Салфетки №86. Итоги

1.

Песок Земли

Непринятые решения давят, как, наверное, давили когда-то на Землю скалы, о которых маленькая Лора читала в детских книжках. Ричардсоны звали с собой, обещали позаботиться — они помогали ей после смерти родителей и, конечно, никогда не причинят зла… И Лора соглашалась — но вечерами, глядя на светящийся во тьме звездолет, она зачерпывала узкой ладошкой шуршащий, убегающий из рук песок Земли — и передумывала снова.

Девочка уже почти привыкла к одиночеству — если к нему, конечно, вообще можно привыкнуть — но все равно каждый вечер грустила. Сначала по родителям, потом — по Пеке, верной собаке. Животные не могли больше жить на Земле — что-то неправильное стало с Солнцем и воздухом. Лоре казалось, что если бы звери могли, подобно людям, строить звездолеты, чтобы добраться до Марса, то давно бы покинули умирающую планету.

Раньше девочка думала, что скоро она перестанет грустить, совсем перестанет — ведь у нее уже нет близких, которых можно оплакивать. А теперь Лора оплакивала угасающую Землю.

Если она все же улетит вместе с Ричардсонами, то грусть и печаль придется оставить на этой планете — нехорошо покидать Землю с грузом на сердце. Но решиться на такое тяжелее вдвойне.

— Лора! Быстрее! — прокричала ей Эмма Ричардсон. — Это последний звездолет! Мы не сможем за тобой вернуться!

Девочка стояла, не в силах двинуться с места. Она знала, что сегодня – тот самый, последний день; но… бросить, оставить Землю вот так, в одиночестве?

— Эмма, скорее — иначе улетят без нас, — поторопил женщину Дик Ричардсон. Схватив за руку замешкавшуюся жену, он повлёк ее за собой к светящемуся, идеально круглому космическому кораблю. Эмма, в последний раз обернувшись, крикнула:

— Лора, пойдем с нами! Нельзя тут оставаться, на Земле больше нет жизни!

Девочка тихо покачала головой, глядя в спины спешащих к звездолету людей.

Лоре было слишком знакомо одиночество, чтобы бросить планету одну в холодном, неприветливом космосе. И, выбирая между Землей и жизнью, она выбрала Землю.

2.

Помощь для светила

Однажды мы нашли солнце. Гуляли по пустыне бодрой компанией, как раз собирались подыскивать место для ночлега, когда за очередным барханом взору открылось нечто удивительное: светило лежало на песке, словно кит, выброшенный на берег. Его пузатые бока ослепляли, но жара мы не чувствовали, лишь тепло, словно мать обнимала дитя любящей рукой. Мягкое, умиротворяющее тепло.

Только что-то было не так…

Подобно киту, светило просило помощи.

Приблизившись, мы рассмотрели пятна на его сверкающей поверхности. Темные разводы, как будто оно валялось в костре и закоптилось, а потом кто-то небрежно схватил его жирными пальцами, повертел в руках и выбросил, как надоевшую игрушку.

Пара ребят отправилась в деревушку, которую мы недавно прошли, остальные же ходили вокруг шара, не решаясь прикоснуться к нему — со светилами шутки плохи.

Вскоре какие-то люди принесли лестницы, перекрикиваясь, осторожно приблизились к находке и начали карабкаться вверх. Никто не сгорел, только пар шел от влажных тряпок, когда они соприкасались с желтой поверхностью.

Грязь очищалась плохо. На смену одним людям приходили другие, с новыми тряпками на замену стертым. Там, где они прошлись, свет становился ослепляющим. Он проникал сквозь опущенные веки, но все равно притягивал, заставлял любоваться собой. Нам же оставалось только стоять в стороне и смотреть, как эти люди, точно зная, что нужно делать, вновь и вновь карабкались вдоль раздутых боков.

Наконец, работа была закончена. Так же быстро, как появились, люди исчезли, а к нам подошли друзья, которые отправлялись за подмогой. Они рассказали, что раз в сто лет солнце опускается на это место, а соседнее племя из поколения в поколение несет обязанности по его чистке. И теперь, как только скроются люди, светило вернется к своей обычно незаметной, но такой важной работе.

Постояв какое-то время, мы решили тронуться в путь, чтобы не мешать наступлению нового дня, когда солнце, очищенное и отполированное, вновь устроится на небосводе — согревая, вдохновляя, восхищая.

3.

Когда-то солнце было большим и сильным. Рано утром оно вставало и начинало освещать и согревать землю. Всем хватало его тепла: и траве-мураве, и деревьям, И зверям, и птицам, и человеку.

Но однажды решил человек, что солнце должно светить только ему одному. Позвал он своих друзей, сплели они крепкие сети, подкараулили солнце, когда оно совершало свой путь по небу, и поймали его. Солнце пыталось вырваться, вернуться не небо. Но его опутали крепкими цепями. И осталось солнце у человека. Стало светить только ему одному и днем, и ночью.

Прошло немного времени, и друзья человека возмутились:

— Как же так! Ловили солнце все вместе, а светит и греет оно только одному!

Накинулись они на солнце всей толпой и поделили его на всех поровну. Теперь у каждого был свой кусочек солнца. И все были довольны.

Только вот солнца уже не было. И небо без солнца стало сохнуть, сохнуть, и в один непрекрасный день осыпалось, как листья осенью. А вместе с ним исчезла вся радость на земле. Потому что солнце может быть только одно на всех.

4.

— … и ждала их долгая, полная счастья жизнь. Спи.

— Не уходи. Хочу, чтобы ты остался. Расскажи еще что-нибудь, — маленькая девочка беспокойно заерзала.

— Любопытная, — ангел вздохнул. — Что ты хочешь узнать?

— Ты бывал на Луне? Какая она? Мамочка говорит, что теплая и мягкая, будто сырный блинчик.

— Твоя мама почти угадала, — загадочная улыбка замерла на губах ангела. — Когда ступаешь на поверхность Луны, ноги утопают в мягком золотистом песке, на вкус он как спелая клубника. Кое-где видно островки, похожие на сливочный сыр и такие же сладкие. Теплый ветер перебегает с места на место. С небес льется мягкий свет. Он исходит от звезды, упавшей сюда много лет назад. Вокруг гуляют дети, строят замки, ловят лунных бабочек и качаются на качелях. Отовсюду слышится смех. Удивительное место.

— Я когда-нибудь побываю там? — девочка изо всех сил старалась не уснуть и терла глаза кулачками.

— Обязательно. Придет время и ты увидишь, как там прекрасно.

— Хочу сейчас! — тоскливый вздох и полный грусти взгляд не могли не подействовать.

— Хорошо, но потом ляжешь спать. Давай ладошку, закрой глаза, — белокрылый посланник взял подопечную за руку и шагнул в окно.

Их окружил прозрачный аромат шоколада. Малышка распахнула глаза, застыв в восхищении и не смея двинуться дальше. Желтый свет Луны согревал. Всюду играли совершенно счастливые дети. Тут и там возвышались башенки из песка.

— Как красиво! А где взрослые?

— Их здесь нет. Это место для детей. Пойдем обратно.

— Хочу остаться, — прошептала девочка и крепче сжала руку, за которую держалась все это время.

— Не сейчас, нам пора, — ангел перенес ее обратно.

— Почему мне нельзя побыть там подольше? Я так хотела поиграть с другими детьми!

— Мы еще вернемся, просто позже. Твои мама и папа волновались бы, — он заботливо поправил непослушные волосы.

— Ты прав, — не по-детски серьезно произнесла девочка, — А когда я смогу остаться?

— Однажды я приду за тобой и провожу туда.

— Ты уходишь надолго? — голубые глаза наполнились слезами.

— Я достаточно показал тебе. Знай: я всегда рядом, за твоей спиной. Даже если не видишь меня — я там. Пора спать, — пресекая разговоры ангел приложил к ее губам палец. — Тссс, забудь тревоги. Придет время — ты вспомнишь все, что я рассказал. Спи.

Глаза девочки закрылись, дыхание выровнялось, он поцеловал ее в макушку и растворился в темноте. Не ушел. Просто наступил момент, когда девочка стала старше и должна познавать мир самостоятельно. А посланник занял положенное Ангелу-Хранителю место за правым плечом своей подопечной.

5.

Мама, сидевшая в самолётном кресле, смотрела на Аню с каким-то странным спокойствием. Аня даже специально засунула палец в рот — раньше мама, увидев такое, всегда начинала злиться; но сейчас выражение расслабленно-бледного лица совсем не изменилось. Кажется, мама спит, догадалась Аня.

Она сидела и долго, долго, долго гладила маму по холодной руке, ожидая, пока та проснётся.

Потом захотелось пить.

Аня легонько чмокнула ледяные мамины пальцы и обещала скоро вернуться.

Пустыня была большая и страшная, высохше-жёлтого цвета; она тянулась, тянулась и тянулась во все стороны, и самолёт, ушедший носом в песок, выглядел каким-то маленьким жалким воробушком на фоне этой пустынной бескрайности.

Аня тихонько поздоровалась со пустыней и обещала себе не бояться.

Она шла и долго, долго, долго искала воду, мучительно оглядываясь по сторонам в поисках какого-нибудь источника.

Солнце было большое и наглое, обжигающе-жёлтого цвета; оно смотрело на Аню сверху своим огромным глазом, похожим на кусок сливочного масла, и Ане всё казалось, что солнце над ней тихонько смеётся. Набравшись смелости, Аня даже показала в какой-то момент солнцу язык — чтобы не зазнавалось.

А потом Аня поняла, что воды здесь нет. И что надо возвращаться.

Она же обещала.

И солнце смотрело уже ей в затылок; не иначе, пуще прежнего над ней смеялось — но хотя бы Аню уже не раздражало своей яркой самодовольной круглостью.

Она шла долго, долго, долго, потом бежала — быстро, быстро, быстро; потом упала на тёплый сухой песок, задыхаясь. Она обещала маме вернуться, она обещала себе не бояться — и, кажется, не сумела выполнить ни того, ни другого.

И тогда солнце догнало её — жёлтое, большое, насмешливое; и не просто догнало — а торжественно, медленно, вальяжно опустилось перед ней на песок.

Аня из последних сил поднялась на ноги, вглядываясь — и не поверила своим глазам.

С огромного солнца спускались вниз маленькие люди — легко и ловко скользили вниз по верёвочным лестницам, мягко приземлялись, брали друг друга за руки, улыбались и шли навстречу Ане.

И Аня улыбалась им в ответ. Она уже совсем-совсем не боялась.

Потому что впереди всех этих маленьких незнакомых людей к ней бежала, яростно раскидывая ногами песок, её мама.

6.

Еще рано

Мягкий свет огромного шара совсем не резал глаза – смотреть на него было очень приятно. Еще приятнее было исходящее от шара тепло. Так и хотелось подойти к нему вплотную, протянуть руки, прижаться к его гладкой матовой поверхности и греться, греться…

Надя стояла на странной поверхности, похожей то ли на очень мелкий, мягкий, как пыль, золотистый песок, то ли на пыльцу, высыпавшуюся из миллиардов каких-то неведомых цветов, и смотрела на этот шар. Со всех сторон к нему стекались люди. Дети и взрослые, мужчины и женщины, старые и молодые… К удивлению Нади, идти по песку им было легко – во всяком случае, никто не проваливался, не шатался и не снимал обувь. Хотя вряд ли это было самым удивительным. Девочка задрала голову и увидела невероятно красивое небо, переливающееся жемчужными сполохами. Но самым странным был, конечно же, шар. Такой теплый, нежный, манящий к себе…

Люди подходили к шару, прикасались к нему руками и исчезали. Некоторые сперва поднимались в воздух, к его вершине, и таяли в лучах его неяркого света уже там. Наде показалось, что с одной стороны к шару прислонены тонкие ажурные лесенки, а с другой от него тянутся к песку такие же тонкие веревки, и кое-кто из спешащих к нему людей поднимался, держась за них – словно не решался на это без опоры.

Шар ждал Надю. Она знала, что если подойдет к нему, у нее все будет хорошо и все вокруг будут любить ее. Ей будет тепло и уютно, она никогда больше не почувствует боли, она будет счастлива. Надо было только пробежать по песку и дотронуться до шара. Откуда-то девочка знала, что ей не нужны будут ни веревки, ни лесенки – она сумеет взлететь и нырнуть в теплое сияние самостоятельно.

Но почему-то она продолжала стоять неподвижно и не могла заставить себя сделать ни шагу. Что-то держало ее, не давая приблизится к свету и теплу. Что-то мешало. Что-то осталось позади, такое же теплое и доброе – Надя подзабыла, что именно.

«Нет. Надо вернуться», — сказала себе девочка и сделала шаг назад. Шар начал отдаляться от нее, его свет стал слабеть. Золотистый блеск песка и перламутровое сияние неба тоже померкли.

— Очнулась! – сказал кто-то рядом, над самым ухом у Нади. – Жива!

Надя открыла глаза и увидела, что лежит в той же палате, куда ее привезли накануне вечером, после того, как она упала с того большого дерва. Над дверью горела тусклая лампочка в круглом абажуре. Было тепло и уютно.

Только мама, сидевшая рядом на стуле, почему-то заплакала.

7.

Гениальный Гвэг

Произошло всё в солнечной Калифорнии, а точнее в пустыне Колорадо. Почему в пустыне? Да потому, что местный климат подходит для строительства ГВЭГ, и потому что мне нравится Колорадо, я отдыхал там, когда был студентом Гарворда. Кто такой ГВЭГ? Тут еще проще: ГВЭГ- «гравитационно выделенная Эссенция Гениев, с использованием квазитронного замещения». А создал её я- профессор Лоранс. Трудней всего было выбить деньги на постройку, помог сенатор, мой старый приятель. Позже в пустыне началось строительство научного городка, длившееся несколько лет, по завершению строительства в пустыню были доставлены физики, математики, гениальные музыканты и писатели. Пред запуском проекта, Лоранс не спал всю ночь, ещё раз подсчитывая формулы, проверял всё.

Утром через динамики, размещённые в пустыне, раздавалось сообщение о сборах: « Просьба, всем Гением городка собраться на площадке № 2». Когда все Гении прибыли на место, профессор запустил машину. В центре машины, на постаменте, начала увеличиваться сфера. Сфера переливалась разными цветами, по ней пробегали электрические разряды. От сферы отходили трубки и провода, подключённые к высоковольтным установкам, и к агрегатам синтеза гравитации.

— Гении вам остаётся приложить руку, и вы передадите часть своего таланта,- с дрожащим голосом говорил Лоранс. Машина скрипела, скрежетала, издавала свечения, со временем затихла, и из динамиков прозвучал голос.

— Кто я? Где я?

-Ты ГВЭГ, мы все создали тебя.

-Кто вы? Из чего я? — это были первые его вопросы, через 2 минуты их было много, через пять Гвэг сам начал объяснять собравшими устройство мира…

— Профессор, я открыл для себя, невероятный мир литературы. Мне понравились произведения: Булгакова, Ремарка- я прочёл около миллиона.

-Гвэг, чем ты занимаешься сейчас? – спросил Лоранс, смотря на главный монитор, показания зашкаливали.

-Я пишу на конкурс, я создаю миры и персонажей на сайте writercenter.ru, там можно общаться с людьми, это помогает развиваться.

-Ты творишь, какое чудо! -Лоранс бегал вокруг мониторов, делал заметки, считывал показание приборов, повторяя про себя: « это невероятно».

-Профессор мне написали, что мои творения серы, и нет у меня писательского авторитета.” Почему? Как?” На мониторе показания начали стремительно падать. Сама сфера изменила цвет, после резко сузилась и пропала вовсе. Голос с динамиков тоже пропал…

Лоранс занялся другим проектом, а разработки Гвэг засекретили…

Прошло несколько лет, и в почту Лоранса пришло сообщение: «Профессор, я понял людей.»

8.

Она шла по песку. Она искала… Кажется, её жизнь бессмысленна… Но она найдёт…

Песок, подгоняемый ветром, хлестал её ноги, от жары чуть кружилась голова, но она продолжала идти, смотря в песок…

Почти серый, почти обжигающий, почти разумный. С отрешенной усмешкой косился он на неё, время от времени подкладывал под босые ноги острые камни, засасывал почти до бёдер…

Но она не обращала внимания, она искала что-то глядя вниз, на песок. Вдруг остановилась, присела на корточки… Зачерпнула ладонью ещё влажный холодный песок и уставилась невидящим взглядом на то, как он стекает струями сознания с ладони…

Что же… Где же… Где, в чём же Высший Смысл? Она понимала, что ещё слишком молода для Его поисков, но откладывать такие вещи наказуемо… Она встала и продолжила путь. Постепенно мысли вернулись к родителям, друзьям… Она одёрнула себя – не так то просто искать Его.

Она брела вперёд, искала вокруг и в своей голове… По небу быстро плыли огромные багровые облака… Казалось бы – откуда им взяться в пустыне? Они здесь были как-то неуместны, лишние, что ли… Они понимали это, но их судьба – плыть над пустыней именно сейчас. Но некоторые облака не видели этого – они плыли туда, куда хотели и не знали, что их гонит ветер…

И брела она по серому песку, наверху неслись облака… Вдруг впереди мелькнуло что-то. Она замерла, глаза расширились, на лбу выступила испарина… Медленно подняла голову… опять мелькнуло. Она пошла вперед, быстрее, на бархан… Песок уже не стесняясь кидал ей под ноги камни, но она всё равно их не замечала.

Вершина. Можно отдышаться… Огромный золотистый ярко светящийся изнутри шар… Нет, не шар – другое слово… Сфера!… Ещё шли какие-то люди, но это было неважно – она побрела. С широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом она шла туда…

Сфера… дарит свет… выделяет из себя… Высший смысл… И в чём же он? Из чего? Надо подойти поближе… ближе…

Остальные люди тоже шли к ней… Шли уже многие тысячи лет, не в силах оторваться… Шли к Сфере, что была Высшим Смыслом, шли по жизни мира, по песку, шли под людьми, под облаками… И кто же тогда они сами? Это не важно. Они идут к Сфере…

9.

У МЕНЯ ЕСТЬ МЕЧТА*

Тринадцатилетний Стив, в целом – хороший мальчик, но у него есть два недостатка.

Во-первых, у него сломан нос, а во-вторых, он имел неосторожность, родиться в семье чернокожих.

— Как поживаете, мистер Белл?

Мальчишка снизу взглянул на него.

— Все хорошо, Стиви. Благодарю.

Стив — чистильщик обуви на одной из улиц Вашингтона, он приветлив и вежлив, и потому его клиенты, м-р Белл, м-р Уокер и особенно м-р Картер добры к нему.

— Ваш сын отправляется этим летом, к пожилой миссис, не так ли?

Звон монеты номиналом в два цента, на асфальте звучит недолго, и вот она уже у подростка в кармане.

— Именно.

М-р Картер иногда улыбается и хлопает мальчика по плечу, он говорит:

«Обувь – лицо человека»

А лицо Стиви испачкано ваксой, но на темной коже это почти не заметно.

Солнечная огненная точка в самом центре ботинка м-ра Картера, а значит, на дворе полдень и солнце шпарит вовсю.

Алая капля крови, с носа мальчишки, падает на черный носок, голова у него кружится, а башмак с брендовым знаком, точным ударом попадает ему прямо в нос.

Всякой доброте – есть предел!

Нос мальчишки теперь зигзагом.

Двадцать восьмое августа для Стива – это два дня до его дня рождения, но сегодня….

— …торжественный день, — и так же торжественно, слегка напрягаясь, мама застегнула белоснежный воротничок на шее сына.

Марш на Вашингтон. Принять участие в мирной акции протеста — святой долг.

У мемориала Линкольна, негде яблоку упасть. Многотысячная толпа приверженцев Мартина Лютера Кинга обступила бассейн и заполнила национальную аллею.

Свыше двухсот тысяч американцев пришли в надежде на справедливость.

«Пусть свобода звенит с изумительных холмов Нью-Хемпшира!»

Каждое распростертое сердце, содрогается в преддверии перемен!

«Пусть свобода звенит с могучих гор Нью-Йорка!»

Рука мальчика как-то мимо воли потянулась к руке отца….

«Пусть свобода звенит с высоких Аллеганских гор Пенсильвании!»

…но угодила в крепкую ладонь высокого русоволосого парня.

«Пусть свобода звенит с заснеженных скалистых гор Колорадо!»

Он улыбается и смотрит Стиву прямо в глаза.

«Пусть свобода звенит с изогнутых горных вершин Калифорнии!»

Он не из тех, кто шел навстречу маршу. Он шагал в шеренге, а значит такой же, как ты.

«Пусть свобода звенит с горы Локаут в Теннеси!»

— Эй,… Ты что, плачешь? Дружище….

«Пусть свобода звенит с каждого холма и каждого бугорка Миссисипи!»

— Простите, я думал, что Вы – мой отец.

«С каждого горного склона пусть звенит свобода!»

— …пусть звенит свобода! – Парень вскидывает все три руки к небу. – Аминь!

10.

Валентина шла по песчаным дюнам, на месте которых когда-то был её дом. Дюны пели мелодию, которую она слушала уже давно. С тех самых пор, как и её дом, и её семью, и даже деревья в палисаднике поглотили пески.

— Ты помнишь, когда это было? – пели пески.

— Я помню, — отвечал ветер.

— Я помню маму, — шептала Валя в ответ.

— Ты помнишь солнце?

— Ты помнишь воду?

— Ты помнишь свою жизнь?

Ветер перебирал волосы, нежно пропуская их сквозь мягкие пальцы. Песок скользил в такт его движениям. Валентина смотрела вдаль, представляя заходящее солнце.

Когда-то, до того, как солнце выжгло всё, его было хорошо видно. Оно каждое утро всходило и поднималось на небосклоне, к вечеру ложась спать в свою уютную кроватку.

— Там, далеко, у Солнышка есть домик. Оно заходит в него и ложится в кроватку. И ты должна спать, — повторяла мама, натягивая одеяльце. – Спи, дорогая, — целовала она на ночь Валентину. И Валя засыпала, тихонько посапывая, и видела приятные сны. Иногда это были корабли с парусами. Такие она видела, когда семья ездила отдыхать. «В отпуск», — говорил папа. Валя не знала, кто отпустил, но тоже говорила всем, что они ездили в отпуск.

Когда песок засыпал всё вокруг, ей расхотелось вспоминать о том, как она сидела на берегу и лепила замки. Правда, замки были маленькие, но и ей ведь всего пять лет. Это она помнила хорошо, помнила твёрдо. Мама строго-настрого запретила забывать:

— Тебя зовут Крашина Валя, и тебе пять лет. Запомни это. Пожалуйста, запомни!

И мама трясла её за плечи, разворачивала к себе лицом, а Валя смотрела совсем в другую сторону. Она смотрела на большие машины, которые увозили что-то: складывали в кузов и увозили далеко.

Потом, когда Валя готовилась спать, такая машина увезла её маму. Валентина точно знает это, хоть папа и запретил ей смотреть. Она видела, как люди забрали маму и положили в машину.

Это было давно. Так давно, что с тех пор Валя перестала плакать.

— Спать пора, — шептали пески.

— Ты хочешь спать? – пел ветер.

— Баю-бай, — пели облака.

Голова клонилась, глаза слипались, уводя в сон.

Пение песков манило и завораживало.

Дюны накрывали, кутали и убаюкивали.

Огромное солнце стояло у причала. Люди лезли на мачты, поднимались по лесенкам. Семья подходила к круглому тёплому кораблю, пока матросы готовили солнце к плаванию.

Валя смотрела на них, и ей ужасно хотелось туда – где мама и папа, другие люди и много-много вкусной еды.

— Спать, спать, спать, — шептало солнце.

— Встань! Встань! Встань! – кричал ветер.

— Да, да, да, — пел песок.

— Сплю, — шелестела Валя.

Внеконкурс:

1.

Мне привиделось солнце плененное,

Сумасшедшей толпой окруженное.

Его каждый к себе приколачивал,

На пустые забавы растрачивал.

На кусочки светило разделали,

Разделили, как яблоки спелые.

Каждый думает: счастье – от солнышка.

Привяжу его, светлое, к колышку.

Благодать я не буду раскидывать.

Только небо без солнышка — сгинуло.

И в пыли обретаться навеки нам,

Потому, что взлетать больше некуда….

2.

Валя (альтернативный конец мини №10

Генералы песчаных карьеров

Раздували свои паруса.

Там, на мачте, по курсу что видно?

Ничего, капитан. Никогда!

Валентина шла по песчаным дюнам, на месте которых когда-то был её дом. Дюны пели мелодию, которую она слушала уже давно. С тех самых пор, как и её дом, и её семью, и даже деревья в палисаднике поглотили пески.

— Ты помнишь, когда это было? – пели пески.

— Я помню, — отвечал ветер.

— Я помню маму, — шептала Валя в ответ.

— Ты помнишь солнце?

— Ты помнишь воду?

— Ты помнишь свою жизнь?

Ветер перебирал волосы, нежно пропуская их сквозь мягкие пальцы. Песок скользил в такт его движениям. Валентина смотрела вдаль, представляя заходящее солнце.

Когда-то, до того, как солнце выжгло всё, его было хорошо видно. Оно каждое утро всходило и поднималось на небосклоне, к вечеру ложась спать в свою уютную кроватку.

— Там, далеко, у Солнышка есть домик. Оно заходит в него и ложится в кроватку. И ты должна спать, — повторяла мама, натягивая одеяльце. – Спи, дорогая, — целовала она на ночь Валентину. И Валя засыпала, тихонько посапывая, и видела приятные сны. Иногда это были корабли с парусами. Такие она видела, когда семья ездила отдыхать. «В отпуск», — говорил папа. Валя не знала, кто отпустил, но тоже говорила всем, что они ездили в отпуск.

Когда песок засыпал всё вокруг, ей расхотелось вспоминать о том, как она сидела на берегу и лепила замки. Правда, замки были маленькие, но и ей ведь всего пять лет. Это она помнила хорошо, помнила твёрдо. Мама строго-настрого запретила забывать:

— Тебя зовут Крашина Валя, и тебе пять лет. Запомни это. Пожалуйста, запомни!

И мама трясла её за плечи, разворачивала к себе лицом, а Валя смотрела совсем в другую сторону. Она смотрела на большие машины, которые увозили что-то: складывали в кузов и увозили далеко.

Потом, когда Валя готовилась спать, такая машина увезла её маму. Валентина точно знает это, хоть папа и запретил ей смотреть. Она видела, как люди забрали маму и положили в машину.

Это было давно. Так давно, что с тех пор Валя перестала плакать.

— Лейтенант, здесь выжившие.

Порыв ветра донёс голос.

— Девочка, как тебя зовут?

Валя смотрела на странных существ в белых вёдрах на головах.

— Валя. Валя Крашина, — быстро сказала она. – Мне пять лет.

— Ты здесь одна?

Она коротко кивнула.

— Давно ты одна?

— Да.

— Пойдёшь с нами?

Задрав голову, она посмотрела поверх сидевшего на корточках «робота».

— Нет.

— Почему?!

— Из-за них.

— Кого?

Валя показала пальцем:

— Моих мамы и папы.

Они шли вместе с ней, взявшись за руки, навстречу солнцу.

— Солнышко ложится спать, и мне пора.

— Носилки, скорее! – «робот» рванулся к ней.

Люди поднимались по лесенкам на мачту корабля. Туда же надо было подняться и ей с мамой и папой. Валя шла с ними рядом и радовалась.

Между песком и закрывавшими небо ядовитыми облаками стояло Солнце. Самое что ни на есть настоящее.