Салфетки - 385. 2-ой тур.

***

— Ах, Софи! Ты натурально решила свести меня с ума! – пышнотелая дама, лет сорока, прижала руку, унизанную перстями, к груди и закатила глаза, всем своим видом показывая, что вот-вот упадёт в обморок.

— Что за вздор, маман? Ничуть! Чем, скажите, Мари вам не по нраву? Уж преданней подруги и найти нельзя.

— Мари?! Подруги?.. нет. Ты явно не в себе… Оно же даже не человек! Этакое чудовище…

Предмет же их спора тихонько сидел, а точнее, сидело в кресле, переводя лупоглазый взгляд с дочери на мать и тихонько вздыхая. Было оно четырёхлапо, пусть и прямоходяще, лохмато и зубасто. И даже розовый бант, завязанный на макушке, не делал чудовище краше, зато обозначал принадлежность его к дамскому полу.

Знакомство с Софи произошло в саду, куда чудовище, ведомое страданием и печалью, позабыв про всякую осторожность, пришло и спряталось в кустах смородины. А всему виной было предательство возлюбленного, возомнившего себя заколдованным принцем.

— Принц! – всхлипывало чудовище. – Это надо такое удумать? Посмотрела бы я на ту, что не сбежит, едва его увидев…

И тут почувствовало на своей макушке мягкое, тёплое прикосновение. Подняв заплаканные глаза, увидело молодую девушку, в белом кисейном платье. И мозг пронзила страшная мысль.

«Обозналась?..»

Но, нет. Девушка не искала заколдованного принца, она просто прогуливалась по саду, и её привлекли странные звуки.

Совсем скоро меж ними завязалась беседа, говорили они, естественно, о мужчинах, и обе пришли к выводу, что мужчины опасны и коварны. Тогда же и получило чудовище и розовый бантик, и красивое имя Мари, а ещё уверение в вечной дружбе.

Продолжающийся спор прервал её воспоминания.

— Что за причуды? Разве Натали менее достойна твоего дружеского расположения, чем…

— Маман! – вскрикнула Софи, не дав матери вновь снизойти до оскорбления её новоявленной подруги.

Мать лишь махнула рукой и вышла в другую комнату, Софи отправилась за ней и плотно прикрыла за собой дверь – ей не хотелось, чтобы Мари слышала то, что она хотела сказать матери.

— Натали? Ах, маман! Вспомните последний бал. Какие надежды были на него возложены, как билось моё сердце, когда молодой князь Щербатов подходил ко мне, а я уже готовилась записать в книжицу его приглашение на мазурку… и что? И тут появилась Натали! И ко мне – с объятиями, с поцелуями – ма шер! Лё монд э пти! – дорогая, как я рада тебя видеть! А сама глазами туда-сюда, туда-сюда… а он… он…

Софи всхлипнула.

— А теперь представьте, маман, если бы это была…Мари?.. так что, лучшей подруги и не сыскать!

Моё чудовище

«Как же ему удалось выбраться?», – Демиан в растерянности возвращался домой. Предрассветные сумерки превращали туман в густую белую пелену, в которой гасли фонари и исчезали все очертания, а с ними и намокший силуэт парня. По всё ещё спящей улице он добрался до своего подъезда. На лестничных проёмах зажигался свет, фиксируя движение. Демиан, игнорируя боль и кровоподтеки в запястьях, проверил цифровой замок на двери, который оказался цел. Дверь была заперта. Тим умел вскрывать механические замки, поэтому их пришлось сменить на кодовый.

" Неужели Тим подсмотрел код?" – удивлялся Демиан, если так, то времени оставалось мало. Пластмассовые стяжки, приковывающие руки пленника к кровати, были перегрызены, и валялись на полу. Окна закрыты. Решетки не тронуты. Каким же образом ему удается улизнуть?

Комната походила на лабораторию. Лампы дневного света, свисающие с потолка, освещали только рабочие столы. На одном из них находились стеклянные клетки с мышами, а на другой пробирки, колбы, спиртовки и прочие приборы. Демиан взял у одного из мышей кровь на анализ под микроскопом. То, что наблюдалось в окуляр, ему не понравилось. Формула не была стабильной, а только временно устраняла проблему. Демиану нужно было усыпить чудовище в теле Тима навсегда, но он терпел неудачу за неудачей. Никакие оккультные ритуалы не действовали, оставалось воспользоваться наукой, но противоядие не работало, как должно. Был ещё способ выселить сознание инородного существа в другое тело. Опыты на мышах были успешны, и Демиан решил что больше нельзя тянуть.

Он знал, куда направлялся Тим, как только пробуждался. Карен. Она могла уже догадаться в подмене. Демиану нужно было отдыхать, и именно в эти часы, отходя от действия купирующего препарата, Тим брал контроль и никакие наручники, препятствия в виде запертых дверей, не могли его удержать. Но, если он рассказал обо всём Карен, то от неё тоже придётся избавиться.

Обычно с подселением проблем не возникало, но Тим оказался сильнее. Возможно, именно девушка вызывала эти возвращения. Демиан знал её адрес. Нельзя было медлить. Он взял несколько стяжек и направился к выходу. Но у двери замер. Тело ему плохо подчинялось. Тим был близко.

Приложив усилия, Демиан достал из кармана пиджака шприц с розовой жидкостью и вколол в бедро. Должно было пройти несколько минут и контроль вернулся бы. Но что-то было не так, тело не слушалось, из носа пошла кровь. Его взгляд упал на шприц, валяющийся на полу. Что бы не было в нём, оно его убивало. «Этот идиот не придумал ничего лучше, чем суицид. Он пожертвовал собой, чтобы избавиться от меня…»

— Опять целый день на пузе провалялся! Ничего не сделал, оглоед!

Жена шваркнула перед мужем тарелку с ужином.

— Ещё и корми его, готовь ему! Просила тебя покосить? Просила или нет? А завтра уезжать!

— Я завтра с утра покошу, не злись.

И муж виновато принялся за еду.

— Да когда ты успеешь-то? А собраться? А умывальник поправить?

— Я постараюсь, Люд. Не кричи ты.

— Да убить тебя хочется иногда, знаешь!

— Ну убей, раз хочется.

— Чудо-юдо! Может, и убью, если припечет.

— Сама ты чудо-юдо. Чудовище и потенциальная убийца!

Она хотела уже что-то ответить и открыла рот. Но вдруг в дачном доме погас свет. Время было позднее, одиннадцатый час.

— Ну! Не хватало ещё! Посмотри щиток!

Муж встал, жена включила фонарик на телефоне. Но щиток был в порядке. Они увидели, что во тьму погрузился весь дачный посёлок.

Соседи вышли за калитки. Переговаривались, возмущались. Кто-то уже звонил куда-то, где знают, что случилось и когда исправят. Сказали, что авария, что к утру починят.

Ну вот. Ни повечерять толком, ни телевизор посмотреть. Да и холодильник разморозится.

Жена достала свечи, поставила их на стол. Муж зажег.

Они понуро сели за стол. Ругаться ей расхотелось.

Она грустно сказала:

— Вот всем хороша дача! Но аварии эти! Как надоело это!

— Да! Помнишь, в позапрошлом году? Два дня без света.

— Ага. Как ты погреб рыть собрался! Помню…

— Да, может, и надо бы вырыть. Погреб-то. А то продуктов загубим!

— Да можно свою какую-то станцию сделать. Вон у дальних соседей-то есть. Узнать надо!

— Да. Узнаем, Люд.

— Миш, чего ты не покосил-то сегодня? — жена спросила так мирно, ласково даже.

— Да спину прострелило ещё вчера. На работе ещё. Только на боку да на животе почему-то и мог лежать.

— О! А что ж не сказал?! Давай-ка поднимай майку. У меня же мазь хорошая. Завтра как новый будешь!

И жена помазала мужу поясницу, укутала его своим платком.

— О! Хорошо греет!

— Платок не снимай! Спи с ним.

— Ладно. Завтра, если электричество сделают, косить с утра буду.

— И не вздумай! Хочешь совсем согнуться?

— А как же? Косить же надо!

— Да ладно! Что уж за неделю изменится! Всего на два дня приехали. Тоже ведь отдохнуть надо! А в следующий раз тогда покосишь. Завтра только умывальник посмотри, если спина будет нормально.

— Да, Людок, посмотрю обязательно.

Жена собрала тарелки, отнесла в раковину.

— Миш, давай чайку. У меня конфетки вкусненькие.

Свеча горела, они уютно сидели и пили чай.

Потом он сел рядом, обнял ее за плечи, прижал к себе. Она помолчала и вдруг тихонько запела.

— Ой, то не вечер, то не ве-е-чер…

— Мне-е малым-мало спало-о-сь… — подхватил он.

И они пели, обнявшись, пели песню за песней.

Когда они уже легли спать, напевшись, нанежась, он сказал:

— Какое счастье, что свет выключили!

— Да… Сегодня было счастье…

И два «чудовища» уснули, крепко прижавшись друг к другу.

Чудовище. Просто Чудовище. Страшное, мерзкое, смотреть противно. Реально противно – до тошноты, особенно когда оно двигается… Бррр! Мерзость! Потому и не смотрю – одного раза хватило, до сих пор дрожь по телу… Завесил клетку покрывалом, благо ему в темноте комфортнее, если верить справочнику, еду ставлю не глядя. Зачем оно мне? Если бы вы слышали, как оно поёт…

Чудовище по имени Дорофей

Свет ночника, стоящего на прикроватной тумбочке, мягким облаком обволакивал комнату. Серый плюшевый мишка уютно устроился в кресле, обняв мохнатой лапой нарядную куклу Барби. Квартира погружалась в глубокий сон. Только маленькая Надя все вертелась в кровати и никак не хотела засыпать:

– Ну, бабушка, — канючила девочка, – расскажи мне интересную сказку.

– Спи, Наденька, – бабушка, клевавшая носом, вздрогнула и выронила из рук большую книжку со сказками. – Мы уже с тобой прочитали все сказки.

–Да эти сказки я уже все наизусть выучила, неинтересно. Расскажи мне свою.

– Свою? Это какую же свою? – бабушка подняла с пола книжку и положила на край кровати.

–Ну, хотя бы про чудовище, – Надя села на кровати.

– Про чудовище? – изумилась бабушка.

– Ну да. А я сразу же засну, – пообещала внучка и хитро прикрыла один глаз.

Бабушка сняла сползающие сноса очки и задумалась.

–Пожалуй, было у нас в семье одно чудовище и звали его Дорофей.

– Ух ты! – Надя захлопала в ладоши. – Как интересно!

– На самом деле, – вздохнула бабушка– это был огромный черный кот, которого в семье мало кто любил. Он все время пакостил и хозяевам, и гостям. Никогда не знаешь, что он придумает в следующий раз. Помнится как тетя Оля пришла к нам в гости в новых дорогих туфлях и всем ими хвалилась. Потом, как и положено, сняла туфли, переодела тапочки и пошла пить с нами чай. Когда она собралась идти домой, то не смогла найти правую туфлю. Думали, что мы дети куда-то задевали. Обыскали все. И нашли обгрызенную туфлю под окнами гостиной там, где мы пили чай. Дорофей правда смекнул, что ему попадет и сбежал. Где-то прятался целых два дня. А тетя Оля сказала, что больше к нам ни ногой. Но это еще что! Самое интересное было после. Сестра моей мамы Полина или попросту тетя Поля еще в молодости была немного с чудинкой, а с возрастом и вовсе стала мнительной. Ей казалось, что кругом ее подстерегают демоны, черти и прочая нечисть, чтобы уволочь ее душу. По сему поводу она никуда кроме церкви не выходила. Но тут приключилась беда. У нее в доме был пожар. Дом остался цел, но сильно погорел. И пришлось тете Поле на несколько дней переехать к нам. Отец ее уговорил. Он обещал быстро привести в порядок ее дом. И вот тетя Поля уставив всю комнату привезенными с собой иконами, пошла ужинать. Она сидела на стуле спиной к окну, когда услышала сзади по стеклу царапанье. Она обернулась и выронила чашку. Растопырив все четыре лапы, прижавшись мордой к оконному стеклу полз наш Дорофей. При этом он разевал пасть и корчил зверские рожи. Сам всклокоченный и торчащими усами, кот действительно походил на какую-то нечисть. Мы сами-то сначала оторопели и еле узнали Дорофея. А тетя Поля как закричит: «Демоны! Демоны за мной пришли». У нее случилась такая истерика, что мы думали не доживет тетка до утра. Хватит ее удар. Отец ее сердечными каплями отпаивал. Мы ее успокаивали, кота показывали. Но все напрасно. Еле дождалась утра и бросилась бежать домой. Сказала, что лучше будет жить у себя на пепелище, чем с чертями в аду.

–Ничего себе. Какой у вас классный кот был! – у Нади загорелись глаза.

– Да вот как он к нам пришел, так потом от нас и ушел. Как-то услышали мы стук в дверь. Открыли, а там под дверью такой маленький черный котик сидит. Наверное, кто-то подкинул. Вот мы с мамой и оставили его. Да видать не понравилось ему у нас. После той ночи с тетей Полей пропал он. Ушел и больше его никто не видел.

– Ой, наверное, это был какой-то волшебный кот, – улыбнулась девочка, касаясь головой подушки.

Ветка за окном качнулась от ветра и царапнула по стеклу.

–Бабушка, посмотри, может этот Дорофей теперь пришел жить к нам? – засыпая пробормотала Надя.

Таисти

Серьёзную ошибку делают те, кто оценивает чудовище по внешности. «Оно страшное на вид, значит, таково же и внутри». Или, в пику этому – зато прекрасное внутри.

Нет, внешняя страховидность никак не влияет на личность. Возможно, у чудовища из-за внешности разовьются комплексы, что ухудшит его характер, но даже это не обязательно.

Я сформулировала для себя так: внешность второстепенна в определении подлинной чудовищности. Страшно кардинальное несовпадение нравственных критериев. На других планетах, в других этических системах нравственный закон, который внутри нас, часто написан совсем иными буквами. Такими же чужими, как созвездия чужих небес.

…Таисти – небольшие существа с планеты Маннагга, обладающие яркой эмпатией. Белые, с длинной шерстью, ходят на двух ногах. Глаза карие или чёрные, человеку среднего роста чуть выше колена.

Их наименование звучит не совсем так. Но точно воспроизвести цоканье, щелканье, все эти свистящие и гортанные звуки, свойственные жителям той планеты, невозможно.

Их называют помощниками души, проводниками к небу.

И вот – один из таисти, спасённый моим неугомонным братом (сплавляться по опаснейшим порогам незнакомой реки на чужой планете да ещё заплатить за это немыслимую сумму?..) – оказался у нас дома. Сказал, что хочет отблагодарить за спасение подобной же услугой.

Кстати, этот вопрос – люди они или животные – дискутируется постоянно. От гуманоидов Манагги правды добиться трудно. Таисти могут говорить на человечьих языках. Разумны. Но, по воззрениям Маннагги, собственной души не имеют. Значит, они звери?.. А как, собственно, маннаггцы это выяснили, у них есть измеритель души?..

Наш таисти (имён они не имеют) согласился, чтобы мы называли его Тимофеем. Он не очень-то был помощником. То валялся с книгой на диване, предпочитая философские сочинения или детективы, то лазал по деревьям в парке. Но с ним было так интересно! Умнейшие мысли и тончайшие наблюдения! А ещё – всегда сочувствовал, когда кому-то из нас было плохо. Мы любили его, как родного. Но однажды…

Да, небольшая предыстория. Моя младшая сестрёнка, Настя, полгода встречалась с молодым человеком. Купили обручальные кольца… И вот – он её бросил. Настя много плакала, ходила поникшая, безразличная ко всему.

– Жить не хочется, – как-то сказала она. Тихо сказала… Но глаза у нашего таисти вспыхнули цветом огненной черешни.

И вот однажды мы вернулись с дачи – Настя не ездила с нами – и застали дивную картину. В гостиной были выставлены некоторые предметы из парадного сервиза: супница, соусник, тарелка, «плетёная» фарфоровая корзиночка для хлеба. На кухне бурлила вода в кастрюле, лежали пакетики с приправами. Тимофей был упихнут в кошачью переноску и оттуда сердито сверкал глазами.

– Он хотел задушить меня! – закричала Настя, бросаясь нам навстречу.

– Не задушить! Спасти душу от тягот этой тёмной юдоли! Моё сердце умирало от жалости…

– Задушить и съесть! – рыдала Настя. – Воду поставил с перцем и прованскими травами!

– Тим, правда это? – сурово спросил отец.

– Мы – проводники душ! Помогаем всем страдающим существам найти свой Путь в Вечность.

Мы закричали хором:

– Она что, просила убить её?!

– Ты в своем уме вообще?

– Но съесть?!

На последнюю реплику таисти прореагировал обиженно:

– Раз душа покинула плоть, эта плоть – просто материя, не более. Не пропадать же добру?

…Мы вернули его на Манаггу и пытаемся забыть, как о страшном сне. Но время от времени нам попадаются тут и там то следы когтей, то закладка в книге… И тогда кажется, что какой-то частицей своей сути этот кошмар всё ещё с нами…

САДОВНИК

… Она долго кричала. Я наслаждался её криком, медленно пил, как хорошее, выдержанное вино, смехом отвечал на проклятия, пока у неё оставались силы меня проклинать… Потом осторожно, словно боясь разбить, прикасался к губам ладонью, заставляя замолчать, прекратить эту сладкую пытку. Крик прекращался, но в глубине глаз зарождался водоворот ужаса и непонимания. За это я и любил свою работу. Разве может что-то сравниться с экзальтированным восторгом власти над жизнью и смертью? Разве могут тысячи самых терпких слов и томных объятий заменить всего лишь один этот взгляд — безмолвный вопль о пощаде, милосердии? Но милосердие давно вышло из моды в мире бессердечных людей.

Я один из них. Моё сердце уже давно было вырвано беспощадной рукой времени. Моё тело начало разлагаться, не успев вырваться из тесных объятий материнского лона. Моими первыми игрушками были могильные черви, вываливающиеся белым дождём из протухших глазниц. Я любил этот мир, тянулся к нему иссохшей плотью изъязвлённых, сочащихся гноем рук, но что получал взамен? Пинки, тычки, злобные и пренебрежительные окрики! Признаюсь, они были для меня музыкой — столь редко встречались на моём пути. Гораздо чаще я видел безразличие каменных идолов. Мир представлялся мне диковинным каменным садом и многие часы, а иногда и дни, я проводил в безмолвном созерцании его суровых красот.

Часто, увидев меня, люди отводили взгляд или закрывали глаза, или бросали монетку, чтобы хоть как-то очистить свою совесть и с гордостью объявить себя добрым самаритянином перед толпой равнодушных зевак. Я сносил всё, но однажды…

Однажды камень лица рассветным ланцетом беспощадно взрезала улыбка. Из рассечённого валуна ядовитой змеёй, траурной лентой вытек ползучий цветок дружелюбия и начал опутывать меня своими яростными лианами. Я сопротивлялся. В руке оказался осколок стекла. Я ударил один раз, затем другой, затем третий. Вокруг начали собираться ещё камни. Их становилось всё больше. Они все улыбались! Они ломали мой сад! Непокорным растениям нужна железная рука Садовника. И я стал им.

… Её глаза были мягкими на вкус. Я вырвал их, ибо она не была готова узреть своего нового Бога. Она больше не улыбалась. Никто не улыбался. Все вновь превратились в камни. И только в моей прогнившей до драгоценного перламутра рёбер груди неожиданно забилось взлохмаченное, юное сердце. Неровно. С перебоями. Но, благодаря ему, я смог сделать первый вдох… Мир принял меня, а я — его. Ноги сами понесли меня к самому горизонту. Туда, где множество цветов всё ещё нуждаются в железной руке Садовника…