Битва на салфетках N251

Голосование!

Уважаемые Мастеровчане! На ваш суд представлены шесть замечательных миниатюр на конкурс и одна на внеконкурс. Пожалуйста, проголосуйте за три понравившиеся работы. Голосование продлится до воскресенья 8.01.17г. до 17-00 по московскому времени.

—  

Уважаемые участники! Прошу проверить свои работы. В течении часа я могу внести исправления. По техническим причинам топик был опубликован раньше объявленного времени, поэтому работы, присланные до установленного времени будут приняты. Извините за некоторые отступления от правил.

1 Валеев Иван

Слушай, ты же знаешь, я не мастер выдумывать. Расскажу как было.

Денек тут выдался… Ну, случаются такие дни, когда хочется куда-нибудь уйти и больше не возвращаться. Вот и вчера такой был.

Поэтому вечером я по-тихому оделся, дверь прикрыл, чтобы никто не заметил, и пошел в парк. Гололед, машины кругом, гирлянды лампочками мигают… Как обычно, в общем. Народ с нервными лицами, над каждым облачко мыслей «Не забыл ли чего?»

Дошел, в общем, до парка и свернул на старое шоссе. По нему, знаешь ли, особо никуда не уйдешь, даже просто заблудиться – и то проблема. Иду, значит, руки в карманах – морозец-то вроде слабый, но перчатки прокусывает, – а вокруг тихо и сумрачно, и чем дальше, тем тише становится. Только снег под ногами скрип-скрип-скрип, а под снегом мостовая, поэтому ногами стараюсь не загребать. Очень это весело: оказаться зимой в лесу – ладно, пусть в парке – в парке с оторванной подошвой, мне ж на мостовых всегда везло.

Иду, значит, смотрю под ноги, а на снегу – ни единого следа. Я даже остановился. Как же, думаю, так, тут ведь все время кто-нибудь бегает, не пешком, так на лыжах, а то и на велосипедах по обочине, если погода позволяет. Оборачиваюсь – а и моих следов всего-то штук пять осталось, и там, откуда я пришел, совсем темно, а там, куда иду, наоборот, светло и вроде бы даже музыка играет, и голоса звучат веселые, и виднеется что-то такое, чего никогда раньше не было…

Короче, как в сказке почти. А сказки – дело такое.

В общем, снял я перчатку, покопался в кармане, вытянул оттуда монетку и думаю: «Подброшу, а там посмотрим. Если орел – вперед пойду, если решка – назад вернусь». И, ты знаешь, незнакомая такая монетка, с одной стороны восьмерка, с другой птица без крыльев…

А нету. В сугроб улетела. Так и не знаю, что выпало.

2 Зима Ольга

О, я опять здесь. Опираюсь спиной в дерево. Это не просто дерево, это что-то из тех деревьев, что очень подходят для сказки. Вяз или бук. Вот только сказка моя грустная.

Холодно, ох как холодно. Я вытираю слезы – они красные. Это тревожно, слезы не должны быть красными!

Сверху каркают, и я поднимаю голову.

Вот что не так. Сердце не бьется. Потому что в груди пусто. Мое сердце в клюве у этого ворона. Он то опускает его – бьющееся живое сердце – то вновь вздергивает. Дразнит. Ему от меня что-то надо, но вот что? Не вспомнить, не понять.

Как такое может быть? Я, верно, умерла. Нельзя же жить без сердца?

Или можно. Холод пробирает до костей, и я…

***

— … и вы сказали, все будет нормально! Вы сказали, риск минимальный! И что?! Вы сказали!..

— Успокойтесь уже. Послушайте меня, послушайте! Она сама дала согласие! Без нового сердца она не протянула бы и недели!

— А теперь она твердит про ворона и что сидит под деревом – это нормально?

— Ненормально, ненормально! Ее выдумка теперь – ее реальность! И ваша забота – напоминать о себе постоянно! Тяните ее сюда! Давайте, я подключу вас к…

***

— Ворон, ты такой милый!

Не улетает.

Мне кажется, я знала тебя когда-то. Мы ездили к теплому морю, и я кидала туда монетки. Это было так давно… Странно, но я не помню твое лицо. А черные волосы помню.

Ну что ты жмешься ко мне, глупая птица! Ты же видишь, у меня нет сердца. И я не помню тебя, я не помню себя!

Ты теплый, ворон. Хочешь, я поцелую тебя? Ой, как тепло в груди! Ты не ворон, ты…

***

— О, ну чудесно! Теряли только жену, а теперь – и мужа тоже!

— Не самый худший мир для двоих. Не отключай приборы. Может, еще вернутся. Но только вдвоем.

3 Шишкова Юлия

Ш-ш-ш-ш-ш… Серебристая гирлянда слетела с ручки шкафа и растянулась почти до пола. Глаза мои окончательно слиплись, и я поплыл в полудреме в призрачный мир грёз. Почему-то привиделся мне кукольный мультфильм, хотя с детства я их не любил. Передо мной была узенькая площадь, заваленная ватным снегом. С трех сторон ее окружали вырезанные из черного картона три невысоких дома с желтыми стеклами витрин на первых этажах. Пара фонарей, деревце из коряги и скамеечка. В середине площади стоял тоненький, большеголовый мальчик с санками. Между домами на площадь прошла фигура в сером плаще с опущенным на лицо капюшоном.

Фигура откинула капюшон и оказалась хорошенькой рыжеволосой женщиной. Она что-то говорила мальчику, но слух мой, в отличии от глаз, не спал, ловя невнятные звуки телевизора. Из-за спины женщины выглянул юноша в костюме принца и присоединился к разговору. А потом… Потом со звуком раскрывающейся гирлянды, похожие на вырезанный хоровод, одна за другой от женщины отделились с десяток одинаковых женщин, а от принца — принцев, окружили ребенка и тут же ш-ш-ш-ш сложились обратно, в фигуру, запахнувшуюся в серый плащ и быстро уходящую за дома. Посреди площади сиротливо остались стоять проволочные саночки.

Я почесал нос, кряхтя встал с кресла, повесил на место, почему-то с отвращением, серебристую гирлянду и направился на кухню, как вдруг прогремел звонок в дверь.

Я насторожился — домофон у нас работает. Может, кто из соседей? Заглянул в глазок и окаменел. На площадке стояла фигура в сером плаще с накинутым капюшоном.

Ш-ш-ш-ш-ш зашелестела в повисшей тишине опять слетевшая гирлянда. Я не стал открывать дверь, но тут дверь распахнулась сама.

— Та-дам! Андрюсик! — заорала жена. — Я ее взяла! Смешные деньги! Авторская работа! Андрей, да что с тобой?

Я смотрел на ее рыжие локоны, рассыпавшиеся по роскошной невесомой норковой шубке серого цвета. Ш-ш-ш-ш… Ряд женщин, ряд мужчин окружили меня…

— Скорая! Сознание потерял! Сорок три. Да шубу купила, а у него сердце, похоже…

Слух еще слышал удивленные причитания жены, а душа уже вплеталась в хищную гирлянду похитителей жизни.

4 Потанина Полина

— Второй дом от околицы, — сказала Фея Холода и Снега – Зима, — Пойди и забери ее.

Ледяной эльф жалобно посмотрел на Фею:

— Зачем тебе еще одна душа? Неужели, прошлых было мало?

— Мало, — отрезала Зима – Я хочу есть. – и улыбнулась страшно и завораживающе.

Эльф спрятал лицо в ладони и застонал.

— Прекрати, — сказала Зима – Если заплачешь – растаешь, и даже я тебя не спасу.

— Отпусти меня, — попросил эльф. – я не выдержу этого.

Фея усмехнулась:

— Сначала твое сердце стало холодным, потом ты согласился служить мне. Я превратила тебя в Ледяного Эльфа. Теперь ты мой волшебный помощник. Чем ты недоволен? Я предупреждала, что обратного пути нет.

— Я не думал, что это так… нелегко.

— Иди, — велела Фея. – Утешься тем, что смерть от холода — самая легкая.

Ледяной эльф повесил рожок на пояс и полетел к деревне.

Когда люди слышали серебристо-звенящий голос рожка, плывущий в морозном воздухе, они знали, что госпожа Зима рядом.

Эльф надеялся, что не сможет проникнуть в дом, что Холоду нет туда хода. Когда он долетел до околицы, в домах свет уже погас. Люди спали, в тепле печей и каминов, не боясь колдовства Феи.

Нужный дом выглядел бедно. Эльф легко проник через большую щель у притолоки входной двери. В передней комнате, на лавке крепко спала юная белокурая девушка. Она должна была умереть, замерзнув во сне.

Эльф подошел к ней. Почувствовав холод, девушка, не просыпаясь, попыталась сильнее закутаться в старенькое одеяло.

Ледяной Эльф легонько дунул на нее. От движения морозящего воздуха ей на лицо упала непослушная прядь. Девушка сморщила нос и попыталась ее сдуть.

И этот какой-то очень детский жест вдруг нестерпимо больно резанул по ледяному сердцу.

Эльф от неожиданности упал на колени. Что-то творилось внутри живого ледяного существа.

И когда боль, казалось, готова была вот-вот разорвать эльфа, тот заплакал. Горько. Неумело и неудержимо. Как ребенок. Сознание помощника Зимы померкло.

Белокурая девушка, сидя на лавке, прижимала к груди одеяло и испуганно смотрела на бледного юношу, лежащего на полу. Глаза юноши были закрыты, но дышал он ровно.

— Кто вы? — прошептала девушка. Юноша открыл глаза и сел. И улыбнулся.

Фея-Зима неслышно шла над землей и улыбалась. Еще один Ледяной Эльф захотел снова стать человеком, не побоявшись даже смерти. Зима, конечно, души не ела. Это была сказка для очередного эльфа. Для очередного смертного, отказавшегося от своего горячего живого сердца. Умирали только те, кому это суждено было. Зима дарила им легкую смерть.

5 Грон Ксения

Думаете, Дед Мороз не существует? Да он же приходит только к тем, кто в него верит. Вот я верю. А как же иначе? Закрываю глаза и вижу, как он несётся на санях из северного города. Настолько далёкого, что даже не найти его на карте. Разве что волшебной. А почему бы и нет? Раз чародеи есть, значит и карты у них должны быть свои. Вот представьте, раскрываете вы книгу, нажимаете пальцем на интересную картинку и оказываетесь там.

Вот тролль едет на телеге, полной награбленного барахла, управляя гоблинскими борзыми. Вы прячетесь за придорожной елью и думаете: “Ну как же так? Новый год, праздник как никак, а он опять ворует!” Прячетесь, но не выходите. А то вдруг накостыляет он вам? Тролль обязательно, ему только дай повод. А если всё-таки не он, то вон те его товарищи непременно. И вы обдумываете это в мгновения, открываете вновь карту и тыкаете в первую попавшуюся картинку…

Девочка плачет. Вы чувствуете её боль и страх. Отчаяние. А как же иначе? Ведь страшно жить без сердца. Когда оно разбито о каменные души людей и растоптано равнодушными прохожими. Что вы можете ей предложить? Чем помочь? Только поделиться своим. И вот, когда вы уже распахиваете свою душу, идёте на помощь, вы замечаете, что девочка успокаивается. Вытирает слёзы. В её глазах загорается ещё робкий, но уже заметный огонёк надежды. Вы прослеживаете её взгляд — крылатая душа уже протягивает красное сердце. Ворон сидит на ветке. Пусть он грязный — путь спасения чужих сердец не чист. Но он остаётся белым. Белее многих чистых. А вы вновь открываете карту…

И уже сама Зима перед вами. Осыпает она снегом поля и города. А вы присматриваетесь к снежинкам! Каждая неповторимо красива — это ли не чудо? Вы поворачиваете голову и видите ледяного фея. Он взмахом волшебной палочки дарит деревьям белокристальные одежды. В домах зажигаются огни, люд вываливает на улицу и радуется: лепит снеговиков, гуляет под бледной луной, катается на санях, играет в снежки. А Зима не унимается: протягивает руку — вырастают снежные горки. Ребятня лезет на них, катится, смеётся… Вы смотрите на зимние забавы, и в душе просыпается, начинает ворочаться нечто светлое, давно забытое… Сначала вы не понимаете, что это. Пугаетесь даже. Но оно встаёт, потягивается, выпрямляется в полный рост, и вас озаряет. Озаряет своими жёлтыми лучами детская вера в чудеса.

И вы уже не говорите, что Деда Мороза нет. Сказка там, где в неё верят.

6 Ирина Зауэр

Обмен

Новогодний старьевщик никогда не опаздывал. Когда скрипучая телега с номером, в котором смешаны между собой цифры и символы, вроде снежинок и улыбок, подъехала к моему дому, я уже была готова.

— Нужное-ненужное меняю-возвращаю! – хриплым голосом пропел он.

Я покосилась на содержимое телеги. Копье… Надеюсь, никто не захочет его возвращать. Старый холодильник. Хозяин явно решил получить новый на халяву. Аптечка. Я вздохнула, потому что знала, для чего Новогоднему отдают совершенно новые аптечки: люди все еще надеются -получить их назад с панацеей или чем-то подобным. Когда-нибудь сыщут лекарство от вех болезней, кроме наивной веры.

— Вот, — сказала я, протягивая старьевщику мою старую семиструнную кинтару.

— Опять? – словно бы удивился он, улыбнулся, принимая инструмент. – А что случилось?

— В ней больше не осталось мелодий. Наверное, устала.

— Она или ты? – подмигнул Новогодний, бережно уложил кинтару поверх другого хлама. И не дождавшись ответа, спросил иное: — Не будешь по ней скучать?

— Не успею, — ответила я не очень уверенно. – Ведь ее не будет только один день.

— Только один, но самый долгий, — он протянул мне колокольчик, плату за отданное ему, или скорее ключ к тому, чтобы и правда заплатить.

Я взяла подарок, махнула Новогоднему рукой и вошла в дом. Он приезжал каждый год, и не всегда был мне нужен. Но сегодня – да, и мне предстояло решать, что отдать за Обновление. Я села за стол и поставила колокольчик перед собой. В этом году было много дней, что казались бесконечными — одни из-за особого чувства, близкого к счастью, другие от того, что я была чем-то увлечена и в минуту успевала сделать больше, чем обычно за час. Третьи потому что было тоскливо и пусто и нечем занять время. Какой из них мне надо сейчас прожить заново, чтобы моя кинтара наполнилась новыми, самими прекрасными и чистыми мелодиями? Счастье чудесно, но в нем хочется просто плыть, как в теплом море и ни о чем не думать. Тоска убивает желание творить, а если нет, то музыка выходит такая же беспросветная. Увлеченность превращает меня в одержимую, не отличающую плохо от хорошо. И как же быть?

А что если найти такой день, где будут все они? Найду ли такой? Я подумала, и кажется, вспомнила один. Он в самом деле был долгим и я не была уверена, что хочу пережить его снова. Но ведь это все ради того, чтобы старьевщик завтра вручил мне мою кинтару, внешне не изменившуюся, но такую новую. Ради нового творения, новой музыки. А она всегда стоила того.

Я улыбнулась и решительно взялась за колокольчик.

Внеконкурс

— Возьми, — в который раз предложил ворон Девушке.

Она поправила на коленях красное платье и так же, как и в прошлый раз, ответила:

— Нет. Оно мне не нужно.

Ворон пристроил сердце на ветке, зацепив за сучок, а сам попрыгал, разминая затекшие от сидения на одном месте лапы. При этом сердце чуть дрогнуло, словно забилось. Ворон покосился на него одним глазом и попрыгал еще, в надежде, что сердце упадет вниз, прямо в руки девушки или хотя бы в подол ее платья. Но оно держалось слишком хорошо и явно не хотело падать.

— Почему? – спросил Ворон.

— Потому что это не такая история, — сказала девушка. — Ты видишь и сам.

Ворон видел. Только три цвета: черное — а серое он считал слабым оттенком черного, — белое и красное. Он и сам почти начинал верить, что среди этих цветов не найдется места другому финалу этой истории, кроме печального, и другому ответу, кроме «нет». И сделать с этим не мог ничего.

— Знаешь, это все же твоя история, — сказал он. — И значит, ты можешь сделать ее любой, независимо от того, что я вижу.

— Я ушла, чтобы мне не было больно и бросила свое сердце в пропасть, — ответила Девушка. — Вот моя история. К сожалению, вмешался ты.

— Потому что на стене пропасти растет одно-единственное дерево и на нем я живу. И как думаешь, куда попало твое сердце? И скажи, случайно ли?

— Я не хочу думать об этом, — поморщилась она. — И ты не думай. Лучше расскажи, что ты делал там, на дереве посреди пропасти.

— Ждал, конечно.

— Чего же?

— Событий. Пусть даже не знаю, каких. Но просто ждать и надеяться – это самое сладкое ожидание.

— Но если ничего так и не случится, оно станет горьким и больным. – Девушка нахмурилась. — Я отдала сердце, но все еще могу чувствовать боль.

— Просто потому, что помнишь, каково это, — заметил ворон. Но потом забудешь и перестанешь чувствовать вообще.

— Вот и хорошо!

— Да нет, не очень. — Ворон нахохлился, словно ему стало холодно. – Знаешь, кем ты станешь? Стеклянной статуэткой-копилкой, которую любой сможет наполнить, чем захочет. Но наполнив — разобьет. Ты будешь хотеть заполнения, и всегда тебе будет недоставать одного события или одного взгляда. И страха разбиться тоже будет не хватать.

— Как же так? – удивилась девушка. — Почему мне будет не хватать страха и зачем обязательно разбиваться?

— Затем, что тот, кто тебя наполнил, получит право решать, как поступать с тобой. И потому, наполнить может только свое, даже если это страх.

— А если наполняешься лишь болью?

— Что ж, — вздохнул Ворон и развел крыльями, — она тоже будет твоя и может разбить тебе сердце, зато ты не будешь разбита тем, кому все равно, как с тобой быть.

Девушка подумала и встала на ноги.

— Знаешь, я передумала, — сказала она, беря с ветки сердце. — Мне не хочется делаться чьей-то копилкой. И я постараюсь не стать тем, кто разбивает их.

Она повесила цепочку с сердцем на грудь. На алом платье оно стало совсем не видно. А может, его просто уже не было поверх платья.

— Какую историю ты видишь теперь? – спросил довольный Ворон.

Девушка не ответила, она смотрела вдаль, и Ворон посмотрел тоже. Там над черно-белым горизонтом поднималась оранжевая Луна, похожая на большой персик или неправильное сердце. И это было красиво.