Жители Мастерской, на ваш суд представлены семь замечательных миниатюр и одна на внеконкурс.
Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие.
ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.
Далее идёт голосование до воскресенья — 15-00
Голосуют все желающие. По результатам голосования определяется победитель. Он же ведущий следующего конкурса.
___________________________________________________________________________
1
Фрак сидит, как влитой, хотя, по правде говоря, Лео полагал, что костюм повиснет на теле мешком. Он обводит взглядом зрительный зал и, чуть помедлив, делает изящный поклон. Резко, до хруста позвонков выпрямляется и поворачивается к оркестру, одновременно взмывая правую руку вверх. Он представляет, как на кончике дирижерской палочки зреет искра, заряд, способный зажечь всё вокруг. Лёгкий взмах, заряд срывается и начинает витать вокруг оркестра, как по волшебству, оживляя до этого застывшие в напряжении фигуры музыкантов. Духовые, струнные, ударные – инструменты сливаются в единую мелодию, распространяясь по залу и заставляя зрителей открыть рот от изумления. Такого концерта, такой симфонии не слышали никогда.
Лоб покрывает испарина, а галстук начинает стягивать шею. Хочется расслабить его, но бросить управление музыкой равносильно самоубийству. И потому ещё яростнее Лео начинает задавать ритм, ещё громче раздается мелодия. Пот уже градом заливает глаза, но дирижер этого не замечает. Его глаза закрыты, он мысленно созерцает ноты, летящие одна за другой, чтобы в нужный момент сделать верный взмах палочкой.
— Раз-два-три, раз-два-три, раз, два… — раздается шепот из полуоткрытого рта.
Это привычка осталась ещё с музыкальной школы. Отсчитывать про себя каждый пройденный этап композиции.
— Раз-два-три, раз-два, — на губах остается привкус соли.
Лео знает, что осталось чуть-чуть, совсем немного времени до момента, когда собрав всё своё умение нужно вывести симфонию к завершению. Именно здесь, в конце, проявляется истинная сущность дирижера – поводырь, сопровождающий музыку от начала до конца, без него она споткнется в начале или провалится в середине. Рука до судороги сжимает палочку и ведёт, ведёт мелодию к завершению. Последний такт и уже обессиленный, Лео опускает руки.
Но сдаваться поздно, в спину бьет волна овации, тугая и наполненная ликованием. Ещё одно усилие, чтобы выпрямиться и вновь, как вначале согнуться в почтительном поклоне перед залом, но на этот раз подольше, чтобы насладиться произведенным эффектом. Лео выжидает секунд десять и вновь с хрустом придает телу вертикальное положение. Сердце бешено колотится, а на лице появляется скромная улыбка.
— Что с ним? – Айзек указывает пальцем на Лео, который стоит посередине камеры и с изяществом кланяется по сторонам.
— Оставь его в покое, — Адам не спускает взгляда с глазка во входной двери. – Это его последний концерт.
Зрачок, что виднеется в дверном глазке, исчезает, и спустя мгновение камеру наполняет газ.
2
Когда-то он верил в сказки и играл на скрипке везде где только можно, во дворе, в лесу, в парке или дома. Он свято верил, что его маленькая муза слушает его мелодии и танцует вокруг него. Порой казалось, что миг и она появится, такая яркая, такая чистая и такая маленькая, лёгкая как пушинка.
Но шло время, мальчик рос. Теперь он играл родителям, залу, тем кто его слушает и кто его благодарит. Его радовали улыбки и аплодисменты. Он был счастлив от того, что его ценят и явно показывают это. Порой, сидя дома в одиночестве он улыбался, брал в руки инструмент и со словами «это тебе», начинал играть мелодии, открывающие его душу маленькой музе.
Вот минули годы и теперь он взрослый парень! У него есть признание, деньги, возможности, друзья и женщины. Он ещё не знает кого выберет себе в спутницы, но знает, что эта девушка будет счастливой. Его взяли в знаменитый коллектив и все его проблемы юности пропали, как страшный сон. Но даже сейчас он не забывал о своей маленькой спутнице и играл ради неё по вечерам.
Родились дети, а он всё играл и играл, ради близких, ради себя и ради той сказки, что запала ему в душу ещё в детстве. Не заметил он, как пальцы стали плохо слушаться мастера, а струны не звучали так сильно и задорно как раньше. Он стал писать композиции и учить других… со временем и своих внуков.
Он прожил чудесную жизнь и не жалел ни о чём, что с ним произошло, единственное, что он так и не смог сделать — увидеть чудо, которое вело его по жизни, порой заставляя переступать через преграды, оказавшиеся другим не по зубам.
Все родственники в сборе, кто-то затянул грустную мелодию Мастера, на, ставшем семейным, инструменте. Здесь есть некоторые его ученики, которые не могут смириться с потерей своего Мастера, но и не могут ничего сделать ради него. И здесь же застыла маленькая фигурка девушки в развивающихся одеждах. Если бы кто-то на миг отвлёкся от Мастера и проследил за его взглядом, то увидел бы лишь фарфоровую статуэтку прекрасной девы. Он же видел ту, ради которой прожил свою жизнь, она смотрела на него с улыбкой и слезами на глазах. «Спасибо и Прощай» — прочитал он по её губам и закрыл глаза.
Маленький мальчик, внук Мастера завороженно смотрел на то, как девушка, рыдая, стала исчезать с нотной книги. На следующий день он взял скрипку и сыграл мелодию, что была написана Мастером перед смертью. В этот миг ему показалось, что он увидел такую яркую, такую чистую и такую маленькую, лёгкую как пушинка, девочку и решил, что будет играть ей в любую свободную минутку…
3
Lacrimosa
Смятые листы нотной бумаги, исписанные четвертинками и восьмушками, местами испачканные кляксами, лежали на краю стола, придавленные старой, кое-где поцарапанной скрипкой. Вольфганг молча смотрел на них из-под прижатых ко лбу ладоней. Ему не надо было брать в руки скрипку и смычок и играть только что сочиненную музыку, не надо было читать написанные его рукой ноты – мелодия, которую он создал, и так звучала у него в ушах. Он слышал каждую ноту, различал каждый голос в поющем хоре:
— Lacrimosa dies illa…
Это будет его лучшее произведение. Никогда прежде он так не писал, никогда позже так не напишет. Да и сможет ли он написать еще хоть что-то после этого реквиема? И будет ли смысл продолжать творить? Все, что он мог, все, что было дано ему от рождения, все, чему научил его отец, теперь воплотилось в несколько линованных страниц. Музыка, ради которой он был рожден, написана, больше от него ничего не требуется.
Осталось дописать совсем немного, только самую концовку. Этим он займется завтра – сейчас уже совсем нет сил, болезнь опять взяла свое, руки трясутся так, что перо в них не удержать. Да и поздно уже, первый час ночи… Ничего, завтра он поспит подольше, лихорадка пройдет, и он закончит лучшее из своих творений.
А послезавтра эти ноты, переписанные набело, получит заказчик. И до конца времен под ними будет стоять чужая подпись. Не Вольфганг Амадей Моцарт, а Франц фон Вальзегг-Штуппах.
Зато Констанция и дети никогда больше не будут голодать. Ради этого Вольфганг пожертвовал бы чем угодно, поэтому и заказ герра Франца взял, не раздумывая. Вот только он тогда не знал, что именно заказанный ему реквием станет его лучшим произведением…
— Плачевен тот день… — не существующий хор в его воображении пел древнюю, как само время, молитву. Пел громко, уверенно, сильно – как будто бы это была не смиренная просьба, а требование. Но Вольфганга это не смущало. В этом произведении он мог позволить себе такую интонацию.
Ноты, скрипка, алая бархатная скатерть – все расплывалось у композитора перед глазами. Руки, которые он прижимал к пылающему огнем лбу, стали ледяными. Грудь пронзила боль – такая же острая и не дающая вздохнуть, как хорошо взятая тоника в музыкальной пьесе.
— Господи, если это возможно… — еле слышно шептал Вольфганг непослушными губами. – Пусть этот реквием будем моим… Пусть люди знают, кто его автор!..
Теперь он не требовал – право требовать было у него только в музыке. Теперь он просил…
— Amen! – допел до конца свою партию невидимый хор.
4
Он наклонился вперед, слушая.
Музыка стекала с белых листов, стекала с пальцев, держащих смычок.
О, божественная, крещендо превращается в складки алых гор, синие пятна озер — адажио, окаймленное в долину полуснов. Звук — небо, звук — земля, звук единственный воздух, которым можно дышать, звук перестает быть звуком, позволь и мне исчезнуть.
Он закрыл глаза. Открыл.
Среди созданного мира он видит ее. Белое лицо — слегка нахмуренные брови, согнутые в недоулыбке губы. Рука движется, пальцы сжимают смычок, светлое платье ее — лед, ничто, ноль, творение, вечность.
И тень страдания в полуприкрытых глазах: как будто она умрет, доиграв.
Запах лотосов и ранних роз, запах воды, видение мира, родившегося на миг, и лилия была там — солнцем, а он, слушающий, был утесом на которое хлынул новый мир, да, прекрасная, божественная, не прекращай.
Но она доиграла.
Алые горы истаяли, как малиновое мороженное, все воды высохли, все умерло, и дышать было нечем. Последний звук истончился до тишины.
Она вмиг стала скрипачкой с некрасивым лицом. Руки опустились, как у Атласа, когда тот перестал держать тысячезвездное небо.
Дернула ногой, слушая аплодисменты. Платье вмиг скособочилось.
Аплодисменты!.. Диссонансные хлопки, ладонь о ладонь, кости обернутые мясом и кожей.
Скрипачка обвела взглядом зал. Видно было, что глаза ее плохо накрашены.
Она улыбнулась ему, словно дитя прижимая скрипку к животу. Он отвел глаза.
— Ваша жена прекрасно играет, — сказали слева, — просто прелесть что такое. Преелесть. Прелесть, да.
5
Я дам тебе начать твой путь в бедной семье.
Одного за другим я стану отнимать у тебя близких людей.
В награду за пылкий нрав, ты получишь корыстного отца, что оплеухами станет учить тебя прекрасному!
Но к пылкости я прибавлю резкость и самолюбие!
Я испорчу твой характер!
Я наполню болезнями твою юность!
Тебя назовут гением, но никто не даст тебе счастья!
Ты станешь забавой полупьяных буржуа!
Ледяною водою я привью тебе вдохновение!
Сначала, я войду в твой дом шумом, к которому ты должен будешь привыкнуть.
Ты научишься с ним засыпать!
Потом, я съем твои уши!
Ты будешь заперт в самом страшном месте! – В себе!
И титул тебе — изгнанник!
Отчаянием я отравлю твою воду!
А когда в пучине невзгод подвернется соломинка, — я отдам тебя в руки предательству, что неразумной девицей разрушит твою веру в любовь!
Ты станешь проклинать себя и создателя!
Я совершу попытку отнять твою жизнь!
Ты будешь просить, чтобы я ее взяла!
Я дам тебе готовность к смерти и даже возможность умереть…
Ты осмелишься противостоять мне, но я вытку рубаху одиночества и окутаю твое уставшее тело!
Сквозь твою партитуру черной нитью потянется грусть!
Лучшие твои творения я разбавлю муками!
Но ты получишь от Него нечто, что воскликнет в тебе «Я не боюсь!»
Твоя музыка будет рвать сердца и струны, но ты этого не услышишь!
Тебе будет аплодировать стоя весь зал, но ты об этом не узнаешь!
А когда ты и это переживешь, я вручу тебе в руки смутное дитя, что ножом легкомыслия подрежет твое колено.
И тогда я приду за тобой.
Я поцелую тебя жадными устами.
Я ведь люблю тебя.
Сердобольной рукой я проткну твой живот и сдавлю твою печень! — Так я тебе помогаю!
Ты уйдешь.
Но музыка твоя будет жить вечно, и тут бессильна даже я.
www.youtube.com/watch?v=JcmlQNpcdDM
6
Мелодия растекалась по комнате, в дивном цветочном запахе воздух струился, и казалось, что Уильям творит волшебство. Смычок скользил по струнам, то ускоряясь, то замирая. Подбородок прижимал скрипку, голова кружилась.
Музыка, волшебная, неповторимая, завораживала. Он не помнил, где находится, не сознавал, какой сегодня день. Было не важно, что случится через секунду. Он просто играл.
Последний аккорд замолчал, Уильям отнял от плеча скрипку, положил на ноты.
Сердце колотилось, было чувство, что он куда-то бежал. Душа стремилась вслед за звуками.
Белые цветы с толстыми, словно пластмассовыми лепестками, источали сильный аромат, и Уильям распахнул окно. Свежий воздух зашевелил нотную бумагу, и в его потоках что-то произошло. Словно старинный пергамент, лист пожелтел и немного завернулся. Уильям протёр глаза. Записи приподнялись с поверхности бумаги, заструились в порыве ветра. Волны нотного стана потянулись к окну. Уильям вздрогнул.
Синяя скрипка плотно прижимала остальные листы, но один готов был улететь.
Красный шёлк вздыбился, приобрёл очертания, превратился в скалы. Белые чайки слетели с ткани, и Уильяму казалось, что он слышит их крики. Морской бриз ласкал кожу, принося брызги.
Музыка, та самая, которую он только что исполнял, послышалась издалека, приносимая вместе с ветром и запахом южных цветов.
Он уже готов был поверить в реальность происходящего, как вдруг белая фарфоровая фигурка выросла из нотного листа, вышла прямо из знаков, отпечатавшихся на длинном шлейфе пышного платья. Складки устремлялись вслед за ветром, тяжёлая диадема удерживала волосы.
Статуэтка гордо подняла голову, взглянула в лицо Уильяму и произнесла:
— Спасибо.
Несколько секунд он просто молчал, уставившись на миниатюрную женщину. Не мог вздохнуть, вымолвить ни слова. Губы не слушались, руки, по счастью, тоже.
— К-к-кто… вы?
— Меня зовут Изабелла, — статуэтка мило улыбнулась, стараясь сгладить впечатление. – Вы освободили меня.
— Каким образом?!
— Когда-то я любила композитора, автора этих нот. Он умер, а я не смогла вынести расставания. Снова и снова играла я эту мелодию, пока моя душа не слилась с ней. Сегодня, играя так же вдохновенно, как он, вы меня освободили.
— Но как?..
— Не знаю, — она улыбнулась, так трогательно, будто извиняясь, что сердце Уильяма выдало стаккато.
Он хотел что-то сказать, но тут ветер подхватил маленькую фигурку, и она легко полетела, растворившись в морском воздухе. Крики чаек коснулись уха, брызги охладили щеку, показалось, что порыв принёс голоса:
— Изабелла!
— Уильям.
7
«Ну вот и всё, яд действует, в глазах темнеет...»
Скрипка выпала из дрожащих рук Моцарта, и он изумленно уставился на них – впервые ему отказавших. Он знал о том, что Сальери его отравил, знал в тот момент, когда принимал бокал с вином – и всё равно выпил. Он был благодарен другу, что тот выбрал медленнодействующий яд, чем дал хоть немного времени… но его все равно не хватило.
«О злая ирония судьбы», — подумал Моцарт, – «я успел закончить «Лакримозу», но не успею ее записать… я чувствую, как жизнь покидает меня...»
У него не хватило сил даже поднять скрипку — он наклонился за ней, но не дотянувшись, провалился в забытье. Музыка подхватила его и закачала как на волнах. Его последняя музыка. Он буквально прорастал ей: ноты проходили сквозь тело и чайками растворялись где-то у горизонта. Он парил над землей, а внизу стояла женщина и смотрела на него улыбаясь. «Спасибо тебе, Боже», — подумал Моцарт и закрыл глаза.
На следующий день жена найдет ноты и решит, что это – часть «Реквиема». Позже другой музыкант допишет произведение, а ученики завершат весь цикл. «Реквием» увидит свет, и все будут плакать, слушая его, и вспоминать «любимца богов» — Амадеуса. И никто никогда не узнает, что «Лакримоза» не была плачем, она была – признанием в любви и прощанием. Последним посланием той, кого Моцарт всегда любил больше всех – своей сестре.
Внеконкурс
Я беру в руки флейту и начинаю играть. Звуки, божественные звуки слетают с неё, летят по воздуху и начинают воплощаться.
Словно тёплая, пульсирующая жизнь выплывает из-под моих пальцев.
Чудесное, как творение бога, чистое, как снежное дыхание.
Моё сердце летит вслед за ними, и звуки, обретя плоть, наполняют её музыкой.
Руки продолжают двигаться, дыхание сливается с невинностью нового мира, и мир стремится в пустоту, в бесконечность, к порогу нового созидания. Он живёт, движется, беснуется и торгуется со мной за свободу, за власть и за создание нового мира.
Я стараюсь не мешать, и моя флейта потихонечку замолкает. И мир, мой мир, только что сражавшийся со мной за свободу и независимость, начинает рассыпаться. Он гаснет, молкнет и тает.
Созданный мной мир не может существовать независимо. Он пропадает с последним звуком уходящего чувства. Его больше нет.
Тогда я беру в руки скрипку, поднимаю смычок и начинаю творить. Новый мир, со своими желаниями и своими правилами.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.