"Стиходром № 159" 2-ой тур

writercenter.ru/blog/stihodrom/stihodrom-159-pobediteli.html

№1

Блаженный

Радуюсь я! Радуюсь!

Празднику и свету нового дня.

Не делал я людям гадостей,

И чиста душа!

Хожу босиком по улице,

Не страшна зима.

Доволен кусочку хлебушка,

И теплу огня!

Живу я блаженной птицею,

Жалость мне не нужна.

Глаза мои наполнены

Теплотою божественного огня!

Радуюсь я! Радуюсь!

Солнышку и дождю.

Подайте мне милостыню,

И грех я ваш отмолю!

№2

«Человек за бортом»

Для него с юных лет жизнь кажется сном,

но не приторно-сладким, а горьким.

В опьяненном сознании, словно вином,

он пытается к жизни быть стойким.

Он плывет по течению, существуя с трудом,

и всегда себе кажется лишним.

Не спасают уже и пороки: притон,

алкоголь, наркотики, книжки…

Не спасла и любовь; повернувшись спиной,

она молча ушла по-английски.

Даже крепкая дружба, что казалась стеной,

растворилась с родными и близкими.

И пропало влечение к жизни мирской;

перспектива кажется мутной.

Он изгой. Что-то странное только с тобой! –

твердит себе каждое утро.

Если жизнь на Земле есть корабль, притом

где все понимают друг друга;

если жизнь на Земле – Вавилон, то он…

Он в капкане порочного круга.

Он не смог дышать одним воздухом с ними;

не заменишь ведь жабры ртом.

Обрекая себя на страшную гибель,

он останется плыть за бортом.

№3

***

Он за бортом, кругом вода.

Всё странным кажется, нелепым.

Смывают волны без следа

Всё то, во что он верил слепо.

Он не один такой изгой.

И тут и там белеют лица,

Порой скрываясь под водой.

На корабле же – единицы.

На абордаж бы… вот и цель.

Но не находится подмога.

Один надеется на мель,

Другой надеется на Бога,

А третий верит – сбросят круг,

Вернётся славное былое.

Как много тонущих вокруг,

Готовых утонуть без боя.

№4

***

Лягут гуще на холст мазки,

Краски ярче и откровенней.

Блеск шальной, во всю ширь зрачки —

Муза жаждет опять свершений.

Шепот в спину — безумец, псих!

Однозначно подсел на что-то,

И малюет же баб нагих!

У художника уж икота…

В общем — стирка кальсон чужих.

А в лицо — похвала по нотам.

Если зрячий в стране слепых,

будь готов — ты уже за бóртом.

№5

Плыви

Это последний причал – дальше, уже вода. Синяя бездна манит, шепча: коснись!

Видишь, в волнах корабль… Плывет сюда. Дышит на мачте парус – в нем бьется жизнь:

Ветер задует с юга — и будет день.

С севера — ночь разбудит огни костра…

К западу вместе с вечером ляжет тень,

Ну, а восток багрец разольет с утра.

Шаг будет долгим, помни! Как сто веков!

Ступишь на бриг — узнаешь свою мечту.

Просто подумай… Выдохни! Ты готов?

Если готов – смелей преступай черту.

Палубой скользкой станет твоя судьба…

Видишь, и якорь есть — только нет цепи.

Боль будет сильной, помни! И много зла

В море житейском. Если упал – терпи!

Там, за бортом, не рыбы снуют во тьме —

Души умерших манят живых в волну…

В вечной за трусость стонут они тюрьме.

Парус опустишь – тоже пойдешь ко дну!

Это последний причал – дальше, уже вода… Сделаешь шаг — и больше не повернуть.

Ну же, плыви скорее! И никогда… Слышишь?! Не смей сдаваться и в ней тонуть!

№6

Кот с лампой

Приятель мой, котег, пушистый, лохматый,

играет в спектакле, в одном из театров,

на сцене мурлычет под светом от рампы

отрывки из Сomedy вечного Данте…

Еще он рисует плакаты-эстампы,

а вечером пьет, как обычно, свой mate,

не брезгует рыбьим полýфабрикатом,

усы завивает, и кажется франтом

в изящных перчатках и фетровой шляпе.

Однажды он явится с маленькой лампой,

оставит следы на полу словно штампы,

достанет бутылку из сумки под «наппа»,

начнет вспоминать о каких-то там картах,

несметных сокровищах, дерзких пиратах…

И мне

захочется бросить родные пенаты,

отправиться в море к веселым ребятам,

упиться там рома и джина из кварты,

и песни орать, и упасть нахрен с трапа,

чтоб быть им спасенной…

И уснуть в его лапах.

№7

***

С утра прозрачен свет. И мир на «ты»

Желает быть. Зовет и искушает.

Но я опять за бортом.

Красоты.

Осмысленности.

Веры.

Что мешает?

Вон небо – синий лед.

И рунный след от облаков –

Читай все тайны света.

Крушенье было – а спасенья нет.

И кажется сейчас мне, дело в этом.

Всем эхам на краю чужих земель,

Всем камешкам, что плоским боком лягут

В дорожный прах, ответ – покой не цель,

И непокой.

Ну что ж, беру бумагу.

Мой чистый лист – спасательный мой круг,

Слова-матросы на борт споро втянут –

И вот я снова чей-то враг и друг.

И прыгать с корабля опять не стану.

Сейчас.

И завтра.

Может, через год,

Когда опять захочется покоя.

И жаль порой, что кто-то — да спасет,

Не дав побыть наедине с собою.

№8

* * *

Взгляните, взгляните вперёд, на джанковый путь,

прежде чем ступить на него и связаться с Гнильём…

Уильям Берроуз.

Я кормил собою Обезьяну,

Я стремился долететь до неба.

Все дороги были в «бриллиантах».

Ну а ты, братишка, что бы делал?

Я все зубы потерял на ломках,

Я Центавру видел после клея.

Голова взрывалась, словно бомба…

Ну а ты, братишка, что бы делал?

Я лежал кусочком гнусной слизи,

Сутками смотря на свой ботинок,

А вокруг меня сгорали жизни…

Ну а ты, братишка, что бы видел?

Продан день за жалкую дорогу.

Белый взрыв – и я ушёл на небо

Добровольным призрачным изгоем…

Ну, а ты, братишка, что бы делал?

_____________

Примечания:

«Обезьяна» — на жаргоне 60-х — 70-х годов — наркомания.

«Бриллиант», «бриллианты», «джанк» — одно из многочисленных слэнговых названий героина.

«Дорога», «дорожка» — одна доза героина в виде аккуратно высыпанной на столе полоски.

№9

***

Диктует новый век другие

Нам правила спасения:

«Идите мимо, дорогие,

Что вам посты береговые?

Сегодня воскресение.

Вам вколют на аттракционе

Адреналин проверенный.»

На автомате незаконен

Любой, кто безобразно тонет

Недалеко от берега.

Шары цветные сносит ветром

Галдят «неравнодушные».

Доплыть осталось сотню метров.

Но кто-то сети незаметно

Расставил перед сушею.

№1

***

Жил как все: в круговороте, силы отдавал работе,

сочиняя вечерами приключений новый том.

Но однажды — сам не знаю, видно, уж судьба такая,

так сложилось, что у жизни оказался за бортом.

Как я резался о души, крепко скованные льдом,

вспоминаю со стыдом…

Дни скакали, и недели, словно вóроны, летели.

Приключения рождались: лист писался за листом.

На работе не ворчали, но уже не замечали

и не сплетничали больше о коллеге холостом,

в разговорах превращался я в пустышку и фантом —

подозрительный симптом.

И однажды темной ночью, как всегда писал я строчки,

с удивленьем наблюдая за играющим котом.

Тот упорно и упрямо драл обоину за рамой,

той, в которой ровно за день он расправился с холстом,

энергично помогая и зубами, и хвостом,

в свете лампы золотом.

За обоями… поверить в это трудно… были двери,

может, сто, а может, тыща… и за каждой — новый дом.

Где-то море и пираты, мир, тебе в котором рады,

луг зеленый, лес дремучий и имение с прудом.

Не раздумывая долго, осенив себя крестом,

я ушел туда с котом.

Замок в скалах, рев дракона, спинка твердая у трона

и собранье сочинений — популярен каждый том.

В мир, моим пером рождённый, я, усталый, измождённый,

добрался лишь только чудом, провидением ведом.

И в прекрасном этом мире, юном, светлом, молодом,

я обрел свой новый дом.

№2

***

Шквальной волной накрывает безумие,

Тянет ко дну, и мутнеет в глазах.

Хмурится небо, рыдает угрюмое…

Где-то под ребрами зверствует страх.

Рвется, ломая, дробя на молекулы,

С воем из глотки летит к небесам,

И отражает разбитое зеркало

Муку в глазах. Мне напиться бы в хлам.

Чтоб обесточить, обрезать все линии,

Нервы и чувства в попытке сберечь.

Знает душа, что зима будет длинною,

Утлый кораблик надежды дал течь…

№3

***

Если долго и упорно тусоваться в океане

С полудохлым попугаем и бухлом наперевес,

Можно в шторм попасть и нафиг за́ борт вывалиться с пьяни,

И внезапно оказаться прям на острове чудес.

Скинуть обувь, снять рубаху, взять подмышку попугая,

Двигаясь неспешным шагом, местный изучить ландшафт.

В кушири залезть по пояс: «Что за заросля такая?

Как же выбраться отсюда, не имея местных карт?!»

Ну а к вечеру, закончив свой обход безрезультатно,

Протрезвевшим, злым, голодным сесть у краешка воды.

«Щас бы к жареной свинюшке я бы приложился знатно,

Додыхающая птица не сгодится для еды»

«Морякам не страшен голод! Утром снова на разведку!»

Если ночью кто пристанет, сапогами дать отпор.

И чтоб не замерзнуть, в чаще нагрести побольше веток,

И разжечь последней спичкой свой спасительный костер.

На заре под крики чаек и под шелест волн проснуться,

Еле на ноги подняться – тяжко спать на бережке.

А ведь надо причесаться и, желательно, скупнуться,

И еще похлопотать бы о единственном дружке.

Если он необитаем, этот чудо-юдо остров,

То придется обживаться и, желательно, скорей!

Только одному все сделать будет далеко не просто.

И не сдохнуть от тоски бы по наличию людей.

Ни бухла, ни сигаретки. И трусы одни на вечность.

Где взять корм для попугая? Где себе еды добыть?

Если туго станет, можно отрубить себе конечность,

Или лучше все же птицу с милосердием добить?

Если выживешь, что вряд ли, судя по последним данным,

Будешь до скончанья века должен ты своей судьбе.

На Тортуге всем расскажешь, как ты отдохнул по плану

В чудном месте, что зовется славный остров Тутубэ.