Салфетки №352. Голосование

— Не изволите ли чайку, Андрей Борисович?

— Конечно, Анна Степановна. Ваш чай как никогда кстати — со сна частенько хочется пить. Куда же это мы едем?

— А не всё ли равно, Андрюшенька? Вот, ещё курочки отведайте. Грушенька утречком специально для вас старалась.

— Благодарствую, Аннушка. И всё же, куда этот поезд едет? За окном не видать ничего. Тьма одна…

— Так ведь ночь на дворе.

— И верно, ночь. А курочка отменная. Передайте Грушеньке мою сердечную благодарность.

***

— Schneller, russische Schweine! Das Reich braucht dein armseliges Leben!

С лязгом распахнулась дверь теплушки. Людей как щенков стали выбрасывать в снег. Лающая немецкая речь. Лай срывающихся с поводков псов. Проклятья на идише, мольбы на русском. Холод, пробирающий до костей. Свист плёток, глухие удары дубинок. Нас выстраивают в две колонны и уводят во тьму. Тянутся и тянутся в плюющуюся снегом мглу процессии усталых, измождённых людей. Многие плачут. Слёзы коркой застывают на лицах.

… И правда, Аннушка, ночь. Бесконечная, злая. Холодная, как снег под босыми ступнями. Свидимся ли когда-нибудь, пройдёт ли эта кривая дорожка под твоими окнами, узнаешь ли меня среди этих странных теней, воспоминаний о людях? Когда же, наконец, рассветет?..

Ждали Перекрестка ближе к двенадцатому октября, возмущались, что дата какая-то ни к селу, ни к городу, ни о чем. Нет бы чтобы в новогоднюю ночь, или хотя бы тридцать первого числа, в ночь на Самхейн, или ну хотя бы тринадцатого, а не двенадцатого, а то ни туда, ни сюда, вообще не пойми, куда. Думали, как готовиться к Перекрестку – никто наверняка не знал, кто-то предложил ставить ёлку, кого-то подняли на смех, какую еще ёлку, это же не Йоль в самом-то деле. Еще больше подняли на смех того, кто предложил понаставить тыквенных фонариков.

Спрашивали жреца, что за мир там, на той дороге. Жрец разводил руками, да кто ж знает-то, мы отвечали ему, а кто должен знать, если не жрец – жрец не знал. Спрашивали, а что будет, если те на той дороге уничтожат нас с потрохами, что делать, как защищаться, — жрец разводил руками, а что вы сделаете, ничего вы не сделаете, хоть миллион раз закрывайте двери на тридцать три засова, хоть тысячу раз прячьтесь за надежными замками, ничего вам не поможет, ничегошеньки-ничего.

Вешали какие-то обереги сами не знали, зачем. Книжные лавки были завалены дешевыми однодневками о тех, кто идет по перекрестной дороге. Спрашивали, а как это, одновременно, — никто не знал ответа. Ставили на столы какие-то неумелые угощения для тех, хотя совершенно не знали, что они едят, и едят ли вообще.

Ждали половины одиннадцатого вечера – и опять все было неправильно, какая еще половина одиннадцатого, такие вещи должны происходить в полночь, а уж никак не в какие-то там половины одиннадцатого.

Ждали.

Зажигали огни.

Зачем-то седлали коней.

Молились кому-то, сами не знали, кому.

Наутро спрашивали у жреца, почему ничего не произошло, почему не было никакого перекрестка и никаких дорог. Жрец отвечал, что было, еще как было, а вы как хотели, вы не могли этого заметить, это же моментально, перекресток – раз и все.

Жили дальше, как жили всегда, выходили поутру из дома, седлали экипажи, забирались на крыши, чтобы снять урожай полной луны. Ставили ловцы снов, чтобы было что посмотреть ночью, плели сказки и легенды из прошлогодних сумерек. Изредка спохватывались, что происходит что-то не то, что раньше все было совсем не так – эти мысли тут же куда-то девались, растворялись сами в себе, и мы заходили в дома и закрывали двери, и прятали кухонную утварь, чтобы не разбилась, когда дома будут странствовать из зимы в весну, из весны в лето, из лета в осень, из осени в зиму…

Я возвращался домой привычным маршрутом, но вместо оврага за углом увидел перекресток, и внезапно понял, что не найду дороги назад, все же шагнул и пошел вперед. На другой стороне улицы показалась пожилая женщина с авоськой. Она неприветливо посмотрела на меня. За спиной раздался гудок автомобиля, я оглянулся и увидел машину скорой помощи. Через секунду она проехала мимо, а женщина с авоськой исчезла, как будто ее и не было. Я пошел дальше.

Постепенно все вокруг становилось похожим на улицу моего детства — до того, как снесли целые кварталы и застроили все небоскребами-человейниками. Вот старое кафе, ветер, дорога, светофор, плакат, железнодорожный билет в моей руке. Между тем где-то там, в центре мироздания, мир как бы перестал существовать — и мой мир тоже. Я должен был срочно уехать, но куда? На эту тему в голове не было никакой ясности, и я просто прошел в здание вокзала, надеясь понять, что происходит.

Почему-то не покидало ощущение, что по вокзалу за мной наблюдают, хоть и не знал, почему и кто. Через несколько часов я уже ехал на электричке в Москву. Потом пересадка, свежий воздух после поезда, и долгий сон в какой-то маленькой комнате на окраине.

Когда проснулся, был вечер. Захотелось есть, и я вышел из дому. Улица показалась бесконечно длинной, она убегала вдаль, и когда я увидел впереди несколько фонарей, понял, что наконец добрался до цели.

На скамейке у обочины сидел человек в синем халате. Он вроде бы смотрел куда-то вдаль, но казался спящим. Я сел рядом, пытаясь с ним заговорить, но мужчина ничего не ответил. Было похоже, что действительно заснул.

— Для чего мы здесь? — всё же спросил я.

Он не ответил. Я хотел спросить еще что-нибудь, но на моё плечо легла рука, и послышался голос:

— За билет платить надо.

Подняв голову, я увидел человека в черном костюме и темных очках. «Вот тебе и Матрица», — подумалось. Достав из кармана мелочь, протянул ему, он взял деньги и ушёл, а я остался сидеть на скамейке.

За деревьями было видно освещенное здание вокзала, и я знал, что за ним будет поле, а за полем ещё что-то, и так бесконечно — вокзал за вокзалом и переезд за переездом. Мне казалось, что всё это уже было во сне. Странно, что когда-нибудь и я смогу заснуть на этой скамейке. Заснуть и не проснуться. Впрочем, неважно. Главное, что можно вот так сидеть, просто сидеть, словно так и надо. Как это точно сказано — просто сидеть.

Сидеть, вспоминая, как еще вчера возвращался домой привычным маршрутом, совсем забыв, что мир многомерен, а жизнь как паутина — вся в узлах и неожиданных перекрестках. И я не соображаю, как возвратиться назад, а просто иду вперед, не пытаясь понять, что изменилось во мне и вокруг, но зная, что так надо.

И в следующий раз я вспомню и женщину с авоськой, и мужчину в синем халате, и пойму, какую цену пришлось заплатить на самом деле. Обязательно вспомню.

— Я собрал вас у этого парка затем, чтобы сообщить о нашей сегодняшней операции. Я долго придумывал план её осуществления. Вы помните тот перекрёсток дорожек, где нас всегда подкармливают прохожие? А эта старушка там гоняется то за одним, то за другим из нас с палкой. Достаётся каждому по рёбрам. Вон у меня ,- до сих пор следы, царапины и шерсти вырван клок на боку.

Так вот. Сейчас я получил информацию, что она — в этом парке и направляется к этому перекрёстку. Я чуть отстану и буду корректировать действия. Всё! Приступаем.

— Окружай, окружай, ребята, эту старушку! Окружили? Хорошо. Я сейчас позову ещё друзей и сам приду.

Вон она,- как испугалась, крестится. Грехи свои замаливает.

Ваша задача — попугать её и только. Дождались мы своего звёздного часа! И тесните её на левую дорожку. Там всегда с хозяйкой гуляет бульдог Джульбарс,- это наш друг. Когда мы были котятами, то с ним, со щенком, играли вместе. Помните? Пусть она на него замахнётся, — а мы посмотрим на его реакцию.

— Вот и помощь привалила. А теперь все вместе подбираемся к ней! Так, так, отступает туда, куда нам нужно! Вон, Джульбарс её встретил! Чуть, чуть не схватил её за заднее место. Поводок, который держит его хозяйка, помешал. Ура! Бежит! И хорошо бежит, даже про свои болезни забыла!

Мы победили!

— Ничего не поделаешь, играем вместе в ваши игры, – сквозь зубы сказала я, доставая из сумки билет. Действительно, Джону и его компании нужна была рекламная раскрутка его Эры Чудес. Ну ладно, придется смириться с их игровыми приколами на время поездки, ведь я так мечтала побывать на Загадочном острове и увидеть легендарный маяк. Почему-то пришла уверенность, что, как только я соглашусь на условия Джона, на маяке меня уже поджидает нечто незабываемое. Увы, Джон прочитал мои мысли, о чем красноречиво свидетельствовал его иронический взгляд.

— Ты внимательно смотрела контракт?

— Угу.

— Что ж, выдвигаемся, — что-то подозрительное мелькнуло в его глазах, но я предпочла смотреть на волны и чаек, кричащих над нами.

И когда наша яхта причалила к острову, меня ждал сюрприз. Ехидно ткнув пальцем с девяностый пункт договора, Джон вручил мне мои пожитки, какую-то палку, и заявил:

— Дальше ты идешь сама, и встретимся на маяке.

Ничего не поделаешь — сама напросилась. И я отправилась в путь.

По мере приближения к маяку вокруг возникали все более яркие картины – высокие пальмы, пальмовые заросли и романтические скалистые склоны. На вершине маяка — белый колокол. И хоть я никогда раньше не была на маяке, мне кажется, что так его себе и представляла.

Я шла по тропинке, иногда останавливаясь, чтобы присмотреться и прислушаться. Было тихо. Ни звука не доносилось из окружающей природы. И в этой абсолютной тишине меня вдруг начало обуревать предчувствие. Что-то странное было на дороге, ведущей к маяку — или мне показалось? Пойдя осторожнее, я вскоре заметила камень, а затем еще один. До сих пор не могу сказать, что это значило, но ощущение это было столь сильным, что я не решилась подойти к этим камням, а двинулась дальше.

Я перешла маленькую полянку и, словно на другую сторону, взглянула на маяк. Он был справа от меня. Не знаю, как это получилось, но я сделала шаг вперед и оказалась гораздо дальше от маяка. Дорога странно изгибалась и будто не подпускала к нему. Я с удивлением посмотрела по сторонам, пытаясь понять, что же это такое — дорога, которая словно загораживает путь? Сделав еще один шаг, я наступила на камень, лежавший на дороге. Раздался хруст, и вдруг все закрутилось, а меня отбросило к стене маяка. «Ну у вас и шуточки!», внезапно рассердившись и набравшись решимости, я дернула за ручку, дверь открылась, и наконец удалось попасть в маяк.

Снова раздался треск, все моментально исчезло, а я очутилась в шезлонге на берегу острова. Рядом стояла яхта, а в соседнем шезлонге сидел Джон с бокалом мартини. Я почему-то никогда не любила мартини, поэтому удивилась, когда Джон протянул мне бокал.

— За любовь, — сказал он.

Растерянно отпив глоток, я спросила:

— Что случилось?

— Как что? Я никак не решался сделать тебе предложение. Все мои намеки ты игнорировала, постоянно спешила, убегала или уезжала. Что я должен был сделать, чтобы ты наконец приняла всерьез мои чувства?

— Подожди, — сказала я, — Как ты это все сделал?

— Ничего особенного, обычные чудеса от влюбленного в тебя по уши дурака. — Джон засмеялся, и я вместе с ним.

Какой же путь ему пришлось проделать к моему сердцу! А дальше мы пойдем с ним вместе, и все чудеса и будут для нас общими, и радости станет вдвое больше — на пути к счастью.