Салфетки 348. Голосование

Фиолетовый март

Весна началась не с проталин и не с сосулек. В тот года весна началась с лиловых побегов на ивах. С розовато-лиловых, колеблемых ветром крон. До набухания почек, а тем более до листьев было еще ждать и ждать, но чтобы мир не впал в отчаяние под хмарью низких туч от горизонта до горизонта накрывших небосвод, верные миру деревья замаячили розовыми и лиловыми молодыми веточками. Люди не приметливы. Обычные люди. Для них хмарь и хмарь. Слякоть и слякоть. Гололед и гололед. А кошки поняли сразу что к чему. И начали доносить до бестолкового люда вести бредущей еще в отдалении красавицы весны.

— М-а-а-а-рт! Мур-а-а-рт! Мыр-а-а-рт!

Со всех чердаков, с крыш, из подворотен зазвучали во весь дух кошачьи серенады.

— Да чтоб вас! – негодовали в ответ непутевые люди, не зрящие лиловых веточек, не разумеющие языка любви, ни внимающие ничему путному в мире. Им бы только суетой своей суетиться, да каким-то дурацкими «делами» делиться…

Деловитые вы удоды, хотелось сказать людям Василию. Загадили своими делами мир как нельзя хуже и мыркаетесь-тыркаетесь взад-вперед. Целыми днями напролет туда-сюда! Туда-сюда! Хоть бы котят своих пожалели. Ни свет ни заря тащите их в саночках в детский сад. Бедняжки укутанные как неваляшки только смиренно сопят носишками. В свои то неполные три-четыре годика уже закручены в ваши веретена деловитости. Эх, вы, люди…

Сказал бы это все Василий людям, назвал бы их удодами, да только несправедливо это по отношению к удодам. К ТОМУ ЖЕ МАРТ НА ДВОРЕ. Розово-лилово-фиолетовый ранний март. Священное для всех кошек время. Вот и Багира, бродячая красотка цыганка с оливковыми очами и муаровой угольной шубкой, изгибается всей своей красотой у Василия под носом на соседней крыше. Узкие дворы-колодцы в Питере. Люди деловитые понастроили как для кошек, не для себя… Эх, Багира, голубушка, увы, не для меня сады цветут…

Василий демонстративно зевнул и вяло шевельнул хвостом в ненавязчивом приветствии. Дружеском. Черная кошка чуть не свалилась с карниза от изумления:

— Василий! Ты чего! Март на дворе!

— А мне фиолетово теперь! Хозяин в загранку ушел, а бабка свезла меня к коновалу, чтоб я ейные мебеля не метил. Мебеля старухе всяко дороже моих… гм-гм-гм… Ну, ты поняла, о чем я. Короче фиолетовый у меня отныне будет март…

Старая страшилка на новый лад

— В фиолетовом-фиолетовом лесу стоит фиолетовый- фиолетовый дом! В фиолетовом-фиолетовом доме есть фиолетовая-фиолетовая комната. В ней, на фиолетовом-фиолетовом столе стоит фиолетовый-фиолетовый гроб!..

…

— Ты глупый! Детская страшилка совсем не такая!

Вот, слушай, как надо.

…В черном-черном лесу стоит черный-черный дом. В черном-черном доме есть черная-черная комната. В ней на черном-черном столе…

…

— Сам ты глупый! Подумай, как можно в чёрном-чёрном лесу разглядеть чёрный-чёрный дом? Чёрный цвет не имеет оттенков. Потому и будет всё чёрное. А фиолетовый имеет.

…

— А… ну, тогда рассказывай…

…

— В фиолетовом-фиолетовом доме есть фиолетовая-фиолетовая комната. В ней на фиолетовом-фиолетовом столе стоит фиолетовый-фиолетовый гроб! В этом фиолетовом-фиолетовом гробу лежит фиолетовый-фиолетовый скелет…

— А мне всё фиолетово!!!

…

— А-а-а-а-а!!!

С-страшно…

Пашка накинул капюшон на голову, рывком застегнул молнию толстовки до самого горла и, подумав, достал из ящика под зеркалом чёрные перчатки. Материны, ругаться будет, ну да ладно, обойдётся – он быстро обернётся, мать даже и не заметит!

Старые чёрные кроссовки, точнее, один из них, правый, легонько чмокал при каждом шаге. Пашка старался передвигаться бесшумно, на цыпочках. Когда идёшь на дело, надо быть подобно ниндзя: чтобы никто не видел и не слышал тебя. И инструмент должен быть в идеальном порядке, смазан, готов к употреблению. У отца Пашка позаимствовал рабочий пояс с карманами. В них удобно устроились нож и молоток.

После десяти на улице уже было темно. Пашка выскользнул из подъезда, прижался к стене. Где-то шумел мотор машины, на лавочке у детской площадки курили и громко трепались представители местной шпаны, лаяла на соседского добермана соседская овчарка. Пашка нырнул в кусты, растущие вдоль дома. В рот попали листья, они же залепили глаза. Доморощенный ниндзя недовольно отплевался, раздвинул ветки. Их треск, наверное, был слышен даже во Владивостоке. Пашка замер, осторожно покрутил головой. Нет, никто не заметил. Уф!

Он подобрался к тонкому дереву с раздвоенным стволом, аккуратно, чтобы не сломать, забрался на развилину. Лёг животом на одну из веток и подтянулся на руках. Ветка немного прогнулась, но Пашка чувствовал – выдержит. Подтянулся ещё немного. Сладкий запах, который не спутаешь ни с чем на свете, закружил голову. Сердце забилось быстрее. Пашка вытащил нож…

Острый, как бритва, он резал крепкие вязкие веточки наискосок, как будто это были травинки. Добычу Пашка сразу совал в петельку на поясе. Как только перестало хватать места, сунул нож в кармашек и медленно, медленно пополз по стволу вниз. Кроссовок предательски соскользнул с влажной коры, руки от неожиданности разжались, и Пашка шлёпнулся задницей на траву. Замер.

Где-то поблизости открылось окно, и визгливый старушечий голос нарушил гармонию весеннего вечера:

— Опять за сиренью лазиют! Вот щас участковому позвоню! А ну покажись! Хто там?

Пашка приник к земле и быстро-быстро пополз в обратную от голоса сторону. Из окна бабка не увидит, кто ворует её сирень! А не увидит, значит, не узнает! Главное, свалить к соседнему подъезду и быстренько доделать дело.

Он выбрался из кустов на асфальтовую дорожку и, оглядевшись, поднялся во весь рост. Сзади хлопнула дверь – бабка решила перейти в наступление. Пашка вытащил букет из петельки и нырнул в Маришкин подъезд. Там отдышался, прислонившись к стене возле почтовых ящиков. Посмотрел на цветы.

В свете тусклой лампочки они казались почти чёрными. Но он точно знал – тяжёлые густые гроздья ярко-фиолетового цвета, насыщенного и глубокого. Таким бывает почти созревший виноград, таким бывает небо на закате – ближе к космосу. И пахнут они опьяняюще, так и хочется сунуть нос в середину букета, нюхать, нюхать, чувствовать себя токсикоманом. А ещё можно съесть цветок, у которого пять лепестков, и загадать желание. Например, чтобы Маришка его поцеловала…

Он поднялся на третий этаж, где на подоконнике стояла трёхлитровая банка с охапкой увядших флоксов с поля у автострады. Быстренько, точными ударами молотка размозжил кончики веток и сунул их в воду, выбросив флоксы в урну. А потом, ещё немного понюхав свежий сочный аромат сирени, отнёс банку к Маришкиной двери.

Дело сделано. Можно возвращаться домой и утром ждать реакции! За сирень, ревностно оберегаемую бабкой, Маришка точно его поцелует!

Коты не возвращаются

Котом можно быть только один раз. И только на Земле. Больше нигде во Вселенной кошек не существует. Это ты знаешь точно.

А Земля такая большая и добрая, такая разная. Ты проживешь на ней девять жизней.

Из каких космических далей тебя сюда занесло – ты не знаешь, кем ты был там, как жил — ты не помнишь. При перерождении памяти не остается. И какая у тебя по счету жизнь – тебе неизвестно.

А тебе нужно что-то важное понять и осознать. Это какая-то жесткая необходимость, неизбывная жажда. Но если ничего не помнишь, то из чего это осознание взять? Но оно нужно, нужно, нужно! От этого никуда не деться. Оно не дает покоя. Ты уже мечешься из угла в угол, не зная куда деваться…

В конце концов, ты впадаешь даже не в отчаяние, а в тупую бессмысленность. И только смотришь в это земное голубое легкое небо, за которым вселенная и другие миры, и тихо воешь: «Заберите меня отсю-у-уда, я больше не могу-у-у!..»

Потом ты устаешь и, опустошенный, падаешь спать. Просыпаешься, ешь, опять сворачиваешься клубком и спишь дальше. И так сутки напролет.

Но и спать надоедает. И ты кидаешься в охоту, драки, любовь. Как в омут – что угодно, лишь бы не думать. И сходя с ума от кошки, вдруг выдаешь такие звуки, что сам пугаешься – откуда в тебе это взялось? Кто из прошлых жизней проснулся и так рявкнул? И откуда взялась эта ярость по пустякам, сумасшествие от запахов? Кого почуял в тебе тот, с кем ты насмерть дрался?

Ты замираешь и слушаешь себя. Что с тобой еще происходит?

Кажется, что ты вот-вот что-то поймешь! Вот сейчас придет озарение!..

Внезапный шорох в траве и охотничий азарт сметает досаду от неслучившегося. А потом ты злишься на себя и что-то дерешь. Возвращается тупая бессмысленность, и все начинается сначала…

Но однажды мир подергивается легкой фиолетовой дымкой, и ты понимаешь, что девятая жизнь подходит к концу. Время кончилось. Что сделал — то твое, и больше ничего не успеть.

Можно только попрощаться с любимыми руками и коленями, с кустом у забора, даже со знакомой птицей или собакой. Ничего не объясняя. Просто попрощаться.

Потому что эта Земля бывает только один раз. И сюда коты не возвращаются. Никогда.

Мысли ленивыми рыбками выныривали на поверхность сонного сознания, неторопливые и бессвязные.

Так тепло, даже горячо, так хорошо, так спокойно, а впереди еще целых три месяца летнего солнца. Вот и завтра, как и вчера, будет свежее звонкое утро, жаркий праздный день, мягкий вечер и фиолетовые сумерки.

В этих сумерках прячется прохлада. Она тоже фиолетовая и настроение дарит такое же. Только оттенки у настроения разные.

Лавандовое спокойствие, сиреневая нежность, хрупкая фиалковая грусть, пурпурная страсть…

Наконец, Василий открыл прижмуренные глаза и с величайшим наслаждением потянулся.

«Все это лирика, — подумал кот, решительно спрыгивая с нагретого солнцем подоконника читального зала, и направляясь в архив. — Пойду поработаю, мыши, как говориться, сами себя не словят. Это должность библиотечного служащего на меня так влияет — расфилософствовался. А фиолетотовый — цвет хороший, полезный. Завтра, например, опять приму ультрафиолетовую ванну...»