КРИТИКА НА КОНКУРС

 

Преодолев столь характерный для МТА погодный зачин, пытаюсь погрузиться в текст.

 

Ну что — золотистое счастье. Теперь буду знать его цвет. Ладно, допустим.

Но утонуть? Летальный исход счастливого человека. Умереть от счастья, утонуть не встать. Это свежо, надо запомнить, украсть и потом где-нибудь ненавязчиво подкинуть. Эдак цинично: подсел на счастье, передоз, некролог. Пусть Паланик кусает локти от зависти.

 

Девушка с кровати задает странные вопросы. Герой такого не ожидает. Ясное дело, лежащим на кроватях девушкам полагается или молчать, или спрашивать традиционное: нас не догонят?

Спрашивать же странное, тем более, находясь в «странной задумчивости», накроватным девушкам не полагается. Автору виднее, не зря же он, презрев явный повтор, так на этом настаивает.

 

О, первый звонок. Мазнули героя, намекнув. Интригуют, в общем. Попробую угадать (не читая, честно!): вампир? чикатила? налоговый инспектор?

Инспектор — это было б круто. Неожиданно (тм).

Заинтригованный, читаю дальше, превкушая мрачную бухгалтерскую готику в формате 1С-киберпанка.

 

Все чудесатее и чудесатее. То есть еще были и «лежащие на кровати юноши»? Понимаю, тренд, не хухры-мухры. Автор бьет наверняка!

 

Прелэстно, прелэстно! Какая чувственность и экспрессия! Какие свежие, незатасканные изобразительные инструменты! Меланхоличный юноша со взором горящим. Убранные от греха подальше в черное (черное что?) покои. И не просто сел, не просто в кресло, а в креслЕ!

 

Это, если кто не понимает, ах-ах-высокий стиль! Сел в кресле, лег на кровате.

Гламур во все поля.

 

Тут — явная недоработка. Уже если мочить читателя по башке канцеляризмами, так от души!

«Вышесказанное» — наш выбор!

 

Частный случай хронотопа. Автор смело скрещивает звук с движением, рождая новую, потрясающую воображение метафору. Не побоюсь этого слова — живописную!

 

И даже то, что лаком не красят, а покрывают (даже темным лаком!), не спотыкает автора в его стремлении живописать. Красить темным по черному.

 

Там вам не тут! Казалось бы, перефразированный армеизм, банальность даже, а смотрите, как внушает!

Уже там. Уже не здесь. Уже не живописно на кровате. Мое читательское либидо трепещет от глубокой многозначности и бездонной философичности сей короткой фразы…

 

Точно, какой-то-панк. Кибер или пост, не важно. Ритмичная молитва, бас, ударные, губы в такт. Техно-тео-поп.

Гибсон отдыхает.

 

Левитация словоформ, ага. Вопросы висят гроздьями, ответы порхают около.

А сверху парит Розенталь с завязанными глазами и заклинившим безменом. И скорбен его лик.

 

Я так скажу: потенциал текста — на хороший сериал, минимум на два сезона. Беспроигрышные, проверенные временем и кассовыми сборами приемы: тонкие черты, золотистые волосы, ажурная сорочка, сквозь которую сквозит шелковистый персик — и все это с грамотным светом, профессиональным макияжем и в HD. Даже сюжета не надо, ночнушка вытянет все.

 

Пальчики с маникюром гладят щечки нагана, вполне в традициях раннего советского маньеризма.

 

Эх, автор, автор… Так бодро замахнуться — и так мимо ударить…

Нет никаких «прав» в жизни. Тем более, на самое жизнь. Это масло маслянное маслянистое.

Нет никакой «боли жизни». Жизнь — это радость, каждый миг, каждый глоток воздуха, каждое утро с надеждой на счастье. А чтобы писать про боль и смерть — надо их пережить, пропустить сквозь себя. Поучаствовать лично.

Иначе получается набор блескучих абстрактных фраз.

 

Поэтому — не верю. Ни одному слову не верю.

Умозрительные ангелы смерти существуют лишь в воображении скучающих версификаторов. Когда Врубель писал своего «Демона», он был на грани безумия, еще один шаг — и все, пропасть.

Такова цена за настоящее.