Салфетки N 119. Тур второй. Голосование.

Жители Мастерской,

на ваш суд представлены 10 замечательных миниатюр. И три на внеконкурс.

Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие.

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.

Голосование принимается до воскресенья 9 марта до 12-00 по Москве.

_________________________________________________________________________________

1.

— Понимаешь, я хочу любви, любви и чуткости. – всхлипывала, жаловалась сквозь слёзы Алина.

— Ну ты даешь, подруга, мужик работает круглыми сутками, чтобы два раза в год свозить тебя на отдых, да не просто куда-нибудь, а где ВИП-персоны отдыхают, шубу вон какую купил, кольцо… а ты… внимания ей мало…

— Да, мало. Придет с работы и опять за компьютер, и так до ночи. Даже на день рождения к его же брату одна ходила. Все обещает, что скоро, скоро будет свободнее, и так третий год. А как ляжет в постель, так частенько через минуту уже сопит в глубоком сне.

— Ну потерпи, ведь как сыр в масле катаешься. Пойми и его, для тебя старается. Не к бабам же ходит…

— Да знаю, но господи, как хочется большой любви!

Через неделю позвонила одноклассница, сообщила о вечере встречи в школе их выпуска. Неужели уже 10 лет пролетело? Алина с удовольствием стала обдумывать, какой наряд ей надеть. В 11 классе ей нравился один мальчик. Интересно, какой он теперь, и вспомнит ли её?

На вечере Алина была в ударе. Маленькая торжественная речь в актовом зале, потом танцы.

Он вспомнил её… Высокий, красивый, и его друзья ему под стать. Правда, пару раз резанули слух полублатные фразы, которыми он обменялся с друзьями. Почти все танцы были отданы ему. В его крепких руках Алину охватывало неведомое прежде волнение. Кружилась голова. Он смотрел на неё чуть насмешливо и в то же время нежно, как ей казалось. Говорил, что не раз вспоминал красивую девочку, к которой боялся даже подойти. В голове у Алины трусливо проскакивали мысли о большой любви, а сердце уже податливо тянулось к нему.

Потом разошлись по классам, где активистки заранее накрыли столы. Крепких напитков из-под полы оказалось предостаточно. Алина поднимала бокал за бокалом, испытывая страстное желание чего-то нового, неизведанного. А с кем он сейчас в своем классе?!

Она, пошатываясь, вышла, чтобы пройти по знакомым коридорам школы. Зашла за угол: здесь был кабинет физики, и сейчас висит табличка. Здесь химии. А здесь — Алина дернула дверь – класс, где она училась в последний год. Дверь открылась. Трое парней, среди которых был он, с восторгом встретили её. В руках у них были бутылка и бумажные стаканы. Сердце странно ухнуло. Алина хотела уйти, но крепкие руки её удержали. Их было трое.

Все остальное она старалась навсегда забыть. Больше подруга не слышала стенаний Алины о большой любви.

2.

И восходит солнце

Маленький зеленоглазый Бог за кромкою туч грустно сумерничает, поглядывая на огни далеко внизу. Одиночество и тоска – основные теги его сегодняшних облаков. И вроде, все как всегда: закат багров и чисты просыпающиеся звезды… Он пересчитывает их частую россыпь, и мысли его безрадостны. «Чего хочет Женщина, того хочет Бог», — этот непреложный закон жизни, залог сохранения рода человеческого «заигран» людьми до очередного статуса в сплетаемых ими сетях. Невдомек смертным и суетным, что в каждом поколении есть только одна женщина, чьи желания становятся желаниями Бога. И женщина та не догадывается, что определяет судьбы мира: просто живет без злобы, ждет любви, желает добра – и мир движется в надежном русле. Сам Бог не понимает, как узнает ее среди прочих. Но тихие ее мечты всегда слышны ему среди громыхания трубных призывов и чаяний мира. А когда нить жизни этой женщины истончается и сходит на нет, растерян Бог, и нечего ему желать.

Тихий свет небогатой квартирки. «Соня, ну что ты опять мне красные носки вяжешь, вся смена уже смеется!» — ворчит он. «Зато не потеряешь и не перепутаешь, Паша», — улыбается она. Павел Демидыч продолжает ворчать себе под нос, хотя завтра всем в цеху расскажет, что эти носки «Сонюшка вязала», а булочки «Сонюшка пекла». Теплые его рассказы об их немудреном житье слушает весь коллектив, молодые и старые — после них и работа легче кажется.

Всякое в жизни бывало, и плохое тоже: пил, уходил, возвращался, — терпела, ждала, прощала. Всегда он, маленький и зеленоглазый, веселый и неуемный, был для нее одним-единственным. И все ее желания – о любви, надежде, терпении и понимании. Со временем бестолковая его лихость выветрилась – любовь осталась. «Сыграй ты мне, Паша, пока довязываю». Он все еще притворно ворчит, но протирает клетчатой фланелькой скрипку и тихо наигрывает нестареющие мелодии одесского дворика, где когда-то в юности свела их судьба.

Она еще не чувствует, как время ее уходит. И вместе с ней, вместе с заходящим солнцем, кажется, выцветает весь мир. Плотнее становится сумрак, чаще плачут дети, без причин ссорятся близкие люди. Дряхлым и очень одиноким чувствует себя Бог.

В тихой квартирке ранним утром – трель звонка: «Мама, поздравь! Три шестьсот вес, пятьдесят четыре рост!» Внучка Любаша… Восходит солнце. Бог вслушивается и расцветает улыбкой – родился дивный новый мир, в котором он, маленький и зеленоглазый… Да нет же, даже Бог теперь будет другим! Таким, каким его захочет видеть новая Женщина, чьими желаниями движется этот мир.

3.

Уж чего-чего, а понимать Александр Иосифович умел замечательно. И сейчас он всё понимал. В его светлых глазах скопилась вся спокойная меланхолия долгих лет. На его подрагивающих губах держалась та же улыбка.

Валерий это видел и не хотел спешить. Времени было предостаточно, а потому ещё раз отхлебнул из старой фарфоровой чашки с ароматным чаем. Тепло от крепкого напитка разлилось по телу.

Нет, это не сравнимо с дешевым виски, то Валерий пил обычно. Валентина Григорьевна предложила печенье, но ответом был лишь её один шумный вздох.

Очень не хотелось спешить. Всё тот же взгляд Александра Иосифовича падал на гостя. Он не был пристален, не буравил, не рассматривал, ни оценивал, ни обрывался на полпути…

— Послушайте, Александр Иосифович — начал было Валерий, но оборвался. — Может поиграете нам? Я слышал, вы превосходный скрипач.

— Отчего ж? Можно. — У старика оказался мягкий и приятный голос. — Только подождите… — Он медленно встал, подошёл к шкафу с книгами и достал сверху кожаный пыльный футляр, положил на маленький столик.

Валентина Григорьевна тихо подсела рядом.

Старик вынул несколько полысевший смычок и начал неторопливо настраивать давно не использовавшийся инструмент. Делал он это до того тщательно и дотошно, что Валерий порядком уже заскучал. Организм потребовал ещё чаю.

Но вот наконец

полилась чудесная музыка. Валерий смог понять лишь, что это Вивальди. Если быть точным, Декабрь, Аллегро нон мольто.

Но не смотря на это Валерий как очарованный слушал… Время как будто остановилось, пылинки замерли на месте, и только смычок плавно гулял из стороны в сторону, и только тихо помахивала Валентина Григорьевна свей худощавой кистью в такт музыке.

Валерий почувствовал — пора. То, чего так меланхолично ждал Александр Иосифович. Рука приподняла полу свитера и выудила тщательно спрятанный небольшой обрез. Валерий не спешил, но старики и не повели глазами, на лицах обоих оставалась всё та же отстранённая музыкой улыбка. Первая пуля пронзила грудь Александра Иосифовича. Он плавно окончил ноту, опустил инструмент на колени и откинул голову. Валентина Григорьевна всё ещё помахивала рукой, не моргнув во время выстрела. Вторая пуля попала ей в шею.

Пыль плавно переходила в нормальное состояние. Валерий по прежнему не спешил. Он ещё раз вздохнул, вспоминая тот прелестный чай. так он и стоял в квартире малознакомых людей, пока не стало тошно.

4.

Еще не время

В крошечной комнатушке жарко натоплено и уютно, задернутая занавеска надежно отделяет сидящую в обнимку парочку от зимнего холода и хлопьев снега за окном. Рядом с парочкой лежит скрипка – парень хотел сыграть любимой что-нибудь, но этому помешала громкая музыка и топот множества танцующих ног за стеной.

— Зоя, — шепчет парень. – Ты обещала подумать…

Девушка морщится:

— Я помню! Но Глеб, сейчас для этого совсем не время! Ну сам посуди – вот мы поженимся, и где будет жить? Здесь, в общаге? И что это за семья такая будет?!

Глеб обиженно молчит, поджав губы. Девушка притягивает его к себе:

— Пойми, я тебе не отказываю! Я сама очень хочу, чтобы у нас была семья. Но сейчас не время, понимаешь? Надо дипломы получить, жилье найти, на ноги встать…

В гостиной играет тихая музыка, чуть подрагивают огоньки свечей. Искрятся пузырьки в двух недопитых бокалах шампанского. Шторы прячут хозяев от белой ночи, дарят им интимный полумрак. Мужчина и женщина отрываются друг от друга после долгого поцелуя.

— Глеб, все прекрасно!..

— Все для тебя, дорогая… Но все будет еще прекраснее, когда нас станет трое!

— Опять ты за свое! – женщина хмурится. – Я же сказала: не сейчас. Когда нам заниматься ребенком? У тебя то концерты, то гастроли… Предлагаешь мне дома сидеть, вместо того, чтобы тебя сопровождать? И от отпуска отказаться, и от новой машины, да?

— Ну, на время откажемся, а потом можно будет и с ребенком… — неуверенно возражает мужчина, но Зоя резко мотает головой:

— Не время сейчас. Успеем еще детей завести, а пока – дай нормально для себя пожить!

В съемной однушке сыро и промозгло, осенний холод прорывается сквозь плохо заклеенные рамы. Чужая старая мебель, чужие картины на стенах… Глеб медленно проводит смычком по струнам скрипки – как же давно он не играл! Зоя, зябко поежившись, садится рядом.

— Слушай, у нас во дворе собака приблудилась, рыжая – может, ты видела ее? – отложив скрипку, спрашивает Глеб. – Ее соседи подкармливают. Может, возьмем ее домой? Она небольшая, прокормим… Гулять с ней будем, а то ты целыми днями в четырех стенах сидишь. А она греть нас зимой будет…

— Ты с ума сошел, какая еще собака? – привычно ворчит в ответ Зоя. – Цены растут, пенсии уменьшаются, у меня спина болит, и ты еле ходишь… Давай хотя бы лета дождемся – тогда полегче станет, и можно будет и зверушку какую-нибудь завести! А пока – нет. Рано еще, не время.

5.

Ты играй, голубь мой, играй. Давненько не держал в руках скрипку. Вижу, что руки дрожат. Эх, зря ты, Андрюшенька, ушел тогда из камерного. Подался в новомодные «ВИА», гитарой увлекся. Помню-помню, как собирала ваши афиши и ими комнаты обклеивала. Выцвели они уж лет тридцать назад. И слава твоя недолгой была. Забыли тебя поклонницы. Другие фавориты нынче под софитами стоят и по-другому поют.

А ты играй, любимый. Знаю, что скучал по своей скрипке-то. Вот зачем тогда швырнул ее в угол? Все, мол, не нужны народу скрипачи. Новые времена настали.

Даже «прости» не успел сказать, бросил сквозь зубы «прощай» и укатил во Престольную. Ну, чего руки так сильно дрожат? Ах, да, ты ж после больницы. Вот какая жизнь у тебя необычная. Три инсульта – три жены. И ни одна не навестила в этот раз. У всех семьи, новые заботы, дети. Некогда им о тебе вспоминать.

А я ждала и верила, что придешь. Видишь, как живу. Все по-старому. До пенсии в нашем областном оркестре отыграла, потом ребятишек учила. А сейчас к пианино и не подхожу больше. И пальцы и спина болят. Дочку вырастила, умница она у меня и красавица. Вся в тебя. Тоже в Москву укатила. Семья у нее крепкая. Езжу к ним по выходным. Пока ноги ходят, чего ж не помочь с внуками и правнуками.

А ты играй, голубь мой. Как устанешь, я тебе чайку свежего заварю и печеньем с вареньицем попотчую.

Жизнь, она ведь еще продолжается.

6.

А знаешь, я хотела бы состариться вместе с тобой… Смеешься? Не представляешь себя старым? А это совсем не страшно, даже забавно. Вообрази: вот нам с тобой уже за 60… за 70… Не представляешь?

Да и у меня с трудом получается. Правда-правда. Я видела супругов-стариков только со стороны. Прадеда не помню, дед молодым умер, едва полтинник разменял, да и папа тоже. Но помечтать-то можно?

Купим домик на берегу озера в тихом месте. Совсем маленький, уютный, большой нам ни к чему, верно? Ты сам там многое сделать можешь, деревяшки твои любимые, дощечки-балясинки к делу приспособишь, у тебя же талант! А я в огороде копаться буду. Яблони посадим, вишни – весной красота, осенью – варенье и вино.

По вечерам будем книжки друг другу вслух читать. Может, музыку слушать, только живую обязательно. Может, на скрипке играть выучишься? Впрочем, у тебя никогда не было музыкального слуха. Ну, можно ведь и без скрипки. Нам ведь все еще будет, о чем поговорить, как думаешь?

А летом нам будут привозить внуков. Или хотя бы одну внучку. Почему-то хочется, чтобы была именно внучка: хохотушка, сероглазка, золотистые кудряшки… Пусть бегает босиком по песчаным дорожкам, в озере плескается. Будешь с нею в лес по грибы ходить, а я стану вязать для нее яркие сарафанчики и делать кукол из ниток.

А по вечерам, уложив ее спать, будем выходить из дому, бродить по тропинкам, слушать соловьев, смотреть, как светляки мерцают в траве и вдыхать запахи летних трав…

Ну что, правда здорово? Улыбаешься? Плачешь? Или это мои слезы? А вот плакать не надо. Дочка растет, будет и внучка, и старость впереди уже не каргой кажется, а доброй бабушкой. Только вот вместе состариться не выйдет. Говорят, чего хочет женщина – того хочет Бог. Ах, если бы… Тебе никогда не будет больше тридцати…

7.

Знакомая рассказала историю:

Летним вечером к концу рабочего дня в ЗАГС пришел старый, весь трясущийся от нервного возбуждения, мужчина, и, хриплым голосом, начал уговаривать срочно, сегодня же расписать его с любимой женщиной. Говорил, что доживает, возможно, последний день, просил пожалеть и сделать законным союз любящих сердец, чуть не на стол ложился… И ведь убедил – расписали пару в тот же вечер.

Придя на следующий день на работу, знакомая увидела на лавочке вчерашнего старика. Он вскочил ей на встречу и закричал:

— Это была ошибка! Вычеркните вчерашнюю! Впишите эту! – и показал на скромно стоящую невдалеке другую старушку…

А мне же часто встречался этот крепкий, пожилой мужчина. Он, с недовольным лицом, заложив руки за спину, обходил свою «территорию» и все время что–то говорил. И была это сплошная, нецензурная брань… Так же естественно, как передвигались ноги при ходьбе, его речевой аппарат выдавал многоуровневые опусы про отношение к ситуации в стране, властям всех государств и всех уровней, погоде, состоянию дорог и прочему, в чем мужчина ощущал явный непорядок.

Его дом, такой же старый и аккуратный, стоял посередине улицы – первый этаж – из камня, второй – деревянный. Сквозь штакетник можно было видеть, как дед ведет хозяйство – колет, косит, красит, чистит снег. И все это — с неиссякаемым словесным потоком.

Этот старик, с чуть отвисшей нижней губой, напоминал гордо расхаживающего петуха: «вот поразвели, пораспускали, понаделали, так их раз так» словно кудахтал он. Всю историю человечества дед выразил в трех словах, одно из которых было — «обезьяны», и два нецензурных…

Летом он ездил на велосипеде на реку, а потом торговал возле магазина свежепойманной рыбой. Бабушки с зеленью и цветами сидели, мирно переговариваясь, он же всегда стоял, чуть поодаль, отвернувшись – чтобы слова его, как дым, не «летели» в сторону торговок. А речь текла бесконечно — казалось, он мог мыслить только вслух.

И надо же было случиться чуду – рядом с ним вдруг появилась старушка. Под стать ему в синем пуховике и пуховом платке. Вот уже второй год они всегда гуляют вместе: взявшись за руки, или «дама», как голубка, медленно идет чуть впереди, а он, улыбающийся, шагает за ней, как воркующий голубь. Глядя на них, думаешь, что когда две души звучат в унисон – это настоящее счастье. С музыкой, без музыки, или даже под такой грубый речитатив…. И возраст тут – не главное.

8.

Счастье запоздалое.

Женский век как маков цвет — мимолетен.

Валентина распускает старую кофту, ловко сматывая в клубок крученую нить. Старый стул поскрипывает под ее дряхлым, тучным телом. Дама с яблоками восторженно взирает со своего портрета на хозяйку. Много чего знала эта дама о Валюшке, и рассказала бы, если бы могла говорить!

Валюшка встала со своего насеста, положила клубок на стол, прошлась по комнате, вздохнула: «Не идет Николаша.»

Её мысли разбрелись как тараканы за крошками. Вот она школьница: первое сентября, ласковый теплый ветерок треплет непослушные волосы. А вот она — студентка: танцы, кавалеры и первая любовь. Дальше — неудачный брак-рождение дочери — развод. Столько лет — и вот оно счастье запоздалое постучало в дверь. Встретились на встрече выпустников. ОН- Коленька один, я одинокая. А какие песни по вечерам на скрипке играл — красота. Скрипнула калитка, Валечка выглянула в окно. В дворик вошел уже немолодой сухощавый мужчина. -Николаша, — улыбнулась Валентина.

9.

— Здравствуйте девушка, а не расскажите ли вы в преддверии женского праздника, что вы о нём думаете?

— Хм… ну давайте попробую. Даже не знаю, можно ли такое говорить на камеру… Я вот недавно наткнулась на картинку в соц. сетях, с нижнего ракурса видно, как девушка делает парню глубокий минет, оставив только яички партнёра, в форме цифры 8 и рядом надпись: «марта». Эта фотография как нельзя лучше отображает сегодняшнее отношение мужчины к женщине. Вы уж простите меня за такое сравнение, это первое что в голову пришло.

— Очень забавно, а как, по-вашему, мужчина должен относиться к женщине?

Я хотела бы рассказать вам о моих бабушке и дедушке. Для меня их маленькая квартирка ассоциируется с теплом и постоянством. Они живут вместе уже 47 лет, и до сих пор он ей на каждый праздник дарит песню. И это при таком маленьком выборе. Раньше родители сватали своих детей по соседству, и что? Живут по сей день. Не то, что молодежь пошла. Выбирай кого хочешь, и какова статистика? 80-90% браков расторгаются. Либерализм, демократия… Понятие свободы слишком осело в умах молодежи, так что каждый думает лишь о себе. Наше Я — стало проектом каждого, так что все пытаются прожить жизнь не для кого-то, а только ради себя. Затворились в своих хатах с краю, и живут в одиночестве. Любовь превратили в наживку для ловли жертвы. Сейчас только наивные на это ведутся. Так и живем. А боясь быть обманутым, шлём подальше тех устаревших, которым еще не рассказали правду, тем самым уничтожая редчайший вид человечества – искренне любящих. Так что я считаю, что и мужчины, и женщины должны жертвовать своим «Я» ради второй половинки, и тогда всё будет хорошо у нас. Извините, пора идти, мне еще ужин своему готовить.

10.

Встреча

– Сыграй мне. Я никогда не слышала, как ты играешь.

Не говоря ни слова, он открыл футляр и взял инструмент. Разбрызгивая капли-ноты, комнату заполнила «Lacrimosa” Моцарта. Он играл яростно, неистово – будто хотел этим внезапным порывом вернуть себе и ей всё – и молодость, и утраченную свежесть чувств, и потерянных друзей и близких. И время. Жизнь, которая могла бы быть их общей жизнью, а оказалась, словно старое дерево, расщеплённой на «его» и «её» годы.

Мелодия смолкла. Женщина некоторое время сидела молча, а потом, словно очнувшись, спросила:

– Вот, значит, так ты и живёшь?

– Да, так и живу. Я, мой домик, мои пчёлы и эта скрипка. И ещё кое-что, – он не уточнил, что именно, но она поняла. И сама перевела взгляд в угол, где на старом комоде стояла выцветшая от времени фотография женщины в вечернем платье. Её фотография. Та самая, которую она ему подарила много лет назад.

– Знаешь, я никогда не думал, что так получится. Подсмеивался над Джоном, когда он женился, при каждой встрече припоминая ему, на сколько фунтов он располнел. Отшучивался от своей квартирной хозяйки, когда она в очередной раз заводила разговор о том, что надо бы остепениться – сначала даже невест мне пыталась находить. А я был весь в своей интеллектуальной раковине, в своих гениальных мыслях, в своих важнейших, неотложных делах – чёрт бы их побрал, все разом и по отдельности! Зачем мне это было нужно? Всё – ничтожество, тлен, прах. Умру – никто и не вспомнит.

– Ну, это ты зря. Благодаря Джону ты теперь знаменит. Тебя забудут не скоро. В отличие от меня, которую если и вспомнят, так лишь благодаря тому, что в одной из своих историй Джон запечатлел и меня, – она поднялась, пересекла комнату, прикоснулась к фотографии на комоде. – Подумать только! Сколько лет прошло…

– А ведь я почему-то не поверил, что ты умерла. Когда узнал о той катастрофе, в которой, как считалось, погибли и ты, и муж – всё равно в глубине продолжал числить тебя среди живых. Не придавал этому значения, думал – пустое.

– Интуиция и предчувствие всегда были такой же важной частью тебя, как и твой знаменитый метод. Только ты этого не понимал.

– Ирэн… – он встал, его руки чуть заметно дрожали. – Пускай поздно, пускай глупо, пускай всё против нас… но если промолчу сейчас, не смогу умереть спокойно. Ты этого хочешь? Ты будешь со мной?

– Да. И пусть всё катится к чертям. Ирэн Холмс, урождённая Адлер – по-моему, звучит отлично.

И улыбка, точь в точь как на старой фотографии, осветила её морщинистое лицо.

ВНЕКОНКУРС

Чего хочет женщина, того хочет Бог.

Людмила вышла с работы, миновала остановку, на которой садилась, чтобы ехать домой, и свернула в переулок. В последнее время она частенько проделывала путь до мехового бутика в этом переулке. Шел мокрый снег, под ногами хлюпала жижа. А воображение Людмилы рисовало шикарную норковую шубку, о которой она мечтала уже не первый месяц. В начале зимы её подруга появилась на работе в такой шубке: легкой, с нежным струящимся мехом, и подруга в ней, как с обложки модного журнала. Людмила была внешне ничуть не хуже подруги: стройная, с утонченными чертами лица. Но почему она вечно должна ходить в каких-то куртках или пальто? Да, погода такая, что подруга всего-то пару раз надела свою шубку, но она у неё есть, висит в шкафу, всегда готовая лечь на женские плечи. Людмила не знала, как свою мечту сделать реальностью: зарплаты её и мужа хватало лишь на то, чтобы подкопить на поездку в отпуск. Кроме того, они должны были ежемесячно отсылать определенную сумму матери мужа, которая растила двух внуков. Их родители – брат мужа и его жена, погибли в автокатастрофе. Людмила понимала, что помощь детям необходима, но так хотелось шубку надеть на свои плечи. 100 тысяч – не шутка. Их за год не скопишь. Правда, Сережа все время обещал какую-то премию.

В очередной раз подержав в руке струящийся мех, пропуская его сквозь пальцы и прикидывая к своему лицу (надевать шубку она не решалась, чтобы не расстроиться окончательно), Людмила отправилась домой. Открыв дверь и войдя в их маленькую квартирку, Людмила увидела цветы в вазе. «А какой праздник сегодня?!» Из ванны вышел улыбающийся Сережа: «Поздравь меня и себя тоже! Я получил премию. Знаешь сколько? 50 тысяч!» У Людмилы пересохло горло: меня услышали, там! Я куплю себе шубку в кредит!

— Теперь маме к Новому году можно побольше послать, и свой старый компьютер поменяю, а то глючит, трудно работать на нем дома. А ты хотела себе новый костюм для работы? – продолжил Сережа.

— Сереженька, милый, я не хочу костюм! Помнишь, я говорила про шубку?

— Ну хорошо, купи шубку!

— Да что ты, Сережа! Она же дороже стоит.

— Тогда что ты предлагаешь?

— Давай с премии не будем отсылать маме, мы же недавно посылали. А компьютер чуть позже купим, может, вместо поездки в отпуск? Я очень хочу шубку, ты видел какая у Лены есть и как она в ней смотрится?

Сережа молча ушел на кухню.

Шубку в кредит Людмила купила. Конечно, без капли дегтя не обошлось: Сережа молча сердился, что к Новому году маме пришлось только поздравлениями по телефону обойтись, и компьютер глючит.

Две недели Людмила ждала, чтобы надеть шубку на работу. Все это время шел дождь – это в декабре-то! Погода питерская так непредсказуема. Наконец-то пошел мягкий снежок. Как красиво вокруг и какая красивая, просто шикарная женщина Людмила в своей маленькой, с летящей спинкой и тонким мехом шубке. Даже подруга рассматривала шубку каким-то завистливым взглядом, видно мысленно сравнивая со своей. Людмила не ходила, а красиво, плавно летала в своей шубке. После предновогоднего корпоратива сам начальник пошел проводить её до дома. У подъезда, расставаясь, он нежно поцеловал руку на прощание.

Приподнятая, оставляющая за собой шлейф нежных духов, Людмила вошла в лифт. Она даже не заметила в углу полутемной площадки парня с большой сумкой через плечо. Не заметила… А потом почти ничего не могла вспомнить. Очнулась в постели, рядом мужчина в белом халате и муж, страшно испуганный. «Легко отделалась» — сказал врач. «Легко?! А шуба, где шуба, Сереженька?» «Тихо, тихо лежи. Ты жива, все остальное неважно!» «Господи, ты не мог хотеть этого!» — всхлипнула Людмила. «Конечно, не мог» — встревоженно взглянув на врача, ответил Сережа.

Через 2 дня Людмила вышла на работу. Опять шел дождь. Непромокаемое пальто с широким поясом в талии подчеркивало её стройную фигуру. «Вот и хорошо, что дождь. Кому нужна шуба, 360 дней в году висящая в шкафу?» – примирительно то ли с собой, то ли еще с кем-то подумала Людмила.

2.

СТАРИКИ.

Егор отъехал от автостоянки в половине восьмого вечера. Супермаркет. Коньяк, шампанское, икра, копчёная лососина, крабы, цветы. Забрал с утра заказанный торт. Подарки жене и дочери купил заранее.

Двигатель ровно гудел. Вспомнилось детство. Школа. Смерть родителей. Милая добрая бабушка. Потом умерла и она. Вспомнился кисло-приторный запах нищеты и одиночества. Три года детдома. Армия. После армии автопарк. Потом бизнес. Челночил. Бомбил. Место на рынке, киоск, магазин. Десять лет не разгибаясь…

Вот и дом. Машину на парковку. Не дожидаясь лифта, пулей взлетел по лестнице. Все в сборе.

— Папа пришёл!!! – Дочь повисла на плече. На другом повис сын.

Присел. Отставил пакет с продуктами и торт подальше. Не выпуская букета, прижал к себе обоих. Поцеловал дочь в щёку, сунул в руку коробку со смартфоном:

— Поздравляю, кузнечик.

— Уррааа!!! – Оба унеслись в детскую. Защебетали.

Из кухни появилась жена. Изогнувшись, оперлась о стену. Чёрное платье. Белая гладкая кожа в круге декольте. Кошка. Томно мяукнула:

— А мнее!!!

Притянул к себе. Поцеловал. Шипы укололи сквозь сорочку. За плечи развернул лицом к зеркалу.

— Закрой глаза.

Закрыла. Напряглась в ожидании. Егор аккуратно щёлкнул застёжкой на её шее:

— Можно.

Бриллианты вспыхнули и отразились яркими искрами в её глазах. Шёки порозовели. Победный взгляд. Развернулась. Прильнула. Обвила руками. Поцеловала так, что сладко заныло в груди.

Из зала выглянул Борис:

— Таак! Гости с голоду помирают, а они тут целуются. Вааль! Ты глянь!

Появилась Валентина, жена Бориса:

— Ой! Какая прелесть!!! Светкаа, ты королева. Егор, почему ты не женился на мне! А?!

— Так! – Светлана плюхнула цветы в вазу, подхватила пакет и торт. – Мужики, открывайте, наливайте. Валя, быстро всё режем и за стол.

Стоя выпили «За дам». Поели. Выпили ещё. Заговорили. Дети то влетали, то уносились воробьями, наперебой демонстрируя взрослым возможности смартфона. Всё шло как обычно.

Вдруг общий гомон разрезал протяжный скрипучий звук. За ним ещё один.

— О, господи. Когда же это уже кончиться? – Светлана закатила глаза. Гости поджали губы.

— Что это? – Егор нахмурил брови.

— Да соседи снизу. С шести часов. Сначала скрипка пилит, а потом поют, будто кошку давят.

В подтверждение её слов дрожью залилась скрипка, и тонкий старушечий голос затянул:

— Отцвелии уж давноо хризантеемыы в садууу…

— Таак! – Егор встал.

Светлана округлила глаза. Валентина прижала руки к груди:

— Может, ну его.

— Да, не ну его! – Борис то же встал. – Не ну его! Они тут не одни! Егор, если, что – я на площадке.

Ступеньки. Обшарпанная, давно не крашеная дверь. Секунду помедлив, Егор толкнул её и замер.

Запах! Детство голодным бездомным щенком бросилось к его ногам из полумрака прихожей.

— Бабушка! Бабушка! – Он бежит по тёмному коридору, шлёпая босыми ступнями по холодным доскам. Тонкой полоской, из-за неплотно прикрытой двери льётся свет. Дверь распахивается. Впереди стена из белых халатов. Он протискивается вперёд. – Бабушка, я здесь!!!

Неестественно жёлтое лицо. Пряди седых волос. На глазах, как дыры, два жёлтых пятака. Соседка с опухшими, полными слёз глазами.

— Егорушка. Бедный мальчик. Что же будет?

-Бабушка? — Егор вошёл в комнату. Остановился осматриваясь.

Белёные стены местами в трещинах. Провисший подоконник. Герань. Серые занавески. Кровать. Стол. За столом двое стариков. На столе дешёвый портвейн, сыр, хлеб, шарики варёной картошки в синей тарелке.

В руках мужчины скрипка. Женщина ещё во власти мелодии:

— Вы, что-то хотели, молодой человек?

— Что? – Егор пристально всмотрелся в её лицо.

— Я говорю, вы, что-то хотели?

Егор прижал пальцы к глазам. Несколько раз с силой зажмурился. Выдохнул:

– Ннет. Ничего. Извините. Я… — Медленно развернувшись, он направился к выходу. Остановился, вернулся в комнату.

Старики спокойно смотрели на странного гостя.

Егор помедлил секунду и спросил подрагивающим голосом:

— Простите. Я могу вам чем-нибудь помочь?

3.

Весенний мотив

Меня разбудили нежные звуки скрипки, вперемешку с шумом дождя. За окном стоял хмурый день. Я понимал, что всюду опоздал и надо спешить, но напала лень. Не хотелось вставать и куда-то идти, бежать.

«Похоже, впадаю в детство» — подумал и потянулся. Одевшись, впервые задумался, «Откуда эта музыка?». Спустившись вниз, увидел — хозяева квартиры сидели за столом. Худощавый Николай Романович играл на скрипке, а пышная Нина Давидовна встревожено слушала его. Не хотелось нарушать семейную идиллию, я уселся на последнюю ступеньку лестницы. Почему-то вспомнилось утро из детства…

-Сынок, просыпайся, в школу опоздаешь!

— Хочу спать! Ну, кто придумал эту школу? — буркнул я, залезая с головой под одеяло.

Мамина рука шустро залезла под покрывало и принялась щекотать пятки.

— А, мой соня боится щекотки?

— Ну, ладно, встаю, — обнял маму за шею, потом откинулся на подушку. – Ещё минуту!

— Ах, Димка, Димка! — вдохнула мама, откинув одеяло…

— Тебе понравилось?

Нина Давидовна погладила по руке мужа.

— Очень.

— С восьмым мартом, родная!

«Восьмое марта! Как я мог забыть? Надо позвонит маме и Олесе»