ГОСПОДА, Я НАЧНУ РАЗДАВАТЬ ДЕСЕРТ РОВНО В 18-00 ПО МОСКВЕ. ПРОШУ ГОЛОСОВАТЬ ( ОСОБЕННО КАСАЕТСЯ ОДНОГО УЧАСТНИКА!!!)
Жители Мастерской, на ваш суд представлены 14 замечательных миниатюр и 3 на внеконкурс
Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие. Комментарии к каждой приветствуются.
Уделите внимание внеконкурсным рассказам и прокомментируйте их так же.
ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.
_________________________________________________________________________________
1.
— Что ты хочешь, любимая?
— Покачаться на качелях.
— Хорошо, — я безуспешно попытался скрыть улыбку. – Будут тебе качели.
Она заулыбалась. Так, как могла только она – как будто ветер пробежал по лицу и зажёг в глазах звёзды, отогнав бледные облачка со щёк.
Она летела над Невским проспектом, самозабвенно напевая какую-то песенку.
— Что ты поёшь? – не удержался я.
— Не важно, — она загадочно улыбнулась.
— И что дальше?
Подняв на меня глаза, она внимательно посмотрела, задумалась.
— Не знаю. Вдруг вспомнилось: голова в облаках.
— Хорошо.
Я поднял пальцы выше, и качели оказались посреди белого плена облаков. Она захохотала:
— Я здесь задохнусь.
— Нет, любимая, — раскачивая цепи, я поднял их над облаками. Над нами было лишь синее небо, внизу – мягкие белые горы.
— Хочешь сюрприз?
— Да, милый, — она словно прижалась щекой к моей руке.
Я быстро передвинул качели, и, пока они описывали круг, другой рукой убрал облака.
Мы сидели на полу, качая ногами над землёй. У многоэтажки не было наружной стены, и перед нами простирались джунгли. Внизу плескались волны, под песни тропических птиц мы кормили крокодилов. Бросали им кусочки пиццы, весело смеясь и пытаясь откусить кусок побольше.
— Мне надо возвращаться к семье. – Она встала, отряхнула с подола крошки.
Парочка крокодилов призывно смотрела на нас.
— Так скоро? – над моей переносицей собрались морщины. Я почувствовал, что она боится.
— С тех пор, как ты погиб, — она опустила глаза, — мама беспокоится о каждом. Беспокоится, как только я отхожу подальше от дома.
— Хорошо, — я сдался. – Подожди.
Джунгли постепенно выцвели, пожелтели, сменились равниной, которую за пару секунд затянул снег.
— Твой дом, — я протянул руку. – Иди.
Кутаясь в клетчатый плащ, согнувшись под порывами ветра, она побрела по степи. Я смотрел ей вслед, и мне было безумно жалко. Мог ведь доставить её к порогу. Из вредности! Хотел отмстить, помучить хоть немного. За то, что она предпочла мне семью. За то, что наши встречи так мимолётны и непродолжительны.
В иглу было тепло, огонь горел, освещая бледные лица. Что-то пузырилось в котелке.
— Где ты была так долго?
— Гуляла.
Мать недоверчиво посмотрела на неё:
— Позови брата.
Как только она вышла, я был рядом.
— Ты здесь? – грустная улыбка, лёгкий наклон головы. – Скажи лучше, где мой братец.
— Там, — я махнул в белёсое марево.
Она не проронила ни слова, пока мы шли. На обратном пути вдруг произнесла:
— Всё было проще, пока ты не стал богом.
— Я не бог, — вздохнул я. – Просто мёртв.
Её брат повертел головой:
— Ты слышала?
— Ветер.
Да, милая. Ветер, носящийся между прошлым и настоящим по этой так быстро меняющейся местности. Ветер, который может стать небом и солнцем.
Ветер, сдувающий снежинки с твоих ресниц.
Проблема в том, что я обречён скитаться вечно. И вряд ли мне позволят оставить тебя.
2.
Милочка
Отчего люди не летают так, как птицы? ©
«Летают! Еще как летают!»
Милочка, «выпорхнув» из автобуса, застучала каблучками по мостовой.
Чуть ли не вприпрыжку, девушка пересекла проспект и свернула в один из бетонных дворов-колодцев. Прошла сквозь один, второй.… Нахмурилась. Достала из кармана листочек, сверилась, снова улыбнулась чему-то, о чем знала только она, и уверенно зашагала дальше. Где-то позади послышался звон стекла и крики: «И чтоб я тебя не видела больше, пьянь подзаборная! Вали туда, откуда пришел!» Милочка усмехнулась. Ей не привыкать к таким репликам. Практически ежедневно такими фразочками, а то и похлеще, встречала непутевого мужа ее мать. Орала, лупила, а потом ревела над храпящим телом пропойцы. Уж сколько она – Милочка – уговаривала: «Брось его! На кой черт он тебе нужен? Еще, не дай Бог, пристукнет в приступе белой горячки!» Но мать упорно твердила, что какой-никакой, а мужик в доме, да и «тебя, пигалицу, худо-бедно, вырастил! Благодарна быть должна!» В том-то и дело, что худо-бедно! Но ничего! Скоро все закончится. Уж теперь-то она своего не упустит! Милочка зашла в подъезд с обшарпанными стенами, украшенными подростковой росписью. Один пролет, второй, третий.… Все выше и выше! Прочь от этих скрипучих дверей, обитых дерматином – наследием советского прошлого! Туда – на чердак! К новой богемной жизни…
— А! Милочка! Здравствуйте, здравствуйте! А я заждался уже! Проходите в конуру старого, побитого жизнью, пса! – открывший дверь мужчина в испачканной краской рубахе посторонился, пропуская гостью.
— Ну, не такой уж Вы и старый! – Милочка вошла, озираясь по сторонам.
Широкий и просторный чердак, превращенный в художественную студию, был заставлен мольбертами, холстами и всевозможными предметами, так или иначе, касающимися творчества. И качели! Качели, привинченные к широкой балке, выбивавшиеся из всего этого творческого беспорядка.
— Вы будете рисовать меня на качелях? – Милочка удивленно посмотрела на художника.
— Писать, — поправил ее тот. – Я буду Вас писать, Милочка. Мне нужна динамика, движение. Ваш портрет будет центром моей грядущей выставки!
Милочка улыбнулась.
— И если Вы не возражаете, — художник выдержал драматическую паузу, – я хотел бы, чтобы этот портрет был в стиле «ню».
И, видя замешательство в глазах девушки, поспешно добавил:
— Но если Вы не хотите, я не буду настаивать! Конечно, тогда к выставке я могу не успеть – придется домысливать Ваш образ…
Иииииии раз!
Милочка оттолкнулась босыми пальчиками от дощатого пола. Это ощущение полета великолепно! Она – муза! Она – богиня! Она идет только вперед: все дальше и дальше от серой толпы!
Ииииии два!
«Хороша, чертовка!» — стареющий ловелас, закусил нижнюю губу, глядя как рассыпаются по обнаженным плечам, в такт движениям, длинные русые волосы…
Отчего люди не летают так, как птицы?..
3.
Мы родились в момент озарения какого-то писателя, став для него неожиданной вспышкой в беспросветной тьме. Наша душа нежными лепестками собралась в единое целое, она затерялась между строками его придуманных историй. И как бы банально это не звучало, но мы не принадлежим себе пока сюжет, зародившийся в голове писателя, не дойдет до кульминации и развязки, пока последняя точка не засветится, не заискрится на пожелтевшей бумаге. Бывают скверные писатели и скверные жизни, но от этого не убежать и не скрыться. Наш создатель всегда нас найдет и вернет в поток своих мыслей.
Я была героиней его романа, персональной марионеткой, кружившейся вокруг воображаемых декораций. Он был моим Богом, идолом и пророком. Он пытался сделать мою жизнь легкой, словно утренний поцелуй и красивой, подобно крыльям бабочки-однодневки. Я видела его во сне и говорила с ним наяву. Я была больна им, скована в цепях ограниченной фантазии. Он всегда находился в моей жизни: в каждом движении, в каждой мысли и в каждом поступке, но в тоже время его никогда не было рядом. Мой создатель приходил ко мне во сне, улыбался задорной улыбкой и жмурился, будто от яркого солнца. Он показывал мне образы: одинокую скамейку в хмуром осеннем парке, искрящийся бальный зал и маленьких детишек, играющих с больной дворняжкой. Но чаще всего мне снились качели на крыше одной из многоэтажек. Я отталкивалась от парапета и со счастливым криком отдавалась полету. Игривый ветер теребил выбившиеся пряди волос, мои холодные от волнений пальцы ловили его, но он ускользал, не переставая играть с моей прической. В таких снах я особенно чувствовала присутствие своего писателя, ощущала его улыбку и слышала тихий, несмелый смех.
Однажды писатель окончил книгу обо мне. Пестрая обложка с одинокой красной скамейкой виднелась во многих книжных магазинах. Я купила эту книгу, потрогала переплет, вдохнула аромат новой бумаги и уставилась на золотистые буквы, выведенные на самой первой странице: «Девушка на качелях». Прочитав историю собственной жизни, я кинула книгу в мусорное ведро и легла спать. Мне снова приснились качели, но без него. Ветер больше не играл со мной, он злобно толкал меня в бездонную пропасть, и дождь неумолимо подпевал ему. Скрипели качели. Скрип. Скрип. И тогда я поняла, что больше не нужна своему писателю.
Скрип. Качели сорвались и с шумом упали вниз.
Плакало небо, и дождь барабанил по окнам. Кап. Кап. Я – девушка без качелей и без фантазий. Кап. Никому не нужная, но свободная…
4.
Качели
Столько лет не была в парке, а недавно снова оказалась там. Все в нем осталось прежним, совсем как в детстве. Я обходила те же аллеи, тропинки и оранжереи, листала книгу, раскачиваясь в плетеном гамаке, сидя на облицовке фонтана, подставляла руки под струи воды и смотрела, как разлетаются во все стороны мелкие брызги, уплетала мороженое и сладкую вату, запивая их лимонадом. На главной площади раскачивались на ветру гирлянды флажков и воздушных шаров, натянутых между фонарями. На эстраде играл небольшой оркестр, кружились в танце парочки – молодые люди в самых экстравагантных костюмах, девушки в летних ярких платьях. Хотелось тоже бездумно и безумно кружиться, пока все не поплывет перед глазами, и земля не уйдет из-под ног. Идея пришла, стоило мне только оглянуться. Над всем пространством парка возвышались качели. Огромные цепочечные качели. Через несколько минут главная аллея привела меня к ним. Я пристегнулась, зажмурилась и почувствовала, как взлетаю.
Качели раскачивались словно маятник, медленно увеличивая амплитуду. Открыв глаза, я увидела панораму города, расстилающегося внизу. Фасады старых зданий, сияющие штукатуркой, или обшарпанные и расчерченные граффити, разноцветные крыши и растянувшаяся над ними запутанная сеть электропроводов, купола и колокольни соборов, островки зелени во дворах, широкие центральные проспекты и сплетения узких улочек, стоящие на перекрестках автомобили и крохотные фигурки пешеходов, река, кольцом охватывающая мегаполис, перекинутые через нее мосты.
Потом панорама города, освещенная лучами заходящего солнца, постепенно стала постепенно отдаляться, размылась.
– Все так и было, правда?!
Девушка полувопросительно смотрела на пожилую женщину, сидящую возле ее кровати. На лице последней, несмотря на отпечаток усталости и тревоги, явно читалось облегчение.
– Конечно, дочка.
Она откинулась на подушки и закрыла глаза. Тихо пищали датчики, по экрану прикроватного монитора, скользила электрокардиографическая кривая, выводя высокие расщепленные зубцы.
5.
Боже, как давно Алена не была на природе! Работа отнимала буквально все ее время.
А тут! Лес, заходящее солнце, воздух терпкий от аромата цветов. Эти качели, ладно прилаженные к ветвям старого дуба. И любимый рядом! Что может быть прекраснее?
Как же давно она не выбиралась в Слободку! А ведь Антон часто звал жену сюда. Но Алена всегда отказывала. А как же иначе, если совершенно не было времени?! Ни на поездки, ни на, тем более, детей, о которых так мечтал супруг.
А сейчас, когда муж, нежно глядя ей в глаза, раскачивал качели, она искренне поражалась, как можно было отказываться от ТАКОГО? К тому же, столько нежности она давно не видела в глазах любимого.
Он все раскачивал и раскачивал качели! И они так стремительно набирали скорость, что девушка уже не успевала разглядеть лицо мужа. Алена хотела сказать ему, что бы качал потише, но почему-то не удавалось выдавить ни слова. Голова закружилась, сердце пронзил страх, а качели метались уже, будто маятник обезумевших часов, отсчитывающих мгновения ее жизни. Она зажмурилась и,… вдруг все замерло.
Алена осторожно открыла глаза и ахнула: она все так же сидела на качелях, но внизу, вдалеке под ними распростерся ее родной город. По улицам двигались люди, ехали машины. Но никто будто не замечал летящую по воздуху девушку.
Качели медленно снизились. А затем она увидела Антона. Он шел с букетом цветов и улыбался. Алена хотела закричать ему. Но тут заметила, что спешит любимый вовсе не к ней, Алене, а к совершенно другой женщине. Рядом с которой, ухватившись за руку, бежал мальчик лет пяти. Антон подошел к женщине, обнял и, смеясь, подхватил на руки малыша. Тут только Алена заметила, что муж выглядит значительно старше.
Девушка отвернулась и заплакала. А качели, будто почувствовав ее боль, понеслись дальше.
И вот перед ней новая картина: здание родного офиса. Спешащие люди. И среди них она сама. Постаревшая, ссутулившаяся. На лице одиночество и вселенская тоска. Алена видит, как ее копия садится в шикарную машину и едет в не менее шикарную квартиру. Где ее никто не ждет.
— Алена проснулась, вся в слезах, тихо всхлипывая. Успокоившись, она с нежностью взглянула на спящего еще мужа. Погладила по волосам. Тот улыбнулся, пробуждаясь, и открыл глаза.
— Милая, что-то случилось?
— Я подумала,… может, съездим в Слободку? Погуляем, сходим к старому дубу… — Алена слегка помялась — А еще… может быть, заведем малыша?
Муж ошарашено посмотрел на нее:
— А как же твоя… карьера?
— Да шут с ней, Антош! В ней ли счастье? – улыбнулась девушка.
6.
Городская нимфа
Скрип. Скрип.
Качаюсь на качелях и летаю по своим угодьям: между жилых домов, офисных зданий, школ, по скверам и оберегаю этот суетный город. Кто я? Знаете ли вы, что есть городские нимфы? Мы пришли в города, по приказу Зевса. Но вскоре людская вера в Богов сошла на «нет» и Отцы Олимпа перестали бывать на земле. Шли века: мы видели, как начинались и заканчивались войны, разрушались, закладывались и снова разрушались города. А мы все равно жили, ища новые пристанища, и оберегали их до новых войн. Отец запретил нам вмешиваться в земные дела.
Летаю на качелях над улицами, да прислушиваюсь к разговорам. Не перестаю удивляться людской наивности. Они почему-то думают, что мы до сих пор ходим в туниках и носим венки. Может быть, лесные нимфы так одеваются? Лично я слежу за модой, но верна своему стилю.
Недавно задули ветра осени. Мне не страшна непогода, но зато приглянулись: французское пальто, клетчатая юбка и белый шарф, которые висели в магазине, я их взяла, оставив пару рубинов на прилавке. Теперь блистаю во всей красе! Жаль, что эту прелесть никто не заметит. Ведь Гермес и другие мальчишки с Олимпа, здесь бывают редко, а от проказливых купидонов толку мало. У маленьких шалунов на уме только стрелы. Но может быть, я поймаю одного баловника, угощу конфетами, да упрошу сгонять на Олимп за красивым юношей. Юнец будет петь оды в мою честь.
Ну, а пока, я в гордом одиночестве встречаю закат осеннего дня.
Скрип. Скрип.
7.
Качели
Мысли путались. Качели, снег, телефон, ночь.
Кажется, там, внизу, все на меня смотрят. Мне не важно. Я ему верю.
Была зима, я помню. Снежно, морозно… Мы сидим с подружкой, в деревянной беседке. Да, холодно. Но красота вокруг того стоит. Город маленький, поэтому так тихо и спокойно. Падает снег.
Катька опять рассказала неудачный анекдот. Я улыбаюсь, подруга же.
Неожиданно подошел парень. Красивый, темненький.
«Девчонки, дайте телефон, чтоб я позвонить мог. А то спешу », робко улыбнулся парень.
Катька протянула телефон.
«Неее», еще шире заулыбался парень. «Номер свой дайте, я завтра наберу. Мы с другом сейчас кое-куда спешим».
Мы с Катькой переглянулись и дружно захохотали. Она надиктовала свой номер.
По тому, как он от нас ушел, причем быстрым шагом, стало понятно: никуда он не спешит. Стесняется. Впрочем, от этого к нему больше интереса. Позвонит ли. Кажется, он Ваней представился.
Он набрал на следующий день. Договорились погулять, все вместе: он с собой возьмет друга.
Сколько прошло времени? Чуть больше года. Он меня обнимает. Кажется, никого кругом нет. Мы только вдвоем.
Такая забота была у меня и раньше. От папы. Он очень меня любил. Правда, не больше, чем выпивку. Она его и погубила.
Помню, как он мне сделал качели: простенькие, деревяшка на цепях. Но мне нравилось. Он меня и раскачивал. Высоко-высоко. Я громко смеялась.
Ощущение, будто я и сейчас на тех качелях. Только вместо папы – Ваня. Раскачивает сильно, я выше всех. Весь мир подо мною.
Кажется, там, внизу, все на меня смотрят. Мне не важно. Я ему верю.
Закончились 1.7 секунды. Закончился очередной оргазм.
8.
Пари
Она давно не летала. Обида и ревность сожгли дотла крылья, что возносили ее над предрассветным городом, позволяли парить над крышами и заглядывать в чужие окна — судьбы.
Помню как она, подхваченная порывом утреннего ветра, пронизанная золотом лучей, с визгом гоняла над широкими проспектами, сворачивала в уютные дворики, отдыхала на клумбах среди анютиных глазок и незабудок, потом долго блуждала в прохладной тени улиц. Озябнув, направлялась ввысь, чирикала песни воробьям и мурлыкала рулады чердачным кошкам. А еще она умела сочинять истории, что подглядывала за пыльными стеклами и стихи, подслушанные на потаенных скамейках.
Тогда она любила и надеялась. Но время шло. Часы равнодушно отсчитывали секунды, часы и дни.
Мы наблюдали за ней постоянно. Во сне и наяву несли вахту, потом заключили пари, что она упадет ниц, проклянет меня и присягнет ему, или наоборот. А следом начнет молить о пощаде и спасении.
Мы ждали и видели агонию безответной любви. Он радостно потирал руки, на закате превращался в кота и слизывал слезы с ее щек, шептал на ухо льстивые обещания. Я успокаивал во сне, восстанавливал силы и дарил надежду на новый рассвет.
Но она словно сомнамбула блуждала в паутине боли, окутавшей ее плотным, непроницаемым коконом. И наступил тот день, когда несчастная опустилась на колени и взмолилась не об избавлении, а о смерти. Стала легкой добычей. А самое печальное — так и не сделала выбор.
Меня это не устраивало, его тем более.
— Надо вновь учить ее летать!
— Как? Ты отрезал ей крылья!
— Я всего лишь надрезал, а ты стоял и смотрел, как она вырывает их и жжет!
— Это было ее решение.
— И твое высокомерное равнодушие.
— Не начинай бесполезный спор. Что предлагаешь?
Теперь каждую ночь она качается на качелях. Я толкаю ее навстречу золотистым рассветным облакам, он обратно, в дремлющий в ночном мраке город.
Амплитуда все больше, наш азарт растет. Игра радует.
Мы ждем, когда она откроет глаза и засмеется от восторга. А может и закричит от страха – не важно. Главное, чтобы она жила, иначе мы станем не нужны, иначе наше пари — бессмысленный дешевый фарс.
9.
Молодая влюблённая пара — Оля и Паша прогуливались по улочкам провинциального городка, где жили с рождения. У них не было денег и они не могли позволить себе кафе. Стоял тёплый сентябрь с шуршащими разноцветными листьями под ногами. Осеннее солнышко грело милые веснушки на личике Оли, а Паша любил её целовать в маленький носик, когда она смотрела на него.
— Эх, как бы я хотела побывать где-нибудь ещё, кроме нашего города…
Какое-то время они шли, молча, держась за руки. Паша вдруг остановился и радостно сказал Оле:
— А ты знаешь, у меня есть идея, пошли! — он повёл её к детской площадке.
— Малыш, садись на эту качель и закрой глаза. И не открывай!
— Ой, я тут как маленькая буду кататься? Что ты такое придумал? — Оля весело рассмеялась, но сделала всё, как он попросил: села на качель с массивными цепями и закрыла глаза.
Паша стал легонько раскачивать возлюбленную и рассказывать:
— Сейчас мы идём по Красной площади — величественный Храм Василия Блаженного прямо перед тобой. А вот мы уже подошли к сияющему золотом — Храму Христа Спасителя! Теперь мы уже катаемся на речном трамвайчике по Неве, проплываем Храм Спаса на Крови, а под каждым мостиком мы целуемся.
— Как здорово ты придумал! А можно мне побывать где-нибудь заграницей? Я так мечтаю её увидеть! — проговорила Оля со счастливой улыбкой, не открывая глаз.
— Мы гуляем в Милане по парку Семпионе, там сказочно тепло и солнечно, и я покупаю тебе клубничное мороженое. А вот мы вышли к главному символу города — белому, словно из каменного кружева собору — Дуомо. А сейчас мы уже на живописном острове Крит. Легкий морской ветерок растрепал твои волосы. Вот жители собирают урожай оливок и винограда, а вон там рыбаки возвращаются домой с богатым уловом. А это знаешь что?
— Нет, что же? — Оля в нетерпении заерзала на качелях.
— Это знаменитая Эйфелева башня. Там я беру тебя за руку и говорю: «Оленька, любимая, ты станешь моей женой?»
Девушка открывает глаза и смотрит на Пашу.
— Да! — она спрыгивает с качелей и нежно его целует. — А ещё я буду всем говорить, что ты сделал мне предложение в Париже!
Они рассмеялись беззаботно и счастливо, так как смеются только влюбленные пары.
Паша шёл, держа в руке маленькую ладошку Оли, и думал, что не зря смотрел передачи о путешествиях. Жаль было только, что вряд ли получится осуществить эти путешествия в жизни…
Оля, чувствуя горячую руку любимого, думала, о том, что вряд ли получится осуществить эти путешествия в жизни, но она была безмерно благодарна Паше за мечту об этом.
10.
— Так вот, где ты работаешь. — Аня критически осмотрела недостроенное здание, кучи строительного мусора и подъёмный кран, возвышающийся над всем этим. — Убогое местечко. Как и вся твоя жизнь. И зачем я вообще с тобой связалась? У меня было столько поклонников, и все намного лучше тебя! Вон, Игорь, например, фирму открыл…
Рома привычно игнорировал назойливое жужжание своей девушки, прокручивая в голове, как бы дернулась её голова от удара вот этим самым кулаком. Воспитание не позволяло ему бить женщин. А жаль…
— А это что? — Аня указала на самодельные качели, висящие на крюке крана. Рома часто поднимал на них рабочих. Лентяи. По лестнице идти долго, так они катаются, как на лифте.
— Качели…
— Покатай меня! — Аня всегда говорила непререкаемым тоном, искренне считая, что все её желания должны немедленно исполняться.
— Так ведь…
— Что? Даже такой малости не можешь? — Аня всё больше повышала тон. — Что ты за мужик такой? Что ты вообще можешь?..
Да чёрт с ней. Рома устал спорить уже в первую неделю их отношений. Это оказалось бессмысленно. Аня была из тех людей, которые слушают только себя и Диму Билана…
— Хорошо. Сейчас. — Рома полез наверх. Рабочие ушли на обед, на стройке сейчас никого, так что можно позволить себе небольшое нарушение…
Забравшись в кабину, он привычно тронул рычаги и подвёл качели к стоящей внизу фигурке. Дождался, пока она сядет, и начал поднимать её вверх. Зазвонил мобильный. На экране светилось «любимая». Аня запилила бы его до смерти, если бы он подписал её как-то иначе.
— Алло.
— Так, а теперь поворачивай его. Я хочу прокатится над улицей.
Рома дёрнул рычаг, и кран начал оборачиваться. Минута, и вот уже Аня летит над проезжей частью. Прохожие поднимают головы, удивлённо разглядывая фигурку девушки на качели.
— Здорово! Ну хоть что-то ты можешь сделать правильно, несмотря на твою никчёмность… — даже сейчас не перестаёт жужжать. Как же он устал. Что его держит рядом с ней? Ребёнок внутри неё? Рома задумчиво посмотрел на маленькую фигурку, висящую над пропастью. Детей он может и ещё сделать… Рука сама собой потянулась к рычагу. Одно движение, и качели с сидящей на них девушкой срываются вниз. Дикий крик, донесшийся до него, быстро оборвался. Тишина. Благословенная тишина.
11.
Ее звали Мечтой.
Горожане давно привыкли к девушке на качелях, но из других стран и городов продолжали приезжать люди, чтобы посмотреть на нее.
Качели Мечты появлялись словно из ниоткуда, с чудовищной скоростью проносились над городом и снова исчезали в небе, чтобы через несколько секунд описать дугу в обратном направлении.
В этом полете, в этом движении, чувствовалась необыкновенная сила, но никто и представить не мог на что она направлена. К Мечте привыкли относится как к своеобразному украшению, радующему обывателя и, что было немаловажно для экономики города, привлекающему туристов.
Качели снова описали свою головокружительную дугу, и по толпе зевак пронесся вздох изумления и восхищения.Зрелище завораживало.
Горожане, снисходительно улыбаясь, шли мимо туристов, не обращая внимания на происходящее над их головами, и их мысли ясно читались по выражению лиц: «А что такого, в сущности, она делает, эта Мечта? Развлекается себе на качелях день и ночь. Спасибо ей, конечно, за растущее благосостояние города, но вот попробовала бы она, как все остальные, на нормальной работе повкалывать по пять дней в неделю». И идут себе дальше, в поисках свежего хлеба и новых зрелищ.
Мечта описала очередную дугу, скрипнули теряющиеся высоко в небе цепи, приводя в действие невидимые с земли бесчисленные шестеренки, ременные передачи, рычаги и, наконец, огромное зубчатое колесо, закрепленное на земной оси у северного полюса.
Земля вращалась.
12.
Я давно её приметил. Ну в смысле, как это говорят, глаз положил. Я там напротив охранником сидел, как раз возле ихнего института. Два дня через два. Мне из моей будки всё видно, как они во дворик выходят, кто покурить, кто так, прогуляться. Девки как девки, все в косметике и побрякушках, разодеты так, как в наше время только непотребные одевались. Ну да теперь это дело обычное, про приличия и думать позабыли. Только она не такая, я сразу понял. Станет в сторонке, на деревца, на небо глядит. А то пишет чего-то в блокнотике, стишки, наверное. И одета всегда, как мне нравится – юбочка широкая, до колена. Ножки чуть полные, но такие красивые, что я аж млел. И лицо ласковое, не то что у остальных. Может, ещё потому, что не штукатурит его толстым слоем, как прочие. Вы не смейтесь, но только она мне мамку мою чем-то напоминала. Я и не помню её почти, но все равно сердце чуяло – похожа.
И всё бы ничего, если бы не сон. Как она в своём тёмном плаще качается на качелях над городом. На длинной такой цепи качели, а к чему цепь подвешена, не видать. Она улыбается, волосы по ветру, а юбочка задралась, и одну ножку видно чуть больше. Не так чтоб совсем, но… Одним словом, просыпаюсь я, а на постели следы… ну, вы понимаете. Словно пацан какой.
И с тех пор каждую ночь так этот сон и видел. И с постелью тоже всё повторялось. Стыдно и неудобно. И ладно бы голая баба снилась, а тут…
Короче, в свой выходной дождался я, пока она выйдет, и за ней тихонько пошёл. Разведал, где живёт, и дом, и квартиру. Потом с дедами во дворе выпил, всё выспросил. Узнал, как зовут, узнал, что родители её умерли, живёт одна. Хвалили её сильно, говорили, добрая душа.
Может, на этом бы и кончилось, да она мне той же ночью опять приснилась. Снова летит на качелях мне навстречу – и вдруг голову в мою сторону поворачивает и подмигивает эдак озорно: мол, чего ж ты, не робей! Ну, тут меня с катушек и сорвало.
Я, гражданин следователь, всё понимаю, но и вы же меня поймите: кто её просил мне каждую ночь сниться, да ещё и подмигивать? Я ж не знал, что в жизни всё не так окажется! Даже попользоваться ею не смог после того, как всё случилось, я ж не извращенец какой. Ну и потом, я ведь честно сознался, где тело спрятал, мне за это снисхождение положено. Правда?
13.
Ия стояла на балконе с мобильником в руке и смотрела то на далекую улицу внизу, то на близкие пушистые облака над городом. На дисплее телефона были набраны семь давно знакомых цифр, но нажать на дозвон девушка не решалась. Она смотрела вдаль, на уходящие к горизонту крыши домов и отражающееся в окнах высоток заходящее солнце и вспоминала, как они стояли на этом же балконе и точно так же любовались открывающимся с него видом вместе с сестрой. В детстве их выпускали сюда только под маминым присмотром. Позже они выбирались на балкон тайком и запускали в небо бумажные самолетики. Потом стали просто молча мечтать рядом, глядя на раскинувшийся перед ними город. Даже после того, как сестра вышла замуж и стала жить отдельно, она часто приезжала к Ии, и они шли на балкон, чтобы поболтать обо всем на свете.
Улыбаясь этим воспоминаниям, Ия подносила к лицу мобильник и прикладывала палец к кнопке с зеленым изображением трубки. Но взгляд ее падал вниз, на кишащую машинами и людьми улицу, и в памяти пробуждались другие картины. Больничная палата, из которой сестра, по словам всех пытавшихся спасти ее врачей, не должна была выйти. Безуспешные попытки всех родственников и друзей убедить ее, что она должна бороться и верить в победу над болезнью. Неожиданные улучшения, в которые ни сестра, ни все окружавшие ее люди долго не могли поверить… Ия вздрагивала и откладывала телефон на стоящую рядом тумбочку.
А в ушах у нее начинал, как наяву, звучать голос выздоравливающей сестры, пока еще слабый, но радостный и полный надежды. И снова взгляд Ии взмывал вверх, к крышам, расписанным граффити, антеннам, облакам над ними, и снова она тянулась к трубке, торопливо придумывая, как начнет разговор…
Но уже в следующий миг девушку снова сковывал страх. Вспоминались многочисленные попытки встретиться с сестрой, пригласить ее в гости или напроситься к ней домой, недоумение от постоянных отказов, постепенно сменяющееся обидой, и виноватый голос мужа сестры: «Вы все напоминаете ей о ее болезни, о том, что она чуть не умерла. Она не хочет вас видеть, вы ей причиняете боль своим существованием. А если она будет нервничать, болезнь может вернуться». И вновь Ия опускала глаза, отложив мобильник, вновь ее желание рассказать сестре, что ей только что поставили тот же диагноз, резко сменялось страхом.
И хотя номер на телефоне все еще был набран, Ия уже понимала, что скоро ее перестанет бросать от одного желания к другому. Скоро эти «качели» остановятся, она выключит телефон и уйдет с балкона в комнату.
14.
Душа
Дождь закончился, уже и следа не осталось от падающих с неба капель. Снова гомон голосов, люди бегут по своим делам.
Головокружительная свежесть и солнце сквозь облака — серые, будто нарисованные акварелью, чуть скрытые вуалью заката. Рыжая медь лучей окрашивает холодные стены домов и пляшет на черепицах крыш.
Как измерить счастье? Можно ли увидеть душу?
А ведь она есть. И крылья её поднимают высоко-высоко. Над городом, над суетой, машинами и людьми. Свободней, быстрее, легче. Чувствуешь, как они в один момент раз – и распахнулись!
Хоть ноги идут по земле, и лицо серьёзно, в уголках губ прячется улыбка. Причины всегда разные. Но каждый ощущал тот миг, когда душа невидимыми крыльями обнимает небо. Взмывает вверх, как на качелях, а внутри всё замирает от восторга. Того, что из детства, когда родители привели в огромный парк. В первый раз. Когда взлетал, едва удерживаясь в выкрашенной красным деревянной лодочке, в осеннюю голубизну неба, к шелестящим листьям катальпы.
Для счастья нужно немного. Для того, настоящего, что затапливает от края до края. Как яркая вспышка новой звезды, как тёплый ветер весеннего утра, как звенящая мелодия песни.
Душа не боится высоты. Она не может упасть.
Она просто умеет летать.
ВНЕКОНКУРС
1.
— О, как ты прекрасна! – Прошептал мужчина и нежно провел рукой по волосам девушки. – И лицо, и локоны. И губы – ммм, какие чувственные, сладкие.
Он хотел было поцеловать ее, но передумал. Вместо этого он взял шприц и вел его содержимое девушке сначала в плечо, а затем за ухо. Та слегка вздрогнула и застонала. В глазах застыл неподдельный ужас. Мужчина виновато погладил девушку по руке.
— Еще больно, знаю… Скоро это пройдет. И боли больше никогда не будет, обещаю. Знаешь, ты ведь у меня первая, правда. И навсегда останешься моей самой любимой.
На глазах девушки появились слезы, но она больше не дергалась. Мужчина, видя это, удовлетворенно кивнул.
— Да, так и должно быть. Слезные железы будут функционировать. Только плакать тебе не стоит – будешь сильно напрягаться – могут не выдержать сосуды. И ты уже не будешь такой красивой. Но мы ведь этого не хотим?
Слезы полились сильнее, глаза, неподвижно глядящие в потолок, задрожали.
— Не напрягайся, милая. – Мужчина отошел в угол комнаты и сел на стул. Он терпеливо ждал, когда в достаточной мере подействует раствор, а что бы “убить” время, продолжил беседовать с безмолвно лежащей девушкой – Весь мир увидит твою красоту, ты можешь гордиться! Ты, наверное, хочешь знать, что сейчас происходит с твоим телом? Ооо! Я тебе расскажу. Я ввел тебе раствор, над которым работал последние пять лет. И он великолепен! Изначально он жидкий, как вода. Не буду вдаваться в подробности – все равно ты не поймешь. Но попав в организм живого существа, он постепенно загустевает. И скоро ты станешь… как восковая кукла. Очень красивая восковая кукла! Процесс занимает около суток, и он необратим. И все это время ты сможешь любоваться прекрасным видом! Это мой для тебя сюрприз!
Мужчина вновь подошел к девушке. Он проверил зрачки, пощупал пульс. Затем слегка надрезал кожу на шее под волосами, проверяя состояние крови. Довольно улыбнулся и легко взял девушку на руки.
— Пора, дорогая!
Через полчаса они были на крыше высокого дома с необычной крышей: широкой и плоской, нависающей над шоссе. Он долго возился на краю крыши, прилаживая что-то, звеня и громыхая. Затем вновь поднял неподвижно лежащую девушку и повернул так, что бы она могла видеть то, над чем он так долго работал.
На полу лежали качели. Обычные, на первый взгляд. Цепи и доска… Но на доске непонятные штыри и крепления.
— Придется закрепить тебя, милая. Я не хочу, что бы ты упала.
Утром один из спешащих прохожих поднял голову и, вскрикнув, указал наверх. Вскоре уже целая толпа задрав головы смотрела вверх, где на уровне двадцатого этажа на качелях медленно раскачивалась девушка.
Спасатель, добравшийся до нее спустя пару часов, пришел в ужас: тело девушки было твердым, холодным и неподвижным, будто воск, лишь под обезумевшими от страха глазами бежало два багряных ручейка.
2.
Искусство творить глупости
Ольга еще раз повертела в руках визитку и толкнула обшарпанную дверь. Ей назначено на девять, она не умела опаздывать. Коли уж оказалась на крыльце этого странного дома, то нечего стоять и терзаться сомнениями.
Профессор просматривал желтую прессу, а именно статью о ней, где наглый журналюга обозвал ее трудоголиком.
Поздоровавшись, Ольга села в затертое кресло и принялась изучать кабинет, по которому плакал ремонт.
На прием ее записали серьезные люди. По великому знакомству. Еще бы! Светило психиатрии, Вальдемар Каземирович, или как там его, дает дельные советы и вытаскивает из любых жизненных передряг сильных мира сего. Клиентура у него богатая, стабильная и давно наработанная. Эта информация проверенная.
Вот только вид у профессора оказался не презентабельный. Всклокоченные волосы, похоже, не знали, что такое расческа. Застиранный, мятый халат выглядел жутко неряшливо. Это отталкивало.
Профессор степенно листал газету, будто и не собирался начинать разговор с новоприбывшей клиенткой. Ольга кашлянула в кулак, привлекая к себе внимание.
— У меня через сорок минут коллекторное совещание. Я не могу себе позволить опаздывать.
— Вот-вот, ваша проблема именно в том, что вы не можете себе позволить, – некстати радостно заявил «мятый халат».
— Я могу себе позволить все, что захочу.
— Однако, кроме работы, вы ничего не хотите, не так ли?
Ольга промолчала. Профессор продолжил.
— У вас правильно поставленный диагноз, – он ткнул пальцем в газету. — Вы трудоголик, то есть, человек зависимый. К сожалению, эта беда довольно часто встречается среди бизнес-леди. Вы, молодая женщина, руководите мощнейшей строительной компанией…
— К тому же, заметьте, справляюсь со своими обязанностями безупречно, – парировала Ольга.
— Не спорю-не спорю, — легко согласился «мятый халат». – Только от вас сбежал муж. От нехватки материнской ласки и любви страдает ваша дочь первоклассница. Да и коллеги мужчины замирают при виде вас. Впадают в ступор отнюдь не от притягательной внешности, а от стального взгляда, – профессор сделал многозначительную паузу, потом добавил. – Вы, Ольга, не способны творить глупости.
— И вы мне предлагаете сделать какую-нибудь глупость. Тогда ко мне вернется сон, и я смогу выбросить тонну таблеток.
— Э, нет, я предлагаю вам творить глупости постоянно. Чувствуете разницу между «делать» и «творить»?
— Я нацелена на результат, док, – раздражение на неряшливого докторишку нарастало.
— Вот именно, на результат! Я же предлагаю вам сместить акцент и получить удовольствие от самого процесса. И не обязательно творить глупости в рабочем порядке. Пусть это коснется отдыха или увлечения.
— Хорошо, — Ольга подавила в себе раздражение. – Я готова слушать.
— Для начала, ваш внешний вид. Посмотрите на себя. Гладко причесанные волосы, стянутые в тугой хвост, – это уже поднадоевший образ бизнес-стервы. Распустите их, не подвергайте никаким новомодным действам, пусть струятся, как им хочется. А строгий костюм замените на платьице а-ля шестидесятые прошлого столетия. В клеточку или в горошек, что вам больше по нраву.
— Неожиданный совет. Я подумаю над этим. Это все рекомендации?
Ольга резко встала и направилась к выходу.
— Скажите, чего вы больше всего хотели в детстве, но не могли себе позволить? – профессор проигнорировал ее сарказм.
— Я родилась в состоятельной семье, – пожала она плечами и села на место. — Мне ни в чем не отказывали с самого детства.
— Да-да, я знаю, — рассеяно произнес он, не глядя на собеседницу.
Он ждал. А Ольга невольно окунулась в прошлое. Воспоминания длились не долго.
— Хотя… мне всегда хотелось вволю накататься на качелях, что висели в нашем дворе. Но вечно не находилось времени. То занятия в изостудии, то музыкальная школа, то курсы английского языка. В общем, не было в моем детстве свободной минуты для простого гуляния во дворе.
— Что мешает вам сейчас всласть накататься на качелях?
— И это, вы считаете, будет «творением глупости», которая избавит меня от бессонницы?
— Вы опять привязываетесь к результату, – всплеснул руками профессор. – Не устану повторять. Результат будет… как приятный побочный эффект. Но только в том случае, если вы сможете насладиться самим процессом катания на качелях.
— Боюсь, что не смогу.
— Как насчет поднебесных качелей?
— Простите, не уловила мысль.
— Насколько я знаю, ваш офис находится на двадцать пятом этаже.
— И?
— Почему бы вам не устроить качели на высоте? Да, это эпатажно, но технические и материальные возможности вам позволяют, ведь так?
— Так.
— Вот и повесьте качели на уровне своего кабинета.
— Интересная идея, я подумаю. – Ольга посмотрела на часы и на этот раз уверенно направилась к выходу.
У нее не нашлось секунды, чтобы сказать «спасибо». В конце концов, за прием она заплатила по срочному тарифу.
«Черт бы побрал этого мятого докторишку. Хотела получить конкретный ответ на конкретный вопрос — как избавиться от бессонницы, — а он мне про детство и качели. Двадцать минут потрачено впустую».
Когда злость на бесцельный визит к «светилу» унялась, шальная мысль вонзилась в Ольгину голову. «А может действительно сделать поднебесные качели? Могу же я позволить себе такую глупость?»
***
Через неделю профессор, пролистывая новости желтой прессы, наткнулся на фотографию счастливой пары с прелестной улыбающейся девочкой на руках. Он с трудом узнал нервную клиентку, страдавшую бессонницей.
Вальдемар Каземирович улыбнулся и записал в тетради. «Эпатажный поступок, как средство лечения трудоголиков, оправдывает себя на сто процентов, но только в том случае, если зерно поступка вытянуто из детства».
3.
У-у-у-х!
Кузькина мать аж задохнулась от волнения — ее ПОКАЖУТ!!!
Ажиотаж накрыл Нижние Сероглюки, как шторм накрывает побережье Северной Америки — таблоиды пестрели хлесткими заголовками; сайт Петровича ломился от посетителей — целых трое за последнюю неделю!; неизменная надпись «Светка — дура» на заборе Никитичны, которую та вот уже два года не могла вывести — каждую ночь она воскресала из небытия и утром красовалась снова, так вот, эта уже легендарная надпись волшебным образом преобразовалась в «Покажем всем Кузькину мать!!!»; да и сам Кузька ходил по главной (и единственной) улице в чистых портках, гордо посматривая по сторонам — «знай наших!» Да, нечасто культурная жизнь Сероглюков испытывала такой подъем…
А начиналось все прозаически. В сельпо завезли партию пива с чуднЫми этикетками — будто бы если кто выпьет двадцать бутылок за день (нужно было посылать номера, выбитые на обратной стороне крышечек, на мобильный телефонный номер), тому будет приз… В Сероглюках на такой развод никто давно уже велся, хотя выпить ящик пива за день для типичного местного жителя — не вопрос. Поэтому и крышечек Кузька насобирал немеряно…
Дальше, как это бывает в русских селениях, слепой случай довершил замысел судьбы. Кузькина мать, собираясь постирать, наконец, портки сыночка, вытряхнула из карманов все, что там находилось, и, соответственно, обнаружила целую тьму этих призовых крышечек.
И надо ж так случиться — мобильный телефон, который селяне на всякий случай прикупили в складчину и по очереди пользовались (нажимали кнопочки и радостно смеялись, когда участковый из района в любое время суток отвечал, что он слушает), как раз был у нее.
Бес попутал слабую женщину — она взяла, да и поотправляла все данные по нужному номеру. Видать совсем тоскливо было бабе…
На следующий день все и началось.
Кузькиной матери натурально, позвонили аж из самого Питера, и вежливым мужским голосом сообщили, что, дескать, она и есть победительница акции, и что ее покажут по телеку, и что она будет лицом бренда (тут у бедной аж ноги подкосились...), и что с ее участием снимут рекламный ролик…. Короче, отпаивали счастливицу пивом до вечера — заодно и тренировали для участия в шоу, сероглючане ведь не дураки, понимают, как там в этом рекламном бизнесе непросто. А местный блоггер Петрович уж постарался — осветил это событие во всех красках на своем сайте. Так что самая последняя курица в селе, и та знала — они всем покажут Кузькину мать!
— Вы любили в детстве кататься на качелях? — неожиданно спросил у нее странного вида мужчина в очках, — Вспомните, с каким удовольствием вы это делали, как испытывали чувство свободного полета, счастья… Нам это нужно для сьемки.
Кузькина мать вспомнила. Она была совсем девчонкой и безумно любила качели. Кроме них, развлечений в селе было немного — подраться с мальчишками, покататься на свинье, покупаться в речке… Но качели — это самое самое!
— Вот!!! Внимание, будем снимать! — очкарик ее своим воплем прямо напугал.
Она и сообразить ничего не успела, как сьемка была закончена.
«Ну и хорошо, а то надоел уже этот рекламный бизнес, да и по Кузьке соскучилась… домой пора!»
В Нижние Сероглюки ее вернули на огромном, с целый автобус, лимузине марки ''Хаммер'', окончательно повергнув местное общество в состояние душевного ступора. Распугав всю хозяйскую живность грохотом салюта и оставив на поругание сероглючанам призовую партию пива, представители фирмы отбыли в свой Питер, а Кузькина мать еще до утра в подробностях расписывала свою рекламную эпопею сливкам сероглюковского общества, надсадно пытавшимся уничтожить халявное пиво до наступления следующего дня.
А следующий день принес в Нижние Сероглюки фурор — Кузькину мать таки показали по телеку!
Одетая в изящный иностранный плащ, стройная и красивая, как в юности, она парила на качелях над Питером, как героиня фантастического голливудского фильма, и лицо ее сияло неподдельным счастьем. Таким, что сероглючане потеряли дар речи, и все село погрузилось в благоговейное молчание. А самый красноречивый из сероглюковчан, блоггер Петрович, только и смог произнести полушепотом:
''У-у-у-х!!''
И он был прав.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.