишком провокационно…

Он не ошибся: Зверев посмотрел в ответ так внимательно, будто пытался измерить объём его головы и возможное количество мозгов, которые способны туда уместиться.

— Зосимова была моей клиенткой, потому нет, у неё дома я не бывал, — спокойно ответил он, на миг отложив сигару. — А о том, как выглядела её квартира, рассказывала она сама.

— Ясно. А, может, вы давали ей что-нибудь? — поторопился Мадаев перевести тему. — Прописывали лекарство?

— Нет, у неё была сильная натура, ей не требовались лекарства.

— То есть, в отличие от Ивановой, Зосимовой вы ничего не прописывали? — повторил Костя, немного насупившись: он заметил, как, уж не в первый раз за последние несколько минут, Зверев снова взглянул на часы, и понимал, что время беседы иссякает.

— Ничего ей не прописывал и не давал ни волшебных порошков, ни каких-то специальных вещей, — усмехнувшись, ответил тот.

— Тем не менее, несмотря на её сильный характер, как вы думаете, могли ли ссоры повлиять на неё?

— Хотите спросить, могла ли она после очередного конфликта с Бердниковым покончить с собой? — перефразировал Зверев. Взгляд его был ледяным и пронзительным.

— Именно, — кивнул Мадаев, и тот задумался.

— Думаю, могла, — наконец, ответил он. — Конечно, это было не совсем в её характере. И всё же она могла не выдержать перипетий жизни, устать и в какой-то момент пожелать всё это изменить. Или же решить просто проверить, хватит ли у неё смелости сделать подобное… Это также отвечает её характеру — сильному, напористому. Она могла просто проверять, сумеет ли шагнуть…

«Ничего себе проверочка!», — подобного Костя решительно не понимал.

— Вы можете сказать что-то ещё важное о Зосимовой, Ивановой или их отношениях с Бердниковым?

Зверев бесстрастно пожал плечами. Его подвижные пальцы, покрутив немного сигару, оставили её в пепельнице, и, вполне недвусмысленно поглядев на дверь, он перевёл взгляд на следователя, словно проверяя его на сообразительность.

— Дмитрий Никифорович, вы так смотрите, будто ждёте, что я сейчас уйду, — отметил Мадаев, которому надоели эти намёки.

— Так и есть, — усмехнулся тот. — А вы делаете успехи…

Но Костя пропустил это мимо ушей.

— Вы знаете, я подумал, — сказал он, — что не стоит мне ждать, когда пройдёт ваш сеанс с Ивановой. Давайте начнём сразу с сеанса гипноза.

— Не хочется вас расстраивать, но, думаю, Валентине Осиповне лучше сначала побеседовать со мной…

Не успел Мадаев ни возразить, ни согласиться с его мнением, как они вдруг услышали смущённый голос:

— Ну, если это так важно, то можно и сразу… — в дверях стояла Валентина: Анастасия сообщила ей, что Зверев её ожидает, но пока что у него в кабинете следователь, так что она решилась сама войти.

— Вы уверены? — пристально посмотрел на неё Дмитрий, видимо, оценивая её силы. Она кивнула.

Вскоре она полулежала на кресле, закрыв глаза. Но спокойствия в её лице было мало — по нему то и дело пробегала тревога и иногда печаль. А может, так только казалось Мадаеву, неотрывно глядящему на неё.

— Расскажите подробнее, что вы знаете о расставании Зосимовой и Бердникова? — сказал он, но Зверев перефразировал его слова:

— Вспомните эпизод, в котором вы узнали, что они расстались.

— О, я была за границей… Мне позвонила Катя и сообщила.

— Проживите этот эпизод заново, с момента её звонка! — приказал его уверенный голос. — Зазвонил телефон, вы подняли трубку. Что происходит дальше?

— Разговор…

***

— Привет, Катюшка!

— Привет, дорогая! У меня тут такие новости, не поверишь!

«Она так возбуждена…», — думаю я.

— Что-то случилось? Что-то хорошее?

— Нет, не хорошее… То есть, наверное, хорошо, что я это узнала, и все тоже узнают, а вообще это плохо, гадко! — у неё слишком много эмоций, и она всё ещё не рассказывает мне конкретно, что произошло.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Подожди, я сейчас…

Костя напряжённо ждал, но Валентина замолчала.

— Что происходит, почему вы остановились? — спросил Дмитрий.

— Она мне пока не отвечает. Там на заднем фоне Иван с ней говорит… Он чуть не кричит. «Это глупо!», — это его слова, так громко… «Так нельзя, это подло!.. А я тебе доверяла!», — это уже говорит Катя. Я не хочу этого слушать, и у меня звонок по другой линии… Я кладу трубку.

— Это всё? Это точно тот эпизод, о котором я вас спросил?

— Нет, не всё, она перезвонит через десять минут.

— Пропустите их. Она уже вам звонит: опишите, что происходит дальше, — приказал он, и Валентина повиновалась.

— Она чуть спокойней, чем была, но всё ещё в гневе, и для неё это необычно — я никогда не видела её такой и не слышала…

***

— Извини, что не договорила, — с Иваном пришлось объясняться… Я выгнала его, а то нормально и не поговорим с тобой.

— Катенька, а что у вас происходит?

— Знаешь, Валя, а я решила: всё, хватит — пора с ним расстаться, насовсем!

Мне, конечно, жаль, что они поссорились, но я ощущаю и радость от того, что они расстанутся, — он мне не нравится… Но вслух я говорю другое:

— А что случилось? Он тебя обидел?

— Не представляешь, он оказался совсем не таким, как я представляла! Я думала, он добрый и порядочный, только слабовольный немного… А он — просто гад! Я ему тут кое-что рассказала, а он сделал мне подлое предложение!

— Какое предложение, Катенька?

— Да ужасное! Как у него вообще язык повернулся?!.. Духу его тут больше не будет! Ты была права: я ведь видела, что ты не в восторге от того, что мы с ним встречаемся. Но мне всегда казалось, что он такой милый и добрый… А это всё напускное, он совсем, совсем не такой!.. — она говорит очень быстро, лихорадочно.

— Вы ещё помиритесь, — по привычке говорю я, но она вскрикивает:

— Никогда! Я уже выгнала его и больше не запущу. И завтра же найду себе кучу нормальных богатых мужиков, я красива и обеспечена, и мне абсолютно всё равно, куда он теперь пошёл!..

— Но так нельзя, кидаться из крайности в крайность — это неправильно, — пытаюсь я её утихомирить, но эти слова её задевают.

— А почему я должна быть одна?! Почему я не могу найти себе столько мужчин, сколько хочу?!

— Это же некрасиво…

— Валя, это у тебя устаревшие взгляды на жизнь, потому ты и одна! Сейчас можно всё!

Мне становится обидно.

— Это неправильно! — теперь уже я повышаю голос, но не успеваю договорить: она громко смеётся, перебивая меня. И это не веселый смех. Мне становится неприятно и ещё обиднее. Я говорю: «Позвони, когда придёшь в себя», и кладу трубку.

В кабинете наступила тишина, и пару минут было слышно лишь, как тикают часы, пока Костя обдумывал сказанные слова.

— Что ещё вы хотите знать? — не дождавшись нового вопроса, спросил у него Зверев, но сам внимательно следил за лицом Валентины.

Это был странный взгляд, и Костя даже задумался о том, какие же мысли гнездятся в голове самого психоаналитика, вынужденного постоянно исследовать чужие мысли и чувства…

— Хочу услышать ещё эпизод, когда она обнаружила, что Зосимова перевела ей пятьдесят миллионов на счёт, — негромко сказал он Дмитрию.

— Пятьдесят миллионов… — повторил тот как будто удивлённо, но тут же обратился к Валентине. — Вы слышали просьбу Константина Михайловича? Опишите, что происходит, начиная с момента, когда вы только узнали, что вам переведено пятьдесят миллионов.

— Я смотрю на телефон и не понимаю, что это значит: мы с Катей давно не разговаривали после той беседы. Она мне не звонила, и я думаю, что она всё ещё сердится, и тоже не звоню, тем более, что я тут редко сижу на месте и у меня достаточно дел и без звонков — прогулки, поездки разные, насыщенные дни… Здесь так хорошо… Надо и Машеньку сюда привезти… А, может, и вовсе переехать? Тут и климат другой, — расслабившись, щебечет Валентина. — Ой, а вдруг это ошибка? Я сейчас позвоню в банк и узнаю, точно ли на мой счёт были отправлены деньги! Надо найти номер в контактах…

— Пропустите этот момент. Вы дозвонились в банк, вам ответили, что деньги действительно были направлены вам. Что вы делаете дальше?

— Да, эти деньги Катя перевела на мой счёт, но я всё равно не хочу ей звонить. Я обижена, а тут так хорошо, и я не хочу отвлекаться сейчас на что-то другое… Тут море… Настоящее море, я его так давно не видела! И я не звоню ей. Я думаю, Катя прислала их для покупки недвижимости — она говорила. Хотела, чтобы я купила ей что-нибудь, что потом можно дорого сдавать; она в этом плане умница…

— Достаточно! — остановил её Зверев, видя жест Кости.

Тот помолчал немного, а потом вдруг спросил:

— А Дмитрий Никифорович? — что вы скажете о нём?

Зверев чуть усмехнулся, пронзительно посмотрев на него.

— О, он… — Валентина помедлила и нахмурила лоб, будто подбирая слова. — Он всегда помогал мне… Понять, кто я…

Убедившись, что больше вопросов у следователя нет, Дмитрий вывел её из состояния гипноза. Удостоверившись, что она в порядке и что его вопросы не доставили ей неудобств, Костя, попрощавшись, вышел. Но ушёл он недалеко — из головы его всё не выходила Иванова: и её обычная растерянность, которой, впрочем, в этот раз он не заметил, и мягкая приятная улыбка, особенно та, что была, когда она сегодня вошла в кабинет Зверева, и он решил дождаться её в коридоре.

Когда сеанс Ивановой закончился, она вышла из приёмной и сразу наткнулась на Мадаева. Увидев его, она смутилась. Она была немного бледна и как будто расстроена, а, может, уже сильно устала от всех этих сеансов и копания в себе. «Похоже, после нашей беседы она продолжала говорить со Зверевым о своей подруге…», — подумал Костя, ощутив небольшой укор совести: ведь это он в последние дни заставлял её снова и снова окунаться в воспоминания, которые, быть может, её сознание специально отодвинуло вглубь, спрятало, потому что они причиняли ей боль.

— Вы что-то забыли? — спросила она, покраснев. Было очевидно, что она считает себя в чём-то виноватой, например, в том, что что-то сразу не вспомнила и ему пришлось вернуться.

— Нет, что вы! — поспешил он успокоить, заметив её смущение. — Просто я подумал: вы столько раз мне уже помогали, столько информации дали, тратя своё личное время, хотя могли бы этого не делать, а я даже ни разу не предложил подвезти вас домой.

— Ох, подвезти?.. — она смутилась ещё больше, но тут же ласково улыбнулась. — Я была бы благодарна. Чувствую себя такой… уставшей…

— И?.. Вы хотели сказать что-то ещё? — заметил он, что она замялась.

— Нет, я просто… Просто хотела сказать: «опустошённой», но это так… нелепо, наверное. Я ведь ничего не делала, чтобы так устать.

— Даже не думайте об этом! Пытаться разобраться в себе — это тяжёлый труд, а уж опускаться в такие воспоминания, которые ещё и приносят боль… — он осёкся, решив, что лучше лишний раз не напоминать о Зосимовой, хотя сам он только о ней всё время и говорил. Он торопливо протянул руку, галантно пропуская Валентину на улицу и мысленно укоряя себя за сказанные слова.

— Вот сюда! — указал он в сторону своей машины, и они молча пошли к ней.

Продолжали молчать они и дальше, когда уже сели в неё и двинулись в путь.

«Понять, кто я… — задумался Костя, вспоминая прошедший эпизод в кабинете Зверева и почти забыв о присутствии рядом настоящей Ивановой. — Что может быть хуже и ненадёжней, чем плутать в закоулках чужой души, которая и сама не понимает, кто она есть…».

— Константин Михайлович, спасибо, что решили меня подвезти! Я ведь понимаю: вы, наверняка, тоже очень устали — целый рабочий день… — услышал он немного виноватый голос Валентины и натянуто улыбнулся.

— Да, работы так много, что я иногда и во сне уже думаю, думаю…

— А разве это не опасно? Ехать за рулём в таком уставшем состоянии? — робко улыбнулась она в ответ.

— Ну, знаете, некоторые действия делаются уже на автомате — делаешь и не замечаешь сам процесс. Потом оказываешься в другом месте, например, дома, и понимаешь, что сам себя уже успел привезти на машине, а как это произошло?.. — он хотел было засмеяться, но, бросив на неё взгляд, понял, что Валентина после его слов сразу же немного осунулась.

«Вот это я сказал!.. — тут же спохватился он. — Она же боится, что не помнит того, что делает или говорит…».

— Но это ничего! — быстро добавил он вслух. — Стоит лишь дождаться выходных и выспаться — и всё будет как обычно!

— Да, — задумчиво ответила она, глядя в окно немного отрешённым взором. — А я в последнее время так плохо сплю… Тоже всё думаю, думаю… Пытаюсь понять, почему всё так происходит и кто же я… Собираюсь даже Машу на время к отцу отправить.

— Вам это не нравится? — заметил он мелькнувшую на её лице тень.

— Да, не очень. Но, каким бы он ни был для меня, он любит её. А разве кто-нибудь может заменить ребёнку родного любящего отца? Да и мне сейчас, наверное, стоит побыть одной… чтобы она не видела… — Валентина замолчала, но потом нашлась, — чтобы она не заметила, что я так устала.

Костя понимающе кивнул и, остановив машину на парковке у дома, недалеко от подъезда, поднял ручник.

— Я могу вас проводить? — спросил он.

Она удивилась, но не подумала отказаться: Мадаев, выпустив её из машины, сразу поставил автомобиль на сигнализацию, будто не ожидал отказа. Она промолчала, и они направились к дому.

— Дочка, наверное, уже вернулась из школы? — спросил он, когда они подошли к квартире.

— Конечно, — она отворила дверь ключом и позвала, — Маша, иди сюда, посмотри, кто пришёл!

Та выбралась из своей комнаты, с удовольствием жуя сладкую булочку. Улыбнувшись матери, с недоумением она посмотрела на пришедшего с ней мужчину, которого она видела как-то в прошлый раз. Очевидно, Маша не поняла, чему тут радоваться, и тут же убежала обратно.

— Выпьете чаю? — спросила Валентина.

— С удовольствием! — ответил он, снова подумав о том, какой же у неё ласковый голос. К тому же за время поездки на её лицо вернулся нежный румянец, и сейчас она казалась ещё и весьма спокойной, и ему почему-то хотелось немного побыть в её обществе.

— Ох, я только заварю свежий чай! Он будет готов через несколько минут, но вы ведь подождёте? — это вопросом не было — она сразу направилась на кухню, но Костя поторопился ответить:

— Хотите, я… — он собирался предложить ей помощь, но вместо этого почему-то произнёс, — пока посижу с вашей дочкой, чтобы вам не мешать и чтобы ей не было скучно?

Валентина, казалось, обрадовалась:

— Конечно! Вы меня этим очень даже выручите: в последние дни… — она замялась, — из-за этого эксперимента я так уставала, что мало времени проводила с Машуткой. Может, хоть вы её развеселите, а то на меня она теперь только дуется…

Оставив её, Костя направился к детской. Осторожно постучав, он услышал разрешение войти и прошёл внутрь.

— Ну, здравствуй, Маша! Это и есть твоя комната? — по-доброму оглянулся он. Здесь было просторно и светло, и, несмотря на хорошую площадь, не было ничего лишнего: только яркие детские вещи, шведская стенка и неподалёку от окна, огороженный от остального пространства небольшой ширмой — стол с компьютером, за которым сейчас и сидела девочка.

— Небось, в интернете лазишь? — по-свойски спросил он, но Маша посмотрела на него с недоверием. Всё же она кивнула.

— А мама всегда разрешает?

— Да, только не на всех сайтах, — более дружелюбно ответила она, видя, что он не собирается задавать вопросов вроде: «Как в школе? Нравится учиться?..».

— А на каких не разрешает?

— Не знаю, она их как-то заблокировала, потому я не видела.

— Она у тебя заботливая.

— Да… — протянула Маша, а потом негромко добавила, — только в последнее время она об этом забыла…

— Что ты имеешь в виду? Мама забывает накормить тебя завтраком?

— Нет, конечно! — засмеялась она, и Костя тоже улыбнулся. — Но она стала забывать многие другие вещи… Ну там, я говорю ей, когда у меня меняется расписание и не надо идти к первому уроку, а она забывает и всё равно будит рано, а я поспать хочу…

— И это всё?

— Ну, ещё она стала забывать забирать меня из школы… Раньше такого не было.

— И как давно она стала так много забывать? Неделю, две или больше?..

— Да давно уже… Но вот так сильно — это в последние недели, — подумав, ответила Маша и снова уселась за компьютер, откуда, было, поднималась, чтобы взять из рук Кости медвежонка, которого он во время разговора поднял с полу.

— А давай поиграем в игру?

— В какую? — оживилась она.

— Я покажу тебе фотографию, а ты посмотришь и скажешь, видела ли такого человека?

— А, это не на компьютере?.. — поняла она, не сильно обрадовавшись.

— Ну да… Это ведь так интересно: вдруг кто-то из этих людей был у тебя в гостях, а у меня есть его фотография, которую ты ещё не видела, а? — лукаво улыбнулся Мадаев.

— Ну хорошо, показывайте!

Он вытянул из заполненного кармана блокнот со снимками.

— Вот этот приходил? — протянул он фото Бердникова, внимательно следя за Машиным лицом.

— Ну… — она замолчала.

— Ты его видела, да? — тихонько спросил он, чуть наклонившись ближе, чтобы получилось доверительней.

— А маме это не повредит? — шепнула она.

— Нет, нисколько! — мотнул он головой. — Он часто приходил?

— Я его видела раза два-три: когда тётя Катя была у нас в гостях, он приходил. Он был с ней, то есть он не к маме приходил… — поправилась она, подумав. — В один из таких дней мама его тоже как-то запустила в квартиру, они все вместе пили чай. Но больше она не приглашала его войти — я видела его за дверью, в глазок, когда он ждал Катю.

— Какая же ты молодец, такая внимательная!.. А мама что-нибудь говорила о нём?

— Нет, он ей не нравился. Я у неё один раз спросила: «Это Катин муж?», а она сказала: «Нет, такой — ей не муж».

— А у самой Кати ты это потом спрашивала? — пристально посмотрел Костя, чуть улыбнувшись.

— Ну, я у неё тоже спросила: «Это твой муж?»… — замялась Маша немного, боясь показаться глупой, но, увидев ободряющий взгляд, продолжала, — а Катя засмеялась и ответила: «А ты у своей мамы спрашивала?.. И что она говорит?». Я сказала: «Такой — ей не муж…». Тогда Катя засмеялась ещё громче и добавила: «Твоя мама никогда не обманывает».

— У тебя прекрасная память! Наверняка, ты лучшая ученица в школе, — отметил он. Маша довольно засмеялась, но отрицательно мотнула головой.

— Пока не лучшая ученица?

— Нет, в школе не все предметы интересные… Зато у моей мамы тоже память прекрасная, как у меня! Раньше была… — смутившись, быстро поправилась она и с любопытством потянулась к другим снимкам. — А какие ещё у вас есть фотографии?

— Ну, смотри вот: узнаешь или нет? — Костя протянул ей следующую.

— Ой, какой странный! И борода такая смешная, и очки большие… — она медленно повертела в руках снимок. — Нет, не видела.

— Ну что ж…

— Константин Михайлович, чай готов! Машенька, хочешь с нами? — из-за приоткрывшейся двери выглянула Валентина.

— Нет, мам, я лучше тут посижу! — она снова подсела к компьютеру, а Костя направился к выходу.

— Я вас не сильно отвлекла? — спросила у него Валентина, когда они зашли на кухню.

— Нет, вы вовремя — я уже спросил всё, что хотел, — пристально посмотрел он на неё. — Даже не верится, что чай приготовился, как только у меня вопросы закончились.

Она смутилась, но он вдруг мягко улыбнулся.

— Вы правы, — робко ответила она, заметив его спокойный взгляд. — Я действительно стояла за дверью и ждала, когда вы закончите.

— Я не спросил ничего лишнего? Она нормально восприняла мои вопросы? — уточнил он, продолжая вглядываться в её глаза.

— Да, всё хорошо.

— Тогда почему вы так печальны?

Она смутилась ещё больше.

— Мне жаль, что я стала так много забывать… — грустно ответила она, и в её глазах заблестели слёзы.

Чай был вкусным, и Костя сам не заметил, как пролетел целый час. Простившись, он отправился к себе. Он был доволен проведённым временем, но мысли его быстро сменили направление, и вскоре он снова думал о работе.

«Улик нет, зацепок — тоже, — подсчитывал он итоги дня. — Но почему мне всё время кажется, что я что-то упускаю?.. И что я хочу выяснить у Валентины?.. Не могла же она иметь к гибели Бердникова никакого отношения, не могла… Почему же я всё чаще об этом думаю?!.. Это всё настырная Света — мозги мне уже проела своими версиями!.. Нет, дело надо закрывать!».