Салфетки 219

Салфетки. Голосование.

Жители Мастерской, на ваш суд представлены 5 замечательных миниатюр на конкурс.

Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие.

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.

Голосование продлится до воскресенья 21 февраля до 18.00 по Москве.

Ввиду того, что один участник конкурса не проголосовал, голосование продляется до 18 — 30

___________________________________________________________________________________________________________________________  

1

А вдруг она закончится? Просто возьмет и разойдется по швам. Станешь подумывать, а не свалить ли? Забыть все на свете и начать жизнь заново.

Забыть подвалы в пятиэтажке, куда приходили такие как и ты и каждый пятый с гитарой, и что-то расшибалось внутри о грудную клетку с нахальным кобейновским «еэй…». Впихнуть в коробку из-под «Монпансье», подвальную, юношескую, бунтарную родину, чтобы не тревожила, и не мешала идти вперед. Завернуть в пару-тройку неудачных любовей, чтобы уж точно не тянуло шаркать крышкой и бесполезно вздыхать.

Затолкать ногой в дальний угол и гордость за свою вышиванку, которую тебе вздумалось носить, когда магазины и лавки еще не наводнились патриотической мишурой и, из солидарных с тобой, был только Ваня* на бумажке номиналом в двадцать.

Забыть места, которых больше нигде и никогда не будет; где захлебываешься материнским молоком горьких трав и пьянеешь от нектара полевых цветов. Где греешься в объятьях раскаленного, каменного сердца города, называешь шутя его капищем и вторишь Ревякину в ушах.

Не успеешь все обдумать, к чему-то прийти, а вокруг уже все рубятся. Все со всеми. Голоса надрывают стишатами, да такими гадкими, что хочется небо на словоблудов свалить, пожечь ночными огнями! Не гаснущими и под крышкой гроба звездами родины! Вареной во лжи, мутной от горечи и обиды, разделенной и причисленной к этим и тем. Сможешь причислить себя к кому-то? А тетку с братом, что там, где вообще ''одни враги'' к кому причислять?

Что же ты маешься?..

Попробовать вырваться, как бурьян из земли, отломаться от тысячелетней вязи корневищ, вытянуть с жилами из себя вросшие колосистые пальцы древних богов, бежать и забыть славянскую свою родину…

Бежать, возвращаться, в итоге понять, что для тебя родина может многим начинаться и даже продолжаться пыльными коробками в дальних углах, не подхваченными во время очередного побега, а для кого-то она уже закончилась звоном серебра, а может и не начиналась… а за кем-то еще тянется вязкой алой лентой, и уже никогда не отпустит. Полыхнувшая твоя родина.

Ваня* — Иван Франко

2

— Боже-е-е… – доносилось из автомагнитолы. – Сколько лет я иду, но не сделал и шаг…

Песня вибрировала в унисон с окружавшим меня пейзажем и настроением. Я закурил, выдохнул дым в открытое окно автомобиля, окинул взглядом тянувшуюся впереди очередь на таможне и прикрыл глаза, откинувшись на спинку кресла.

Дом… Скоро дом – после трёхмесячного автопутешествия по Европе. До этого – пять лет службы по контракту; ещё раньше – три года работы в офисе без отпуска… И всё – ради одного: увидеть мир – большой, заманчивый, совершенно другой мир, куда рвутся все, кому не лень… Я не был наивным и понимал, что этот мир не покажет свою изнанку – ему это невыгодно, – а будет подманивать рекламным плакатом чистоты, благоустройства и цивилизованности. Но отчего-то мне хотелось поддаться этой рекламе. Я завидовал людям, которые чувствовали себя в Европе как дома. Мне хотелось быть одним из них; хотелось так же, как и они, легко и непринуждённо воспринимать этот мир, словно настоящий гражданин Вселенной.

Мечта сбылась. И я возвращался домой, переполненный Европой – парадной, красочной, улыбающейся Европой, где не ни было террора, ни прочих социальных проблем…

Из-под прикрытых глаз я время от времени посматривал на медленно движущуюся очередь, на уже привычный, прирученный человеком пейзаж и чувствовал себя счастливым. Не было горького послевкусия, какое бывает после праздника – мне казалось, что этот праздник я забрал с собой, на родину, и что от моего праздника и сама родина изменится. Вот только бы пройти таможню…

… Таможню я прошёл уже поздно вечером. Сонный таможенник проверил мои документы, криво усмехнулся, глядя на испещрённый визами загранпаспорт, и зевнул, возвращая его. Другой вяло поинтересовался, не везу ли я чего запрещённого – («А то был один: с виду – умный, интеллигентный, турист-спортсмен, а сам на велосипеде ящики с сигаретами возил!») – и небрежно махнул рукой: езжайте, мол…

Уснул я сразу же, как только пересёк границу и припарковался на обочине – искать мотель совершенно не хотелось. Воздух казался таким родним и чистым… Утром, проснувшись, я улыбнулся своим мыслям, вылез из машины и осмотрелся.

Автомобиль стоял возле бигборда с красноречивым изречением «Водитель, спасибо за чистую обочину», под которым громоздилась куча мусора – обрывки, объедки, окурки… Мусор растягивался и за бигбордом, сколько хватало глаз.

Я вздохнул и сел в машину. Настроение мигом испортилось.

— Еду я на родину, – пробормотал я слова недавно звучавшей песни и завёл мотор: – Эй, начальник…

3

Демон возник в центре пентаграммы, как только прозвучало последнее слово заклинания, и сразу нанес мощный удар в грудь Николая, сломав ему несколько ребер и отбросив назад, как сдувшийся мяч. На лице человека не было страха, хотя он понимал, что умирает – лишь удивление и разочарование.

— Почему ты меня убил? – прохрипел Николай, отхаркивая кровью. – В пергаменте все описано иначе.

— Древние – другие, не чета вам, – слова чужого языка возникали в сознании и каким то образом становились понятными. – Они были исследователями и сразу поняли ошибку, которую совершили, призвав моего сородича, поэтому помогли ему вернуться домой, к семье и близким. Ты же призвал меня намеренно, чтобы с моей помощью подняться на вершину власти. Так что удивительного в том, что я тебя убил? Мне придется убить и себя, чтобы развоплотиться и вернуться в свой мир, но уже в другое время и в другом теле.

— Подожди! — в глазах Николая зажглась надежда. – Я очень влиятельный и состоятельный человек. Если вылечишь меня, то сделаю все, чтобы ты смог вернуться – только скажи, что для этого нужно.

— Мне больно терять свою семью, но я не позволю вашему роду получить доступ к моему миру. Пора научиться брать на себя ответственность за свои поступки.

В ослабевших руках Николая вспыхнул пергамент, но он не успел обжечься – демон ударил раньше.

4

Родина. Зачастую это слово звучит обыденно. Я замечал за собой, как не задумываясь употреблял его в речи, не смотря на великое значение. А с чего Родина начинается? Думаю, у каждого по своему.

У меня в мыслях о ней сразу появляются картинки из прошлого: деревня окруженная полями, речкой и перелесками. Колосящаяся на ветру нескошеная трава у обочины наезженной, вдоль поля, дороги. Небольшой лесок, — островок из берёз, ив, осины, чудом сохранившийся среди вспаханной пашни. За нескошенной травой большой болотистый овраг, где я с ребятами в детстве играл в партизан. За ним небольшая ныне, наполовину поросшая тиной речка. Помню, как в детстве делали запруду у моста и ловили мелкую рыбежку, а зимой расчищали на льду площадку и играли в хоккей. Весело было. Забывались все обиды и невзгоды…

За полем виднеется лес. Летом мы ходили туда за черникой, а осенью по грибы.

В груди от нахлынувших воспоминаний щекотит. Чувства переполняются нежностью. Хочется вернуться во времена беззаботного детства.

Да, именно с этого и начинается моя Родина. С деревни, с речки, с больших полей и бескрайних лесов. С того, что залегло в память несокрушимым гранитом. У каждого Родина своя. Бывает и первая и вторая, как у меня, когда их разделяет переезд, но для всех одна и бескрайняя.

5

— Что ты делаешь?! – этот вопрос прозвучал так громко и неожиданно, что я вздрогнула.

В такие моменты мне кажется, что я сделала что-то очень плохое и теперь меня обязательно накажут. Однако, это только мимолетное заблуждение, поскольку старичок, что задал мне этот «оглушительный вопрос», смотрит на меня добродушными глазами и улыбается.

— Рисую, — отвечаю тихо и протягиваю старичку листок с изображением маленького домика, из трубы которого поднимается ввысь дымок.

— Красиво… — протяжно говорит старичок и садится рядом со мной на скамейку.

Здесь, во дворе бабушкиного дома, я уже часа два прячусь от злобного пса, что облаял меня днем. А чтобы хоть как-то скрасить свое ожидание бабушки (она ушла на рынок за молоком) я решила рисовать.

— И что это?! – наконец, налюбовавшись рисунком десятилетней девочки, осведомился старичок.

— Это… — я замялась, поскольку ответ у меня был, но мне он казался глупым, — Это… — вновь проговорила я и тихо-тихо прошептала, — Родина.

Старичок удивлено посмотрел на меня, а потом гордо протянул мне рисунок. Я неловко улыбнулась, но лист бумаги приняла.

— Оставьте себе, если хотите… — проговорила я, — Мне не трудно нарисовать еще…

— Нет, дитя, — покачал головой старичок, — Никогда не отдавай свою Родину никому. Будут просить – не отдавай, будут отнимать – вцепляйся в нее руками и не отдавай. Она ведь, как и мать, у нас одна…