Салфетки-261. Второй тур.

Был ли в вашей жизни такой день рождения, который вам запомнился на всю свою жизнь? Такой, когда вы посчитали, что сбылась самая сокровенная мечта? Представьте себе, у меня был именно такой заветный день рождения!

Это произошло двадцать третьего января 1988 года. В то время в нашей школе третьеклассники учились во вторую смену и уроки начинались после двенадцати часов дня. Проснувшись рано утром, я получил поздравления и какие-то подарки от моих братьев. Если честно, то уже и не вспомню какие, ведь главной радостью этого дня должно было стать событие, связанное именно со школой. Включив утюг, разложив на столе толстое хлопковое покрывало, я принялся старательно наглаживать свежевыстиранную школьную форму и белую парадную рубашку. Форма тогда была из натуральной шерстяной ткани, и выгладить её идеально было совершенно невозможно. Пиджак приходилось вертеть и так и эдак, дабы наглаживая одну сторону не помять ту, что минутой ранее уже отгладил. А эти непослушные стрелочки на штанинах, которые упорно стараются свернуть с прямой линии и по — этому их приходится раз за разом мочить водой и снова, и снова гладить…

Когда в беседах заходит речь о нашем счастливом детстве, воспоминания переносят меня в тот самый заветный день:

Мне сегодня исполнилось десять лет! В голове звучит весёлая песенка из кинофильма про трёх Мушкетёров. На окне Дед Мороз нарисовал для меня искрящимися на солнце кружевами свою поздравительную открытку. Осознание того, что сегодня обязательно произойдёт, заставляет душу, там внутри, бегать, прыгать и кувыркаться. Хочется поделиться этой радостью со всем миром в целом, и с каждым человеком в частности.

На часах уже половина двенадцатого. Стрелки неумолимо приближают долгожданный момент, значит надо поторопиться. Накинув поверх формы своё зимнее пальто, зашнуровав ботинки и не надев шапки, выскакиваю на улицу, вспугнув небольшую стайку синичек. С неба сыплет пушистый снежок.

Пусть до местного ДК от моего дома всего-то сто метров, но опаздывать ни в коем случае нельзя. Ведь сегодня такой долгожданный торжественный день. День, когда я в последний раз приколол к школьному пиджаку Октябрятскую Звёздочку. День, когда старшие товарищи повяжут мне галстук. День, когда я стану Пионером!

Автор предупреждает читателя, что он категорически не согласен со школьной программой, принятой в данном учебном заведении.

Странная, это была школа. Учителя верили в то, что Земля плоская, отметки в журнал ставили гусиными перьями, ученики носили не имена и фамилии, а порядковые номера.

Толстый усатый преподаватель в клетчатом пиджаке и лорнетом в левой руке, задумчиво объявил.

— Тема сегодняшнего урока – принцип отрицания очевидного.

Неожиданно дверь в класс с грохотом отворилась, и на пороге появилась растрепанная и запыхавшаяся 57-ая.

— Опоздала, — удовлетворенно констатировал толстый и усатый.

— Неа, — парировала 57-ая, — у нас в школе часы идут на пятнадцать минут вперед. Я проверяла.

Она довольно захихикала, радуясь своей выдумке.

— Молодец, садись – пять. Вот вам яркий пример правильного применения данного принципа в жизни. Запишите и запомните – отрицание очевидного, это основополагающий принцип жизни в современном обществе. Он позволяет любому приличному гражданину выкрутиться из самых неприличных ситуаций.

Бумажный шарик, вылетевший из плевательной трубки 44-го, больно ударил 13-го по уху.

— Ой, больно! – невольно вскрикнул 13-ый.

Учитель обернулся и грозно наставил лорнет на проказника.

— Это ты сделал?

— Не я, это 33-ий, — кивнул он на соседа по парте.

— Так точно, господин учитель, — утвердительно кивнул 33-ий.

— Явное отрицание очевидного, пятерки обоим. Ну, а ты что скажешь, 13-ый?

— 44-ый пальнул в меня бумажным шариком из плевалки, — честно отрапортовал тот.

— Ничего ты не понял, 13-ый, — разочаровано протянул преподаватель, — садись – два.

— Да, все я правильно понял, — неожиданно для всех заявил 13-ый.

— Как, это? – поинтересовался учитель.

— Вот так. Отрицая, 44-ый заявил, что стрелял 33-ий, и он это подтвердил. Очевидно?

— Очевидно!

— Значит, указав на 44-го, я сделал отрицание очевидного. И вы должны мне поставить не два, а пять.

— Не может быть, — преподаватель пораженно грохнулся в учительское кресло.

— Может, — хитро прищурился чертенок №13, — и заметьте, это тоже отрицание очевидного.

КОНЕЦ

— Станция Барьерная. Стоянка пять минут.

Ох, сколько же я здесь не была? Мир изменился, страна поменялась, а станция все такая же. Мрачная, облупившаяся.

И тоже темно. От застарелого ужаса вспотели ладони. Я выдохнула, отгоняя непрощенные воспоминания…

И как я могла потеряться? Солнце светило в левую щеку, когда шла от лагеря. Значит, по возвращению должна светить в правую.

Вот только солнце спряталось за тучи. Мох рос где хотел. Лес — глух и враждебен.

Попыталась залезть на сосну, увидеть если не костер, то хоть дым. Ободрала до крови колени и ладони, а сосна так и осталась не взятой. Я огляделась и увидела тропинку. Правда, вела она явно в сторону от лагеря, от которого, польстившись белыми грибочками, я и отошла. Казалось, пара шагов, а не найти, не вернуться. Да где сейчас эти грибочки? Раскидала все, когда кричала так, что сорвала голос.

«А что? Я смогу, — упрямо повторяла я, шагая по дороге. – Я, Алена Колышева, школа 44, третий «Б». Пустите переночевать!»

Я видела женщину, которая откроет мне дверь. Обязательно откроет! Потому что мне нельзя было не открыть!

Остановилась, присмотрелась один раз. Ничего. В полной тишине вдруг громко треснула ветка, и я вновь заторопилась.

Нужно не поддаваться панике, а идти и идти. Ведь это же наезженная дорога? Она должна куда-то вывести.

Нет, возражала я своим видениям, это никак не может быть заброшенная вырубка. А почему? Потому что иначе мне крышка!

Вечерело. Дорога вместо того, чтобы идти прямо, полезла на гору. Я упрямо полезла на гору вместе с дорогой.

Внизу бесконечные сосны рассекала железка. И под заревом заката сверкали огни какого-то города.

Такого ослепительного счастья я еще не испытывала. Рыдая, слетела вниз. Первую машину с одним водителем — пропустила, скрепя сердце. Вторая, с ребенком на заднем сидении, остановилась. Меня трясло, но откуда я, рассказать смогла.

— Ты уверена, что ты со станции Барьерная? – недоуменно спросил водитель. – До нее от горы Волчья километров сорок!..

К концу дня насмерть перепуганная учительница зашла ко мне домой. Бабушка заголосила, отец кинулся по подъезду собирать фонарики. Мама не успела толком испугаться — появилась я, важно приехавшая на машине.

Меня больше не брали ни в один поход.

— Знаешь, ты очень храбрая, — с уважением сказала подруга. – Я бы села на пенек и тряслась от страха!

— И тебя бы тут же нашли, — вздохнула я. – А я ушла неведомо куда…

— Двери закрываются, — прозвучало в ушах. – следующая станция – гора Волчья.

" Девочка Параша – два рубля, и наша!" – скачут сзади пятиклашки, хохоча и поддразнивая. Хочется ответить: «Сами дураки!», — и огреть сумкой прямо по этим смеющимся лицам, а потом еще и еще. Хочется!

Раньше девочка Таня была милым голубоглазым созданием с золотистой челкой и смешными косичками. Она старалась быть лучшей в классе, примером для всех. А потом вредная училка разобрала танюшино сочинение на бублики и рогалики. Весь класс ухахатывался над этим позором, пока Таня краснела и бледнела у доски. Это был переломный урок, который девчушка запомнила навсегда. И после того все круто изменилось.

Девочка Таня придумала себе подружку Прасковью. Имя было такое диковинное, от него веяло замшелостью и могильной пылью старины. А именно в могиле после позорного урока хотелось Танюше видеть всех своих одноклассников и училку. Потому Прасковья, Параша.

Танечка была тоненькая-тоненькая, а Параша – полная. Говорила подружка, натужно бася и постоянно сыпля солдафонскими шуточками, подслушанными голубоглазой Таней от отчима, когда он хорошенько закладывал за воротник. Смысла его шуточек, как и, что и зачем он закладывал за воротник, Танюша не понимала, зато видела, как это огорчает ее маму. Потому решила, что Параша тоже будет всех огорчать. Потому что захотелось!

Так и стали они подругами не разлей вода: тоненькая Таня и полная Параша. Когда у голубоглазого ангелочка вдруг портилось настроение, из него выпирало басовитое злобное создание, которое запросто могло и пятиклашку-недомерка зажать в двери так, что косточки захрустят, и училке ответить так, что мало не покажется. В общем, жили Танюша с Парашей душа в душу. Так хотелось.

«Вся жизнь – школа, в которой, пока не сделаешь уроки, дальше не пройдешь. Могут и на второй год оставить, и на третий. Тут никто не смотрит на голубые глаза, если у тебя внутри черно,» – сказал когда-то Танин классный. Это было последнее, что она услышала от него.

— Вам помочь, вам нехорошо, женщина? – притворно добренький мерзкий голосок какого-то доходяги в очках и с портфельчиком оторвал одутловатую женщину от раздумий.

— Чтоб ты пропал, контуженный! – проорала она хриплым баском, повернув к нему синюшное лицо с выцветшими, когда-то голубыми, глазами. – Какая я тебе женщина, педофил несчастный! Пристают тут! Жизни из-за вас нет, нет…

Школа. Сидит училка. Смотрит в окно и чешет указкой репу. На репе клобук шерсти свалялся, давно не чёсанный. Вот она его и расчёсывает: — «Хрум-хрум, грым-грым». Подходит к ней один шкалик. Тощий такой, длинный, как сама смерть под поездом. Подходит к ней, значит, и спрашивает:

— Марьван, чё сидеть просто так. Пошли, курнём.

— Сидоров, скотина! Сколько раз я тебе говорила, что завязала.

— Ну, тада пошли на турнике покачаемся.

Пошли, покачались.

Снова у окна. Скукота, а до конца рабочего дня тьма-тьмущая времени. Подходит другой шкалик. Жирный такой весь из себя. Ну, просто колбаса на распродаже. Подходит он тоже, значит, и бухтит нагло:

— Марьван, пошли бухнём.

— Хрен я с тобой куда пойду, Петров. Из-за тебя, слизняка вонючего, опять в милицию попадём.

— Не попадём, Марьван. Её давно отменили.

— Хорошо. Тогда пошли.

Пошли. Бухнули. Попали в полицию.

— Ну и гад же ты Петров. Придётся мне вызвать твоих родителей, — раздражённо выговорила ему училка.

— Не придётся, — жизнеутверждающе заявил гад Петров, — Они в полиции оба работают и вас как раз принимали.

— Ну, тада давай свой дневник. Я тебе там благодарность какую-нибудь напишу.

Взяла измордованный жирными пятнами дневничок и дрожащей рукой там коряво вывела: — «Ув. Родитили. Бирите с вашого рыбенка пример. Он – будущае наший стрыны»

— Марьван, — снова отвлёк её кто-то от созерцания заоконных пейзажей.

Этот кто-то оказался самим директором школы Ванванычем.

— Я вам новость приятную принёс. Вам присваивается звание «Лучший учитель года нашего района» за удачно проведённую избирательную компанию на избирательном участке номер 27. Приватно просили передать, что в следующий раз не стоит результат выше ста процентов натягивать. А в целом всё просто великолепно! Поздравляю! – взволнованно декламировал директор, — С меня премия.

— Да я… Готова и дальше нести свет знания и прогресса! – взволнованно выпалила училка, вскочив с места.

Не сдержавшись, она залилась слезами. Сверху на неё отечески смотрел и улыбался из портрета в позолоченной рамке сам дорогой Владимир Владимирович.