Продолжим наши игры. И не забываем закон джунглей — никогда не стрелять в тапера, он не виноват!
Жители Мастерской, на ваш суд представлены 8 замечательных, изящных миниатюр.
Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие.
ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.
___________________________________________________________________________________________
1.
В окно робко заглядывало мартовское солнце. А мне было очень плохо, я искала утешения…
— Б-ть, вот, какого х. ты ноешь? Чо ты ноешь, скажи мне? Откуда эта хрень в тебе, эти вселенские пи-страдания?
— Ну, так это…
— Ага! Это! Ты о чем думаешь вообще? Бросил тебя мужик, да? И чо? Мир взорвался? Армаггедон наступил? Сосулька череп пробила? Да ты посмотри, что в мире делается! Как люди живут, с-ка! Кто-то подыхает до срока, кто-то сам себе вены вскрывает! Киты, б-ть, на сушу выкидываются нах! Дети в Африке голодают! Реки пересыхают, горы рушатся, деревья, б-ть, вырубаются к едреной фене! Тебе сколько лет, вообще?
— Мне…
— Да знаю я, б-ть, хватит трындеть. Меня слушай. Ты, старая, дряхлая ведьма, с какого-то перепугу решила, что у него чувства к тебе, к старой с-ке! Ты чо это, б-ть, под наивную косишь?
— Он…
— Чо-чо? Ответственность? О ней говорил? Ты ох-ла совсем, старуха. Какая, б-ть, ответственность может быть? Чувак несёт ответственность за свою семью и за свою собаку. На работе – перед начальством. Ну, ещё перед Богом, если верующий. Всё, п-ц. Никакой больше ответственности нет, и быть не может! Ты в своём уме вообще? Мужик устал от ответственности, зае-лся! Он и к тебе приклонился, чтоб хоть ненадолго забыть об этой, б-ть, ответственности. Ну, п-ц, ты тупая…
— Да, но…
— Что «но», б-ть? Что «но»? Гав-но! Как пришёл, так и ушёл. А ты чо хотела? Чтоб до гробовой доски рядом ошивался? Чтоб пыхтел от страсти до кончины твоей?
— Мог бы сказать…
— Что, б-ть, тебе надо было «сказать»? Чего, б-ть, ты не знаешь сама? Ты чо, в натуре не вкурила, что свалил он? Просто свалил, потому что всё приелось, б-ть. Нет кайфа – нет чувака. Слинял и всё, досвидос, бэйб. Какие слова? Какие объяснения? Кому они, в ж., нужны?
— А зачем… зачем…
— Ты чо? Снова рыдаешь, б-ть? Таблы? Какие таблы? Выплюнь, нах, говорю! Ты вспомни, карга старая, как ты ухаживала за матерью лежачей, как умер ребенок твой, как ты сама чуть не сдохла. Вспомни всё, б-ть. Всё! Тогда ты не принимала никаких таблов! Ты, б-ть, сама себя вытаскивала и другим плечо подставляла. А сейчас, с-ка? Совсем мозга лишилась? Прекрати, б-ть! Ты не первая и не последняя. Миллионы брошенных и покинутых. Миллиарды измен в мире. Дети в Африке… Б-ть, снова меня понесло. Короче, ты меня поняла. Всё. Чеши на работу и не ной. Не будь тупой п-ой, не твоё это.
В тот день я шла на работу с каким-то двойственным чувством. Моё внутреннее «Я» оказалось хамлом и матерщинником.
2.
Путешествовать по мирам не сложно. Нужно просто ввести в трансмирер координаты мира во Вселенском континууме и места в нем. Моя профессия – спасатель. Спасаю миры от проблем. То бомбу заложат, и местные службы не успевают обезвредить, то яд кому-то подсыпят. Зовут меня. Конечно, я не один такой. Нас много. Но про других спасателей мне знать не положено. Про всех знают только Администраторы. Они и распределяют вызовы.
Недавно был вызов в мир, где короля замыслили убить на рыцарском турнире. Результатом мог стать приход к власти брата-злодея и откат их цивилизации на столетия назад. Наблюдатели забили тревогу. Пришлось срочно подключиться и прикончить королевского убийцу до того, как он успел сделать свое черное дело. Впрочем, это нетрудно было. Спасатели хорошо подготовлены.
Но сегодня вызов необычный. В этом мире появился смертельный вирус. Спасти людей от него может только новый препарат. Наблюдатели рассчитали, что достаточно распылить препарат в воздухе, и он дойдет до каждого жителя, что предотвратит эпидемию. Но разработчики сами не знают, что у них получился такой удивительный продукт. Лишь один из ученых, Макс, понимает, что нужно делать, но его сочли сумасшедшим и заперли в палате. Передо мной стоит задача освободить Макса и помочь ему достать и распылить эликсир.
Ввожу полученные координаты, и я уже на месте. Наблюдатели дали верную наводку. Попал прямо в клинику. Нахожу нужную палату. Вот Макс, привязанный к кровати. Освобождаю его. Привожу в чувство. Он даже не удивляется моему появлению! Рвется в кабинет главврача спасать мир. Впрочем, я для людей этого мира невидим. Не хватало еще тратить энергию на материализацию!
Макс идет по коридору. Я рядом. Готов помочь. Дверной замок кабинета удалось сломать молотком. С сейфом сложнее. На шум сбежались сотрудники. Пытаются схватить Макса. Он отбивается молотком. Я тоже. Кого-то зацепили. Остальные держатся поодаль. На глазах у всех взламываем сейф. К счастью, это просто железный ящик. Несколько ударов молотка, и он открылся. Вот и благословенный эликсир! Необходимо, чтобы он попал в воздух планеты. Разбиваем окно. Свежий ветер врывается в помещение. Теперь можно отпустить панацею на волю. Ветер закружил едва заметные пылинки. Дело сделано. Теперь пусть вяжут.
Пусть вяжут Макса. А я удаляюсь. Трансмирер возвращает меня обратно.
***
Из газеты: «Случай в больнице. Буйный пациент вырвался из-под контроля и разгромил кабинет главврача. Нарушитель задержан. Врачи диагностируют весеннее обострение».
3.
Снился свет.
Нет, не такой, не тусклехонький, не слабехонький, не отголосок света, не светик, не светишко, не светочек – а свет, светище, — который заливал всю землю.
Проснулся с криком.
Страшно было.
Еще бы.
Свет.
К ЧЕМУ СНИТСЯ СВЕТ
…свет во сне означает страх потери чего-то – как мы дорожим крупицами света, так же мы боимся потерять что-то для нас ценное…
Да нет же, не тусклый свет снился, а свет, светище в полнеба, ничего-то вы не понимаете… стараюсь объяснить, да кому я это объясняю, страницам книги…
— Как всегда?
Это торговец.
Киваю:
— Как всегда.
Ссыпаю на прилавок хрусть.
Жду.
Он отсчитывает люксы, восемь, девять… на десятом замирает, как будто задумывается, а дать ли.
Бросает мне в ладонь.
Кланяюсь.
…вечером зажигаю последний люкс, листаю древние книги.
К чему снится свет.
К чему снится свет.
Книги, книги, глупые книги, ну давайте же, говорите же, к чему, к чему, к чему снится свет.
Книги молчат. Книги всегда молчат, но в этот раз как-то особенно. Листаю страницы, сон, сон, сон… сонник, сонный, сон… сонце.
Сон-це.
Последний люкс гаснет.
Дальше про сонце не вижу.
Ночью видел свет.
Много света.
Испугался, когда между мной и светом мелькали клочья чего-то непонятного.
Выбираюсь из норы.
Спешу.
Раскалываю лед пикой.
Много хрусти сегодня надо собрать, ой, много. Сам виноват, вчера замешкался, хрусти недобосирал.
Кладу на прилавок.
Продавец отсчитывает.
Девять.
Не верю, не понимаю, как девять, почему де…
Он мотает головой:
— Инфлюэнция.
Это я знаю, что такое. Это когда было двенадцать, а потом одиннадцать, когда было одиннадцать, а потом десять… но девять… девять?
А все.
Девять.
— Инфлюэнция.
…спохватываюсь, что так и не спросил про сонце.
Смотрю на последний люкс.
Думаю.
Взвешиваю на ладони.
Уползаю в нору. Листаю книги, ищу сон, сон, сон, сон-це… Сны попадаются – страшные и смешные, веселые и грустные – сонца нет.
Потерял.
Думаю, как буду завтра впотьмах собирать хрусть.
Ночью света не было.
Свет не пришел.
…ползу по темной пустыне, ищу хрусть.
Не вижу.
Продавец придирчиво смотрит на горсточку хрусти, прикидывает, фыркает:
— Семь.
Даже нет сил спорить, семь так семь.
Спохватываюсь.
Вспоминаю:
— А… а сонце, это что за сон?
— Вы что сказали?
— Сонце…
— Неправильно.
— А?
— Неправильно, говорю. Солн-це. Через Эл.
— А-а… а почему? Оно соленое, да?
— Не… э-э-э… гхм… не знаю.
— Вы врете.
Это я не говорю, это я думаю.
Уже понимаю – не скажет.
Ищу хрусть в бесконечной ледяной пустыне.
Осталось пять люксов.
Двести тюн хрусти.
Четыре люкса.
Четыреста тюн.
Три.
Пятьсот.
Надо спешить.
Два люкса.
Девятьсот тюн.
Один люкс.
Хрусть перевали
4.
И зачем я, спрашивается, полетела самолётом? Можно же в Самару поездом доехать, чай, не Сахалин! Зачем вообще согласилась на эту командировку? Ведь по закону имею право отказаться – у меня ребёнок. Что будет со мной теперь? «Саратовские авиалинии», малазийский «Боинг», хоккейная команда, президент Польши, Египет… Мама дорогая! И ведь не второй этаж – если что, переломами не отделаешься.
Самолёт трясётся, как в лихорадке. Стюардессы из-за турбулентности даже прекратили разносить напитки. Вот так и начинаются авиакатастрофы. Сейчас бабах – и взорвёмся прямо в воздухе. Господи, неужели Ты это допустишь? Пожалей, если не меня, то Настёну – она ж без мамы останется!
— Нет, Софья, не пожалею! Слишком большая ты грешница!
Снова голоса, как и тогда, лет в пять, когда я выпала из окна. Психиатр предупреждал, что возможны обострения, особенно весной, особенно на почве стресса.
— Ты поддерживала узников Болотной, а теперь пишешь письма преступникам, вышедшим на митинг 26 марта. Известно ли тебе, что они подрывают основы государственного устройство, они покушаются на стабильность и порядок, пренебрегают Президентом, которого Я лично посадил на российский престол. Ты этих людей поддерживаешь, а должна была бы проклясть их навеки. Одумайся, Софья, сделай это сейчас! Поклянись, что отныне всегда будешь за Путина! Иначе самолёт упадёт, и жизнь всех этих людей будет на твоей совести. И Настя, которую ты дурно воспитываешь своим примером, попадёт в лапы злой мачехи. Скажи «да» — и все останутся живы.
Через час мы аплодисментами благодарили пилота за мягкую посадку. Из аэропорта звоню Стасу: долетела, мол, всё нормально. Как там Настёна? Мультики смотрите? Поцелуй её от меня, скажи, послезавтра мама приедет.
— Кстати, представляешь, мне тут в полёте такое пригрезилось! А что я? Перекрестилась. Хорошо помогает от всякой нечисти. А то ишь – Богом вздумал называться!
5.
Кот мрачно сидел на стуле и смотрел в окно. На календаре заканчивался март, а желания вылезти на крышу и начать орать не появлялось. Хотелось залезть под одеяло.или свернуться калачиком в корзине с бельем и спать, в тепле и уюте.
Даже на звук входящего в квартиру человека реагировать не хотелось.
— Безобразие, — непонятно к кому с самого порога обратился молодой женский голос. — Они там одурели совсем? На улице гололед, надо ездить аккуратно, медленно, тем более, сейчас снег пошел, да и ветер, видно плохо, а они носятся…
— Представляешь, Тряпочка, — уже конкретно к коту обратилась вошедшая на кухню девушка, попутно доставая корм для любимца. – Меня только что чуть не сбил какой-то лихач. Причем прямо на тротуаре. Говорит, что загляделся на мою фигурку …
Девушка довольно оглянулась на свое отражение в стеклянной дверце шкафа. Посмотреть действительно было приятно.
— На улице видимость – НИКАКАЯ, скользко, а он несется, и за дорогой не следит. И ладно бы он один такой… все куда-то летят, спешат, в метро орут друг на друга, — голос девушки погрустнел, и кот решил спрыгнуть, чтобы подбодрить свою подругу, нежно уткнувшись носом в протянутую ладонь
. – Весеннее обострение у них всех, что ли? — тихо спросила девушка.
— Как же, весеннее обострение сейчас только у Зимы. – подумал кот, но ничего не сказал, потому как говорить очевидное он считал ниже своего достоинства.
6.
— Джино! Джино! Прошу тебя — отлепи её.
— Сам отлепи, Марио! Я занят! Видишь, едва спас штаны!
— Что за..! Я сам не смогу. Крепко прицепилась!
— Марио! Неделю назад мы говорили о том, что надо приготовить… Чёрт, какая липкая… Где твоя стамеска? Почему не смазал открытые места оливковым маслом?! Думал, на сухую проскочишь? Халявщик!
— Джино! С завтрашнего дня… я буду… всё… Ага! Получилось! Удалось оторвать!
— Марио! Помогай! Держи дверь! Тонино! Где тебя черти носят? Подай засов!
— Я принимал душ. Мне надо было отмыться!
— Тонино! Капли воды на коже — это же верная смерть!
— А разорванная футблка лучше?! А? Ею можно запросто задушить!
— Ещё немного… Ещё… Опля! Закрыли. Можно расслабиться. Тише! Кажется, они ушли.
— Конечно! «Ушли». Там они. И надо сообщить патронам, что дверь слабовата.
— Джино! Я не смогу долго так… Умру.
— Марио — слабак!
— Замолчи, Тонино! Сам вчера чуть не задохнулся. Я видел.
— Ха! Вы решаете по одной проблеме, а я так сразу три! Не мудрено задохнуться!
— Скажем так, у тебя и инструменты получше!
— Джино! Мои инструменты не доживут до окончания контракта.
— Мы выдержим до конца.
— До какого конца, Джино? Полного?
— Потерпите! Марио! Что ты сопли распускаешь? Я видел в роще гнездо с яйцами. Значит, сезон на исходе. Птицы и коты заткнутся. И мы, наконец, вырвемся из этого ужаса. И всё будет по старому.
— Ничего не будет… О, Джино! Я слышал, что говорили вчера те, которые без самцов. Они разглядывали из-за ограды мою работу, а потом как закричали…
— Что?!
— «Каждый патрон должен платить за трёх матрон! Доколе нам разглядывать! Мы тоже хотим!» Они не позволят нам уйти из города. Они похоронят нас здесь. Навеки!
— Что скажешь, Джино?
— Это серьёзно. Обострение началось. Эти бешеные могут устроить ловушку на выходе и весна для нас никогда не закончится. Патроны то остановят своих, расплатившись, а эти… безсамцовые… Они не видят границ дозволенного. На них не действует охлаждающая сила пустого кошеля. И эта дверь не спасёт нас.
— Но патроны должны понимать… Они же тоже когда-то были способны работать.
— Они своего уже добились! Ради чего и мы здесь?! Забыли? Только деньги сделают нас патронами. Свободными! И мы сами будем платить самцам, чтобы матроны были спокойны… И наступит тишина… Поэтому, братья мои, будем работать. Тонино, разорви ещё одну футболку. Марио, сбрызни себя водой. И погуще! Пусть капли стекают по кубикам пресса… На работу!
7.
— Мя-я-я-я! Ма-а-ау! Ма-а-а! – орал на все голоса Тихон, совершенно не оправдывая своё имя, а ведь Тихоном его назвали, как раз, по причине полнейшего спокойствия. Но то было в младенчестве. Все котята были резвые – один он был спокоен и тих. Потому и получил это имя, которое с гордостью и носил. До весны. И, вот…
— Ма-а-а-а!
Последний вопль был такой силы, что Василий не выдержал и, сняв с ноги тапок, запустил им в кота.
— Да, заткнёшься ты или нет?!
Испуганный Тихон юркнул под кровать.
— Уф! – вздохнул Василий. – Хоть теперь могу позвонить.
— Алле? Лена? Чем занимаешься? А я, вот, скучаю. Не по чему, а по кому. Может, заедешь? Нет? А почему? Да нет, я не это имел в виду… просто посидеть… а, ну ладно…
— Чёрт! Алле? Светка, ты, что ли? Не признал – богатой будешь! Не хоч… что? А, понял. Пока!..
— Вот, чёрт! Алле? Позовите, пожалуйста, Наташу? Нет? А, нет, ничего не надо передавать…
— Да, что они, сговорились все, что ли? Алле?! Зина? Зиночка, привет! Чем занимаешься? А-а… а я тут скучаю. По кому, по кому, по тебе! Что? Да, нет, что ты, как ты могла…
После ещё нескольких звонков, также не принесших желаемого результата, Василий отбросил телефон и заметался по комнате.
— Нет, но каковы?! Может, и правда, сговорились? Да, нет. Просто стервы! Все бабы – стервы! – голос его становился всё громче, при том, что слов становилось всё меньше, пока они совсем не иссякли, и из груди не стали вырываться лишь звуки, похожие на рычание.
Тихон молча наблюдал за хозяином из-под кровати, жалея о том, что коты не носят тапок.
8.
Под деловитое ворчание ручьёв, перебранку капели и сердитое ворчание бабушек в город приходит оно – обострение.
Заглядывает в прохожих, выискивая среди серых лиц тех, у кого ватные объятия зимы не успели задушить жажду. Жажду найти приключения – с разбегу плюхнуться в океан непривычного, чтобы хоть ненадолго, но почувствовать себя живым.
Когда небо наряжается празднично-голубой атласный покров, понимаю – пора! К выходу в «свет» давно уже всё готово. Да и долго ли нищему собраться? Самое главное обувь. Разгуливая по улице в тапочках, внимания можно добиться, но далеко не такого, что хотелось бы – примчатся друзья в белом и повезут кататься по давно известному пути.
Сапоги давно выкуплены у кастелянши за сотню перетасканных тюков с бельём и припрятаны в старом тайнике в архиве. Где ещё делать тайник, как не на чердаке, заваленном тысячами папок с историями болезней? Там даже чёрт свою родную бабушку не отыщет, что говорить о завхозе.
Быстро переодеваюсь, подкрашиваюсь… добыть верхнюю одежду проще простого. Надо подкараулить зазевавшуюся в очереди девицу, стянуть номерок… И вот я уже на улице в роскошном кожаном плаще.
Солнце, придумав, что за неделю надо очистить город от снега, греет как полоумное. Мне же лучше – можно не застёгиваться, чтобы все кому интересно видели смелое декольте и юбку, нужную вовсе не для того, чтобы спрятать ноги.
Результат не заставляет себя долго ждать, резко скрипят тормоза.
– Девушка! – доносится мужской голос.
Оборачиваюсь, стараясь сделать так, чтобы слишком радостная улыбка не вызвала подозрений. Глаза яркие синие, лицо худое – время уже оставило на нём парочку знаков, чтобы все видели с кем имеют дело, но ещё симпатичное.
– Не подскажите, где улица Маяковского?
«Ну ты мог придумать что-нибудь умнее, чем посреди Маяковского задавать такой вопрос? – хмыкаю про себя.
– А какой дом вам нужен? Могу показать, – предлагаю я как можно безразличнее, чтобы не спугнуть. Хотя такого сложно напугать – самоуверенность проскальзывает в каждом жесте.
– Покажите, – толкает он дверку со стороны пассажирского сиденья…
Самоуверенность не покидает его даже тогда, когда моя рука раздвигает его рёбра и добирается до сердца.
Перед тем как на земле становится одним неверным мужем меньше, я успеваю прочесть в его глазах удивление.
Я не спешу, но к моменту появления полицейских успеваю не только зажарить и съесть сердце, но и украсить окружающие кусты – кишками и самым главным мужским достоянием – теперь из-за него ни одна женщина не будет несчастной!
Внек
… вает за тысячу.
Смотрю на последний люкс.
На книги в норе…
…иду искать хрусть.
Тянется бесконечная ледяная пустыня.
— Девять люксов.
Киваю.
Спрашиваю:
— А… а солнце…
Он повторяет с нажимом:
— Девять. Люксов.
Понимаю, что ничего не узнаю.
Ледяная пустыня.
Смотрю на последний люкс.
Люкс выскальзывает из ладони, падает в снег. И нужно подхватить, и не подхватывается, стою и смотрю, люкс разъедает лед, больше, больше, больше, первый раз вижу, что подо льдом, чт-то, что-то, что-то черное, влажное…
…жду.
Смотрю, как из черного пробиваются зеленые полоски, одна, две, десять, длиннее, длиннее…
Хочу спросить, что это.
Понимаю, что спрашивать некого.
Складываю на прилавок хрусть.
Жду.
Торговец прикидывает.
Думает.
Кивает:
— Восемь.
Спрашиваю:
— Солнце?
Он мнется. Повторяю:
— Солнце.
— Слушайте, оно вам надо?
— Надо.
— Вы смотрите, это же как получится, это вы вот сейчас, на один день… а потом всё…
Киваю:
— На один день.
Снится солнце.
Много солнца.
Очень много.
Вижу, как умирает лед. Сам себе не верю, всегда думал, что лед бессмертен. Вижу черное, влажное, много чёрного, влажного, из которого пробиваются зеленые стебли.
Вспоминаю.
Трава.
Вспоминаю.
Земля.
Сбрасываю с себя шкуру – сам себе удивляюсь, что вспомнил, как её можно сбросить.
Свет падает с высоты, больше, больше, больше, поднимается все выше. Я еще не вижу зеленую листву, там, над головой, я только знаю, что она есть.
Солнце движется к закату, ползет – неумолимо приближается к западу. Вижу силуэт торговца, вот он идет ко мне, говорит что-то про истекший срок…
Смотрю на пику в своей руке.
Вспоминаю еще одно, давно забытое.
Вонзаю пику.
Облизываюсь.
Нет, всё-таки неправильно назвали солнцем то большое, светлое, сверху. Солнцем надо было назвать вот это, соленое, багровое, утекающее в землю.
Смотрю на солнце.
Которое светит.
Багровое.
Утекающее в землю.
Протягиваю руки.
Думаю, уйдет или нет…
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.