"Салфетки - 109". 2-ой тур+итоги

Салфетки

№ 1

Вода вместо снега

Матвей вышел из пхукетского аэропорта, и ему вдруг казалось, что он спит и видит происходящее во сне. Меньше суток назад он был в Сибири, среди черных вековых елей, несмотря на позднюю весну, все еще покрытых чистейшим снегом. И вот он уже обливается потом на тропической жаре, на шее у него венок из орхидей, над головой сквозь неплотные облака просвечивает яркое солнце, а впереди красуются похожие на огромные ананасы пальмы.

Впереди была площадка с множеством автобусов, к которым стекались прилетевшие в Таиланд туристы. А чуть в стороне, на газоне, веселилась компания низкорослых местных жителей, одетых в яркие шорты и футболки. В руках у них были такие же яркие пластмассовые водяные пистолеты, из которых они с визгом и хохотом обливали друг друга водой. Что ж, в такую жару это развлечение, наверное, жизненно-необходимо…

— Мэттью, это ты? – услышал засмотревшийся на брызгавшихся водой тайцев Матвей женский голос. – Я все-таки успела приехать! Привет!

Матвей обернулся. Рядом стояла Сурия – еще более красивая, чем на фотографиях, которые она отправляла ему по электронной почте. В ее гладких черных волосах были такие же бело-лиловые орхидеи. А по-английски она говорила так уверенно, словно это был ее родной язык.

— Здравствуй… — с того дня, как они договорились встретиться в реале, Матвей репетировал приветственную речь, но теперь забыл все заготовленные слова.

Но его подруга по переписке не растерялась.

— Я тебя сейчас отвезу в гостиницу! – сказала она и потянула его к площадке с автобусами. На ее краю, возле газона, выстроились в ряд несколько мотоциклов.

Взявшись за руки, Матвей и Сурия зашагали к одному из этих мотоциклов. В ту же минуту резвящаяся компания с водяным оружием побежала им навстречу. Мчавшийся впереди всех парень выкрикнул что-то по-тайски и окатил парочку мощной струей холодной воды.

Сурия радостно крикнула что-то в ответ. Матвей, в первый момент безуспешно попытавшийся заслонить ее от струи, метнулся было к этому молодому человеку, собираясь по-мужски объяснить ему, как надо вести себя с дамами, но его подруга с хохотом повисла у него на руке:

— Мэттью, стой! – заливалась она смехом. – Он не виноват! Он нас с Новым годом поздравил! У нас сегодня Новый год, и его всегда так отмечают!!!

— В самом деле?! – изумился Матвей. – И какой же у вас сейчас год?

— Пятьсот пятьдесят шестой! – улыбнулась Сурия. – С Новым годом, дорогой!

Матвей обнял ее и прижал к своей намокшей рубашке:

— С Новым годом, родная!

№ 2

***

Никогда бы не подумала, что столько народу куда-то едет под Новый год. Ага, вон есть свободное место. Пробираюсь к цели, переступая через мешки и баулы. Плюхнулась, еле сдерживая слезы обиды.

«Ну, я вам эту командировочку припомню! Заперли в какой-то Мухосранск, теперь еще и застряла здесь!»

Достаю сигарету. Нет зажигалки! Поворачиваюсь к сидящему рядом парнишке — ноль внимания… Кто бы мог подумать! Ну точно, Мухосранск!

А симпатичненький. Лет… Эх, старуха, неужели ты так подурнела? Ничего, сейчас мы его активируем…

— Огонька не будет? — прозвучало так банально, сама чуть не рассмеялась, несмотря на настроение. Парень, вежливо:

— Извините, не курю.

«Даже не восхитился дамой, стервец! „

Слава богу, зажигалка нашлась. Закурив, украдкой разглядываю соседа.

“Красавчик. Не курит. На девушек не реагирует… Ботан!»

Глянув в книжку, от которой тот не отрывался ни на минуту, снова чуть не рассмеялась — между страниц лежал листок дерева. Правда что ли, ботаник?!

Так и подмывало сказать какую-нибудь колкость — видите ли, ему простой листок интересней, чем красивая дама, сидящая рядом! Ладно бы, детектив читал, дак нет, пялится на него, как в телевизор. Простой зеленый листок… Стоп, а где он его взял, декабрь же на улице?!

Склонившись к плечу парня, тоже принялась внимательно разглядывать этот кусочек живой природы. Гомон вокзала утих, освещение смягчилось и я увидела, как от листка во все стороны растекаются волны голубого света, будто складки невесомого шелка. Его можно было пощупать рукой, как реальность. Не удержавшись, ловлю волну ладонью. Приятное покалывание, как от хвои…

Это место я хорошо помню! Берег, песок, простор, залитый солнцем; воздух, пропитанный ароматами соснового бора и плеск волн. В любимом купальнике, загорелая, как негритянка, обмахиваюсь сосновой веточкой от мошек. Он — смотрит, как на богиню и что-то говорит, не вслушиваюсь, что именно, просто наслаждаюсь тембром голоса. Лениво, как набегающая на песок волна, пульсирует мысль — хватит болтать, я же рядом… Глупый мальчишка, он так ничего и не понял. А вскоре вообще пропал, куда-то уехал.

Задремала. Какие идиоты составляли расписание — поезд будет только в половине третьего ночи! Новый год на вокзале! Сосед по скамейке исчез. Стало грустно. Почему так происходит? Когда счастье рядом — только протяни руку, мы проходим мимо. Надеемся, что лучшее там, впереди. А оно уже позади… Вот и этот парень, как тот, из прошлого, уже никогда не скажет мне:

— С Новым годом, родная!

№ 3

***

Сквозь очереди в гипермаркетах, толчею в автобусах, нервы елочных базаров, нудность автомобильных пробок – к «Вы на стрижку?», «Оливье строгать?», «Купи еще парочку!», «Два билета на «Ёлки!». И только мы — никуда. А куда? 31 декабря – рабочий день до 17.00. О работе, правда, речи нет, но движуха есть — с утра по кабинетам пьют-закусывают. Зато все на посту.

17.00 – йо-хо!!! Потоком – на улицы, в толчею, очереди, нервы, пробки. К дому, где конь не валялся. Коня не валять, план такой: елка, сауна, гости.

Конус елки дырявит небо. Ледяные кони, белыми копытами лед колотя, под каждым копытом – подсветка. Розы, вмурованные в лед, пузырьки – как роса. Щеки – как розы. Горки – вверх-вниз, вверх-вниз. «Если бы не было зимы…», огни, фейерверки, замерзшие руки – и дальше-дальше, год уходит, надо всё успеть!

Ммм… парилка – чудо. Из пахнущего пихтой пара – в синеву бассейна. Вокруг плавают апельсины – немного солнца в холодной воде. «Кампари кружечку?» — «Asc?!» Апельсиновый сок, оранжевая икра во льду — Новый год не зеленый, а рыжий-солнечный!

«Ну где вы так долго – полчаса до президента!» Шубы свалены в коридоре, носы припудрены, галстуки картонно топорщатся. «Кота в елке не пускайте, он ест дождик!» За изобилие стола, чинно-благородно, свет погашен, мигают гирлянды. «Дорогие россияне…». Куранты – это навсегда, неважно, какой президент под елкой. Ура-ура-ура! Шампанское, бенгальские огни, хлопушечные конфетти в воздухе. Танцы и караоке — в зале, на кухне – гитара, сизый туман и «поговорить», в спальне целуются Ващенки – «Вы надолго? Тут очередь!». Дети показывают фокусы: «Ляськи-масяськи, сим-салабим!» — летающая дама, собака-невидимка! Конкурсы, подарки-рукоделки – теплые, домашние. Танцы-танцы-танцы! Счастливый Мурзик жрёт дождик, Ващенки заняли спальню навсегда, партия переходит в эндшпиль. Полшестого утра – утренний (ночной?) кофе. «Костик, такси приехал!»

Дом, милый дом. Тишина, теплота, потёмки. Здесь еще спит старый год, мы принесли новый – яркий, несонный. Но жалко взрывать сладкую дрёму – свет не включаем, пусть старый год задержится немного. Вне времени наконец-то можно не торопиться. «Т-ш-ш-ш!» — как будто спит кто-то, на цыпочках – в спальню. Шепотом: «С Новым годом, дорогая!» — «С Новым годом, родной!»

№ 4

***

Олег пробирался по тёмной улице, сжимая в руках арбалет и чутко прислушиваясь к ночным звукам. За спиной — рюкзак, плотно набитый всякой всячиной. Добывать еду становится всё труднее. Окраинные магазины и супермаркеты разграбили в первый же месяц, после того как сюда добрался чёртов вирус. Еда осталась только в центре города, а там всё кишмя кишит трупаками! Грёбаные зомби…

А ведь сразу никто и не поверил. Всем казалось немыслимым, что эти исчадия голливудских блокбастеров станут объективной реальностью. С чего всё началось — не известно, зато известно где. В Штатах. Учёные-янки чего-то там намудрили, и буквально за месяц трупаки заполонили пол страны. А потом хлынули толпы беженцев, и зараза проникла в Европу. Потом, пока европейские головастики спорили до хрипоты и плющили друг другу морды, вирус медленно, но уверенно двигался по континенту. Военные пытались что-то там контролировать, ставили кордоны, объявляли карантин, даже взрывали. Всё впустую. И сейчас он, Олег, и его жена — единственные живые в этом городе…

За углом что-то стукнуло. Олег замер, стараясь даже не дышать. У чёртовых трупаков отличный слух.

В свете луны (электричество отрубилось давным-давно) парень разглядел, как из-за угла медленно вышла… кошка. Олег облегчённо выдохнул и убрал палец со спускового крючка. Животное, не подозревающее, насколько близко оно было к смерти, внимательно оглядело парня и неспешно удалилось.

Домой Олег добрался ближе к полуночи. Он тщательно запер дверь, разделся и, подхватив рюкзак прошёл в зал.

— Милая, я вернулся.

Через пятнадцать минут всё было готово к празднику. Сидя за накрытым столом, Олег внимательно смотрел на настенные часы. Секундная стрелка подползла к двенадцати, и он потянулся к бокалу с шампанским. Сидящая напротив женщина тоже потянулась, но отнюдь не к спиртному. Натянув цепи, приковавшие её к креслу, она пыталась добраться до стоящего перед ней куска мяса. Такого сочного, такого тёплого, такого… живого. А Олег, с тёплой улыбкой глядя на полуразложившуюся жену, нежно произнёс:

— С Новым годом, родная…

№ 5

***

Ты несёшься вперёд, погружённая в свои заботы, а я снова издалека любуюсь тобой. Ты не думаешь о моём присутствии, ты слишком поглощена собой и делами. С тех пор, как ты обзавелась, – конечно же, не без моего участия, – огромным количеством живности, ты стала такой занятой, озабоченной и деловитой, что вряд ли часто думаешь обо мне. Если вообще думаешь. Некоторые вещи в жизни мы воспринимаем как само собой разумеющиеся. К хорошему привыкаешь быстро. К теплу, к свету, к устойчивому и безмятежному существованию, которого, конечно же, не было бы без меня. Но об этом я не хочу тебе напоминать. По крайней мере, слишком часто.

Я помню миг, когда ты появилась на свет. Ты была беспокойной и горячей – впрочем, как и большинство тебе подобных в момент рождения. Мне оставалось лишь одно – наблюдать, беречь и помогать в меру сил. Ты росла и развивалась, постепенно обретая нынешний облик. Облик, который я обожаю, – яростно, до безумия, до самых огненных глубин своей души, – но никогда тебе об этом не смогу сказать.

Мы слишком разные, и нам не соединиться. Как бы ни было мучительно созерцать тебя, сознавая твою недоступность, но отвести взгляд я тоже не могу. Мне суждено много лет смотреть на тебя, не отрываясь. Но приблизиться к тебе – не в моей власти. Да и было бы в моей – это ничего бы не изменило. Близость со мной означает для тебя неизбежную гибель. Но столь же губительно и окончательное со мной расставание. Мне остаётся лишь неслышно следить за тем, как ты мчишься сквозь годы, даря тебе тепло и не требуя ничего взамен.

Ты завершаешь очередной круг, очередной виток вокруг меня в холодной, чёрной пустоте космоса. И всё, что я могу – это беззвучно выкрикнуть на пламенном языке протуберанцев: «С Новым Годом, планета Земля! С Новым Годом, родная!»

№ 6

***

Стены из потертого кирпича давили сильнее обычного. Карлос задыхался, метался от окна к окну, но становилось только тяжелее. Несмотря на оболочку призрака, он страдал как человек.

Прозрачные руки сами собой тянулись к горлу – он снова переживал свою смерть. Удушливый дым пронизал тогда весь замок, сквозь узкую щель пролез в спальню. Наутро Карлос проснулся приведением и сначала даже не понял, почему так легко сел в кровати, почему не поскрипывали суставы: в зеркале отражались прежние бледное лицо, серые всклокоченные волосы, грязное и рваное бельё. В горле пересохло, и Карлос потянулся к стакану, но не смог его взять. Пальцы проходили сквозь стекло.

Стало горько. Предательства он не боялся, зная, что не избежит его, но как же предстать перед возлюбленной? Она тоже была дамой в годах, с высоким париком и обвислой грудью. Они подходили друг другу: одинокие, посеревшие, старомодные – почти никто уже не жил в замках.

Прежде они редко встречались, но когда Карлос стал призраком, свидания и вовсе прекратились. Лишь только в новогоднюю ночь, ночь смерти, ему удавалось вырваться из замка – всё остальное время тело натыкалось на невидимую преграду стен и окон.

Обожаемая Карлоса спокойно приняла его новый облик, пожалела и посетовала на нерадивых слуг – ночь закончилась слишком быстро. Но с тех пор редкие свидания изменились. Она не хотела, чтобы любимый не мог также ласково касаться её щеки, гладить мягкие руки, перебирать похрустывающие пряди и на следующий год встретила Карлоса таким же призраком. Он помнил, как она вплыла в залу, царственная и величественная, как всегда – чувство собственного достоинства сохранилось в ней живее остальных.

И вот, год спустя, он ждал, пока часы пробьют полночь, и путь откроется. Вдруг по всему замку раскатился колокольный звон – Карлос вздрогнул от неожиданности, нечто в груди, на месте сердца ёкнуло и, верно, перевернулось несколько раз подряд. Он протянул руку за окно – там не было преграды.

Будь Карлос человеком, его пальцы бы сейчас подрагивали от нетерпения, но призрак оставался спокоен и почти недвижим – лишь слегка колыхался подол ночной рубахи. И Карлос сорвался – стремительно ринулся в окно: ветер в ушах почти визжал, белоснежные земли внизу слились в единое полотно. Он не видел ничего перед собой и мчался по наитию.

Ему казалось, он оживал в этом полёте – пробирался внутрь щекочущий холодок, душа сбрасывала оковы страданий, на искривлённые губы просилась улыбка.

Открытое окно знакомого замка.

— С Новым годом, родная!

№ 7

***

Совиные перья сначала взъёрошились, а после плавно втянулись под кожу, оставляя на теле замысловатую ажурную вязь. Мужчина втянул воздух сквозь сжатые зубы: трансформация никогда не была его любимым делом.

Поднявшись с пола во весь рост, плавно потянулся всем телом: мышцы радостно отозвались легкой болью. Сидеть на импровизированном насесте целый день – дело утомительное. Ещё и это крыло проклятое заживать не хочет. Хольг печально посмотрел на левую руку, так и не перевоплотившуюся до конца: то тут, то там торчали пучками перья, будто у него лишай какой-то. Но жаловаться на судьбу было глупо, ведь его, полуживого, подобрали, обогрели. Местные знахари совершенно ничего не смыслили ни в травах, ни в магии, но знали толк в исцелении.

Накинув на плечи хозяйский халат, Хольг на цыпочках прокрался на кухню. От мышей, коими усердно пичкала его добрая хозяйка, уже тошнило. А как раз сегодня у жителей этого мира был какой-то ночной ритуал с поеданием разных вкусностей. Новый год, кажется. Филин чуть слюной не подавился от запахов заполнивших жилище.

Вот странные, не знают, что новый год приходит с весной, а не посреди зимы.

Прислушавшись к ночным шорохам, тихонько потянул за ручку кладовой. Хозяйский кот тут же потёрся об ноги, заискивающие заглядывая в глаза и призывно мурча.

— Ничего не получишь, наглая морда, хоть бы одну мышь помог уничтожить.

Кот виновато переступил с лапы на лапу и мяукнул, мол, дорогой филин, в следующий раз обязательно, тока попроси!

— Так я тебе и поверил, — проворчал Хольг, но кусок рыбы кинул. То, чем кормили этого кота, выглядело ещё менее аппетитным, чем проклятые мыши. Можно сказать, что они братья по несчастью.

Принюхавшись к яствам, аккуратно разложенным по мискам, Хольг решил попробовать всё. Мало ли когда ещё удастся так поесть? Найдя ложку (не дерявяную, а из металла!), он с предвкушением зачерпнул первое блюдо, помедлив всего мгновение, отправил в рот и тихо застонал от удовольствия. Кот в унисон урчал над куском рыбы.

— Руки вверх! – грозно раздалось у них за спинами.

Кот, прижав уши и не выпуская из пасти добычу, нырнул за холодильник.

Мужчина медленно повернулся и поднял руки. И, конечно, шёлковый халат тут же соскользнул с плеч.

Хозяйка, онемев, застыла со шваброй в руках. Тоже мне оружие нашла! Ну что же смотрит так удивленно? Голых мужчин никогда не видела? Странная она, но забавная.

— С Новым годом, — вежливая улыбка, максимум обаяния. И ласково добавил: — Родная…

№ 1

***

В этот дам, расположенный на небольшой улочке, семья американцев въехала совсем недавно. У главы семейства появились интересы в этой части земного шара, у его жены обнаружились исторические корни и результатом стала покупка, прием за бесценок, небольшого особнячка. Да, рядом с кладбищем. Да, возле стройки. Но: к кладбищу примыкал старинный пар, к а стройка должна была стать большим торговым центром. так что место было не так уж и плохо. Соседи, правда, были странные, но местный представитель власти, как его называли «участковый» успокоил семейство:- Народец, конечно странноватый, но место тихое и спокойное. И не обманул.

За два месяца у новоселов не было причин жаловаться на соседей. Вежливые люди, то молодежь, что старшее поколение. Некоторые грубоваты, не в смысле хамства, а просто слишком уж простые, но зато отзывчивые. Помогли обжиться, показали где то купить, даже в парк детей, а их в семье было трое, сводили. Надо сказать, детей на этой улочке кроме вновь приехавших не было. Так незаметно пролетел октябрь, ноябрь, да и декабрь почти ан нет сошел. Подошло время Рождества. Все соседи с интересом смотрели, как их новые соседи, странные американцы, украшали свой дом. Гирлянды, шары, светящиеся лампочки.

— Не рановато ли, до Нового года еще далеко? — спрашивали друг у друга местные обитатели.

Вершиной странности, повергшей всех в шок, была красавица ель, принесенная главой семейства в дом аж двадцать второго. Да и носки, вывешенные у печки, удивили соседей.

— А че эт они по одному носку сушат только? — удивилась Екатерина Петровна, живущая неподалеку. На что её сосед, здоровяк по имени Трифон только повел могучими плечами, поросшими густым черным волосом.

— Хрен их, басурман, разберешь, — прогудел он в ответ, густым хриплым басом. — Да и хрен с ними, осыплется у них елка, новую купят.

Соседи по удивлялись, но еще сильнее удивились сами американцы, когда по утру все их украшения были аккуратно сложены обратно в коробочки, а ёлка обмотана пищевой пленкой.

-Наверное это такие местные шутки, — улыбнулись мам и папа американцы и вновь украсили свой дом. На утро история повторилась, а потом еще раз. Причем в третью ноь глава семейства решил поймать шутников, но так и не смог никого заметить. Игрушки в коробках, носки в корзине с бельем, елка в пленке а на столе записка: — «РАНО!».

— Какое рано! — возмутился американец. — Рождество на носу.

В спешке семейство начало украшать дом, не замечая как все вещи сразу же убираются обратно, и при этом кто-то недовольно бурчит: — «Торопыги!»

— Да что такое, ладно, будем праздновать так! — обреченно заявил отец, и вся семья села за стол. Но стоило только заикнуться о Рождестве, как погас свет. Пока возились с пробками, пока то да сё, наступило 26. Да, подарки, подарки, заботливо приготовленные всеми ленами семьи, куда-то пропали. И только записка с те м еж словом осталась на столе.

«РАНО!»

На утро вся семья пошла в полицию. Их приняли и обещал помочь.

— Вечером зайду, и всё улажу — как-то странно пообещал участковый.

Около восьми после полдня, полицейский, как и обещал, был уже у американцев. Он не стал их опрашивать, не стал искать улик. Он просто вошел, сел на лавку и тихо-тихо произнес:

— Симон Лаврентич, будьте лаасковы, окажите честь, явитесь. Поговорить надо.

А после попросил семью на пару минут оставить его одного в комнате. Одного или не одного, но американцы готовы были поклясться, то он там с кем-то разговаривал… Укорял кого-то, и этот кто-то ему отвечал.

— Всё, всё улажено, — произнес участковый, покидая дом. Тридцать первого всё вернут. А, вот еще что. Есл не сложно, не могли бы вы тридцать первого, часиков в десять веера, пройти ко мне в участок, для заполнения протокола. Понимаю, поздно, но раньше никак, работы море.

Американцы понимающе покивали головой, и, будучи законопослушными гражданами, обещали придти, обязательно десять и всем семейством. На этом очень настаивал полицейский.

Прошло пять дней, наступил последний день года. Семья американцев возвращалась из участка, где их напоили чаем с малиновым вареньем.

— Хороший здесь полицейский. Вежливый, заботливый, — тихо шептала мать семейства своему благоверному, прижимаясь к нему, пряча свой нос в его меховом воротнике. Погода стояла чудесна, крупный снег кружился над городом, сверкая в лунном свете и лучах прожекторов. При этом ветра почти не было.

— Да, хороший человек, надеюсь он и как профессионал будет на высоте. Всё же его обещание звучало немного странно…

Американец хотел еще что-то сказать, но обомлел. Его дом был украшен, прием именно так, как это привык делать он сам. В гостиной стояла елка, наряженная и благоухающая хвоей. Под елкой аккуратными стопками стояли подарки. Стол был накрыт, но не по-рождественски. Бутылка шампанского, мандарины, бананы, несколько мисок с салатами, нарезки из мяса, птицы, сыров, рыбы и колбас. Пирожки и конфеты. В углу пыхтел самовар.

— Дорогая, это то? — удивленно спросил обретший речь глава семейства.Ответить ему не успели, сам собой включился телевизор. Диктор с экрана поднял бокал и произнес:

— А теперь наполним бокалы и по двенадцатому удару часов загадаем самое заветное желание.

— Быстрее, — вдруг всполошилась американка. Что-то из детства всплыло в ее голове. Это запахи елки и мандаринов, эти бокалы. — Наливай.

К первому удару асов бокалы были наполнены. Дети держали стаканы с кока-колой, родители с пузырящимся «Советским Шампанским».

— 10-11-12! — хором произносил кто-то в телевизоре, и американское семейство, как загипнотизированное, повторяло эти слова. — С Новым Годом!

Под звон бокалов, под смех ребятни, они не сразу услышали стук в дверь.

— Сидите, я открою! — произнес кто-то из-под стола. Мелькнула размытая тень, скрипнула дверь и с улицы потянуло холодком.

— Здравствуйте детишки! — пробасил кто-то с порога. Дети тот ас оказались в прихожей.

— Папа, Санта, он просто не успевал сюда на Рождество, оно здесь позже! — закричали дети, немало удивив вошедшего.

— Гхм, Санта? Давно меня так не обзывали… Я вам не Санта какая-то, Я — Дед Мороз, повелитель вьюг, хозяин Северного полюса. Детям, которые хорошо себя ведут, я дарю подарки и разрешаю играть в снегу. Тем же кто себя весь год вел плохо… лучше им не встречаться со мной. Заморожу, уши оборву. Будут до весны в соплях ходить! — пробасил незнакомец в синей шубе и стукнул посохом. — Но вы детки, хорошие. Вот вам подарки!

И большого мешка Дед Мороз достал по подарку каждому. Старшему коньки, тот так мечтал о них, завидуя ребятам катающимся в парке. Среднему, шестилетнему мальчугану, досталась лопатка, смешная шапка с тремя ушами, валенки и рукавицы, почти такие же как у Деда Мороза.

— Иди, стой крепость, архитектор, — потрепав по голове мальчугана разрешил отец.

А младшенькой, красавице Лизе, достались саночки. Девочка стояла, хлопая огромными глазами, и не знала что сказать. Саночки были чудесными, с деревянными полозьями, украшенными лошадками.

— А можно, я буду звать тебя Санта? — ни с того-ни с сего спросила девочка.

— Тебе — можно, но только когда никто не видит. Только учти, в трубу я не полезу и в носки ничего класть не буду, — улыбнулся дед в синей шубе.- С новым годом!

— С Новым годом! — ответила Лиза.

— С новым годом! — прокричали родители.

— С Новым годом, родной, -вспоминая давно забытые слова произнесла мама.

— С новым годом, родная, — пробуя на вкус новые слова произнес отец семейства.

— Вы уж простите, я же не знал, то вы у себя там аж двадцать пятого Рождество празднуете, — пробурчал кто-то из под стола. — ой, извините, не буду отвлекать, с Новым годом.

Домовой быстро скрылся за печкой, оставив американцев вдвоем. Дети играли на улице, счастливо валяясь в снегу, а родители влюбленно смотрели друг другу в глаза.

№ 2

«Выкини Ёлку!»

Не знаю как так получилось, но Новый год в нашем доме затянулся. Праздновали мы его с размахом, от католического Рождества и по китайский Новый год. И если раньше 16 января я начинал выслушивать от жены и тещи про ёлку, стоящую в углу уже давно без хвои, то в этот раз обошлось. Но, к апрелю они всё же не утерпели.

— Серега, выкинь ёлку, ну сколько можно? — начала Клавдия Захаровна, мать её.

— Сереж, ну правда, Новый год уже кончился… — поддержала мать моя жена.

— В конце концов, мы давно предлагали купить искусственную, раз уж тебе лень выкидывать настоящие, — продолжала теща. И мне показалось, что зима возвращается. Знакомые слова, только сказаны с запозданием.

— Сереж, или ты всё еще ждешь Деда мороза? — с улыбкой спросила моя супруга, и я насупился.

Каждый год мне под ёлку клали подарок. Само собой не Дед Мороз, а кто-нибудь из своих, но это была традиция. Насколько я знаю, они уже давно составили себе график и дарили подарок по очереди. Так вот, в этом году подарка не было.

— Да, жду! — возмутился я. — Без подарка Нового года не бывает, значит он еще не наступил! Значит ёлке тут самое место.

Все посмотрели в угол.

Несчастное дерево, на голых и высохших ветвях которого сиротливо висели фантики от конфет, засохшие мандарины и парочка бумажных игрушек моего детства. Шары и прочие стеклянные украшения Клара Захаровна давно уже убрала, так что на вид в углу стоял веник усыпанные мусором.

Из задумчивого созерцания нас вырвала трель дверного звонка.

— Звонят, — сообщила Клара Захаровна.

— В дверь, — уточнила моя лучшая половинка.

— Пойду открою, — согласился я и обреченно зашаркал к дверям.

За дверью возле огромной и явно тяжелой коробки стояли трое: пара грузчиков и почтальон. Последний сверил адрес в заявке, протянул мне бланк, дождался моей росписи, расписался в квитанции, сказал на прощание:

— Вы извините, посылочка ваша затерялась немного, ну мы и задержались с доставкой. Так бывает, извините. И ушел.

Грузчики потоптались у двери, ожидая денег на пиво, и тоже отвалили, ворчливо поминая мою жадность.

Я же остался в дверях, недоумевая. как можно потерять ящик таких размеров. Тащить его целиком в квартиру желания не было, и я распечатал посылку прямо на площадке. Не удивительно, то грузчики так вспотели. В коробке, которая была мне по пояс, лежали книги. Хорошие книги. Ну, то есть, в хорошем состоянии, хорошего издательства и те, что я люблю. Значит посылка предназначалась именно мне. На дне коробке, под тридцатью восемью томами «Конины», обнаружилась открытка. Веселенькая така. Синий фон, снежинки, елочка… а на обратно стороне надпись:

— Дорогой Серега, ты в этом году вел себя хорошо, поэтому я дарю тебе полное собрание «Конана» С новым годом, дорогой. Твой Дед Мороз.

№ 3

***

Я познакомился с ней в соц. сети. Банально, так же как и моя первая фраза, написанная ей. Мне тогда было не придумать ничего путного — всё сознание заполонил образ с её фото. Фото-портрета, если точнее, потому что на том чёрном квадратике ничего кроме лица и не разглядишь, ничего кроме строгого и возвышенного лица, буквально светившегося прямолинейным и до неприличия живым взглядом.

Я сразу понял, что девушка на фотографии настоящая, не нужно было доказательств, лишь одна маленькая подпись внизу: «Я хочу жить» и на ум стразу пришло, что только кто-то с таким лицом и глазами, мог написать подобное.

Как ни странно, она мне ответила, сдержанно и сухо, но на большее я и не рассчитывал, поэтому был безмерно рад. Я осыпал её похвалами и комплиментами – она с подчёркнутой вежливостью возражала, давая понять, что не желает слушать подобное. Тем не менее, каждый раз созерцая её безукоризненно прекрасное лицо на фото, я не мог сдержаться, и, видимо, неиссякаемым упрямством безумного чудака перескочил ту грань, когда с грохотом мог полететь в игнор-лист.

Спустя некоторое время, я попытался даже добиться встречи, как это говорят «в реале», однако получил холодный отказ и буквально приказ больше на эту тему не заговаривать. Что ж, ослушаться я не мог, до того момента пока в канун нового года она сама не нарушила собственное предписание.

Л: Привет, милый чудик.

Она впервые написала мне первой.

Л: Скажи, ты понимаешь меня?

Я написал ответ и нажал «отправить» прежде, чем обдумал сообщения и ситуацию.

П: Конечно!

Л: Милый, родной чудик, только ты меня и поймёшь.

Дальше было ещё одно сообщение – время, место и число. Чего и для чего – не объяснено, однако я и так всё понял.

Она оказалась там, где я и полагал, а её лицо было ещё прекраснее, чем на фотографии, но я, как последний дурак, не мог пошевелиться, так и застыв в начищенных ботинках и с пышным букетом в руках. Страх, пустой и тупой, сковал всё моё тело, а глаза приковал к одной единственной детали – инвалидному креслу, на котором она сидела.

И тут, как вспышка, взрыв или внезапный порыв ветра в сознании пронеслись те самые три слова, которые заставили меня поверить в девушку на фото, потому что отчётливо отражались в её глазах. Как прикосновение холодной, но нежной руки я ощутил, что сейчас она смотрит на меня, теми же глазами. Всего на миг наши взгляды встретились, в следующий же я развернулся и смелым шагом пошёл домой, выкинув букет в мусорку.

П: Привет.

Л: Привет… Спасибо.

П: Не за что. С Новым годом, родная!

№ 4

***

Решил Ванька жениться. Ездил по ближайшим деревенькам, невесту подыскивал. Но никак не мог найти ту самую. Все объехал, кроме Суловиц. Не добрая молва ходила о них. Говорили, чертовщина всякая творится. Ванька был не из суеверных, но отчаянных. Решил он и там счастья попытать. Да и двоюродная тетка уже пять лет, как жила там.

Василису он приметил сразу. Да и не заметить ее нельзя было. Чернобровая, тёмнокудрая, коса до пояса, фигурка ладная. А глаза, как два омута холодных. Взгляд до самого нутра пробирает. Улыбнулась красавица, и пропал Ванька.

Сговорились быстро, свадьбу сыграли с осенью. Только тетка с бабами отговаривали, все про ведьму твердили. Судачили, что нечистому дочерью родной приходится.

Девица попалась ладная, хозяюшка добрая. И изба всегда убрана и натоплена, и на столе яства разные. Да и Ванюшка пригрелся, от ласки женской котом растекся. Бывало, лежит на печке с Василисой нет-нет, да и скажет: «Чудо ты мое, драгоценное, Василисушка, царевна сказочная!»

Как-то под самый Новый Год послала Василиса Ваню в лес, елку срубить. Только просила до багрянца вечернего возвращаться. Но его, как бес попутал и та ему ель непригожа и эта не хороша. Не заметил, как со знакомой тропки сошел. А тут и вечер уже темными глазищами зыркает, кусты и овраги тенью покрывает. Боязно стало Ване. Не найдет дороги домой, околеет. И вдруг голос Василисы примерещился: «Ваня!». Обернулся вокруг – нет никого. А следом детский плачь, совсем близко – из под коряги. Он рванулся было, помочь хотел, но остановился – прислушался, а вокруг него — все больше и больше — голоса детские, да шёпот. Бабкины байки вспомнились про детей умерших, некрещеных. И от страха ноги свело, не сдвинуться.

«Ваня!» — опять голосок родной слышится. А среди деревьев огонек голубым цветом подмигивает. И силуэт бестелесный за собой зовет. Пошел за призраком. Доверился. Смотрит на огонек – тепло, спокойно ему, а стоит посмотреть в сторону – то костлявую руку увидит, зовущую в темноту, то рожу, мерзко скалящуюся, то красавицу, от которой так и веет могильным холодом.

Вывел огонек из леса. Вокруг все туманом укутано. И вроде Суловицы, а вроде и нет. Подошел ближе – избушка на курьих ножках. Затряс головой. Нет! Знакомая околица, калитка, и свет в окошке горит. Василисушка до сих пор поджидает.

А если морок? Тряхнул головой, открыл дверь.

Женушка спиной стоит, не поворачивается. А перед Ваней воображение рисует картинки, одна страшнее другой.

— Ванюша, долго ты, а я уж думала Новый Год сама встречать буду, — голос ее тихий, искаженный, странный.

Шарахнулся он к двери, об косяк ударился.

Обернулась Василиса, а в руках у нее книга «Сказки».

— Ты мне все про сказки говорил, — смущенно сказала она, — вот я и решила тебе подарить. С Новым Годом, милый!

№ 5

***

Ночь была светлой и ясной. Плыла по небу луна, подмигивали в окнах лампочки гирлянд. Снег, мягкий, пушистый, золотился в свете фонарей и тихо скрипел под ногами. Где-то вдалеке радостными криками взорвался народ, требуя начала нового года.

Тихо всхлипнула калитка, пахнуло сладостью увядающих цветов и горечью хвои. Сразу же стало темно. Далекими огоньками горели среди сугробов фонарики, темной лентой бежала меж несенных снегом сугробов ровная, как стрела, дорожка.

Нужный мне холмик я нашел сразу. Как я мог не найти? Кольнула в сердце горечь, комком подступило к горлу отчаяние. Я подул на озябшие ладони, пытаясь их согреть, аккуратно достал из-за пазухи согретую теплом розу. Ладонью смахнул с памятника снег, почувствовав на миг смертельный холод, пальцами провел по надписи «Алиса Горячива», вспомнив ее улыбку, ласковые глаза, мягкий шелк ее волос. И ее крик, будящий меня ночами, и визг тормозов, и глухой удар.

Патологоанатомом сказал, что вас было двое.

Я положил розу на надгробье и упал коленями в снег. Из груди облачком пара вырвалось рыдание. Если бы ты знала, как я по тебе скучаю, как жалею о нашей глупой ссоре. Я даже не помню, почему мы тогда поссорились. А ты помнишь?

На чистом небе огромными цветами расцвели фейерверки. В таком шуме меня не услышат. Это хорошо… нельзя людям портить праздник.

На миг раньше, чем нажать на курок, я не забыл прошептать:

— С Новым Годом, тебя, родная…